Jump to content

All Activity

This stream auto-updates     

  1. Last week
  2. Alex Wer Graf
    Лес. Вид справа
  3. Chanda
    СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 19 ноября - Всемирный день туалета Татьяна Бурлак Как я жил в туалете... В детстве я был страшно упрямый. Упрямился по любому поводу, что бы родители мне ни говорили, всегда отвечал «не хочу» и старался сделать всё наоборот. Я не хотел есть суп и манную кашу, убегал из-за стола, если меня начинали кормить «за маму, за бабушку и за тётю». Я не хотел идти на прогулку, когда светило солнце и рвался на улицу, когда шёл дождь. Не хотел ложиться вовремя спать и засыпал у телевизора, всегда брал вещи, которые мне не позволяли трогать, и часто ломал их. Я дрался со своим старшим братом, мне всегда казалось, что родители его больше любят, и, может быть, таким способом старался обратить на себя внимание. Мне было тогда лет семь, я закончил первый класс. Однажды мои родители собрались на дачу и хотели взять меня с собой, а брат должен был остаться дома, ему нужно было сдать в библиотеку учебники. Я, конечно, немедленно заупрямился и захотел остаться дома, предвкушая себе пожить два дня свободной жизнью: ешь, что хочешь, можно целый день одни чипсы, смотри по телевизору, что хочешь, или играй на улице с кем хочешь и сколько хочешь. Родители уступили, и, наказав брату присматривать за мной и кормить меня вовремя, они уехали, обещая поскорее справиться с огородом. Папа и мама уехали, когда мы ещё спали. Когда мы проснулись, брат пошёл на кухню, мама велела ему разогреть вчерашнюю кашу, а я с утра включил мультики и устроился в кресле перед телеком. Мультики я мог смотреть целый день и все подряд. И почему мама говорит, что мультфильмы бывают злые, и что нельзя смотреть всё подряд. Когда я смотрю истории, в которых робот разбрасывает всех людей и становится победителем, мне самому хочется стать таким же сильным, как он, и заставить всех себе подчиняться. Только я начал смотреть, как робот расправился с воспитательницей в детском садике и начал наступать на перепуганных ребятишек, Саша позвал меня завтракать. Я стал отмахиваться, сказал, что досмотрю мультик. Брат рассердился, заявил, что не намерен потакать моим капризам, как мама, что каша остынет, и он не будет подогревать её ещё раз, и потянул меня за руку. - Отвяжись, - сказал я, - вообще не буду есть твою противную кашу. После этого я побежал на кухню, открыл шкаф, взял пакет чипсов, которые мама купила нам на двоих и сказала, чтобы мы их съели между завтраком и обедом. Саша погнался за мной, но я заскочил в туалет, по пути успев включить свет, и закрыл дверь на защёлку. Сев на закрытый унитаз, я радовался, что оказался в недосягаемом месте и кричал: - Попробуй достать! Иди и сам ешь свою кашу. - Ну и сиди в туалете хоть до завтрашнего дня, - сказал брат и щёлкнул выключателем. В темноте сидеть было не очень-то приятно, но я в ответ как можно громче захрустел чипсами. Так я наслаждался победой, пока не съел полпачки чипсов. Пакет был большой, рассчитанный на двоих, я не мог всё осилить, но и отдавать брату, мне не хотелось: это всё-таки поражение. Решил спрятать чипсы здесь же, на полочке над унитазом. Делать мне в туалете больше было нечего, и я стал открывать дверь. Но задвижка не поддавалась. Как я ни пыхтел и ни сопел, она не хотела сдвигаться с места. Я снова уселся на сидение. «Вот я отдохну немного и тогда открою», - подумал я. Мне не хотелось показывать брату, что не могу открыть дверь. Я её закрыл в первый раз, мама мне запрещала делать это, потому что защёлка закрывалась туго. Я посидел ещё и снова принялся за задвижку, она как будто приклеилась. Саша, почувствовав, что я довольно долго сижу в туалете, поддразнивал: - Ну что, выйти слабо? И долго ты ещё там сидеть думаешь? Тебя прохватило от чипсов, которые ты слопал? Не можешь отойти от унитаза? Сиди, сиди, там тебе весело. - И нарочно громко включил телевизор. Я повторил свою попытку открыть дверь, но не тут-то было. Всё, попал в ловушку. Взаперти я находился уже минут сорок. Саша уже тоже забеспокоился, он подошёл к двери, начал переговоры: - Ну, хватит, вылезай из туалета, не нужны мне твои чипсы, ешь сам всю пачку, и кашей я тебя кормить не буду. Иди, смотри телевизор, хочешь, я включу мультики? - Не надо, я буду сидеть здесь! – сказал я упрямо, а что ещё мне оставалось делать? Брат включил мне свет и ушёл к телевизору. - Сидеть было скучно, делать было нечего, я стал петь песни, которые я знал к тому времени. Когда все песни у меня закончились, я стал декламировать стихи, но их тоже надолго не хватило. Потом я обнаружил газету, прочитал громко все заголовки, начал читать одну из статей, но это было неинтересно, к тому же я ничего не понял, да и читать такой мелкий шрифт мне до сих пор не приходилось После этого я сел на унитаз, мне стало так жалко себя, что я стал потихоньку плакать, от этого жалость ещё больше усиливалась, плач мой всё усиливался и превратился в протяжный вой. Саша подошёл к двери: - Ты чего плачешь? - Я не могу открыть дверь. - Не можешь открыть? Что же делать? А давай, я буду прижимать её снаружи, а ты попробуй открыть. Он изо всех сил навалился на дверь, но как я ни старался, дверь не открывалась. - Ничего не получается. Хорошо, если бы был молоток, я бы постучал по защёлке в обратную сторону, она бы и открылась. - Это мысль, я принесу молоток, попробуем просунуть его под дверью. Саша отыскал молоток, но просунуть его в щель под дверью не удалось. - Придётся тебе ждать, когда родители вернутся. От такой очевидной перспективы я снова завыл. Вот если бы у папы был мобильный телефон, мы могли бы позвонить ему, но он таки не успел его купить. Мой вой становился всё громче. - Давай, я тебе книжку почитаю. - Да-да-да-вай, - заикаясь и размазывая слёзы по щекам, проскулил я. - Саша принёс толстый том Андерсена и уселся на стуле перед туалетом читать мне сказки, хотя ему надо было идти в библиотеку. Это меня немного отвлекло, но постепенно тоска снова овладела мной. После третьей сказки я заявил, что не хочу больше слушать. - Давай, теперь ты будешь читать, а я буду слушать. - А что я буду читать? - А я тебе просуну твои тоненькие книжечки в щель снизу. Так и сделали, некоторые книжки потолще не пролазили, и их пришлось раскрыть посередине. Я прочитал несколько книг. Настало время обеда, я заявил, что хочу есть. - А у тебя чипсов не осталось? - Остались! – обрадовался я, достал чипсы и захрустел ими. Брат пошёл на кухню, разогрел себе борщ. Никогда ещё запах борща, доносящийся с кухни, не вызывал у меня такой аппетит. Чипсами я не наелся, но о еде больше не говорил. После этого брат предложил мне сделать зарядку. Он придумывал упражнения и отдавал команды: «Руки вперёд, ноги на ширине плеч, раз – присесть, два – встать…». Потом предложил командовать мне, у меня это плохо получалось, но, в конце концов, я научился. Потом мы играли в города, брат подсказывал мне, потому что городов я знал немного. После этого стали играть в крестики-нолики, просовывая листочек каждый раз под дверь. Я мухлевал, ставил себе больше домиков, чем положено, брат ведь не видел, но он ничего не говорил. Затем мы стали играть в кораблик и капитана. Я как будто тонул на корабле, а брат спасал меня. Неожиданно брат крикнул: - А теперь ты спасай меня, я хочу в туалет. Как же мне было спасти его, я посоветовал ему поставить стул в ванной перед раковиной, сделать «пи-пи» в раковину и смыть, как когда-то мама делала со мной, когда я ещё не ходил в туалет самостоятельно, и под руками не оказывалось горшка. Мой совет спас его. Когда я снова проголодался, брат долго думал, как же накормить меня. Он пошёл на кухню и порезал хлеб тоненько-тоненько, кусочки аж просвечивали, потом так же порезал колбасу и кусочки сыра. Затем разложил их по отдельности на газете, предварительно просунув конец её под дверью и сказал: - Тяни! Таким образом, я получил бутерброды в разобранном виде. Они мне показались вкуснее, чем обычно. «Дурак, - думал я, - что я нашёл в этих чипсах!» До вечера мы успели прочитать все мои книжки, которые удалось просунуть в дверь, половину сказок Андерсена. Столько много я не прочитал бы за целое лето! Солёные сыр и колбаса дали о себе знать: я сильно захотел пить. - Открой бачок, там есть вода, она отстоялась, можешь попить её, - посоветовал брат. - А как же я буду пить её, здесь нет ни стакана, ни банки. - А ты попробуй полакАть, как собачка. - Не буду, как собачка, я хочу другой воды, - заскулил я. - Как я тебе дам другой, разве что налить лужу под дверью, но тогда ты тоже будешь лакать, как собака. - Хочу бутылочку с трубочкой! - Трубочка! – громко воскликнул брат, - как же я не догадался, сейчас я тебе сделаю трубочку! – Он ушёл на кухню, а я замолчал на время, не хотелось плакать зря, когда тебя никто не слышит. – Вот, смотри, я тебе просовываю в щель согнутый конец трубочки, теперь втыкаю другой конец трубочки в бутылку, Отверстие вокруг замазываю жвачкой. Готово! Можешь встать на колени и тянуть воду из трубочки. Я попробовал, у меня получилось, мне даже понравилось пить воду таким необычным способом, и я вытянул все пол-литра. Наступил вечер, мне предстояло ночевать в туалете, так как родители должны были вернуться завтра. Хорошо, что было лето, хорошо, что на полу был мягкий коврик, хорошо, что в нашем туалете было достаточно места, хорошо, что я был мал ростом, хотя, как все дети, мечтал поскорее вырасти. Я улёгся на полу, свернувшись калачиком, у меня осталось ещё достаточно места сбоку от унитаза, чтобы вытянуть ноги. Саша прочитал мне ещё пару сказок Андерсена, и я заснул. Проснулся я рано, спать было неудобно; ноги постоянно натыкались на унитаз; коврик, по сравнению с кроватью, оказался не таким уж и мягким. Брат ещё, видимо, не проснулся. Я бы сейчас сам, без всяких напоминаний и капризов, умылся, и почистил зубы, если б не сидел тут взаперти. Вот тут я пожалел, что ванная и туалет у нас раздельные, а не совмещённые, как у нашей бабушки из России. Я бы мог покупаться, поплавать в ванной, а не сидеть бесконечно на этом унитазе. Но, с другой стороны, брат не мог бы воспользоваться ванной вместо туалета, а если сделать это в кухонной раковине-мойке – это вообще ни в какие ворота не лезет. Я сделал зарядку, командуя себе, как вчера: «Руки за голову, ноги вместе, раз – поворачиваем туловище влево…». Потом опять вспомнил стихи, которые мы учили в первом классе, и прочитал их наизусть, выразительно, не торопясь. Затем стал петь песни. Моё пение, наверно, разбудило брата. - Доброе утро, братишка, - услышал я. – Что это такое с ним, до сих пор мы никогда не говорили друг другу «доброе утро». - Привет. Когда брат вышел из ванной, опять началось кормление бутербродами через щёлочку и питьё через трубочку. «Я бы сейчас и каши съел», - подумал я. После завтрака мы повторили все свои развлечения и занятия, которые у нас были вчера. Брат даже тетрадь с ручкой мне просунул, и мы играли «в школу». Я писал, пристроившись на крышке унитаза, а он через ту же щель получал мои работы и ставил оценки. - Так прошло почти полдня. Саша сказал, что теперь он хочет в туалет по-тяжёлому. - Можешь терпеть? – спросил я. - Пока могу. - Терпи, а мы пока что-нибудь придумаем. – Придумать смогли только то, что если Саше станет невмоготу, то придётся ему выйти из квартиры и попроситься в туалет к соседям. Но тогда придётся рассказать, как мы поссорились, а мне этого не хотелось, и я попросил брата потерпеть ещё. Наконец раздался щелчок замочного ключа, дверь открылась, и в коридор вошли папа и мама. - Ну, здравствуйте, как вы тут без нас? А где Виталик? - Папа, скорее он уже вторые сутки сидит в туалете. Снять дверь для папы особого труда не составило - Ну, выходи, заключённый! Ты первый мальчик, который в семь лет посидел в камере, наказав сам себя. Защёлку пришлось чинить, зато после этого я мог свободно открывать и закрывать её. Я с удовольствием ел разогретый борщ, хоть и позавчерашний, и свежие овощи, привезённые с дачи, и вообще у меня был отменный аппетит. С тех пор я не привередничал, и ел по утрам даже кашу. С братом мы стали меньше ссориться. Каждый день желаем друг другу доброго утра и делаем вместе зарядку. После этого случая брат мне всегда читал сказку перед сном, а папа сразу после этого купил мобильный телефон, тогда они только начали появляться и были большой редкостью. Сейчас думаю: наверно, хорошо, что его не было, благодаря этому, я многое понял.
  4. Chanda
  5. Alex Wer Graf
    Лес
  6. Chanda
    СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 14 ноября - День святых Косьмы и Дамиана. "Курячьи именины" Вольная птица воробей и домашняя птица курица Афганская сказка Было или не было, разговорились как-то воробей и курица. Воробей сидел на каменной ограде, а курица прохаживалась внизу. — Послушай, тебе не надоело всё ходить да клевать?- спросил воробей.- Ведь ты летать разучилась. — Неправда! — обиделась курица. Она изо всех сил замахала крыльями и взгромоздилась на ограду.- А вот ты скажи: не надоело тебе всё летать да прыгать? Живи в курятнике. Хозяйка будет подсыпать зерно в твою кормушку- клюй, не зная забот, пока не разъешься с курицу. Правда, из тебя могут сварить суп, но ведь это бывает не чаще, чем раз в жизни. Можно и потерпеть!.. Тут подул сильный ветер. Курица, как ни держалась за ограду, всё-таки слетела вниз. А воробей расправил крылышки, полетал вокруг да и снова сел на ограду. — Теперь видишь,- сказал он,- ты большая и сильная, но надеешься в жизни только на кормушку. Вот и в полёте ты хотела опереться на каменную стену. А я опираюсь только на свои крылья и в жизни сам себе опора.
  7. Earlier
  8. DrUzi

