Искусство дидактическое.Львов-Рогачевский Василий Львович

[veronasunrise 0]

Об авторе:

(Львов - псевдоним, образованный от отчества) -- русский литературный критик и литературовед. С 1897 года - участник социал-демократического движения, с 1903 г. примыкал к меньшевикам. После 1917 г. отошел от политики, предпочтя литературную и научную деятельность.

 

Искусство свободное, чистое обычно противопоставляется искусству дидактическому. Искусство, свободное от какой-либо внешней дидактической цели, тем самым не является искусством бесцельным. Бесцельного искусства не может быть, ибо как бы свободен художник ни был, он всегда в своем творчестве исходит из некоей внутренней цели, из насущной потребности "отделаться стихами" от того "демона", который волнует, мучит воображение его иногда многие годы. Гете работал над Фаустом всю жизнь, Лермонтов над Демоном, Лев Толстой над образом Нехлюдова. Для художника работа над уяснением и выявлением образа -- это работа над самопознанием прежде всего. Он одержим целым рядом мучительных дум и образ является средством уяснения. Крамской о своей картине "Христос в Пустыне" говорил: "Уже пять лет неотступно он стоял предо мною; я должен был написать его, чтобы отделаться.....

Вы спрашиваете: могу ли я написать Христа?.. Совершил, может быть, профанацию, но не мог не написать. Должен был написать... не мог обойтись без того". Такие признания делали все художники. Они пишут, потому что не могут не писать. Они должны отделаться от того, что стоит перед ними неотступно, что, по выражению Тургенева, "намозолило" им глаза. Если в основе психологии творчества всегда лежит такая внутренняя цель, то искусства бесцельного, искусства для искусства, нет и не может быть. Но искусство, свободное от внешней дидактической цели, вполне возможно. А. П. Чехов принадлежал к таким свободным художникам. "Я боюсь тех, -- писал он, -- кто между строк ищет тенденции, кто хочет видеть меня непременно либералом или консерватором. Я не либерал, не консерватор, не постепеновец, не монах, не индифферентист. Я хотел бы быть свободным художником и только, и жалею, что Бог не дал мне силы, чтобы быть им". Чувство личной свободы он считал главным элементом творчества, и главным недостатком писаний Максима Горького считал внутреннюю связанность, когда все герои говорят "не просто, а нарочно", когда "написано, как диссертация". Но свободный от тенденции художник вовсе не должен быть индиферентным: тот же А. П. Чехов вовсе не проповедывал эстетства, тепличного треньканья, тенденциозного ухода из жизни, бегства от людей в башню с окнами цветными. В таком умышленном, явно тенденциозном закрывании глаз на жизнь во имя "искусства для искусства" свободы творческой нет. Здесь не автономия или независимость искусства, а его грубый сепаратизм, грубый разрыв с жизнью, обрекающий на бесплодность, опустошение и мертвенность. Часто о свободе искусства говорят самые тенденциозные писатели. Часто под флагом чистого искусства проносится весьма нечистая тенденция, стремление спрятаться от проклятых вопросов действительности и современности. И если поэт-гражданин Некрасов говорил: "От ликующих, праздно болтающих, обагряющих руки в крови", уведи меня в стан погибающих за великое дело любви", -- то антиобщественник говорит: "уведи меня в стан ликующих". Во имя чистого искусства часто закрывают глаза на страдания миллионов и предпочитают изображать пир горсточки счастливцев в венках из плюща, за чашами, наполненными до краев вином. Но почему изображение нищеты -- это тенденциозное искусство, а изображение роскоши -- искусство чистое? У каждого художника можно наблюдать бессознательный уклон в сторону определенных групп с их интересами и вкусами. Сплошь и рядом, выступая под знаменем чистого искусства и нападая на искусство несвободное, художник борется с мировоззрением, идеологией и вкусами враждебной социальной группы. Искусство, как бы ни называли его "чистым", свободным, бесцельным или наоборот дидактическим, тенденциозным, всегда является отражением общественной жизни, и то искусство, которое во что бы то ни стало стремится стать "чистым", отражает лишь общественный индиферентизм и причины этого индиферентизма коренятся в общественных условиях. Но относясь весьма осторожно к проповеди чистого искусства, надо признать, что один и тот же художник может ставить перед собою внешнюю цель или не ставить. Толстой мог написать чисто художественное произведение "Хаджи Мурат" или явно дидактическую повесть "Ходите в свете". Но дидактизм, поучение не должны вытеснять силу художественной изобразительности и живую связь образов, не должны сводить образ к положению простого примера, простой иллюстрации к отвлеченным мыслям. При пересмотре повести "Ходите в свете" Льву Толстому бросилось в глаза чрезмерная пространность отвлеченных споров в произведении, первоначально задуманном в художественной форме, и он сделал выпуски в "Рассуждениях христианина". Еще позднее он опять перечитал всю вещь, почувствовал, что она вообще не удалась по форме, не представляя из себя ни чисто художественного произведения, ни строго теоретического рассуждения, а являясь нежелательным смешением того и другого вместе. Тогда он и решил вовсе не включать этой работы в число своих литературных произведений. Таким образом, вполне законно желание художника преследовать в своем произведении внешнюю дидактическую цель, если художник всецело захвачен желанием подействовать, ударить по сердцам, изменить представление людей. Но, преследуя внешнюю цель, писатель должен оставаться художником, не покидающим мир образов. Иначе у него получится трактат, диссертация, а не художественное произведение дидактического характера. В книге А. Потебни "Из записок по теории словесности" мы читаем: "Если кто-либо решил заранее доказать или внушить нечто и таким образом сознательно стремится к определенной цели и доказывает примером, из которого вытекает только то, что имело быть доказано, то он прозаик, ученый, моралист, проповедник, пророк, но не художник. Если он, выбрав пример, находит удовольствие в его изображении, то неизбежно пример будет говорить больше того или вовсе не то, что предположено. Таким образом, под влиянием натуры художника дидактическая цель явится чем-то второстепенным, поэтическое дидактическое произведение удалится от прозы и приблизится к чисто поэтическим произведениям. Таким образом, по присутствию или отсутствию внешней сознательной цели поэзия делится на дидактическую в обширном смысле и просто поэзию. Чтобы быть дидактиком и в то же время поэтом, нужно обладать любовью к истине, не допускающей искажения примера в угоду тому, что им должно быть доказано. Под этим условием дидактическая поэзия равноценна с чистою. Достоинство дидактической поэзии зависит также от того, что ею должно быть доказано" (стр. 84).

