Chanda

Цветок для второго яйца. Сплела лепесток двойной мозаикой и приплела к нему тычинку Кончик тычинки - горизонтальная палочка. Сплетя половину следующего лепестка, пришиваю к предыдущему. Доплетаю вторым концом.

СКАЗКА К ПРОШЕДШЕМУ ПРАЗДНИКУ 27 марта - Международный день театра Наталья Немировская Неосторожное превращение. Жил однажды на свете актер. Был он необычайно талантлив. В театре, где он работал, его очень ценили, и в каждом спектакле у этого актера была важная роль. Каждый раз, когда он играл какую-то роль, он так преображался, что буквально превращался в другого человека. Некоторые люди считали его колдуном, другие – мошенником, а иные и вовсе не верили, что один и тот же человек может так сильно меняться. И вот в один промозглый осенний вечер случилась с этим актером неприятность: во время спектакля он так сильно преобразился в сказочного злодея, что не смог снова стать собой. И ходил он так сказочным злодеем до тех пор, пока… Но давайте все по порядку. В тот вечер зрителей было чрезвычайно много. Они заняли все возможные места в зале, а еще все проходы вдоль стен и места в буфете. Талантливый актер играл с увлечением, вкладывая в свою игру всю душу. Зрители хлопали ему даже больше, чем главной героине, а после спектакля дарили цветы, мягкие игрушки и шоколадные конфеты. Обычно актер с удовольствием принимал все подарки и нес их домой в семью. Жена и детишки радостно встречали его, и вся семья садилась ужинать. Но то ли из-за того, что аплодисментов в тот вечер было слишком много, то ли из-за того, что в какой-то момент в театре вспыхнул и внезапно погас один прожектор, все пошло не так. Талантливый актер, успешно доиграв спектакль, не снял грим и не переоделся, как все остальные актеры. Он посмотрел на себя в зеркало и расхохотался так громко и нагло, что все стекла задрожали. Затем он со всей силы пнул ногой дверь и вышел на улицу. Актер, который теперь превратился в сказочного злодея, не принес домой никаких конфет и подарков, а принес он большую деревянную дубинку и колоду карт. Когда жена открыла ему дверь, она увидела сгорбленное волосатое существо в рваной шляпе, сквозь густую бороду которого можно было разглядеть злобную ухмылку. И конечно же, ни жена, ни дети, не узнали его и закрыли дверь у него перед носом. Сказочный злодей стучал в дверь своей дубинкой, плакал и говорил, что замерз и хочет кушать… Но ведь слезами горю не поможешь, поэтому он стал ходить вокруг дома, где сидели напуганные жена и детишки, и думать, как снова стать собой. Обошел он свой дом раз, другой, третий… Вспомнил, как вот здесь, на лавочке, они со старшим сынишкой разучивали стихотворение про дружную семью… вон там, в яблоневом саду, они с дочкой играли в прятки… а вот на этом самом месте, под окном, талантливый актер пел песни под гитару для своей любимой жены, пока она готовила обед или поливала цветы на подоконнике… Сказочный злодей, который раньше был актером, встал под окном и хотел было запеть: «Свет твоих глаз согревает мне душу, и не страшны мне ни темень, ни стужа». Но из горла вырвался лишь невнятный рык: «Ррр рр рр, ррр рр рр!..» «О, судьба-злодейка! Что ты сделала со мной! Не видать мне больше любимых глаз жены и не слыхать веселого смеха моих детишек…», – подумал несчастный злодей. Но вдруг!.. Окно, возле которого он стоял, распахнулось, и из этого окна выглянула та, для которой он пел. Она пристально посмотрела в глаза сказочному злодею и… «Любимый! Неужели это ты?», – воскликнула эта прекрасная женщина, и во взгляде ее было столько нежности и любви, что произошло чудо: сказочный злодей тут же снова стал талантливым актером и запел песню уже своим голосом. «Буду я вместе с тобою всегда, не разлучит нас ничто никогда», – последнюю строчку они пропели вместе. «А ну-ка снимай скорее эту накладную бороду и пошли ужинать», – сказала жена и позвала детишек к столу. После того случая талантливый актер понял, что играть в спектакле какую-то роль и получать подарки – это невероятно увлекательно, но никогда не нужно забывать, какой ты на самом деле. Ведь только побывав в роли другого человека, можно действительно почувствовать, как это хорошо – быть собой.

Протянула низку-стебелёк. Листики плела так же, как малые лепестки. Через верхнюю бисерину, прикрепила к яйцу. Вот что получилось в итоге:

Сначала сшила между собой большие лепестки, затем пришила малые. Соединила их по краю. Мозаичным плетением сделала низ цветка. Прикрепила цветок к яйцу за верхние лепестки.

СКАЗКА К ПРОШЕДШЕМУ ПРАЗДНИКУ 23 марта — Комоедица М. Пришвин Медведь Многие думают, будто пойти только в лес, где много медведей, и так они вот и набросятся, и съедят тебя, и останутся от козлика ножки да рожки. Такая это неправда! Медведи, как и всякий зверь, ходят по лесу с великой осторожностью а, зачуяв человека, так удирают от него, что не только всего зверя, а не увидишь даже и мелькнувшего хвостика. Однажды на севере мне указали место, где много медведей. Это место было в верховьях реки Коды, впадающей в Пинегу, Убивать медведя мне вовсе не хотелось, и охотиться за ним было не время: охотятся зимой, я же пришёл на Коду ранней весной, когда медведи уже вышли из берлог. Мне очень хотелось застать медведя за едой, где-нибудь на полянке, или на рыбной ловле на берегу реки, или на отдыхе. Имея на всякий случай оружие, я старался ходить по лесу так же осторожно, как звери, затаивался возле тёплых следов; не раз мне казалось, будто мне даже и пахло медведем… Но самого медведя, сколько я ни ходил, встретить мне и тот раз так и не удалось. Случилось, наконец, терпение моё кончилось, и время пришло мне уезжать. Я направился к тому месту, где была у меня спрятана лодка и продовольствие. Вдруг вижу: большая еловая лапка передо мной дрогнула и закачалась сама. “Зверушка какая-нибудь”, — подумал я. Забрав свои мешки, сел я в лодку и поплыл. А как раз против места, где я сел в лодку, на том берегу, очень крутом и высоком, в маленькой избушке жил один промысловый охотник. Через какой-нибудь час или два этот охотник поехал на своей лодке вниз по Коде, нагнал меня и застал в той избушке на полпути, где все останавливаются. Он-то вот и рассказал мне, что со своего берега видел медведя, как он вымахнул из тайги как раз против того места, откуда я вышел к своей лодке. Тут-то вот я и вспомнил, как при полном безветрии закачались впереди меня еловые лапки. Досадно мне стало на себя, что я подшумел медведя. Но охотник мне ещё рассказал, что медведь не только ускользнул от моего глаза, но ещё и надо мной посмеялся… Он, оказывается, очень недалеко от меня отбежал, спрятался за выворотень и оттуда, стоя на задних лапах, наблюдал меня: и как я вышел из леса, и как садился в лодку и поплыл. А после, когда я для него закрылся, влез на дерево и долго следил за мной, как я спускаюсь по Коде. — Так долго, — сказал охотник, — что мне надоело смотреть и я ушёл чай пить в избушку. Досадно мне было, что медведь надо мной посмеялся. Но ещё досадней бывает, когда болтуны разные пугают детей лесными зверями и так представляют их, что покажись будто бы только в лес без оружия — и они оставят от тебя только рожки да ножки.

СКАЗКА К ПРОШЕДШЕМУ ПРАЗДНИКУ 22 марта - Сороки (Жаворонки) Юрий Коваль Весеннее небо: Как я съел жаворонка С утра в деревне пекли жаворонков из сдобного теста. И по дороге в школу ребята размахивали печёными жаворонками, протягивали их в небо и кричали: Жаворонки, Прилетите, Весну принесите! Зима надоела, Весь хлеб поела! Кое-кто даже привязывал жаворонков к длинным палкам, чтоб повыше поднять их в небо. Но было ещё холодно, птицы не прилетали. А я работал в школе учителем и удивлялся, как все ученики ели на переменках жаворонков. Коля Калинин из третьего класса подарил мне одного, но я его есть не стал, в карман сунул. А то неудобно: учитель вдруг жаворонка ест. После уроков мы все пошли из школы, и тут Маня Клеткина из первого класса закричала: — Смотрите, жаворонок! Это мы его наманили! Чуть в стороне от дороги, высоко в небе пел первый наш жаворонок. Крылья его трепетали, и казалось, что он стоит в воздухе на одном месте. — Махайте, махайте жаворонками! — закричала Маня. — Наманивайте всю стаю! Но печёных жаворонков ни у кого не осталось — всё-таки три переменки. Тогда я достал своего из кармана и помахал немного, а ребята наманивали птиц голосами. И вот появился второй жаворонок, потом третий — они пели, наполняли трелями весеннее небо. Один из них опустился на поле неподалёку от нас. Он был серый и рябенький, и трудно было его разглядеть в рыжей прошлогодней траве. А у моего печёного жаворонка бока были подрумянены, глаза — изюмины. Я потом этого жаворонка не удержался и съел.