    Веду свой сайт по УЗИ 

  9. DrUzi DrUzi joined the community
  10. Chanda
    СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 12 ноября - Зиновий-синичник, синичкин день Л. Семаго Синичьи колокольчики Было уже несколько таких дней, когда всем казалось, что жизнь зимы висит на волоске. Теплый ветерок, сырой туман или дождичек, яркое солнце в разрывах серых туч сами по себе почти ничего не изменяли: оттепель как оттепель, если бы не звонкие синичьи колокольчики. На тихой лесной опушке и на самом шумном городском перекрестке пели большие синицы, словно поторапливая солнце: мы, мол, тебе песню, ты нам капель. Больше меняться не на что, потому что, как капель, проста песня синицы. Всего две ноты, но слушать ее можно бесконечно. Она так знакома, что ее легко передать звуками нашей речи, только каждый переводит по-своему, кому как послышалось. Проста песенка, но ее охотно перенимают те незаурядные пересмешники, которые не всё собирают, что услышат. Первая синичья песня — это и выражение птичьего настроения, и приглашение будущей подруги, но еще не заявление прав на территорию, потому что для дома надо выбрать такое место, где и гнездо будет из чего построить, и птенцов обоих выводков можно выкормить. Ну, птенцов-то выкормить теперь не задача не только в лесу, но и в большом городе, а вот гнездо по всем родовым правилам не везде построишь. Зяблику проще, он даже одной ватой научился обходиться, хотя это вовсе не гнездовой материал. А синица, хотя и устраивается всегда в каком-то укрытии, должна иметь для гнезда прежде всего сухой, зеленый мох, который можно нащипать с подножий лесных деревьев, какую-никакую шерсть оленью, коровью, конскую — и несколько перышек. Главное, пожалуй, мох, потому что, где бы я ни находил синичьи гнезда — во всевозможных дуплах, искусственных гнездовьях, в железных трубах оград, врытых вместо столбов, в отбеленном дождями лосином черепе, лежащем в траве, в ящике для рубильника, в треснувшей крынке, в сорочьем гнезде и других местах, высоко и низко, почти недоступные и разоренные в первые же дни, ранние и поздние, у старых птиц и у строивших впервые, в тесном жилье и в сверхпросторном, — всегда почти наполовину, а то и больше гнездо было построено из зеленого мха. А вот мох-то как раз совсем вывелся в городе. Раньше кирпичи на садовой дорожке были наполовину зелеными от его бархатистого налета, рос мох на крышах домов и сараев. Теперь и пятнышка не увидишь. Но все-таки поселились синицы в городе и, изменив своей родовой привычке, стали строить гнезда без мха. Намостят сначала сухих травинок, а сверху устелят собачьей шерстью, собрав ее по волоску на улицах и дворах. Так вот и создалась настоящая городская популяция больших синиц, которые живут в городе весь год, безвылетно. Синица не любит высоты. И гнездится пониже, и летает невысоко, стараясь не подниматься выше деревьев, и кормится всегда в нижних ярусах леса. На то есть свои причины: она высоту быстро набрать не может, и летит как-то неуверенно, и скорость у нее мала. С таким «мастерством» лучше к кустам держаться поближе. И ночевать, как и дятлы, синица под открытым небом не любит. Каждая из стайки подыщет себе какое-нибудь укрытие, где и потеплее и сверху никто сонную не сцапает. Хотя для этой птицы первый враг не сова, не ястреб, не куница, а, скорее всего, лесные мыши (особенно здоровая желтогорлая мышь с лимонно-желтым пятном на груди) — первые разорители синичьих гнезд, да еще симпатичный лесной зверек — соня. С осени синицы кочуют небольшими группками, может быть, даже семьями. Зимой не редкость синицы-одиночки, а чем ближе весна, тем больше птиц собирается вместе. Сначала десятками, потом сотнями синицы, как самые настоящие перелетные птицы, начинают возвращаться к местам, покинутым осенью. Для таких посредственных летунов даже сотня километров пути настоящий подвиг. Отступает зима, и вместе с ней улетают синицы. Среди птиц, которые давно оценили выгоду проводить зиму возле человека, одной из первых была синица. И одной из первых именно ей предложил человек бескорыстную помощь: лишь бы до весны дожила, а там пусть занимается чем угодно. Хотя хочется, чтобы и на лето осталась рядом парочка, потому что дела синичьи заслуживают благодарности: мы многим обязаны этой птице как защитнику леса и сада, а не только как первому предвесеннему певцу. Знакомым стал синичий голос, которым птица словно собственное название повторяет без конца и без счета: «си-ни-ца, синь-птица, си-ни-ца…» Это ее сигнальная песня, потому что у большой синицы песенка, которую она изредка поет для себя,— негромкое, неторопливое щебетание. Не совсем лишена синица дара пересмешничества, только использует его весьма и весьма редко. Однажды возле усадьбы Воронежского заповедника встретилась нам стайка синиц. Я ради таких встреч всегда ношу семечки в карманах. Посыпал я им на пенек и прошел мимо, но только первые взяли по семечку, как раздался крик рассерженного поползня. Но на пенек спрыгнул с дерева не поползень, а такая же синица, которая не торопясь выбрала лучшее семечко и, еще раз крикнув чужим голосом, уступила место другим. У нее и по-синичьи получалось неплохо, но, чтобы отогнать своих от корма, она снова подавала команду, как поползень. И ухватки у нее тоже были как у поползня. Создалось впечатление, что родилась она и выросла в дупле у поползней, а не у собственных родителей. Другие птицы из этой стайки то и дело ссорились друг с другом, но этой никто и не думал прекословить. А после того как синицы стали жить в городе, не раз слышал я от них перед концом зимы воробьиное чимканье, но только исполняемое по-синичьи. Как звонкие колокольчики, звучат синичьи голоса. И чем больше возвращает день светлого времени, чем ярче еще невысокое солнце, тем все дольше, все увереннее, в полный голос поют большие синицы, вселяя уверенность в то, что не обрести уже зиме прежней власти.
  11. shivpatil

    Learn Digital Marketing course in Aurangabad that makes you an expert marketer with in-depth knowledge of Search Engine Optimization and Social Media Optimization.

    digital marketing courses in aurangabad

  12. Katerina5

    На сайте http://sportlife.bet/fonbet/ сейчас стало играть максимально комфортно.

    Стало макисмально просто получить клубную карту, с которой можно играть в свое удовольствие, без ограничений.

     

