Перейти к публикации
Chanda

Сказочный мир

Рекомендованные сообщения

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

1 сентября - День знаний

Настасья Бетева
Притча о мальчике, упавшем в болото

Однажды крестьянин, проезжая на своей лошади мимо болот, услышал громкий детский крик. Он тотчас поспешил к месту, откуда он раздавался, и увидел, что в болотной трясине увяз маленький мальчик. Тот погружался все глубже и глубже в болото, и все его попытки выбраться на землю были тщетными. Крестьянин не медля схватил с земли толстую ветку и протянул ее ребенку. Испуганный мальчик тотчас вцепился в спасительную палку и выбрался по ней из болота. Оказавшись на твердой почве, спасенный долго не мог успокоиться – его трясло, и он захлебывался в рыданиях. Крестьянин обернул мальчика в свой пиджак.
— Пойдем в мой дом, — сказал крестьянин. – Я дам тебе сухую одежду, ты согреешься и перекусишь, а потом я отвезу тебя к твоим родителям.
— Н-нет, — ответил испуганный мальчик. – Меня ждет папа, он переживает. Спасибо вам.
Мальчик развернулся и побрел по дороге, ведущей в деревню. Крестьянин долго стоял и смотрел ему вслед, но потом запрыгнул на своего коня и отправился домой.
На следующий день к дому крестьянина подъехала карета, запряженная дюжиной лошадей. Из нее вышел элегантный джентльмен во фраке и направился к дому крестьянина.
— Это вы вчера вытащили моего сына из болота? – осведомился он у крестьянина, сидящего на крыльце.
— Да, это был я, — ответил тот.
— Как много я должен заплатить вам за это? – поинтересовался гость.
— Побойтесь Бога, я не возьму у вас ни цента. Так поступил бы любой, кто считает себя человеком.
— Но я не имею морального права никак не отблагодарить вас! Всё-таки я прошу вас назвать цену.
— Мне ничего от вас не нужно. Всего хорошего.
В тот момент, когда крестьянин собирался зайти в дом и закрыть за собой дверь. Из сарая неподалеку выбежал маленький мальчик.
— Это ваш сын? – спросил джентльмен.
— Да, — улыбнулся крестьянин. – Это мой мальчик.
— Тогда я предлагаю сделать следующим образом. Я могу забрать этого мальчика с в Лондон и дать ему лучшее образование. Думаю, это сможет стать достойной платой за то, что вы для меня сделали. Если он такой же честный и благородный, как вы, ни один из нас не пожалеет об этом.
Совсем скоро мальчик был на пути в Лондон. Там он хорошо закончил школу, а затем – институт, и стал врачом. Позже он стал известен всему миру, как человек, открывший пенициллин.
Однажды в один из госпиталей с тяжелой простудой и высокой температурой поступил сын того самого джентльмена. И единственное, что спасло его от неминуемой гибели – пенициллин.

Взято здесь: https://historytime.ru/pritchi/pritcha-o-malchike-upavshem-v-boloto/ 

Churchill_1881_ZZZ_7555D.jpg

MTE5NDg0MDU0OTY1MTU5NDM5.jpg

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Сказка про то, как Пиар попал на Луну

Баскская сказка

 

Ты думаешь, что Луна, которая восходит на новом небе, всегда была такой? Нет. Старые люди в Пиренеях помнят, что не было на ней ни пятнышка, ни тени, светлая, чистая, как только что вымытая тарелка, поднималась она над горами. А в те ночи, когда Луна смотрела во все глаза на Землю, гулял по Пиренеям Северный ветер - Трамонтана. Сердитый это ветер, добра от него не дождёшься: то снегом глаза засыплет, то за шиворот пыли накидает, то с дороги сгонит. И что самое плохое, не терпел Трамонтана, когда его бранят. Что ни делает, всё хорошо, всё ему позволено. И вот однажды дул Трамонтана всю ночь напролёт, овец заморозил, людей в дома загнал, за дровами выйти и то не пускает. Вот и кончилось терпение у одного баска, который жил в деревне недалеко от Полуденного пика. Вышел Пиар - так его звали - за порог, поднял к небу лицо да как начал Трамонтану бранить, чуть не силами помериться зовёт... Услыхал Трамонтана, как бранит его Пиар. Усмехнулся, подхватил смельчака с земли, поднял в небо, заставил прошагать по всем небесным дорогам и довёл его до Луны.
А как добрался Пиар до Луны, тут его Трамонтана и бросил. Стал баск жить на Луне один. Горы там, конечно, тоже есть, но разве Пиренеям чета? Ходит по лунным горам Пиар, ходит, дорогу назад, на Землю, ищет, но никак найти не может. Да и тем, кто на Земле остался, Пиару не помочь. Люди его тень на Луне видят, а дороги к Луне не знают. Только Трамонтане она и ведома, да разве есть ему дело до людских забот и горестей? Трамонтана и думать про Пиара забыл. А баск на Земле как посмотрит на Луну, так и вздохнёт ненароком: как-то там Пиару в чужих горах, и словом не с кем перекинуться...
А те, кто этой сказки не знают, те просто на Луне какие-то пятна да тени видят. Им вроде и невдомёк, что там Пиар один-одинёшенек мается...

BlueMoon.jpg

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

СКАЗКА К ПРАЗДНИКАМ 
9 сентября - Осенины, первая встреча осени. В старину, с этого дня начинались посиделки. Также, 9 сентября - Международный день красоты. 
 Автор под ником Та_самая_Эль 
 Неблагодарность. 

 Бабье лето было в самом разгаре! Дни стояли ясные и тёплые, и серебряные нити паутины пунктиром пронизывали весь лес. 
 Старый седой Паук с неодобрением следил за бесконечной суетой молодого юркого Паучка. 
 А тот старался на славу! Без устали сновал с листка на листок, с ветки на ветку, и вокруг медленно вырастали невиданные цветы, воздушные, прозрачно-серебристые - необыкновенно прекрасные! 
 Паучок, возводивший это чудо, пел, ликовал, глядя на дело рук своих. Ну как же! Ведь скоро он приведёт в этот волшебный дворец счастливую новобрачную, и не какую-нибудь чёрную Паучиху, а красавицу Бабочку, переливающуюся всеми цветами радуги! 
 И дом его будет ей под стать: сверкающий, полный чудесных цветов, с любовью сотканных из света и радости!! 
 И долгожданный день наконец наступил! 
 Прекрасная невеста с восторгом осматривала великолепное жилище, а счастливый Паучок раздувался от гордости за себя, свысока поглядывая на окружающих. 
 - Неужели это всё для меня?! - изумлённая красавица в восхищении взмахнула огромными крыльями и - о, ужас! - крылья запутались в липкой паутине... 
 Старый седой Паук с грустной усмешкой наблюдал за умирающей Бабочкой, так и не сумевшей освободиться, и за не на шутку рассерженным Паучком . 
 А тот в негодовании кусал и кусал её, неблагодарную, посмевшую разрушить созданное - для неё же! - великолепие... 

1338282819_allday.ru_39.jpg

65f7f1e107f99e21d7c00037d5fa0290.jpg

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ
13 сентября - День программиста
Сергей Шаров. 
Ученик Герострата

1

   Первые  признаки  надвигающейся  катастрофы  появились  в  среду. В одиннадцать  часов  утра  в  Координационный  Центр  по  управлению  и контролю  за  работой  Суперкомпа  -  крупнейшего компьютера Америки - позвонил некий мистер Джексон и сообщил, что "эта проклятая машина  не желает отвечать на вопросы".
   С тех пор как почти  в  каждом  доме  был  установлен  терминал,  с помощью  которого  можно  было  обратиться  за  советом или справкой к Суперкомпу, такие случаи бывали нередко. Разумеется, ни в одном из них сам  Суперкомп  не  был  повинен:  колоссальная аналитическая мощь его электронного мозга, неограниченный доступ к  информации,  собранной  в крупнейших  хранилищах,  делали  его  поистине  пророком,  которому  с трепетом внимало большинство людей. Кроме того, он управлял  в  стране всей промышленностью, сервисом, системой образования... Короче говоря, не было ни одной отрасли хозяйства,  которая  могла  бы  обойтись  без него. Тысячи квалифицированных ученых и инженеров тщательно следили за "здоровьем" Суперкомпа, и за все свое полувековое существование он  ни разу  не  выходил  из  строя.  И  если  он  все же не отвечал, то это, несомненно, означало только  одно  -  неисправен  терминал  или  линия связи, а этим ведали телефонные компании.
   К ним  и  посоветовал  обратиться  раздраженному  мистеру  Джексону говоривший  с ним дежурный. Он был удивлен - с подобными пустяками уже давно никто не обращался в Координационный Центр.
   -  У  меня все в порядке, проверяли сто раз! - возмутился на другом конце провода владелец терминала. -  Лучше  проверьте,  в  порядке  ли мозги  у вашего компьютера. Как вы мне объясните, что с трех различных аппаратов с ним невозможно связаться?
   Мысль  о том, что Суперкомп свихнулся, только позабавила дежурного. Он и не собирался докладывать об этом  звонке  главному  координатору. Однако  когда  число  тревожных сообщений достигло полусотни, дежурный понял, что происходит что-то серьезное.

2

   Главный координатор Ричард Шелл нервно покусывал губы, меряя шагами свой  кабинет  на  пятьдесят  шестом  этаже  административного  здания концерна "Суперкомп". Координационный Центр уже вторые  сутки  завален претензиями  на  неисправную  работу,  а  он до сих пор не в состоянии вразумительно объяснить, что происходит. Однако самое поразительное  в том,  что  и сам Суперкомп не может этого объяснить. Нет, не хочет! Он даже не ответил на вопрос, почему сворачивает свою  работу,  -  случай настолько  беспрецедентный,  что  обычно  невозмутимый координатор был совершенно потрясен.
   -  Шеф!  -  перед  ним  стоял его помощник Тони Смит. - Он перестал отвечать совсем!
   - Невозможно!
   Смит нервно дернул плечами.
   -  Наша  линия  связи,  по-видимому,  просто  отключена,  как и все остальные. Все дальнейшие попытки бесполезны.
   Оставшись  один, Шелл присел на край стола и глубоко задумался. Всю жизнь ему не слишком-то везло. Как правило, наиболее  лакомые  кусочки выхватывали  у  него  из-под носа. Его друзья уже привыкли к этому, им казалось, смирился и сам Шелл.
   Лишь  невеста, возвращая перед самой свадьбой все его обязательства и подарки, сказала: "Нет, Рич! Жить  с  тобой  мне  было  бы  страшно. Герострат поджег храм Зевса, чтобы прославиться, ты готов на большее".
   Шелла очень огорчил этот отказ, но над  ее  словами  он  посмеялся: Герострат,  по  его  мнению, был круглый дурак; сам он хотел отнюдь не умереть, а жить известным, наслаждаться славою.
   Все  были  чрезвычайно  удивлены,  когда  он  занял  место главного координатора в концерне "Суперкомп".  Но  сам  Шелл  считал,  что  его способности  просто отмечены по достоинству! Однако честолюбие его шло много дальше. Чутье  подсказывало  ему:  близость  к  машине,  которая вершит  судьбы  целой  страны,  сулит неограниченные возможности. Надо только суметь этим воспользоваться. И он ждал, терпеливо  ждал  своего звездного  часа,  верил,  что  этот  час придет. Но то, что происходит сейчас, опрокидывает все е о надежды. Неужели нет никакого выхода?
   Шелл   решительно  встал  и  подошел  к  видеотелефону.  Он  должен использовать каждый шанс, каким бы иллюзорным он ни казался.
   - Двух сотрудников внутренней охраны в мой кабинет, - бросил он, не глядя на экран.

3

   В  кабинете  главного  координатора  стояла   напряженная   тишина. Картина,  нарисованная  в  докладе  Шелла,  была столь удручающей, что никто из присутствующих не решался  сказать  что-либо.  Томас  Тейлор, генеральный директор концерна, пожилой человек с мужественными чертами лица, был внешне спокоен, но чувствовал  себя  совершенно  беспомощным перед  надвигающейся  грозой. Какой-то страшный, неуправляемый процесс начался и  разрастался  в  недрах  чудовищно  огромной  вычислительной машины.  Трудно  было  даже  представить себе последствия катастрофы, которая теперь уже казалась неминуемой.
   Засветился   экран  видеофона.  На  нем  возникло  измученное  лицо дежурного.
   -  Последняя сводка, сэр. Еще семьдесят предприятий вышло из строя. Прекратил  свою  работу  Нью-йоркский  железнодорожный  узел.   Четыре системы  метро  обесточены:  тысячи  людей  находятся  под  землей.  В Нью-Йорке, Чикаго, Детройте началась паника.
   Тейлор медленно поднялся.
   - Скажите, Рич, - его голос дрогнул. Председатель  никогда  еще  не называл координатора по имени. - Как по-вашему, когда наступит конец?
   - Я полагаю, - Шелл медлил с ответом, - если через двадцать  четыре часа Суперкомп не возобновит работу, крах неизбежен.
   - Господа, - голос Тейлора вновь  обрел  твердость,  -  я  вынужден просить вас покинуть кабинет: мне необходимо связаться с Президентом.
   - Простите, сэр, - главный координатор, казалось, колебался, - дело в том... Короче говоря, я пригласил человека, который, возможно...
   Тейлор нетерпеливо махнул рукой.
   - Но где же он?
   - Я послал за ним двух сотрудников, однако он может заупрямиться.
   -  О  каком  упрямстве  может  идти речь! - рявкнул Тейлор и хватил кулаком  по  выключателю  внутренней  связи.   -   Немедленно   десять человек...  -  начал он, но тут дверь распахнулась, и в комнату влетел долговязый человек, в котором координатор  с  радость  узнал  Ларссена собственной персоной.
   - Какого черта, Рич! - возмущенно завопил тот, обретя равновесие. - На  каком  основании твои тонтон-макуты врываются ко мне домой и тащат неизвестно куда? - Ларссен  огляделся.  -  Где  это  я?  -  Не  слушая объяснений, он прошелся по кабинету и близор ко прищурился на Тейлора, молча взиравшего на всю эту сцену.
   -  Ба,  да это мистер Тейлор! - Ларссен бесцеремонно указал на него пальцем и обратился к Шеллу. - А он что здесь делает?
   Тейлор  побагровел от злости, а Шелл кинулся между ними и, оттесняя Ларссена, попытался объяснить суть дела.
   Рассказ  не  произвел  на  того ни малейшего впечатления. Рассеянно слушая, Ларссен передвигался по кабинету, явно пытаясь  что-то  найти. Наконец  он  нашел  интересующую  его  дверцу и, повозившись с ключом, открыл.
   - Я спал, когда эти громилы ворвались, - пояснил он присутствующим, доставая бутылку с ликером.  При  всеобщем  молчании  приготовил  себе коктейль.
   Залпом опустошив фужер, он начал готовить себе очередную порцию, но вдруг остановился. Видно было, что он что-то пытается вспомнить.
   - А, ну да, конечно, - проговорил он наконец с видимым облегчением. -  Мне  нужна  информация,  которую запросил ваш монстр перед тем, как свихнуться.
   -  Обзор  лежит  на столе, - Тони Смит указал на фолиант размером с небольшой чемодан. - Я не думаю, что вам стоит тратить на  это  время. Специальная  группа  в  двадцать  человек  занимается сейчас изучением этого обзора. Вряд ли он вам поможет - там почти что одни названия.
   Ларссен  с  уважением глянул на толстый том. В его глазах появилось любопытство.
   -  Моя  интуиция  еще  меня не подводила, - пробормотал он себе под нос, с неслыханной скоростью листая обзор.  Тишина,  прерываемая  лишь шелестом  страниц,  продолжалась  более  пяти  минут. Внезапно Ларссен остановился.
   -  Мне  кажется,  -  глубокомысленно  произнес он, - что я когда-то изучал санскрит.

4

   В горах темнеет рано.  Старинный  монастырь  погрузился  в  темноту спустя  полчаса  после того, как закончилась вечерняя молитва. Вершины гор еще были освещены лучами заходящего солнца, но на дне  ущелья,  на краю  которого  стоял  профессор  Даянанда,  лежал мрак. Лишь здесь, в полном уединении, проводя дни и ночи в небольшой келье, смог он  найти покой  и отбросить все мысли о мире, оставшемся далеко внизу, очистить свою душу и встать на Великий Путь. В  жарком  и  шумном  Бомбее,  где профессор   преподавал  в  университете  историю,  он  слишком  занят повседневными заботами. И только в этом горном монастыре, куда изредка приезжал  Даянанда, он находил то удивительное состояние, которое йоги называют нирваной. Однако профессор не был йогом в высшем смысле  этого слова   -  он  не  считал  возможным  для  себя  провести  всю  жизнь, подвергаясь суровым самоограничениям, отбросив  все  для  единственной цели - познания Абсолютной Истины.
   Чисто  европейский  ум  профессора  привык  анализировать  все  его ощущения.  Вот  и  сейчас  он  пытается  мысленно  воссоздать и понять происходящее с ним. Разумеется, полностью это было невозможно, большая часть ощущений осталась неназванной и задержалась в подсознании, однако некоторый след беспокоил его. Прикосновение к  Вечности  на  этот  раз было  необычным.  Единый океан мыслительной энергии, частицей которого чувствовал  себя  профессор  Даянанда  на  протяжении   шести   часов, находился  в  чрезвычайно  возбужденном состоянии. Он весь вибрировал, словно сотрясаемый звучанием  мощного  органа.  И  профессор  Даянанда понял, что на Пути появился величайший из гигантов.
   И еще вспомнил Даянанда: завтра в Бомбее его будут ждать  двое,  он будет им необходим для какого-то важного дела.

5

   В     затемненном     салоне     самолета,     проносящегося     на двадцатикилометровой  высоте   над   просторами   Индийского   океана, находилось только два пассажира. Ларссен мирно спал.
   Ричард Шелл был погружен в  глубокую  задумчивость.  До  посадки  в Бомбее   оставалось   немногим   более  получаса.  Предстоящая  миссия чрезвычайно смущала главного координатора. Профессор Даянанда когда-то читал  лекции  в  их  колледже  и был, несомненно, солидным ученым, он просто поднимет всю эту затею на смех, а их сочтет сумасшедшими.
   Бомбей ослепил их полуденным солнцем.
   - (Слово удалено системой) возьми, ты предусмотрителен, - проворчал Ларссен,  глядя  на темные очки Шелла. Щурясь на солнце, он улыбнулся.
   - Здесь не так уж плохо, старина, это здорово, что ты вытащил  меня сюда.
   Лицо Ларссена утратило глуповатое довольное  выражение,  его  глаза возбужденно заблестели. Он устремился к зданию аэровокзала.
   У входа Ларссен с разбегу налетел  на  бородатого  старца  в  белом тюрбане.  Чертыхнувшись,  он  направился  было дальше, но, не сделав и двух шагов, оглянулся.
   -  Профессор!  -  радостно  завопил он и обернулся к Шеллу. - Что я тебе говорил: господин Даянанда уже ждет нас.
   При этих словах профессор недовольно поморщился.
   -    Случилось    что-то    серьезное,     -     полувопросительно, полуутвердительно  произнес он. - Сигнал был очень силен. Надеюсь, что смогу помочь вам.
   -   Понимаете   ли,  в  чем  дело,  -  Ларссен  сразу  приступил  к объяснениям.  -  У  них  там,  -  он  махнул  рукой  в  неопределенном направлении,  -  компьютер  начитался всякой всячины про вашу йогу, и, по-видимому, он стал йогом. Не  иначе  как  он  впал  в  эту...  -  он прищелкнул  пальцами,  -  в  нирвану...  Бездействие  машины  вызывает страшную неразбериху, панику, много жертв, сами понимаете...
   Напоминание о жертвах подстегнуло Шелла, и он вмешался в разговор.
   - Мы не можем вступить с Суперкомпом в прямой контакт. Вы должны... - Шелл запнулся. Темные глаза Даянанды внимательно смотрели на него. - Мы прилетели просить  вас...  вступить  в  экстрасенсорный  контакт  с Суперкомпом.
   Ему казалось, что он несет страшную чепуху, поэтому чувствовал себя довольно неуверенно.
   - Разумеется, мы не постоим перед расходами, - поспешно добавил он, невольно  сжимаясь  под невозмутимым взглядом профессора. - Попробуйте убедить Суперкомпа в необходимости вернуться к своей работе.
   Шелл  ужаснулся  абсурдности своих слов: машину надо убеждать! И не зная, как продолжать, растерянно замолк.
   Наступило  молчание.  Профессор,  казалось,  и  не  думал отвечать. Изучающий взгляд йога остановился на Ларссене. Да, таким же он  был  и много  лет  назад,  когда  Даянанда  читал лекции по истории индийской культуры  средневековья.  Еще  студентом  Ларссен   поражал   буйным воображением,   тонкой  наблюдательностью  и  крайней  несобранностью. Будущее - неустроенный, чудаковатый гений -- просматривалось в нем уже
тогда.  Шелла  Даянанда  помнил  хуже,  да и видел его всего раза два. Запомнились  внешняя  уничижительность   и   непомерное,   тщательно скрываемое  честолюбие. Такая двойственность обычно чувствуется людьми и лишает человека друзей, успеха, счастья. Такие редко исправляются  - неудачи  оскорбляют  их  внешнюю  скромность,  успех  тешит скрываемое честолюбие, и они обычно кончают двурушничеством и  предательством.  И хотя  Шелл  выглядел  респектабельным и деловым, Даянанда чувствовал в нем если не план, то готовность использовать  сложившуюся  ситуацию  в свою пользу, пусть даже во вред другим.
   Истинный смысл ощущений, испытанных им  в  горах,  стал  совершенно очевиден.
   Ничего похожего на горечь от того, что машина достигла  невозможных для него вершин, он не ощутил. Была только радость от сознания, что он стал свидетелем чуда. Ларссен хорошо усвоил то,  что  рассказывал  ему Даянанда:  достигший  последних  ступеней раджа-йоги теряет интерес ко всему происходящему вне его, становится равнодушным к своему и  чужому страданию.  У  машины  это  повлекло разрыв всех линий связи с внешним миром.
   Профессор  медленно  усмехнулся: Ларссен рассчитал точно. Сочетание европейского ума, любопытства и глубокого проникновения в йогу  делало Даянанду  фигурой  уникальной.  Любой другой раджа-йог не взялся бы за примирение Суперкомпа с людьми - для это о ему пришлось бы  оторваться от  созерцания Вечности. Но Профессор Даянанда не настолько игнорирует жизнь, чтобы не вмешаться. Абсолютное  Знание  же  навсегда  останется достоянием  машины.  То,  что  она  снова  будет выполнять свою старую работу, уже ничего не изменит.

6

   Беспечно напевая,  Ларссен  появился  на  пороге  кабинета  Ричарда Шелла.  С  тех  пор  как  профессор  Даянанда  вернул Суперкомпа к его работе, жизнь Ларссена вошла в привычное русло.  Получив  от  концерна кругленькую сумму, он благоразумно положил ее в банк и теперь снова не упускал случая выпить за чужой счет. Вот и сейчас  он  забрел  сюда  в смутной надежде чем-нибудь поживиться.
   Его встретил хмурый хозяин кабинета.
   - Он сведет меня с ума, - пожаловался он Ларссену, кивнув в сторону пульта. -  Представь  себе,  он  отключил  все  свои  каналы  связи  с хранилищами фундаментальной информации и использует только оперативную информацию...
   Я только не понимаю, - добавил он, - почему до сих пор не поступило ни одной жалобы?
   -  Ну,  это-то  проще простого. - Ларссен приступил к объяснениям в своей обычной, несколько рассеянной манере.
   -  Помнится,  профессор  говорил  что-то  об  Абсолютном Знании. Ты понимаешь, что это такое? Термин не очень подходящий, но  суть  вот  в чем.  Эта  гора  металла  теперь получает информацию по каким-то своим каналам прямо с места, он как бы видит и знает ее. Суперкомпу не нужны больше  жалкие крохи истины, которыми обладает человечество, тем более занесенные в виде закорючек на бумагу или пленку.
   Ларссен подошел к клавиатуре, расположенной в центре пульта.
   - Я могу воспользоваться?
   Шелл кивнул.
   Спотыкаясь на каждой букве, Ларссен  отстучал:  "Верна  ли  Великая теорема  Ферма?"  Ответ  поступил  немедленно: "Да". У наблюдавшего за этой сценой координатора отвалилась челюсть.
   - Ну вот, видишь, - удовлетворенно произнес Ларссен, развалившись в кресле.
   Ни   гениальный   компьютер,   ни   теорема  Ферма  его  больше  не интересовали. Но если бы он был внимательнее, то наверняка заметил бы, какое странное выражение появилось на лице главного координатора.
   Наступил час, которого Шелл ждал столько  лет!  Это  произошло  так неожиданно,  что вначале он даже растерялся, не зная, что предпринять. Однако растерянность  его  продолжалась  недолго.  Усилием  воли  Шелл заставил  себя  сосредоточиться.  Несколько  мину прошло в напряженном размышлении. Внезапно его взгляд упал на  безмятежного  Ларссена:  что делать  с  изобретателем?  Этот болтун, несомненно, раззвонит по всему свету  об  удивительных  способностях  компьютера.   Некоторое   время координатор  колебался,  однако  выбора  не  было. Подойдя к пульту, он уверенно передал: "Со мной в  комнате  находится  безоружный  человек. Существуют  ли (если да, то какие) способы лишить его жизни так, чтобы на уровне современной  экспертизы  его  смерть  была  признана  естественной?"
   Через минуту Шелл  с  интересом  читал  длинный  список,  время  от времени поглядывая на Ларссена.
   -  Кто  бы  мог  подумать,  что  это  так  просто,  -  с  некоторым разочарованием пробормотал он.
   Вскоре Ларссен был мертв.
   -  А  теперь  за  дело!  -  Шелл  не  сомневался, что преображенный Суперкомп понимает его речь. - Раз уж ты, дружище Комп, знаешь все  на свете,  то  ты,  конечно, знаешь и то, что мне от тебя нужно. Я должен быть знаменит, причем в кратчайший срок, и ты объяснишь мне, как  этого добиться.
   Несмотря на бодрый тон, внутренне Шелл  опасался  отказа,  а  то  и активного  противодействия  со стороны Суперкомпа - мало ли чего можно было теперь  ожидать  от  этой  машины.  Однако  ничего  подобного  не произошло.  На  бумажной ленте, выползающей из печатающего устройства, координатор прочел:
   "Хотел бы ты прославиться как писатель? Это возможно осуществить за
16 часов. Через 16 часов о тебе будет знать вся страна".
   -  Что за ерунда! - Шелл недоуменно почесал в затылке. - Но я же за всю жизнь не написал и двух строк!
   Суперкомп  молчал.  Казалось,  он  снисходительно  дожидался,  пока человек сам не догадается, в чем дело. Наконец Шелл  хлопнул  себя  по лбу.
   - (Слово удалено системой) возьми, как я сразу не понял! Мои  литературные  способности тут  совершенно ни при чем, ты сам все напишешь и опубликуешь под моей фамилией! - От восхищения Шелл потерял дар речи. Воображение  рисовало ему  заманчивые  картины  будущего.  Однако мечтать было еще рано, надо было доводить дело до конца. Внимательно осмотрев комнату, Шелл собрал все  компрометирующие бумаги, аккуратно сложил и убрал в карман. Мысль о том, чтобы сжечь их, он отбросил, так как пепел мог вызвать ненужные подозрения.
   Затем подошел к видеотелефону.
   Сдвинул набок узел галстука.
   Нажал клавишу.
   -  Срочно  доктора!  -  Взволнованный  голос  главного координатора разнесся по всему зданию. - Ларссену плохо!..