СКАЗКА К ПРОШЕДШЕМУ ПРАЗДНИКУ 21 марта - Международный день кукольника Валентин Катаев (Из повести «Белеет парус одинокий») ... Казалось, никакая сила в мире не могла спасти Петю от неслыханного скандала. Однако недаром у него на голове была не одна макушка, как у большинства мальчиков, а две, что, как известно, является вернейшим признаком счастливчика. Судьба посылала Пете неожиданное избавление. Можно было ожидать все, что угодно, но только не этого. Недалеко от Сенной площади, по Старопортофранковской улице, спотыкаясь, бежал Павлик. Он был совершенно один. По его замурзанному лицу, как из выжатой тряпки, струились слезы. В открытом квадратном ротике горестно дрожал крошечный язык. Из носу текли нежные сопли. Он непрерывно голосил на буквы "а", но так как при этом не переставал бежать, то вместо плавного: "а-а-а-а-а" - получалось икающее и прыгающее: "а! а! а! а! а!" - Павлик! Ребенок увидел Петю, со всех ног бросился к нему и обеими ручками вцепился в матроску брата. - Петя, Петя! - кричал он, дрожа и захлебываясь. - Петечка! - Что ты здесь делаешь, скверный мальчишка? - сурово спросил Петя. Ребенок вместо ответа стал икать, не в силах выговорить ни слова. - Я тебя спрашиваю: что ты здесь делаешь? Ну? Негодяй, где ты шлялся? Ты, кажется, хочешь довести меня до могилы... Вот... набью тебе морду, тогда будешь знать! Петя схватил Павлика за плечи и стал его трясти до тех пор, пока тот не прорыдал сквозь икоту: - Меня... и!... Меня ук... украли. И опять залился слезами. Что же случилось? Оказывается, не одному Пете пришла в голову счастливая мысль на другой день после приезда самостоятельно погулять. Павлик тоже давно мечтал об этом. Он, конечно, не собирался заходить так далеко, как Петя. В его планы входило лишь побывать на помойке да, в самом крайнем случае, сходить за угол посмотреть, как у подъезда штаба солдаты отдают ружьями честь. Но, на беду, как раз в это время во двор пришел Ванька-Рутютю, иначе говоря - Петрушка. Вместе с другими детьми Павлик посмотрел все представление, показавшееся слишком коротким. Впрочем, распространился слух, что в другом дворе будут показывать больше. Дети перекочевали вслед за Ванькой-Рутютю в другой двор. Но там представление оказалось еще короче. Оно закончилось тем, что Ванька-Рутютю - длинноносая кукла в колпаке, похожем на стручок красного перца, с деревянной шеей паралитика - убил дубинкой городового. Между тем решительно всем было известно, что потом должно еще обязательно появиться страшное чудовище - нечто среднее между желтой мохнатой уткой и крокодилом - и, схватив Ваньку-Рутютю зубами за голову, утащить его в преисподнюю. Однако этого-то и не показали. Может быть, потому, что слишком мало падало из окон медяков. Не было сомнения, что в следующем дворе дело пойдет лучше. Жадно поглядывая на плетеную кошелку с таинственно спрятанными там куклами, дети как очарованные переходили таким образом из одного двора в другой вслед за пестрой женщиной, тащившей на спине шарманку, и мужчиной без шапки, с ширмой под мышкой. Пожираемый непобедимым любопытством, Павлик топал на своих крепеньких ножках в толпе других детей. Высунув язык и широко раскрыв светло-шоколадные глаза с большими черными зрачками, ребенок забыл все на свете: и тетю, и папу, и даже Кудлатку, которую не успел поставить на конюшню и хорошенько накормить овсом и сеном. Мальчик потерял всякое представление о времени и пришел в себя, лишь заметив с удивлением, что уже вечер и он идет за шарманкой по совершенно незнакомой улице. Все дети давно отстали и разошлись. Он был совсем один. Пестрая женщина и мужчина с ширмой шли быстро, очевидно торопясь домой. Павлик едва поспевал за ними. Город становился все более незнакомым, подозрительным. Павлику показалось, что мужчина и женщина о чем-то зловеще шепчутся. Поворачивая за угол, они вдруг оба обернулись, и Павлик с беспокойством увидел во рту у женщины папироску. Ребенка охватил ужас. Ему в голову внезапно пришла мысль, заставившая его задрожать. Ведь было решительно всем известно, что шарманщики заманивают маленьких детей, крадут их, выламывают руки и ноги, а потом продают в балаганы акробатам. О, как он мог забыть об этом! Это было так же общеизвестно, как то, что конфетами фабрики "Бр. Крахмальниковы" можно отравиться или что мороженщики делают мороженое из молока, в котором купали больных. Сомненья нет. Только цыганки и другие воровки детей курят папиросы. Сейчас его схватят, заткнут тряпкой рот и унесут куда-нибудь на слободку Романовку, где будут выворачивать руки и ноги, превращая в маленького акробата. С громким ревом Павлик бросился наутек и бежал до тех пор, пока неожиданно не наткнулся на Петю. Задав братику основательную трепку, Петя торжественно приволок его за руку домой, где уже царила полнейшая паника. Дуня, свистя коленкоровой юбкой, носилась по соседним дворам. Тетя натирала виски карандашом от мигрени. Папа уже надевал летнее пальто, чтобы идти в участок заявлять о пропаже детей. Увидев Павлика целым и невредимым, тетя бросилась к нему, не зная, что делать - плакать или смеяться. Она заплакала и засмеялась в одно и то же время. Потом под горячую руку хорошенько отшлепала беглеца. Потом обцеловала всю его зареванную мордочку. Потом опять отшлепала. И только после этого обратила грозное лицо к Пете: - А ты, друг мой? - А ты где шлялся, разбойник? - закричал отец, хватая мальчика за плечи. - Искал Павлика, - скромно ответил Петя. - По всему городу бегал, пока не нашел. Скажите спасибо. Если б не я, его бы уже давно украли. И Петя тут же рассказал великолепную историю, как он гнался за шарманщиком, как шарманщик убегал от него через проходные дворы, но как он все-таких его схватил за шиворот и стал звать городового. Тогда шарманщик испугался и отдал Павлика, а сам все-таки удрал. - А то б я его в участок посадил, истинный крест! Хотя Петин рассказ, против ожидания, не вызвал ни в ком ни малейшего восторга, а папа даже с отвращением зажмурился, сказав: "Как не стыдно языком молоть... Ведь уши вянут!" - однако ничего не поделаешь: не кто другой, а именно Петя привел домой пропавшего Павлика. Благодаря этому Петя и вышел сухим из воды, избавившись от неслыханного скандала. На то он, видно, и был счастливчиком с двумя макушками!...

