Сказочный мир

[Chanda 14]

Михаил Кривич, Ольгерт Ольгин

Из жизни бывшего автолюбителя

(окончание)

 

В выходные дни Павел Афанасьевич любил поваляться подольше. Иной раз и "Утренняя почта" по телевизору пройдет, а Гудков все еще в кровати, даже лень встать и звук убавить. Но в то утро, после визита странного субъекта, Гудков поднялся на рассвете без будильника, быстро оделся, плеснул на лицо две-три пригоршни воды и бросился к выходной двери. Стараясь не громыхать, открыл два замка, снял цепочку, отодвинул щеколду и помчался к гаражу. В мгновенье ока перескочил бульвар, свернул у желтого кирпичного здания и, наискосок пересекая двор, через считанные секунды оказался у зеленых гаражных ворот, возле которых в своей будке дремал сторож. "Привет, папаша!" - бросил ему по обыкновению Павел Афанасьевич. Тот проснулся и проводил раннего посетителя непонимающим взглядом.

Гудков чуть приоткрыл переднюю дверцу, осторожно просунул в образовавшуюся щель руку и, нащупав в потайном месте переключатель, вырубил противоугонную сигнализацию. После этого он сел на водительское место и принялся отключать и снимать разнообразные секретки, принципа действия которых нам с вами знать не положено. Закончив эту рутинную процедуру, Павел Афанасьевич вставил ключ в замок зажигания, преодолел внутреннее волнение и повернул ключ до упора.

Мотор завелся с пол-оборота. В считанные секунды он набрал силу и мягко заурчал. Холеный и сытый мотор. Холеный, сытый и довольный жизнью.

Теперь - главное. Вчера Гудков покинул гараж, так и не перелив содержимого канистры в бензобак, и теперь указатель топлива должен стоять на нуле. Гудков бросил искоса взгляд на указатель, потом уставился на него, потом пощелкал пальцем и мягко постучал по стеклу кулаком. Стрелка твердо стояла на цифре 1. Значит, бак полон.

"Ну, дает!" - подумал Павел Афанасьевич, заглушил мотор и выбрался из машины. Нетронутая канистра стояла у заднего колеса, там, где он ее вчера оставил. Крышка бензобака заперта на ключ. Отомкнув ее, Павел Афанасьевич заподозрил, что бак залит не доверху. Он сунул внутрь палец и вынул его сухим. Впрочем, если бензин не по горлышко, так и должно быть.

Гудков принес лампу-переноску и посветил в бак. Ничего. Померещилось даже, будто в глубине мелькнуло дно, но через горловину много не разглядишь.

Гудков снял с полки алюминиевую проволоку, отмотал с метр, распрямил и опустил в бак до самого дна. Потом вынул проволоку и тщательным образом осмотрел ее.

Проволока была совершенно сухая.

Павел Афанасьевич бросился к приборной панели и включил зажигание. Стрелка ожила, поползла вправо и уткнулась в единицу. Павел Афанасьевич захохотал.

Сторож, прибежавший на шум, застал его за странным занятием: Гудков собирал в кучу канистры, воронки, шланги и другие деликатные приспособления, облегчающие перелив жидкости из сосуда в сосуд.

- Продаю чохом, папаша,-- весело сказал он и пнул ногой двадцатилитровую посудину.- Не купишь?

Сторож ушел досыпать.

На улицах родного города Павел Афанасьевич всегда вел себя благоразумно. Он не превышал скорость, резко не тормозил и соблюдал дистанцию - словом, не делал ничего такого, что могло бы нанести ущерб автомобилю. Но в то памятное утро Гудков изменил своей водительской манере. Впрочем, на бульварном кольце еще не было ни пешеходов, ни инспекторов ГАИ, которые могли бы засвидетельствовать странные пассажи, проделываемые на проезжей части автомобилем No 76-54 цвета "рубин". Нет, это были не дилетантские выверты провинциального лихача. Происходившее напоминало не то погоню в мультфильме, не то ралли Монте-Карло.

Павел Афанасьевич направлял машину к Кировским воротам, разгонялся до бешеной скорости и тормозил у памятника Грибоедову, оглашая окрестности скрипом и визгом. Он вписывался в рискованный поворот у памятника, оставляя справа станцию метро, машину бросало на трамвайных путях, заносило вправо, но Павел Афанасьевич, выравнивая ее резким рывком руля, вылетал из поворота, едва не задевая тротуар, и вновь вжимал педаль газа в пол. Он выписывал виражи, врывался, почти не снижая скорости, в узкие окрестные переулки и с жутким ревом подавал задним ходом.