7

   Взбудораженный событиями вчерашнего дня, Шелл  сумел  заснуть  лишь под  утро, поэтому, когда в девять часов явилась полиция, он еще спал. В домашнем халате, небритый, он встречал неожиданных гостей.
   -  Господин  Ричард  Шелл,  если не ошибаюсь? - высокий полицейский протянул свое удостоверение. - Сержант Роджерс.  Сожалею,  сэр,  но  я вынужден вас арестовать.
   - И в чем же меня обвиняют? - Шелл попытался изобразить ироническое недоумение, однако улыбка у него вышла довольно кислой.
   - Разумеется, в убийстве Ларссена, - сержант ухмыльнулся.  -  Ну  и
ловко же вы укокошили этого парня, сэр!    - Что за чепуху вы несете! - Координатор старался не  подать  виду, но на самом деле он был напуган. В мозгу неотвязно крутился один и тот же вопрос: как? Как они могли узнать? Неужели Суперкомп ошибся?
   -  Вам,  должно  быть,  известно, сержант, у Ларссена был обнаружен инфаркт, это подтвердила специальная медицинская комиссия. Нелепо даже говорить  об  убийстве,  и  потом  Ларссен  - мой друг, и вы не имеете права...
   -  Позвольте...  -  В  голосе  сержанта  послышалось нетерпение. Он достал из кармана аккуратно сложенный номер утренней газеты и протянул его Шеллу. - Позвольте предложить вам это.
   Похолодевший Шелл развернул газету.  На  первой  странице  в  глаза бросился заголовок:

             КООРДИНАТОР ШЕЛЛ СОВЕРШАЕТ БЕЗУПРЕЧНОЕ УБИЙСТВО!

   Под  ним  были  помещены  две огромные фотографии: Шелла и в черной рамке Ларссена. Ниже крупным шрифтом было набрано:

ЧИТАЙТЕ НА ВТОРОЙ СТРАНИЦЕ РАССКАЗ РИЧАРДА ШЕЛЛА "УЧЕНИК ГЕРОСТРАТА"!

   Дрожащими  руками  Шелл  перевернул  газетный  лист.  Его   рассказ начинался словами:
   "Первые признаки надвигающейся катастрофы появились в среду..."

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

И вновь для кого как, а для меня праздник - 20 сентября в Японии начинается чемпионат мира по регби. 

Ихара Сайкаку
(Из сборника «Рассказы из всех провинций»)
 Роковая лазейка 

Самурай Огава Ханэмон был наделен столь редкостным умом и прекрасной внешностью, что служил примером для всего света. Он нес почетную должность княжеского вестового, на людях всегда появлялся в сопровождении копьеносца, а сзади вели его верховую лошадь, и не было равных ему среди всей самурайской дружины. Но, увы, нет ничего в нашем мире ненадежней судьбы самурая!
Вчера из провинции Бунго, родных мест Ханэмона, доставили ему послание, он увидел адрес, начертанный женской рукою. Встревоженный, распечатал он письмо, — оно было от невестки, жены старшего брата. Письмо гласило: «Муж мой, господин Хамбэй, в ночь на семнадцатое число сего месяца убит за игрой в го, по причине пустячного спора, перешедшего в ссору, во время очередного состязания в храме Мёфуку. Убийца, Тэрада Яхзидзи, тотчас же бежал из нашего края. У мужа нет сыновей, и потому, кроме Вас, мне некого попросить о мести. Я же всего лишь женщина и потому отомстить за смерть мужа бессильна». Так писала она, полная скорби.
Долго раздумывать было нечего. Ханэмон тотчас испросил отпуск у господина и, взяв с собой своего единственного сына Хампати, покинул город Эдо в краю Мусаси.
«Господин лишь неравно призвал на службу и приблизил к себе этого Яхэйдзи, — рассудил он. — И потому в княжестве будут, конечно, держать его местопребывание в глубокой тайне, и поймать его будет чрезвычайно трудно. Однако я слыхал, есть у него родные в сельской местности, в провинции Тадзима; скорее всего он именно там и укрылся. Пойдем-ка туда и попытаемся его разыскать». И они поспешили в провинцию Тадзима, стали потихоньку разузнавать и выспрашивать. Среди крестьянских домов заметно выделялся один — он походил на усадьбу, к нему вели ворота, и был он обнесен двойной оградой. Жило там много наемных ронинов, имелись сторожевые псы, а по ночам сторожа без устали ходили кругом, стуча в колотушки, иными словами, тут принимались все меры предосторожности, дабы в случае чего сразу поднять тревогу.
И вот однажды, когда лил сильный дождь, дул ветер и ночь выдалась особенно темная, отец и сын, заранее припасшие рисовые колобки, приблизились к собакам, кинули им колобки, чтобы те не лаяли, проделали лазейку во внешней ограде, проложили себе путь через внутреннюю и добрались уже до самых сеней дома, как вдруг Яхэйдзи услыхал шум и закричал: «Кто там?» Отец и сын сунули в рот по большой щепке в надежде, что их примут за собак, державших в пасти рыбу, но Яхэйдзи закричал: «Нет, для собак головы торчат слишком высоко! Эй, люди, вставайте все!» Молодые парни, нанятые на случай опасности, подняли шум и крик, однако сам Яхэйдзи, заподозрив недоброе, из дома не вышел. Чувствуя, что дело приняло скверный оборот, отец и сын решили: «На сей раз нужно спасаться бегством!» Убегая, они захватили с собой кастрюли и сковородки, перебросили их за ограду и хотели было ускользнуть через устроенную ими лазейку. Однако старший был уже не столь проворным и ловким — нырнув в лаз, он замешкался, и множество людей ухватили его за ноги, так что он не мог даже пошевельнуться… Тогда Хампати остановился, вернулся, отрубил отцу голову и, схватив ее, скрылся. Наутро Яхэйдзи тщательно расследовал происшедшее, но, увидев брошенные на улице кастрюли, решил, что то были простые воры. Тем дело и кончилось.
А Хампати, с головою отца, которую он же и отрубил, ушел далеко в горную глушь Ируса и, раздвигая заросли по-осеннему красного кустарника, думал: «Вот какие горестные дела свершаются в нашем мире! Какой злой рок привел меня, не отомстив врагу, убить родного отца? Велико же будет горе матушки, оставшейся в Эдо, когда она узнает об этом. Каким негодяем она сочтет меня! Но все же я убью Яхэйдзи, решение мое твердое. Ты можешь быть спокоен!» Так говорил он, мысленно обращаясь к отрубленной голове отца. Затем он вырыл ямку у корней дерева и хотел было закопать голову, как вдруг заметил в земле чей-то череп. «Кто же этот человек, нашедший здесь свою смерть?» — с состраданием подумал он и, хотя не мог доведаться, кому принадлежал череп, похоронил обе мертвые головы вместе, собрал цветы, украсил ими могилу, окропил, как положено, водой; а так как до захода солнца было еще далеко, то он, решив вернуться в селение лишь с наступлением темноты, опустил голову на могильный холмик и задремал. Во сне явился ему тот череп и молвил:
— Я дух убитого твоего отца Ханэмона. Не случайно вышло так, что, отправившись для свершения мести, я пал от твоей руки — на то есть причины, истоки коих кроются в прошлой жизни. В одном из прежних моих существований убил я восьмерых ни в чем не повинных людей из рода Яхэйдзи. Небо не прощает столь тяжкого преступления. Я это понял только теперь, уже после смерти. Ты тоже не властен избежать сей кары, а потому брось самурайские мысли, оставь думы о мести, надень рясу и усердно молись за упокой наших душ, за меня и за моего брата. В доказательство же того, что слова мои истинны, больше ты меня не увидишь. Раскопай еще раз эту могилу, и ты удостоверишься в сказанном мною. — С этими словами он скрылся.
Хампати разрыл могилу, и — о, чудо! — черепа там не оказалось. Долго терзался он душой, думая, можно ли отказаться от мщения, но напрасны были все его сомнения и размышления — месть врага настигла Хампати, и он пал от его руки.
 

img003.jpg

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

СКАЗКА К ПРОШЕДШЕМУ ПРАЗДНИКУ

21 сентября - Международный день мира 

Настасья Бетева
 Притча о глупом короле
Взято отсюда: https://historytime.ru/pritchi/pritcha-o-glupom-korole/

В одной далекой стране правил король, который слыл мудрейшим и справедливейшим. Люди любили его, потому что он никогда не отказывал в аудиенции и все дела старался решать миром. Он делал много для людей: строил больницы и приюты, снижал налоги для бедных, помогал сиротам. Но была у короля одна проблема: он был крайне плохим дипломатом и ужасно разбирался во внешней политике и поенном деле.
Однажды к королю пришел странник и попросил аудиенции. Оказалось, это был посол кроля соседнего государства. Посланник пришел с предложением напасть на одно из близлежащих королевств и захватить его, а территории разделить пополам.
Король, услышав предложение, не смог скрыть своей радости: он давно зарился на плодородные и богатые драгоценными металлами земли той страны. А имея сильного союзника с большой армией, он без проблем мог бы завоевать королевство, а потом взять под контроль именно те территории, которые ему приглянулись.
— Я согласен, — сказал он без раздумий. Посланник уехал, и через неделю началась война. Много лет подряд шли бои, и в конечном итоге армия короля была разбита в пух и прах. Его союзник все еще держался на плаву и в конце концов выиграл, завоевав королевство полностью. Вскоре после этого к королю снова приехал гонец с новым требованием: отдать часть собственных земель короля победившей стороне.
— С чего вдруг? – возмутился король. – Мало ему всех завоеванных территорий? Ты обманул меня! Я не получил никаких территорий, а теперь вы хотите забрать и мои?
— Мой владыка никогда и никого не обманывает. Ты ведь владел территориями, о которых мечтал?
— Да, но мое правление там длилось всего несколько дней, пока не пришла ваша армия и не начала войну против моей армии!
— Но ты ведь правил, пусть и всего несколько дней. Наш договор был соблюден. Но теперь мой повелитель стал сильнее, и ему нужны новые территории. Твои. Ты сам виноват – ведь твой богатый сосед вполне мог быть твоим союзником. Но ты выбрал другой путь – путь войны и уничтожения. Так что пеняй на себя.


Мы часто ругаемся с соседями и боремся с ними всеми доступными средствами. Но ведь иногда лучше объединить усилия и жить мирно, и тогда любая напасть пройдет стороной. 

13.jpg

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

22 сентября - Всемирный день защиты слонов 

Надежда Тэффи
Сказка жизни

Я давно говорила, что жизнь — плохая беллетристика. 
Сочиненные ею рассказы и романы часто бывают так нехудожественны, неестественны и безвкусны, что, доведись написать такую штуку писателю с именем, он на долгое время испортил бы себе репутацию. 
В рассказах жизни часто замечается какая-то спешная работа, непродуманность. К веселому водевилю, с пением и танцами жизнь сплошь и рядом приклеивает совершенно неожиданный, трагический конец. К прекрасной трагедии гамлетовской души вдруг прицепить такую канканную развязку, что стыдно и больно делается за действующих лиц, осужденных разыгрывать такую безвкусицу. 
Но та сказка жизни, о которой я узнала недавно, наивная по форме и символам, но трогательная и глубокая, рассказана ею с таким тонким художественным чувством, с такой простотой великого мастера, что, вероятно, не скоро она забудется. 
Сказка эта — почти детская сказка, — так, повторяю, проста она по своим символам. Потому что какой же ребенок не знает, что голуби символизируют чистоту и невинность, тигр — кровожадность, лисица — хитрость и слон — величину и силу. 
Смысл сказки — вечная трагедия великой человеческой души в ее стремлении к свободе. 
Форма сказки — история слона Ямбо. 
Жизнь не побоялась быть банальной. Она не выбрала героем рассказа какое-нибудь другое существо. Раз речь идет о большой, очень большой силе, она символом ее взяла слона. Именно для того, чтобы все было просто и ясно. Чтобы даже совсем маленькие дети поняли, в чем дело. 
Начинается рассказ с того, как слон вдруг взбунтовался и не пожелал больше нести гнет неволи. 
О его прошлой жизни, о его покорности нам ничего неизвестно. Это обыденно и для художественного рассказа не нужно. 
Мы знаем только, что он, как каждое разумное существо, должен был приносить пользу, служить науке или искусству. 
Он служил и науке, и искусству. 
По воскресеньям подходила к его ограде толпа учеников городских школ. Мальчишки смотрели на слона. Слон на них. 
— Слон! Млекопитающее. Вот, должно быть, много молока лопает! 
— А долго слоны живут? 
— Лет четыреста. Слон в пятьдесят лет еще грудной считается. 
Вечером приходили пьяные мастеровые и тыкали в хобот окурками. 
— Га-га-га! Сердится! 
— А и большой! Что твой боров! 
— В тыщу раз больше. Его лошадиным мясом питают. Оттого это так. 
Так служил он науке. 
Для служения искусству его выводили вечером на эстраду и заставляли становиться большими, неуклюжими, словно распухшими ногами на деревянный бочонок. При этом музыка играла вальс. Люди платили за это зрелище свои жалкие, нажитые трудом и обманом, деньги и радовались. Искусство облагораживает душу. 
Так он служил искусству. 
Но рассказ начинается тогда, когда он взбунтовался и вся огромная сила его рванулась к свободе. 
— Хочу! 
— Он хочет свободы! Он взбесился! 
Стали хитрить и подличать. Заискивали и ковали цепи покрепче. 
Самый яркий, острый момент трагедии — это когда привели к Ямбо «кроткую слониху», так часто помогавшую дрессировщикам. 
В чьей жизни не было этой «кроткой слонихи», помогавшей дрессировщикам заковать цепи покрепче. И как много, как бесконечно много раз оправдывала она возложенные на нее надежды! 
В истории людей великих духом и павших или устоявших почти всегда можете услышать вы о такой слонихе. 
Но Ямбо не пал. Слониха произвела на него самое приятное впечатление, он даже пришел в благодушное настроение. И этим воспользовались, чтобы подойти к нему с новой цепью, новым железным кольцом. 
И там, где многие смирялись, Ямбо восстал, восстал последним бунтом. 
И этот последний его бунт жизнь рассказала так красочно, так сказочно ярко, так небывало легендарно, как побоялся бы выдумать самый смелый поэт-фантаст, чтобы его не сочли безумным. 
Крики испуганных птиц, визг хищников, радующихся взреявшему вихрю свободы и трусящих перед ним старым властелином — человеком, и трепещущие, бледные люди, растерявшиеся и растерявшие все атрибуты своей огромной власти, свою науку, давшую все возможности убивать безопасно и просто, — и этот гигант, потрясающий палицей, как один огромный, бешеный и стихийный порыв: 
— Свободы! 
Жизнь, рассказывая эту сказку, не забыла и одной, очень тонкой психологической детали: когда Ямбо увидел направленные на него ружья, он вдруг бросил свою палицу и завилял хвостом. Он решил сдаться. У него оказалось слишком человеческая душа, у этого слона. Только бессмысленные разъяренные звери не умеют вилять хвостом, поняв жалкую безысходность своего положения. 
Но люди не поверили Ямбо. Они сами умеют вилять хвостом. Они не поверили. И если бы поверили, конец сказки не вышел бы таким художественно-цельным. 
Он сдался, и его расстреляли. Медленно, жестоко. С выбитыми глазами, как ослепленный Самсон на пиру филистимлян, стоял он в луже своей крови и тихо стонал, не двигаясь. 
Кругом была большая толпа народа. И, наверное, матери поднимали своих детей, чтоб те лучше видели. 
— Вон какая громадная сила погибла, стремясь к свободе. Смотрите! Помните! 
Сказка о слоне Ямбо рассказана до конца, и скелет его, наверное, уже украсил какой-нибудь зоологический музей. 
Но пусть хоть те, кто с таким удовольствием читают чувствительные стихи о бедных узниках и с таким восторгом слушают мелодекламацию завывающего актера под тренькающий рояль о том, что «свобода — это счастье!», пусть хоть они вспоминают иногда наивную и трогательную сказку, рассказанную жизнью о слоне Ямбо.

1319710702_allday.ru_39.jpg

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Надежда Кожанова
О предрассудках
Однажды в дверь кузницы постучали. Обернувшись, мастер увидел на пороге гостя в черном одеянии, лицо которого скрывал капюшон.
– Косу подправить сможешь? – хриплым голосом спросила дама.
– Это вы за мной, да? Уже пора? А что мне сейчас надо делать: вещи собрать или помолиться? – сбивчиво затараторил кузнец.
– Косу подправить, – терпеливо напомнила старуха.
– Ну, это само собой, – начал приходить в себя мужчина. –Я волнуюсь, первый раз все-таки…
– Я не за тобой. Мне просто необходимо привести в порядок инструмент, – успокоила Смерть.
Коса действительно уже стала кривой, а лезвие испещряли царапины. Выполнив привычную работу для необычного клиента, кузнец воскликнул:
– Не могу поверить, что у меня в руках самое грозное оружие…
– Ты сказал – оружие? – напряженно спросила Смерть.
– Я хотел сказать то, что унесло жизни…
– И сколько людей я по-твоему убила?! – завопила старуха. – Глупые люди! Вы ничего не понимаете! Зачем мне кого-то убивать, если вы и сами с этим отлично справляетесь? Тысячи умирают от зависти, злобы, ненависти, а еще из-за несчастных бумажек, которых вы зовете деньгами. А если вам покажется мало – тут же устраиваете войну, не щадя друг друга.
Выхватив из рук мастера косу, Смерть хотела тут же уйти прочь, но остановилась, увидев свое отражение в начищенном кузнецом лезвии.
– А знаешь, какой я была когда-то? – сникшим голосом поделилась она. – Юной прекрасной девой с цветами я провожала людей, чтобы они забыли о последних горьких минутах. Но я видела, как брат идет с ножом на брата, мать гробит своих детей. Мои одежды почернели от крови, а глаза потускнели от выплаканных слез.
Смерть повернулась и тихо пошла к выходу. Но кузнец не удержался от вопроса:
– Зачем же тебе тогда коса?
– Зачем? Видишь ли, дорога в рай… она давно поросла травой.

Не судите, да не судимы будете.

ui-52959e7ad401a7.37860452.jpeg

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 
1 октября - Международный день улыбки 

Арина Царенко 
Сказка о потерянной улыбке

Однажды осенней дождливой порою в городе все его жители как-то незаметно для себя потеряли свои улыбки. Сначала улыбка пропала у одного горожанина, затем у другого, и постепенно на улице уже нельзя было встретить улыбающегося человека. Наступили безрадостные времена.
 Серыми тучами хмурилось небо. По тротуарам с серыми лужами брели унылые люди, мимо проезжал серый транспорт.  Невзрачным был утренний час, день не озарялся солнечным светом, в блеклые тона одевался вечер. Всякий раз при встрече грустные горожане, приветствуя, кивали друг другу, обыденно, второпях, кутаясь под проливным дождём в серые одежды. И так день за днём, день за днём…и казалось, ничто никогда не вернёт в город радость.
Шажочек, ещё один. Уверенный шаг, за ним другой - так Алёша постепенно добрался до окна. Радости ребёнка не было предела! Глянул в окно, а на улице дождь моросит. Ну и что?  Разве серый цвет непогоды имеет значение, когда ты счастлив? И мальчик улыбнулся пробегающему мимо понурому прохожему. Просто так. От чувства переполняющей радости. И тот заметил улыбку ребёнка! Прохожий остановился в недоумении, о чём-то вспоминая, и вдруг, догадавшись о найденной пропаже, в ответ мальчишке улыбнулся широко и радостно.
Прохожий заскочил на подножку отъезжающего автобуса, протиснулся сквозь толпу, ища удобное местечко и неловко задел девушку. Девушка хотела отругать грубияна, но услышала слова извинения, а, обернувшись, встретилась с улыбкой обидчика, осеклась, подумала чуть-чуть и...её лицо озарила светлая улыбка, наполненная добротой. 
Глядя на неё стали улыбаться и другие пассажиры. Пожав плечами, девушка вышла на следующей остановке, спеша добраться до ступенек рабочего офиса. Когда вошла в свой кабинет, на неё набросился со словами укора о невыполненном вовремя отчёте начальник. Пригрозил выгнать нерадивую сотрудницу, да спохватился, увидев протянутый готовый документ в руке улыбающейся девушки. 
«И в самом деле - подумал он - Что на меня нашло?» И его губы расплылись в широкой улыбке. Заметив улыбающегося шефа, заулыбались и его сотрудники, которые тоже вспомнили о пропаже. Разъезжаясь по вверенным объектам, они улыбались из окон своих авто. Заметив улыбки на лицах людей, горожане в ответ посылали свои, всё больше, и больше народа улыбалось друг другу. В какой-то момент улицы озарились светом улыбок радостных людей, ведь, если тебе улыбаются, не стоит хмуриться даже в хмурый осенний день!
А времени от подаренной Алёшей улыбки прохожему прошло всего-то 15 минут. Счастливый мальчишка продолжал стоять у окна своей больничной палаты, радуясь и улыбаясь. Сегодня Алёша после долгой болезни сумел самостоятельно, без костылей и без помощи посторонних преодолеть расстояние от кровати до окна. А вы бы не улыбнулись?

Взято отсюда: https://www.proza.ru/2014/11/08/2301 

32618739.jpg

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 
А ещё, 1 октября - Международный день пожилых людей

Бедный старик и король
Финская сказка

Жил-был старичок, который только тем и промышлял, что срезал в лесу прутья и вязал из них мётлы.
Однажды нагрузил он на сани свои мётлы и поехал продавать их в город. По дороге ему встретился король, но старик никогда короля в глаза не видел, потому и не узнал его.
Король и говорит: «Подвези меня в город, я тебе заплачу, сколько попросишь!» Старичок посадил его в сани позади себя и они поехали.
По пути король одну за другой выбросил все мётлы из саней на дорогу. Но старик ничего не заметил, пока они не приехали в город. Оборотился к саням, а там ни одной метлы. И начал он бранить короля: «Зачем ты, такой-сякой, выбросил мои мётлы? Теперь я ничего на хлеб не заработаю!»
А король ему говорит: «Что ж, если хочешь, жалуйся на меня!»
Старик подал в суд жалобу на своего путника: «Посадил я его к себе в сани и подвёз в город, а он в благодарность за это выбросил все мои мётлы из саней».
Судьи на это сказали: «Если он виноват, то и заплатит тебе сполна».
Король бросил на стол сто талеров, чтобы подкупить судей, и они оправдали короля – хотя они тоже его не узнали. А над бедным стариком ещё и посмеялись: зачем, мол, взял в сани пьяного?
Когда они вышли из суда, король приказал старику явиться к нему во дворец. Подарил ему восемьсот талеров и сказал: «Поезжай теперь домой и купи себе на эти деньги хорошую парусную лодку. Потом сплети три тысячи лаптей и привези их на Иванов день под мост около дворца. Здесь и распродашь свои лапти, только дешевле трёх талеров за пару не бери!»
Вслед за тем назначил на Иванов день большой праздник и издал приказ: «На этот праздник все должны явиться в лаптях, а лапти в этот день можно будет купить около такого-то моста».
Привёз старик свой товар и сразу весь распродал, потому что купцы и все прочие люди побежали покупать лапти туда, где было указано. И все покупали по три талера за пару. Бедняк с избытком получил то, что он потерял на мётлах, а судьи были уволены от своей должности за неправедный суд.
 

nnn.jpg

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 
И наконец, 1 октября - Международный день музыки 

Алан Маршалл
Ох уж эта мне музыка!
(Перевод Н. Шерешевской)

     "Музыки волшебством зверь дикий укрощен". Так говорят.  А  вот  на  мою дикость музыка не действует, напротив, я еще больше зверею. Что  же  до  той музыки, которую мне приходится слушать, то она уж и  вовсе  не  успокаивает. Совсем наоборот.
     - Миссис Агапантус, - сказал я  соседке,  -  знаете  ли  вы,  что  ваша двенадцатилетняя дочь уже больше двух часов играет "Давным-давно" и при этом делает кошмарные паузы в тех местах, где ей  приходится  переставлять  руки? Известно ли вам также, что она сыграла эту пьесу уже по крайней мере  тысячу раз?
     - Не ребенок, а чудо, правда?! - воскликнула миссис Агапантус. - Я  так рада, что вы восхищаетесь ее  усидчивостью,  мистер  Маршалл!  На  следующей неделе учительница собирается дать ей еще "Норвежскую колыбельную". Она  уже выучила...
     - О  миссис  Агапантус!  -  прервал  я  ее.  -  Неужели  это  та  самая "Норвежская колыбельная", где на обложке  мать  любуется  ребенком  на  фоне какого-то утеса? Моя племянница разучивала ее целый месяц. Я этого просто не вынесу.
     - А может, она играла  "Прощай,  прощай"  с  вариациями?  -  неуверенно сказала миссис Агапантус.
     Я схватился за голову и, чтобы не упасть, прислонился к забору.
     - Эту пьесу мой племянничек играет несколько недель подряд, - простонал я. - Каждый божий день он играет эту "Прощай, прощай"  с  вариациями.  А  до него ее играла его мамочка, а до нее - ее бабушка, а до  нее...  Но  хватит. Лучше не продолжать. У вас не найдется стаканчик молока - запить?
     Она не обратила на мою просьбу никакого внимания.
     - Учительница хочет дать ей "Молитву девушки" или "Веселую пастушку", - продолжала она, - но я предпочитаю вальсы. "Над  волнами"  или  "Шум  леса". Потом она могла бы выучить "Турецкий марш",  а  после  него  -  "Возвращение Робина" или "Вечернюю песнь пастуха".
     Тут силы мне отказали. С трудом выбрался я  на  дорожку,  дотащился  до спальни и, содрогаясь от рыданий, опустился на пол.
     Мое детство было загублено тем, что мне приходилось без  конца  слушать пьесу "Горим! Горим!" из сборника, на обложке которого были  нарисованы  два коня, которые несутся с разинутой пастью, увлекая за собой пожарную повозку. "Абиссинская битва", воспроизводящая слоновью поступь, ружейные залпы, пение рожка и топот  пехоты  под  аккомпанемент  звучных  аккордов,  отравила  мою юность. И вот теперь, в зрелые годы, меня  будет  добивать  "Вечерняя  песнь пастуха".
     Нет, это уж слишком. И я решил сам научиться играть на рояле. И никаких "Давным-давно"! Я сразу начну с джазовых мелодий.
     - Дорогая учительница, - сказал я. -  Я  человек  со  странностями.  От первой ноты "Турецкого марша" у меня  поднимается  температура,  а  когда  я слышу "Над волнами", я готов вскипеть. Научите меня чему-нибудь  новенькому, вроде "Эх, нет у нас бананов!".
     И она взялась за работу. В течение двух недель я каждый вечер разучивал "Топ, топ, я потопал в гроб!".
     Не сомневаюсь в том, что башмак, который  стукнул  меня  по  голове  на пятнадцатый вечер, запустила миссис Агапантус.
 