Можно ли требовать от художника того, чтобы он был свободен от внешних целей или, наоборот, учительствовал?

"Задачи истинной эстетики -- писал Белинский в статье о Державине -- не в том, чтобы решить, чем должно быть искусство, а в том, чтобы определить, что такое искусство". Обнаруживая связь искусства с общественной жизнью и объясняя эту последнюю с материалистической точки зрения, мы ставим дидактическое и чистое искусство в зависимость от общественного отпечатка данной эпохи. Проповедник социальности В. Г. Белинский в 30-е годы был горячим сторонником теории "искусства для искусства", и, нападая на Шиллера, превозносил чистое искусство, свободное от всякой рефлексии. А в 1847 г. он пишет свое знаменитое письмо В. П. Боткину: "Ты, Васенька, -- читаем мы, -- сибарит, сластена -- тебе, вишь, давай поэзии, да художества -- тогда ты будешь смаковать и чмокать губами. А мне поэзии и художественности нужно не больше, как настолько, чтобы повесть была истинна, т.-е. не впадала в аллегорию или не отзывалась диссертациею. Для меня -- дело в деле. Главное, чтобы она вызывала вопросы, производила на общество нравственное впечатление. Если она достигает этой цели и вовсе без поэзии и творчества, -- она для меня тем не менее интересна, и я ее не читаю -- "пожираю" (т. III, стр. 324, Письма Белинского). Здесь перед нами накануне революции 1878 г. не эстет, а просветитель развивает просветительски-утилитарный взгляд на искусство и за его словами чувствуется веяние новой эпохи и влияние новой среды.