На каждый его сумасшедший посыл машина, словно добронравная лошадь, отвечала полным послушанием. Она прибавляла ровно столько, сколько требовал хозяин, разве что чуть меньше, с поправкой на благоразумие, и сбавляла тоже точка в точку, ну разве что капельку больше, для пущей их с хозяином безопасности.

Упиваясь властью над автомобилем, Павел Афанасьевич и не заметил, как миновал бульвары и выехал на набережную. Отмахав изрядно, чуть ли не до речного порта, он затормозил и вышел из машины размять ноги. Открывая дверь, бросил взгляд на указатель топлива - стрелка по-прежнему твердо указывала на единицу. "Ну, Иннокентий Генрихович,- сам себе сказал Гудков,-ну, молодец! Без обману". Прохаживаясь по тротуару взад-вперед, он прислушивался к ровному гулу двигателя. Первый раз за долгую автолюбительскую жизнь Гудков оставил мотор включенным. Со стороны звук казался чужим.

Марина Яковлевна ждала его к завтраку. По субботам они часто ездили за покупками, но никогда им не удавалось выбраться до обеденного перерыва. А Марина Яковлевна была уверена (и не без оснований), что лучшие товары выносят с утра пораньше, когда лентяи спят.

- Рванем к кольцевой, до нового универмага,- предложил Павел Афанасьевич.- Успеем до открытия.

- Еще чего,-- сказала жена.- На край света. Бензин дармовой, что ли?

Гудков только ухмыльнулся. Вот оно, женское чутье: сразу в точку попала.

В новом универмаге действительно были кое-какие заслуживающие внимания вещи, по соседству в продовольственном оказались недурные наборы с копченой колбасой; словом, поездка была успешной во всех отношениях.

По возвращении Марина Яковлевна принялась хлопотать с обедом, а Павел Афанасьевич отогнал машину в гараж. На сей раз, объезжая пруд, он нисколько не злился и даже слегка притормозил на повороте, чтобы поглядеть на лебедей, гордо выклянчивавших съестное у прохожих. "Дармоеды",- ласково подумал Гудков, сворачивая в Харитоньевский. В гараже он заглянул в бак. Как и прежде, бак был совершенно пуст, но стрелка все так же не отлипала от единицы.

Радостное настроение не испортила Гудкову и мелкая неприятность, которая при иных обстоятельствах вызвала бы горькую досаду: новенькие меховые накидки на передних сиденьях слишком уж быстро истрепались и пожухли. Павел Афанасьевич провел по ним пальцем - и не скажешь, что новые.

- Вот дрянь какую делают,- сказал он вслух.- В былые времена овчине сносу не было.

- Не скажите,- возразил сосед, тот самый, с которым они давеча пили "Кавказ", нет, простите, "Иверию", Страбон же про Кавказ не писал,- Не скажите. Это вам экземпляры такие попались. Я еще до вашего покупал, а у меня как новенькие.

- Не беда,- примирительно сказал Гудков.- Другие куплю.

Тут он был в корне неправ. Преждевременный износ, а тем более порча или, не приведись такое, утрата - это всегда бедствие. А поодиночке неприятности не ходят, их только спусти с поводка.

Следующая пришла назавтра.

Воскресенье выдалось солнечным и теплым. Обыкновенно, чтобы не жечь зря горючее, Павел Афанасьевич с Мариной Яковлевной далеко за город не уезжали. Отыскав место в шеренге машин у обочины, они брели через редкий лесок к речке, плавать в которой можно только у запруды, и лежали час-другой на грязноватом берегу. На сей раз они отмахали половину области и по сносному проселку добрались до берега тихого озера с темной, бархатной водой. И там, не поверите, кроме их автомобиля было еще два, ну от силы три, да и те по виду не городские.

Обратно ехали в сумерках. Утомленная непривычно долгим отдыхом, Марина Яковлевна склонила голову на плечо Павла Афанасьевича. Он с удовольствием поглядывал на ее пышные волосы, лишь немного под крашенные перекисью, и маленькое ухо с золотой серьгой в виде сердечка и с тем же приятным чувством переводил взгляд на приборную доску с застывшей намертво, словно в карауле, стрелкой. Двигатель жужжал как пчела, шины шуршали, и в приоткрытое окно врывался с разбойничьим свистом бодрящий лесной воздух.

Гудков отлучился от машины буквально на минуту, уже после того как загнал ее в бокс. Он поделился с соседом воскресными впечатлениями, отказался от остатков портвейна - не хотелось после свежего воздуха, да и смотреть уже было не на что, вернулся к себе, чтобы совершить на прощанье противоугонный ритуал, и обнаружил пропажу.