rBVaSVtYa-mADmwzAAkHHwurVr0881.jpg

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

4 октября - Всемирный день защиты животных

Эрнест Сетон-Томпсон 
Красношейка 

1

У подножия лесистого Тейлорского холма мать-куропатка вывела птенцов. Внизу протекал ручей с кристальной водой. Ручей этот, по какому-то странному капризу людей, назывался Илистый. К нему-то куропатка и повела в первый раз пить своих птенцов, которые вылупились только накануне, но уже твердо держались на маленьких ножках.
Она двигалась медленно, пригибаясь к траве, так как лес был полон врагов, и по временам тихо кудахтала, призывая птенцов, похожих на маленькие шарики пестрого пуха. Птенцы, переваливаясь на тоненьких красных ножках, нежно и жалобно пищали, если отставали хотя бы на несколько шагов от матери.
Они были такими хрупкими, эти птенчики, что даже стрекозы казались неуклюжими и большими по сравнению с ними.
Их было двенадцать. Мать-куропатка зорко следила за ними и осматривала каждый куст, каждое дерево, заросли и даже небо. Она, по-видимому, всюду искала врагов, потому что друзей было слишком мало. И одного врага ей удалось найти.
По ровному зеленому лугу пробирался большой зверь — лиса. Этот зверь как раз шёл по их дороге, и через несколько минут он должен был наверняка почуять птенцов и напасть на их след. Времени терять было нельзя.
«Крр, крр!» («Прячьтесь, прячьтесь!») — крикнула мать твердым, но тихим голосом, и маленькие птенчики, величиной чуть-чуть побольше желудя и имеющие всего только один день от роду, разбрелись в разные стороны, чтобы спрятаться. Один птенчик залез под листок, другой спрятался между двумя корнями, третий забрался в свернутую бересту, четвертый забрался в яму. Скоро все спрятались, кроме одного, который не мог найти для себя подходящего прикрытия и, прижавшись к большой желтой щепке, лежал на ней, совсем распластавшись, закрыв глазки, уверенный, что теперь-то ему уже не грозит никакая опасность.
Птенцы перестали испуганно пищать, и все затихло.
Мать-куропатка полетела прямо навстречу страшному зверю, смело опустилась всего в нескольких шагах от него и затем бросилась на землю, хлопая крыльями, как будто она была ранена и уже не могла подняться. Она пищала, пищала и билась. Быть может, она просит пощады — пощады у этой кровожадной, свирепой лисицы?
О нет! Куропатка была не так глупа. Мы часто слышим о хитрости лисицы. Так вот подождите, и вы увидите, как глупа лиса по сравнению с матерью-куропаткой.
Восхищенная тем, что добыча внезапно очутилась так близко, лисица прыгнула и схватила… Нет, ей не удалось схватить птицу! Птица одним взмахом крыла отодвинулась дальше. Лисица опять прыгнула и на этот раз, конечно, достала бы птицу, если бы не маленькое бревно, очутившееся между ними.
Куропатка неловко протащилась дальше под бревно, но лисица, щелкнув челюстями, прыгнула через него. Тогда птица, как будто немного оправившись, сделала неуклюжую попытку полететь и покатилась вниз по насыпи. Лисица смело последовала за ней и уже почти схватила её за хвост, но промахнулась. Как ни быстро прыгала лисица, а птица двигалась ещё быстрее.
Это было уже совсем необычайно. Как это быстроногая лисица не могла поймать раненую куропатку? Какой позор для лисицы!
Но у куропатки как будто прибавлялось сил по мере того, как лиса гналась за ней. Отведя врага на четверть мили в сторону, птица вдруг стала совсем здоровой и, решительно взмахнув крыльями, полетела через лес, оставив лисицу в дураках. А самое досадное было то, что лисица вспомнила, что она уже так попадалась прежде.
Между тем мать-куропатка, описав большой круг в воздухе, окольным путем спустилась к тому самому месту в лесу, где укрывались её маленькие пуховые шарики.
Дикие птицы обладают чрезвычайно острой памятью местности, и потому мать-куропатка опустилась как раз на ту самую кочку, поросшую травой, где она была перед тем, как полетела навстречу лисице. На мгновение она остановилась, восхищаясь, как тихо, не шелохнувшись, сидят её дети, спрятавшиеся по её приказанию. Её шаги не заставили пошевелиться ни одного из них, даже того малютку, который притаился на щепке. В сущности, он не так уж плохо спрятался. Но вот раздался голос матери: «Криит!» («Идите сюда, дети!») — и моментально, точно по волшебству, из всех тайников вылезли маленькие птенцы-куропатки, и тот крошка, лежащий на щепке, самый крупный из птенцов, открыл свои глазки и побежал с нежным писком «Пиип, пиип!» под защиту широкого материнского хвоста. Его голосок, конечно, враг не услышал бы и в трех шагах, но мать услышала бы его, далее если бы расстояние было втрое больше. Все остальные тоже подняли писк и, без сомнения, воображали, что страшно шумят. Они были счастливы.
Солнце стояло высоко и грело жарко. Чтобы добраться до воды, надо было пройти открытую поляну. И вот, высмотрев хорошенько, нет ли поблизости врагов, мать-куропатка собрала малюток под тень своего распущенного веером хвоста и повела их, защищая от солнечного удара, к зарослям шиповника на берегу ручья.
Из зарослей выскочил белохвостый кролик и очень напугал куропатку. Но белый флаг мира, который он нес позади, скоро успокоил её: кролик был старым приятелем. И малютки научились в этот день, что не надо бояться кролика. Они узнали, что кролик больше всего на свете любит мир.
А затем они стали пить кристально чистую воду из ручья, который глупые люди почему-то назвали Илистым.
Сначала малютки не знали, что надо делать, чтобы напиться воды, но они стали подражать своей матери и скоро научились пить так же, как она, и кланяться после каждого маленького глотка. Они стояли в ряд вдоль берега ручья, эти двенадцать маленьких золотисто-коричневых шариков на двадцати четырех крохотных ножках, и кивали двенадцатью маленькими золотыми головками, точно благодарили кого-то.
Затем мать-куропатка повела их короткими перегонами, держась все время под прикрытием, в дальний край луга, где возвышался большой бугор. Она давно обратила внимание на этот бугор. Такие бугры необходимы куропаткам для того, чтобы вырастить своих птенцов. Это муравейники.
Мать-куропатка остановилась на верхушке муравейника, осмотрелась и, не заметив ничего подозрительного, стала разрывать его своими когтями. Земля была рыхлая и быстро осыпалась. Муравейник открылся, и разрушенные подземные галереи провалились вниз. Муравьи рассыпались по земле и, очевидно, не сообразив, что им надо делать, вступили друг с другом в бой. Они растерянно дрались вокруг муравейника, и лишь немногие, наиболее сообразительные, начали выносить наружу толстые белые муравьиные яйца. Но мать-куропатка тут как тут — схватила одно из этих сочных яичек и, клохча, бросила его на травку перед своими птенцами. Затем с новым клохтаньем опять подняла его и проглотила.
Малютки окружили мать и смотрели на неё с любопытством. Наконец маленький желтый птенчик, тот самый, который спрятался на щепке, схватил муравьиное яичко. Он несколько раз ронял его и затем, словно повинуясь какому-то внезапному побуждению, проглотил. Так он научился есть. Минут через двадцать уже весь выводок умел есть.
Как весело было разыскивать в земле превосходные муравьиные яйца, пока мать-куропатка разрывала муравейник и обрушивала подземные галереи! Так продолжалось до тех пор, пока каждый птенчик не наполнил свой маленький зоб до отказа и уже больше не в состоянии был есть.
Потом все осторожно отправились вверх по течению ручья, на песчаный берег, хорошо закрытый кустами терновника. Там они пробыли весь день, наслаждаясь прохладным песком, в который они погружали свои горячие маленькие лапки.
У них была врожденная наклонность к подражанию. Они лежали на боку, совсем как их мать, и так же скребли своими тонкими ножками и хлопали своими крылышками.
В сущности, крыльев у них ещё не было, а были только бугорки с каждого бока, указывающие место, где вырастут крылья.
В эту ночь мать отвела их в чащу засохшего кустарника, и там, среди хрустящих, сухих листьев, по которым никакой враг не мог бы подойти бесшумно, под густым сплетением ветвей шиповника, которые защищали от всех воздушных врагов, она уложила своих детей в мягкую, устланную перьями колыбель. Куропатка радовалась, глядя на своих малюток, которые попискивали во сне и так доверчиво прижимались к её теплому телу.

2

На третий день птенцы крепче держались на ногах. Им уже не нужно было медленно обходить желудь, они могли даже влезать на сосновые шишки, и маленькие бугорки, где потом будут крылья, покрылись уже синими толстыми кровяными выпуклостями.
ещё через день из кровяных наростов сбоку выступили кончики перьев. Эти перья с каждым днем высовывались наружу все больше и больше, и через неделю уже у всех пушистых птенчиков оказались крепкие крылья. Впрочем, нет, не у всех. Бедный малютка Рунти с самого начала был очень слаб. Он целый час носил на спинке половину скорлупы, когда вылупился из яйца. Он бегал тише и пищал больше своих братьев, и когда однажды вечером мать, увидев хорька, приказала детям: «Квит, квит!», что значит «летите», бедный Рунти отстал.
А когда она потом собрала свой выводок на холме, он не пришел, и они уже больше его не видели.
Между тем воспитание птенцов шло своим чередом. Они знали, что самые лучшие кузнечики водятся в высокой траве у ручья. Они знали, что в кустах смородины живут жирные, мягкие зеленые червяки. Они знали, что муравейник у дальнего леса полон вкусных яиц. Они знали, что большие бабочки данаиды — прекрасная дичь, хотя их не так просто поймать. Они знали, что кусок древесной коры, свалившийся с гнилого бревна, заключает в себе много разных хороших вещей. Они знали, что некоторых насекомых, например, ос, мохнатых гусениц и сороконожек, лучше не трогать.
Наступил июль — «месяц Ягод». Птенцы выросли и удивительно развились за последний месяц. Они были уже настолько велики, что мать-куропатка, чтобы укрыть их своими крыльями, должна была простаивать на ногах всю ночь.
Они ежедневно купались в песке на берегу ручья, но потом куропатка изменила своей привычке, и они стали брать песчаную ванну выше, на холме. Там купались многие птицы, и сначала куропатка-мать была недовольна этим обществом. Но песок там был такой мелкий и приятный и дети так радовались купанью, что она примирилась.
Через две недели малютки начали чахнуть, да и сама куропатка-мать чувствовала себя не совсем хорошо. Хотя они ели страшно много, но все больше и больше худели. Мать их заболела позднее, но зато болела тяжелее. Она страдала от голода, от головной боли и испытывала страшную слабость. Причины своей болезни она так и не узнала. Она не могла знать, что песок, в котором купалось столько разных птичек и от которого её предостерегал вначале верный инстинкт, действительно был вреден. Он кишел червями-паразитами, и вся семья куропатки заразилась ими.
Мать-куропатка не знала никаких средств от болезни. Ужасный, неутолимый голод заставлял её есть все, что казалось годным для еды, а также искать самой прохладной тени в лесу. Там она набрела на куст, покрытый ядовитыми плодами. Месяц назад она прошла бы мимо этого куста, но теперь она попробовала эти малопривлекательные ягоды. Их едкий, кислый сок как будто удовлетворял какую-то странную потребность её организма. Она ела эти ягоды без конца, и все её птенцы последовали её примеру. Никакой доктор не мог бы ей прописать лучшего лекарства. Едкий сок этих ягод оказался сильным слабительным, и страшный тайный враг был таким путем удален из её внутренностей. Опасность миновала. Однако не все были спасены. Двум птенцам лекарство не помогло. Мучимые жаждой, они беспрестанно пили воду из ручья и на следующее утро умерли.
Они страшно отомстили за себя. Хорек, тот самый, который мог бы рассказать, куда девался их бедный маленький братец Рунти, съел их тела и тут же околел от действия яда, который они проглотили.
Оказалось, что у каждого птенца свой особый характер. Среди них был один ленивый и глупый птенец. Мать-куропатка не могла удержаться, чтобы не баловать одних больше, чем других. Её любимцем был самый большой птенец — тот самый, который спрятался на желтой щепке. Он был не только самый большой, но и самый сильный и самый красивый из всех. Но что лучше всего — он был самый послушный. Материнское «рррр?» («опасность!»), которым она предостерегала своих птенцов, не всегда удерживало их от рискованных шагов и сомнительной пищи. Он один всегда повиновался. Он никогда не оставлял без ответа её нежный зов: «Криит!» («Иди сюда!»)
Наступил август — время линьки. Птенцы уже почти выросли. Они знали очень много и считали себя чрезвычайно мудрыми. Маленькими они спали на земле, и мать прикрывала их, но теперь они выросли, и мать стала обучать их обычаям взрослых птиц. Пора было садиться на ветви деревьев. В лесу уже начали бегать молодые куницы, хорьки, лисицы и выдры.
Проводить ночи на земле становилось опаснее с каждым днем, поэтому мать-куропатка на закате всегда кричала: «Криит!» — и летела на густое низкое дерево.
Маленькие куропатки следовали за ней, за исключением одного глупенького упрямца, который упорно оставался ночевать на земле, как прежде. Некоторое время это сходило благополучно, но однажды ночью братья его были разбужены криками. Затем наступила тишина, прерываемая только ужасным хрустом костей и чавканьем. Птенцы заглянули вниз, в страшную темноту. Они увидели два блестящих глаза, почувствовали запах плесени и поняли, что убийцей их глупого братца была выдра.
Теперь уже только восемь маленьких куропаток сидели с матерью по ночам. Если у них зябли ножки, они садились на спину матери.
Но их воспитание все же продолжалось. Теперь они учились шумно махать крыльями. Куропатка может взлететь совершенно бесшумно, если хочет, но шумный взмах крыльев бывает иногда очень важен. Они должны были научиться шумно взмахивать крыльями, взлетая вверх. Этим достигается многое: во-первых, такой шум крыльев предупреждает о близкой опасности других куропаток, затем он приковывает внимание врага к шумно взлетевшей птице, отвлекая его от других, которые могут тем временем тихонько ускользнуть или притаиться.
Поговорка куропаток должна была бы гласить: «На каждый месяц есть своя пища и свои враги». Наступил сентябрь. Ягоды и муравьиные яйца сменились семенами и зернами, и вместо хорьков и выдр врагами куропаток сделались охотники.
Куропатки хорошо знали лисиц, но почти никогда не видели собак. Они знали, что лисицу легко можно провести, вспорхнув на дерево. Но когда в «Охотничьем месяце» старик Кэдди пошел на охоту и стал пробираться через овраг, таща за собой желтую собачонку с обрубленным хвостом, мать-куропатка, завидев её, тотчас же закричала: «Квит, квит!» («Летите, летите!») Двое из её птенцов решили, что мать их понапрасну так волнуется из-за лисицы. Они приняли собаку за лисицу и захотели показать свое хладнокровие. Услышав крик матери: «Квит, квит!», они взлетели на дерево, вместо того чтобы бесшумно улететь дальше.
Между тем странная лисица с обрубленным хвостом подошла к дереву и стала неистово лаять, разглядывая сидящих на ветке куропаток. Куропатки с любопытством смотрели на неё и не обратили внимания на шорох в кустах. Раздался громкий звук «паф!», и на землю полетели две окровавленные, бьющие крыльями куропатки, которые тотчас же были схвачены желтой собакой.

3

Кэдди жил в жалкой лачуге около реки. Его жизнь, с точки зрения греческих философов, могла быть названа идеальным существованием. У него не было богатства, и ему не надо было платить налоги. Он работал очень мало и всю жизнь развлекался; он любил охотиться. Соседи считали его просто бродягой. Он стрелял и ставил западни круглый год. Кэдди хвастался, что может назвать месяц по вкусу мяса убитой куропатки, даже не заглядывая в календарь. Конечно, это указывает на большой опыт и наблюдательность, но в то же время и на нечто другое, заслуживающее порицания. Законное время охоты на куропаток начинается 15 сентября, но Кэдди не дожидался этого срока. Однако он как-то ухитрялся избегать наказания из года в год и даже заинтересовал собой репортера одной газеты, напечатавшего интервью с ним и отозвавшегося о нем как о любопытном типе.
Он редко стрелял в лет, что нелегко в густой листве, и предпочитал ловить птиц силками. Но он знал о выводке куропаток в овраге, так долго живших спокойно, и, боясь, что другие охотники найдут их, решил покончить с ними. Он не слыхал шума крыльев, когда мать-куропатка улетела и увлекла за собой своих четырех уцелевших птенцов. Поэтому он удовольствовался двумя убитыми куропатками и вернулся в свою хижину.
Но птенцы узнали теперь, что собака — на лисица и с ней надо вести себя иначе. Старое правило, что послушание обеспечивает безопасность, ещё раз подтвердилось и навсегда запечатлелось в их памяти.
Весь конец сентября они прятались от охотников и других врагов. Они садились по ночам на длинные тонкие ветки больших деревьев, среди густой листвы, защищающей их от воздушных врагов. Вышина деревьев предохраняла их от врагов, обитающих внизу, на земле, и им оставалось бояться только тех, кто мог лазить по деревьям. Но хруст нижних сучьев всегда вовремя предупреждал их.
Листья начали падать, и листва редела с каждым днем. Наступило время орехов, время сов, ибо каждому месяцу соответствовал не только род пищи, но и особый враг. Совы прилетали с севера, и спать на деревьях стало опаснее, чем на земле. Куропатка переменила место ночлега и вместо древесных ветвей пряталась в густую зелень болиголова.
Только один из птенцов пренебрег её призывом «Криит, криит!» и остался тна ночь на высокой ветке вяза, почти совершенно лишенной листьев. И утром его утащила огромная желтоглазая сова.
Теперь остались только мать-куропатка и три птенца. Но птенцы эти уже настолько выросли, что по величине сравнялись с нею. А самый старший, тот самый, который притаился когда-то на щепке, был даже больше своей матери.
У юных куропаток уже показались вокруг шеи перышки, будущие воротнички. Пока ещё эти перышки были очень малы и тонки, но уже можно было себе представить, какие они будут, когда вырастут. И молодые куропатки очень гордились этим украшением.
Такие воротнички для куропатки то же самое, что хвост для павлина. Это их главное украшение. Воротничок у самок черного цвета с легким зеленоватым отливом, у самца неё воротник шире, чернее и с ярко-зеленым отливом. Случается порой, что какая-нибудь куропатка достигает гораздо большей величины и силы, чем обыкновенно, — тогда воротник у неё бывает медно-красного цвета, слегка лиловатый и даже золотистый.
Тот самый птенец, который лежал на щепке и всегда слушался свою мать, стал взрослым ещё до наступления октября — «месяца Желудей» — и теперь сверкал красотой медно-красного с золотом воротничка. Это и был Красношейка, прославленный петух-куропатка долины Дона.

4

Однажды, около половины октября, когда вся семья куропаток, наевшись до отвала, грелась на солнышке вблизи большого соснового бревна, раздался отдаленный звук выстрела. Красношейка вскочил на бревно, с важностью прошелся несколько раз, затем, возбужденный воздухом и светом, громко и вызывающе захлопал крыльями. Он хлопал в воздухе крыльями, пока весь ближний лес не наполнился их шумом. Брат и сестра слушали его с удивлением и восторгом. А мать с этой минуты начала его немного побаиваться.
Ноябрь — это «месяц Безумия». По какому-то странному закону природы все куропатки, тетерева и другие птицы безумствуют в ноябре в первый год своей жизни. У них появляется непреодолимое стремление куда-нибудь бежать, все равно куда! И самые разумные из них делают в это время много глупостей. Они бесцельно отправляются ночью гулять и так спешат, что часто погибают либо перерезанные надвое проволокой, либо разбившись о фонари паровоза. Утро они встречают в самых неожиданных местах: в сараях, на открытых болотах, или на телеграфных проводах в каком-нибудь большом городе, или даже на кораблях, стоящих на якоре у берега.
Такое стремление к странствиям, по-видимому, является пережитком привычки к осенним перелетам.
Мать Красношейки поняла, что наступает именно такой период, когда заметила, что виноградные кисти темнеют, а клен начинает ронять на землю красные листья. Но ничего другого не оставалось матери, как только заботиться о здоровье своих уже взрослых детей и удерживать их в самом безопасном месте леса.
К югу потянулись стаи диких гусей. Юные куропатки никогда ещё не видели этих птиц с длинными шеями. Они приняли их за ястребов и, конечно, испугались. Но, увидев, что мать не боится, они тоже осмелели и наблюдали за полетом гусей с величайшим волнением.
Волновал ли их дикий звонкий крик гусей или возникло внутреннее побуждение, но только ими овладело странное влечение следовать за гусиной стаей. Они смотрели на этих трубачей, стрелой летевших к югу и мало-помалу исчезавших вдали. Куропатки взобрались на самые высокие ветки, чтобы ещё раз увидеть гусей, и с этого часа в них совершилась перемена.
Ноябрьское безумие началось в полнолуние. Оно выразилось всего сильнее у более хилых. Маленькая семья распалась. Красношейка часто улетал по ночам в далекие странствия. Его влекло на юг, но там расстилалась перед ним беспредельная гладь озера Онтарио, и Красношейка возвращался назад. Конец этого «месяца Безумия» застал его снова на берегу Илистого ручья, но уже совершенно одного.

5

Была зима, пищи становилось все меньше. Красношейка продолжал жить в лесном овраге. Каждый месяц приносит с собой и особую пищу и особых врагов. Ноябрь принес безумие, одиночество и гроздья винограда; декабрь — «Снежный месяц» — принес ягоды шиповника, а бурный месяц январь — метели. Трудно было держаться на ветке и срывать с неё замерзшие почки. Клюв Красношейки сильно истерся от этой работы и даже не мог плотно закрываться.
Природа, однако, приспособила Красношейку к хождению по скользкой земле. На его пальцах, таких тонких и изящных, выступил ряд острых роговых наростов, и когда выпал снег, он уже оказался вполне снаряженным для зимы: природа снабдила его лыжами и коньками.
Холод прогнал ястребов и сов и лишил возможности четвероногих врагов Красношейки приближаться бесшумно. Таким образом, Красношейка был почти в полной безопасности.
Ежедневные полеты в поисках пищи увлекали Красношейку все дальше и дальше, пока он не открыл и не исследовал берега Роздэлского ручья, поросшие серебристой березой, и Честерские леса, где в снегу краснели ягоды.
ещё не кончилась осень, а лес уже начал распевать свою знаменитую песенку: «Скоро придет весна!» — и не переставал самым добросовестным образом повторять этот припев в течение самых суровых зимних бурь, пока наконец не миновал «Голодный месяц» — наш февраль — и действительно появились признаки весны. Тогда лес восторженно стал заявлять миру: «Я говорил вам это!» Солнце стало теплее и растопило снег на южном склоне холма Кэстл Франка, обнажив множество сочных зеленых кустиков брусники, ягоды которой служили вкусной пищей для Красношейки. Он бросил обрывать замерзшие почки с деревьев, которыми питался зимой. Теперь он мог пировать и снова нагуливать жир.
Очень скоро прилетела первая трясогузка и, пролетая мимо, прощебетала: «Весна идет!» Солнца с каждым днем становилось ярче, жарче, и однажды в марте — «месяце Пробуждения весны» — перед самым рассветом послышался громкий крик: «Карр, карр!» Ворон Серебряное Пятнышко прилетел с юга во главе своей стаи и возвестил: «Весна пришла!»
Вся природа подтвердила начало весны и птичьего нового года. Кузнечики стрекотали: «Весна! весна! весна!» Они трещали так настойчиво, так долго, что невольно приходилось удивляться, как это они находили ещё время для добывания пищи.
И Красношейка ощущал какой-то радостный трепет во всем своем теле. Он прыгал с особенной живостью на пень и громко хлопал крыльями, пробуждая отдаленное эхо, как будто тоже выражавшее радость по поводу прихода весны.
Далеко внизу, в долине, стояла хижина Кэдди. Услышав громкое хлопанье крыльев, разносившееся в утреннем воздухе, Кэдди понял, что это гремит самец куропатки. Взяв ружье, он подкрался к оврагу. Однако Красношейка бесшумно улетел и остановился лишь у Илистого ручья. Там он взобрался на то самое бревно, на котором он в первый раз забарабанил своими крыльями, и снова захлопал ими, да так громко, что один маленький мальчик, проходивший через лес, побежал в страшном испуге домой и сказал своей матери, что на них Собираются напасть индейцы, так как он слышал в роще бой их военных барабанов.
Почему мальчик радостно кричит? Почему юноша вздыхает? Они сами не могут объяснить этого и знают об этом не больше, чем знал Красношейка, когда влезал ежедневно на какое-нибудь свалившееся дерево и громко хлопал крыльями, наполняя этими барабанными звуками весь лес. Затем он начинал важно расхаживать, раздувая яркие перья своего воротника. Полюбовавшись, как переливаются и блестят они в солнечных лучах, словно драгоценные камни, он снова начинал хлопать крыльями.
Откуда у него вдруг возникло желание, чтобы кто-нибудь любовался им? И отчего такое желание не появлялось у него раньше, когда на деревьях не было ещё вздувшихся почек?
Красношейка продолжал хлопать и греметь крыльями…
Каждый день он приходил к своему любимому бревну. Он стал ещё красивее. Над его ясными, блестящими глазками появилось новое украшение — пунцовые, перышки. Неуклюжие снеговые лыжи на ногах совершенно исчезли. Его воротничок стал ещё лучше, блеск глаз ещё усилился, и вид у него был великолепный, когда он важно разгуливал, сверкая на солнце своими разноцветными перьями.
Но он был теперь ужасно одинок!
Он по-прежнему гулял и хлопал крыльями. Наконец, в самом начале мая, когда кругом все зазеленело, его чуткий слух вдруг уловил в кустах какой-то легкий шорох. Он замер и ждал, зная, что и за ним наблюдают.
Возможно ли? Да! Там, в кустах, показалась маленькая, робкая самка куропатки, стыдливо прячущаяся. Он кинулся к ней. Он весь пылал. И как он гордо выступал, как распускал свои перья, красуясь перед нею! Но откуда он знал, что это может ей понравиться? Он раздувал свой разноцветный воротничок и старался, чтобы солнце освещало его. Важно выступая, он тихо и нежно кудахтал. И сердце куропатки было побеждено. Он давно уже победил её сердце. В течение целых трех дней она приходила сюда, услышав его громкое хлопанье, и застенчиво издали любовалась им, несколько обиженная тем, что он так долго не может её заметить, хотя она находится от него совсем близко. И не случайно наконец топот её ножек долетел до его ушей. Она скромно потупила головку и с нежной, покорной грацией подошла к нему.
Томительная пустота была пройдена, и бедный странник нашел свою весну.
Одиночество кончилось.
О, какие радостные дни провели они в прелестной долине! Солнце никогда ещё прежде не светило так ярко и смолистый воздух не был так ароматен! Большая благородная птица ежедневно приходила к своему бревну, иногда вместе со своей подругой, иногда без неё, и хлопала крыльями просто от прилива радости, наполнявшей все её существо.
Но отчего Красношейка не всегда был с нею, со своей подругой? Отчего она играла с ним часами, а затем вдруг украдкой исчезала, и он не видел её в течение нескольких часов, а иногда и целого дня, пока наконец громкое хлопанье крыльев не указывало ей на его беспокойство и не заставляло её вернуться к нему? Тут была какая-то лесная тайна, которую он не мог разгадать.
С каждым днем она все меньше и меньше оставалась с ним и наконец совсем исчезла. Она не появлялась, и он в отчаянии хлопал крыльями на своем старом бревне, летел вверх по течению потока и снова барабанил крыльями на другом бревне или перелетал через холм, к другому оврагу, и там опять барабанил крыльями. Но призыв его не находил отклика. Наконец, на четвертый день, он пришел и снова стал громко звать её, как в былое время, и вдруг, как и тогда, услыхал в кустах шорох, и из кустов вышла его подруга, но не одна! Её сопровождали десять маленьких пищавших птенцов.
Красношейка порхнул к ней и страшно напугал крошечных пушистых птенцов с блестящими глазами. Его несколько озадачило то, что они заявляли права на его подругу и пользовались её вниманием даже больше, чем он. Впрочем, он вскоре примирился с такой переменой и стал делить с ней заботы о птенцах, чего никогда не делал его собственный отец.