СКАЗКА К ПРОШЕДШЕМУ ПРАЗДНИКУ 21 марта - Всемирный день поэзии Натали Ястреб Сказка про Поэта https://www.proza.ru/2013/10/02/1435 Как-то давным давно на берегу теплого и ласкового моря родился прекрасный малыш, чудный милый ребенок. Только немного бледный и хрупкий с нежной чуткой душой поэта. Как его ни кормили, крепким бутузом он не становился. И тогда старая престарая бабка, посоветовала родителям поить его пивом. Так лет с четырех стал он пивоманом. Сразу начал поправляться, да так, что уж и не остановить. И когда он был подростком отец, поджарый жилистый мужик, не раз ему говаривал, что он, мол, толстый, жирный, урод. Душа поэта, находившаяся в его большом теле, не могла выдержать такого и начала искать отдушину, которой оказалась любовь. Поэт влюбился. Стал чувствовать себя окрыленным, легким и... начал писать стихи. В них он изливал все свои чувства, все свои мечты и желания. Творчество приносило ему упокоение и счастье. Но та, которую он выбрал дамой своего сердца, не замечала за плотным слоем плоти ни его чувств, ни его прекрасной души. Да, она благосклонно принимала его ухаживания, но ответного чувства к Поэту не испытывала. Более того, вышла замуж за другого. Поэт расстроился и решил бежать далеко-далеко, куда глаза глядят, где нет ее. И он уехал в огромный город, где много людей, но никто никому не нужен, а значит каждый сам по себе. Это очень печально. Душа Поэта чуть не умерла от тоски по любимой и одиночества в этом ужасном городе. И когда ему встретилась другая дама, которая выказала Поэту благоволение, он решил обязательно взять ее в жены, чтобы не потерять. Они сразу стали строить семейную лодку, большую с расчетом на четверых, потому что у них родилось два замечательных сына. Но душа Поэта заткнувшись в уголок его большого тела тихо плакала, потому что не находила отклик в душе его избранницы. Ей по-прежнему было тоскливо и одиноко. Взаимное непонимание выросло во взаимное отчуждение. Они вроде и плыли в одной лодке, но как-то автоматически и отдельно друг от друга. Поэтому он заглядывался на дам, проплывающих в других лодках, и стоящих на берегу в ожидании своего принца. Он призывал их своими стихами, столь прекрасными и чувственными, что все без исключения дамы непременно обращали на него внимание, но все они не могли разглядеть его нежную, тонкую душу, а потому проплывали мимо, или он проплывал мимо них. В один тоскливый пасмурный, хоть и весенний день, он окончательно рассердился на всех дам всего мира и решил, что больше не будет искать даму сердца никогда. И вообще, будет таким же плохим с дамами, как и они с ним. Все равно среди них нет его Мечты. Той, которая сквозь толщу плоти увидит его истосковавшуюся душу, которая сможет плыть с ним на одной волне счастья и взаимной любви по бурному морю жизни. Поэтому для начала он заткнул свою душу кляпом женоненавистничества и запер ее в клетке озлобленности. Потом нашел собутыльников-циников, которые считали за счастье навредить какой-нибудь даме. Как-то раз он увидел, как его дружки пытаются потопить какую-то разбитую лодку. Он пригляделся. В ней была дама. Он процитировал ей какие-то странные стихи из прошлого. Дама оказалась с достоинством. Оценила стихи верно, дав ему хорошую отповедь. Это его ошеломило и привлекло одновременно. Он увидел, что дама не такая как все другие. Через какое-то время он увидел за обломками ее лодки и израненного тела, кровоточащую от ударов судьбы, но смелую и интересную душу, которая при всех своих невзгодах успевала помогать другим людям в их рушащихся лодках, и вообще всем, кто просил о помощи. В общем, оказалась очень отзывчивой. Так она, первая из всех женщин, разглядела его душу. И более того, она ее коснулась и начала лечить раны, нанесенные душе Поэта и им самим, и его прежними дамами. Это было не всегда приятно, зачастую больно, от чего он неосторожно ранил ее. Но она терпеливо сносила удары, продолжая разливать бальзам любви. Он долго не верил, что она, именно она, эта маленькая, измотанная жизнью женщина, сможет помочь ему. Потому не слушался, ругался, обижал ее и мешал лечить свою же душу. Она терпеливо сносила все его выходки, как будто он - просто неразумное дитя, и любила его еще крепче. При этом она не очень ему доверяла. Он ведь приблизился к ней вместе с теми, кто желал ей смерти. Но верила в любовь. И в Бога. А значит, делала как заповедано: делай, что должно, и будь, что будет. На все воля Божья. Так потихоньку помаленьку он расковал свою душу, вынул кляп и стихи полились рекой. Разные. Веселые и грустные, любящие и сердитые, страстные и горькие. Но все их она понимала, принимала. И любила его все равно. Потому что его оболочка не имела для нее никакого значения. Более того, она считала, что у столь прекрасной души очень даже замечательная оболочка. Ее только надо кое-где подлатать, где-то поправить, чтобы душе было комфортнее, и все будет великолепно. Главное, чтобы его душа расцветала и пела от счастья, потому что она искренне полагала, что самое важное в человеке - это его душа. А дух и тело уже потом. Он вновь поверил в любовь. Он опять был окрылен. Не ходил, летал. Но... Он не мог отобрать лодку у своей семьи, ее же лодка была разрушена так, что обломки, на которых она еле удерживалась одна, под ними обоими пошли бы ко дну. Им надо было построить свою лодку. Но у нее не было сил, у него не было средств. Так они и дрейфовали рядом, но не вместе. Поэт и Мечта. Как, в общем-то и должно быть, потому что если достичь мечту, она уже перестанет быть мечтой. А это уже совсем другая сказка. Послесловие. Как ты помнишь, мой читатель, поэт находился в лодке не один, а с женой и детьми. Дети успели прицепить к ней шлюпки с девушками, с которыми хотели строить собственные лодки. Дружки поэта постоянно курсировали рядом. К тому же некоторые ранее призванные поэтом дамочки в своих утлых суденышках, увидев как он может относиться к женщине, захотели его переманить себе. И все они шикали на него и оговаривали несчастную дрейфующую женщину-мечту. И он сдался. Он перестал верить в мечту. Он вернулся к тому, с чего начал - решил убить свою мечту. Но Бог всё видит. И в последний момент он послал мечте крылья, и она упорхнула. Он же, не достигнув цели, посылал вслед за ней гончих псов, которые должны были её догнать и растерзать. А когда им это не удалось, то стал проклинать её, рассказывая всем и вся какой он разнесчастный брошенный коварной мечтой поэт, продолжая при этом зазывать проплывающих мимо женщин, приманивая их на жалость, и находясь при всём при том по-прежнему в лодке со своей женой. Тут и сказочке конец. Кто не глуп, тот молодец.