    БОНУС казино1.jpg

  13. Katerina5

    Мир меняется к лучшему

    фортунаs.png

  14. Alex Wer Graf
  15. Chanda
    Разговор Сказка ашанти Это случилось недалеко от города Аккры, на северном берегу Гвинейского залива, в небольшой деревеньке. Пришел однажды крестьянин на свое поле накопать немного ямса, чтобы продать его на базаре. А пока он копал, один из клубней ямса вдруг сказал ему: — Наконец-то ты явился! Полоть меня никогда не полол, а теперь пришел с мотыгой?! Убирайся прочь и не трогай меня! Удивился крестьянин, огляделся вокруг и увидел корову. Та, как всегда, жевала жвачку и смотрела на хозяина как ни в чем не бывало. — Ты мне сейчас что-нибудь сказала? — спросил ее крестьянин. Корова молча продолжала жевать, но тут заговорила собака. — Это не корова разговаривала с тобой,— сказала собака,— а ямс! Послушай, что говорит тебе ямс: «Не трогай меня!» Крестьянин рассердился, потому что собака никогда до сих пор ни с кем не разговаривала, да еще таким тоном! Он взял нож и срезал ветку с пальмового дерева, чтобы наказать собаку. Но тут пальма сказала ему: — Положи ветку! Совсем растерялся крестьянин и хотел бросить ветку, но пальмовая ветка добавила: — Положи меня осторожно! Он бережно положил ветку на камень, а камень сказал: — Эй, ты! Убери-ка ветку! Это было уж слишком! Испуганный крестьянин со всех ног бросился бежать обратно в деревню. По дороге он повстречал рыбака. Рыбак нес на голове сеть. — Что ты так торопишься? — спросил рыбак крестьянина. — Мой ямс,— отвечал крестьянин,— сказал мне: «Не трогай меня!» Потом собака сказала: «Послушай, что тебе говорит ямс!» А когда я хотел ударить собаку пальмовой веткой, дерево сказало: «Положи ветку на землю!» А пальмовая ветка сказала: «Положи осторожно!» Камень же сказал: «Убери-ка ветку!» — И это все? — удивился рыбак.— Чего же ты так испугался? — Погоди! — сказала рыбачья сеть.— А убрал он ветку с камня? — Что-о-о? — испуганно закричал рыбак. Он бросил сеть на землю и побежал стремглав за крестьянином. Так и бежали они по дороге, пока не повстречали ткача со свертком ткани на голове. — Куда вы так мчитесь? — спросил их ткач. — Мой ямс сказал мне: «Не трогай меня!» — отвечал крестьянин. А собака сказала: «Послушай, что говорит тебе ямс!» Дерево сказало: «Положи ветку на землю!» Ветка сказала: «Положи осторожно!» А камень сказал: «Убери-ка ветку!» — И тогда,— подхватил рыбак,— тогда моя сеть сказала: «А убрал он ветку с камня?» — Ну что здесь такого? — спокойно заметил ткач.— Стоит из-за этого так волноваться! Не вижу причины. — Как бы не так! — сказал сверток с тканью.— Если бы ты сам это слышал, ты бы тоже побежал без оглядки! — Что-о-о? — закричал перепуганный ткач. Он бросил сверток посреди дороги и побежал за рыбаком и крестьянином. Запыхавшись, прибежали они. к реке и увидели купавшегося там человека. — Уж не гонитесь ли вы за газелью? — спросил он. И первый из них сказал, задыхаясь: — Мой яме сказал мне: «Не трогай меня!» Собака сказала: «Послушай, что говорит тебе ямс!» А когда я хотел срезать ветку с дерева, дерево сказало: «Положи ветку на землю!» Ветка же сказала: «Положи осторожно!» А камень сказал: «Убери-ка ветку!» Рыбак едва выговорил: — А моя сеть сказала: «Убрал ли он ветку с камня?» — Моя ткань сказала: «Ты бы тоже побежал без оглядки!»,— еле выдохнул ткач. — Из-за этого вы так сломя голову несетесь? — подзадорил их купальщик. — Еще бы! — сказала речка.— Если бы ты сам это- слышал, ты небось еще не так побежал бы! — Что-о-о? — закричал купальщик. Он выскочил из воды и голый помчался вслед за ткачом, рыбаком и крестьянином. Так, стремглав, перегоняя друг друга, пронеслись они, на удивление всем, по главной улице деревни и прибежали наконец к дому вождя. Слуги вынесли на улицу стул, вождь вышел, важно уселся на него и приготовился слушать их жалобы. И вот они начали рассказывать вождю свои горести. — Пошел я в поле выкопать немного ямса,— начал крестьянин, размахивая руками.— И тут все вокруг стало вдруг разговаривать. Мой ямс сказал мне: «Не трогай меня!» Собака сказала: «Послушай, что говорит тебе ямс!» Дерево сказало: «Положи ветку на землю!» Ветка сказала: «Положи осторожно!» А камень сказал: «Убери-ка ветку!» — А моя сеть,— вступил в разговор рыбак,— сказала: «Убрал ли он ветку с камня?» — Моя ткань,—-добавил ткач,— сказала: «Ты бы тоже побежал без оглядки!» — То же самое сказала и река! — буркнул купальщик. Вождь выслушал их терпеливо и нахмурился. — Поистине невероятная история! — воскликнул он наконец.— Думаю, будет лучше, если каждый из вас вернется домой и займется своим делом! Пока я не наказал вас за нарушение порядка и спокойствия. И они пошли домой. Вождь посмотрел им вслед и укоризненно покачал головой: — И такая глупость может всех взбаламутить?! — Невероятно! Не правда ли? — сказал вдруг стул вождя.— Подумать только — говорящий ямс!
  16. Alex Wer Graf
    Миха
  17. Chanda
    СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 1 ноября - Международный день вегетарианца Своим умом Индийская сказка Жили старик со старухой. Детей у них не было. Жилось им скучно, и они постоянно жаловались на свою судьбу. Однажды они сидели на своем огороде, где на грядках росли тыквы. — Эх, был бы у нас сынок… — произнес старик. И вдруг одна тыква скатилась с грядки и подкатилась к старику со старухой: — А чем я вам не сынок? Посмотрел старик, удивился. Виданное ли дело, чтобы тыква заговорила человечьим голосом! Да только вдруг радостно ему стало, как будто и впрямь родного сына увидел. Взяли старик со старухой сына-тыкву к себе домой и стали жить вместе. Старик и старуха по целым дням в поле работали, а сынок-тыковка готовил дома еду и приносил им на поле. Названые родители души в нем не чаяли и любили, как родного сына. А сын-тыковка все рос да рос. Пришла пора ему жениться. Он и говорит старику со старухой: — Ищите мне невесту! Те засмеялись сначала, а потом опечалились: — Кто же за тебя замуж пойдет, сынок?! — Не горюйте,-отвечает сын-тыковка. — Я и сам найду себе невесту. Вот увидите: женюсь я на царской дочери! Собрался сын-тыковка и отправился в путь искать себе невесту. Ходил он по разным странам, побывал во многих городах. Наконец он попал в столицу одного царства, где правил раджа, у которого было семь дочерей. Как-то раз раджа позвал к себе дочерей и спросил: — Скажите мне, дочки, чьим умом вы живете? — Твоим умом, отец, — в один голос ответили шесть царевен. — Если бы ты не был раджей, не был бы нашим отцом, откуда добыли бы мы такие богатства, как могли бы жить так счастливо? Радже приятно было услышать такой ответ. Но почему седьмая, самая младшая царевна не произнесла ни слова? — А ты что же молчишь, Канчхи? Чьим умом ты живешь? — Я своим умом живу, отец, — ответила Канчхи. Раджа удивился и рассердился. Он даже изменился в лице, и глаза его от гнева налились кровью. — Так-то ты ценишь отцовские милости? Видно, слишком ты возгордилась, если стала презирать отца! Хорошо же! Посмотрим, счастлива ли будет твоя судьба. И раджа повелел выдать младшую дочь замуж за того, кто наутро первым подойдет к царскому дворцу. Младшая царевна была горда и своего слова держалась крепко. Она не испугалась и с готовностью согласилась повиноваться отцу. А по тому городу ходил юноша-тыковка, и наутро он как раз подошел к царскому дворцу. Раджа уже с рассвета сидел у окна и поджидал, кто явится первым. Увидел он тыкву и позвал младшую дочь: — Вот, смотри, кого прислала тебе твоя судьба! — Ну так что же, — отвечала царевна, — я согласна. Раджа устроил свадьбу, а после свадьбы муж-тыковка с молодой женой отправился домой. Раджа не дал своей дочери никакого приданого и проводил ее без всяких почестей. Царевна с мужем одни пешком пошли по дороге. На пути им попалось хлебное дерево со спелыми плодами. Увидел их муж-тыковка и сказал царевне: — Я влезу наверх, потрясу дерево, а ты собирай плоды внизу. Он забрался на дерево, начал трясти его, и плоды посыпались на землю. Но, когда тыковка стал спускаться, он зацепился за ветку и сорвался. Стукнулся тыковка о землю и раскололся, на кусочки. Увидела это царевна и горько зарыдала: — Увы, несчастная моя доля! Где уж мне своим умом жить! Вспомнила она, как насмехались над ней отец и сестры, и стала сокрушаться, что в свое время не послушалась их. Вдруг она услыхала голос своего мужа-тыковки: — Не горюй, Канчхи! Я не умер, я только менял свою одежду! И тут перед ней явился ее муж в человеческом облике — красивый, веселый, статный. Вне себя от радости царевна упала ему в ноги. Весть об этом чуде разнеслась повсюду. Дошел слух и до отца царевны. И он с женой и шестью царевнами поспешил к своему зятю. Увидел раджа зятя в человеческом облике — и стал хвалить дочь за то, что она жила своим умом. А каждая из сестер завидовала ей и раскаивалась: «Почему я не сказала, что живу своим умом? Тогда и мне в мужья достался бы такой красавец. Канчхи своим умом вот чего добилась! А мы остались ни с чем». А раджа пожалел, что был так несправедлив к родной дочери. Он хотел отдать Канчхи половину своего царства, но она отказалась: — Лучше будем мы жить, отец, своим умом! И поистине: если своим умом жить, незачем к людям на поклон ходить. Огромная благодарность Alex Wer Graf за любезное разрешение использовать его работу в качестве иллюстрации!
  18. Alex Wer Graf
    Тыковка
  19. Chanda
    СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 31 октября - Хеллоуин О том, как святой Нитидзо повстречался с чертом в горах Ёсино (из сборника "Рассказы, собранные в Удзи") В давние времена святой праведник Нитидзо пребывал в горах Ёсино, укрепляя свой дух постом и молитвами. Однажды шел он по глухой горной тропе и повстречал вдруг черта. Росту в нем было целых семь сяку, тело синее, волосы алые и дыбятся, точно языки пламени, шея тонкая, кости на груди выпирают, живот раздут, ноги тощие. При виде Нитидзо (Слово удалено системой) сложил руки на груди и горестно заплакал. — Кто ты такой? — спросил его Нитидзо, и тот, заливаясь слезами, отвечал: — Я живу на свете вот уже четыре или пять сотен лет. Мучит меня давняя злоба, и потому превратился я в черта. Был у меня некогда враг, решил я его погубить и осуществил задуманное. Точно так же поступил я и с его детьми, и с внуками, и с правнуками, и с праправнуками — весь его род извел под корень, никого в живых не оставил. Казалось бы, теперь мне уже не с кем сводить счеты. Но ведь все эти люди, повинуясь круговороту превращений, явились на свет заново, а где и как их искать — неизвестно, вот и выходит, что я не могу осуществить свою месть до конца. В груди у меня по-прежнему горит пламя вражды. Ни врага моего, ни потомков его давно уже нет в живых, только я один терплю жестокие муки, полыхая в огне неизбывной ненависти. Если бы не возникло у меня желание мстить, я давно уже возродился бы в раю или на небесах, но не получившая выхода злоба превратила меня в беса, и теперь я обречен на вечные страдания. Вот что тяготит меня больше всего. Выходит, злые чувства, которые я питал к своему врагу, в конечном счете обернулись против меня самого. Даже потомков того человека давно уже нет на свете, а моей жизни никак не приходит конец. Знай я об этом заранее, ни за что не стал бы ему мстить. Так говорил (Слово удалено системой), проливая безутешные слезы, и от головы его вздымались языки пламени. Умолкнув, он побрел прочь, в горную глушь. Святой Нитидзо посочувствовал черту. Говорят, он даже читал за него искупительные молитвы.
  20. Alex Wer Graf
    Лягуха
  21. Alex Wer Graf
    Натура
  22. Chanda