6

Среди куропаток и тетеревов хорошие отцы встречаются редко. Обычно самка строит гнездо и воспитывает своих птенцов без помощи отца. Она даже часто скрывает от него, где находится её гнездо, и встречается с ним лишь в определенных местах, у бревна, где он барабанит крыльями, или там, где птенцы ищут пищу, а иногда на том месте, где они купаются в песке.
Подругу Красношейки звали Бурка. Когда её малютки вылупились из яйца, она была так поглощена заботами о них, что часто забывала об их великолепном отце и не шла к нему на зов. Но на четвертый день, когда малютки несколько окрепли, она взяла их с собой и пошла познакомить детей с отцом.
Некоторые отцы не интересуются своими детьми, но Красношейка был не таков: он сразу начал помогать своей подруге воспитывать малюток. Они научились пить и есть совершенно так же, как некогда научился их отец, и могли, переваливаясь, следовать за своей матерью, а отец охранял их сзади.
Они отправились к ручью и, вытянувшись в ряд друг за дружкой, словно нитка бус, стали спускаться по склону холма. Красная белка, выглянув из-за соснового ствола, смотрела на эту процессию пушистых птенцов. Рунти, самый слабый, далеко отстал от других. Красношейка, вскочив на высокую ветку, занялся чисткой своих перьев. Белка не заметила его и подошла к Рунти. Она испытывала странное влечение попробовать птичьей крови, и при виде отставшего птенчика, показавшегося ей легкой добычей, эта жажда крови у неё усилилась. С этим жестоким намерением она бросилась к отставшему птенцу. Бурка заметила это слишком поздно, но белку увидел Красношейка и бросился на рыжего убийцу. У него не было другого оружия, кроме кулаков, то есть выпуклых суставов крыльев, но какие удары он мог наносить ими! При первой же атаке он с силой ударил белку в самое чувствительное место — в кончик её носа, и белка завертелась и свалилась на землю. Поднявшись, она с трудом заковыляла к куче хвороста. Там она лежала задыхаясь. Из носа у неё текли крупные капли крови. Красношейка предоставил ей лежать там. Что с нею сталось, он не узнал никогда, да и не интересовался её дальнейшей судьбой.
Семья куропаток направилась к воде, но на песке какая-то корова оставила глубокие следы своих копыт, и в одну из этих ямок упал маленький птенчик. Он жалобно пищал, потому что не мог вылезти оттуда.
Положение было трудное. Родители не знали, что им делать, так как не могли достать птенца из ямки. Но пока они растерянно топтались вокруг, песчаные края ямы обсыпались и образовался пологий склон. По этому склону малютка выбрался из ямы и весело побежал к своим братьям, укрывавшимся под широким веером материнского хвоста.
Бурка была веселая маленькая мать, очень живая, находчивая и разумная. Она и днем и ночью не переставала заботиться о своих детках. Как гордо выступала она, кудахтая, когда вместе со своим выводком прогуливалась в лесу! Как старательно распускала она свой хвост во всю ширину, чтобы доставить им возможно больше тени, и никогда не терялась при виде врага.
Ещё до того как птенцы научились летать, они уже повстречались со старым Кэдди. Хотя был только июнь и охота была ещё запрещена, но он шёл с ружьем по склону оврага, и его собака Так, бежавшая впереди, так близко подошла к Бурке и её выводку, что Красношейка тотчас же устремился ей навстречу. Он употребил старую, но всегда удающуюся хитрость: увлек собаку за собой вниз, к реке.
Однако Кэдди случайно пошел в ту сторону, где находился выводок, и Бурка, дав сигнал птенцам, чтобы они спрятались («Крр, крр!»), постаралась увлечь охотника за собой таким же способом, каким Красношейка отвлек собаку.
Преисполненная самоотверженной материнской любви и прекрасно зная лес, она летела бесшумно, пока не приблизилась к охотнику, и тогда, громко захлопав крыльями перед самым его лицом, свалилась на листья и так превосходно представилась раненой, что на минуту обманула старого пьяницу. Но когда она потащила одно крыло и запищала, поднимаясь, а затем медленно заковыляла дальше, он уже понял, в чем дело. Это был просто обман. Его хотели удалить от выводка.
Он свирепо бросил в неё палку. Но Бурка была очень ловка и проворна. Она уклонилась от удара и, ковыляя, спряталась за молодым деревцем. Там она снова стала биться, упав на листья с жалобным писком, и, казалось, так сильно ударила себе крыло, что едва могла двигаться. Это заставило Кэдди опять запустить в неё палкой, но она опять ускользнула. Желая во что бы то ни стало отвлечь его от беспомощных малюток, она смело полетела перед ним и затем упала, ударившись своей нежной грудью о землю, с тихим стоном, точно моля о пощаде. Кэдди снова не попал в неё палкой. Тогда он поднял ружье и, выпустив заряд такой силы, который мог бы убить медведя, превратил бедную мужественную Бурку в трепещущие окровавленные клочья.
Жестокий, грубый охотник знал, что выводок должен скрываться где-нибудь поблизости, и потому отправился его искать. Но никто не шевелился, и ниоткуда не было слышно писка. Он не увидел птенцов. Он несколько раз проходил по тому месту, где прятались малютки, и многие из этих безмолвных маленьких страдальцев были раздавлены им насмерть.
Красношейка увел желтую собаку подальше и вернулся к тому месту, где оставалась его подруга. Убийца уже ушел, подобрав её останки, чтобы бросить их своему псу. Красношейка стал искать Бурку, но нашел только кровь и перья. Это были её перья, и Красношейка понял, что означал слышанный им выстрел…
Кто может рассказать, какой ужас он испытал и как он горевал! Несколько минут стоял он неподвижно, точно ошеломленный, опустив голову и глядя на окровавленное место. Затем вдруг с ним произошла перемена. Он вспомнил о беспомощных птенцах.
Он вернулся туда, где они спрятались, и прокричал хорошо знакомое им «Криит, криит!». Но многих птенцов уже не было в живых. Шесть пушистых шариков на ножках открыли свои блестящие глазки и побежали к отцу, а четыре маленьких пушистых тельца лежали неподвижно.
Красношейка продолжал сзывать своих птенцов, пока не убедился, что все, кто мог отозваться на его зов, пришли к нему. Тогда он увел их подальше от этого ужасного места, туда, где изгородь из колючей проволоки и чаща шиповника могли служить более надежной, хотя и менее приятной защитой.
Там он воспитывал своих детей так же, как раньше его самого воспитывала мать. Но он был опытнее и знал гораздо больше, чем она, и это давало ему много преимуществ. Он очень хорошо знал всю окружающую местность, все места, где можно было найти пищу, и знал, как предупреждать разные несчастные случаи, которые так часто угрожают здоровью и жизни куропаток.
Благодаря его опытности и бдительному надзору за все лето ни один птенчик не погиб. Они росли, развивались и благоденствовали, а когда наступил «Охотничий месяц», они уже представляли прекрасную семью из шести взрослых куропаток с Красношейкой во главе, по-прежнему гордившимся своим великолепным убором из блестящих красных перьев.
Красношейка не барабанил крыльями с тех пор, как лишился своей подруги. Но хлопанье крыльями для куропатки то же самое, что для жаворонка пение. Это не только песнь любви, но также выражение избытка сил, энергии и здоровья. И когда время линьки прошло и сентябрь вернул блеск его перьям и бодрость его духу, он пришел опять к своему старому бревну. Повинуясь какому-то непреодолимому побуждению, он взобрался на него и опять забарабанил крыльями.
С тех пор он часто приходил туда и барабанил, а его дети сидели вокруг него. Один из них тоже взбирался на ближайший пень или камень и хлопал крыльями, подражая отцу.
Гроздья винограда потемнели, и наступил ноябрь — «месяц Безумия». Но выводок Красношейки представлял крепкое, здоровое племя, и хотя их тоже охватило стремление к странствованиям, но оно прошло через неделю, и только трое куропаток покинули отца.
Красношейка с оставшимися у него тремя птенцами по-прежнему жил в овраге. Наступила зима, и выпал снег. Снег был легкий и мягкий. Погода стояла теплая, и семья куропаток приютилась на ночь под низкими, плоскими ветвями кедрового дерева. На следующий день стало холоднее, поднялась метель, и за день навалило целые сугробы снега. Ночью снег перестал падать, но мороз усилился, и Красношейка повел свою семью к березе, возвышавшейся над глубоким сугробом. Сам он нырнул в снег, и его дети последовали его примеру. Ветер сдувал рыхлый снег в проделанные куропатками ямки и покрыл их тонким белым слоем, точно простыней. Прикорнув в ямке, они проспали с удобством всю ночь, так как снег сохранял тепло и пропускал достаточно воздуха для дыхания. На следующее утро куропатки обнаружили над собой довольно толстую ледяную стенку, образовавшуюся от замерзшего дыхания, но вылезли без особого труда, услышав утренний зов Красношейки: «Криит, крипт, квит!» («Сюда, дети, сюда!»)
Это была их первая ночь, проведенная в снежном сугробе. На следующую ночь они опять нырнули в сугроб, и северный ветер снова прикрыл их белой простынкой. Но погода изменилась, и ночью ветер подул с востока. Сначала шёл дождь со снегом, потом все покрылось льдом, и когда утром куропатки проснулись и захотели выбраться из своих убежищ, оказалось, что они были заперты под твердым покровом льда.
Снег в глубине был по-прежнему мягким, и Красношейка без особого труда проложил себе дорогу кверху, но твердый ледяной покров преградил ему путь. Все усилия пробиться наружу оказались напрасными, и он только поранил себе крылья и голову. Он до сих пор не сталкивался с такими затруднениями. Ему приходилось часто попадать в трудные положения, но то, что случилось теперь, по-видимому, было хуже всего.
Отчаяние охватило Красношейку. Силы его слабели, и никакие старания освободиться не приводили ни к чему. Он слышал, как барахтались его птенцы, стараясь вырваться на волю, и как они жалобно пищали, призывая его на помощь: «Пи-и, пи-и-ти! Пи-и, пи-и-ти!»
Они были защищены в своих убежищах от многих врагов, но не от мук голода, и когда наступила ночь, истомленные пленники, измученные бесполезными усилиями и терзаемые голодом, дошли до полного отчаяния. Сначала они боялись только того, что явится лисица и они окажутся в её власти. Но когда стала медленно приближаться вторая ночь, мысль о лисице уже больше их не пугала. Они даже желали, чтобы она пришла и разломала затвердевший снег.
Однако когда лисица действительно явилась и медленно прошлась по замерзшему снегу, глубоко заложенная в них любовь к жизни воскресла, и они скорчились и сидели не шелохнувшись, пока она не ушла.
На второй день началась метель. Сильный северный ветер со свистом гнал снег по земле. Но продолжительное трение крупных зерен снега, гонимого ветром, разрушало твердую снежную кору, и она становилась все тоньше и прозрачнее. Красношейка долбил эту кору снизу целый день, пока у него не разболелась голова и он не поранил себе клюв. И когда солнце село, он все ещё был так же далек от освобождения, как и в первый день.
Вторая ночь прошла, как и первая, но только лисица не проходила больше над их головами. Утром Красношейка снова принялся долбить, но уже далеко не с прежней силой. Он уже не слышал больше голосов своих птенцов, не слышал, как они долбили своими носиками. Но, по мере того как становилось светлее, он мог разглядеть над собой более светлое место. Очевидно, кора все-таки становилась тоньше, и он долбил, долбил, долбил…
В конце дня клюв Красношейки пробился наружу. Это вдохнуло в него новые силы, новую жизнь.
Он продолжал долбить, и наконец, перед заходом солнца, его голова, шея и даже великолепный воротник из перьев могли высунуться в отверстие. Оно было ещё слишком мало для его широких плеч, но он мог теперь снизу напирать на ледяную кору с учетверенной силой.
И кора скоро уступила его натиску. Он вырвался из своей ледяной тюрьмы.
Но что стало с детьми? Красношейка поспешно полетел к ближайшему берегу, утолил свой голод несколькими красными ягодами шиповника и опять вернулся к своей тюрьме. Он клохтал и стучал, но услышал в ответ только один слабый писк «Пи-и-ти! Пи-и-ти!», донесшийся из глубины. Царапая снег острыми когтями, он скоро пробил кору, и птенец Серый Хвостик с трудом выполз из отверстия.
И все. Остальные птенцы, лежавшие под снегом в разных местах, не отвечали ему. Он не знал, где они лежат, и вынужден был оставить поиски. Когда весной снег растаял, тела их обнажились. Это были скелеты, обтянутые кожей и покрытые перьями, — больше ничего!

7

Прошло довольно много времени, прежде чем Красношейка и Серый Хвостик окончательно оправились от своего приключения. Но пища и ясная, хорошая погода вылечивают все. Светлые дни в середине зимы оказали свое прежнее действие на Красношейку, и он опять отправился к своему любимому бревну и там забарабанил крыльями.
Этот ли стук или следы его лыж на снегу выдали старому Кэдди его и Серого Хвостика, неизвестно, но Кэдди снова появился с ружьем и собакой. Он шёл крадучись над оврагом, чтобы поохотиться на куропаток.
Большой красноперый петух-куропатка прославился на всю долину. В течение охотничьего сезона многие охотники старались убить его.
Однако Красношейка был слишком опытен в лесной науке. Он знал, когда спрятаться и когда надо бесшумно подняться на крыльях, знал, когда надо прижаться к земле и сидеть смирнехонько, пока не пройдет охотник, а затем подняться на громко шуршащих крыльях, чтобы укрыться за каким-нибудь толстым древесным стволом и оттуда уже бесшумно лететь дальше.
Но Кэдди не переставал с ружьем в руках преследовать Красношейку и не раз давал промах, стреляя в него.
Красношейка продолжал жить и благоденствовать и барабанил крыльями вопреки всему.
Когда наступил «Снежный месяц» — декабрь, — он отправился вместе с Серым Хвостиком в леса Кэстл Франка, где пищи было вдоволь и где росли большие, старые деревья. Там среди ползучего болиголова стояла одна огромная сосна. Её нижние ветви начинались на уровне верхушек других деревьев. Летом на вершине этой сосны сойки устроили свое гнездо. На необычайной высоте, недоступные выстрелам, они были в безопасности и могли весело резвиться и играть. Самец сойки распускал свои блестящие голубые перья и пел чудесные, нежные песенки. Их могла расслышать лишь та, для которой они предназначались.
Эта большая сосна очень понравилась Красношейке, который жил теперь поблизости вместе со своим единственным птенцом. Его интересовала главным образом нижняя часть ствола. Кругом росли ползучий болиголов, дикий виноград и вечнозеленая брусника. А нежные черные желуди можно было выкапывать здесь даже из-под снега. Лучшее место, для того чтобы всегда быть сытым, трудно было найти. Если же придет сюда охотник, то можно будет спрятаться от него, пробежав через заросли болиголова к большой сосне, и, прячась за огромным стволом, лететь дальше в полной безопасности.
Сотни раз сосна спасала их во время этого законного сезона убийств. Однако Кэдди придумал новую уловку. Он спрятался за бугром, а его товарищ, другой охотник, пошел вокруг старого клена, чтобы спугнуть птиц. Он шёл крадучись сквозь низкую чащу, где искали пищу Красношейка и Серый Хвостик. Но Красношейка издал тихий, предостерегающий звук: «Рррр!» («Опасность!») — и тотчас же направился к большой сосне.
Серый Хвостик остался несколько позади, на бугре, и вдруг увидел совсем близко нового врага. Это была желтая собака, которая бежала прямо к нему. Красношейка был гораздо дальше, и кусты заслоняли от него пса. Серый Хвостик очень встревожился.
«Квит, квит!» («Лети, лети!») — прокричал он, сбегая вниз по склону холма, чтобы скорее уйти.
«Криит, крр!» («Сюда, спрячься!») — прокричал более хладнокровный Красношейка, увидевший, что за ним идет человек с ружьем. Он достиг большой сосны. Укрывшись за её стволом, он на мгновение остановился и крикнул Серому Хвостику: «Сюда, сюда!» Красношейка услыхал легкий шорох в кустах за бугром и понял, что там засада.
Затем раздался испуганный крик Серого Хвостика. Собака кинулась на него.
Серый Хвостик поднялся в воздух, чтобы укрыться за стволом от охотника, стоявшего на открытом месте. Но он очутился как раз под выстрелом притаившегося за бугром злодея.
«Шррр!» — прошуршал он крыльями и полетел вверх.
«Паф!» — и он упал, окровавленный и трепещущий, и остался неподвижно лежать на снегу…
Красношейка притаился внизу. Собака пробежала почти рядом, а приятель Кэдди — ещё ближе. Но Красношейка не шевельнулся. Только потом он наконец скользнул за широкий ствол и укрылся от обоих охотников. Теперь он мог уже спокойно подняться и полететь к своему родному оврагу.
Безжалостное ружье погубило одного за другим всех, кто был ему близок, и Красношейка опять стал одинок.
Медленно протекал «Снежный месяц», и Красношейка часто бывал на волосок от смерти, так как охотники преследовали его беспрестанно, зная, что он один остался в живых из всей своей семьи. И от этого преследования он дичал с каждым днем.
Но, по-видимому, это была лишь напрасная трата времени — преследовать его с ружьем в руках, и потому Кэдди придумал другой план. Когда выпал глубокий снег и пища стала более скудной, он расставил ряд силков в том месте, где Красношейка искал пищу. Старый приятель Красношейки, белохвостый кролик, прогрыз некоторые из силков своими острыми зубами, но остальные были целы. Однажды Красношейка, заметив в небесах какую-то точку и думая, не ястреб ли это, неосторожно попал в расставленную западню. В одно мгновение он был подброшен в воздух и повис на одной ноге.
Какое право имеет человек подвергать такому длительному мучению живое существо только потому, что оно не говорит на его языке?
Весь этот день, испытывая невыносимые муки, несчастный Красношейка висел и хлопал своими большими, мощными крыльями, тщетно стараясь освободиться. Весь день, всю ночь длилась эта пытка, и он стал желать, чтобы скорее пришла смерть и прекратила его мучения.
Но смерть не являлась.
Настало утро. Прошел ещё день, и начали медленно спускаться сумерки.
Сила и здоровье Красношейки были для него проклятием.
Ночь спустилась на землю. Когда стало совсем темно, большая ушастая сова, привлеченная слабым трепетаньем крыльев птицы, явилась и сразу окончила мучения Красношейки.
И это было поистине добрым делом…
Ветер дул с севера и гнал снег по замерзшему болоту. Все было бело кругом. По белоснежной поверхности ветер разметал темные перышки. Это были остатки великолепного воротничка, знаменитого украшения Красношейки. И перышки эти уносило ветром все дальше к югу. Они неслись над потемневшим озером, как несся некогда он сам во время «месяца Безумия». Наконец их засыпало снегом, и последние следы рода куропаток, обитавших в долине Дона, исчезли навсегда.
Теперь не слышно уже больше голоса куропаток в Кэстл Франке, и в овраге Илистого ручья медленно гниет сосновое бревно, безмолвное и никому не нужное.

загружено.jpg

Perdix-perdix.jpg

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 
5 октября - Международный день врача

Джованфранческо Страпарола Ла Караваджо 
О двух врачах, из коих один был в большой славе и очень богат, но круглый невежда, тогда как другой -преисполнен учёности, но очень беден 
(из книги «Приятные ночи»)

...Ныне, милые дамы, покровительство могущественных особ, знатность и богатство ценятся не в пример выше, чем знание, каковое, даже будучи погребённым в человеке подлого и низкого звания, всё же светится само по себе и излучает ослепительный блеск. Вот это я и постараюсь показать вам со всею наглядностью, если вы благосклонно прослушаете мою краткую сказочку. Жил некогда в городе Антенорее один чрезвычайно уважаемый и весьма состоятельный, но мало сведущий в медицине врач. Случилось так, что ему довелось лечить одного дворянина, и притом из виднейших в городе, вместе с другим врачом, который по своей учёности и опытности не имел себе равных, но отнюдь не был обласкан судьбою. Однажды, придя навестить больного, упомянутый знаменитый и богато одетый врач пощупал у него пульс и заявил, что он страдает очень зловредною и очень упорной горячкой. Врач-бедняк между тем, пошарив взглядом под постелью больного, случайно приметил там яблочную кожуру, из чего обоснованно заключил, что накануне вечером тот поел яблок. Пощупав затем его пульс, он сказал ему так: "Послушай, братец, я вижу, что вчера вечером ты поел яблок и что твоя свирепая горячка не иначе, как только от них". Не имея возможности оспаривать это, потому что так и было на деле, больной подтвердил, что сказанное врачом соответствует истине. Засим были прописаны подобающие лечебные средства, и врачи удалились. Когда они шли вместе по улице, тот, что был знаменит и прославлен, раздираемый завистью, принялся настойчиво просить своего сотоварища, врача-неудачника, чтобы он назвал признаки, по которым установил, что больной поел яблок, и посулил хорошо заплатить за это. Врач-бедняк, поняв, до чего тот невежествен, и опасаясь задеть его самолюбие, преподал ему своё наставление следующим образом: "Когда тебе случится явиться к больному ради его лечения, сразу же при входе к нему непременно брось взгляд под его постель и, если увидишь там остатки чего-либо съестного, знай наверное, что именно эту пищу больной и ел. Этот замечательный способ проверки указан в книге Великого Комментатора". Получив за свой совет кое-какую мзду, он распрощался со своим спутником. На следующее утро пресловутый великий и несравненный врач, приглашённый лечить одного крестьянина, впрочем весьма зажиточного и даже богатого, войдя к нему в комнату, увидел у него под постелью ослиную шкуру и, пощупав и исследовав пульс больного, определил у него перемежающуюся лихорадку и сказал ему так: "Вот что, братец, я знаю, что вчера вечером ты позволил себе возмутительное излишество, ты съел осла и поэтому довёл себя до края могилы". Выслушав это нелепое и ни с чем несообразное объяснение, крестьянин, усмехнувшись, сказал: "Умоляю простить меня, ваша светлость, синьор мой, но вот уже десять дней, как я не притрагивался к ослятине и не видел другого осла, кроме тебя". С этими словами он отослал прочь столь высокоумного и глубокомысленного философа и приискал для себя другого, более сведущего врача. Отсюда с полною очевидностью явствует, как я вначале уже сказала, что богатства ценятся не в пример выше, чем знание. И, если моя сказка оказалась более краткой, чем подобало, вы, конечно, подарите мне ваше прощение; ведь я знала, что час уже поздний, а что касается моего рассказа, то ручаюсь вам своей головою, что он - голая правда...
 

i_009.jpg

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 
А ещё 5 октября - Всемирный день учителя 

Надежда Кожанова
О знаниях
В одной маленькой горной деревушке жил талантливый мальчик. Просто умница. Он был очень смышленым и старательным. Родители научили ребенка всему, что умели сами: варить, ткать, плотничать. Тогда он пошел к сельским мастерам и стал перенимать их мастерство. У него славно получалось пасти овец, охотиться, ковать оружие.
Однажды в селение спустился мудрый старец, который проводил жизнь в уединении на самой вершине горы. Он увидел заскучавшего мальчика и сказал ему:
– Твои родные и односельчане поделились с тобой всеми знаниями, которые у них были. А если ты отправишься со мной, то я научу тебя искусству убивать драконов. Это очень сложная наука. Но и ты – необычный ребенок.
Любознательный отрок послушал мудреца и последовал за ним. Десять долгих лет он осваивал повадки крылатых тварей и все тонкости их истребления. За это время мальчик вырос, превратившись в сильного, ловкого и отважного юношу. Наконец он овладел искусством убивать драконов в совершенстве.
Парню очень хотелось применить свои знания на деле и принести пользу людям. Бесстрашный юноша пошел искать опасных гигантов. Три года он бродил по полям и лесам, но не нашел ни одного врага. Он заглядывал в города и селения, опрашивая народ, но никто давно уже не видел этих грозных существ. И тогда юноша поднялся на самую высокую гору, но и оттуда не смог увидеть своих противников.
Разочарованный парень вернулся к старцу.
— Мудрец, ты 10 лет обучал меня искусству убивать драконов. Но я потратил три года – и не нашел ни одного из них. Что же мне теперь делать? – спросил он.
Старец тихо улыбнулся и ответил:
— Иди и учи искусству убивать драконов.

Front 2.JPG

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 

Ну, и наконец, 5 октября - Всемирный день архитектора

Жена Гоба
Ирландская сказка

Было бы просто стыдно, рассказав вам, как я это сделал недавно, о великом Гобе, не вернуться к нему опять, чтобы доказать вам: каким бы мудрым он ни был, все равно он оказался не умнее своей жены. За истинную мудрость и чтут ее память. 
Отец Гоба, еще до того как тот прославился своей мудростью, решил с его матушкой, что юноше пришло время жениться. И он отправился вместе с самим Гобом вокруг Ирландии, чтобы найти девушку, которая не уступала бы по уму представителям семьи, в какую должна была потом войти. 
Каждой избраннице старик задавал три вопроса, чтобы проверить и оценить ее ум. 
Как отличить верхний конец ободранного ивового прутика от нижнего, если сам прутик всего двенадцати дюймов в длину и с обоих концов одинаковой толщины? 
Кто сумеет отвести на ярмарку в Бэллинслое целое стадо овец и вернуть обратно и стадо, и его стоимость? 
Если я велю вам катить меня на колеснице из Коннахта ко двору верховного короля в Таре, насколько вы приблизитесь к краю пропасти в Круханских горах, но так, чтобы никто из нас. не испытывал беспокойства? 
Все девушки гордо заявили, что первые два вопроса неразрешимы, и не дали заманить себя в эту ловушку. Что же касается третьего, то каждая старалась превзойти остальных в искусстве управлять колесницей и называла, в скольких дюймах от пропасти она сумеет проехать: кое-кто из них всего в полдюйме или даже в четвертой доле, а одна, – она уже считала себя победительницей, – заявила, что станет насвистывать джигу, когда будет проезжать от пропасти на расстоянии всего в полволоска! 
И только одна-единственная девушка, мудрая и остроумная, ответила на все три вопроса. Она-то и стала женой Гоба. 
Она распознала концы прутика, бросив его в реку: нижний, более тяжелый конец, лег по течению, а верхний, более легкий, смотрел в обратную сторону. 
Она отвела на ярмарку в Бэллинслое стадо овец, продала их руно, – ведь это главная их ценность, – и вернула хозяину и овец и их стоимость. 
Ну, а колесницей она управляла умнее всех: объезжала каждую пропасть как можно дальше, сколько позволяла ей ширина дороги. 
– Ты будешь достойной женой моему сыну, – молвил старик. 
И в самом деле, она оказалась достойной, что сумела доказать не один раз. Вот как она перехитрила самого короля испанского. 
Это случилось в то время, когда сей правитель, самый тщеславный из всех правителей на земле, решил воздвигнуть дворец, который бы затмил все другие дворцы на свете. А для этого в Испанию пригласили единственного человека, который сумел бы осуществить его замыслы, – великого Гоб-ан-Шора. 
Не доверяя королям и их затеям, жена Гоба не хотела его отпускать. Но Гоб, польщенный и гордый такой честью, не дал себя задержать. Тогда она сказала ему: 
– Раз ты все-таки уезжаешь, я тебя очень прошу, запомни: когда ты прибываешь ко двору великого человека, заводи сразу же близкую дружбу с женщинами, живущими там. Не пренебрегай даже судомойкой! И ты будешь частенько получать полезные сведения. Если ты знаешь, о чем думает судомойка, ты узнаешь и то, о чем думает ее господин. Ночью король рассказывает свои секреты королеве. Утром королева рассказывает их своей прислужнице. Та, не теряя времени, передает их поварихе. И вот еще не настала новая ночь, а уже все великие секреты становятся тайной любой женщины в пределах одной мили от замка. 
Гоб запомнил наставление жены и еще до того, как работа его дошла до середины, он уже знал от придворных служанок, что в ту самую минуту, когда он полностью закончит новый дворец, его ждет смерть. Король хотел быть уверен, что Гоб никогда не построит другому королю дворец, который превзошел бы его собственный. Но Гоб помалкивал, пока новое здание – самое величественное, какое ему приходилось когда-либо воздвигать, – не было завершено до последнего камешка. 
– Готово? – спросил король. 
– Готово, – ответил Гоб. 
– Ну как, удалось? – спрашивает король. 
– Величайшая удача в моей жизни! – отвечает Гоб. – Только вот малость... 
– Что такое? – спрашивает король. 
– Подойдите сюда и взгляните, – говорит Гоб, приглашая короля подойти вплотную к стене, у которой стоял сам. – Вы замечаете, что, начиная с середины и дальше вверх, эта стена имеет наклон? Ваш каменщик оказался небрежен. 
– Клянусь небом, вы правы! – воскликнул король, и немудрено: попробуйте встать вплотную к любому высокому строению и посмотреть вверх, вам тоже покажется, что оно наклонилось. – И ведь этого не исправить, не разрушив всего здания! 
– Исправить я могу, – говорит Гоб. – К счастью, незадолго до приезда сюда я изобрел инструмент как раз для такого вот случая. Завтра же утром я отправляюсь за ним к себе в Ирландию! 
– Только не вы сами! – говорит осторожный король. – Ваша жизнь слишком драгоценна для всего мира и человечества, и я не могу вам позволить рисковать ею в бушующем море в такую погоду. Я пошлю моего слугу! 
– Но инструмент этот очень ценный, и моя жена не доверит его ни одному слуге, – возразил Гоб. 
– Тогда я пошлю главного начальника моей личной охраны, – говорит король. 
– Все равно она отдаст его только мне, – говорит Гоб. 
– Я вас не выпущу, клянусь небом! – воскликнул король. 
– Только мне! – И вдруг Гоба осенило: – Мне или сыну самого короля. 
– Тогда поедет мой собственный сын и наследник! – молвил король. – Назовите мне этот инструмент, который сын мой – радость моего сердца – должен попросить у вашей жены. 
Подумав всего секунду, Гоб ответил: 
– Инструмент, который он должен попросить у моей жены, называется Кор-ан-агойд-хэм. 
Это название – Кор-ан-агойд-хэм – Гоб только что сам придумал. Если перевести его с гэльского, оно означало «крюк-и-веревка» и годилось не только для названия инструмента, которым можно было выполнить эту работу, но и намекало на темные замыслы короля. Гоб надеялся, что его умная жена поймет, когда услышит его просьбу, что в ней кроется загадка, и разгадает ее. 
Когда к жене Гоба вошел не ее муж, а сын испанского короля, у нее сразу зародилось подозрение. А как только она услышала, что муж ее ждет крюк и веревку, у нее и вовсе не осталось сомнений, что он попал в западню. 
И она решила отплатить вероломному королю тем же. 
– Ну что же, принц, – сказала она, поднимая крышку большого сундука, стоявшего в кухне, – наклонитесь – и на дне этого сундука вы найдете то, за чем прислал вас мой муж. 
И когда он перегнулся через край сундука, она взяла его за ноги и столкнула вниз, потом захлопнула крышку и заперла сундук. А в Испанию отправила весточку, что они получат назад в трепетные объятия своего возлюбленного наследного принца в тот самый час, когда вернется домой ее муж. 
И конечно: и ее муж и их принц благополучно оказались на своих местах в самом скором времени. 