СКАЗКА К ПРОШЕДШЕМУ ПРАЗДНИКУ А ещё, 20 марта — Навруз Душенька Персидская сказка Было это или не было, жила на свете одна старуха, и было у нее семь дочерей, одна прекраснее другой. Седьмая дочь была самой красивой. Ее звали Душенька. Они жили на краю города в доме с семью дверями. Каждую ночь девушки перед сном по очереди проверяли и запирали двери. Однажды ночью, когда пришла очередь Душеньки, она заперла одну за другой все двери, а седьмую поленилась запереть. «Кроме семи девушек на выданье, — подумала она, — в нашем доме ничего нет, что соблазнил бы вора или другого бродягу». Она завернулась в одеяло и уснула. Среди ночи мать проснулась от рева осла и рычания какого-то существа. «Кто бы это в такое время ночи мог прийти к нам в дом и кричать, как злой дух?» — испугалась старуха. Она встала и увидела, что через седьмую дверь в дом вошел страшный лохматый див. — Видишь, — причитала старуха, — чтоб ты сгорела, Душенька! Ты не закрыла дверь! Из-за тебя этот незваный гость явился к нам в дом! В то время как она. так причитала, закричал див: — Эй, вы, — чтоб у вас башмаки изорвались, — что же это у вас нет места гостю? — Чтоб у тебя обрезали коим, Душенька, чтоб пролили твою кровь, Душенька, чтоб ты не осталась на месте, Душенька, чтоб ты не была счастлива, Душенька! Ведь ты шесть дверей заперла, Душенька, а одну дверь забыла, Душенька! О господи, иди открой для дива комнату с пятью дверями. Душенька встала, со страхом и дрожью открыла комнату с пятью дверями, ввела туда дива, а сама быстро вернулась и легла в постель. Див снова заревел: — Эй, вы, — чтоб у вас изорвались башмаки, — к вам пришел гость, неужели у вас нет угощения? Разве у вас нет лепешек? — Чтоб у тебя обрезали косы, Душенька, чтоб ты не оставалась на месте, Душенька, чтоб ты не была счастлива, Душенька, шесть дверей ты заперла, Душенька, одну дверь забыла. Вставай скорей, иди и приготовь ужин диву. Бедняжка Душенька встала и среди ночи приготовила диву яичницу, размочила лепешки в воде и отнесла ему. Див проглотил все это за один раз и снова завопил: — Эй, вы, — чтоб у вас башмаки изорвались, — к вам пришел гость, что ж вы не уложите его спать? — Чтоб тебе косы обрезали, Душенька, — бранилась старуха, — чтоб пролили твою кровь, Душенька! Шесть дверей ты заперла, Душенька, одну дверь позабыла. Поделом тебе!’ Вставай и приготовь постель гостю! Душенька поднялась, расстелила для гостя кашмирские шали, бархатные одеяла и тюфяки, положила атласные подушки — приданое матери. Див улегся на постель и опять заревел: — Эй, вы, — чтоб у вас башмаки изорвались, — к вам пришел гость, а ему не с кем спать! Мать опять принялась ругать Душеньку: — Чтоб тебе обрезали косы, Душенька, пусть прольют твою кровь, Душенька, чтоб ты не оставалась на месте, Душенька, чтоб ты была несчастлива, Душенька, шесть дверей ты закрыла, Душенька, а одну дверь позабыла. Поделом тебе, Душенька! Иди ложись спать с дивом. Бедняжка Душенька и спать легла с дивом. Спустя два часа див поднялся, сунул Душеньку в мешок и вышел из дома. Душенька поняла, что попала в беду и нет ей спасения. Однако надо было что-то придумать. Когда див пришел к какому-то полю, Душенька попросила его: — Поставь меня на землю, я пойду помоюсь. Див положил мешок на землю и выпустил Душеньку, чтобы она пошла к воде и немного освежилась. Тем временем стало темным-темно. Душенька наложила в мешок камней, а сама спряталась на дереве. Див подумал, что Душенька сидит в мешке, взвалил его на спину и пошел дальше. Вдруг он почувствовал, что мешок стал тяжелей. Он спросил: — Душенька, почему ты стала тяжелой? — Но никто ему не ответил. Он рассердился, положил мешок на землю, развязал его и увидел, что птичка улетела! Он рассердился, вернулся назад, начал повсюду нюхать до тех пор, пока не нашел Душеньку на дереве. Див опять положил ее в мешок, крепко завязал его и отправился в путь. Шел он, шел и пришел в большой замок на горе. Там он спустил мешок на землю и вытащил оттуда Душеньку. Душенька посмотрела и увидела, что это такой замок — даже шаху во сне не приснится. Див велел ей идти вместе с ним осматривать дворец. Он снял со своих рогов связку ключей и, открывая одну комнату за другой, показывал их Душеньке. У нее от удивления потемнело в глазах. Здесь были такие вещи, которых она даже в мечтах и во сне не видала: драгоценные камни, парчовые платья, золотые и серебряные монеты, женские украшения. Две комнаты были полны всяких угощений. Так див показал Душеньке все комнаты, кроме двух. Как ни просила Душенька, он их не открыл и не показал ей. Потом див опять привязал связку ключей себе на рога и сказал Душеньке: — Если ты будешь жить со мной в согласии и дружбе и станешь моей женой, все это будет принадлежать тебе. Если же нет, то я тебя убью и съем. Душенька от страха или лукавя проговорила: — Конечно же, я хочу быть твоей женой; кто же откажется от богатства и счастья! Душенька притворилась, что согласна стать женой дива. Но сама думала о том, как бы ей убежать. Кроме того, ей очень хотелось узнать, что находится в тех двух комнатах. Див очень обрадовался, когда услышал, что Душенька согласна стать его женой. — Знай же, — сказал он, — что мы, дивы, один раз в семь дней сытно едим. Семь дней спим и семь дней бодрствуем. Сейчас как раз время мне спать. Подставь свои ко лени, я положу на них голову, а ты покачай меня. Я про сплю семь суток, а когда проснусь, мы решим, как будем жить. Если ты тоже захочешь спать, то положи свою голову на мою и спи. Не думай о голоде, потому что здесь такой воздух, что всякий может проголодаться не больше, чем один раз в неделю. Душенька согласилась. Она подставила свои колени под голову дива, и тот уснул. Душенька подумала, что за эти семь дней, покуда див спит, она может много успеть. «Лучше будет, — решила она, — если я сейчас положу голову дива на землю, встану и подумаю, как мне быть!» Она осторожно положила голову дива на землю, сняла у него с рогов связку ключей и отперла двери комнат. Некоторое время она спокойно любовалась драгоценностями. Одни надевала себе на шею и любовалась собой в зеркале, другие нанизывала на руки. Душенька складывала перед собой золотые монеты, брала их горстями, пересыпала и не знала, что с ними делать. Вдруг она вспомнила о тех двух комнатах, которые див не хотел отпирать. Она вскочила с места, схватила ключи и направилась к ним. Открыв первую комнату, она застыла на месте. Это была тюрьма, и в ней сидели девушки, не имевшие себе равных по красоте. Все они были закованы в цепи и колодки. Увидев Душеньку, они закричали: — Дорогая ханум, как вы сюда попали? Душенька рассказала им все о себе, а потом спросила, кто они такие и что здесь делают. Девушки ответили: — Посмотри на наши цепи и колодки. Отец каждой из нас правитель области. Все мы были захвачены этим дивом, и, когда мы отказались стать его женами, он обрек нас на страдания. — Если так, — сказала Душенька девушкам, — то я сниму с вас цепи и колодки и освобожу вас. Постарайтесь к тому времени, когда див проснется, спрятаться в безопасное место. — Нам надо очень далеко идти, — ответили девушки, — мы боимся, что опять попадем в лапы дива. На этот раз он не оставит нас в живых. — Посмотрим! — ответила Душенька. В это время она увидела на цепи собаку и подумала: «Освобожу-ка я и это животное, может быть и оно мне пригодится». Как только она сняла цепь с шеи собаки, раздался треск, и из собачьей шкуры появился молодой, сильный, красивый юноша. Душенька и девушки остолбенели от удивления — кто же это такой? Юноша, наконец, заговорил: — Я сын такого-то падишаха. Нас было семь братьев, для каждого из нас отец построил по дворцу и хотел нас женить, как вдруг я попал в лапы к этому диву. — Как? Каким образом? — Однажды, — продолжал юноша, — я спал во дворце. Мой дворец имел семь дверей, и у каждой двери стоял караульный с мечом наголо. Случилось так, что караульного у седьмой двери одолел сон, он подложил меч себе под голову и уснул. Тут вошел див, схватил меня, положил себе на рога и притащил сюда. По дороге он стал бить меня плетью. «Зачем ты бьешь меня?» — спросил я его. «Затем, — ответил он, — что мне предсказано умереть от твоих рук, и я должен, пока жив, следить за тобой. И чтобы ты не убил меня, я убью тебя». Потом он заколдовал меня, привязал на эту цепь и превратил в собаку. Я думаю, что мне осталось жить не больше двух-трех дней. — О горе! — воскликнула Душенька. — Что я буду делать, если этот див проснется? — Я слышал, — добавил принц, — что рядом с нашей комнатой есть еще одна комната с широким хрустальным бассейном. В этом бассейне плавает красная рыбка, у нее в животе склянка с душой дива. — Ключи от всех этих комнат у меня, — сказала Душенька. Принц стал торопить ее. — Открой же скорей дверь в ту комнату. Душенька открыла дверь, и все увидели, что принц говорил правду: в комнате был широкий хрустальный бассейн, а в нем плавала красная рыбка. Принц опустил руку в бассейн и хотел схватить рыбку, но она увильнула и уплыла. Все же принц поймал рыбку. А в это время проснулся див. Он вскочил на ноги и побежал к ним, но что пользы? Принц разрезал рыбке живот, достал склянку и зажал ее в руке. Когда див увидел это, он пришел в ужас и подумал: «От судьбы не уйдешь!» — Возьми все, что хочешь, — начал он умолять принца, — но отдай мне склянку с моей душой. — Прежде всего отведи всех девушек туда, откуда ты их похитил, а потом я скажу тебе, что делать дальше. Диву пришлось согласиться. Он отнес девушек по домам. (Понятно, как обрадовались родители и родственники девушек!) Возвратив родным последнюю девушку, див вернулся и спросил у принца: — Что прикажешь еще? — Пойди теперь в угол двора, — сказал принц, — и посмотри, как я разобью склянку с твоей душой. Пока див приходил в себя, принц бросил на землю склянку с душой дива, и она разбилась. Див превратился в дым и улетел ввысь. Принц так полюбил Душеньку, словно вместо одного сердца, у него была сотня сердец. Он сразу признался ей: — Я искал такую красавицу на небе, а нашел ее на земле. Будь моей женой! Мы поедем ко мне на родину, по видаем отца с матерью — пусть они порадуются и приготовят все к свадьбе. Душенька тоже горячо полюбила принца, но поставила ему условие: Я согласна всюду идти за тобой, но сначала я хочу повидать свою мать и сестер. Принц согласился, и они поехали к матери Душеньки. Душенька все от корочки до корочки им рассказала: и о диве, и о его дворце, и о том, как они освободились. Мать и сестры очень обрадовались и решили поехать на родину принца. Они отдохнули несколько дней, и все вместе — Душенька, ее мать и шесть сестер — поехали с принцем. Когда они вошли в ворота города, то увидели, что жители ходят в трауре. — Почему у вас все ходят в трауре? — спросила Душенька у принца. — Они, наверно, оделись в траур из-за меня, ведь я уже два года как исчез, и от меня не получали никаких вестей, — ответил принц. Это и на самом деле было так. Принц вошел во дворец и бросился целовать ноги отца. При виде исчезнувшего принца шах лишился чувств, мать тоже потеряла сознание, но вскоре их окропили водой, и они пришли в себя. Если бы вы знали, какая радость обуяла всех на женской половине дворца! Женщины и мужчины, взрослые и дети — все обступили принца и ликовали. Шах велел бить в литавры и всем снять траурные одежды. Принц рассказал отцу, матери и всем родственникам о своих приключениях. Обрадованный шах посмотрел на жену — мать его сыновей — и сказал: — Перед исчезновением принца мы решили женить его и остальных сыновей, но тогда у нас ничего не получилось. Теперь, когда принц вернулся жив и здоров — да пусть ослепнут наши враги! — нужно их женить. Пусть они выберут для себя девушек, и мы вложим руки девушек в их руки. Жена шаха сообщила об этом принцу и его братьям. Принц ответил материи: — Кроме Душеньки, я никого не хочу. Не буду утруждать вас подробностями. Все обошлось хорошо. Каждый из братьев принца выбрал себе одну из сестер Душеньки. Сделали все необходимые приготовления к свадьбам. Семь дней и семь ночей украшали город и устраивали иллюминацию. На седьмую ночь шах взял руку Душеньки и руки ее сестер, вложил их в руки принца и его братьев и сказал им: — Это ваши жены. Доживите вместе до старости и не пресыщайтесь друг другом. Каждая из девушек вошла в свой дворец, и долго они жили радостно и счастливо. Сказка наша конца достигла — ворона своего гнезда не достигла.