    Александр Иванович Куприн Пустые дачи О, как долго памятна будет мне эта таинственная ночь, в которую лето сделалось осенью. Было в ней что-то напряженное, и страстное, и нежное, и больное, как в последней ласке перед разлукой, как в долгом прощальном поцелуе, смешанном со слезами. Неподвижные облака на небе, внимательные звезды, тихое море, томные деревья - все притаилось в чутком и тревожном ожидании, в молчании, в предчувствии... Может быть, они вспоминали о прошлой зиме, о снеге, о холоде, о ветре? Мы сидели на самом краю обрыва, над морем. И вот настала тишина, -- тот странный внезапный момент тишины, который слышишь иногда даже в городе, в разгар дневного шума. Оборвались дрожащие звуки мандолины, стихли разговоры, и замер золотой девический смех. Кто-то произнес мечтательно и грустно: - Это последняя ночь лета. Последняя ночь... Помню: я тогда поглядел направо, на юг. Там - от земли до полнеба - сгрудились тяжкие сонные тучи и в них бегали зарницы. А под ними простирались кроткие усталые поля и черные холмы, и редкие деревья стояли, как черные печальные призраки. И почудилось мне, что там, на полях, сверх холмов и деревьев, лежит кто-то большой, невидимый, всезнающий, жестокий и веселый, - лежит молча, на животе и на локтях, лежит, подперев ладонями густую курчавую бороду. Тихо, с злобной радостью улыбается он чему-то идущему и молчит, и молчит, и лукаво щурит глаза, играющие беззвучными фиолетовыми молниями... Потом сразу стало холодно. Поднялся ветер с востока. Мы ушли... А под утро с моря, из-за той вон далекой прямой черты, оттуда, снизу, вырвалась буря -- вся черная, в белой косматой пене. В страхе шарахнулись волны на берег, в ужасе заметались деревья, простирая в одну сторону дрожащие бессильные руки, и наш дом до утра трясся под напорами ветра. Что делалось тогда на море! Там грохотали тысячи нагруженных телег, шумел лес, взрывались скалы, кто-то в ярости рвал пополам исполинские куски шелка... А когда мы проснулись, была осень. Так началась осень... И вот я еду сегодня на велосипеде по узкой извилистой дорожке парка. Хрустит и взвизгивает гравий под колесами. Левая сторона лица моего обращена к солнцу, и ей тепло, а правой холодно. По бокам дорожки - плотные, мелкие кусты. Сквозь них теперь сквозит небо и кажется таким густым, таким невероятно синим. Все стало просторно, голо, неряшливо и неуютно, точно знакомая комната, из которой вынесли мебель. Шелестят серебряным звуком коричневые, скоробившиеся листья... Гимназистом я однажды через две недели после летних каникул вернулся на дачу, где провел три месяца. Было все пустынно, тихо, глухо и грустно. О, как хорошо помню я эту задумчивую грусть, эту сладкую медленную тоску, от которой, как от вина, сжималось сердце и кружилась голова. ?Все, что прошло, - думал я, - все осталось в моей памяти, оно - мое, во мне, я могу его вызвать силой воображения. Но ничто, ничто не вернется больше! Ни одна черта!? Так я думал тогда, но теперь моя душа не воспринимает уже более этой поэтической, нежной печали: в ней бессильно и горько шевелится только грусть по прежней грусти. Плачет беззлобная, смирившаяся зависть... Оставленные пустые дачи. Окна криво забиты снаружи досками. Кругом сор - тот сор, который всегда остается от дачников. На клумбах среди обнаженной черной земли доцветают яркие астры и георгины. Я слышу их травянистый, меланхолический осенний запах... Здравствуй, осень моей жизни! Вечером к нам на балкон приходят чужие, брошенные голодные собаки. Они тихо, без волнения жмутся к ногам и робко заглядывают в глаза просящими, испуганными глазами. Они останутся здесь на зиму. Мне страшно думать о тех лютых ночах, когда они будут дрожать от холода и ужаса, в снегу, под занесенными балконами... Море ревет в эти ночи, и деревья стонут от ветра, и кругом не горит ни одного огня... Бедные, ласковые друзья, что вы будете чувствовать, кому вы будете жаловаться в эти ночи? По праздникам к нам уже не наезжают нарядные парочки, которые ходят, обнявшись и колеблясь от любви и оттого, что не смотрят на дорогу, а на небо или в глаза друг другу. Зато приезжают мрачные люди, с галстуками на боку, с растерянным взглядом, и ходят в одиночку по глухим местам у моря и в парке. Гравий шуршит под гуттаперчей колес. Вот место, где одной ночью в начале июня моего лица неожиданно коснулась ветка сирени, и я вздрогнул, сначала от испуга, а потом от счастья, потому что мне показалось, что это цветок поцеловал меня в щеку. Вот еще одно место. Здесь я встретил одну девушку. Она была мне незнакома, и я потом не встречал ее больше. Из глаз ее лился снопами голубой свет, в котором было все: радость жизни, восторг молодости, сияющее счастье первой любви. Помню, я улыбнулся, и она ответила мне - она улыбнулась так лучезарно, так эгоистично-виновато, так прекрасно-легкомысленно. Она прошла дальше. Я оглянулся. Она не шла, а точно танцевала, не касаясь ногами земли, как мотылек, опьяненный светом. И мне захотелось упасть на землю и целовать те места, на которые ступали ее белые туфли. Почему? Я не знал этого... А вот старая гнилая скамейка. На ней вырезаны чьи-то имена и девизы. О, милая! Здравствуй, моя осень. В моем сердце не осталось даже грусти. Но я благословляю и ветку, и девушку, и море, и холодное небо, и печальные последние георгины... 1904
  23. Alexandra Petruk
    Relative Planet.jpg
  24. Chanda
    СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 17 октября – Ерофеев день. Иван вдовий сын Русская сказка На море на океане, на острове Буяне есть бык печеный. В одном боку у быка нож точеный, а в другом чеснок толченый. Знай режь, в чеснок помалкивай да вволю ешь. Худо ли? То еще не сказка, а присказка. Сказка вся впереди. Как горячих пирогов поедим да пива попьем, тут сказку поведем. В некотором царстве, в некотором государстве жила-была бедная молодица, пригожая вдовица с сыном. Парня звали Иваном, а по-уличному кликали Иван — вдовий сын. Годами Иван — вдовий сын был совсем мал, а ростом да дородством такой уродился, что все кругом диву давались. И был в том царстве купец скупой-прескупой. Первую жену заморил купец голодом; на другой женился — и та недолго пожила. Ходил купец опять вдовый, невесту приглядывал. Да никто за него замуж нейдет, все его обегают. Стал купец сватать вдовицу. – Чего тебе без мужа жить? Поди за меня. Подумала, подумала вдовица: «Худая про жениха слава катится, а идти надо. Чего станешь делать, коли жить нечем! Пойду. Каково самой горько ни приведется, а хоть сына подращу». Сыграли свадьбу. С первых дней купец невзлюбил пасынка: и встал парень не так, и пошел не так... Каждый кусочек считает, сам думает: «Покуда вырастет да в работу сгодится, сколько на него добра изведешь! Этак совсем разорюсь, легкое ли дело?». Мать убивается, работает за семерых: встает до свету, ложится за полночь, а мужу угодить не может. Что ни день, то пуще купец лютует. «Хорошо бы и вовсе, — думает, — от пасынка избавиться». Пришло время ехать на ярмарку в иной город. Купец и говорит: – Возьму с собой Ивашку — пусть к делу привыкает да и за товарами доглядит. Хоть какая ни есть, а все польза будет. А сам на уме держит: «Может, и совсем избавлюсь от него на чужой стороне». Жалко матери сына, а перечить не смеет. Поплакала, поплакала, снарядила Ивана в путь-дорогу. Вышла за околицу провожать. Махнул Иван шапкой на прощанье и уехал. Ехали долго ли, коротко ли, близко ли, далеко ли, заехали в чужой лес и остановились отдохнуть. Распрягли коней, пустили пастись, а купец стал товары проверять. Ходил около возов, считал и вдруг как зашумел, заругался: – Одного короба с пряниками не хватает! Не иначе как ты, Ивашка, съел! – Я к тому возу и близко не подходил! Пуще купец заругался: – Съел пряники, да еще отпирается, чтоб тебя леший, такого-сякого, взял! Только успел сказать, как в ту же минуту ельник-березник зашумел, затрещал, все кругом затемнело, и показался из лесной чащи старик, страшенный-престрашенный: голова как сенная копна, глазищи будто чашищи, в плечах косая сажень и сам вровень с лесом. – За то, что ты отдал мне, лешему, парня, получай свой короб! Кинул старик короб, подхватил Ивана — и сразу заухало, зашумело, свист да трескоток по лесу пошел. Купец от страху под телегу пал. А как все стихло, выглянул и видит: кони на поляну сбежались и дрожмя дрожат, гривы колом стоят, и короб с пряниками лежит. Купец помаленьку пришел в себя, выполз из-под телеги, огляделся — нигде нету пасынка. Усмехнулся. – Вот и ладно: сбыл с рук дармоеда, и товар весь в целости. Стал коней запрягать. А Иван — вдовий сын и оглянуться не успел, как очутился один со страшным стариком. Старик и говорит: – Не бойся. Был ты Иван вдовий сын, а теперь — мой слуга на веки веков. Станешь слушаться — буду тебя поить-кормить: пей, ешь вволю, чего душа просит, а за ослушание лютой смерти предам. – Мне бояться нечего — все равно хуже, чем у отчима, нигде не будет. Только вот матери жалко. Совсем она изведется без меня. Тут старик свистнул так громко, что листья с деревьев посыпались, цветы к земле пригнулись и трава пожухла. И вдруг, откуда ни возьмись, стал перед ним конь. Трехсаженный хвост развевается, и сам огромный-преогромный, будто гора. Подхватил леший Ивана, вскочил в седло, и помчались они, словно вихрь. – Стой, стой, у меня шапка свалилась! Закричал Иван. – Ну, где станем твою шапку искать! Пока ты проговорил, мы пятьсот верст проехали, а теперь до того места — уже целая тысяча. Через мхи, болота, через леса, через озера конь перескакивал, только свист в ушах стоял. Под вечер прискакали в лешачье царство. Видит Иван: на поляне высокие палаты, а вокруг забором обнесены из целого строевого лесу. В небо забор упирается, а ворот нигде нету. Рванулся конь, взвился под самые облака и перескочил через изгородь. Леший коня расседлал, разнуздал, насыпал пшеницы белояровой и повел Ивана в палаты: – Сегодня сам ужин приготовлю, а ты отдыхай. Завтра за дело примешься. С теми словами печь затопил, семигодовалого быка целиком зажарил, выкатил сорокаведерную бочку вина: – Садись ужинать! Иван кусочек-другой съел, запил ключевой водой, а старик всего быка уплел, все вино один выпил и спать завалился. На другой день поднялся Иван раненько, умылся беленько, частым гребешком причесался. Все горницы прибрал, печь затопил и спрашивает: – Что еще делать? – Ступай коней, коров да овец накорми, напои, потом выбери десяток баранов пожирнее и зажарь к завтраку. Иван за дело принялся с охотой, и так у него споро работа пошла — любо-дорого поглядеть! Скоро со всем управился, стол накрыл, зовет старика: – Садись завтракать! Леший парня нахваливает: – Ну, молодец! Есть у тебя сноровка и руки, видать, золотые, только сила ребячья. Да то дело поправимое. Достал с полки кувшин. – Выпей три глотка. Иван выпил и чует — сила у него утроилась. – Вот теперь тебе полегче будет с хозяйством управляться. Поели, попили. Поднялся старик из-за стола: – Пойдем, я тебе все здесь покажу. Взял связку ключей и повел Ивана по горницам да кладовым. – Вот в этой клети золото, а в той, что напротив, серебро. В третью кладовую зашли — там каменья самоцветные и жемчуг скатный и четвертой — дорогие меха: лисицы, куницы да черные соболя. После того вниз спустились. Тут вин, медов и разных напитков двенадцать подвалов бочками выставлено. Потом снова наверх поднялись. Отворил старик дверь. Иван через порог переступил да так и ахнул. По стенам развешаны богатырские доспехи и конская сбруя. Все червонным золотом и дорогими каменьями изукрашено, как огонь горит, переливается на солнышке. Глядит Иван на мечи, на копья, на сабли да сбрую и оторваться не может. «Вот как бы, — думает, — мне те доспехи да верный конь!» Повел его леший к самому дальнему строению. Подал связку ключей: – Вот тебе ключи ото всех дверей. Стереги добро. Ходи везде невозбранно и помни: за все, про все с тебя спрошу, тебе и в ответе быть. Указал на железную дверь: – Сюда без меня не ходи, а не послушаешь — на себя пеняй: не быть тебе живому. Стал Иван служить, свое дело править. Жили-пожили, старик говорит: – Завтра уеду на три года, ты один останешься. Живи да помни мой наказ, а уж провинишься — пощады не жди. На другое утро, ни свет ни заря, коня оседлал, через забор перемахнул — только старика и видно было. Остался Иван один-одинешенек. Слова вымолвить не с кем. Прошел еще год и другой — скучно стало Ивану: «Хоть бы одно человеческое слово услышать, все было бы полегче». И тут вспомнил: «Что это леший не велел железную дверь открывать? Может быть, там человек в неволе томится? Дай-ка пойду взгляну, ничего старик не узнает». Взял ключи, отпер дверь. За дверью лестница — все ступени мохом поросли. Иван спустился в подземелье. Там большой-пребольшой конь стоит, ноги цепями к полу прикованы, голова кверху задрана, поводом к балке притянута. И видно: до того отощал конь — одна кожа да кости. Пожалел его Иван. Повод отвязал, пшеницы, воды принес. На другой день пришел, видит — конь повеселее