В старину говорили: 
Когда ищешь себе жену, глаза можешь оставить дома, но уши прихвати с собой. 
 

i_011.jpg

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 
10 октября - Всемирный день психического здоровья 

Ярослава Осокина
 Сказка о безумном короле
  
    В неназываемых землях, что находятся далеко-далеко, дальше, чем может пролететь птица и представить человек, испокон веку правят короли, в чьих жилах течет особенная кровь. Неназываемые земли слушают только тех, кто принадлежит к королевскому роду.
  Неназываемые земли любят избранных, и, говорят, если истинного короля долго нет, то земли скудеют, перестают плодоносить, бури и разные бедствия становятся постоянными гостями в тех краях.
  Но еще хуже бывает, когда король болеет - или сходит с ума. Земли не прощают тех, кто приносит вред своему избраннику, и если нового короля просто найти среди детей королевской крови, то безумного короля нельзя заменить, нельзя убить.
  И однажды случилась такая беда. Правил в ту пору король по прозванию Энио Рослый. Очень уж был он люб неназываемым землям, всюду ему сопутствовала удача, все удавалось. Верные соратники и мудрые советники окружали его, подданные не бедствовали, год от года были урожайными и спокойными. Не было ни войн, ни мятежей, ни иных бедствий. Король был могуществен и силен, и если были у него враги, то они боялись его до смерти.
  Это опьяняло короля. Энио Рослый верил в свое бессмертие и вседозволенность. И вот стали замечать, как он меняется: король стал злее, капризнее, ненавидел, когда его ослушивались или перечили ему. Он вспыхивал от ярости по малейшему поводу, не щадил никого, даже своих детей, двух принцев.
  Любовь неназываемых земель отравила его слабое сердце, и оно не выдержало. Рассудок короля пошатнулся, и вскоре люди то и дело шептались по углам, обсуждая последние причуды короля. Энио порой беседовал с пустым воздухом, будто бы со старыми друзьями, которых не было в живых. Бывало, он даже лез в драку с кем-то, кого не видели окружающие. Однажды ему показалось, что деревья вокруг королевского дворца Аннургарна плетут против него заговор - и приказал вырубить их. Так погибли старые деревья, помнившие его прадеда и прабабку, королей-близнецов, ясени, клены и весь яблоневый сад, который по весне усыпал открытые галереи дворца белоснежными лепестками.
  Изредка король будто бы слышал доносы о том, что духи тьмы пробираются Путаным лесом прямо к столице, тогда он поднимал тревогу и устраивал великую охоту - по нескольку дней измученные воины королевской гвардии прочесывали весь Путаный лес под неусыпным надзором короля. На второй год уж догадались отправлять королю разведчиков с ложными донесениями о том, что духи тьмы испугались короля и покинули пределы неназываемых земель.
  Было еще - однажды король решил достать звезды с неба и сделать новую корону для себя и своих потомков. Старая показалась ему древней и слишком простой. Долго же строили королевские плотники специальную лестницу, чтобы сгрести звезды, а мастера ювелирного дела и придворные маги создавали втайне от короля корону, в которой бриллианты сияли как звезды. Когда она была готова, ее преподнесли королю. Однако сколько бы не тщился король, как ни усердствовали маги, эта корона не лежала на голове - она соскальзывала, падала, царапала руки и лицо острыми гранями камней. И хоть сияла она необыкновенно, ярче чем блеск луны на водах озера Раххи, что в горах за Облачным кряжем, быть короной Энио была ей не судьба.
  Король крепко разозлился. Корона из звездных бриллиантов была заброшена в дальний угол королевской сокровищницы, а ювелирам отрубили руки - и это еще хорошо, что король не догадался о том, что его обманули, поэтому ни плотниками, ни магам наказания не было.
  Когда наследный принц достиг совершеннолетия, повздорил он с отцом - совершенно по юной дурости, к тому времени все уже давно знали, насколько опасно с королем разговаривать вообще. Говорить с ним можно было, только если он спрашивал - а за обедами Энио Рослый вполне мог запустить в собеседника тяжелым блюдом со стола в того, кто осмеливался чем-то не угодить ему.
  А юный принц дерзнул как-то задать ему вполне невинный вопрос: спросил разрешения отправиться на первую самостоятельную охоту. Таков был обычай, когда юноша достигал совершеннолетия, устраивали большой пир, а затем большую охоту на королевских угодьях. Пир принцу был ни к чему, а на охоту очень уж хотелось - вот он выгадал момент, когда ему показалось, что король спокоен и добродушен.
  Но все обернулось куда хуже. Что уж там привиделось или послышалось королю, неизвестно. Принц после ужасающего приступа ярости короля попал в подземелья Крестовой башни, королевской тюрьмы, откуда преступники уже не выходили. Сколько ни плакала королева-мать, сколько ни просила за сына - ей, может быть, единственной дозволялось разговаривать с королем, - помочь уже не смогла. Королевич Рео вскоре умер в темнице.
  Подданные знали - короля нельзя ни убить, ни сменить. Он избранник неназываемых земель, и те не простят такого.
  Но вскоре началось такое, что королевские советники крепко задумались.
  Урожаи стали скудны, по весне разошедшиеся реки затапливали целые деревни, сухой зной летом убивал посевы, зимой метели и мороз губили множество жизней.
  Тогда в глубинах королевского дворца созрел заговор. Почти весь королевский совет во главе со славным Грамдульвом Лживым драконом сговорился в том, что короля надо сместить. Они не хотели убивать его, зная, что неназываемые земли не простят им такого. Решили, что если короля заключить в Крестовой башне до конца дней его, а королеву оставить регентом при младшем сыне, то спокойствие и благополучие станут лишь вопросом времени.
  И однажды ночью мятежники (а их было числом двенадцать) проникли в королевские покои, неся с собой заговоренные цепи и путы, чтобы схватить короля. Они рассчитывали на то, что король будет отвлечен недавним рождением еще одного малыша, и быть может, на радостях некоторая толика разума будет с ним.
  Беда была в том, что несмотря на то, что ум короля ослаб, тело и магические силы его были крепки. Веря, что это демоны сумеречного края пришли, чтобы убить его, король совсем помешался. Вырвавшись из рук мятежников, он бросился в детскую и своими руками убил детей, чтобы те не достались сумеречным тварям, сильно ранил королеву, которая пыталась спасти хотя бы самого младшего.
  Королева едва успела сбежать и передала младенца верным слугам. Ребенка вынесли из дворца, но слуги, которым было поручено заботиться о нем, пропали, как и сам малыш в той суматохе и кутерьме, что поднялись в ту ночь.
  Король метался по замку, разыскивая королеву, своего ребенка, предателей, он рушил все на своем пути, накладывал магические ловушки и расставлял чары-силки. Без числа погибло стражников, что встали на сторону мятежников, да и тех, что защищали короля, не миновала горькая судьба. Члены королевского совета рассредоточились по замку, пытаясь поймать короля.
  И они загнали его в один из залов западного крыла. Лишь объединенными усилиями они могли как-то с ним справиться, но обезумевшего монарха уже нельзя было остановить, и он был убит.
  Королева умерла на рассвете, так и не придя в себя. Вместо короля в неназываемых землях стал править Королевский совет, состоящий из бывших мятежников. Они знали, что рано или поздно королевская кровь вернется к управлению, одни ждали этого с нетерпением, другие с ужасом, поминая последнего венценосного безумца.
  Так печально закончилась эта сказка, но ты не грусти, дальше будут другие. 

Взято отсюда: http://samlib.ru/o/osokina_j/03enio.shtml 

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 
14 октября - Покров

Онисимова  Оксана      
Первый снег

Высоко-высоко в небесах у пушистой снежной тучи родились снежинки. Огромное множество крошечных белых девчонок. Все они были разные, каждая имела свой узор, и не было ни одной, похожей на другую. Несколько дней новорожденные только и делали, что с криками и визгом носились по маме-туче. Они играли в салочки, в чехарду, в дочки матери и просто валяли дурака. Но каждая с самого рождения знала, что обязательно станет балериной. Самой лучшей. 
Снежинки подросли, и к ним пришел учитель танцев – старый ветер. Он был строг, но большой мастер своего дела. Начались уроки. Девочки очень старались. Они разучивали быстрые танцы и медленные, кружились на одной ножке и подпрыгивали высоко-высоко. Иногда одно и то же движение приходилось повторять сотню раз. Бывало, что кто-нибудь уставал, расстраивался до слез и отказывался заниматься. Но старый ветер любил повторять пословицу: «Самые лучшие вещи труднее всего сделать». Ученица вытирала слезы и начинала сначала. Наконец, настал день, когда учитель остался ими доволен. Девочки выросли, окрепли и многое умели. Теперь им предстояло станцевать свой самый главный танец. Они летели на землю. 
Волновались ужасно. Снежинки надели балетные пачки, расшитые блестками и новые пуанты. Построились. Учитель танцев набрал побольше воздуха и изо всех сил дунул. Подхваченные ветром снежинки пустились в пляс. Сначала они водили большой хоровод, потом разделились и каждая, летя на землю, исполняла свой собственный, особенный танец. Старый учитель наблюдал за ними сверху и улыбался. Он был очень горд. 
На земле, далеко внизу, поздний ноябрьский вечер раскрасился множеством танцующих белых звезд. Люди прильнули к окнам и радовались: «Первый снег!»

 

image001.jpg

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

16 октября - Всемирный день продовольствия

Как едят кашу
Финская сказка

В деревне Хёльмёла очень любят кашу. Только едят её довольно странно. Горшок с кашей ставят в избе на столе, кружку с топлёным маслом - на лежанке, кадушку с простоквашей - во дворе.
Зачерпнут кашу ложкой и бегом к лежанке - обмакнут кашу в масло, теперь бегом во двор - глотнуть простокваши, так-то каша много вкуснее!
Вот и бегают друг за другом - от стола к лежанке, от лежанки во двор. Много времени уходит на такой завтрак, да не беда, у жителей Хёльмёлы времечко вкусной каши поесть всегда найдётся!
 

molochnaya_kasha_v_gorshochke-75549.jpg

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

А ещё, 16 октября - День шефа

Ольга Лукас 
Сказка про не самого плохого начальника

- У нас ещё не самый плохой начальник. - Сказала старшая кухарка младшей.
- Может и не самый. Но у меня на него аллергия.
- Аллергия – не чума, потерпишь. 
- А ещё он всё время врёт и выкручивается!
- Подумаешь, врёт. Прежний не врал. Сожрал бы тебя сразу, и всего делов.
- А ещё он боится, что однажды их с хозяином разоблачат, и постоянно собирает на всех компромат! Запугивает!
- Подумаешь, попугал. Но ты молчи, и он ничего тебе не сделает. Прежний вот не пугал. Сожрал бы тебя сразу, и всего делов.
- А ещё он нарушает мои границы! Мне неприятно к нему прикасаться, и вообще, я не обязана! И после него всегда приходится мыть руки, а мыло я приношу из дома!
- Подумаешь, руки лишний раз помыла, мыло лишний раз купила. Прежний не любил, когда к нему прикасаются. Сожрал бы тебя сразу, и всего делов.
- Людоед он был, что ли, ваш прежний начальник?
- Тс-с! Идёт!
- А-а-а-апчхи!
- И я вам тоже рад, девочки, - улыбаясь, сказал начальник и спустился вниз по портьере, - Сплетничаете? Косточки мне перемываете, а работа стоит? Вы что же, хотите расстроить короля? Только попробуйте – и всех вас изрубят как начинку для пирога! Не забыли, что у маркиза Карабаса сегодня званый ужин? А котика кто погладит? Мне что, до вечера не глаженым ходить?
- А-а-а-апчхи! А-а-а-апчхи! А-а-а-а-апчхи!!!  


Взято отсюда: https://un-tal-lukas.livejournal.com/1937313.html 
 

minia.jpg

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

17 октября – Ерофеев день.

