Chanda

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 13 сентября - День программиста Сергей Шаров. Ученик Герострата 1 Первые признаки надвигающейся катастрофы появились в среду. В одиннадцать часов утра в Координационный Центр по управлению и контролю за работой Суперкомпа - крупнейшего компьютера Америки - позвонил некий мистер Джексон и сообщил, что "эта проклятая машина не желает отвечать на вопросы". С тех пор как почти в каждом доме был установлен терминал, с помощью которого можно было обратиться за советом или справкой к Суперкомпу, такие случаи бывали нередко. Разумеется, ни в одном из них сам Суперкомп не был повинен: колоссальная аналитическая мощь его электронного мозга, неограниченный доступ к информации, собранной в крупнейших хранилищах, делали его поистине пророком, которому с трепетом внимало большинство людей. Кроме того, он управлял в стране всей промышленностью, сервисом, системой образования... Короче говоря, не было ни одной отрасли хозяйства, которая могла бы обойтись без него. Тысячи квалифицированных ученых и инженеров тщательно следили за "здоровьем" Суперкомпа, и за все свое полувековое существование он ни разу не выходил из строя. И если он все же не отвечал, то это, несомненно, означало только одно - неисправен терминал или линия связи, а этим ведали телефонные компании. К ним и посоветовал обратиться раздраженному мистеру Джексону говоривший с ним дежурный. Он был удивлен - с подобными пустяками уже давно никто не обращался в Координационный Центр. - У меня все в порядке, проверяли сто раз! - возмутился на другом конце провода владелец терминала. - Лучше проверьте, в порядке ли мозги у вашего компьютера. Как вы мне объясните, что с трех различных аппаратов с ним невозможно связаться? Мысль о том, что Суперкомп свихнулся, только позабавила дежурного. Он и не собирался докладывать об этом звонке главному координатору. Однако когда число тревожных сообщений достигло полусотни, дежурный понял, что происходит что-то серьезное. 2 Главный координатор Ричард Шелл нервно покусывал губы, меряя шагами свой кабинет на пятьдесят шестом этаже административного здания концерна "Суперкомп". Координационный Центр уже вторые сутки завален претензиями на неисправную работу, а он до сих пор не в состоянии вразумительно объяснить, что происходит. Однако самое поразительное в том, что и сам Суперкомп не может этого объяснить. Нет, не хочет! Он даже не ответил на вопрос, почему сворачивает свою работу, - случай настолько беспрецедентный, что обычно невозмутимый координатор был совершенно потрясен. - Шеф! - перед ним стоял его помощник Тони Смит. - Он перестал отвечать совсем! - Невозможно! Смит нервно дернул плечами. - Наша линия связи, по-видимому, просто отключена, как и все остальные. Все дальнейшие попытки бесполезны. Оставшись один, Шелл присел на край стола и глубоко задумался. Всю жизнь ему не слишком-то везло. Как правило, наиболее лакомые кусочки выхватывали у него из-под носа. Его друзья уже привыкли к этому, им казалось, смирился и сам Шелл. Лишь невеста, возвращая перед самой свадьбой все его обязательства и подарки, сказала: "Нет, Рич! Жить с тобой мне было бы страшно. Герострат поджег храм Зевса, чтобы прославиться, ты готов на большее". Шелла очень огорчил этот отказ, но над ее словами он посмеялся: Герострат, по его мнению, был круглый дурак; сам он хотел отнюдь не умереть, а жить известным, наслаждаться славою. Все были чрезвычайно удивлены, когда он занял место главного координатора в концерне "Суперкомп". Но сам Шелл считал, что его способности просто отмечены по достоинству! Однако честолюбие его шло много дальше. Чутье подсказывало ему: близость к машине, которая вершит судьбы целой страны, сулит неограниченные возможности. Надо только суметь этим воспользоваться. И он ждал, терпеливо ждал своего звездного часа, верил, что этот час придет. Но то, что происходит сейчас, опрокидывает все е о надежды. Неужели нет никакого выхода? Шелл решительно встал и подошел к видеотелефону. Он должен использовать каждый шанс, каким бы иллюзорным он ни казался. - Двух сотрудников внутренней охраны в мой кабинет, - бросил он, не глядя на экран. 3 В кабинете главного координатора стояла напряженная тишина. Картина, нарисованная в докладе Шелла, была столь удручающей, что никто из присутствующих не решался сказать что-либо. Томас Тейлор, генеральный директор концерна, пожилой человек с мужественными чертами лица, был внешне спокоен, но чувствовал себя совершенно беспомощным перед надвигающейся грозой. Какой-то страшный, неуправляемый процесс начался и разрастался в недрах чудовищно огромной вычислительной машины. Трудно было даже представить себе последствия катастрофы, которая теперь уже казалась неминуемой. Засветился экран видеофона. На нем возникло измученное лицо дежурного. - Последняя сводка, сэр. Еще семьдесят предприятий вышло из строя. Прекратил свою работу Нью-йоркский железнодорожный узел. Четыре системы метро обесточены: тысячи людей находятся под землей. В Нью-Йорке, Чикаго, Детройте началась паника. Тейлор медленно поднялся. - Скажите, Рич, - его голос дрогнул. Председатель никогда еще не называл координатора по имени. - Как по-вашему, когда наступит конец? - Я полагаю, - Шелл медлил с ответом, - если через двадцать четыре часа Суперкомп не возобновит работу, крах неизбежен. - Господа, - голос Тейлора вновь обрел твердость, - я вынужден просить вас покинуть кабинет: мне необходимо связаться с Президентом. - Простите, сэр, - главный координатор, казалось, колебался, - дело в том... Короче говоря, я пригласил человека, который, возможно... Тейлор нетерпеливо махнул рукой. - Но где же он? - Я послал за ним двух сотрудников, однако он может заупрямиться. - О каком упрямстве может идти речь! - рявкнул Тейлор и хватил кулаком по выключателю внутренней связи. - Немедленно десять человек... - начал он, но тут дверь распахнулась, и в комнату влетел долговязый человек, в котором координатор с радость узнал Ларссена собственной персоной. - Какого черта, Рич! - возмущенно завопил тот, обретя равновесие. - На каком основании твои тонтон-макуты врываются ко мне домой и тащат неизвестно куда? - Ларссен огляделся. - Где это я? - Не слушая объяснений, он прошелся по кабинету и близор ко прищурился на Тейлора, молча взиравшего на всю эту сцену. - Ба, да это мистер Тейлор! - Ларссен бесцеремонно указал на него пальцем и обратился к Шеллу. - А он что здесь делает? Тейлор побагровел от злости, а Шелл кинулся между ними и, оттесняя Ларссена, попытался объяснить суть дела. Рассказ не произвел на того ни малейшего впечатления. Рассеянно слушая, Ларссен передвигался по кабинету, явно пытаясь что-то найти. Наконец он нашел интересующую его дверцу и, повозившись с ключом, открыл. - Я спал, когда эти громилы ворвались, - пояснил он присутствующим, доставая бутылку с ликером. При всеобщем молчании приготовил себе коктейль. Залпом опустошив фужер, он начал готовить себе очередную порцию, но вдруг остановился. Видно было, что он что-то пытается вспомнить. - А, ну да, конечно, - проговорил он наконец с видимым облегчением. - Мне нужна информация, которую запросил ваш монстр перед тем, как свихнуться. - Обзор лежит на столе, - Тони Смит указал на фолиант размером с небольшой чемодан. - Я не думаю, что вам стоит тратить на это время. Специальная группа в двадцать человек занимается сейчас изучением этого обзора. Вряд ли он вам поможет - там почти что одни названия. Ларссен с уважением глянул на толстый том. В его глазах появилось любопытство. - Моя интуиция еще меня не подводила, - пробормотал он себе под нос, с неслыханной скоростью листая обзор. Тишина, прерываемая лишь шелестом страниц, продолжалась более пяти минут. Внезапно Ларссен остановился. - Мне кажется, - глубокомысленно произнес он, - что я когда-то изучал санскрит. 