СКАЗКА К ПРОШЕДШЕМУ ПРАЗДНИКУ 20 марта - День весеннего равноденствия Весенушка Уральский сказ Ты думаешь, почему весной так хорошо? Почему солнышко теплое и ласковое? Почему цветы начинают цвести? Почему люди в эту пору веселее глядят? Скажешь, небось природа облик меняет! Спорить не буду, по науке так и выходит. Поднимется солнышко над землей, разольет над ней свою благодать — вот и пришла весна-красна. А в прежние-то годы (давным-давно!) об этой поре вот какую побывальщинку сказывали. Рассердилось Солнышко на людей. Живут-де плохо, бедно, а почему — вникать не стало: дел и забот у него и без того много. Затянуло небо тучами темными и не стало показываться. Выедут мужики в поле, снимут шапки, начнут Солнышко звать, а оно раздвинет тучи, взглянет сердито и опять спрячется. Ну, кому горе, а холодному ветру — Сиверку только того и надо! Не в добрый час этот Сиверко у матушки Зимы родился: урод уродом и злой-презлой. Хоть шубу надень, хоть тулуп, он все равно к тебе проберется, тепло высвистит, заставит скорее в избу бежать. Вот как только Солнышко за тучами спряталось, Сиверко и разгулялся. Каждое утро начал землю холодом коробить, на полях по молодым всходам белую крупу сеять. А то возьмет да инеем ударит. Ночами в печных трубах гудит, воет, на крышах пляшет, всякими голосами на баб и на малых ребятишек страм нагоняет. Мужики, чтобы отпугнуть Сиверка, на полях навозные кучи жгли. Да где там! Разве его дымом проймешь! Прочихается и опять за свое дело берется. Как раз в это самое время жила в наших местах одна старушка. Ее мужика еще в молодости к царю в солдаты угнали. Он так и не вернулся, сгинул где-то. Старухе, понятно, было тоскливо. Вот и приголубила она сиротку, побирушку мирскую. Девчушка была славная, с полуслова бабушку понимала. Старуха шибко ее полюбила и назвала по-своему, ласковым имечком Весна. Ты послушай, сколь ладно это имя выговаривается: Весна, Весенка, Весенушка! Много ли, мало ли лет прошло — никто не считал. Старушка одряхлела, сгорбилась и ослепла, а Весенушка выросла, как ягодка-вишенка! Лучшей мастерицы, кроме нее, по нашим местам не находилось. Такие она узоры на полотенцах гладью и крестом вышивала — словом не расскажешь. Кому полотенце подарит, у того в избе будто теплее станет. И дарила она полотенца не всем, а только невестам. Которая девушка победнее, той и дарит, чтобы в чужой семье в счастье да радости жилось. Так потом и пошел обычай: после свадьбы в переднем углу избы вышитые полотенца вешать. Свою работу Весенка за труд не считала, была бы добрым людям польза. Поди-ко многие девушки от нее не только полотенца вышивать, но и холсты тонкие ткать научились. Стали к ней женихи наезжать, бедные и богатые. Иной молодец приедет — кудрями тряхнет, иной кучу денег выложит, а она всем отказывала. — Я, — говорит, — в людях выросла, мирским хлебом выкормлена, все мужики мне отцы, все бабы матери, им и буду, как могу, помогать. Из всех женихов только один по душе ей пришелся. Он ее кудрями не завлекал, деньгами не сманивал, а, видать, сердцем взял. Парень-то был, сказывают, из Москвы, где-то там на заводе робил, да начал народ против царя поднимать, ну его стражники сграбастали и в наши места спровадили. А он и тут не унялся. Не успела Весенка на него налюбоваться, как снова молодца в цепь заковали и еще дальше, в Сибирь, в самые холодные места отправили. Ждала от него весточки, не дождалась, а после того женихов вовсе на порог не пускала. Тут как раз она и повстречалась Сиверку. Он хоть сам-то урод уродом, и души, небось, у него никакой нет, но тоже девичью красу сумел отличить. Увидел ее, перестал по деревне свистать да выть, обернулся мужиком и побежал в крайнюю избу, где деревенская сваха Милодора жила. Бросил ей на стол кошелек с серебряными монетами и послал Весенку сватать. Милодора перепугалась, но все-таки пошла. Уж она пела-пела, жениха хвалила: такой-то он ладный, богатый да заботливый. Но Весенка и слушать ее не стала. Разозлился Сиверко, закружил, завыл пуще прежнего. Налетел на Весенкину избу, разметал ее по бревнышку, схватил девушку, уволок в дальние леса и на поляне бросил. Шубу на себе рвет, ногами топает и кричит: — Ты пошто моей свахе отказала? А Весенка оттолкнула его и ответила: — Не подходи ко мне, знать тебя не хочу. — Я тебе ситцу цветного подарю много. — Не надо! — Я тебя в серебряную одежду наряжу, как березка, куржаком обсыпанная, будешь нарядная. — Мне наряды ни к чему. Не они человека красят. Тогда начал Сиверко перед ней своей силой и богатством похваляться. Заложил два пальца в рот да как свистнет! Застонали, заскрипели в лесу березы и тальники, начали к земле клониться. Речки и озера льдом затянуло. В полях сугробы снегу насыпало. На поляне ледяной дом вырос: над крыльцом, как фонари, сосульки свесились, из одной горницы в другую ледяные дорожки проложены, ледяные окна узорами расписаны. — Все твое будет! — кричит Сиверко Весенушке. А она на это богатство и смотреть-то не хочет. Сиверко опять два пальца в рот заложил и снова свистнул. Затрещали березы, кора на них начала от мороза лопаться. Птицы в дупла берез подальше забились, а которые схорониться не смогли, замертво на сугробы упали. — Ну, надумала за меня просвататься? — спрашивает Сиверко. — Видишь, какая у меня сила, никто против нее не устоит. — Нет, — отвечает Весенушка. — Ты злой, все живое губишь, людей разоряешь, не бывать тебе моим суженым. Придет и твоей силе конец. Села Весенка на пенек, отвернулась от Сиверка, голову себе на колени положила: "Лучше уж смерть, чем неволя!" Да и то сказать, долго ли она могла на морозе выдюжить? Платьице на ней ситцевое, ноги босые. Озябла, посинела. Только и тепла, что от косы. Коса расплелась, волосы по плечам рассыпались и ее прикрыли... В это самое время младший брат Солнышка Месяц вышел на небо погулять. Всем известно, он тепла не любит. Холодная погода ему в самый раз. Поэтому они и поделили собратом: Солнышку день, а Месяцу ночь. Вышел он на прогулку и только поднялся над полями, лесами и горами, увидел Весенушку на поляне. Сначала не понял, что она тут делает. Спустился пониже, пригляделся: может быть-де, заблудилась она или что-нибудь потеряла. Да нет, вроде не так! Видно, другое что-то с ней приключилось. И надо бы ей помочь, да как это делается, Месяц не знает. Походил он вокруг полянки, покачал головой и пошел дальше своей дорогой. Перед утром вернулся Месяц домой. Солнышко только-только проснулось. Лежит на кровати, поясницу почесывает, зевает: неохота вставать. С тех пор, как заслонилось оно от людей хмурыми тучами, дел и забот стало меньше. От безделья и скуки совсем обленилось. — Эй ты, лежебока, вставай! На работу пора! — закричал ему младший брат, открывая дверь. — Успею. Торопиться мне некуда, — ответило Солнышко. Рассказал ему Месяц о Весенушке: как сидит она в лесу на полянке, как Сиверко вокруг нее скачет, лапами хватает, чтобы заморозить. И жалко, дескать, было девушку, да ничем помочь ей не мог. Знал Месяц, как расшевелить своего старшего брата. Солнышко ведь только обидчивое, но добрее его никого на свете нет: всех обогреет и приласкает. Заторопилось Солнышко. Быстренько расчесало бороду, встало. Засияло вокруг на многие версты. Тучи разбежались, небо очистили. Сиверко перестал сучья ломать, землю морозить, подобрал лапы и в нору скрылся. А Весенка уж еле жива сидит. Ни рукой, ни ногой двинуть не может. Длинные волосы на плечах инеем посеребрились. Начало Солнышко поляну греть. Березы ласково зашептали: "Проснись, Весенка, проснись!" Открыла девушка глаза, подняла голову: хорошо-то как в лесу стало! Улыбнулась, низко Солнышку поклонилась: — Спасибо тебе! А Солнышко, знай, греет и посмеивается: — Ну-ка, красавица, утри глаза. Расскажи, как звать тебя, откуда ты здесь появилась? Ничего Весна перед ним не утаила: как она в детстве по миру ходила, как из богатых дворов ее выгоняли и собаками травили, как дружка ее царские стражники в Сибирь угнали, как Сиверко ее в лес унес. Выслушало Солнышко, нахмурилось. — С Сиверком я еще поговорю. Ишь ты, какой варнак! Ну, а на твоих-то земляков я, видно, не зря рассердилось. Совсем перестану им показываться, пусть живут, как хотят. Откуда было Солнышку знать, что народ-то за богачей не ответчик. Люди землю-матушку потом поливали, а богачи с них последние рубахи снимали. Вот Весенушка и вступилась: — Напрасно ты, Солнышко, на народ сердишься. Придет время, он свое слово скажет. А если ты совсем спрячешься, что люди без тебя делать будут? Зерно на пашне не взойдет, колос не выколосится, лен не созреет. Нужда — людям не помога. Народ к радости рвется, а ты хочешь ему в этом деле помешать. Нет, ты богатых мужиков накажи, а народ не тронь. Сиверка с наших мест прогони да помоги людям скорее от вечной нужды изба виться. Подумало Солнышко над этими словами, потом обняло Beсенку, весело сказало: — Ну и вострая ты девушка! Ишь ты-ы! Как же это мне, старому, раньше такое дело в ум не пришло? Правду ты молвила: надо людям свету да тепла дать больше, стать им в добром деле помощником, на полях работником. А уж со своими-то супостатами они сами управятся. — Вот за это еще раз тебе спасибо! — сказала Весенушка. — А теперь дозволь мне обратно идти. Усмехнулось Солнышко: — Никуда тебя не пущу. Будешь ты с этой поры моей сестрой и первой помощницей. — Какая из меня помощница? Только и могу, что пряжу прясть, полотенца вышивать да холсты ткать. А состарюсь, и этого делать не смогу. — Не печалься, сестрица. Всем тебя наделю. Будешь ты вечно молодая да нарядная, всем людям желанная. Махнуло Солнышко правой рукой — потемнели снежные сугробы, потекли с бугров ручейки. Махнуло левой рукой — зашумела на березах листва. Теплый ветер подул. Старое платье Весенушки превратилось в новое: по зеленому шелку подснежники разбросаны. Вот и ходит с тех пор Весна вместе с братом своим по нашей земле из конца в конец, людям помогает. Где она пройдет, там и тепло. Где ногой ступит, там и цветы растут, каждый цветок нам на радость. Много уже времени прошло, много воды в моря утекло. Ни царя, ни богачей, ни стражников не стало, всех их народ разом порешил. Бедность быльем поросла. Приходу Весны старый и малый радуются. Все знают, что Весна на руку щедрая, для народа ничего не жалеет, полной пригоршней подарки сыплет. Раньше, бывало, на болотах даже клюква плохо росла. А теперь посмотри: как Весна придет, по всему Уралу сады цветут, белым цветом поля обсыпаны, сладким медом напоены. Здравствуй, наша Весна-красна! Здравствуй, наша Весенушка!