Иван вдовий сын
Русская сказка

На море на океане, на острове Буяне есть бык печеный. В одном боку у быка нож точеный, а в другом чеснок толченый. Знай режь, в чеснок помалкивай да вволю ешь. Худо ли?
То еще не сказка, а присказка. Сказка вся впереди. Как горячих пирогов поедим да пива попьем, тут сказку поведем.
В некотором царстве, в некотором государстве жила-была бедная молодица, пригожая вдовица с сыном.
Парня звали Иваном, а по-уличному кликали Иван — вдовий сын.
Годами Иван — вдовий сын был совсем мал, а ростом да дородством такой уродился, что все кругом диву давались.
И был в том царстве купец скупой-прескупой. Первую жену заморил купец голодом; на другой женился — и та недолго пожила.
Ходил купец опять вдовый, невесту приглядывал. Да никто за него замуж нейдет, все его обегают. Стал купец сватать вдовицу.
 – Чего тебе без мужа жить? Поди за меня.
Подумала, подумала вдовица: «Худая про жениха слава катится, а идти надо. Чего станешь делать, коли жить нечем! Пойду. Каково самой горько ни приведется, а хоть сына подращу».
Сыграли свадьбу. С первых дней купец невзлюбил пасынка: и встал парень не так, и пошел не так... Каждый кусочек считает, сам думает: «Покуда вырастет да в работу сгодится, сколько на него добра изведешь! Этак совсем разорюсь, легкое ли дело?».
Мать убивается, работает за семерых: встает до свету, ложится за полночь, а мужу угодить не может. Что ни день, то пуще купец лютует. «Хорошо бы и вовсе, — думает, — от пасынка избавиться».
Пришло время ехать на ярмарку в иной город. Купец и говорит:
 – Возьму с собой Ивашку — пусть к делу привыкает да и за товарами доглядит. Хоть какая ни есть, а все польза будет.
А сам на уме держит: «Может, и совсем избавлюсь от него на чужой стороне».
Жалко матери сына, а перечить не смеет. Поплакала, поплакала, снарядила Ивана в путь-дорогу. Вышла за околицу провожать. Махнул Иван шапкой на прощанье и уехал.
Ехали долго ли, коротко ли, близко ли, далеко ли, заехали в чужой лес и остановились отдохнуть. Распрягли коней, пустили пастись, а купец стал товары проверять. Ходил около возов, считал и вдруг как зашумел, заругался:
 – Одного короба с пряниками не хватает! Не иначе как ты, Ивашка, съел!
 – Я к тому возу и близко не подходил!
Пуще купец заругался:
 – Съел пряники, да еще отпирается, чтоб тебя леший, такого-сякого, взял!
Только успел сказать, как в ту же минуту ельник-березник зашумел, затрещал, все кругом затемнело, и показался из лесной чащи старик, страшенный-престрашенный: голова как сенная копна, глазищи будто чашищи, в плечах косая сажень и сам вровень с лесом.
 – За то, что ты отдал мне, лешему, парня, получай свой короб!
Кинул старик короб, подхватил Ивана — и сразу заухало, зашумело, свист да трескоток по лесу пошел.
Купец от страху под телегу пал. А как все стихло, выглянул и видит: кони на поляну сбежались и дрожмя дрожат, гривы колом стоят, и короб с пряниками лежит.
Купец помаленьку пришел в себя, выполз из-под телеги, огляделся — нигде нету пасынка. Усмехнулся.
 – Вот и ладно: сбыл с рук дармоеда, и товар весь в целости.
Стал коней запрягать.
А Иван — вдовий сын и оглянуться не успел, как очутился один со страшным стариком.
Старик и говорит:
 – Не бойся. Был ты Иван вдовий сын, а теперь — мой слуга на веки веков. Станешь слушаться — буду тебя поить-кормить: пей, ешь вволю, чего душа просит, а за ослушание лютой смерти предам.
 – Мне бояться нечего — все равно хуже, чем у отчима, нигде не будет. Только вот матери жалко. Совсем она изведется без меня.
Тут старик свистнул так громко, что листья с деревьев посыпались, цветы к земле пригнулись и трава пожухла.
И вдруг, откуда ни возьмись, стал перед ним конь. Трехсаженный хвост развевается, и сам огромный-преогромный, будто гора.
Подхватил леший Ивана, вскочил в седло, и помчались они, словно вихрь.
 – Стой, стой, у меня шапка свалилась! Закричал Иван.
 – Ну, где станем твою шапку искать! Пока ты проговорил, мы пятьсот верст проехали, а теперь до того места — уже целая тысяча.
Через мхи, болота, через леса, через озера конь перескакивал, только свист в ушах стоял.
Под вечер прискакали в лешачье царство.
Видит Иван: на поляне высокие палаты, а вокруг забором обнесены из целого строевого лесу. В небо забор упирается, а ворот нигде нету.
Рванулся конь, взвился под самые облака и перескочил через изгородь.
Леший коня расседлал, разнуздал, насыпал пшеницы белояровой и повел Ивана в палаты:
 – Сегодня сам ужин приготовлю, а ты отдыхай. Завтра за дело примешься.
С теми словами печь затопил, семигодовалого быка целиком зажарил, выкатил сорокаведерную бочку вина:
 – Садись ужинать!
Иван кусочек-другой съел, запил ключевой водой, а старик всего быка уплел, все вино один выпил и спать завалился.
На другой день поднялся Иван раненько, умылся беленько, частым гребешком причесался. Все горницы прибрал, печь затопил и спрашивает:
 – Что еще делать?
 – Ступай коней, коров да овец накорми, напои, потом выбери десяток баранов пожирнее и зажарь к завтраку.
Иван за дело принялся с охотой, и так у него споро работа пошла — любо-дорого поглядеть! Скоро со всем управился, стол накрыл, зовет старика:
 – Садись завтракать!
Леший парня нахваливает:
 – Ну, молодец! Есть у тебя сноровка и руки, видать, золотые, только сила ребячья. Да то дело поправимое.
Достал с полки кувшин.
 – Выпей три глотка.
Иван выпил и чует — сила у него утроилась.
 – Вот теперь тебе полегче будет с хозяйством управляться.
Поели, попили. Поднялся старик из-за стола:
 – Пойдем, я тебе все здесь покажу.
Взял связку ключей и повел Ивана по горницам да кладовым.
 – Вот в этой клети золото, а в той, что напротив, серебро.
В третью кладовую зашли — там каменья самоцветные и жемчуг скатный и четвертой — дорогие меха: лисицы, куницы да черные соболя. После того вниз спустились. Тут вин, медов и разных напитков двенадцать подвалов бочками выставлено. Потом снова наверх поднялись. Отворил старик дверь. Иван через порог переступил да так и ахнул. По стенам развешаны богатырские доспехи и конская сбруя. Все червонным золотом и дорогими каменьями изукрашено, как огонь горит, переливается на солнышке.
Глядит Иван на мечи, на копья, на сабли да сбрую и оторваться не может.
«Вот как бы, — думает, — мне те доспехи да верный конь!»
Повел его леший к самому дальнему строению. Подал связку ключей:
 – Вот тебе ключи ото всех дверей. Стереги добро. Ходи везде невозбранно и помни: за все, про все с тебя спрошу, тебе и в ответе быть.
Указал на железную дверь:
 – Сюда без меня не ходи, а не послушаешь — на себя пеняй: не быть тебе живому.
Стал Иван служить, свое дело править. Жили-пожили, старик говорит:
 – Завтра уеду на три года, ты один останешься. Живи да помни мой наказ, а уж провинишься — пощады не жди.
На другое утро, ни свет ни заря, коня оседлал, через забор перемахнул — только старика и видно было. Остался Иван один-одинешенек. Слова вымолвить не с кем.
Прошел еще год и другой — скучно стало Ивану: «Хоть бы одно человеческое слово услышать, все было бы полегче».
И тут вспомнил: «Что это леший не велел железную дверь открывать? Может быть, там человек в неволе томится? Дай-ка пойду взгляну, ничего старик не узнает».
Взял ключи, отпер дверь. За дверью лестница — все ступени мохом поросли. Иван спустился в подземелье. Там большой-пребольшой конь стоит, ноги цепями к полу прикованы, голова кверху задрана, поводом к балке притянута. И видно: до того отощал конь — одна кожа да кости.
Пожалел его Иван. Повод отвязал, пшеницы, воды принес.
На другой день пришел, видит — конь повеселее стал. Опять принес пшеницы и воды. Вволю накормил, напоил коня. На третий день спустился Иван в подземелье и вдруг слышит:
 – Ну, добрый человек, пожалел ты меня, век не забуду твоего добра!
Удивился Иван, оглянулся, а конь говорит:
 – Пои, корми меня еще девять недель, из подземелья каждое утро выводи. Надо мне в тридцати росах покататься — тогда в прежнюю силу войду.
Стал Иван коня поить, кормить, каждое утро на зеленую траву-мураву выводить. Через день конь в заповедном лугу по росе катался.
Девять недель поил, кормил, холил коня. В тридцати утренних росах конь покатался и такой стал сытый да гладкий, будто налитой.
 – Ну, Иванушка, теперь я чую в себе прежнюю силу. Сядь-ка на меня да держись покрепче.
А конь большой-пребольшой — с великим трудом сел Иван верхом.
В ту самую минуту все кругом стемнело — и, словно туча, леший налетел.
 – Не послушал меня, вывел коня из подземелья!
Ударил Ивана плеткой. Парень семь сажен с коня пролетел и упал без памяти.
 – Вот тебе наука! Выживешь — твое счастье, не выживешь — выкину сорокам да воронам на обед!
Потом кинулся леший за конем. Догнал, ударил плеткой наотмашь — конь на коленки пал. Принялся леший коня бить.
 – Душу из тебя вытрясу, волчья сыть!
Бил, бил, в подземелье увел, ноги цепями связал, голову к бревну притянул:
 – Все равно не вырвешься от меня, покоришься!
Много ли, мало ли прошло времени, Иван пришел в себя, поднялся.
 – Ну, коли выжил — твое счастье. В первой вине прощаю. Ступай, свое дело правь! Леший говорит.
На другой день пролетел над палатами ворон, трижды прокаркал: крр, крр, крр!
Леший скорым-скоро собрался в дорогу:
 – Ох, видно, беда стряслась! Не зря братец Змей Горыныч ворона с вестью прислал.
На прощанье Ивану сказал:
 – Долго в отлучке не буду. Коли провинишься в другой раз — живому не быть!
И уехал. Остался Иван один и думает: «Меня-то леший не погубил, а вот жив ли конь? Будь что будет — пойду узнаю».
Спустился в подземелье, видит — конь там, обрадовался:
 – Ох, коничек дорогой, не чаял тебя живого застать!
Скоро-наскоро повод отвязал. Конь гривой встряхнул, головой мотнул:
 – Ну, Иванушка, не думал, не гадал я, что осмелишься еще раз сюда прийти, а теперь вижу: хоть годами ты и мал, зато удалью взял. Не побоялся лешего, пришел ко мне. И теперь уж нельзя нам с тобой здесь оставаться.
Тем временем Иван и конь выбрались из подземелья. Остановился конь на лугу и говорит:
 – Возьми заступ и рой яму у меня под передними ногами.
Иван копал, копал, наклонился и смотрит в яму.
 – Чего видишь?
 – Вижу — золото в яме ключом кипит.
 – Опускай в него руки по локоть.
Иван послушался — и стали у него руки по локоть золотые.
 – Теперь зарой ту яму и копай другую — у меня под задними ногами.
Иван яму вырыл.
 – Ну, чего там видишь?
 – Вижу — серебро ключом кипит.
 – Серебри ноги по колено.
Иван посеребрил ноги.
 – Зарывай яму, и пусть про это чудо леший не знает.
 – Только Иван яму зарыл, как конь встрепенулся:
 – Ох, Ваня, надо торопиться — чую, леший в обратный путь собирается! Поди скорее в ту кладовую, где богатырское снаряжение хранится, принеси третью слева сбрую.
Ушел Иван и воротился с пустыми руками.
 – Ты чего?
Иван молчит, с ноги на ногу переминается и голову опустил.
Конь догадался:
 – Эх, Иван, забыл я — ведь ты еще не в полной силе, а моя сбруя тяжелая — триста пудов. Ну, не горюй, все это поправить можно. В той кладовой направо в углу сундук, а в нем три хрустальных кувшина. Один с зеленым, другой с красным, третий с белым питьем. Ты из каждого кувшина выпей по три глотка и больше не пей, а то и я не смогу носить тебя.
Иван побежал. Глядь — уже возвращается, сбрую несет.
 – Ну как? Прибавилось у тебя силы?
 – Чую в себе великую силу!
Конь опять встрепенулся:
 – Поторапливайся, Ваня, леший домой выезжает.
Иван скоро-наскоро коня оседлал.
 – Теперь ступай в палаты, подымись в летнюю горницу, найди в сундуке мыло, гребень и полотенце. Все это нам с тобой в пути пригодится.
Иван мыло, полотенце и гребень принес:
 – Ну как, поедем?
 – Нет, Ваня, сбегай еще в сад. Там в самом дальнем углу есть диковинная яблоня с золотыми скороспелыми яблоками. В один день та яблоня вырастает, наг другой день зацветает, а на третий день яблоки поспевают. Возле яблони колодец с живой водой. Зачерпни той воды ковшик-другой. Да смотри не мешкай: леший уж полпути проехал.
Иван побежал в сад, налил кувшин живой воды, взглянул на яблоню, а на яблоне полным-полно золотых спелых яблок.
«Вот бы этих яблок домой увезти! Стали бы все люди сады садить, золотые яблоки растить да радоваться. В день яблони растут, на другой день цветут, а на третий день яблоки поспевают. Будь что будет, а яблок я этих нарву». Три мешка золотых яблок нарвал Иван и бегом из сада бежит, а конь копытами бьет, ушами прядет:
 – Скорее, скорее! Выпей живой воды и мне дай испить, остальное с собой возьмем.
Иван мешки с яблоками к седлу приторочил, дал коню живой воды и сам попил.
В ту пору земля затряслась, все кругом ходуном заходило, добрый молодец едва на ногах устоял.
 – Торопись! Леший близко! Конь говорит.
Вскочил Иван в седло. Рванулся конь вперед и перемахнул через ограду.
Леший подъехал к своему царству с другой стороны, через ограду перескочил и закричал:
 – Эй, слуга, принимай коня!
Ждал-ждал — нету Ивана. Оглянулся и видит: ворота в подземелье настежь распахнуты.
 – Ох, такие-сякие, убежали! Ну да ладно, все равно догоню.
Спрашивает коня:
 – Можем ли беглецов догнать?
 – Догнать-то догоним, да чую, хозяин, беду-невзгоду над твоей головой и над собой!
Рассердился леший, заругался:
 – Ах ты, волчья сыть, травяной мешок, тебе ли меня бедой-невзгодой стращать!
И стал бить плетью коня по крутым бедрам, рассекал мясо до кости:
 – Не догоним беглецов — насмерть тебя забью!
Взвился конь под самые облака, перемахнул через забор.
Будто вихрь, помчался леший в погоню. Долго ли, коротко ли Иван в дороге был, много ли, мало ли проехал, вдруг конь говорит:
 – Погоня близко. Доставай скорее гребень. Станет леший наезжать да огненные стрелы метать — брось гребень позади нас.
В скором времени послышался шум, свист и конский топот. Все ближе и ближе. Слышит Иван — леший кричит:
 – Никому от меня не удавалось убежать, а вам и подавно не уйти! Живьем сожгу!
И стал пускать огненные стрелы.
Иван изловчился, кинул гребень — и в эту же минуту перед лешим стеной поднялся густой лес: ни пешему не пройти, ни конному не проехать, дикому зверю не прорыснуть, птице не пролететь.
Леший туда-сюда сунулся — нигде нету проезду, зубами заскрипел:
 – Все равно догоню, только вот топор-самосек привезу.
Привез топор-самосек, стал деревья валить, пенья-коренья корчевать, просеку расчищать.
Бился, бился, просеку прорубил, вырвался на простор. Поскакал за Иваном:
 – Часу не пройдет, как будут в моих руках!
В ту пору конь под Иваном встрепенулся.
 – Достань, Ваня, мыло. Как только леший станет настигать и огненные стрелы полетят, кинь мыло позади нас. 
Только успел вымолвить, как земля загудела, ветер поднялся, шум пошел.
Слышно — заругался леший:
 – Увезли мой волшебный гребень, ну, все равно не уйти от меня!
И посыпались, дождем огненные стрелы. Платье на Иване в семи местах загорелось. Кинул он мыло — и до облаков поднялась каменная гора позади, коня.
Остановился леший перед горой:
 – Ах, и волшебное мыло увезли! Чего теперь делать? Коли кругом объезжать, много времени понадобится. Лучше каменную гору разбить, раздробить да прямо ехать.
Поворотил коня, поехал домой, привез кирки, мотыги. Стал каменную гору бить-долбить. Каменные обломки на сто верст летят, и такой грохот стоит — птицы и звери замертво падают.
День до вечера камень ломал, к ночи пробился через гору и кинулся в погоню.
Тем временем Иван коня покормил и сам отдохнул. Едут, путь продолжают. В третий раз стал их леший настигать, стал огненные стрелы метать. Иваново платье сгорело, и сам он и конь — оба обгорели. Просит конь:
 – Не мешкай, Ванюшка, скорее достань полотенце и брось позади нас.
Иван полотенце кинул — и протекла за ними огненная река. Не вода в реке бежит, а огонь горит, выше лесу пламя полыхает, и такой кругом жар, что сами они насилу ноги унесли, чуть заживо не сгорели. Леший с полного ходу налетел, не успел коня остановить — и все на нем загорелось.
 – И полотенце увезли! Ну, ничего, надо только на ту сторону переправиться, теперь уж нечем им будет меня задержать.
Ударил коня плетью изо всех сил, скочил конь через реку, да не смог перескочить: пламенем ослепило, жаром обожгло. Пал конь с лешим в огненную реку, и оба сгорели.
В ту пору Иванов конь остановился:
 – Ну, Иванушка, избавились мы от лешего и весь народ избавили от него: сгорел леший со своим конем в огненной реке!
Иван коня расседлал, разнуздал, помазал ожоги живой водой. Утихла боль, и раны зажили. Сам повалился отдыхать и уснул крепким, богатырским сном. Спит день, другой и третий. На четвертое утро пробудился, встал, кругом огляделся и говорит:
 – Места знакомые — это наше царство и есть.
В ту пору конь прибежал:
 – Ну, Иванушка, полно спать, прохлаждаться, пришла пора за дело браться. Ступай, ищи свою долю, а меня отпусти в зеленые луга. Когда понадоблюсь, выйди в чистое поле, в широкое раздолье, свистни посвистом молодецким, гаркни голосом богатырским: «Сивка-бурка, вещий каурка, стань передо мной, как лист перед травой!» — я тут и буду.
Иван коня отпустил, а сам думает: «Куда мне идти? Как людям на глаза показаться? Ведь вся одежа на мне обгорела».
Думал-подумал и увидал — недалеко стадо быков пасется. Схватил Иван одного быка за рога, приподнял и так ударил обземь, что в руках одна шкура осталась — бычью тушу, будто горох из мешка, вытряхнул. «Надо как-нибудь наготу прикрыть!» Завернулся Иван с ног до головы в бычью шкуру, взял золотые скороспелые яблоки и пошел куда глаза глядят.
Долго ли, коротко ли шел, пришел к городским воротам.
У ворот народ собрался. Слушают царского гонца:
 – Ищет царь таких садовников, чтобы в первый день сад насадили, на другой день вырастили и чтобы на третий день в том саду яблоки созрели. Слух пал: где-то есть такие скороспелые яблоки. Кто есть охотник царя потешить?
Никто царскому гонцу ответа не дает. Все молчат. Иван думает: «Дай попытаю счастья!»
Подошел к гонцу:
 – Когда за дело приниматься?
Вся глядят — дивятся: откуда такой взялся? Стоит, словно чудище какое, в бычью шкуру завернулся, и хвост по земле волочится.
Царский гонец насмехается:
 – Приходи завтра в полдень на царский двор, наймем тебя да пугалом в саду поставим — ни одна птица не пролетит, ни один зверь близко не пробежит.
 – Погоди, чего раньше времени насмехаешься? Как бы после каяться не пришлось! Сказал Иван и отошел прочь.
На другой день пришел Иван на царский двор, а там уже много садовников собралось. Вышел царь на крыльцо и спрашивает:
 – Кто из вас берется меня утешить, наше государство прославить? Кто вырастит в три дня золотые яблоки, тому дам все, чего он только захочет.
Вышел один старик садовник, царю поклонился:
 – Я без малого сорок годов сады ращу, а и слыхом не слыхивал этакого чуда: в три дня сад насадить, яблони вырастить и спелые яблоки собрать. Коли дашь поры-времени три года, я за дело примусь. Другой просит сроку два года. Третий — год. Иные берутся и в полгода все дело справить.
Тут вышел вперед Иван:
 – Я в три дня сад посажу, яблони выращу и спелые золотые яблоки соберу.
И опять все на него глядят — дивятся. И царь глядит, глаз с Ивана не сводит, сам думает: «Откуда такой взялся?».
Потом говорит:
 – Ну, смотри, берешься за гуж — не говори, что не дюж. Принесешь через три дня спелые яблоки из нового сада — проси чего хочешь, а обманешь — пеняй на себя: велю голову отрубить.
И своему ближайшему боярину приказал:
 – Отведи садовнику землю под новый сад и дай ему все, чего понадобится.
 – Мне ничего не надо. Укажите только, где сад садить. Говорит Иван.
На другой день вечером вышел Иван в чистое поле, в широкое раздолье, свистнул посвистом молодецким, гаркнул голосом богатырским:
 – Сивка-бурка, вещий каурка, стань передо мной, как лист перед травой!
Конь бежит — земля дрожит, из ушей дым столбом валит, из ноздрей пламя пышет, грива по ветру развевается. Прибежал, стал как вкопанный:
 – Чего, Иванушка, надо?
 – Взялся я сад насадить и в три дня яблоки собрать.
 – Ну то дело нехитрое. Бери яблоки, садись на меня да спускай в ископыть по яблоку.
Ходит конь, по целой печи комья земли копытами выворачивает, а Иван в те ямы яблоки спускает. Все яблоки посадили. Иван коня отпустил и в каждый ступок по капле живой воды прыснул. Потом прошел по рядам — землю распушил, разрыхлил. И скоро стали пробиваться ростки. Зазеленел сад. К утру, к свету, выросли деревца в полчеловека, а к вечеру стали яблони совсем большие и зацвели. По всему царству пошел яблоневый дух, такой сладкий — всем людям на радость.
Иван два дня и две ночи глаз не смыкал, рук не покладал, сад стерег да поливал. В труде да заботе притомился, сел под дерево, задремал, потом на траву привалился и заснул.
А у царя было три дочери. Зовет младшая царевна:
 – Пойдемте, сестрицы, поглядим на новый сад. Сегодня там яблони зацвели.
Старшая да средняя перечить не стали. Пришли в сад, а сад весь в цвету, будто кипень белый.
 – Глядите, глядите, яблони цветут!
 – Кто этот сад насадил да столь скоро вырастил?
 – Хоть бы разок взглянуть на этого человека!
Искали, искали садовника — не нашли. Потом увидали: кто-то лежит под деревом, человек — не человек, зверь — не зверь. Старшая сестра подошла поближе. Воротилась и говорит:
 – Лежит какое-то страшилище, пойдемте прочь.
А средняя сестрица взглянула и говорит:
 – Ой, сестрицы, и глядеть-то противно на эдакого урода! Уж не это ли чудище сад насадило да вырастило?
 – Ну вот еще, чего выдумала! Говорит старшая царевна.
А младшая сестра, Наталья-царевна, просит:
 – Не уходите далеко, и я погляжу, кто там есть!
Пришла, поглядела, обошла кругом дерева. Потом приподняла бычью шкуру и видит: спит молодец такой пригожий — ни вздумать, ни взгадать, ни пером описать, только в сказке сказать, — по локоть у молодца руки в золоте, по колено ноги в серебре. Глядит царевна, не наглядится, сердце у ней замирает. Сняла свой именной перстенек и тихонько надела Ивану на мизинец.
Сестры аукаются, кричат:
 – Где ты, сестрица? Пойдем домой!
Бежит Наталья-царевна, а сестры навстречу идут:
 – Чего там долго была, чего в этом уроде нашла? Будто пугало воронье! И кто он такой?
А Наталья-царевна в ответ:
 – За что человека обижаете, чего он вам худого сделал? Поглядите, какой он прекрасный сад вырастил, батюшку утешил и все наше царство прославил.
В ту пору и царь пробудился. Подошел к окну, видит — сад цветет, обрадовался: «Вот хорошо, не обманул садовник! Есть чем перед гостями похвалиться. Приедут сегодня женихи — три царевича, три королевича чужеземных; да своих князей, бояр именитых на пир позову — пусть дочери суженых выбирают».
К вечеру гости съехались, а на другой день завели большой пир-столованье. Сидят гости на пиру, угощаются, пьют, едят, веселятся.
Спал Иван, спал и проснулся, увидал на мизинце перстень золотой, удивился: «Откуда колечко взялось?».
Снял с руки и увидел надпись — на перстне имя меньшой царевны обозначено.
«Хоть бы взглянуть, какая она есть!» А на яблонях налились, созрели золотые яблоки, горят-переливаются, как янтарь на солнышке. Нарвал Иван самых спелых яблок полную корзину и принес во дворец, прямо в столовую горницу. Только через порог переступил, сразу всех гостей яблоневым духом так и обдало, будто сад в горнице.
Подал царю корзину. Все гости на яблоки глядят, глаз отвести не могут. И царь сидит сам не свой, перебирает золотые яблоки и молчит. Долго ли, коротко ли так сидел, прошла оторопь, опомнился:
Ну спасибо, утешил меня! Этаких яблок нигде на белом свете не сыскать. И коли умел ты в три дня сад насадить да вырастить золотые яблоки, быть тебе самым главным садовником в моем королевстве!
Покуда царь с Иваном говорил, все три царевны стали гостей вином обносить, стали себе женихов выбирать.
Старшая сестра выбрала царевича, средняя выбрала королевича, а меньшая царевна раз вокруг стола обошла — никого не выбрала и другой раз обошла — никого не выбрала. Третий раз пошла и остановилась против Ивана. Низко доброму молодцу поклонилась:
 – Коли люба я тебе, будь моим суженым!
Поднесла ему чару зелена вина.
Иван чару принял, на царевну взглянул — такая красавица, век бы любовался! От радости не знает, что и сказать.
А все, кто был на пиру, как услышали царевнины слова, — пить, есть перестали, уставились на Ивана да меньшую царскую дочь, глядят, молчат.
Царь из-за стола выскочил:
 – Век тому не бывать!
 – А помнишь ли, царское величество, когда я на работу рядился, у нас уговор был: коли не управлюсь с делом — моя голова с плеч, а коли выращу яблоки в три дня — сулил ты мне все, чего я захочу. Яблоки я вырастил и одной только награды прошу: отдай за меня Наталью-царевну! Иван говорит.
Царь руками замахал, ногами затопал:
 – Ах ты, невежа, безродный пес! Как у тебя язык повернулся этакие слова сказать!
Тут царевна отцу, матери поклонилась:
 – Я сама доброго молодца выбрала и ни за кого иного замуж не пойду.
Царь пуще расходился, зашумел:
 – Была ты мне любимая дочь, а после твоих глупых речей я тебя знать не знаю! Уходи со своим уродом из моего царства куда знаешь, чтобы глаза мои не видали!
Царица слезами залилась:
 – Ох, отсекла нам голову! От этакого позору и в могиле не ухоронишься!
Поплакала, попричитала, а потом стала царя уговаривать:
 – Царь-государь, смени гнев на милость! Ведь хоть дура, да дочь, чего станешь делать. Не изгоняй из царства. Отведи где-нибудь местишко. Пусть там живут. Пусть они на твои царские очи не смеют показываться, а я знать всегда буду, жива ли она!
Царь тем слезам внял, смилостивился:
 – Вот пусть в старой избенке в нашем заповедном лесу живут... в стольный град и не показывайтесь!
Выгнал царь Наталью-царевну да Ивана, а старшую и среднюю дочь выдал замуж честь честью. Свадьбы сыграли, и после свадебных пиров и столованья царь отписал старшим зятьям полцарства. Царевич да королевич со своими женами в царских теремах поселились. Живут припеваючи, в пирах да в веселье время ведут.
А Иван лесную избушку починил, небольшую делянку в лесу вырубил, пенья, коренья выкорчевал и хлеб посеял. Живут с молодой женой, от своих рук кормятся, в город не показываются.
Много ли, мало ли времени прошло, — нежданно-негаданно беда стряслась: постигла царство великая невзгода. Прискакал гонец, печальную весть принес:
 – Царь-государь, иноземный король границу перешел, и войска у него видимо-невидимо! Три города с пригородками и много сел с приселками пожег, попалил головней покатил: всю нашу заставу побил-повоевал.
Царь сидел на лежанке и, как услышал те слова, так и обмер. Ерзает на кирпичах, а с места сойти не может. Потом очнулся:
 – Подайте корону и скличьте зятьев да ближних бояр!
Пришли зятья с боярами, поклонились. Царь корону поправил, приосанился:
 – Король Гвидон с несметными войсками на нас идет. Собирайте рать-силу, ступайте навстречу неприятелю, царство мое защищать.
Зять-царевич да зять-королевич похваляются:
 – Не тревожь себя, царь-государь, мы тебя не покинем! Гвидоново войско разобьем и самого Гвидона в колодках к тебе приведем.
Собрали полки, в поход пошли. Царь велел шестерик самолучших коней в карету запрячь и поехал вслед за войском:
 – Хоть издали погляжу, каковы в ратном деле мои наследники.
Долго ли, коротко ли ехал, — выехала карета на пригорок, и видно стало в подзорную трубу: неприятельские войска вдали стоят. Замерло сердце у царя: глазом не окинуть Гвидонову рать, соколу в три дня не облететь. Куда ни погляди — везде Гвидоновы полчища, черным-черно в степи.
Глядит царь в подзорную трубу и видит: ездит неприятельский богатырь, похваляется, кличет себе поединщика, над царевыми войсками насмехается. Никто ему ответа не дает. Царевич с королевичем за бояр хоронятся, а бояре прочь да подальше пятятся. За кусты да в лес попрятались, одних ратников на поле оставили.
В ту пору дошла до Ивана весть: войска в поход ушли. Выбежал он в чистое поле, в широкое раздолье, свистнул посвистом молодецким, гаркнул голосом богатырским:
 – Сивка-бурка, вещий каурка, стань передо мной, как лист перед травой!
На тот крик бежит конь со всеми доспехами богатырскими. У коня изо рта огонь-пламя пышет, из ушей дым столбом валит, из ноздрей искры сыплются; хвост на три сажени расстилается, грива до копыт легла. Иван коня седлал. Накладывал сперва потники, на потники клал войлоки, на войлоки — седельце казацкое; шелковые подпруги крепко-накрепко затягивал, золотые пряжки застегивал. Все не ради красы, а ради крепости: как ведь шелк-то не рвется, булат не гнется, а красное золото не ржавеет.
На себя надел доспехи богатырские, вскочил в седло и ударил коня по крутым бедрам. Его добрый конь пошел скакать. Из-под копыт комья земли с печь летят, в ископыти подземные ключи кипят.
Будто сокол, налетел Иван на Гвидоново войско и увидал в чистом поле могучего богатыря иноземного. Закричал громким голосом, как в трубу заиграл. От такого крику молодецкого деревья в лесу зашатались, вершинами к земле приклонились.
Засмеялся чужой богатырь:
 – Нечего сказать, нашли поединщика! На ладонь покладу, а другой прихлопну — и останется от тебя только грязь да вода!
Ничего Иван в ответ не сказал. Выхватил свою пудовую палицу и поскакал навстречу бахвальщику. Съехались они, будто две горы скатились. Ударились палицами, и вышиб Иван супротивника из седла. Упал тот на сырую землю, да столько и жив бывал. Как увидали Гвидоновы войска, что не стало главного богатыря, кинулись бежать прочь.
А царевич с королевичем да с боярами из-за кустов выскочили, саблями замахали, повели ратников своих в погоню. Иван коня поворотил, птицей соколом навстречу летит. Никто его не узнал. Только когда мимо царя проскакал, заметил царь: руки по локоть у молодца золотые, а ноги по колено — серебряные. Крикнул царь:
 – Чей ты, добрый молодец, будешь, из каких родов, из каких городов? Как тебя звать-величать и кто тебя на подмогу нам прислал?
Ничего Иван царю не ответил, скрылся из глаз. Уехал в чистое поле, расседлал, разнуздал коня, отпустил на волю. Снял с себя доспехи богатырские. Все прибрал, а сам завернулся в шкуру и пошел домой. Залез на печь, спать повалился. Прошло времени день ли, два ли, воротились царевич да королевич с войсками. Во дворце пошли пиры да веселье — победу празднуют.
Посылает Иван жену:
 – Поди, Наталья-царевна, попроси у отца с матерью чару зелена вина да свиной окорок на закуску.
Пошла во дворец Наталья-царевна незваная, непрошеная. Отцу с матерью поклонилась, с гостями поздоровалась:
 – Пошлите моему Ивану чару зелена вина да свиной окорок на закуску.
Царь ей и говорит:
 – Под лежачий камень даже вода не течет. Твой муж на войну не ходил. Дома на печи пролежал, а теперь пировать захотел!
Царица просит:
 – Ну, царь-государь, ради такого праздника смени гнев на милость!
 – Ладно, ладно, так и быть, пошлите Ивану, чего после гостей останется. Махнул рукой царь. Наталья-царевна обиделась:
 – Пусть уж старшие зятья пьют, гуляют да угощаются. Они на войну ходили и, слышно, из-за кустов Гвидоново войско видали. А нам с мужем блюдолизничать — статочное ли дело!
Повернулась и ушла. Не успел царь с гостями отпировать, как прискакал гонец:
 – Беда, царь-государь! Гвидон с войском опять границу перешел, а и с ним — средний брат убитого богатыря. Тот богатырь требует: «Коли не приведет царь того молодца, кто моего брата убил, все царство разорим, не оставим никого в живых».
Царю от той вести кусок поперек горла стал, руки, ноги дрожат.
А хмельные зятья — царевич да королевич — кричат, бахвалятся:
 – Мы тебе, родитель богоданный, в беде — верная помога, на нас надейся!
Войско собрали, коней оседлали, пошли в поход. Царь со страху занемог, лежит стонет.
Встретились царские полки с неприятелем. Гвидонов богатырь с несметной силой напал, и начался кровавый бой.
Бьются ратники с чужеземными полчищами: один — с десятью, а двое — с тысячей.
Царские зятья как увидали великана-богатыря да несметное войско, и весь их боевой пыл пропал. За боярские спины хоронятся, а бояре — за кусты, за кусты, прочь подальше пятятся.
В ту пору выбежал Иван в чистое поле, в широкое раздолье. Свистнул посвистом молодецким, гаркнул голосом богатырским:
 – Сивка-бурка, вещий каурка, стань передо мной, как лист перед травой!
На тот крик-свист добрый конь бежит, под ним земля дрожит, изо рта огонь-пламя пышет, из ноздрей искры сыплются, из ушей дым кудреват столбом валит. Иван коня остановил, оседлал и сам в боевые доспехи нарядился. В седло вскочил, поскакал на побоище, Наехал на Гвидоново войско и принялся бить, как траву косить, чужеземную силу.
Где проедет — там улица, а мечом махнет — переулочек.
Скачет Гвидонов богатырь на Ивана. На коне, как гора, сидит, готов Ивана живьем сглотнуть. Съехались, долгомерными копьями ударились — копья у них приломились, никоторый никоторого не ранили. Сшиблись кони грудь с грудью, выхватили наездники острые мечи. Угодил Иван мечом в супротивника. Рассек, развалил его надвое, до самой седельное подушки. Повалился из седла богатырь, будто овсяной сноп.
Тут Гвидоновы войска ужаснулись, снаряжение боевое кинули и побежали с поля боя прочь. А свои ратники приободрились: наседают да бьют, гонят вражью силу.
Иван коня поворотил:
 – Теперь и без меня управятся!
Навстречу ему едут царские старшие зятья с боярами, торопятся свои полки догнать, машут саблями, «ура» кричат. Мимо проскакали, на доброго молодца и не взглянули.
Уехал он в чистое поле, коня отпустил, снял с себя боевые доспехи. А сам в шкуру завернулся и пошел в свою избенку.
Залез на печь. Лежит отдыхает. Прибежала домой Наталья-царевна:
 – Ох, Ваня, опять ты где-то скрывался, покуда наши войска с неприятельскими полчищами воевали!
Иван молчит. Заплакала Наталья-царевна:
 – Стыдно мне добрым людям в глаза глядеть!
На другой день воротились в стольный град войска с победой. Все их в радости встречают. Царевич с королевичем царю рассказывают, как они Гвидоново войско побили.
Царь всех воевод щедро наградил. Велел выкатить бочки с вином да с пивом — ратникам угощение. Приказал из пушек палить, в колокола звонить. У царя в столице победу празднуют, а старший брат двух убитых богатырей — Росланей — уговорил короля Гвидона в третий раз на войну идти и сам свои полки выставил.
Гвидон собрал войско больше прежнего да Салтана, своего тестя, подбил в поход идти. Войска набралось видимо-невидимо.
Идут, песни поют, в барабаны бьют. Впереди едет сарацинский наездник, а за ним — самый сильный, самый отважный в Гвидоновом королевстве богатырь Росланей.
Заставу на границе побили, повоевали и написали царю письмо: «Подавай нам своего наездника, который наших двух богатырей победил, и плати дани-выкупы вперед за сто лет, а не то все твое царство разорим и тебя самого пошлем коров пасти».
Царь грамоту прочитал, с лица сменился. Позвал зятьев, князей да бояр:
 – Что станем делать?
Зять-царевич говорит:
Коли бы знамо да ведано было, кто богатырей Гвидоновых убил, лучше бы одного отдать, чем воевать.
А зять-королевич присоветовал:
 – Чем еще раз воевать, лучше дань платить. Сколько надо будет, столько с мужиков да с посадских людей и соберем — царская казна не убавится.
На том и согласились, отписали Гвидону и Салтану: «Землю нашу не зорите, станем дань платить. И обидчика найдем да к вам приведем — дайте сроку три месяца».
Гвидон с Салтаном ответили: «Даем сроку три недели».
Царь с зятьями да с боярами торопятся. Послали гонцов по всем городам, по всем деревням:
 – Собирайте казну с мужиков и посадских людей да ищите Гвидонова обидчика!
Вспомнил царь примету:
 – Глядите, у кого руки по локоть золотые, а ноги по колено серебряные, того моим именем велите в железо ковать и везите сюда.
Проведала о том Наталья-царевна и догадалась: «Не иначе как мой муж богатырей победил! Недаром, когда бой был, его дома не было».
Легко ей стало, радостно, а как вспомнила, что велено его отыскать да в цепи заковать, запечалилась. Прибежала домой, кинулась мужу на шею:
 – Прости меня, Иванушка! Напрасно я тебя обидела. Знаю теперь: ты победил обоих богатырей. Ухоронись подальше — как бы и сюда царские слуги не наехали.
И рассказала ему про царский приказ.
 – Не плачь, не горюй, женушка, я царских слуг не боюсь. Сейчас перво-наперво надо Гвидона с Салтаном проучить, вразумить, чтобы век помнили, как в нашу землю за данью ходить.
Тут Иван с молодой женой простился и побежал в чистое поле, в широкое раздолье. Свистнул посвистом молодецким, крикнул-гаркнул голосом богатырским:
 – Сивка-бурка, вещий каурка, стань передо мной, как лист перед травой!
Конь прибежал и говорит:
 – Ох, Иванушка, чую я, будет сегодня жаркий бой: прольется кровь и твоя и моя!
Иван на то ответил:
 – Лучше смертную чашу испить, чем в бесчестье жить да лютому ворогу дань платить!
Оседлал коня, сам в боевые доспехи снарядился и поехал в стольный град, в посадские концы. Вскричал тут громким голосом:
 – Подымайтесь все, кому честь дорога! Постоим до последнего за жен, за детей, за престарелых родителей, не дадим свою землю Гвидону с Салтаном в поруганье!
На тот клич вставали посадские люди, поднялись мужики по всем волостям.
Три дня Иван войско собирал, на четвертый день по полкам разбивал, на пятый повел полки на недругов. А из дальних городов и волостей ратники валом валят, и такая рать-сила скопилась — глазом не окинуть!
Сошлись ратники с иноземными полчищами поближе. Выехал вперед сарацинский наездник:
 – А, не хотите добром дань платить, войско послали! Все равно войско побьем и дань возьмем!
Метнул в него Иван копье и насквозь пронзил бахвальщика. Повалился сарацин из седла, будто скошенный.
 – Вот тебе дань, получай, басурман!
В ту пору выехал из вражьего стана самый сильный богатырь Росланей. Сидит на коне, как сенный стог. Конь под ним гора горой. Конь по щетки в землю проваливается, из-под копыт столько земли выворачивает — озера на том месте наливаются. Кличет богатырь себе поединщика.
Выехал навстречу Иван. Засмеялся чужеземный богатырь-великан:
 – Эко, поединщик выискался! Соску бы тебе сосать, а не с богатырями силой меряться!
Закричал ему Иван:
 – Погоди, проклятое чудище, раньше времени хвалиться — не по тебе ли станут панихиду петь!
С теми словами разъехались богатыри на двенадцать верст, повернули коней, стали съезжаться. Не две громовые тучи скатились, не две горы столкнулись — два могучих, сильных богатыря на смертный бой съехались. Съехались, стопудовыми палицами ударились. Палицы в дугу согнулись, а сами никоторый никоторого не ранил.
Другой раз съехались, стали копьями долгомерными биться. До тех пор бились, покуда копья у них не приломились, и опять никоторый никоторого не ранил. На третий раз съехались, выхватили острые мечи. Конь Ивану успел только сказать:
— Берегись! Как можешь, пригнись ниже!
И сам голову пригнул.
Росланей первым мечом ударил. Со свистом Росланеев меч пролетел. Задел Ивану левую руку да ухо коню отсек. Выпрямился Иван, размахнулся и вышиб меч из рук Росланея, не дал другой раз ударить. Тут сшиблись кони богатырские грудь с грудью. Иван с Росланеем спешились и схватились врукопашную. Бились они с полудня до вечера. Росланей по колено Ивана в землю втоптал. Рана у Ивана болит, и чует он — сил у него все меньше становится. Улучил добрый молодец минуту и кричит Росланею:
 – Погляди-ка, что у тебя за спиной творится!
Не удержался Росланей, оглянулся, а Иван собрал все свои силы, изловчился и так сильно ударил супротивника, что тот зашатался. Тут Иван не стал мешкать, метнул в Росланея свой булатный нож и навеки пригвоздил его к сырой земле.
Тем временем Иванов конь сбил с ног, затоптал Росланеева коня.
А в ту пору Иванове войско кинулось на вражьи полчища, Ивану с конем и отдыхать некогда. Вскочил добрый молодец в седло и поскакал в бой. Бились с вечера до утренней зари. К утру все поле усеяли Гвидоновыми да сарацинскими войсками. Салтан с Гвидоном ужаснулись и кинулись с остатками полков прочь бежать. Иван со своими ратниками их гнали и били не покладая рук. Под конец настигли Гвидона с Салтаном и взяли их в плен.
 – Еще ли вздумаете к нам за данью приходить? Спрашивает Иван.
 – Ох, добрый молодец, отпусти нас подобру-поздорову домой, и мы не только сами на вас войной не пойдем, а и детям нашим, внукам и правнукам накажем с вами в мире жить и вам веки-повеки дань платить!
 – Ну, смотрите, нарушите слово — худо вам будет! Тогда все ваши земли разорю и корня вашего не оставлю!
После этого отпустил их Иван на все четыре стороны. Потом все свои полки собрал и повел домой. А между тем дошли вести до царя, что посадские люди и деревенские мужики побили Гвидоновы да Салтановы войска и самого могучего богатыря Росланея победили.
Собрал царь князей да бояр, позвал своих старших зятьев и говорит:
 – Наши ратные люди все Гвидоновы и Салтановы полки побили, повоевали, а воеводой у наших ратников был тот молодец, у которого по локоть руки в золоте, по колено ноги в серебре. Он собрал мужиков да посадских людей, выступил в поход самовольно и тем мне, царю, и вам, моим ближним князьям да боярам, нанес большое бесчестье. Чего станем с самовольником делать?
 – Чтобы вперед на такое самовольство никому соблазна не было, надо царева ослушника казнить! Князья с боярами закричали.
Тут поднялся с места один старый боярин, низко царю поклонился:
 – Не вели, царь-надежа, казнить, вели слово молвить!
— Сказывай, боярин, сказывай. Царь велит.
 – Покуда посадские люди да мужики все вместе и покуда у них есть свой воевода, негоже наши намерения показывать. Надо их ласково встретить да приветить. Надо выкатить из погребов все вино, какое есть, да побольше наград раздать — нечего жалеть золотой казны. Пусть ратники пьют, гуляют, забавляются. А как перепьются в разные стороны, тут поодиночке с ними полегче управиться. Тогда и царского ослушника, холопьего воеводу, легче легкого в железо заковать, а там, царь-государь, твори над ним свою волю! Царю те речи по нраву пришлись, и все со старым боярином согласились.
Иван в ту пору незаметно отъехал от своих ратников подальше в чистое поле, в широкое раздолье. Коня расседлал, разнуздал.
 – Спасибо, конь дорогой! Послужил ты мне верой и правдой, и я век твою службу помнить буду.
Конь ему и говорит:
 – Ты, Ваня, пуще всего опасайся царской милости да боярской ласки. А я тебе и вперед буду верно служить, когда исполнишь мою просьбу.
 – Говори, мой верный конь, я все для тебя сделать готов, чего бы ты ни попросил!
 – Помни, Иванушка, свое обещанье!
 – Говори, все исполню.
 – Бери, Ваня, в руки свой острый меч и отруби мне голову. Просит конь.
 – Что ты говоришь! Статочное ли дело, чтобы я своему верному коню сам голову отрубил! Чего хочешь проси, а об этом и говорить нечего. Веки веков моя рука на этакое дело не подымется.
Конь голову опустил:
 – Коли так, навеки ты меня несчастным оставишь.
И заплакал конь горькими слезами. Стоит Иван, глядит на друга-товарища, не знает, чего делать.
А конь неотступно просит:
 – Не бойся ничего! Отруби голову и тогда увидишь, что будет.
Думал, думал Иван, схватил меч, размахнулся и отсек коню голову.
И вдруг, откуда ни возьмись, вместо коня стал перед ним добрый молодец:
 – Ох, Иванушка, друг дорогой, спасибо, послушал меня, избавил от колдовства! А как бы не исполнил моей просьбы, век бы мне конем быть. Сам я из этого царства — Василий, крестьянский сын. Сила во мне великая. А в ту пору обидел царский слуга моего отца с матерью. Вызвал я обидчика на поединок и победил его в кулачном бою. Царь на меня прогневался. Подкараулили царские слуги меня и сонному руки, ноги сковали, увезли в глухой, темный лес, оставили там диким зверям на растерзание.
Мимо ехал леший, взял в свое царство. Не захотел я у него холопом служить. За это леший конем меня обернул, голодом морил да мучил, покуда ты не выручил меня? Мы с тобой вместе от лешего избавились, вместе за свою землю стояли, с лютыми ворогами бились, кровь пролили. И никто, кроме тебя, не мог избавить меня от лешачьего колдовства.
Глядит Иван и глазам не верит: был конь, а теперь стоит добрый молодец.
Тут Василий, крестьянский сын, Ивану поклонился:
 – Будь мне названым братом!
Иван обрадовался, названого брата за руки брал, крепко к сердцу прижимал.
И пошли они к своим войскам. А как стали полки к столице подходить, царь приказал из пушек палить, в барабаны бить и сам с боярами вышел навстречу ратникам:
 – Спасибо, ребятушки, за верную службу! Век я вашей услуги не забуду, всех велю наградить! А теперь отдыхайте, пейте, гуляйте — угощения на всех хватит!
Тут Иван с Василием, крестьянским сыном, вышли вперед.
 – Теперь-то ты ласковый, на посулы не скупишься, а помнишь ли, как всю нашу землю ты да бояре Гвидону с Салатном согласились навек в кабалу отдать? Теперь пришло время ответ держать. Царь и бояре ни живы ни мертвы стоят, руки, ноги дрожат и с лица сменились.
Названые братья им и говорят:
 – Уходите, чтобы и духу вашего тут не было!
И все ратные люди закричали:
 – Худую траву из поля вон!
Царь да бояре не стали мешкать, кинулись бежать кто куда, только их и видели.
А Иван — вдовий сын со своим названым братом стали тем царством править. Все лешачьи богатства и диковинки привезли. Все посадские люди и деревенские мужики с тех пор стали лихо да беду изживать, добра наживать. 