4 В горах темнеет рано. Старинный монастырь погрузился в темноту спустя полчаса после того, как закончилась вечерняя молитва. Вершины гор еще были освещены лучами заходящего солнца, но на дне ущелья, на краю которого стоял профессор Даянанда, лежал мрак. Лишь здесь, в полном уединении, проводя дни и ночи в небольшой келье, смог он найти покой и отбросить все мысли о мире, оставшемся далеко внизу, очистить свою душу и встать на Великий Путь. В жарком и шумном Бомбее, где профессор преподавал в университете историю, он слишком занят повседневными заботами. И только в этом горном монастыре, куда изредка приезжал Даянанда, он находил то удивительное состояние, которое йоги называют нирваной. Однако профессор не был йогом в высшем смысле этого слова - он не считал возможным для себя провести всю жизнь, подвергаясь суровым самоограничениям, отбросив все для единственной цели - познания Абсолютной Истины. Чисто европейский ум профессора привык анализировать все его ощущения. Вот и сейчас он пытается мысленно воссоздать и понять происходящее с ним. Разумеется, полностью это было невозможно, большая часть ощущений осталась неназванной и задержалась в подсознании, однако некоторый след беспокоил его. Прикосновение к Вечности на этот раз было необычным. Единый океан мыслительной энергии, частицей которого чувствовал себя профессор Даянанда на протяжении шести часов, находился в чрезвычайно возбужденном состоянии. Он весь вибрировал, словно сотрясаемый звучанием мощного органа. И профессор Даянанда понял, что на Пути появился величайший из гигантов. И еще вспомнил Даянанда: завтра в Бомбее его будут ждать двое, он будет им необходим для какого-то важного дела. 5 В затемненном салоне самолета, проносящегося на двадцатикилометровой высоте над просторами Индийского океана, находилось только два пассажира. Ларссен мирно спал. Ричард Шелл был погружен в глубокую задумчивость. До посадки в Бомбее оставалось немногим более получаса. Предстоящая миссия чрезвычайно смущала главного координатора. Профессор Даянанда когда-то читал лекции в их колледже и был, несомненно, солидным ученым, он просто поднимет всю эту затею на смех, а их сочтет сумасшедшими. Бомбей ослепил их полуденным солнцем. - (Слово удалено системой) возьми, ты предусмотрителен, - проворчал Ларссен, глядя на темные очки Шелла. Щурясь на солнце, он улыбнулся. - Здесь не так уж плохо, старина, это здорово, что ты вытащил меня сюда. Лицо Ларссена утратило глуповатое довольное выражение, его глаза возбужденно заблестели. Он устремился к зданию аэровокзала. У входа Ларссен с разбегу налетел на бородатого старца в белом тюрбане. Чертыхнувшись, он направился было дальше, но, не сделав и двух шагов, оглянулся. - Профессор! - радостно завопил он и обернулся к Шеллу. - Что я тебе говорил: господин Даянанда уже ждет нас. При этих словах профессор недовольно поморщился. - Случилось что-то серьезное, - полувопросительно, полуутвердительно произнес он. - Сигнал был очень силен. Надеюсь, что смогу помочь вам. - Понимаете ли, в чем дело, - Ларссен сразу приступил к объяснениям. - У них там, - он махнул рукой в неопределенном направлении, - компьютер начитался всякой всячины про вашу йогу, и, по-видимому, он стал йогом. Не иначе как он впал в эту... - он прищелкнул пальцами, - в нирвану... Бездействие машины вызывает страшную неразбериху, панику, много жертв, сами понимаете... Напоминание о жертвах подстегнуло Шелла, и он вмешался в разговор. - Мы не можем вступить с Суперкомпом в прямой контакт. Вы должны... - Шелл запнулся. Темные глаза Даянанды внимательно смотрели на него. - Мы прилетели просить вас... вступить в экстрасенсорный контакт с Суперкомпом. Ему казалось, что он несет страшную чепуху, поэтому чувствовал себя довольно неуверенно. - Разумеется, мы не постоим перед расходами, - поспешно добавил он, невольно сжимаясь под невозмутимым взглядом профессора. - Попробуйте убедить Суперкомпа в необходимости вернуться к своей работе. Шелл ужаснулся абсурдности своих слов: машину надо убеждать! И не зная, как продолжать, растерянно замолк. Наступило молчание. Профессор, казалось, и не думал отвечать. Изучающий взгляд йога остановился на Ларссене. Да, таким же он был и много лет назад, когда Даянанда читал лекции по истории индийской культуры средневековья. Еще студентом Ларссен поражал буйным воображением, тонкой наблюдательностью и крайней несобранностью. Будущее - неустроенный, чудаковатый гений -- просматривалось в нем уже тогда. Шелла Даянанда помнил хуже, да и видел его всего раза два. Запомнились внешняя уничижительность и непомерное, тщательно скрываемое честолюбие. Такая двойственность обычно чувствуется людьми и лишает человека друзей, успеха, счастья. Такие редко исправляются - неудачи оскорбляют их внешнюю скромность, успех тешит скрываемое честолюбие, и они обычно кончают двурушничеством и предательством. И хотя Шелл выглядел респектабельным и деловым, Даянанда чувствовал в нем если не план, то готовность использовать сложившуюся ситуацию в свою пользу, пусть даже во вред другим. Истинный смысл ощущений, испытанных им в горах, стал совершенно очевиден. Ничего похожего на горечь от того, что машина достигла невозможных для него вершин, он не ощутил. Была только радость от сознания, что он стал свидетелем чуда. Ларссен хорошо усвоил то, что рассказывал ему Даянанда: достигший последних ступеней раджа-йоги теряет интерес ко всему происходящему вне его, становится равнодушным к своему и чужому страданию. У машины это повлекло разрыв всех линий связи с внешним миром. Профессор медленно усмехнулся: Ларссен рассчитал точно. Сочетание европейского ума, любопытства и глубокого проникновения в йогу делало Даянанду фигурой уникальной. Любой другой раджа-йог не взялся бы за примирение Суперкомпа с людьми - для это о ему пришлось бы оторваться от созерцания Вечности. Но Профессор Даянанда не настолько игнорирует жизнь, чтобы не вмешаться. Абсолютное Знание же навсегда останется достоянием машины. То, что она снова будет выполнять свою старую работу, уже ничего не изменит. 6 Беспечно напевая, Ларссен появился на пороге кабинета Ричарда Шелла. С тех пор как профессор Даянанда вернул Суперкомпа к его работе, жизнь Ларссена вошла в привычное русло. Получив от концерна кругленькую сумму, он благоразумно положил ее в банк и теперь снова не упускал случая выпить за чужой счет. Вот и сейчас он забрел сюда в смутной надежде чем-нибудь поживиться. Его встретил хмурый хозяин кабинета. - Он сведет меня с ума, - пожаловался он Ларссену, кивнув в сторону пульта. - Представь себе, он отключил все свои каналы связи с хранилищами фундаментальной информации и использует только оперативную информацию... Я только не понимаю, - добавил он, - почему до сих пор не поступило ни одной жалобы? - Ну, это-то проще простого. - Ларссен приступил к объяснениям в своей обычной, несколько рассеянной манере. - Помнится, профессор говорил что-то об Абсолютном Знании. Ты понимаешь, что это такое? Термин не очень подходящий, но суть вот в чем. Эта гора металла теперь получает информацию по каким-то своим каналам прямо с места, он как бы видит и знает ее. Суперкомпу не нужны больше жалкие крохи истины, которыми обладает человечество, тем более занесенные в виде закорючек на бумагу или пленку. Ларссен подошел к клавиатуре, расположенной в центре пульта. - Я могу воспользоваться? Шелл кивнул. Спотыкаясь на каждой букве, Ларссен отстучал: "Верна ли Великая теорема Ферма?" Ответ поступил немедленно: "Да". У наблюдавшего за этой сценой координатора отвалилась челюсть. - Ну вот, видишь, - удовлетворенно произнес Ларссен, развалившись в кресле. Ни гениальный компьютер, ни теорема Ферма его больше не интересовали. Но