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 17 марта - день святого Патрика. Национальный праздник Ирландии Мудрая Унах Ирландская сказка Как вы уже знаете, жил когда-то в Ирландии герой-великан по имени Кухулин. И еще один герой, такой же задиристый вояка, только ростом поменьше, по имени Финн. Каких только историй не рассказывали про этих двух героев, про их свирепые битвы и смелые дела! Но мы-то вам поведаем совсем иную историю. Скорей всего, это не очень правдивая история, а просто сказка про великанов, какую придумали, устав рассказывать про их геройские дела и желая над ними посмеяться. Да, так вот, Финн жил в большом доме на самой вершине крутой горы. Нельзя сказать, чтобы это было такое уж удобное место для жилья: откуда бы ни дул ветер, на вершине горы всегда было очень ветрено. К тому же, когда Финна не было дома, его жене, Унах, приходилось самой ходить за водой, а для этого надо было спуститься к подножию крутой горы, где протекал ручей, и потом с полными ведрами лезть наверх. Не так-то это легко, как вы сами себе можете представить. И все-таки в одном отношении место, где стоял дом Финна, было очень удобное: с вершины горы Финну были видны все четыре стороны – и север, и юг, и запад, и восток. Поэтому, когда кому-нибудь из его врагов приходило в голову нанести ему визит, он знал об этом заранее. А Финн был не из тех, кто любит неожиданные визиты и всякие сюрпризы. Правда, он мог и другим путем узнать, что его ждет. Для этого ему достаточно было засунуть в рот палец, нащупать последний зуб с правой стороны, и он тут же узнавал, что вскоре должно произойти. И вот в один прекрасный день, когда Финн и его жена Унах мирно сидели за столом, Финн невзначай засунул палец в рот и тут же побелел, точно снег в январе. – Что случилось, Финн? – спросила его жена Унах. – О горе мне и погибель! Он идет сюда, – ответил Финн, как только вынул палец изо рта и смог заговорить. – Кто идет сюда? – удивилась Унах. – Ужасное чудовище Кухулин! – ответил Финн, и при этом вид у него стал совсем унылый, точно дождливое воскресенье. Унах прекрасно знала, что, хоть муж ее и был настоящим великаном, ростом с хорошую башню, однако Кухулину он и в младшие братья не годился. Меньше всего на свете хотел бы Финн встретиться с таким противником! Все окрестные великаны побаивались Кухулина. Когда он сердился и топал ногой, весь остров содрогался. А однажды он так хлопнул кулаком по шаровой молнии, что в лепешку ее превратил! И с тех пор всегда носил ее в кармане, чтобы показать любому, кто полезет с ним в драку. Спорить не будем, с любым другим великаном Финн мог бы выступить на равных, но только не с Кухулином. В свое время он расхвастался, что пусть, мол, Кухулин только сунется, он ему покажет! И вот теперь – о горе ему и погибель! – Кухулин близко, и встречи с ним не избежать. – Если я спрячусь от него, – сказал Финн, – я стану посмешищем у всех великанов. А драться с чудовищем, которое может одним ударом кулака превратить шаровую молнию в лепешку, – нет уж, увольте! Уж лучше как-нибудь его перехитрить. Но только вот как? – А далеко он сейчас? – спрашивает у Финна жена. – Около Данганона, – отвечает Финн. – А когда он должен быть здесь? – спрашивает Унах. – Завтра к двум часам дня, – отвечает Финн и со стоном добавляет: – Мой большой палец говорит мне, что от встречи с ним на этот раз мне не уйти. – Ну, ну, дорогой! Не унывай и не вешай носа, – говорит Унах. – Посмотрим, может быть, мне удастся выручить тебя из беды. – Выручай, голубушка! Ради всех святых выручай! А не то он меня или зажарит, как зайца, или осрамит перед всеми нашими великанами. О, бедный я и несчастный! – Стыдись, Финн! – говорит Унах. – Хватит, ныть да причитать. Видали мы таких великанов! Молнию в лепешку, ты говоришь? Ну что ж, мы его тоже лепешкой угостим, от которой все зубы у него заболят! Не зови меня больше своей верной Унах, если я не обведу вокруг пальца это грозное чудовище. С этими словами Унах вышла из дому и вскоре вернулась с грудой большущих плоских сковородок, – на таких железных сковородках обычно пекут ячменные лепешки или плоские хлебы. Унах замесила побольше теста, чтобы хватило на все сковородки. Однако очень странные лепешки она испекла. Во все лепешки, кроме одной, самой большой, величиной, наверное, с колесо от телеги, она сунула в середину по железной сковороде и так запекла их. А когда лепешки остыли, спрятала их в буфет. Затем приготовила большой сливочный сыр, сварила целую свиную ногу, поставила ее студить и бросила в кипящую воду один за другим с дюжину вилков капусты. Уже настал вечер – вечер накануне того дня, когда должен был прийти Кухулин. И вот последнее, что сделала Унах, – она разожгла яркий костер на одном из соседних холмов, что стоял ближе к дороге, засунула по два пальца в рот и три раза громко свистнула. Это означало, что для странников дом Финна гостеприимно открыт – такой обычай был у ирландцев еще с незапамятных времен. И Унах хотела, чтобы Кухулин услышал ее. На другой день с самого утра Финн стоял уже на страже, и когда он увидел в долине высоченного, как церковная колокольня, своего врага Кухулина, он бросился бегом домой и влетел в комнату, где сидела Унах, белее сливочного сыра, который она приготовила для высокого гостя. – Он идет! – дрожащим голосом сообщил Финн. – Ах, право, Финн, ну что ты так разволновался, – с улыбкой сказала Унах. – Пойдем-ка со мной! Видишь эту колыбель? Наши дети давно уже выросли из нее. Вот тебе моя ночная рубашка и чепец – они вполне сойдут за детские. Надевай их и ложись в колыбель, подожми ноги, и как-нибудь ты уж уместишься в ней, а я накрою тебя одеялом. Только смотри лежи и помалкивай, что бы ни случилось. Сегодня ты должен разыгрывать роль грудного младенца. Финн послушно все выполнил, но когда в дверь его дома раздался громкий стук, он так и задрожал, лежа в своей колыбели. – Заходи и будь желанным гостем! – крикнула Унах, открывая дверь чудовищу ростом вдвое больше, чем ее Финн. Как вы уже, наверное, догадались, это был великан Кухулин. – Мир дому сему, – сказал он громовым голосом. – Это здесь проживает знаменитый Финн? – Ты угадал! – сказала Унах. – Входи, располагайся как дома, добрый человек. – А вы, часом, не госпожа Финн будете? – спрашивает Кухулин, входя в дом и усаживаясь на широкий стул. – Ты опять угадал. Я жена славного и могучего великана Финна. – Знаем, знаем, о нем давно идет слава знаменитого великана Ирландии. Что ж, а перед тобой сейчас тот, кто пришел сразиться с ним в честном бою! – Ах ты господи! – всплеснула руками Унах. – Вот досада, а он сегодня еще на рассвете покинул дом. До него дошла весть, что огромное чудовище, по имени Кухулин, ждет его у моря на северном берегу, ну, знаешь, там, где ирландские великаны строят плотину, чтобы посуху добираться до Шотландии. Клянусь небом, не хотела бы я, чтобы этот бедный Кухулин встретился сегодня с моим Финном. Он сегодня в такой ярости, что сотрет его в порошок! – Да будет тебе известно, что Кухулин – это я. И я пришел к Финну, чтобы сразиться с ним, – сказал Кухулин, хмурясь. – Вот уже двенадцать