стал. Опять принес пшеницы и воды. Вволю накормил, напоил коня. На третий день спустился Иван в подземелье и вдруг слышит: – Ну, добрый человек, пожалел ты меня, век не забуду твоего добра! Удивился Иван, оглянулся, а конь говорит: – Пои, корми меня еще девять недель, из подземелья каждое утро выводи. Надо мне в тридцати росах покататься — тогда в прежнюю силу войду. Стал Иван коня поить, кормить, каждое утро на зеленую траву-мураву выводить. Через день конь в заповедном лугу по росе катался. Девять недель поил, кормил, холил коня. В тридцати утренних росах конь покатался и такой стал сытый да гладкий, будто налитой. – Ну, Иванушка, теперь я чую в себе прежнюю силу. Сядь-ка на меня да держись покрепче. А конь большой-пребольшой — с великим трудом сел Иван верхом. В ту самую минуту все кругом стемнело — и, словно туча, леший налетел. – Не послушал меня, вывел коня из подземелья! Ударил Ивана плеткой. Парень семь сажен с коня пролетел и упал без памяти. – Вот тебе наука! Выживешь — твое счастье, не выживешь — выкину сорокам да воронам на обед! Потом кинулся леший за конем. Догнал, ударил плеткой наотмашь — конь на коленки пал. Принялся леший коня бить. – Душу из тебя вытрясу, волчья сыть! Бил, бил, в подземелье увел, ноги цепями связал, голову к бревну притянул: – Все равно не вырвешься от меня, покоришься! Много ли, мало ли прошло времени, Иван пришел в себя, поднялся. – Ну, коли выжил — твое счастье. В первой вине прощаю. Ступай, свое дело правь! Леший говорит. На другой день пролетел над палатами ворон, трижды прокаркал: крр, крр, крр! Леший скорым-скоро собрался в дорогу: – Ох, видно, беда стряслась! Не зря братец Змей Горыныч ворона с вестью прислал. На прощанье Ивану сказал: – Долго в отлучке не буду. Коли провинишься в другой раз — живому не быть! И уехал. Остался Иван один и думает: «Меня-то леший не погубил, а вот жив ли конь? Будь что будет — пойду узнаю». Спустился в подземелье, видит — конь там, обрадовался: – Ох, коничек дорогой, не чаял тебя живого застать! Скоро-наскоро повод отвязал. Конь гривой встряхнул, головой мотнул: – Ну, Иванушка, не думал, не гадал я, что осмелишься еще раз сюда прийти, а теперь вижу: хоть годами ты и мал, зато удалью взял. Не побоялся лешего, пришел ко мне. И теперь уж нельзя нам с тобой здесь оставаться. Тем временем Иван и конь выбрались из подземелья. Остановился конь на лугу и говорит: – Возьми заступ и рой яму у меня под передними ногами. Иван копал, копал, наклонился и смотрит в яму. – Чего видишь? – Вижу — золото в яме ключом кипит. – Опускай в него руки по локоть. Иван послушался — и стали у него руки по локоть золотые. – Теперь зарой ту яму и копай другую — у меня под задними ногами. Иван яму вырыл. – Ну, чего там видишь? – Вижу — серебро ключом кипит. – Серебри ноги по колено. Иван посеребрил ноги. – Зарывай яму, и пусть про это чудо леший не знает. – Только Иван яму зарыл, как конь встрепенулся: – Ох, Ваня, надо торопиться — чую, леший в обратный путь собирается! Поди скорее в ту кладовую, где богатырское снаряжение хранится, принеси третью слева сбрую. Ушел Иван и воротился с пустыми руками. – Ты чего? Иван молчит, с ноги на ногу переминается и голову опустил. Конь догадался: – Эх, Иван, забыл я — ведь ты еще не в полной силе, а моя сбруя тяжелая — триста пудов. Ну, не горюй, все это поправить можно. В той кладовой направо в углу сундук, а в нем три хрустальных кувшина. Один с зеленым, другой с красным, третий с белым питьем. Ты из каждого кувшина выпей по три глотка и больше не пей, а то и я не смогу носить тебя. Иван побежал. Глядь — уже возвращается, сбрую несет. – Ну как? Прибавилось у тебя силы? – Чую в себе великую силу! Конь опять встрепенулся: – Поторапливайся, Ваня, леший домой выезжает. Иван скоро-наскоро коня оседлал. – Теперь ступай в палаты, подымись в летнюю горницу, найди в сундуке мыло, гребень и полотенце. Все это нам с тобой в пути пригодится. Иван мыло, полотенце и гребень принес: – Ну как, поедем? – Нет, Ваня, сбегай еще в сад. Там в самом дальнем углу есть диковинная яблоня с золотыми скороспелыми яблоками. В один день та яблоня вырастает, наг другой день зацветает, а на третий день яблоки поспевают. Возле яблони колодец с живой водой. Зачерпни той воды ковшик-другой. Да смотри не мешкай: леший уж полпути проехал. Иван побежал в сад, налил кувшин живой воды, взглянул на яблоню, а на яблоне полным-полно золотых спелых яблок. «Вот бы этих яблок домой увезти! Стали бы все люди сады садить, золотые яблоки растить да радоваться. В день яблони растут, на другой день цветут, а на третий день яблоки поспевают. Будь что будет, а яблок я этих нарву». Три мешка золотых яблок нарвал Иван и бегом из сада бежит, а конь копытами бьет, ушами прядет: – Скорее, скорее! Выпей живой воды и мне дай испить, остальное с собой возьмем. Иван мешки с яблоками к седлу приторочил, дал коню живой воды и сам попил. В ту пору земля затряслась, все кругом ходуном заходило, добрый молодец едва на ногах устоял. – Торопись! Леший близко! Конь говорит. Вскочил Иван в седло. Рванулся конь вперед и перемахнул через ограду. Леший подъехал к своему царству с другой стороны, через ограду перескочил и закричал: – Эй, слуга, принимай коня! Ждал-ждал — нету Ивана. Оглянулся и видит: ворота в подземелье настежь распахнуты. – Ох, такие-сякие, убежали! Ну да ладно, все равно догоню. Спрашивает коня: – Можем ли беглецов догнать? – Догнать-то догоним, да чую, хозяин, беду-невзгоду над твоей головой и над собой! Рассердился леший, заругался: – Ах ты, волчья сыть, травяной мешок, тебе ли меня бедой-невзгодой стращать! И стал бить плетью коня по крутым бедрам, рассекал мясо до кости: – Не догоним беглецов — насмерть тебя забью! Взвился конь под самые облака, перемахнул через забор. Будто вихрь, помчался леший в погоню. Долго ли, коротко ли Иван в дороге был, много ли, мало ли проехал, вдруг конь говорит: – Погоня близко. Доставай скорее гребень. Станет леший наезжать да огненные стрелы метать — брось гребень позади нас. В скором времени послышался шум, свист и конский топот. Все ближе и ближе. Слышит Иван — леший кричит: – Никому от меня не удавалось убежать, а вам и подавно не уйти! Живьем сожгу! И стал пускать огненные стрелы. Иван изловчился, кинул гребень — и в эту же минуту перед лешим стеной поднялся густой лес: ни пешему не пройти, ни конному не проехать, дикому зверю не прорыснуть, птице не пролететь. Леший туда-сюда сунулся — нигде нету проезду, зубами заскрипел: – Все равно догоню, только вот топор-самосек привезу. Привез топор-самосек, стал деревья валить, пенья-коренья корчевать, просеку расчищать. Бился, бился, просеку прорубил, вырвался на простор. Поскакал за Иваном: – Часу не пройдет, как будут в моих руках! В ту пору конь под Иваном встрепенулся. – Достань, Ваня, мыло. Как только леший станет настигать и огненные стрелы полетят, кинь мыло позади нас. Только успел вымолвить, как земля загудела, ветер поднялся, шум пошел. Слышно — заругался леший: – Увезли мой волшебный гребень, ну, все равно не уйти от меня! И посыпались, дождем огненные стрелы. Платье на Иване в семи местах загорелось. Кинул он мыло — и до облаков поднялась каменная гора позади, коня. Остановился леший перед горой: – Ах, и волшебное мыло увезли! Чего теперь делать? Коли кругом объезжать, много времени понадобится. Лучше каменную гору разбить, раздробить да прямо ехать. Поворотил коня, поехал домой, привез кирки, мотыги. Стал каменную гору бить-долбить. Каменные обломки на сто верст летят, и такой грохот стоит — птицы и звери замертво падают. День до вечера камень ломал, к ночи пробился через гору и кинулся в погоню. Тем временем Иван коня покормил и сам отдохнул. Едут, путь продолжают. В третий раз стал их леший настигать, стал огненные стрелы метать. Иваново платье сгорело, и сам он и конь — оба обгорели. Просит конь: – Не мешкай, Ванюшка, скорее достань полотенце и брось позади нас. Иван полотенце кинул — и протекла за ними огненная река. Не вода в реке бежит, а огонь горит, выше лесу пламя полыхает, и такой кругом жар, что сами они насилу ноги унесли, чуть заживо не сгорели. Леший с полного ходу налетел, не успел коня остановить — и все на нем загорелось. – И полотенце увезли! Ну, ничего, надо только на ту сторону переправиться, теперь уж нечем им будет меня задержать. Ударил коня плетью изо всех сил, скочил конь через реку, да не смог перескочить: пламенем ослепило, жаром обожгло. Пал конь с лешим в огненную реку, и оба сгорели. В ту пору Иванов конь остановился: – Ну, Иванушка, избавились мы от лешего и весь народ избавили от него: сгорел леший со своим конем в огненной реке! Иван коня расседлал, разнуздал, помазал ожоги живой водой. Утихла боль, и раны зажили. Сам повалился отдыхать и уснул крепким, богатырским сном. Спит день, другой и третий. На четвертое утро пробудился, встал, кругом огляделся и говорит: – Места знакомые — это наше царство и есть. В ту пору конь прибежал: – Ну, Иванушка, полно спать, прохлаждаться, пришла пора за дело браться. Ступай, ищи свою долю, а меня отпусти в зеленые луга. Когда понадоблюсь, выйди в чистое поле, в широкое раздолье, свистни посвистом молодецким, гаркни голосом богатырским: «Сивка-бурка, вещий каурка, стань передо мной, как лист перед травой!» — я тут и буду. Иван коня отпустил, а сам думает: «Куда мне идти? Как людям на глаза показаться? Ведь вся одежа на мне обгорела». Думал-подумал и увидал — недалеко стадо быков пасется. Схватил Иван одного быка за рога, приподнял и так ударил обземь, что в руках одна шкура осталась — бычью тушу, будто горох из мешка, вытряхнул. «Надо как-нибудь наготу прикрыть!» Завернулся Иван с ног до головы в бычью шкуру, взял золотые скороспелые яблоки и пошел куда глаза глядят. Долго ли, коротко ли шел, пришел к городским воротам. У ворот народ собрался. Слушают царского гонца: – Ищет царь таких садовников, чтобы в первый день сад насадили, на другой день вырастили и чтобы на третий день в том саду яблоки созрели. Слух пал: где-то есть такие скороспелые яблоки. Кто есть охотник царя потешить? Никто царскому гонцу ответа не дает. Все молчат. Иван думает: «Дай попытаю счастья!» Подошел к гонцу: – Когда за дело приниматься? Вся глядят — дивятся: откуда такой взялся? Стоит, словно чудище какое, в бычью шкуру завернулся, и хвост по земле волочится. Царский гонец насмехается: – Приходи завтра в полдень на царский двор, наймем тебя да пугалом в саду поставим — ни одна птица не пролетит, ни один зверь близко не пробежит. – Погоди, чего раньше времени насмехаешься? Как бы после каяться не пришлось! Сказал Иван и отошел прочь. На другой день пришел Иван на царский двор, а там уже много садовников собралось. Вышел царь на крыльцо и спрашивает: – Кто из вас берется меня утешить, наше государство прославить? Кто вырастит в три дня золотые яблоки, тому дам все, чего он только захочет. Вышел один старик садовник, царю поклонился: – Я без малого сорок годов сады ращу, а и слыхом не слыхивал этакого чуда: в три дня сад насадить, яблони вырастить и спелые яблоки собрать. Коли дашь поры-времени три года, я за дело примусь. Другой просит сроку два года. Третий — год. Иные берутся и в полгода все дело справить. Тут вышел вперед Иван: – Я в три дня сад посажу, яблони выращу и спелые золотые яблоки соберу. И опять все на него глядят — дивятся. И царь глядит, глаз с Ивана не сводит, сам думает: «Откуда такой взялся?». Потом говорит: – Ну, смотри, берешься за гуж — не говори, что не дюж. Принесешь через три дня спелые яблоки из нового сада — проси чего хочешь, а обманешь — пеняй на себя: велю голову отрубить. И своему ближайшему боярину приказал: – Отведи садовнику землю под новый сад и дай ему все, чего понадобится. – Мне ничего не надо. Укажите только, где сад садить. Говорит Иван. На другой день вечером вышел Иван в чистое поле, в широкое раздолье, свистнул посвистом молодецким, гаркнул голосом богатырским: – Сивка-бурка, вещий каурка, стань передо мной, как лист перед травой! Конь бежит — земля дрожит, из ушей дым столбом валит, из ноздрей пламя пышет, грива по ветру развевается. Прибежал, стал как вкопанный: – Чего, Иванушка, надо? – Взялся я сад насадить и в три дня яблоки собрать. – Ну то дело нехитрое. Бери яблоки, садись на меня да спускай в ископыть по