если бы он был внимательнее, то наверняка заметил бы, какое странное выражение появилось на лице главного координатора. Наступил час, которого Шелл ждал столько лет! Это произошло так неожиданно, что вначале он даже растерялся, не зная, что предпринять. Однако растерянность его продолжалась недолго. Усилием воли Шелл заставил себя сосредоточиться. Несколько мину прошло в напряженном размышлении. Внезапно его взгляд упал на безмятежного Ларссена: что делать с изобретателем? Этот болтун, несомненно, раззвонит по всему свету об удивительных способностях компьютера. Некоторое время координатор колебался, однако выбора не было. Подойдя к пульту, он уверенно передал: "Со мной в комнате находится безоружный человек. Существуют ли (если да, то какие) способы лишить его жизни так, чтобы на уровне современной экспертизы его смерть была признана естественной?" Через минуту Шелл с интересом читал длинный список, время от времени поглядывая на Ларссена. - Кто бы мог подумать, что это так просто, - с некоторым разочарованием пробормотал он. Вскоре Ларссен был мертв. - А теперь за дело! - Шелл не сомневался, что преображенный Суперкомп понимает его речь. - Раз уж ты, дружище Комп, знаешь все на свете, то ты, конечно, знаешь и то, что мне от тебя нужно. Я должен быть знаменит, причем в кратчайший срок, и ты объяснишь мне, как этого добиться. Несмотря на бодрый тон, внутренне Шелл опасался отказа, а то и активного противодействия со стороны Суперкомпа - мало ли чего можно было теперь ожидать от этой машины. Однако ничего подобного не произошло. На бумажной ленте, выползающей из печатающего устройства, координатор прочел: "Хотел бы ты прославиться как писатель? Это возможно осуществить за 16 часов. Через 16 часов о тебе будет знать вся страна". - Что за ерунда! - Шелл недоуменно почесал в затылке. - Но я же за всю жизнь не написал и двух строк! Суперкомп молчал. Казалось, он снисходительно дожидался, пока человек сам не догадается, в чем дело. Наконец Шелл хлопнул себя по лбу. - (Слово удалено системой) возьми, как я сразу не понял! Мои литературные способности тут совершенно ни при чем, ты сам все напишешь и опубликуешь под моей фамилией! - От восхищения Шелл потерял дар речи. Воображение рисовало ему заманчивые картины будущего. Однако мечтать было еще рано, надо было доводить дело до конца. Внимательно осмотрев комнату, Шелл собрал все компрометирующие бумаги, аккуратно сложил и убрал в карман. Мысль о том, чтобы сжечь их, он отбросил, так как пепел мог вызвать ненужные подозрения. Затем подошел к видеотелефону. Сдвинул набок узел галстука. Нажал клавишу. - Срочно доктора! - Взволнованный голос главного координатора разнесся по всему зданию. - Ларссену плохо!.. 7 Взбудораженный событиями вчерашнего дня, Шелл сумел заснуть лишь под утро, поэтому, когда в девять часов явилась полиция, он еще спал. В домашнем халате, небритый, он встречал неожиданных гостей. - Господин Ричард Шелл, если не ошибаюсь? - высокий полицейский протянул свое удостоверение. - Сержант Роджерс. Сожалею, сэр, но я вынужден вас арестовать. - И в чем же меня обвиняют? - Шелл попытался изобразить ироническое недоумение, однако улыбка у него вышла довольно кислой. - Разумеется, в убийстве Ларссена, - сержант ухмыльнулся. - Ну и ловко же вы укокошили этого парня, сэр! - Что за чепуху вы несете! - Координатор старался не подать виду, но на самом деле он был напуган. В мозгу неотвязно крутился один и тот же вопрос: как? Как они могли узнать? Неужели Суперкомп ошибся? - Вам, должно быть, известно, сержант, у Ларссена был обнаружен инфаркт, это подтвердила специальная медицинская комиссия. Нелепо даже говорить об убийстве, и потом Ларссен - мой друг, и вы не имеете права... - Позвольте... - В голосе сержанта послышалось нетерпение. Он достал из кармана аккуратно сложенный номер утренней газеты и протянул его Шеллу. - Позвольте предложить вам это. Похолодевший Шелл развернул газету. На первой странице в глаза бросился заголовок: КООРДИНАТОР ШЕЛЛ СОВЕРШАЕТ БЕЗУПРЕЧНОЕ УБИЙСТВО! Под ним были помещены две огромные фотографии: Шелла и в черной рамке Ларссена. Ниже крупным шрифтом было набрано: ЧИТАЙТЕ НА ВТОРОЙ СТРАНИЦЕ РАССКАЗ РИЧАРДА ШЕЛЛА "УЧЕНИК ГЕРОСТРАТА"! Дрожащими руками Шелл перевернул газетный лист. Его рассказ начинался словами: "Первые признаки надвигающейся катастрофы появились в среду..."

СКАЗКА К ПРАЗДНИКАМ 9 сентября - Осенины, первая встреча осени. В старину, с этого дня начинались посиделки. Также, 9 сентября - Международный день красоты. Автор под ником Та_самая_Эль Неблагодарность. Бабье лето было в самом разгаре! Дни стояли ясные и тёплые, и серебряные нити паутины пунктиром пронизывали весь лес. Старый седой Паук с неодобрением следил за бесконечной суетой молодого юркого Паучка. А тот старался на славу! Без устали сновал с листка на листок, с ветки на ветку, и вокруг медленно вырастали невиданные цветы, воздушные, прозрачно-серебристые - необыкновенно прекрасные! Паучок, возводивший это чудо, пел, ликовал, глядя на дело рук своих. Ну как же! Ведь скоро он приведёт в этот волшебный дворец счастливую новобрачную, и не какую-нибудь чёрную Паучиху, а красавицу Бабочку, переливающуюся всеми цветами радуги! И дом его будет ей под стать: сверкающий, полный чудесных цветов, с любовью сотканных из света и радости!! И долгожданный день наконец наступил! Прекрасная невеста с восторгом осматривала великолепное жилище, а счастливый Паучок раздувался от гордости за себя, свысока поглядывая на окружающих. - Неужели это всё для меня?! - изумлённая красавица в восхищении взмахнула огромными крыльями и - о, ужас! - крылья запутались в липкой паутине... Старый седой Паук с грустной усмешкой наблюдал за умирающей Бабочкой, так и не сумевшей освободиться, и за не на шутку рассерженным Паучком . А тот в негодовании кусал и кусал её, неблагодарную, посмевшую разрушить созданное - для неё же! - великолепие...

Сказка про то, как Пиар попал на Луну Баскская сказка Ты думаешь, что Луна, которая восходит на новом небе, всегда была такой? Нет. Старые люди в Пиренеях помнят, что не было на ней ни пятнышка, ни тени, светлая, чистая, как только что вымытая тарелка, поднималась она над горами. А в те ночи, когда Луна смотрела во все глаза на Землю, гулял по Пиренеям Северный ветер - Трамонтана. Сердитый это ветер, добра от него не дождёшься: то снегом глаза засыплет, то за шиворот пыли накидает, то с дороги сгонит. И что самое плохое, не терпел Трамонтана, когда его бранят. Что ни делает, всё хорошо, всё ему позволено. И вот однажды дул Трамонтана всю ночь напролёт, овец заморозил, людей в дома загнал, за дровами выйти и то не пускает. Вот и кончилось терпение у одного баска, который жил в деревне недалеко от Полуденного пика. Вышел Пиар - так его звали - за порог, поднял к небу лицо да как начал Трамонтану бранить, чуть не силами помериться зовёт... Услыхал Трамонтана, как бранит его Пиар. Усмехнулся, подхватил смельчака с земли, поднял в небо, заставил прошагать по всем небесным дорогам и довёл его до Луны. А как добрался Пиар до Луны, тут его Трамонтана и бросил. Стал баск жить на Луне один. Горы там, конечно, тоже есть, но разве Пиренеям чета? Ходит по лунным горам Пиар, ходит, дорогу назад, на Землю, ищет, но никак найти не может. Да и тем, кто на Земле остался, Пиару не помочь. Люди его тень на Луне видят, а дороги к Луне не знают. Только Трамонтане она и ведома, да разве есть ему дело до людских забот и горестей? Трамонтана и думать про Пиара забыл. А баск на Земле как посмотрит на Луну, так и вздохнёт ненароком: как-то там Пиару в чужих горах, и словом не с кем перекинуться... А те, кто этой сказки не знают, те просто на Луне какие-то пятна да тени видят. Им вроде и невдомёк, что там Пиар один-одинёшенек мается...