месяцев, как я гоняюсь за ним, и не он меня, а я его сотру в порошок! – О господи! Наверное, ты никогда не видал моего Финна? – сказала Унах, покачав головой. – Как же я мог видеть Финна, – сказал Кухулин, – если он всякий раз удирает у меня из-под носа, точно бекас на болоте? – Это кто же – Финн удирает у тебя из-под носа, несчастная ты малявка! – говорит Унах. – Да клянусь честью, то будет самый черный день в твоей жизни, когда ты повстречаешься с Финном! Остается только надеяться, что буйное настроение его к тому времени немного утихнет, а не то придется тебе распрощаться с жизнью. Можешь сейчас отдохнуть здесь, но когда ты уйдешь, клянусь всеми святыми, я буду молиться за тебя, чтобы никогда тебе не встретиться с моим Финном! Тут Кухулина начало разбирать сомнение: не зря ли он пришел в этот дом? Они помолчали немного, потом Унах заметила: – Ну и ветер сегодня! Дверь так и хлопает, и очаг дымит. Вот жалко, Финна нет дома, он бы помог мне, как всегда в такую погоду. Но раз уж его нет, может быть, ты мне окажешь эту маленькую услугу? – Какую услугу? – спросил Кухулин. – Да всего-навсего повернуть дом лицом в другую сторону. Финн всегда так делает, когда дует сильный ветер. Тут Кухулина одолели еще большие сомнения. Однако он поднялся и вышел следом за Унах из дома. Но сначала он трижды потянул себя за средний палец правой руки – в этом пальце таилась вся его сила! – а потом, обхватив дом руками, повернул его точно как просила Унах. Финн, лежа в колыбели, чуть не умер от страха, потому что на самом деле ни разу за все годы, что он был женат на Унах, она не просила его ни о чем подобном. Унах улыбнулась Кухулину и небрежно поблагодарила его, точно повернуть дом было все равно, что закрыть дверь. – Раз уж ты настолько любезен, – сказала она, – может, ты еще одну услугу мне окажешь? – Какую же? – спрашивает Кухулин. – Да ничего особенного, – говорит она. – Из-за сильной засухи мне приходится очень далеко ходить за водой, к самому подножию горы. Вчера вечером Финн обещал мне, что раздвинет горы и перенесет источник сюда поближе. Но он в такой спешке покинул дом, бросившись тебе навстречу, что совершенно забыл об этом. Если бы ты хоть чуточку раздвинул скалы, я бы мигом Достала воды и приготовила тебе обед. Кухулину не очень-то по вкусу пришлась такая просьба. Он поглядел на горы, трижды потянул себя за средний палец правой руки, потом опять посмотрел на горы и опять трижды потянул себя за средний палец правой руки. Но этого оказалась мало. Взглянув в третий раз на горы, он в третий раз трижды потянул себя за средний палец правой руки – итого девять раз! – и только тогда ему удалось проделать в горе большую трещину, в милю длиной и в четыреста футов глубиной. Эта трещина сохранилась и по сей день – она называется Ламфордское ущелье. – Большое тебе спасибо, – сказала Унах. – А теперь пойдем в дом, и я мигом приготовлю обед. Финн никогда не простит мне, если я отпущу тебя без обеда. Хоть вы с ним и враги, но нашей скромной трапезой ты не должен пренебрегать. И Унах выложила на стол холодную свиную ногу, свежего масла, сняла с огня готовую вареную капусту и наконец достала из буфета большие круглые лепешки, которые испекла накануне. – Милости прошу, не стесняйся, – сказала она Кухулину. Кухулин начал со свиной ноги, потом взял вареную капусту и наконец большую круглую лепешку. Разинув пошире рот, чтобы отхватить кусок побольше, он свел челюсти и тут же взревел не своим голосом: – Сто чертей и одна ведьма! – Что такое? – спросила Унах. – Такое, что двух лучших зубов моих как не бывало! Что за хлеб ты мне подсунула? – О, – сказала Унах, делая вид, что она очень удивлена, – обыкновенный хлеб! Не только Финн, но даже его дитя в колыбели ест такой хлеб! С этими словами Унах взяла со стола самую большую лепешку, в которой, как вы помните, не было железной сковороды, подошла к колыбели и протянула лепешку Финну. Кухулин внимательно следил за ней и увидел, как дитя в колыбели откусило от лепешки огромный кусище и принялось жевать его. – Попробуй теперь другую лепешку, дорогой Кухулин, – предложила Унах, покачав сочувственно головой. – Может, она будет помягче. Но и в другой лепешке тоже была запечена сковорода. Кухулин взревел еще громче прежнего. Так громко, что Финн в колыбели задрожал от страха и даже застонал. – Ну вот, ты испугал ребенка! – сказала Унах. – Если тебе не по зубам этот хлеб, сказал бы тихонько, зачем же так кричать? Но Кухулину было не до ответов. Он подумал о странных порядках в этом доме, который надо поворачивать то в одну, то в другую сторону; о горах, которые надо раздвигать, и об этом странном ребенке, который из колыбели еще не вышел, а уже как ни в чем не бывало жует железный хлеб!.. И сам задрожал от страха. Похоже, ему и впрямь повезло, что он не застал Финна дома. Выходит, значит, все, что говорила ему Унах, была правда! И Кухулин, не попрощавшись и не сказав даже спасибо за обед, припустил вниз с крутого холма, на котором стоял дом Финна, и бежал без оглядки, пока и зеленые горы, и Ламфордское ущелье не остались далеко позади. А Финн вылез из колыбели, и они с Унах прекрасно поужинали всем, что осталось от обеда, который мудрая Унах приготовила для Кухулина. СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 17 марта - Герасим-грачевник Галина Ветрова Сказка о художнике и весенних птицах Было это давным-давно. Жил в Москве художник, и звали его Алексей Саврасов. Был он большущий, как медведь, спина широкая, глаза черные, на голове грива темных волос, вид почти всегда насупленный. Его даже испугаться было можно. Но на самом деле он только казался хмурым, потому что всех стеснялся. А как улыбнется - сразу становился похожим на доброго доктора. Больше всего любил Саврасов цветы, деревья, реки, леса - все то, что называют природой. Вечно бродил по лесам, а весной прибежит в класс, где его ученики сидели, рисовали, да как закричит, руками замашет: - Heчero в классах киснуть! Скорее, скорее за город! Там уже дуб цветет, небо синеет, совсем весна. И на картинах своих Саврасов природу изображал. Такие картины называются «пейзажами», а Саврасов, выходит, был художником-пейзажистом. Вот наступил однажды весенний месяц март. Все уже заждались солнышка и тепла, а их все нет и нет. И пошел художник Саврасов в лес, за город, посмотреть, где же весна задержалась. Идет по дороге, по сторонам поглядывает. Как же все некрасиво вокруг! Грязный мокрый снег под ногами хлюпает, земля в проталинах черная, безжизненная. Небо серое, неприветливое, вот-вот пойдет сыпать снегом или дождем. Деревья стоят голые, все какие-то кривые, будто от ветра скрючились. Дома вдоль дороги стоят - все маленькие, неказистые, соломенные крыши набок съехали ... А вон церквушка красивая, видно, что старинная, да вся краска облезла от непогоды. Нет, видно, у крестьян денег, чтобы ее покрасить да побелить. А за деревней поля раскинулись - так туда ни конному, ни пешему хода нет, грязь такая, что и шагу не ступишь. Остановился Саврасов... Что же делать-то? Ноги уже совсем промокли, ветер все сильнее да холод­нее... На такой стуже кисточку в руках