яблоку. Ходит конь, по целой печи комья земли копытами выворачивает, а Иван в те ямы яблоки спускает. Все яблоки посадили. Иван коня отпустил и в каждый ступок по капле живой воды прыснул. Потом прошел по рядам — землю распушил, разрыхлил. И скоро стали пробиваться ростки. Зазеленел сад. К утру, к свету, выросли деревца в полчеловека, а к вечеру стали яблони совсем большие и зацвели. По всему царству пошел яблоневый дух, такой сладкий — всем людям на радость. Иван два дня и две ночи глаз не смыкал, рук не покладал, сад стерег да поливал. В труде да заботе притомился, сел под дерево, задремал, потом на траву привалился и заснул. А у царя было три дочери. Зовет младшая царевна: – Пойдемте, сестрицы, поглядим на новый сад. Сегодня там яблони зацвели. Старшая да средняя перечить не стали. Пришли в сад, а сад весь в цвету, будто кипень белый. – Глядите, глядите, яблони цветут! – Кто этот сад насадил да столь скоро вырастил? – Хоть бы разок взглянуть на этого человека! Искали, искали садовника — не нашли. Потом увидали: кто-то лежит под деревом, человек — не человек, зверь — не зверь. Старшая сестра подошла поближе. Воротилась и говорит: – Лежит какое-то страшилище, пойдемте прочь. А средняя сестрица взглянула и говорит: – Ой, сестрицы, и глядеть-то противно на эдакого урода! Уж не это ли чудище сад насадило да вырастило? – Ну вот еще, чего выдумала! Говорит старшая царевна. А младшая сестра, Наталья-царевна, просит: – Не уходите далеко, и я погляжу, кто там есть! Пришла, поглядела, обошла кругом дерева. Потом приподняла бычью шкуру и видит: спит молодец такой пригожий — ни вздумать, ни взгадать, ни пером описать, только в сказке сказать, — по локоть у молодца руки в золоте, по колено ноги в серебре. Глядит царевна, не наглядится, сердце у ней замирает. Сняла свой именной перстенек и тихонько надела Ивану на мизинец. Сестры аукаются, кричат: – Где ты, сестрица? Пойдем домой! Бежит Наталья-царевна, а сестры навстречу идут: – Чего там долго была, чего в этом уроде нашла? Будто пугало воронье! И кто он такой? А Наталья-царевна в ответ: – За что человека обижаете, чего он вам худого сделал? Поглядите, какой он прекрасный сад вырастил, батюшку утешил и все наше царство прославил. В ту пору и царь пробудился. Подошел к окну, видит — сад цветет, обрадовался: «Вот хорошо, не обманул садовник! Есть чем перед гостями похвалиться. Приедут сегодня женихи — три царевича, три королевича чужеземных; да своих князей, бояр именитых на пир позову — пусть дочери суженых выбирают». К вечеру гости съехались, а на другой день завели большой пир-столованье. Сидят гости на пиру, угощаются, пьют, едят, веселятся. Спал Иван, спал и проснулся, увидал на мизинце перстень золотой, удивился: «Откуда колечко взялось?». Снял с руки и увидел надпись — на перстне имя меньшой царевны обозначено. «Хоть бы взглянуть, какая она есть!» А на яблонях налились, созрели золотые яблоки, горят-переливаются, как янтарь на солнышке. Нарвал Иван самых спелых яблок полную корзину и принес во дворец, прямо в столовую горницу. Только через порог переступил, сразу всех гостей яблоневым духом так и обдало, будто сад в горнице. Подал царю корзину. Все гости на яблоки глядят, глаз отвести не могут. И царь сидит сам не свой, перебирает золотые яблоки и молчит. Долго ли, коротко ли так сидел, прошла оторопь, опомнился: Ну спасибо, утешил меня! Этаких яблок нигде на белом свете не сыскать. И коли умел ты в три дня сад насадить да вырастить золотые яблоки, быть тебе самым главным садовником в моем королевстве! Покуда царь с Иваном говорил, все три царевны стали гостей вином обносить, стали себе женихов выбирать. Старшая сестра выбрала царевича, средняя выбрала королевича, а меньшая царевна раз вокруг стола обошла — никого не выбрала и другой раз обошла — никого не выбрала. Третий раз пошла и остановилась против Ивана. Низко доброму молодцу поклонилась: – Коли люба я тебе, будь моим суженым! Поднесла ему чару зелена вина. Иван чару принял, на царевну взглянул — такая красавица, век бы любовался! От радости не знает, что и сказать. А все, кто был на пиру, как услышали царевнины слова, — пить, есть перестали, уставились на Ивана да меньшую царскую дочь, глядят, молчат. Царь из-за стола выскочил: – Век тому не бывать! – А помнишь ли, царское величество, когда я на работу рядился, у нас уговор был: коли не управлюсь с делом — моя голова с плеч, а коли выращу яблоки в три дня — сулил ты мне все, чего я захочу. Яблоки я вырастил и одной только награды прошу: отдай за меня Наталью-царевну! Иван говорит. Царь руками замахал, ногами затопал: – Ах ты, невежа, безродный пес! Как у тебя язык повернулся этакие слова сказать! Тут царевна отцу, матери поклонилась: – Я сама доброго молодца выбрала и ни за кого иного замуж не пойду. Царь пуще расходился, зашумел: – Была ты мне любимая дочь, а после твоих глупых речей я тебя знать не знаю! Уходи со своим уродом из моего царства куда знаешь, чтобы глаза мои не видали! Царица слезами залилась: – Ох, отсекла нам голову! От этакого позору и в могиле не ухоронишься! Поплакала, попричитала, а потом стала царя уговаривать: – Царь-государь, смени гнев на милость! Ведь хоть дура, да дочь, чего станешь делать. Не изгоняй из царства. Отведи где-нибудь местишко. Пусть там живут. Пусть они на твои царские очи не смеют показываться, а я знать всегда буду, жива ли она! Царь тем слезам внял, смилостивился: – Вот пусть в старой избенке в нашем заповедном лесу живут... в стольный град и не показывайтесь! Выгнал царь Наталью-царевну да Ивана, а старшую и среднюю дочь выдал замуж честь честью. Свадьбы сыграли, и после свадебных пиров и столованья царь отписал старшим зятьям полцарства. Царевич да королевич со своими женами в царских теремах поселились. Живут припеваючи, в пирах да в веселье время ведут. А Иван лесную избушку починил, небольшую делянку в лесу вырубил, пенья, коренья выкорчевал и хлеб посеял. Живут с молодой женой, от своих рук кормятся, в город не показываются. Много ли, мало ли времени прошло, — нежданно-негаданно беда стряслась: постигла царство великая невзгода. Прискакал гонец, печальную весть принес: – Царь-государь, иноземный король границу перешел, и войска у него видимо-невидимо! Три города с пригородками и много сел с приселками пожег, попалил головней покатил: всю нашу заставу побил-повоевал. Царь сидел на лежанке и, как услышал те слова, так и обмер. Ерзает на кирпичах, а с места сойти не может. Потом очнулся: – Подайте корону и скличьте зятьев да ближних бояр! Пришли зятья с боярами, поклонились. Царь корону поправил, приосанился: – Король Гвидон с несметными войсками на нас идет. Собирайте рать-силу, ступайте навстречу неприятелю, царство мое защищать. Зять-царевич да зять-королевич похваляются: – Не тревожь себя, царь-государь, мы тебя не покинем! Гвидоново войско разобьем и самого Гвидона в колодках к тебе приведем. Собрали полки, в поход пошли. Царь велел шестерик самолучших коней в карету запрячь и поехал вслед за войском: – Хоть издали погляжу, каковы в ратном деле мои наследники. Долго ли, коротко ли ехал, — выехала карета на пригорок, и видно стало в подзорную трубу: неприятельские войска вдали стоят. Замерло сердце у царя: глазом не окинуть Гвидонову рать, соколу в три дня не облететь. Куда ни погляди — везде Гвидоновы полчища, черным-черно в степи. Глядит царь в подзорную трубу и видит: ездит неприятельский богатырь, похваляется, кличет себе поединщика, над царевыми войсками насмехается. Никто ему ответа не дает. Царевич с королевичем за бояр хоронятся, а бояре прочь да подальше пятятся. За кусты да в лес попрятались, одних ратников на поле оставили. В ту пору дошла до Ивана весть: войска в поход ушли. Выбежал он в чистое поле, в широкое раздолье, свистнул посвистом молодецким, гаркнул голосом богатырским: – Сивка-бурка, вещий каурка, стань передо мной, как лист перед травой! На тот крик бежит конь со всеми доспехами богатырскими. У коня изо рта огонь-пламя пышет, из ушей дым столбом валит, из ноздрей искры сыплются; хвост на три сажени расстилается, грива до копыт легла. Иван коня седлал. Накладывал сперва потники, на потники клал войлоки, на войлоки — седельце казацкое; шелковые подпруги крепко-накрепко затягивал, золотые пряжки застегивал. Все не ради красы, а ради крепости: как ведь шелк-то не рвется, булат не гнется, а красное золото не ржавеет. На себя надел доспехи богатырские, вскочил в седло и ударил коня по крутым бедрам. Его добрый конь пошел скакать. Из-под копыт комья земли с печь летят, в ископыти подземные ключи кипят. Будто сокол, налетел Иван на Гвидоново войско и увидал в чистом поле могучего богатыря иноземного. Закричал громким голосом, как в трубу заиграл. От такого крику молодецкого деревья в лесу зашатались, вершинами к земле приклонились. Засмеялся чужой богатырь: – Нечего сказать, нашли поединщика! На ладонь покладу, а другой прихлопну — и останется от тебя только грязь да вода! Ничего Иван в ответ не сказал. Выхватил свою пудовую палицу и поскакал навстречу бахвальщику. Съехались они, будто две горы скатились. Ударились палицами, и вышиб Иван супротивника из седла. Упал тот на сырую землю, да столько и жив бывал. Как увидали Гвидоновы войска, что не стало главного богатыря, кинулись бежать прочь. А царевич с королевичем да с боярами из-за кустов выскочили, саблями замахали, повели ратников своих в погоню. Иван коня поворотил, птицей соколом навстречу летит. Никто его не узнал. Только когда мимо царя проскакал, заметил царь: руки по локоть у молодца золотые, а ноги по колено — серебряные. Крикнул царь: – Чей ты, добрый молодец, будешь, из каких родов, из каких городов? Как тебя звать-величать и кто тебя на подмогу нам прислал? Ничего Иван царю не ответил, скрылся из глаз. Уехал в чистое поле, расседлал, разнуздал коня, отпустил на волю. Снял с себя доспехи богатырские. Все прибрал, а сам завернулся в шкуру и пошел домой. Залез на печь, спать повалился. Прошло времени день ли, два ли, воротились царевич да королевич с войсками. Во дворце пошли пиры да веселье — победу празднуют. Посылает Иван жену: – Поди, Наталья-царевна, попроси у отца с матерью чару зелена вина да свиной окорок на закуску. Пошла во дворец Наталья-царевна незваная, непрошеная. Отцу с матерью поклонилась, с гостями поздоровалась: – Пошлите моему Ивану чару зелена вина да свиной окорок на закуску. Царь ей и говорит: – Под лежачий камень даже вода не течет. Твой муж на войну не ходил. Дома на печи пролежал, а теперь пировать захотел! Царица просит: – Ну, царь-государь, ради такого праздника смени гнев на милость! – Ладно, ладно, так и быть, пошлите Ивану, чего после гостей останется. Махнул рукой царь. Наталья-царевна обиделась: – Пусть уж старшие зятья пьют, гуляют да угощаются. Они на войну ходили и, слышно, из-за кустов Гвидоново войско видали. А нам с мужем блюдолизничать — статочное ли дело! Повернулась и ушла. Не успел царь с гостями отпировать, как прискакал гонец: – Беда, царь-государь! Гвидон с войском опять границу перешел, а и с ним — средний брат убитого богатыря. Тот богатырь требует: «Коли не приведет царь того молодца, кто моего брата убил, все царство разорим, не оставим никого в живых». Царю от той вести кусок поперек горла стал, руки, ноги дрожат. А хмельные зятья — царевич да королевич — кричат, бахвалятся: – Мы тебе, родитель богоданный, в беде — верная помога, на нас надейся! Войско собрали, коней оседлали, пошли в поход. Царь со страху занемог, лежит стонет. Встретились царские полки с неприятелем. Гвидонов богатырь с несметной силой напал, и начался кровавый бой. Бьются ратники с чужеземными полчищами: один — с десятью, а двое — с тысячей. Царские зятья как увидали великана-богатыря да несметное войско, и весь их боевой пыл пропал. За боярские спины хоронятся, а бояре — за кусты, за кусты, прочь подальше пятятся. В ту пору выбежал Иван в чистое поле, в широкое раздолье. Свистнул посвистом молодецким, гаркнул голосом богатырским: – Сивка-бурка, вещий каурка, стань передо мной, как лист перед травой! На тот крик-свист добрый конь бежит, под ним земля дрожит, изо рта огонь-пламя пышет, из ноздрей искры сыплются, из ушей дым кудреват столбом валит. Иван коня остановил, оседлал и сам в боевые доспехи нарядился. В седло