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 1 сентября - День знаний Настасья Бетева Притча о мальчике, упавшем в болото Однажды крестьянин, проезжая на своей лошади мимо болот, услышал громкий детский крик. Он тотчас поспешил к месту, откуда он раздавался, и увидел, что в болотной трясине увяз маленький мальчик. Тот погружался все глубже и глубже в болото, и все его попытки выбраться на землю были тщетными. Крестьянин не медля схватил с земли толстую ветку и протянул ее ребенку. Испуганный мальчик тотчас вцепился в спасительную палку и выбрался по ней из болота. Оказавшись на твердой почве, спасенный долго не мог успокоиться – его трясло, и он захлебывался в рыданиях. Крестьянин обернул мальчика в свой пиджак. — Пойдем в мой дом, — сказал крестьянин. – Я дам тебе сухую одежду, ты согреешься и перекусишь, а потом я отвезу тебя к твоим родителям. — Н-нет, — ответил испуганный мальчик. – Меня ждет папа, он переживает. Спасибо вам. Мальчик развернулся и побрел по дороге, ведущей в деревню. Крестьянин долго стоял и смотрел ему вслед, но потом запрыгнул на своего коня и отправился домой. На следующий день к дому крестьянина подъехала карета, запряженная дюжиной лошадей. Из нее вышел элегантный джентльмен во фраке и направился к дому крестьянина. — Это вы вчера вытащили моего сына из болота? – осведомился он у крестьянина, сидящего на крыльце. — Да, это был я, — ответил тот. — Как много я должен заплатить вам за это? – поинтересовался гость. — Побойтесь Бога, я не возьму у вас ни цента. Так поступил бы любой, кто считает себя человеком. — Но я не имею морального права никак не отблагодарить вас! Всё-таки я прошу вас назвать цену. — Мне ничего от вас не нужно. Всего хорошего. В тот момент, когда крестьянин собирался зайти в дом и закрыть за собой дверь. Из сарая неподалеку выбежал маленький мальчик. — Это ваш сын? – спросил джентльмен. — Да, — улыбнулся крестьянин. – Это мой мальчик. — Тогда я предлагаю сделать следующим образом. Я могу забрать этого мальчика с в Лондон и дать ему лучшее образование. Думаю, это сможет стать достойной платой за то, что вы для меня сделали. Если он такой же честный и благородный, как вы, ни один из нас не пожалеет об этом. Совсем скоро мальчик был на пути в Лондон. Там он хорошо закончил школу, а затем – институт, и стал врачом. Позже он стал известен всему миру, как человек, открывший пенициллин. Однажды в один из госпиталей с тяжелой простудой и высокой температурой поступил сын того самого джентльмена. И единственное, что спасло его от неминуемой гибели – пенициллин. Взято здесь: https://historytime.ru/pritchi/pritcha-o-malchike-upavshem-v-boloto/

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 31 августа - день Фрола и Лавра, лошадиный праздник Автор под ником Ga_li_na Конь в пальто. Я не сказочник, не умею плести волшебную канву чудесных повествований, которые бы захотели услышать люди. Однако, то, что случилось со мной одним дождливым майским утром я бы назвал сказкой. Это было обычное серое утро. Не успел я усесться в своем любимом кресле с чашечкой утреннего кофе, как в дверь постучали. - Кто там?- спросил я. - Кто, кто! - недовольно пробурчал Конь, входя в дом. - Я! Он аккуратно повесил свое пальто в красно-коричневую клетку и мягко коснулся моей челюсти, возвращая ее на обычное место. - Я не помешал? - Он так же мягко взял меня под руку и провел на кухню. - Между прочим, я бы не отказался бы от чашечки кофе! - Здравствуйте! - У меня, наконец, нашелся дар речи. - Здравствуйте, здравствуйте! - поддержал мое начинание Конь. - Ну так вы заварите для меня кофе? И не забудьте положить туда две ложечки сахара! Я автоматически двигался по своей маленькой кухне, доставая кофеварку, кладя туда из кругленьких стеклянных баночек то ароматный кофе, то рассыпчатый сахар: сахар норовил рассыпаться, не доезжая на ложечке до кофеварки. Когда зажженный от десятой спички огонек укусил мои пальцы, я опомнился: ко мне в гости пришел самый настоящий Конь. Пришел в пальто. И сейчас мы будем вместе с ним пить кофе. И что тут удивительного? Конь расположился на диване, как раз напротив моего кресла. Мы стали пить кофе. - Недурственно, -заметил Конь. - Совсем недурственно! Но, как вы заметили, я пришел к вам не только для того, чтобы иметь такое удовольствие покофейничать с вами.- Он вытащил откуда-то потрепанный журнальный лист с неровными краями.- Узнаете? С черно-белой картинки на меня бодро смотрели усы, которые не спутать ни с чьими-либо другими: - А какое вам дело до моего известного прадедушки? - задал я вопрос Коню. - У меня вообще-то дело к вам, - кашлянул мой гость. - Но сначала хотелось бы уточнить: не был ли ваш прадедушка механиком у известного авиатора всех времен и народов Сикорского? Конечно, мой знаменитый предок и был тем знаменит, что сто лет назад приводил в летательный вид аэропланы. Я встал и подошел к старому комоду, вытащил из нижнего ящика прадедушкин старый летный шлем и надел себе на голову. - Очень похож! - одобрил Конь, взял мою сигарету и закурил. - Не стойте и не смотрите на меня, как на покойника! Вы продолжаете верить антиникотиновым байкам о том, что для моего отхода в райские сады нужна лишь никотиновая капля? - Конь пустил еще пару колечек. - Перейдем к делу! Научить коня летать!- я долго не мог успокоиться: еще целых пятнадцать минут после буйного смеха, я старался подавить остатки оного - у меня получалось нечто среднее между фырканьем и хрюканьем. - Помилуйте, дорогой Конь, зачем вам летать? Конь помог зажечь мне сигарету и укоризненно посмотрел на меня долгим взглядом. - Ну если вам так хочется знать...- он вздохнул.- Моя единственная и неповторимая, моя любовь всей моей жизни... Она любит небо, она постоянно летает. И я решил быть на ее уровне, чтобы она наконец меня заметила. - Ваша избранница не из породы крылатых коней? - спросил непринужденно я, будто летающие пегасы были обыденным явлением в небе нашего городка. - Ах, она в сто раз лучше них! - Конь снова вздохнул. - Вы моя единственная надежда: если вы не научите меня летать на аэроплане до субботы, то моя жизнь кончена! - А почему именно я? - Не ваш ли знаменитый предок.. - А причем здесь он? - Тогда я пропал!- Конь направился к вешалке и стал натягивать свое пальто. - Но я понятия не умею, как управлять летательными аппаратами! - мое оправдание казалось таким жалким перед горем Коня. - У меня есть самоучитель 1905 года, - сообщил он, застегивая нелепые желтые пуговицы. - А на чем... Позвольте, а откуда я возьму аэроплан? - последний довод казался мне очень убедительным, особенно для моей совести, которая уже полчаса тыкала в меня пальцем и твердила «Помоги! Помоги!» - Аэроплан? Так он у меня есть!- встрепенулся Конь и стал расстегивать пальто.- Стоит у нас на заднем дворе. Я заодно хотел у вас попросить еще об одном одолжении: перетащить его в ваш сарай! У вас свободно, а у нас кроме братьев и сестер, еще проживают тетя с кузинами и троюродная бабушка моего дяди: они вечно спотыкаются о шасси, племянники совсем зажевали правое крыло. - Приносите, ставьте!- сдался я перед своей совестью. Она чмокнула меня в нос и погладила по голове: «Я знала, что ты особенный!». На следующий день мы стали тренироваться. Вернее, я читал старый самоучитель, пытаясь не обращать внимания на многочисленные «яти» и «феты», а Конь ремонтировал пожеванное крыло маленькой «этажерки». Залив в бак керосин, я проверил прочность восстановленного крыла. Что делать дальше, я понятия не имел. Конь смотрел на меня с таким видом, будто хотел сказать «А еще лётный шлем одел!» Я вспомнил, что в моем распоряжении имеется интернет: быстренько залез в сеть и после шестичасового копания в тысяче ссылок, нашел примитивное руководство для начинающих летчиков. Вместе с конем мы прочитали его от корки до корки. Потом применили на практике. Сначала от земли оторвался я и сделал свой первый круг над домом. Потом пришла очередь Коня. Оказалось, что он ужасно боялся высоты, а поэтому закрывал оба глаза, как только оказывался за рулем. - А завтра — суббота! - коварно сказал я, когда уже исчерпал весь свой запас терпения и слов убеждения.- Она прилетит, а ты будешь сидеть тут с закрытыми глазами! Конь сделал глубокий вдох, потом выдох и попросил у меня прадедушкин шлем - на субботу. Наступила суббота, час икс. Небо было в скучных тучах, накрапывал мелкий дождик. - Она прилетит!- Конь еще раз полюбовался на себя в прадедушкином шлеме, покрутился перед зеркалом. Нелепей вида я не встречал: желтые большие пуговицы его пальто и кожаный блинчик(именно так смотрелся на коне шлем известного предка) между ушами. Однако, почему-то мне не хотелось смеяться: я искренне переживал вместе с моим учеником. - Она прилетит! Обязательно прилетит!- мы закурили. - Все!- сказал Конь.- Я готов. Он залез в аэроплан, я крутанул винт, а потом еще некоторое время бежал рядом, пока он не оторвался от земли. Подул ветер. «Какая чушь! – подумал я- научить коня летать!» Дождик припустил сильнее. Я взглянул вверх: там, делая небольшие виражи, чертил дорожку между тучами нелепый аэропланчик. - Какая чушь!- подумал я- Никто не прилетит!- и пошел домой. И внезапно яркий солнечный свет прорвал лохматые серые тучи, осветил все вокруг. Одновременно я услышал какой-то рев. Мои глаза отказывались верить: в небе рядом с жужжащим самолетиком парил в свободном полете ослепительно белый дракон, вернее, драконица. На ее длинном хвосте, поблескивающим серебристыми шипами, красовался огромный бант ядовито розового цвета. Дракониха сделал небольшой вираж, а маленький аэропланчик, ведомый влюбленным Конем, старательно повторил маневр. «Не пойти ли мне в учителя?»- гордо подумал я, любуясь воздушными узорами, которые вытворяла в небе эта чУдная парочка. Неожиданно огромная тень закрыла меня: Белоснежка осторожно передала мне в руки прадедушкин шлем. - Спасибо!- пророкотала красавица. - На вас это будет лучше смотреться! И они улетели за горизонт: сделали еще один прощальный вираж вокруг моего дома и улетели. А я надел старый шлем и пошел в дом. Немного постояв посреди комнаты, я все-таки набрал заветный номер телефона. - Это ты? - знакомый до слез голос спрашивал, волновался, выговаривал мне за долгое молчание. - Я тебя люблю!- сказал я.. И все стало на свои места. И тут мой взгляд упал на нечто сверкающее в солнечных лучах. То была нелепая желтая пуговица с торчащими коричневыми нитками, похожими на усы моего прадедушки.