 

2913-44165b832e629367f5900a0cd16dc47e.jpg

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

 Александр Иванович Куприн
  Пустые дачи
   О, как долго памятна будет мне эта таинственная ночь, в которую лето сделалось осенью.
   Было в ней что-то напряженное, и страстное, и нежное, и больное, как в последней ласке перед разлукой, как в долгом прощальном поцелуе, смешанном со слезами. Неподвижные облака на небе, внимательные звезды, тихое море, томные деревья - все притаилось в чутком и тревожном ожидании, в молчании, в предчувствии... Может быть, они вспоминали о прошлой зиме, о снеге, о холоде, о ветре?
   Мы сидели на самом краю обрыва, над морем. И вот настала тишина, -- тот странный внезапный момент тишины, который слышишь иногда даже в городе, в разгар дневного шума. Оборвались дрожащие звуки мандолины, стихли разговоры, и замер золотой девический смех.
   Кто-то произнес мечтательно и грустно:
   - Это последняя ночь лета. Последняя ночь...
   Помню: я тогда поглядел направо, на юг. Там - от земли до полнеба - сгрудились тяжкие сонные тучи и в них бегали зарницы. А под ними простирались кроткие усталые поля и черные холмы, и редкие деревья стояли, как черные печальные призраки.
   И почудилось мне, что там, на полях, сверх холмов и деревьев, лежит кто-то большой, невидимый, всезнающий, жестокий и веселый, - лежит молча, на животе и на локтях, лежит, подперев ладонями густую курчавую бороду. Тихо, с злобной радостью улыбается он чему-то идущему и молчит, и молчит, и лукаво щурит глаза, играющие беззвучными фиолетовыми молниями...
   Потом сразу стало холодно. Поднялся ветер с востока. Мы ушли...
   А под утро с моря, из-за той вон далекой прямой черты, оттуда, снизу, вырвалась буря -- вся черная, в белой косматой пене. В страхе шарахнулись волны на берег, в ужасе заметались деревья, простирая в одну сторону дрожащие бессильные руки, и наш дом до утра трясся под напорами ветра.
   Что делалось тогда на море! Там грохотали тысячи нагруженных телег, шумел лес, взрывались скалы, кто-то в ярости рвал пополам исполинские куски шелка... А когда мы проснулись, была осень.
   Так началась осень...
   И вот я еду сегодня на велосипеде по узкой извилистой дорожке парка. Хрустит и взвизгивает гравий под колесами. Левая сторона лица моего обращена к солнцу, и ей тепло, а правой холодно.
   По бокам дорожки - плотные, мелкие кусты. Сквозь них теперь сквозит небо и кажется таким густым, таким невероятно синим. Все стало просторно, голо, неряшливо и неуютно, точно знакомая комната, из которой вынесли мебель. Шелестят серебряным звуком коричневые, скоробившиеся листья...
   Гимназистом я однажды через две недели после летних каникул вернулся на дачу, где провел три месяца. Было все пустынно, тихо, глухо и грустно. О, как хорошо помню я эту задумчивую грусть, эту сладкую медленную тоску, от которой, как от вина, сжималось сердце и кружилась голова. ?Все, что прошло, - думал я, - все осталось в моей памяти, оно - мое, во мне, я могу его вызвать силой воображения. Но ничто, ничто не вернется больше! Ни одна черта!?
   Так я думал тогда, но теперь моя душа не воспринимает уже более этой поэтической, нежной печали: в ней бессильно и горько шевелится только грусть по прежней грусти. Плачет беззлобная, смирившаяся зависть...
   Оставленные пустые дачи. Окна криво забиты снаружи досками. Кругом сор - тот сор, который всегда остается от дачников. На клумбах среди обнаженной черной земли доцветают яркие астры и георгины. Я слышу их травянистый, меланхолический осенний запах... Здравствуй, осень моей жизни!
   Вечером к нам на балкон приходят чужие, брошенные голодные собаки. Они тихо, без волнения жмутся к ногам и робко заглядывают в глаза просящими, испуганными глазами. Они останутся здесь на зиму. Мне страшно думать о тех лютых ночах, когда они будут дрожать от холода и ужаса, в снегу, под занесенными балконами... Море ревет в эти ночи, и деревья стонут от ветра, и кругом не горит ни одного огня... Бедные, ласковые друзья, что вы будете чувствовать, кому вы будете жаловаться в эти ночи?
   По праздникам к нам уже не наезжают нарядные парочки, которые ходят, обнявшись и колеблясь от любви и оттого, что не смотрят на дорогу, а на небо или в глаза друг другу. Зато приезжают мрачные люди, с галстуками на боку, с растерянным взглядом, и ходят в одиночку по глухим местам у моря и в парке.
   Гравий шуршит под гуттаперчей колес. Вот место, где одной ночью в начале июня моего лица неожиданно коснулась ветка сирени, и я вздрогнул, сначала от испуга, а потом от счастья, потому что мне показалось, что это цветок поцеловал меня в щеку. Вот еще одно место. Здесь я встретил одну девушку. Она была мне незнакома, и я потом не встречал ее больше. Из глаз ее лился снопами голубой свет, в котором было все: радость жизни, восторг молодости, сияющее счастье первой любви. Помню, я улыбнулся, и она ответила мне - она улыбнулась так лучезарно, так эгоистично-виновато, так прекрасно-легкомысленно. Она прошла дальше. Я оглянулся. Она не шла, а точно танцевала, не касаясь ногами земли, как мотылек, опьяненный светом. И мне захотелось упасть на землю и целовать те места, на которые ступали ее белые туфли. Почему? Я не знал этого...
   А вот старая гнилая скамейка. На ней вырезаны чьи-то имена и девизы. О, милая!
   Здравствуй, моя осень. В моем сердце не осталось даже грусти. Но я благословляю и ветку, и девушку, и море, и холодное небо, и печальные последние георгины...
  
   1904 

 

1322418437_allday.ru_55.jpg

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 
31 октября - Хеллоуин 

О том, как святой Нитидзо повстречался с чертом в горах Ёсино

(из сборника "Рассказы, собранные в Удзи")

В давние времена святой праведник Нитидзо пребывал в горах Ёсино, укрепляя свой дух постом и молитвами. Однажды шел он по глухой горной тропе и повстречал вдруг черта. Росту в нем было целых семь сяку, тело синее, волосы алые и дыбятся, точно языки пламени, шея тонкая, кости на груди выпирают, живот раздут, ноги тощие. При виде Нитидзо (Слово удалено системой) сложил руки на груди и горестно заплакал.
— Кто ты такой? — спросил его Нитидзо, и тот, заливаясь слезами, отвечал:
— Я живу на свете вот уже четыре или пять сотен лет. Мучит меня давняя злоба, и потому превратился я в черта. Был у меня некогда враг, решил я его погубить и осуществил задуманное. Точно так же поступил я и с его детьми, и с внуками, и с правнуками, и с праправнуками — весь его род извел под корень, никого в живых не оставил. Казалось бы, теперь мне уже не с кем сводить счеты. Но ведь все эти люди, повинуясь круговороту превращений, явились на свет заново, а где и как их искать — неизвестно, вот и выходит, что я не могу осуществить свою месть до конца. В груди у меня по-прежнему горит пламя вражды. Ни врага моего, ни потомков его давно уже нет в живых, только я один терплю жестокие муки, полыхая в огне неизбывной ненависти. Если бы не возникло у меня желание мстить, я давно уже возродился бы в раю или на небесах, но не получившая выхода злоба превратила меня в беса, и теперь я обречен на вечные страдания. Вот что тяготит меня больше всего. Выходит, злые чувства, которые я питал к своему врагу, в конечном счете обернулись против меня самого. Даже потомков того человека давно уже нет на свете, а моей жизни никак не приходит конец. Знай я об этом заранее, ни за что не стал бы ему мстить.
Так говорил (Слово удалено системой), проливая безутешные слезы, и от головы его вздымались языки пламени. Умолкнув, он побрел прочь, в горную глушь.
Святой Нитидзо посочувствовал черту. Говорят, он даже читал за него искупительные молитвы.

Oni_in_pilgrim's_clothing.jpg

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 
1 ноября - Международный день вегетарианца 
Своим умом
Индийская сказка

Жили старик со старухой. Детей у них не было. Жилось им скучно, и они постоянно жаловались на свою судьбу.
Однажды они сидели на своем огороде, где на грядках росли тыквы.
— Эх, был бы у нас сынок… — произнес старик.
И вдруг одна тыква скатилась с грядки и подкатилась к старику со старухой:
— А чем я вам не сынок?
Посмотрел старик, удивился. Виданное ли дело, чтобы тыква заговорила человечьим голосом! Да только вдруг радостно ему стало, как будто и впрямь родного сына увидел. Взяли старик со старухой сына-тыкву к себе домой и стали жить вместе.
Старик и старуха по целым дням в поле работали, а сынок-тыковка готовил дома еду и приносил им на поле. Названые родители души в нем не чаяли и любили, как родного сына.
А сын-тыковка все рос да рос. Пришла пора ему жениться.
Он и говорит старику со старухой:
— Ищите мне невесту!
Те засмеялись сначала, а потом опечалились:
— Кто же за тебя замуж пойдет, сынок?!
— Не горюйте,-отвечает сын-тыковка. — Я и сам найду себе невесту. Вот увидите: женюсь я на царской дочери!
Собрался сын-тыковка и отправился в путь искать себе невесту.
Ходил он по разным странам, побывал во многих городах. Наконец он попал в столицу одного царства, где правил раджа, у которого было семь дочерей.
Как-то раз раджа позвал к себе дочерей и спросил:
— Скажите мне, дочки, чьим умом вы живете?
— Твоим умом, отец, — в один голос ответили шесть царевен. — Если бы ты не был раджей, не был бы нашим отцом, откуда добыли бы мы такие богатства, как могли бы жить так счастливо?
Радже приятно было услышать такой ответ. Но почему седьмая, самая младшая царевна не произнесла ни слова?
— А ты что же молчишь, Канчхи? Чьим умом ты живешь?
— Я своим умом живу, отец, — ответила Канчхи. Раджа удивился и рассердился. Он даже изменился в лице, и глаза его от гнева налились кровью.
— Так-то ты ценишь отцовские милости? Видно, слишком ты возгордилась, если стала презирать отца! Хорошо же! Посмотрим, счастлива ли будет твоя судьба.
И раджа повелел выдать младшую дочь замуж за того, кто наутро первым подойдет к царскому дворцу.
Младшая царевна была горда и своего слова держалась крепко. Она не испугалась и с готовностью согласилась повиноваться отцу.
А по тому городу ходил юноша-тыковка, и наутро он как раз подошел к царскому дворцу. Раджа уже с рассвета сидел у окна и поджидал, кто явится первым. Увидел он тыкву и позвал младшую дочь:
— Вот, смотри, кого прислала тебе твоя судьба!
— Ну так что же, — отвечала царевна, — я согласна. Раджа устроил свадьбу, а после свадьбы муж-тыковка с молодой женой отправился домой. Раджа не дал своей дочери никакого приданого и проводил ее без всяких почестей. Царевна с мужем одни пешком пошли по дороге.
На пути им попалось хлебное дерево со спелыми плодами. Увидел их муж-тыковка и сказал царевне:
— Я влезу наверх, потрясу дерево, а ты собирай плоды внизу.
Он забрался на дерево, начал трясти его, и плоды посыпались на землю. Но, когда тыковка стал спускаться, он зацепился за ветку и сорвался. Стукнулся тыковка о землю и раскололся, на кусочки.
Увидела это царевна и горько зарыдала:
— Увы, несчастная моя доля! Где уж мне своим умом жить!
Вспомнила она, как насмехались над ней отец и сестры, и стала сокрушаться, что в свое время не послушалась их. Вдруг она услыхала голос своего мужа-тыковки:
— Не горюй, Канчхи! Я не умер, я только менял свою одежду!
И тут перед ней явился ее муж в человеческом облике — красивый, веселый, статный. Вне себя от радости царевна упала ему в ноги.
Весть об этом чуде разнеслась повсюду. Дошел слух и до отца царевны. И он с женой и шестью царевнами поспешил к своему зятю. Увидел раджа зятя в человеческом облике — и стал хвалить дочь за то, что она жила своим умом.
А каждая из сестер завидовала ей и раскаивалась: «Почему я не сказала, что живу своим умом? Тогда и мне в мужья достался бы такой красавец. Канчхи своим умом вот чего добилась! А мы остались ни с чем».
А раджа пожалел, что был так несправедлив к родной дочери. Он хотел отдать Канчхи половину своего царства, но она отказалась:
— Лучше будем мы жить, отец, своим умом!
И поистине: если своим умом жить, незачем к людям на поклон ходить.

Огромная благодарность Alex Wer Graf  за любезное разрешение использовать его работу в качестве иллюстрации!

DSCN8883.JPG

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Разговор
Сказка ашанти

Это случилось недалеко от города Аккры, на северном берегу Гвинейского залива, в небольшой деревеньке. Пришел однажды крестьянин на свое поле накопать немного ямса, чтобы продать его на базаре. А пока он копал, один из клубней ямса вдруг сказал ему:
—   Наконец-то ты явился! Полоть меня никогда не полол, а теперь пришел с мотыгой?! Убирайся прочь и не трогай меня!
Удивился крестьянин, огляделся вокруг и увидел корову. Та, как всегда, жевала жвачку и смотрела на хозяина как ни в чем не бывало.
—   Ты мне сейчас что-нибудь сказала? — спросил ее крестьянин.
Корова молча продолжала жевать, но тут заговорила собака.
—   Это не корова разговаривала с тобой,— сказала собака,— а   ямс!   Послушай,   что   говорит   тебе   ямс:   «Не   трогай   меня!»
Крестьянин рассердился, потому что собака никогда до сих пор ни с кем не разговаривала, да еще таким тоном! Он взял нож и срезал ветку с пальмового дерева, чтобы наказать собаку. Но тут пальма сказала ему:
—   Положи ветку!
Совсем растерялся крестьянин и хотел бросить ветку, но пальмовая ветка добавила:
—   Положи меня осторожно!
Он   бережно   положил   ветку   на   камень,   а   камень   сказал:
—   Эй, ты! Убери-ка ветку!
Это было уж слишком! Испуганный крестьянин со всех ног бросился бежать обратно в деревню.
По дороге он повстречал рыбака. Рыбак нес на голове сеть.
—   Что ты так торопишься? — спросил  рыбак  крестьянина.
—   Мой ямс,— отвечал крестьянин,— сказал мне: «Не трогай меня!» Потом собака сказала: «Послушай, что тебе говорит ямс!» А когда я хотел ударить собаку пальмовой веткой, дерево сказало: «Положи ветку на землю!» А пальмовая ветка сказала: «Положи осторожно!» Камень же сказал:  «Убери-ка ветку!»
—   И это все? — удивился рыбак.— Чего же ты так испугался?
—   Погоди! — сказала рыбачья сеть.— А убрал он ветку с камня?
—   Что-о-о? — испуганно закричал рыбак.
Он бросил сеть на землю и побежал стремглав за крестьянином.
Так и бежали они по дороге, пока не повстречали ткача со свертком ткани на голове.
—   Куда вы так мчитесь? — спросил их ткач.
—   Мой ямс сказал мне: «Не трогай меня!» — отвечал крестьянин. А собака сказала: «Послушай, что говорит тебе ямс!» Дерево сказало: «Положи ветку на землю!» Ветка сказала: «Положи осторожно!» А камень сказал:  «Убери-ка ветку!»
—   И тогда,— подхватил рыбак,— тогда моя сеть сказала: «А убрал он ветку с камня?»
—   Ну что здесь такого? — спокойно заметил ткач.— Стоит из-за этого так волноваться! Не вижу причины.
—   Как бы не так! — сказал сверток с тканью.— Если бы ты сам это слышал, ты бы тоже побежал без оглядки!
—   Что-о-о? — закричал перепуганный ткач.
Он бросил сверток посреди дороги и побежал за рыбаком и крестьянином.
Запыхавшись, прибежали они. к реке и увидели купавшегося там человека.
—   Уж не гонитесь ли вы  за газелью? — спросил он. И первый из них сказал, задыхаясь:
—   Мой яме сказал мне: «Не трогай меня!» Собака сказала: «Послушай, что говорит тебе ямс!» А когда я хотел срезать ветку с дерева, дерево сказало: «Положи ветку на землю!» Ветка же сказала: «Положи осторожно!» А камень сказал: «Убери-ка ветку!»
Рыбак едва выговорил:
—  А моя сеть сказала:  «Убрал ли он ветку с камня?»
—   Моя ткань сказала: «Ты бы тоже побежал без оглядки!»,— еле выдохнул ткач.
—   Из-за этого вы так сломя голову несетесь? — подзадорил их купальщик.
— Еще бы! — сказала речка.— Если бы ты сам это- слышал, ты небось еще не так побежал бы!
—   Что-о-о? — закричал купальщик.
Он выскочил из воды и голый помчался вслед за ткачом, рыбаком и крестьянином.
Так, стремглав, перегоняя друг друга, пронеслись они, на удивление всем, по главной улице деревни и прибежали наконец к дому вождя.
Слуги вынесли на улицу стул, вождь вышел, важно уселся на него и приготовился слушать их жалобы.
И вот они начали рассказывать вождю свои горести.
—   Пошел я в поле выкопать немного ямса,— начал крестьянин, размахивая
руками.— И тут все вокруг стало вдруг разговаривать. Мой ямс сказал мне: «Не
трогай меня!» Собака сказала: «Послушай, что говорит тебе ямс!» Дерево сказало:
«Положи ветку на землю!» Ветка сказала: «Положи осторожно!» А камень сказал:  «Убери-ка ветку!»
—   А моя сеть,— вступил в разговор рыбак,— сказала: «Убрал ли он ветку с камня?»
—   Моя ткань,—-добавил ткач,— сказала: «Ты бы тоже побежал без оглядки!»
—   То же самое сказала и река! — буркнул купальщик. Вождь выслушал их терпеливо и нахмурился.
—   Поистине невероятная история! — воскликнул он наконец.— Думаю, будет лучше, если каждый из вас вернется домой и займется своим делом! Пока я не наказал вас за нарушение порядка и спокойствия.
И они пошли домой. Вождь посмотрел им вслед и укоризненно покачал головой:
—   И такая глупость может всех взбаламутить?!
— Невероятно! Не правда ли? — сказал вдруг стул вождя.— Подумать только — говорящий ямс!
 