вскочил, поскакал на побоище, Наехал на Гвидоново войско и принялся бить, как траву косить, чужеземную силу. Где проедет — там улица, а мечом махнет — переулочек. Скачет Гвидонов богатырь на Ивана. На коне, как гора, сидит, готов Ивана живьем сглотнуть. Съехались, долгомерными копьями ударились — копья у них приломились, никоторый никоторого не ранили. Сшиблись кони грудь с грудью, выхватили наездники острые мечи. Угодил Иван мечом в супротивника. Рассек, развалил его надвое, до самой седельное подушки. Повалился из седла богатырь, будто овсяной сноп. Тут Гвидоновы войска ужаснулись, снаряжение боевое кинули и побежали с поля боя прочь. А свои ратники приободрились: наседают да бьют, гонят вражью силу. Иван коня поворотил: – Теперь и без меня управятся! Навстречу ему едут царские старшие зятья с боярами, торопятся свои полки догнать, машут саблями, «ура» кричат. Мимо проскакали, на доброго молодца и не взглянули. Уехал он в чистое поле, коня отпустил, снял с себя боевые доспехи. А сам в шкуру завернулся и пошел в свою избенку. Залез на печь. Лежит отдыхает. Прибежала домой Наталья-царевна: – Ох, Ваня, опять ты где-то скрывался, покуда наши войска с неприятельскими полчищами воевали! Иван молчит. Заплакала Наталья-царевна: – Стыдно мне добрым людям в глаза глядеть! На другой день воротились в стольный град войска с победой. Все их в радости встречают. Царевич с королевичем царю рассказывают, как они Гвидоново войско побили. Царь всех воевод щедро наградил. Велел выкатить бочки с вином да с пивом — ратникам угощение. Приказал из пушек палить, в колокола звонить. У царя в столице победу празднуют, а старший брат двух убитых богатырей — Росланей — уговорил короля Гвидона в третий раз на войну идти и сам свои полки выставил. Гвидон собрал войско больше прежнего да Салтана, своего тестя, подбил в поход идти. Войска набралось видимо-невидимо. Идут, песни поют, в барабаны бьют. Впереди едет сарацинский наездник, а за ним — самый сильный, самый отважный в Гвидоновом королевстве богатырь Росланей. Заставу на границе побили, повоевали и написали царю письмо: «Подавай нам своего наездника, который наших двух богатырей победил, и плати дани-выкупы вперед за сто лет, а не то все твое царство разорим и тебя самого пошлем коров пасти». Царь грамоту прочитал, с лица сменился. Позвал зятьев, князей да бояр: – Что станем делать? Зять-царевич говорит: Коли бы знамо да ведано было, кто богатырей Гвидоновых убил, лучше бы одного отдать, чем воевать. А зять-королевич присоветовал: – Чем еще раз воевать, лучше дань платить. Сколько надо будет, столько с мужиков да с посадских людей и соберем — царская казна не убавится. На том и согласились, отписали Гвидону и Салтану: «Землю нашу не зорите, станем дань платить. И обидчика найдем да к вам приведем — дайте сроку три месяца». Гвидон с Салтаном ответили: «Даем сроку три недели». Царь с зятьями да с боярами торопятся. Послали гонцов по всем городам, по всем деревням: – Собирайте казну с мужиков и посадских людей да ищите Гвидонова обидчика! Вспомнил царь примету: – Глядите, у кого руки по локоть золотые, а ноги по колено серебряные, того моим именем велите в железо ковать и везите сюда. Проведала о том Наталья-царевна и догадалась: «Не иначе как мой муж богатырей победил! Недаром, когда бой был, его дома не было». Легко ей стало, радостно, а как вспомнила, что велено его отыскать да в цепи заковать, запечалилась. Прибежала домой, кинулась мужу на шею: – Прости меня, Иванушка! Напрасно я тебя обидела. Знаю теперь: ты победил обоих богатырей. Ухоронись подальше — как бы и сюда царские слуги не наехали. И рассказала ему про царский приказ. – Не плачь, не горюй, женушка, я царских слуг не боюсь. Сейчас перво-наперво надо Гвидона с Салтаном проучить, вразумить, чтобы век помнили, как в нашу землю за данью ходить. Тут Иван с молодой женой простился и побежал в чистое поле, в широкое раздолье. Свистнул посвистом молодецким, крикнул-гаркнул голосом богатырским: – Сивка-бурка, вещий каурка, стань передо мной, как лист перед травой! Конь прибежал и говорит: – Ох, Иванушка, чую я, будет сегодня жаркий бой: прольется кровь и твоя и моя! Иван на то ответил: – Лучше смертную чашу испить, чем в бесчестье жить да лютому ворогу дань платить! Оседлал коня, сам в боевые доспехи снарядился и поехал в стольный град, в посадские концы. Вскричал тут громким голосом: – Подымайтесь все, кому честь дорога! Постоим до последнего за жен, за детей, за престарелых родителей, не дадим свою землю Гвидону с Салтаном в поруганье! На тот клич вставали посадские люди, поднялись мужики по всем волостям. Три дня Иван войско собирал, на четвертый день по полкам разбивал, на пятый повел полки на недругов. А из дальних городов и волостей ратники валом валят, и такая рать-сила скопилась — глазом не окинуть! Сошлись ратники с иноземными полчищами поближе. Выехал вперед сарацинский наездник: – А, не хотите добром дань платить, войско послали! Все равно войско побьем и дань возьмем! Метнул в него Иван копье и насквозь пронзил бахвальщика. Повалился сарацин из седла, будто скошенный. – Вот тебе дань, получай, басурман! В ту пору выехал из вражьего стана самый сильный богатырь Росланей. Сидит на коне, как сенный стог. Конь под ним гора горой. Конь по щетки в землю проваливается, из-под копыт столько земли выворачивает — озера на том месте наливаются. Кличет богатырь себе поединщика. Выехал навстречу Иван. Засмеялся чужеземный богатырь-великан: – Эко, поединщик выискался! Соску бы тебе сосать, а не с богатырями силой меряться! Закричал ему Иван: – Погоди, проклятое чудище, раньше времени хвалиться — не по тебе ли станут панихиду петь! С теми словами разъехались богатыри на двенадцать верст, повернули коней, стали съезжаться. Не две громовые тучи скатились, не две горы столкнулись — два могучих, сильных богатыря на смертный бой съехались. Съехались, стопудовыми палицами ударились. Палицы в дугу согнулись, а сами никоторый никоторого не ранил. Другой раз съехались, стали копьями долгомерными биться. До тех пор бились, покуда копья у них не приломились, и опять никоторый никоторого не ранил. На третий раз съехались, выхватили острые мечи. Конь Ивану успел только сказать: — Берегись! Как можешь, пригнись ниже! И сам голову пригнул. Росланей первым мечом ударил. Со свистом Росланеев меч пролетел. Задел Ивану левую руку да ухо коню отсек. Выпрямился Иван, размахнулся и вышиб меч из рук Росланея, не дал другой раз ударить. Тут сшиблись кони богатырские грудь с грудью. Иван с Росланеем спешились и схватились врукопашную. Бились они с полудня до вечера. Росланей по колено Ивана в землю втоптал. Рана у Ивана болит, и чует он — сил у него все меньше становится. Улучил добрый молодец минуту и кричит Росланею: – Погляди-ка, что у тебя за спиной творится! Не удержался Росланей, оглянулся, а Иван собрал все свои силы, изловчился и так сильно ударил супротивника, что тот зашатался. Тут Иван не стал мешкать, метнул в Росланея свой булатный нож и навеки пригвоздил его к сырой земле. Тем временем Иванов конь сбил с ног, затоптал Росланеева коня. А в ту пору Иванове войско кинулось на вражьи полчища, Ивану с конем и отдыхать некогда. Вскочил добрый молодец в седло и поскакал в бой. Бились с вечера до утренней зари. К утру все поле усеяли Гвидоновыми да сарацинскими войсками. Салтан с Гвидоном ужаснулись и кинулись с остатками полков прочь бежать. Иван со своими ратниками их гнали и били не покладая рук. Под конец настигли Гвидона с Салтаном и взяли их в плен. – Еще ли вздумаете к нам за данью приходить? Спрашивает Иван. – Ох, добрый молодец, отпусти нас подобру-поздорову домой, и мы не только сами на вас войной не пойдем, а и детям нашим, внукам и правнукам накажем с вами в мире жить и вам веки-повеки дань платить! – Ну, смотрите, нарушите слово — худо вам будет! Тогда все ваши земли разорю и корня вашего не оставлю! После этого отпустил их Иван на все четыре стороны. Потом все свои полки собрал и повел домой. А между тем дошли вести до царя, что посадские люди и деревенские мужики побили Гвидоновы да Салтановы войска и самого могучего богатыря Росланея победили. Собрал царь князей да бояр, позвал своих старших зятьев и говорит: – Наши ратные люди все Гвидоновы и Салтановы полки побили, повоевали, а воеводой у наших ратников был тот молодец, у которого по локоть руки в золоте, по колено ноги в серебре. Он собрал мужиков да посадских людей, выступил в поход самовольно и тем мне, царю, и вам, моим ближним князьям да боярам, нанес большое бесчестье. Чего станем с самовольником делать? – Чтобы вперед на такое самовольство никому соблазна не было, надо царева ослушника казнить! Князья с боярами закричали. Тут поднялся с места один старый боярин, низко царю поклонился: – Не вели, царь-надежа, казнить, вели слово молвить! — Сказывай, боярин, сказывай. Царь велит. – Покуда посадские люди да мужики все вместе и покуда у них есть свой воевода, негоже наши намерения показывать. Надо их ласково встретить да приветить. Надо выкатить из погребов все вино, какое есть, да побольше наград раздать — нечего жалеть золотой казны. Пусть ратники пьют, гуляют, забавляются. А как перепьются в разные стороны, тут поодиночке с ними полегче управиться. Тогда и царского ослушника, холопьего воеводу, легче легкого в железо заковать, а там, царь-государь, твори над ним свою волю! Царю те речи по нраву пришлись, и все со старым боярином согласились. Иван в ту пору незаметно отъехал от своих ратников подальше в чистое поле, в широкое раздолье. Коня расседлал, разнуздал. – Спасибо, конь дорогой! Послужил ты мне верой и правдой, и я век твою службу помнить буду. Конь ему и говорит: – Ты, Ваня, пуще всего опасайся царской милости да боярской ласки. А я тебе и вперед буду верно служить, когда исполнишь мою просьбу. – Говори, мой верный конь, я все для тебя сделать готов, чего бы ты ни попросил! – Помни, Иванушка, свое обещанье! – Говори, все исполню. – Бери, Ваня, в руки свой острый меч и отруби мне голову. Просит конь. – Что ты говоришь! Статочное ли дело, чтобы я своему верному коню сам голову отрубил! Чего хочешь проси, а об этом и говорить нечего. Веки веков моя рука на этакое дело не подымется. Конь голову опустил: – Коли так, навеки ты меня несчастным оставишь. И заплакал конь горькими слезами. Стоит Иван, глядит на друга-товарища, не знает, чего делать. А конь неотступно просит: – Не бойся ничего! Отруби голову и тогда увидишь, что будет. Думал, думал Иван, схватил меч, размахнулся и отсек коню голову. И вдруг, откуда ни возьмись, вместо коня стал перед ним добрый молодец: – Ох, Иванушка, друг дорогой, спасибо, послушал меня, избавил от колдовства! А как бы не исполнил моей просьбы, век бы мне конем быть. Сам я из этого царства — Василий, крестьянский сын. Сила во мне великая. А в ту пору обидел царский слуга моего отца с матерью. Вызвал я обидчика на поединок и победил его в кулачном бою. Царь на меня прогневался. Подкараулили царские слуги меня и сонному руки, ноги сковали, увезли в глухой, темный лес, оставили там диким зверям на растерзание. Мимо ехал леший, взял в свое царство. Не захотел я у него холопом служить. За это леший конем меня обернул, голодом морил да мучил, покуда ты не выручил меня? Мы с тобой вместе от лешего избавились, вместе за свою землю стояли, с лютыми ворогами бились, кровь пролили. И никто, кроме тебя, не мог избавить меня от лешачьего колдовства. Глядит Иван и глазам не верит: был конь, а теперь стоит добрый молодец. Тут Василий, крестьянский сын, Ивану поклонился: – Будь мне названым братом! Иван обрадовался, названого брата за руки брал, крепко к сердцу прижимал. И пошли они к своим войскам. А как стали полки к столице подходить, царь приказал из пушек палить, в барабаны бить и сам с боярами вышел навстречу ратникам: – Спасибо, ребятушки, за верную службу! Век я вашей услуги не забуду, всех велю наградить! А теперь отдыхайте, пейте, гуляйте — угощения на всех хватит! Тут Иван с Василием, крестьянским сыном, вышли вперед. – Теперь-то ты ласковый, на посулы не скупишься, а помнишь ли, как всю нашу землю ты да бояре Гвидону с Салатном согласились навек в кабалу отдать? Теперь пришло время ответ держать. Царь и бояре ни живы ни мертвы стоят, руки, ноги дрожат и с лица сменились. Названые братья им и говорят: – Уходите, чтобы и духу вашего тут не было! И все ратные люди закричали: – Худую траву из поля вон! Царь да бояре не стали мешкать, кинулись бежать кто куда, только их и видели. А Иван — вдовий сын со своим названым братом стали тем царством править. Все лешачьи богатства и диковинки привезли. Все посадские люди и деревенские мужики с тех пор стали лихо да беду изживать, добра наживать.