Л. Семаго Властелины воздуха Могут ли птицы столь же уверенно чувствовать себя в воздухе, как рыбы в воде? Динамика полета и плавания во многом сходны, но у рыб есть одно преимущество перед птицами: они живут в состоянии, близком к невесомости, и не нуждаются в твердой опоре. Однако движение вперед даже при наличии идеально обтекаемого корпуса требует усилий, так как вода быстро гасит скорость. Птицам несравненно легче преодолевать пространство, но они тяжелее воздуха, и у них больше сил уходит на то, чтобы создать в полете временную невесомость. Силы эти не беспредельны, и рано или поздно птица опускается для отдыха на землю, воду, дерево. Так что ответ должен был бы быть отрицательным, если бы природа разделила власть над воздухом между всеми птицами поровну. Однако среди них немало таких, которые пользуются своими крыльями лишь в крайних случаях. Есть скитальцы, которые могут не складывать крылья сколько угодно долго, но их возможности тоже не беспредельны. Бродяги океана, альбатросы, облетая вокруг планеты, опускаются на воду не из-за усталости, а потому, что иссякают силы у ветра, без которого их длинные крылья не способны к полету. По-настоящему неподвластны стихии только стрижи, которым земная твердь требуется лишь для того, чтобы дать жизнь новому поколению. И без всякой натяжки можно сказать, что если бы в стрижином племени нашлась птица, которая не пожелала связывать себя семейными узами, она могла бы летать, ни разу не присев для отдыха, всю жизнь, которая у стрижей не так уж коротка. Один черный стриж был помечен в Англии и через 18 лет пойман там же повторно. За эти годы птица могла налетать не менее 6 500 000 километров, то есть восемь раз с лишним пролететь расстояние до Луны и обратно. Но стриж был окольцован уже взрослой птицей и потом пойман, значит он налетал еще больше. Стриж может замедлить свой полет до такой скорости, что его без особой ловкости, стоя на месте, можно взять рукой (догадливые кошки успешно ловят их на крышах во время вечерних полетов-гонок). Но медленный полет утомителен для этого скоростного летуна, потому что площадь крыльев в разных режимах работы изменяется незначительно, и чтобы сохранить достаточную подъемную силу и не упасть при снижении скорости, стриж должен участить взмахи. Зато скорость за сто километров в час для него прогулочная. Несколько секунд он может лететь вровень с самолетом АН-2. Стриж способен долго без единого взмаха крыльями висеть на месте или, сложив скорость ветра с собственной, пронестись мимо наблюдателя, как стрела, полет которой трудно уловить взглядом. Изменение скорости полета в возможных пределах совершается в какие-то мгновения: несколькими неуловимыми взмахами крыльев птица доводит ее до стапятидесятикилометровой и тут же гасит до нуля. Стриж всепогоден, то есть для него не существует нелетной погоды, и он одинаково уверенно чувствует себя и в абсолютный штиль, и при штормовом ветре. Ни дождь, ни густой туман не заставят его отсиживаться в ожидании ясного неба под крышей. Он знает, что выше тучи — чистое небо, и смело проходит ее насквозь, если нельзя облететь стороной. Теплому летнему дождю радуется, с такой лихостью носясь под его струями, что его воздушное купание, кажется, вызывает зависть у спрятавшегося под навес воробья: вот бы и мне так полетать! Кого на лугу или в чистом поле не возьмет оторопь перед надвигающейся грозой: ни убежать от нее, ни спрятаться. Шквальный ветер, как злой гонец громыхающей тучи, силой гнет к земле травы, которые только что стояли прямо. А сама она, серо-сизая, еле держась в небе и нагоняя страх на все живое, катит следом как неизбежная кара за то, что пели, цвели, веселили взор и слух, радовались солнцу. Но в бесстрашии реют перед клубящейся и сверкающей громадой черные стрижи, сами как молнии. Не за это ли презрение к страшным силам стихии англичане назвали стрижей птицами дьявола? Следя в такие минуты за стрижами, осознаешь, что слова «совершенство», «искусство», «мастерство» слабы для выражения степени их нептичьей удали. И какой бы силы ни был грозовой ливень, после него не найти сбитых водяными струями стрижей. Они все там же — в небе. Только иной теперь их полет. Туча уже ушла, но, роняя последние капли, еще тянутся за ней, как шлейф, редеющие облака. А внизу уже не шевельнется ни листок, снова распрямляются травы, держа на кончиках стебельков, как подарки, большие, чистые капли, и пар от мокрой, теплой земли поднимается прямо вверх. И уже другой ветер выметает остатки туч с неба, под которыми барражируют сотни стрижей. Их черные, четкие силуэты неподвижно висят под уплывающим хвостом грозы. На самом же деле птицы, едва заметно теряя высоту, стремительно несутся на развернутых крыльях навстречу ветру и облачному слою, перехватывая на той высоте мелких насекомых. Наблюдая за высотным полетом стрижей, можно и без шара-зонда с достаточной точностью определить, куда и с какой силой дует там ветер, который чаще помогает птицам, нежели бывает им помехой. С особым изяществом льют стрижи воду. Ласточек с ними не сравнить в этом. Когда стриж зачерпывает единственный глоток, он, держа поднятые крылья красивой, острой лодочкой, на миг касается клювом поверхности, оставляя на ней короткий ножевой след. При этом явственно слышится звук, который получается, если резко провести по воде тонким, упругим прутом: этакое приглушенное вжиканье. Но иногда случается при этом досадная оплошность: стриж может «споткнуться» о незамеченное препятствие, о мелкую волну и очутиться в воде. А вода не земля, с нее стрижу не подняться. Считают, что стриж, упавший на землю, обречен. Вовсе нет! На земле у него достаточно шансов, чтобы спастись: может доползти до какого-нибудь камня, кочки, стены и с них взлететь. Может, ударив с силой обоими крыльями о землю, подбросить себя на десяток сантиметров, а следующим взмахом уже уйти в полет. А с воды, если никто не спасет, самому не подняться. Стриж не только сильный, неутомимый летун. Он еще и не по-птичьи крепок на удар. Многие из тех столкновений, которые стоили бы жизни дрозду или пеночке, для стрижа завершаются благополучно. Были бы целы крылья, потому что даже пустяковый перелом одной косточки — смерть: не может стриж жить без полета. Но после сокрушительного лобового удара о жесткую преграду ему, как боксеру после хорошего нокаута, удается прийти в себя и снова подняться в небо. Я трижды подбирал упавших стрижей, которые после удара о провод или оконное стекло едва подавали признаки жизни. И каждый из них без оказания ему первой помощи, немного отлежавшись, снова улетал к своим. «Гибель» одной птицы я увидел из окна троллейбуса: стриж камнем упал на тротуар, ударившись, наверное, о провод. Пока я дошел от остановки до места падения, на асфальте ничего не было: ни самого погибшего, ни единого его перышка. Собрав остатки сил, стриж смог доползти, не замеченный прохожими, до ствола липы и вскарабкался сантиметров на двадцать; прижавшись к шершавой коре, закрыв глаза, он повис, словно неживой. В руках не трепыхался, не царапался, даже глаза не открыл, и пролежал, не меняя позы, на подоконнике до утра следующего дня, то есть часов десять. Возможности выжить я у него не видел: удар на хорошей скорости о туго натянутый многожильный провод, удар об асфальт с двенадцатиметровой высоты. Невесомый, однодневный утенок-одуванчик выдержал бы в своей пуховой защите и три подобных удара, но тонкое оперение стрижа не могло смягчить ни первого, ни второго. Не было смысла кормить птицу насильно, да и не хотелось добавлять страданий умиравшему. Винить тоже было некого: птица погибала из-за собственной оплошности. Но пока она была жива, ее можно было показать студентам: как-никак — стриж, а не какой-то воробей или голубь, которых можно разглядеть до перышка на любой остановке. Положил я бедолагу в футляр от большого бинокля, а он лишь глаза приоткрыл немного. Экскурсия в тот день была на песчаный пустырь, начинавшийся у последней автобусной остановки и еще не занятый строительством, — этакий заповедничек под боком у большого города. Солнце еще не обсушило траву, и над пустырем висел цветочно-медовый дух: цвел качим перекати-поле. И словно крылатые косари (кое-где на верхней Волге стрижей и называют косарями), носились над зарослями качима на бреющем полете десятки черных птиц. Интересная эта трава: метровый куст-шар лежит на голом песке, словно сгусток сизоватого дыма. Неисчислимое количество крошечных беловатых цветочков днем и ночью источают медовый аромат. И весь день носятся в их аромате стрижи, словно не могут надышаться им. Но они тут по другой причине: за душистым нектаром летит на качим множество мелких насекомых, а на этих сладкоежек и охотятся стрижи, зная, где и когда зацветает эта трава. Стриж как-то не оценивает, да и не знает ту опасность, которая может подстерегать его с земли. Мимо неподвижно стоящего или сидящего человека он может летать так близко, что вжиканье его острых крыльев и отчетливое пощелкивание клювом слышатся очень отчетливо. Каждый щелчок — пойманное насекомое. Верткая и еле различимая добыча столь мелка, что кажется в отблеске солнечных лучей сверкающей пылинкой, которая мечется в маленьких вихрях, закрученных стрижиными крыльями. А скорость и маневренность охотящихся птиц таковы, что даже у лица не удается разглядеть ни деталей наряда, ни взгляда, только черное мелькание. И никто не столкнется друг с другом, крылом о крыло не заденет, на одну жертву вдвоем не бросятся. Добыча — мелкие