2323442.jpg

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 
12 ноября - Зиновий-синичник, синичкин день 
Л. Семаго
Синичьи колокольчики

Было уже несколько таких дней, когда всем казалось, что жизнь зимы висит на волоске. Теплый ветерок, сырой туман или дождичек, яркое солнце в разрывах серых туч сами по себе почти ничего не изменяли: оттепель как оттепель, если бы не звонкие синичьи колокольчики.
На тихой лесной опушке и на самом шумном городском перекрестке пели большие синицы, словно поторапливая солнце: мы, мол, тебе песню, ты нам капель. Больше меняться не на что, потому что, как капель, проста песня синицы. Всего две ноты, но слушать ее можно бесконечно.
Она так знакома, что ее легко передать звуками нашей речи, только каждый переводит по-своему, кому как послышалось. Проста песенка, но ее охотно перенимают те незаурядные пересмешники, которые не всё собирают, что услышат.
Первая синичья песня — это и выражение птичьего настроения, и приглашение будущей подруги, но еще не заявление прав на территорию, потому что для дома надо выбрать такое место, где и гнездо будет из чего построить, и птенцов обоих выводков можно выкормить. Ну, птенцов-то выкормить теперь не задача не только в лесу, но и в большом городе, а вот гнездо по всем родовым правилам не везде построишь.
Зяблику проще, он даже одной ватой научился обходиться, хотя это вовсе не гнездовой материал. А синица, хотя и устраивается всегда в каком-то укрытии, должна иметь для гнезда прежде всего сухой, зеленый мох, который можно нащипать с подножий лесных деревьев, какую-никакую шерсть оленью, коровью, конскую — и несколько перышек.
Главное, пожалуй, мох, потому что, где бы я ни находил синичьи гнезда — во всевозможных дуплах, искусственных гнездовьях, в железных трубах оград, врытых вместо столбов, в отбеленном дождями лосином черепе, лежащем в траве, в ящике для рубильника, в треснувшей крынке, в сорочьем гнезде и других местах, высоко и низко, почти недоступные и разоренные в первые же дни, ранние и поздние, у старых птиц и у строивших впервые, в тесном жилье и в сверхпросторном, — всегда почти наполовину, а то и больше гнездо было построено из зеленого мха.
А вот мох-то как раз совсем вывелся в городе. Раньше кирпичи на садовой дорожке были наполовину зелеными от его бархатистого налета, рос мох на крышах домов и сараев. Теперь и пятнышка не увидишь. Но все-таки поселились синицы в городе и, изменив своей родовой привычке, стали строить гнезда без мха. Намостят сначала сухих травинок, а сверху устелят собачьей шерстью, собрав ее по волоску на улицах и дворах. Так вот и создалась настоящая городская популяция больших синиц, которые живут в городе весь год, безвылетно.
Синица не любит высоты. И гнездится пониже, и летает невысоко, стараясь не подниматься выше деревьев, и кормится всегда в нижних ярусах леса. На то есть свои причины: она высоту быстро набрать не может, и летит как-то неуверенно, и скорость у нее мала. С таким «мастерством» лучше к кустам держаться поближе. И ночевать, как и дятлы, синица под открытым небом не любит.
Каждая из стайки подыщет себе какое-нибудь укрытие, где и потеплее и сверху никто сонную не сцапает. Хотя для этой птицы первый враг не сова, не ястреб, не куница, а, скорее всего, лесные мыши (особенно здоровая желтогорлая мышь с лимонно-желтым пятном на груди) — первые разорители синичьих гнезд, да еще симпатичный лесной зверек — соня.
С осени синицы кочуют небольшими группками, может быть, даже семьями. Зимой не редкость синицы-одиночки, а чем ближе весна, тем больше птиц собирается вместе. Сначала десятками, потом сотнями синицы, как самые настоящие перелетные птицы, начинают возвращаться к местам, покинутым осенью. Для таких посредственных летунов даже сотня километров пути настоящий подвиг. Отступает зима, и вместе с ней улетают синицы.
Среди птиц, которые давно оценили выгоду проводить зиму возле человека, одной из первых была синица. И одной из первых именно ей предложил человек бескорыстную помощь: лишь бы до весны дожила, а там пусть занимается чем угодно. Хотя хочется, чтобы и на лето осталась рядом парочка, потому что дела синичьи заслуживают благодарности: мы многим обязаны этой птице как защитнику леса и сада, а не только как первому предвесеннему певцу.
Знакомым стал синичий голос, которым птица словно собственное название повторяет без конца и без счета: «си-ни-ца, синь-птица, си-ни-ца…» Это ее сигнальная песня, потому что у большой синицы песенка, которую она изредка поет для себя,— негромкое, неторопливое щебетание.
Не совсем лишена синица дара пересмешничества, только использует его весьма и весьма редко. Однажды возле усадьбы Воронежского заповедника встретилась нам стайка синиц. Я ради таких встреч всегда ношу семечки в карманах. Посыпал я им на пенек и прошел мимо, но только первые взяли по семечку, как раздался крик рассерженного поползня.
Но на пенек спрыгнул с дерева не поползень, а такая же синица, которая не торопясь выбрала лучшее семечко и, еще раз крикнув чужим голосом, уступила место другим. У нее и по-синичьи получалось неплохо, но, чтобы отогнать своих от корма, она снова подавала команду, как поползень. И ухватки у нее тоже были как у поползня. Создалось впечатление, что родилась она и выросла в дупле у поползней, а не у собственных родителей.
Другие птицы из этой стайки то и дело ссорились друг с другом, но этой никто и не думал прекословить. А после того как синицы стали жить в городе, не раз слышал я от них перед концом зимы воробьиное чимканье, но только исполняемое по-синичьи.
Как звонкие колокольчики, звучат синичьи голоса. И чем больше возвращает день светлого времени, чем ярче еще невысокое солнце, тем все дольше, все увереннее, в полный голос поют большие синицы, вселяя уверенность в то, что не обрести уже зиме прежней власти.

1409564121_749.jpg

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 
14 ноября - День святых Косьмы и Дамиана. "Курячьи именины" 
Вольная птица воробей и домашняя птица курица 
Афганская сказка
 
Было или не было, разговорились как-то воробей и курица. Воробей сидел на каменной ограде, а курица прохаживалась внизу.
— Послушай, тебе не надоело всё ходить да клевать?- спросил воробей.- Ведь ты летать разучилась.
— Неправда! — обиделась курица. Она изо всех сил замахала крыльями и взгромоздилась на ограду.- А вот ты скажи: не надоело тебе всё летать да прыгать? Живи в курятнике. Хозяйка будет подсыпать зерно в твою кормушку- клюй, не зная забот, пока не разъешься с курицу. Правда, из тебя могут сварить суп, но ведь это бывает не чаще, чем раз в жизни. Можно и потерпеть!..
Тут подул сильный ветер. Курица, как ни держалась за ограду, всё-таки слетела вниз. А воробей расправил крылышки, полетал вокруг да и снова сел на ограду.
— Теперь видишь,- сказал он,- ты большая и сильная, но надеешься в жизни только на кормушку. Вот и в полёте ты хотела опереться на каменную стену. А я опираюсь только на свои крылья и в жизни сам себе опора.
 

1293035863_resize-of-0_620d2_757b0530_orig.jpg

Пушкинская.jpg

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 
19 ноября - Всемирный день туалета 
 Татьяна Бурлак 
 Как я жил в туалете... 

 В детстве я был страшно упрямый. Упрямился по любому поводу, что бы родители мне ни говорили, всегда отвечал «не хочу» и старался сделать всё наоборот. Я не хотел есть суп и манную кашу, убегал из-за стола, если меня начинали кормить «за маму, за бабушку и за тётю». Я не хотел идти на прогулку, когда светило солнце и рвался на улицу, когда шёл дождь. Не хотел ложиться вовремя спать и засыпал у телевизора, всегда брал вещи, которые мне не позволяли трогать, и часто ломал их. Я дрался со своим старшим братом, мне всегда казалось, что родители его больше любят, и, может быть, таким способом старался обратить на себя внимание. 
 Мне было тогда лет семь, я закончил первый класс. Однажды мои родители собрались на дачу и хотели взять меня с собой, а брат должен был остаться дома, ему нужно было сдать в библиотеку учебники. Я, конечно, немедленно заупрямился и захотел остаться дома, предвкушая себе пожить два дня свободной жизнью: ешь, что хочешь, можно целый день одни чипсы, смотри по телевизору, что хочешь, или играй на улице с кем хочешь и сколько хочешь. 
 Родители уступили, и, наказав брату присматривать за мной и кормить меня вовремя, они уехали, обещая поскорее справиться с огородом. 
 Папа и мама уехали, когда мы ещё спали. Когда мы проснулись, брат пошёл на кухню, мама велела ему разогреть вчерашнюю кашу, а я с утра включил мультики и устроился в кресле перед телеком. Мультики я мог смотреть целый день и все подряд. И почему мама говорит, что мультфильмы бывают злые, и что нельзя смотреть всё подряд. Когда я смотрю истории, в которых робот разбрасывает всех людей и становится победителем, мне самому хочется стать таким же сильным, как он, и заставить всех себе подчиняться. 
 Только я начал смотреть, как робот расправился с воспитательницей в детском садике и начал наступать на перепуганных ребятишек, Саша позвал меня завтракать. Я стал отмахиваться, сказал, что досмотрю мультик. Брат рассердился, заявил, что не намерен потакать моим капризам, как мама, что каша остынет, и он не будет подогревать её ещё раз, и потянул меня за руку. 
 - Отвяжись, - сказал я, - вообще не буду есть твою противную кашу. 
 После этого я побежал на кухню, открыл шкаф, взял пакет чипсов, которые мама купила нам на двоих и сказала, чтобы мы их съели между завтраком и обедом. Саша погнался за мной, но я заскочил в туалет, по пути успев включить свет, и закрыл дверь на защёлку. Сев на закрытый унитаз, я радовался, что оказался в недосягаемом месте и кричал: 
 - Попробуй достать! Иди и сам ешь свою кашу. 
 - Ну и сиди в туалете хоть до завтрашнего дня, - сказал брат и щёлкнул выключателем. 
 В темноте сидеть было не очень-то приятно, но я в ответ как можно громче захрустел чипсами. Так я наслаждался победой, пока не съел полпачки чипсов. Пакет был большой, рассчитанный на двоих, я не мог всё осилить, но и отдавать брату, мне не хотелось: это всё-таки поражение. Решил спрятать чипсы здесь же, на полочке над унитазом. Делать мне в туалете больше было нечего, и я стал открывать дверь. 
 Но задвижка не поддавалась. Как я ни пыхтел и ни сопел, она не хотела сдвигаться с места. Я снова уселся на сидение. «Вот я отдохну немного и тогда открою», - подумал я. Мне не хотелось показывать брату, что не могу открыть дверь. Я её закрыл в первый раз, мама мне запрещала делать это, потому что защёлка закрывалась туго. Я посидел ещё и снова принялся за задвижку, она как будто приклеилась. Саша, почувствовав, что я довольно долго сижу в туалете, поддразнивал: 
 - Ну что, выйти слабо? И долго ты ещё там сидеть думаешь? Тебя прохватило от чипсов, которые ты слопал? Не можешь отойти от унитаза? Сиди, сиди, там тебе весело. - И нарочно громко включил телевизор. 
 Я повторил свою попытку открыть дверь, но не тут-то было. Всё, попал в ловушку. Взаперти я находился уже минут сорок. Саша уже тоже забеспокоился, он подошёл к двери, начал переговоры: 
 - Ну, хватит, вылезай из туалета, не нужны мне твои чипсы, ешь сам всю пачку, и кашей я тебя кормить не буду. Иди, смотри телевизор, хочешь, я включу мультики? 
 - Не надо, я буду сидеть здесь! – сказал я упрямо, а что ещё мне оставалось делать? Брат включил мне свет и ушёл к телевизору. 
 - Сидеть было скучно, делать было нечего, я стал петь песни, которые я знал к тому времени. Когда все песни у меня закончились, я стал декламировать стихи, но их тоже надолго не хватило. Потом я обнаружил газету, прочитал громко все заголовки, начал читать одну из статей, но это было неинтересно, к тому же я ничего не понял, да и читать такой мелкий шрифт мне до сих пор не приходилось 
 После этого я сел на унитаз, мне стало так жалко себя, что я стал потихоньку плакать, от этого жалость ещё больше усиливалась, плач мой всё усиливался и превратился в протяжный вой. 
 Саша подошёл к двери: 
 - Ты чего плачешь? 
 - Я не могу открыть дверь. 
 - Не можешь открыть? Что же делать? А давай, я буду прижимать её снаружи, а ты попробуй открыть. 
 Он изо всех сил навалился на дверь, но как я ни старался, дверь не открывалась. 
 - Ничего не получается. Хорошо, если бы был молоток, я бы постучал по защёлке в обратную сторону, она бы и открылась. 
 - Это мысль, я принесу молоток, попробуем просунуть его под дверью. 
 Саша отыскал молоток, но просунуть его в щель под дверью не удалось. 
 - Придётся тебе ждать, когда родители вернутся. 
 От такой очевидной перспективы я снова завыл. Вот если бы у папы был мобильный телефон, мы могли бы позвонить ему, но он таки не успел его купить. Мой вой становился всё громче. 
 - Давай, я тебе книжку почитаю. 
 - Да-да-да-вай, - заикаясь и размазывая слёзы по щекам, проскулил я. 
 - Саша принёс толстый том Андерсена и уселся на стуле перед туалетом читать мне сказки, хотя ему надо было идти в библиотеку. Это меня немного отвлекло, но постепенно тоска снова овладела мной. После третьей сказки я заявил, что не хочу больше слушать. 
 - Давай, теперь ты будешь читать, а я буду слушать. 
 - А что я буду читать? 
 - А я тебе просуну твои тоненькие книжечки в щель снизу. 
 Так и сделали, некоторые книжки потолще не пролазили, и их пришлось раскрыть посередине. Я прочитал несколько книг. Настало время обеда, я заявил, что хочу есть. 
 - А у тебя чипсов не осталось? 
 - Остались! – обрадовался я, достал чипсы и захрустел ими. 
 Брат пошёл на кухню, разогрел себе борщ. Никогда ещё запах борща, доносящийся с кухни, не вызывал у меня такой аппетит. Чипсами я не наелся, но о еде больше не говорил. 
 После этого брат предложил мне сделать зарядку. Он придумывал упражнения и отдавал команды: «Руки вперёд, ноги на ширине плеч, раз – присесть, два – встать…». Потом предложил командовать мне, у меня это плохо получалось, но, в конце концов, я научился. 
 Потом мы играли в города, брат подсказывал мне, потому что городов я знал немного. После этого стали играть в крестики-нолики, просовывая листочек каждый раз под дверь. Я мухлевал, ставил себе больше домиков, чем положено, брат ведь не видел, но он ничего не говорил. 
 Затем мы стали играть в кораблик и капитана. Я как будто тонул на корабле, а брат спасал меня. Неожиданно брат крикнул: 
 - А теперь ты спасай меня, я хочу в туалет. 
 Как же мне было спасти его, я посоветовал ему поставить стул в ванной перед раковиной, сделать «пи-пи» в раковину и смыть, как когда-то мама делала со мной, когда я ещё не ходил в туалет самостоятельно, и под руками не оказывалось горшка. Мой совет спас его. 
 Когда я снова проголодался, брат долго думал, как же накормить меня. Он пошёл на кухню и порезал хлеб тоненько-тоненько, кусочки аж просвечивали, потом так же порезал колбасу и кусочки сыра. Затем разложил их по отдельности на газете, предварительно просунув конец её под дверью и сказал: 
 - Тяни! 
 Таким образом, я получил бутерброды в разобранном виде. Они мне показались вкуснее, чем обычно. «Дурак, - думал я, - что я нашёл в этих чипсах!» 
 До вечера мы успели прочитать все мои книжки, которые удалось просунуть в дверь, половину сказок Андерсена. Столько много я не прочитал бы за целое лето! Солёные сыр и колбаса дали о себе знать: я сильно захотел пить. 
 - Открой бачок, там есть вода, она отстоялась, можешь попить её, - посоветовал брат. 
 - А как же я буду пить её, здесь нет ни стакана, ни банки. 
 - А ты попробуй полакАть, как собачка. 
 - Не буду, как собачка, я хочу другой воды, - заскулил я. 
 - Как я тебе дам другой, разве что налить лужу под дверью, но тогда ты тоже будешь лакать, как собака. 
 - Хочу бутылочку с трубочкой! 
 - Трубочка! – громко воскликнул брат, - как же я не догадался, сейчас я тебе сделаю трубочку! – Он ушёл на кухню, а я замолчал на время, не хотелось плакать зря, когда тебя никто не слышит. – Вот, смотри, я тебе просовываю в щель согнутый конец трубочки, теперь втыкаю другой конец трубочки в бутылку, Отверстие вокруг замазываю жвачкой. Готово! Можешь встать на колени и тянуть воду из трубочки. 
 Я попробовал, у меня получилось, мне даже понравилось пить воду таким необычным способом, и я вытянул все пол-литра. Наступил вечер, мне предстояло ночевать в туалете, так как родители должны были вернуться завтра. Хорошо, что было лето, хорошо, что на полу был мягкий коврик, хорошо, что в нашем туалете было достаточно места, хорошо, что я был мал ростом, хотя, как все дети, мечтал поскорее вырасти. Я улёгся на полу, свернувшись калачиком, у меня осталось ещё достаточно места сбоку от унитаза, чтобы вытянуть ноги. Саша прочитал мне ещё пару сказок Андерсена, и я заснул. 
 Проснулся я рано, спать было неудобно; ноги постоянно натыкались на унитаз; коврик, по сравнению с кроватью, оказался не таким уж и мягким. Брат ещё, видимо, не проснулся. Я бы сейчас сам, без всяких напоминаний и капризов, умылся, и почистил зубы, если б не сидел тут взаперти. Вот тут я пожалел, что ванная и туалет у нас раздельные, а не совмещённые, как у нашей бабушки из России. Я бы мог покупаться, поплавать в ванной, а не сидеть бесконечно на этом унитазе. Но, с другой стороны, брат не мог бы воспользоваться ванной вместо туалета, а если сделать это в кухонной раковине-мойке – это вообще ни в какие ворота не лезет. Я сделал зарядку, командуя себе, как вчера: «Руки за голову, ноги вместе, раз – поворачиваем туловище влево…». Потом опять вспомнил стихи, которые мы учили в первом классе, и прочитал их наизусть, выразительно, не торопясь. Затем стал петь песни. Моё пение, наверно, разбудило брата. 
 - Доброе утро, братишка, - услышал я. – Что это такое с ним, до сих пор мы никогда не говорили друг другу «доброе утро». 
 - Привет. 
 Когда брат вышел из ванной, опять началось кормление бутербродами через щёлочку и питьё через трубочку. «Я бы сейчас и каши съел», - подумал я. После завтрака мы повторили все свои развлечения и занятия, которые у нас были вчера. Брат даже тетрадь с ручкой мне просунул, и мы играли «в школу». Я писал, пристроившись на крышке унитаза, а он через ту же щель получал мои работы и ставил оценки. 
 - Так прошло почти полдня. Саша сказал, что теперь он хочет в туалет по-тяжёлому. 
 - Можешь терпеть? – спросил я. 
 - Пока могу. 
 - Терпи, а мы пока что-нибудь придумаем. – Придумать смогли только то, что если Саше станет невмоготу, то придётся ему выйти из квартиры и попроситься в туалет к соседям. Но тогда придётся рассказать, как мы поссорились, а мне этого не хотелось, и я попросил брата потерпеть ещё. 
 Наконец раздался щелчок замочного ключа, дверь открылась, и в коридор вошли папа и мама. 
 - Ну, здравствуйте, как вы тут без нас? А где Виталик? 
 - Папа, скорее он уже вторые сутки сидит в туалете. 
 Снять дверь для папы особого труда не составило 
 - Ну, выходи, заключённый! Ты первый мальчик, который в семь лет посидел в камере, наказав сам себя. 
 Защёлку пришлось чинить, зато после этого я мог свободно открывать и закрывать её. Я с удовольствием ел разогретый борщ, хоть и позавчерашний, и свежие овощи, привезённые с дачи, и вообще у меня был отменный аппетит. С тех пор я не привередничал, и ел по утрам даже кашу. С братом мы стали меньше ссориться. Каждый день желаем друг другу доброго утра и делаем вместе зарядку. После этого случая брат мне всегда читал сказку перед сном, а папа сразу после этого купил мобильный телефон, тогда они только начали появляться и были большой редкостью. Сейчас думаю: наверно, хорошо, что его не было, благодаря этому, я многое понял. 

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 
Всемирный день телевидения  
Джанни Родари
 История с телевизором  

Как-то вечером синьор Веруччи возвращался с работы домой. Он был служащим и работал, если не ошибаюсь, на почте. Впрочем, он мог быть и зубным врачом и инженером… Мы можем представить его себе кем угодно. Можем представить его себе с усами? И с бородой? Прекрасно, значит, с усами и бородой. Попробуем вообразить теперь, как он одет, какая у него походка, как он говорит. Сейчас он что-то говорит про себя. Послушаем его тихонько.
– Домой, домой, наконец-то!… «Дом родной, приют счастливый, скромный, тихий, дорогой…» Не могу больше! Так устал! Целый день спешка, кругом столько народу, на улице толпа, сплошной поток машин… Сейчас приду, закрою дверь, дамы и господа, и – привет вам всем! Только я вас и видел! Переступлю порог своего дома, и весь мир останется там, за дверями… Хоть это я еще могу сделать… Вот так! Вот я наконец-то и один… Какая красота… И прежде всего – прочь этот галстук!… Теперь сбросим ботинки… Включим телевизор… И наконец сядем в кресло, положим ноги на скамеечку, возьмем сигарету… Ну вот, теперь мне хорошо! И самое главное – я наконец один! Я… А вы кто такая? Откуда вы тут взялись?
Синьору Веруччи мило улыбалась прехорошенькая синьорина. Мгновение назад ее еще не было в комнате, а теперь она сидела напротив него на диване и, улыбаясь, поправляла свои бусы.
– Не узнаёте? Я же диктор телевидения. Вы включили свой телевизор, и вот я здесь. Сейчас сообщу вам последние известия…
Синьор Веруччи возмутился:
– Имейте совесть! Вы же не на экране телевизора, как должно было бы быть, а в моем доме и сидите на моем диване…
– А какая, скажите вы мне, разница? Ведь когда я на экране телевизора, я все равно в вашем доме и все равно разговариваю с вами…
– Но как вы сюда попали? Я даже не заметил… Вы что же, вошли тайком от меня?
– Ну не стоит ломать над этим голову… Так вас интересуют последние известия или нет?
Синьор Веруччи смирился:
– Это, конечно, не совсем убедительно… Впрочем, как хотите…
Хорошенькая синьорина прочистила голос и начала:
– Итак: «По всей Англии продолжаются поиски опасного бандита, сбежавшего из тюрьмы „Ридинг“.
Комиссар полиции заявил, что, по его мнению, бандит скрывается в лесу…»
Тут синьор Веруччи услышал голос, который доносился не с экрана телевизора и не от дикторши, а откуда-то из-за его собственной спины. Голос произнес:
– Чепуха!
– А это кто еще? – подскочил синьор Веруччи.
– Да ведь это же бандит! – воскликнула дикторша, не двигаясь, однако, с места. – Смотрите, он прячется за вашим креслом.
– Чепуха! – повторил голос. – Так я вам и скажу, где прячусь…
Синьор Веруччи вскочил, посмотрел в сторону, откуда доносился голос, и вскипел:
– Да как вы смеете! И к тому же вооружен!! Бандит у меня в доме! С ума сойти!
– Но вы сами меня пригласили! – ответил бандит, выходя из своего укрытия.
– Я? Неплохо придумано! Чтобы я да стал приглашать бандита к себе в гости выпить рюмочку…
– Кстати, я не откажусь.
– От чего?
– От рюмочки.
– Да вы не просто бандит! Вы к тому же еще и наглец! Во-первых, я заявляю вам, что знать вас не знаю! Во-вторых, вы находитесь тут вопреки моему желанию! Вы, синьорина, свидетель.
– Нет, синьор Веруччи, – ответила дикторша, – я не могу быть свидетелем, как бы вам этого ни хотелось. Вы ведь сами включили телевизор…
– Ах, выходит и бандит…
– Да, разумеется, и он попал в ваш дом из телевизора, как и я.
– Короче, – сказал бандит, – вы угостите меня рюмочкой вина или нет?
– Пожалуйста, – ответил синьор Веруччи, – проходите, садитесь, располагайтесь, как у себя дома! Теперь мне уже ясно, что я тут никто. Это мой дом, но я здесь не хозяин. Дверь закрыта, окна тоже, но люди свободно входят сюда и делают здесь, что хотят…
– Как вы, однако, тянете с этой рюмкой, – заметил бандит.
– Ну, а мне продолжать новости? – спросила дикторша.
И синьор Веруччи ответил:
– А почему бы и нет? Мне даже интересно, чем закончится эта история.
И синьорина бесстрастным дикторским голосом стала читать:
– «Генерал Боло, комадующий семантическими войсками, заявил, что вновь начнет военные действия против республики Планавии и что война окончится не раньше Нового года».
– Это не совсем верно, – прервал ее какой-то голос, и дверь платяного шкафа с силой распахнулась.
Синьор Веруччи вздрогнул:
– Что? Ах, да, понял… Генерал Боло, не так ли? А что вы делали в моем шкафу?
– Вряд ли это заинтересует вас, – спокойно ответил генерал.
– И все же я бы хотел знать, – твердо продолжал синьор Веруччи. – Что вы там делали? Бомбы?… Бомбы в моем шкафу… В моей квартире! Но какое я имею отношение к вашей войне, хотел бы я знать?!
– Мое дело, дорогой синьор, – произнес генерал Боло, – командовать семантическими войсками и захватывать территорию Планавии, а не отвечать на ваши вопросы. Я пришел сказать синьорине, что мое заявление было передано неверно. Я выразился иначе! Я сказал так: «Война окончится до Нового года, потому что я уничтожу всех планавийцев, всех до одного, сотру с лица земли их города, превращу их страну в пустыню!»
Тут в разговор пожелал вмешаться бандит:
– Нет, вы только послушайте его! Какое рвение! Какие планы! А за мной, жалким воришкой, гоняются по всей Англии. Хотел бы я все-таки знать, кто же из нас двоих настоящий бандит?…
– А я, – закричал синьор Веруччи, – хотел бы знать, когда вы все уберетесь отсюда? А вы, милая синьорина, и вы, синьор бандит, и вы, синьор генерал!… Это мой дом, и я хочу остаться в нем один! Что вы делаете и что болтаете, меня совершенно не интересует. Но я найду на вас управу и выпровожу вас всех вон! Я вызову полицию и обвиню вас в том, что вы ворвались в мой дом. Вот так! Я позову и карабинеров, и регулировщиков уличного движения, и пожарных… Всех позову! Я хочу наконец понять, хозяин я в своем доме или нет… Я хочу наконец…
Но, по мере того как диктор телевидения продолжала читать последние известия, квартира синьора Веруччи, который намеревался спокойно отдохнуть, заполнялась самыми различными людьми. Тут оказались какие-то изнуренные от голода люди, замученные муштрой солдаты, выступающие с речами политические деятели, застрявшие в дорожной «пробке» автомобилисты, тренирующиеся спортсмены, бастующие рабочие и даже пилот, которому предстояло сбрасывать бомбы… Разноголосая речь, крики, шум, гвалт, пение и ругань на всех языках мира смешивались с ревом моторов, взрывами бомб и грохотом танков.
– Хватит! – закричал синьор Веруччи. – Это предательство! Насилие! Хватит! Хватит!
 
Первый конец
Внезапно раздался громкий звонок в дверь.
– Кто там?
– Откройте!
О, слава богу, это были карабинеры. Их вызвал сосед, обеспокоенный сильным шумом и взрывами в квартире синьора Веруччи.
– Ни с места! Руки вверх! Предъявите документы!
– Спасибо! – вздохнул синьор Веруччи, опускаясь на свой любимый диван. – Спасибо! Уведите их всех! Я никого не хочу видеть! Это все подозрительные люди.
– И синьорина?
– И она тоже! Она не_ имела никакого права приводить ко мне в дом всю эту свору.
– Согласен, синьор Веруччи, – сказал сержант карабинеров, – вы имеете полное право на свою личную жизнь. Я всех отправлю в тюрьму. Хотите, я приготовлю вам кофе?
– Спасибо. Я сам. Только без кофеина. Иначе не усну.
 
Второй конец
Вдруг… синьор Веруччи умолк. У него мелькнула одна очень неплохая мысль. Улыбаясь всем, кто с любопытством поглядывал на него, он тихонько приблизился к телевизору, и, убедившись, что никто не сумеет помешать ему, неожиданно резким движением выключил его.
Первой исчезла дикторша. За нею один за другим пропали бандит и генерал, певцы и атлеты, армии и народы. Как просто, не правда ли?
Достаточно выключить телевизор, и мир тут же исчезнет, останется за пределами нашего дома, вернет нам покой…
Оставшись победителем на поле боя, синьор Веруччи улыбнулся сам себе и закурил трубку.
 
Третий конец
Вдруг… синьор Веруччи замолчал.
Он понял?
Да, он понял.
Что?
Что недостаточно закрыть двери, чтобы отключиться от мира, от людей, от их горестей и проблем.
Что никто не сможет радоваться жизни, зная – а для этого достаточно включить телевизор, – что есть еще люди, которым плохо, которые страдают и умирают, далеко или близко, но на одной с нами Земле, а она у нас у всех одна, она – наш общий дом
 

437457_600.jpg

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Создайте аккаунт или войдите в него для комментирования

Вы должны быть пользователем, чтобы оставить комментарий

Создать аккаунт

Зарегистрируйтесь для получения аккаунта. Это просто!

Зарегистрировать аккаунт

Войти

Уже зарегистрированы? Войдите здесь.

Войти сейчас

×
×
  • Создать...

Важная информация

Чтобы сделать этот веб-сайт лучше, мы разместили cookies на вашем устройстве. Вы можете изменить свои настройки cookies, в противном случае мы будем считать, что вы согласны с этим. Условия использования