Стихотворение А. С. Пушкина "Поэт и Чернь", где говорится, что жрецы-поэты созданы "для звуков сладких и молитв", написано в эпоху николаевщины после разгрома движения декабристов, а ответное стихотворение Н. А. Некрасова "Поэт и Гражданин", призывавшее поэта-гражданина "идти в огонь за честь отчизны, за убежденье, за любовь", создано в 56 г. после разгрома Севастополя и Николевской системы. "Ты знаешь сам, какое время наступило" -- говорил гражданин поэту, захваченному духом времени и влиянием разночинной среды. Тот же свободный художник И. Тургенев в своей Пушкинской речи в 1880 году должен был признать, что в конце 30-х годов для общественной жизни понадобилась метла. Поэта-жреца Пушкина оттесняет на задний план еще при жизни Пушкина поэт-глашатай Гоголь. "Искусство, завоевавшее творениями Пушкина право гражданства, несомненность своего существования, язык, им созданный, -- стало служить другим началам, столь же необходимым в общественном устроении" (том XII стр. 339 соч. Тургенева). Свободный от дидактических целей А. П. Чехов пишет в 1892 году замечательное письмо Суворину, в котором делает признание ценное, характерное для художника безнародной эпохи, эпохи безвременья, эпохи бездорожья, эпохи, когда погибло геройское поколение, охваченное идеями народничества: "У нас нет чего-то, это справедливо и это значит, что поднимите подол нашей музе -- и вы увидите там плоское место. Вспомните, что писатели, которых мы называем вечными или просто хорошими и которые пьянят нас, имеют один общий и весьма важный признак. Они куда-то идут, и вас зовут туда же, и вы чувствуете, не умом, а всем своим существом, что у них есть какая-то цель, как у тени отца Гамлета, которая не даром приходила и тревожила воображение. У одних, смотря по калибру, цели ближайшие -- крепостное право, освобождение родины, политика, красота или просто водка, как у Дениса Давыдова, у других цели отдаленные -- бог, загробная жизнь, счастье человечества и т. п. Лучшие из них -- реальны, и пишут жизнь такою, какая она есть. Но оттого, что каждая строчка пропитана, как соком, сознанием цели, вы кроме жизни, какая есть, чувствуете еще ту жизнь, какая должна быть, и это пленяет вас. А мы? Мы пишем жизнь такою, какая она есть, а дальше -- ни тпру, ни ну... Дальше хоть плетьями нас стегайте, у нас нет ни ближайших, ни отдаленных целей, и в нашей душе хоть шаром покати" (том IV, письма А. Чехова, стр. 153--154). Хмурый А. Чехов с великой скорбью причислил себя и своих современников "к артели восьмидесятников". Здесь отсутствие цели определенно объяснялось общественными условиями.

В эпоху революции 1917--22 года в русской литературе столкнулись две группы художников: одни, захваченные всецело идеей новой социалистической, рабоче-крестьянской России, подчеркивали в своем творчестве дидактизм или идеологизм, другие, опустошенные душевно, отстаивали формализм, эстетство, отсутствие внешней цели в искусстве. Шла страстная борьба, которая выходила часто за пределы литературного спора. За спором литераторов шла непримиримая борьба разных социальных слоев. В этом споре каждая группа переходила в крайность. Спор о чистом искусстве и искусстве дидактическом ведется на протяжении всей истории русской литературы и всегда оценивать аргументацию и уяснять смысл этого спора необходимо при свете историзма.

[SkyAdmiral 0]

Спасибо за статью было интересно почитать). Ни когда не чувствовал себя художником, только мальчишкой, которому интересно играть в игру под названием искусство.