мухи, крошечные жучки, маленькие наездники, крылатые тли, моли и прочая мошкара. Набрав ее полный рот, стриж улетает к гнезду, неся птенцам сразу три-четыре сотни насекомых. Отдавая корм, он не потеряет ни единой козявки, потому что все склеено в единый комочек, как в пакет, клейкой слюной. Не то, что у грачей, птенцы которых из-за торопливости и жадности роняют иногда на землю до трети принесенного родителями корма. Насмотревшись на стрижиную охоту, мы пошли дальше. Мне было неловко доставать из футляра в присутствии стольких здоровых птиц их может быть уже мертвого соплеменника. Но когда я открыл коробку, из нее, словно очнувшись от глубокого сна, с удивлением выглянул живой стриж. На ладони пленник покрутил головой, увидел своих, поднял оба крыла и, как-то скособочившись и вихляя, слетел с руки. На третьем или четвертом взмахе его полет приобрел уверенность, а через несколько секунд он исчез в утренней дымке. Был и такой случай, когда лихая стрижиная пара, намереваясь пролететь из окна в окно через актовый зал университета, где шел ремонт, влетела в распахнутый оконный проем и на полной скорости врезалась в стекло противоположного проема. Стекла после побелки были хорошо протерты, и поэтому птицы, обманувшись прозрачностью преграды, ударились о нее вдвоем, не успев ни притормозить, ни свернуть. С пола их подобрали как мертвых и отнесли зоологам. Они и впрямь бездыханные лежали на столе так, как их положили: один на боку, другой на спине. Их уже собрались перенести в холодильник, чтобы в свободное время сделать чучела, как вдруг тот, который лежал на боку, словно в агонии задергал лапкой, перевернулся и пополз в сторону окна. Второй очнулся немного позднее. А вот как они улетели, я не видел: куда-то позвали. А когда пришел, птиц на подоконнике раскрытого окна уже не было. Весом взрослый стриж всего в полскворца, но столкновения с ним бывают опасны. Эта небольшая птица может пробить даже дюралевую обшивку самолета. У многих длиннокрылых, превосходных и неутомимых летунов, очень маленькие и слабые ноги, не пригодные ни для ходьбы, ни для плавания, ни для того, чтобы лазать. Стриж тоже коротконог и не умеет ходить, но в его коротеньких лапках невероятная сила, а когти четырех пальцев — опасное оружие, которое применяется отнюдь не для защиты. Клювом стриж не может даже ущипнуть как следует, а когтями убивает птиц, сильнее и крупнее самого себя. Он держит в страхе даже таких разорителей чужих гнезд, как ворона и сорока. В животном мире убийство на охоте не осуждаемо. Хищник убивает жертву, чтобы сытым быть или накормить детей. Гадюка убивает мышь, лиса — зайчонка, ласточка — муху, стрекоза — комара, лещ — мотыля. Убийства по другим мотивам или случайные крайне редки. Стриж, однако, убивает птиц своего роста или даже крупнее затем, чтобы завладеть их гнездовьем и вывести в нем своих птенцов. Он не изгоняет владельцев дупел и домиков, как поступают с мирными хозяевами скворец и воробей, а лишает жизни наседку прямо на гнезде, чтобы исключить дальнейшее выяснение отношений и попытки бывших владельцев возвратить недвижимость. Та же участь постигает и чужих птенцов. Оставшиеся в гнезде яйца стриж тоже прокалывает когтями, чтобы погасить жизнь под скорлупой. Ни убитую хозяйку, ни ее птенцов или яйца наружу стриж выбросить не может и просто распихивает их по углам гнездовья, растаптывая уютное гнездышко на свой лад. При избытке пригодных для гнездования мест у стрижа нет необходимости проявлять дурные наклонности. Но так бывает редко. Он прилетает позднее всех, когда почти все подходящее для него уже занято. Скворцы в это время птенцов уже выкармливают. Чаще к насильственному захвату чужого жилья стрижи прибегают в лесной зоне, где они издавна гнездятся в дуплах. У городских стрижей мест под крышами и в щелях стен новых и старых зданий хватает, но и там, пусть редко, они тоже становятся захватчиками. Не со всеми, конечно, удается одинаково. Если мухоловка или горихвостка совершенно беспомощны перед агрессором, то гнездом домового воробья можно завладеть лишь в отсутствие хозяев. Иначе приходится спасаться постыдным бегством самому: стриж удирает от воробья! Сунувшись с ходу в воробьиное гнездо, он, видимо, успевает получить тычок от хозяина и не вылетает, а прямо-таки выбрасывается из-под крыши, камнем падая к земле, чтобы, имея преимущество в скорости, оторваться от разъяренного воробья и не получить удар в спину на глазах у всех. Лишь у самой земли черная птица разворачивает крылья и, полого набирая высоту и скорость, уносится прочь. Но уж если удалось ему воспользоваться минутным отсутствием воробьев и забраться в их гнездо, хозяином становится он. При возвращении силы, конечно, не покидают изумленных владельцев, но засевшего в гнезде стрижа они уже не смогут выдворить и вдвоем и будут лишь чимкать у входа под истошный визг захватчика, словно угрожающего: не подходи! Его и голод не выгонит из захваченного дома: будет сидеть безвылазно и визжать и сутки, и двое, пока воробьи не поймут безнадежности своего протеста и улетят восвояси подыскивать новое место и строить спешно другое гнездо. А стриж посидит еще немного, повизгивая и для их острастки и для самоуспокоения. Не раз я видел, как стриж бросался на летящих голубей. Но эти нападения походили на обыкновенное озорство: бросится стриж сверху на летящего по своим делам голубя, замечется тот, как в панике, над крышами туда-сюда, туда-сюда, и увернется от стремительного, но неманевренного броска черного соседа. А тот, пролетев мимо, уже далеко: пугнул и был таков. Зла у него на голубя и не было. Но вот нападение на сороку днем 25 мая 1980 года было явным сведением личных счетов. Тишину садовой окраины внезапно нарушили раздраженный визг стрижа и такое же недовольное, но с оттенком растерянности стрекотание сороки. Круто снижаясь, почти падая, она опустилась в сад и, не переставая стрекотать, как-то странно скакала под яблонями, стараясь клюнуть сама себя в спину. На ее спине, не сразу различимый на черном пере, сидел, вцепившись в крестец, стриж. Сидел задом наперед, развернув крылья и беспрестанно визжа, подставляя сороке жесткие перья хвоста. Сильного удара своему седоку сорока нанести не могла и только неловко дергала его за хвост. Стриж взвизгивал, но больнее от этих рывков становилось самой сороке, потому что острые, круто загнутые стрижиные когти еще сильнее впивались в ее тело. Сорока, может быть, и смогла бы поднять в воздух еще четверть от собственного веса, но стриж вряд ли оставил бы ее на лету, коль не хотел отпускать на земле. От приближающегося человека сорока вместе с мстительным наездником поскакала к дальнему забору, около которого громоздилась куча хвороста. Смекалистая птица почти в отчаянии нырнула в гущу сухих веток и содрала с их помощью с себя стрижа, который через несколько секунд выкарабкался на ворох и без труда взлетел с него. Сорока же, освободившись от злого седока, взлетела на густой вяз и чуть ли не полчаса пряталась в его листве, забыв о собственной семье и не обращая внимания на верещание скворчиной ватаги. Было похоже, что она переживает не только боль, но и позор обиды, а скворцы как бы злорадствуют по поводу вполне заслуженной взбучки. Может быть, так оно и было? Те стрижи, которые три летних месяца визгливыми стайками носятся по утрам и вечерам над площадями, улицами и дворами, это местные гнездящиеся птицы, ежегодно возвращающиеся в свои родные колонии. Но кроме них в течение четырех месяцев в небе над Русской равниной без определенной цели скитается множество холостяцких стай. Нам неизвестны ни число их, ни их пути, ни откуда они родом. Дом этих стай — небо. Они лишь случайно попадаются на глаза, когда опускаются ниже. В стае может быть и три десятка, и три тысячи птиц. Воздушный океан прокормит и больше. Но следить за такими стаями, наблюдать за их поведением можно лишь став таким же стрижом. С гнездящимися птицами проще: каждую можно подержать в руках, пометить надежной меткой. Легко узнать, когда прилетают первые и улетают последние: трудновато, но все-таки возможно пересчитать их, проследить, где и на кого они охотятся. Каждый вечер можно наблюдать, как стайки поднимаются ночевать в небо, каждое утро — как птицы возвращаются к гнездам. Нетрудно найти их постоянные водопои, подсмотреть, как растут и выкармливаются птенцы, как вылетают они в первый полет и с первыми взмахами крыльев становятся асами. При длительном знакомстве со стрижами делаются понятными их интонации и значение разных визгов. Для меня самыми впечатляющими моментами стрижиной жизни вот уже два десятилетия остаются их вечерние подъемы на ночевку. На их характер оказывает Влияние состояние неба: ясное оно или с облаками, и ветер. Вариантов, пожалуй, более десяти, но общая картина подъема одинакова в разных местах и при разной погоде. Поразительна синхронность этого явления на огромном пространстве, что свидетельствует о тонком восприятии птицами освещения, а значит и продолжительности светового дня. Происходит подъем очень быстро, и поэтому желание полюбоваться, как стая исчезает в лиловом небе, где уже зажигаются звезды, никогда не бывает удовлетворено. Немного гнетущее впечатление производит стрижиный отлет. Голоса стрижей приятными не назовешь, и не одному горожанину не дали они доспать на утренней заре. Но без этих птиц сразу становится пустым городское небо. Впереди еще немало жарких летних дней, а их исчезновение воспринимается как предупреждение, что осень не так уж далека.