и не удержишь. Да и охоты нет - ни красками писать, ни карандашом рисовать: не годится такой вид для картины. То ли дело где-нибудь в Швейцарии! Горы зеленые, реки быстрые да чистые, небо голубое! А какие закаты да восходы! Много написал там Саврасов разных картин. Да и в России он немало пейзажей написал, только летних, когда все цветет и радует глаз. И тоже старался, чтобы краски яркие да гладкие были, как у заграничных художников. Но казалось ему, что в России и деревья милее, и небо роднее, пусть и не такие они нарядные. Уж больно он свою родину любил! Хотелось ему, чтобы посмотрел на его картину человек, и защемило бы сердце, как у него самого. Да вот никак не получалось все. Оглянулся вокруг себя Саврасов. Тоска! Нет, не стоит даже начинать. Хватит того, что и из окна на все это нагляделся... Надоело уж... Стоит художник, задумался... Очнулся он от громкого птичьего крика. Поднял голову, улыбнулся. А-а-а, да это грачи прилетели. Вон как галдят, делят что-то ... Всегда важные, черные, а сейчас сбились в кучу под березками, растрепанные, как воробьи. Да что же это у них там случилось? Решил Саврасов подобраться поближе. Вдруг крик грачиный стал еще громче, все крыльями замахали, и тут из кучи малы, вырвался самый большой и, видно, самый старый грач. Летит он, а в клюве у него, что-то сверкает, переливается, будто бриллиант драгоценный. А за ним вдогонку двое молодых грачей кинулись, напали на него, и уж совсем ничего не видно стало, словно в воздухе большой черной тряпкой машут, а из нее пух да перья сыплются. Вдруг художник видит: прямо на него сверху летит что-то, в воздухе сверкает. Еле успел руку протянуть - и вот лежит у него на ладони какое-то толстое тяжелое стеклышко. Лежит и тихо светится, то желтый лучик из него сверкнет, то голубой. И сразу, будто теплее стало. Хотел он поднести стеклышко к глазам, да тут все три грача на него набросились. И будто понимают что-то, стараются стеклышко у него из руки выбить, в глаза крыльями бьют. Рассердился Саврасов, взял в руки большую палку, да как закричит: - А ну, прочь, разбойники! Вот я перья-то вам повыдергаю! Будете знать, как себя с человеком вести следует! Смотрит, отстали грачи, сели рядом на ветке, будто совет держат. Посидели-посидели, «покаркали» что-то между собой. И вдруг самый старый повернулся к Саврасову да и... заговорил человеческим голосом: - Мил-человек, отдай нам наше стеклышко! Не простое оно, и трудно нам без него жить. Саврасов головой потряс, глаза кулаками протер. Что же это за диво такое, сон ему снится, что ли? А грач головой кивнул и опять заговорил: - Я главный в стае, самый старый грач. Мы каждый год улетаем на зиму далеко-далеко. А весной мы возвращаемся домой, на родину. Но Россия вон какая большая страна! Без нашего стеклышка мы обязательно заплутаемся. - А чем же оно может вам помочь? - спросил Саврасов. - Да ведь оно волшебное, - сказал грач. – Посмотри-ка в него. Поднес Саврасов стеклышко к глазам, глянул в него, да так и сел на мокрый снег. Батюшки святы! Что же это случилось? На сердце у него сразу стало тепло-тепло. Вроде уже и ветер утих, и ноги сразу согрелись. А главное, все вокруг совершенно изменилось, а что - он и понять не может. Как будто и деревья те же, и земля, и небо... Но все сразу стало таким удивительно красивым, что невозможно глаз отвести! Голубоватый воздух словно тихо светится. Березки стоят тоненькие, юные, купают ноги в весенних лужицах. И церквушка среди ветвей показалась вдруг художнику такой милой, словно лицо старого родного человека, которого любишь с детства. И понял Саврасов, что нет для него на всем свете ничего роднее и лучше. Словно кто шепнул ему на ухо, что если сумеет он так написать свою картину, то это поймут и другие. Ему не нужны для нее яркие блестящие краски. Главное, что­бы дохнуло от нее теплом... - Ну, понял теперь, как мы находим родину? - спросил грач. - Ты человек, и так свой дом найдешь. Верни нам наше стеклышко, а мы тебя отблагодарим. Сжал Саврасов стеклышко в кулаке, к груди его крепко прижал. - Простите меня, птицы весенние! Знаю я теперь, на что нужно вам чудесное стеклышко. Только не могу я его сейчас вам отдать. Мне-то оно, выходит, еще нужнее, чем вам. С ним я и сам свою родину сумею как следует увидеть, и другим людям помогу это сделать. Я ведь художник. Подумал немного старый грач, и ответил: - У нас, грачей, правило такое: кто стеклышко хранит, тот и вожак. Я совсем стар уже, а молодые решили его у меня отнять. Не хотел я отдавать, вот и оказалось оно у тебя... Ладно, художник. Храни его до осени, когда нам пора будет на зиму в дальнюю даль отправляться. А уж осенью отдашь его обратно. Я сам тогда передам его самому сильному из молодых. Ты уж, мил человек, не подведи нас, а то совсем пропадем мы в чужих-то краях. И другие грачи на ветвях головами кивают, соглашаются. Обрадовался Саврасов. - Спасибо тебе грач, что не пришлось мне стеклышко ваше волшебное силком отнимать. А вернуть-то я вам его обязательно верну. Да еще за то, что вы так помогли мне, я вас на картине своей нарисую. Я уж точно знаю, что это будет самая лучшая моя картина. И назову-ка я ее… - «Грачи прилетели»! - Спасибо за уважение, художник, - важно ответил ему старый грач. - Мы ведь и правда, на крыльях Весну приносим. Сейчас она пошла своего дедушку Мороза навестить, но вот-вот вернуться уж должна. Совсем скоро тепло будет. Ну, до сентября! Уговор дороже денег. Встретимся на этом же месте. Взмахнули крыльями грачи и улетели. А Саврасов стоит и чувствует, как тепло по всему его телу разливается. Побежал он домой, поставил на мольберт холст, натянутый на рамку, взял кисти и краски и начал работать. Не сразу у него все получилось. Много раз еще приезжал он и на то место, и в другие деревни ездил, чтобы маленькие зарисовочки-этюды сделать. Но написал он все-таки картину, каких не было раньше в России. Посмотрит на нее любой чело­век - и его словно солнышко лучом согрело. Вроде и нет ничего особенного - а все свое, милое сердцу. Одним словом - Родина! И сначала стеклышко Саврасову ох, как помогало! А потом глядит он - что с ним, что без него - все теперь одинаково. Нашел художник свою родину, и не нужно ему больше стало никакое волшебство. Вот так-то! А как наступил сентябрь; да стали деревья золотыми, отдал Саврасов стеклышко старому грачу, пожелал весенним птицам счастливого пути и счастливого возвращения домой, на родину.

Доплела "чашу" подставки: Лепесток По верхнему краю - две бисерины кирпичиком. Вторую половину делала точно так же. Большие лепестки (по три штуки на цветок) готовы. Меньшие лепестки плела иначе - начало подобием мозаики, а дальше ручным ткачеством. Вторую половину таким же образом., сверху одну бисеринку кирпичиком. Малые лепестки готовы.

Подставка. От бисерной низки в самом узком месте плету вниз, прикрепляю бусину. Затем - низку-петельку. Таким образом окружаю всю подставку и собираю снизу на нитку с бисером. По этой нитке - несколько рядов крестиками, чтобы потом просто стянуть.

Оплела полностью.

Новое яйцо (плету сразу два). В основе - цепочка в крестик с большими бусинами.