  25. Chanda
    СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 16 октября - Всемирный день продовольствия Как едят кашу Финская сказка В деревне Хёльмёла очень любят кашу. Только едят её довольно странно. Горшок с кашей ставят в избе на столе, кружку с топлёным маслом - на лежанке, кадушку с простоквашей - во дворе. Зачерпнут кашу ложкой и бегом к лежанке - обмакнут кашу в масло, теперь бегом во двор - глотнуть простокваши, так-то каша много вкуснее! Вот и бегают друг за другом - от стола к лежанке, от лежанки во двор. Много времени уходит на такой завтрак, да не беда, у жителей Хёльмёлы времечко вкусной каши поесть всегда найдётся! СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ А ещё, 16 октября - День шефа Ольга Лукас Сказка про не самого плохого начальника - У нас ещё не самый плохой начальник. - Сказала старшая кухарка младшей. - Может и не самый. Но у меня на него аллергия. - Аллергия – не чума, потерпишь. - А ещё он всё время врёт и выкручивается! - Подумаешь, врёт. Прежний не врал. Сожрал бы тебя сразу, и всего делов. - А ещё он боится, что однажды их с хозяином разоблачат, и постоянно собирает на всех компромат! Запугивает! - Подумаешь, попугал. Но ты молчи, и он ничего тебе не сделает. Прежний вот не пугал. Сожрал бы тебя сразу, и всего делов. - А ещё он нарушает мои границы! Мне неприятно к нему прикасаться, и вообще, я не обязана! И после него всегда приходится мыть руки, а мыло я приношу из дома! - Подумаешь, руки лишний раз помыла, мыло лишний раз купила. Прежний не любил, когда к нему прикасаются. Сожрал бы тебя сразу, и всего делов. - Людоед он был, что ли, ваш прежний начальник? - Тс-с! Идёт! - А-а-а-апчхи! - И я вам тоже рад, девочки, - улыбаясь, сказал начальник и спустился вниз по портьере, - Сплетничаете? Косточки мне перемываете, а работа стоит? Вы что же, хотите расстроить короля? Только попробуйте – и всех вас изрубят как начинку для пирога! Не забыли, что у маркиза Карабаса сегодня званый ужин? А котика кто погладит? Мне что, до вечера не глаженым ходить? - А-а-а-апчхи! А-а-а-апчхи! А-а-а-а-апчхи!!! Взято отсюда: https://un-tal-lukas.livejournal.com/1937313.html
  26. Chanda
    СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 14 октября - Покров Онисимова Оксана Первый снег Высоко-высоко в небесах у пушистой снежной тучи родились снежинки. Огромное множество крошечных белых девчонок. Все они были разные, каждая имела свой узор, и не было ни одной, похожей на другую. Несколько дней новорожденные только и делали, что с криками и визгом носились по маме-туче. Они играли в салочки, в чехарду, в дочки матери и просто валяли дурака. Но каждая с самого рождения знала, что обязательно станет балериной. Самой лучшей. Снежинки подросли, и к ним пришел учитель танцев – старый ветер. Он был строг, но большой мастер своего дела. Начались уроки. Девочки очень старались. Они разучивали быстрые танцы и медленные, кружились на одной ножке и подпрыгивали высоко-высоко. Иногда одно и то же движение приходилось повторять сотню раз. Бывало, что кто-нибудь уставал, расстраивался до слез и отказывался заниматься. Но старый ветер любил повторять пословицу: «Самые лучшие вещи труднее всего сделать». Ученица вытирала слезы и начинала сначала. Наконец, настал день, когда учитель остался ими доволен. Девочки выросли, окрепли и многое умели. Теперь им предстояло станцевать свой самый главный танец. Они летели на землю. Волновались ужасно. Снежинки надели балетные пачки, расшитые блестками и новые пуанты. Построились. Учитель танцев набрал побольше воздуха и изо всех сил дунул. Подхваченные ветром снежинки пустились в пляс. Сначала они водили большой хоровод, потом разделились и каждая, летя на землю, исполняла свой собственный, особенный танец. Старый учитель наблюдал за ними сверху и улыбался. Он был очень горд. На земле, далеко внизу, поздний ноябрьский вечер раскрасился множеством танцующих белых звезд. Люди прильнули к окнам и радовались: «Первый снег!»
  27. Chanda
    СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 10 октября - Всемирный день психического здоровья Ярослава Осокина Сказка о безумном короле В неназываемых землях, что находятся далеко-далеко, дальше, чем может пролететь птица и представить человек, испокон веку правят короли, в чьих жилах течет особенная кровь. Неназываемые земли слушают только тех, кто принадлежит к королевскому роду. Неназываемые земли любят избранных, и, говорят, если истинного короля долго нет, то земли скудеют, перестают плодоносить, бури и разные бедствия становятся постоянными гостями в тех краях. Но еще хуже бывает, когда король болеет - или сходит с ума. Земли не прощают тех, кто приносит вред своему избраннику, и если нового короля просто найти среди детей королевской крови, то безумного короля нельзя заменить, нельзя убить. И однажды случилась такая беда. Правил в ту пору король по прозванию Энио Рослый. Очень уж был он люб неназываемым землям, всюду ему сопутствовала удача, все удавалось. Верные соратники и мудрые советники окружали его, подданные не бедствовали, год от года были урожайными и спокойными. Не было ни войн, ни мятежей, ни иных бедствий. Король был могуществен и силен, и если были у него враги, то они боялись его до смерти. Это опьяняло короля. Энио Рослый верил в свое бессмертие и вседозволенность. И вот стали замечать, как он меняется: король стал злее, капризнее, ненавидел, когда его ослушивались или перечили ему. Он вспыхивал от ярости по малейшему поводу, не щадил никого, даже своих детей, двух принцев. Любовь неназываемых земель отравила его слабое сердце, и оно не выдержало. Рассудок короля пошатнулся, и вскоре люди то и дело шептались по углам, обсуждая последние причуды короля. Энио порой беседовал с пустым воздухом, будто бы со старыми друзьями, которых не было в живых. Бывало, он даже лез в драку с кем-то, кого не видели окружающие. Однажды ему показалось, что деревья вокруг королевского дворца Аннургарна плетут против него заговор - и приказал вырубить их. Так погибли старые деревья, помнившие его прадеда и прабабку, королей-близнецов, ясени, клены и весь яблоневый сад, который по весне усыпал открытые галереи дворца белоснежными лепестками. Изредка король будто бы слышал доносы о том, что духи тьмы пробираются Путаным лесом прямо к столице, тогда он поднимал тревогу и устраивал великую охоту - по нескольку дней измученные воины королевской гвардии прочесывали весь Путаный лес под неусыпным надзором короля. На второй год уж догадались отправлять королю разведчиков с ложными донесениями о том, что духи тьмы испугались короля и покинули пределы неназываемых земель. Было еще - однажды король решил достать звезды с неба и сделать новую корону для себя и своих потомков. Старая показалась ему древней и слишком простой. Долго же строили королевские плотники специальную лестницу, чтобы сгрести звезды, а мастера ювелирного дела и придворные маги создавали втайне от короля корону, в которой бриллианты сияли как звезды. Когда она была готова, ее преподнесли королю. Однако сколько бы не тщился король, как ни усердствовали маги, эта корона не лежала на голове - она соскальзывала, падала, царапала руки и лицо острыми гранями камней. И хоть сияла она необыкновенно, ярче чем блеск луны на водах озера Раххи, что в горах за Облачным кряжем, быть короной Энио была ей не судьба. Король крепко разозлился. Корона из звездных бриллиантов была заброшена в дальний угол королевской сокровищницы, а ювелирам отрубили руки - и это еще хорошо, что король не догадался о том, что его обманули, поэтому ни плотниками, ни магам наказания не было. Когда наследный принц достиг совершеннолетия, повздорил он с отцом - совершенно по юной дурости, к тому времени все уже давно знали, насколько опасно с королем разговаривать вообще. Говорить с ним можно было, только если он спрашивал - а за обедами Энио Рослый вполне мог запустить в собеседника тяжелым блюдом со стола в того, кто осмеливался чем-то не угодить ему. А юный принц дерзнул как-то задать ему вполне невинный вопрос: спросил разрешения отправиться на первую самостоятельную охоту. Таков был обычай, когда юноша достигал совершеннолетия, устраивали большой пир, а затем большую охоту на королевских угодьях. Пир принцу был ни к чему, а на охоту очень уж хотелось - вот он выгадал момент, когда ему показалось, что король спокоен и добродушен. Но все обернулось куда хуже. Что уж там привиделось или послышалось королю, неизвестно. Принц после ужасающего приступа ярости короля попал в подземелья Крестовой башни, королевской тюрьмы, откуда преступники уже не выходили. Сколько ни плакала королева-мать, сколько ни просила за сына - ей, может быть, единственной дозволялось разговаривать с королем, - помочь уже не смогла. Королевич Рео вскоре умер в темнице. Подданные знали - короля нельзя ни убить, ни сменить. Он избранник неназываемых земель, и те не простят такого. Но вскоре началось такое, что королевские советники крепко задумались. Урожаи стали скудны, по весне разошедшиеся реки затапливали целые деревни, сухой зной летом убивал посевы, зимой метели и мороз губили множество жизней. Тогда в глубинах королевского дворца созрел заговор. Почти весь королевский совет во главе со славным Грамдульвом Лживым драконом сговорился в том, что короля надо сместить. Они не хотели убивать его, зная, что неназываемые земли не простят им такого. Решили, что если короля заключить в Крестовой башне до конца дней его, а королеву оставить регентом при младшем сыне, то спокойствие и благополучие станут лишь вопросом времени. И однажды ночью мятежники (а их было числом двенадцать) проникли в королевские покои, неся с собой заговоренные цепи и путы, чтобы схватить короля. Они рассчитывали на то, что король будет отвлечен недавним рождением еще одного малыша, и быть может, на радостях некоторая толика разума будет с ним. Беда была в том, что несмотря на то, что ум короля ослаб, тело и магические силы его были крепки. Веря, что это демоны сумеречного края пришли, чтобы убить его, король совсем помешался. Вырвавшись из рук мятежников, он бросился в детскую и своими руками убил детей, чтобы те не достались сумеречным тварям, сильно ранил королеву, которая пыталась спасти хотя бы самого младшего. Королева едва успела сбежать и передала младенца верным слугам. Ребенка вынесли из дворца, но слуги, которым было поручено заботиться о нем, пропали, как и сам малыш в той суматохе и кутерьме, что поднялись в ту ночь. Король метался по замку, разыскивая королеву, своего ребенка, предателей, он рушил все на своем пути, накладывал магические ловушки и расставлял чары-силки. Без числа погибло стражников, что встали на сторону мятежников, да и тех, что защищали короля, не миновала горькая судьба. Члены королевского совета рассредоточились по замку, пытаясь поймать короля. И они загнали его в один из залов западного крыла. Лишь объединенными усилиями они могли как-то с ним справиться, но обезумевшего монарха уже нельзя было остановить, и он был убит. Королева умерла на рассвете, так и не придя в себя. Вместо короля в неназываемых землях стал править Королевский совет, состоящий из бывших мятежников. Они знали, что рано или поздно королевская кровь вернется к управлению, одни ждали этого с нетерпением, другие с ужасом, поминая последнего венценосного безумца. Так печально закончилась эта сказка, но ты не грусти, дальше будут другие. Взято отсюда: http://samlib.ru/o/osokina_j/03enio.shtml
  28. ramzan123123

    2.jpg

    ramzan123123 posted a gallery image in 3D галерея

    2.jpg
  1. Load more activity
×
×
  • Create New...

Important Information

We have placed cookies on your device to help make this website better. You can adjust your cookie settings, otherwise we'll assume you're okay to continue. Terms of Use

  I accept