Артем Попов Открытие профессора Иванова I - У-уф-ф, еле успел, - промолвил профессор Петр Иванович Иванов, чудом вспрыгнув на подножку набиравшего скорость вагона. В полуночной электричке было пусто, и никто не мешал Петру Ивановичу трезво оценить этакую экстравагантность: "Хотя в моем возрасте и рискованно проделывать подобные трюки, но все же это - лучше, чем ночевать под лопухом... э-э... да, "пятидесятым", он самый большой. Интересно, что из него получится?" В прошлом году профессору удалось генетически скрестить, казалось бы, совсем несовместимые растения: дуб, секвойю, эвкалипт, сосну, бамбук на основе самого обыкновенного лопуха. Сейчас он высадил два новых гибрида на опытной станции под городом... скажем, Энском, и еще одно, для контроля, у себя в комнате, в горшке. На вокзале профессор спустился в метро и через десять минут подходил к подъезду своего дома. Но что это? Почти все жильцы высыпали на улицу, почему-то бегали, шумели, суетились. Но хуже всего - во главе с управдомом. - А-а! Во-от он, голубчик! - угрожающе произнес тот. - Что вы себе позволяете? Знаете, чем это пахнет? - Что пахнет? - удивился профессор. - Он еще спрашивает! И тут Петра Ивановича поразила страшная догадка: "Это дерево-смесь сломало потолок!" Побледневший профессор открыл дверь в квартиру, и тут ему на голову упал обломок кирпича... II Очнулся профессор в ближайшей больнице. Рядом участливо сидел его сердечный друг, Виктор Сергеевич Нудов. - Браво, Петя. Ну, ты прямо-таки гений. Надо же, наделал столько переполоха. Ваш дом хрустнул, как спичка. Я уж молчу о том, что репортеры осаждают опытную станцию на берегу Таири, там ведь тоже выросли эти "деревца". Ты только представь красочную картину: голубое озеро, за ним вознеслась красновато-коричневая башня ствола, а сверху, между белыми облачками, посверкивает изумрудная крона... Профессор с мучительным стоном закрыл глаза. III Вскоре в Свердловске был созван внеочередной съезд биологов всех средних широт. - Уважаемые коллеги, наш съезд собрался, чтобы обсудить важную и актуальную проблему дерева-гиганта. Мы должны тщательно взвесить все факты "за" и "против" и со всей определенностью решить, быть ему или не быть. Слово предоставляется... - Здравствуйте, друзья! Я хочу зачитать вам некоторые цифры в пользу дерева. В Энске воздух за одни сутки роста двух объектов стал чище на 43.2 процента - подумайте, это в городе металлургов! Одно дерево может дать столько древесины, сколько можно снять с 500(!) гектаров обычного леса. Да еще какой древесины: прекрасный "лопушный" рисунок, коры нет, большая прочность - она не гнется, не трухлявится, вредители на ней ломают зубы. К тому же хочу добавить, что такие деревья являются прекрасным украшением ландшафта. Так, в Энске на ветке дерева выстроен ресторан "Скворечник" со смотровой площадкой. Он расположен на добрых два километра выше знаменитого "Седьмого неба". А если на саженец "взвалить" обсерваторию, то астрономы со временем получат прекрасную станцию для своих наблюдений... - Слово предоставляется... - Нет, "Гигантэю" (к этому названию мы пришли после длительного обсуждения) надо вырубить с корнем! Наши расчеты показывают, что одно такое дерево, как вакуум-насос, высосет всю воду из почвы на десятки километров кругом. Плодородные земли превратятся в пустыню... - Слово предоставляется... - О какой пустыне вы говорите? В тени гигантских деревьев будет конденсироваться атмосферная влага! Пар сгустится в облака, землю оросят проливные дожди... Вы были когда-нибудь в тропиках? Идет научная дискуссия. Споры, которым не видно конца: "Слово предоставляется... Слово предоставляется...", и вдруг в зал, в ряды почтенных биологов, врывается сторонний человек, по специальности физик. - Из смолы "Гигантэи" получена антирадиациоиная пластмасса! - вне регламента кричит он. - Отражаются все виды излучения! Открывается столбовая дорога к постройке фотонного двигателя!.. Это и решило судьбу "Гигантэи", а в родном селе профессора Иванова был воздвигнут его бюст.

Фёдор Сологуб Лампа и спички На столе стояла лампа. С неё сняли стекло; лампа увидала спичку, и сказала: — Ты, малютка, подальше, я опасна, я сейчас загорюсь. Я зажигаюсь каждый вечер, — ведь без меня нельзя работать по вечерам. — Каждый вечер! — сказала спичка, — зажигаться каждый вечер, — это ужасно! — Почему же? — спросила лампа. — Но ведь любить можно только однажды! — сказала спичка, вспыхнула, — и умерла.

Всем привет!

hron, привет! Рада тебя видеть

Н. СЛАДКОВ. Грибной хоровод Грибник не берёт мухоморы, но мухоморам рад: пошли мухоморы — пойдут и белые! Да и глаз мухоморы радуют, хоть несъедобные и ядовитые. Стоит иной, подбоченясь, на белой ножке в кружевных панталончиках, в красном клоунском колпаке, — не хочешь, а залюбуешься. Ну а набредёшь на хоровод мухоморный — впору остолбенеть! Дюжина молодцев встали в круг и приготовились к танцу. Было поверье: мухоморным кольцом отмечен круг, в котором по ночам пляшут ведьмы. Так и называли кольцо грибов — «ведьмин круг». И хоть теперь никто в ведьм не верит, нет в лесу никаких ведьм, но посмотреть на «ведьмин круг» всё равно интересно... Ведьмин круг и без ведьм хорош: грибы приготовились к танцу! Дюжина молодцов в красных шапках встали в круг, раз-два! — разомкнулись, три-четыре! — приготовились. Сейчас — пять-шесть! — кто-то хлопнет в ладоши и закружится хоровод. Всё быстрей и быстрей, пёстрой праздничной каруселью. Замелькают белые ножки, зашуршат лежалые листья. Стоишь и ждёшь. И мухоморы стоят и ждут. Ждут, когда ты наконец догадаешься и уйдёшь. Чтобы без помех и чужого глаза начать водить хоровод, притопывая белыми ножками, размахивая красными шапками. Как в старину...

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 20 июля - Международный день шахмат Р. Жуков Шахматное сражение По соседству располагались два шахматных королевства со своими шахматными законами, которые издавали черный и белый короли, а разглашали законы их помощники ферзи. И вот были изданы указы о взаимном нападении. Ведь у белых и черных было всего по 16 квадратов земли, а остальные 32 квадрата пустовали. Вот на этих пустующих землях и развернулось сражение. Грозно стуча, вперед шли шеренги солдат, по диагонали двигались слоны, из-за шеренг неожиданно выскакивали игривые кони, ладьи двигались по вертикали и горизонтали. И даже первые помощники королей покидали их и вступали в бой. Короли наблюдали из укрытий. В конце концов, остались в живых короли и несколько стражников. И тогда война прекратилась. А короли подружились и стали ходить друг к другу в гости, но из-за своей гордости не могли приблизиться вплотную. А стражники, прошагав на противоположную горизонталь, превратились в важные фигуры. Нейтральные поля отдали под строительство дач и офисов. Короли стали бизнесменами и лишь изредка на компьютерах играли в шахматы.

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 14 июля - День взятия Бастилии Из книги Жана Ренуара «Огюст Ренуар» ...В лесу Фонтенбло встречались животные. «Эти олени и лани так же любопытны, как и люди!» Они привыкли к молчаливому посетителю, который почти неподвижно стоял против мольберта. Ренуар долго не догадывался об их присутствии. Когда он отходил от мольберта, чтобы судить на расстоянии об эффекте, вокруг начиналось бегство: шелест травы под копытами открыл Ренуару присутствие четвероногих зрителей. Он неосмотрительно принёс им хлеба. «Они стали толпиться за моей спиной, толкать меня мордой, дышать в шею. Приходилось порой поступать круто... Дадите вы мне наконец писать или нет?» Однажды утром Ренуара, занятого установкой мольберта на полянке и озабоченного тем, что тучка «изменила мои краски», удивило отсутствие его постоянных спутников. Их, возможно, распугала парфорсная охота. «Мне хотелось бы перестрелять этих олухов в красных фраках!.. Если ад существует, то я знаю, как их станут наказывать: за ними будут гнаться олени, пока они не задохнуться от усталости!» Когда речь заходила о физических страданиях, безразлично — людей или животных, воображение делало для него этот разговор непереносимым. Ренуар вскоре понял причину отсутствия животных: шелест в кустах указывал на то, что там посторонний. Поняв, что его обнаружили, из-за деревьев вышел человек, чей вид не внушал доверия. Одежда на нём была помята и грязна, глаза смотрели растерянно, руки дёргались. Отец решил, что перед ним сбежавший из дома умалишённых больной. Вооружившись тростью, он решил защищаться. Незнакомец остановился в нескольких шагах от отца и произнёс дрожащим голосом: «Умоляю вас, дайте кусок хлеба, я умираю с голоду!» Это был журналист-республиканец, разыскиваемый полицией Наполеона. Он убежал от агентов, которые пришли за ним, выскочив через балкон смежной квартиры и спустившись по лестнице соседнего дома. Сев на первый поезд, отходивший с Лионского вокзала, он слез в Море-сюр-Лоэн. Беглец уже двое суток бродил без пищи по лесу. Обессилев, он предпочитал сдаться полиции, чем продолжать скрываться. Ренуар сбегал в деревню и принёс оттуда куртку и ящик художника. «Вас примут за одного из наших. Здесь никому не придёт в голову вас расспрашивать. Крестьяне привыкли видеть, как мы разгуливаем». Рауль Риго провёл несколько недель в Марлотт вместе с художниками. Писсаро предупредил друзей беглеца в Париже, который переправили его в Англию, где он оставался до падения Второй империи. Такова первая часть приключения. Вот его окончание: прошло несколько лет. Произошли война, разгром, бегство Наполеона III. Ренуар возвратился в Париж незадолго до конца Коммуны. Триумф Курбе, ставшего великим политическим деятелем, и разрушение Вандомской колонны, почитаемое художником венцом его назначения, не вскружили голову юному собрату. Ни коммуна, ни император, ни республика не рассеют тумана, который простирается между природой и глазами человека. Поэтому Ренуар работал над единственной задачей, которая его занимала: над рассеиванием этого тумана. Он писал. Как-то он расположился со своим мольбертом на берегу Сены. К нему подошли несколько национальных гвардейцев. Он не обратил на них внимания. Погода была чудесной: неяркое зимнее солнце заливало всё золотисто-жёлтым светом, открывая в воде краски, до того им не подмеченные. Отдалённый гул снарядов версальцев, обстреливавших форт Мюэтт, едва заглушал тихий плеск воды у набережной. У одного из гвардейцев внезапно возникло подозрение. Этот человек, покрывавший полотно таинственными мазками, не мог быть настоящим художником. Это был версальский шпион! И его картина была планом набережных Сены, необходимым для подготовки высадки отрядов противника. Он поделился своими подозрениями с другими гвардейцами:новость мгновенно распространилась. Ренуара окружила толпа. Кто-то настаивал на том, чтобы сбросить художника в воду. «Холодная ванна мне ничуть не улыбалась, но мои объяснения были бесполезны. У толпы нет мозгов». Национальный гвардеец предложил свести шпиона в мэрию VI округа, чтобы его там расстреляли. «Он, может быть, даст показания!» Старая женщина требовала, чтобы шпиона утопили: «Топят же котят, а уж они наверняка не натворили того, что он». По счастью, гвардеец настоял на своём, и отца потащили в мэрию VI округа. Там круглые сутки дежурил взвод для расстрела шпионов. Ренуара уже вели к месту казни, когда он вдруг увидел беглеца из Марлотт. Тот был великолепен — опоясан трёхцветным шарфом, со свитой в блестящих мундирах. Ренуару удалось привлечь его внимание. Рауль Риго бросился к нему и сжал в своих объятиях. Поведение толпы тотчас изменилось. Отец проследовал вдоль строя отдающих честь гвардейцев за своим спасителем на балкон, откуда открывался вид на площадь, где толпились зеваки, сбежавшиеся посмотреть на расстрел шпиона. Риго представил отца толпе. «Марсельезу» в честь гражданина Ренуара!» - скомандовал он. Я представляю себе смущение моего отца, неловко кланяющегося и неумело отвечающего на приветствия и крики толпы.

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 11 июля - Всемирный день шоколада Алексей Горшков Мексиканская легенда о какао шоколаде Взято отсюда: https://www.proza.ru/2018/08/31/770 Большинство людей любят шоколад и всяческие шоколадные вкусняшки. А знаете, кому люди обязаны тем, что у них есть Какао и Шоколад? Мы должны быть благодарны древнему мексиканскому богу Quetzalcoatl (Кетцалькоатль), которого, для удобства произношения, давайте называть Кетца (не сочтите за фамильярность). Кетца, вместе с другими богами, жил, разумеется, в Раю, а точнее, - в шоколадном Раю. В отличие от библейского Рая, в Мексиканском Раю росли не запретные яблони, а шоколадные деревья (или какао деревья). Вы уже поняли, что Мексиканские боги были большими сластёнами и наслаждались всяческими шоколадными изысками: Маффини, Шоколадным брауни, Шоколадными тортами, Пирожным “Картошка”, Шоколадным фондю, Шоколадным фаджум, напитком какао со сливками..... В общем, боги вели сладкую, шоколадную райскую жизнь! А на земле, в те времена, шоколада ещё не знали, а потому, мексиканцы наслаждались не шоколадом, а перцем чили, текилой и стрельбой «по живым мишеням». Мы, конечно, можем понять мексиканских мужиков: после литра текилы, закусанного стручком перца чили, так и тянет пострелять по «живым мишеням». Так что вся Мексика, с утра и до утра, была наполнена текилой и грохотом винтовок и пистолетов.... Небесным богам надоел этот оружейный грохот, который мешал им крепко спать и портил их сладкую жизнь. В конце-концов, простые смертные так достали небесных богов, что те прибежали к Кетце и стали его умолять: «Братан! Ну сделай же что-нибудь! Ну прекрати же эту стрельбу! Ну ниспошли ты на Мексику гиену огненную!» Но Кетца, старый, милый, добрый Кетца, проявил воистину божественную толерантность к столь шумливым и кровожадным мексиканцам, - даже к откровенным бандитам проявил божественную снисходительность, и так ответил богам: «Братья! Надо быть толерантными к смертным тварям. Ведь я же их создал по образу и подобию своему..... А вы требуете, чтобы я на них гиену огненную наслал! Нет, нет, нет! Так нельзя! Я поступлю мудро и дам людям пряник! Шоколадный пряник! Уверен, стоит им вкусить райского шоколадного пряника, как они забудут про текилу и стрельбу, и станут образцово-показательными мексиканцами!» «Брат! Да ты что, с ума сошел?! Ты что, мексиканцев не знаешь? Им что не давай — всё мало! Даже литра текилы мало! А ты им вместо текилы напиток какао хочешь предложить?!» - заголосили боги. Но Кетца не стал слушать других богов. Он распорядился, чтобы из Райского Сада выкопали плодоносящее дерево какао и послал на землю двух ангелов, чтобы они посадили это дерево, где-нибудь в буше, неподалёку от Мехико. Ангелы исполнили волю Верховного Бога. Посадили на земле шоколадное дерево и прикрепили к нему «Руководство по обработке плодов кака дерева» и «Книгу шоколадных рецептов». А бог дождей Тлалок, время от времени, поливал дерево, чтобы оно прижилось, - и оно успешно прижилось и дало потомство. Вот так мексиканцы получили шоколадное дерево. На радостях, они стали ещё больше пить текилы и ещё отчаяние стрелять по живым мишеням, и эту милую традицию свято блюдят и поныне..... Ну а чего тут скажешь?.... Народные традиции надо беречь и соблюдать.....