Неизвестные злоумышленники похитили замечательные резиновые коврики с приподнятыми, как у ванночки, бортами, коврики, которые так надежно защищают пол автомобиля от грязи и влаги. Добро бы они продавались в каждом автомагазине, ан нет - их делают в ограниченном количестве на одном весьма отдаленном заводе и достать их может только истинный автолюбитель, то есть любящий свой автомобиль человек.

Но это было не все. Новенькие покрышки, украшенные глубоким и прекрасным, как восточный орнамент, протектором, тоже исчезли. Вместо них на всех четырех колесах стояли безобразные, грубо стертые шины со смутным намеком на рисунок. Они оскорбляли взгляд своей плешивостью, жалкой и неровной. Им место разве что на расхлябанном "запорожце" с вечно ломающейся передней подвеской, старом и всегда плохо покрашенном,- словом, по-народному, на "горбатом". Но не на ухоженном автомобиле цвета "рубин"!

Павел Афанасьевич задохнулся от гнева. Когда дыхание вернулось, он бросился к сторожу. Сторож посторонних не видел и не пропускал.

- Если соврал,- кричал на него Гудков,- голову оторву! В суд подам!

- Видали таких,- сказал сторож и пошел к своей будке.

Павел Афанасьевич вызвал милицию. Составили протокол. Недоумение вызвал тот факт, что преступники сумели поменять за минуту все четыре колеса и заодно умыкнули коврики. Участковый выразил мнение, что работали человек пять, все профессионалы.

За окрестными гаражами установили наблюдение, но случаи не повторялись. Следствие топталось на месте. ГУДКОВ перестал выезжать на машине, так как на лысой резине ездить боялся, а новую не покупал в надежде, что отыщется старая.

Через неделю созвали общее собрание членов-пайщиков гаражного кооператива. Оно прошло организованно, велся протокол, кворум - единственный раз за многие годы - был полный, решение заняло три страницы машинописи. Но Павлу Афанасьевичу все это не принесло удовлетворения, потому что никакой протокол, даже призывающий повысить бдительность перед лицом преступников, не может заменить ковриков и покрышек.

О каждой из бед, валившихся одна за другой на Павла Афанасьевича, можно говорить долго и обстоятельно. Но достойное ли занятие смаковать чужие несчастья? И Марине Яковлевне, и Павлу Афанасьевичу не чужда склонность к современной литературе, они почитывают, чаще перед сном, журналы, а то и сборники рассказов. Вдруг попадутся им на глаза эти записки и напомнят о том, что хочется забыть поскорее,- хорошо ли будет? Гуманно ли?

Обо всем, что было дальше, скажем совсем коротко, взяв за образец упомянутый выше протокол.

Гудков купил за полцены вполне крепкие на вид, но уже однажды наваренные покрышки и продолжал ездить время от времени на автомобиле. Вторая договаривающаяся сторона в точности выполняла принятые обязательства, на горючее Павел Афанасьевич не тратил ни копейки, но удовольствия от поездок получал все меньше и меньше, потому что порчи и пропажи сыпались одна за другой. Стерлись до конца овчинные чехлы, от них остались безобразные бурые ошметки. Прохудилась, будто истлела от безмерной ветхости коричневая обивка кресел, и приходилось сидеть на выпирающих жестких пружинах, чуть прикрытых грязноватым синтетическим волосом. Сгинули неведомо куда блестящие молдинги, так приятно повторявшие тонкие изгибы кузова, а вслед за ними исчез приемник и рассыпались часы. Не прекращались и мелкие пропажи: то умыкнут кепку Павла Афанасьевича, то унесут сумочку Марины Яковлевны. Газеты исчезали ежедневно, в перчаточницу ничего нельзя было доложить, а когда по дороге с работы растворился в воздухе с боем добытый белужий балык, Павел Афанасьевич заплакал. Он был один в машине, минуту назад промасленный сверток лежал в пластиковом мешке на соседнем сиденье, и вот балыка не было, и так все это надоело, что Гудков остановился и долго вытирал глаза платком и отсмаркивался.

На следующее утро, прибыв на работу, Павел Афанасьевич привычно подошел к большому зеркалу у гардероба и обнаружил, что воротничок рубашки непомерно велик. Он затянул потуже узел галстука, отошел шага на два и осмотрел себя в зеркале с головы до ног. Костюм, еще вчера сидевший как влитой, висел мешком.

Вечером Гудков встал на весы и обнаружил трехкилограммовую потерю. На другой день он сбросил столько же. К концу недели его нельзя было узнать.

Заподозрив самое худшее, Марина Яковлевна повела его к врачу. Гудкова обследовали, но ничего страшного не нашли, разве что нервное переутомление. Пока они ездили в клинику и обратно, Марина Яковлевна похудела на килограмм, что, впрочем, ее только обрадовало. Павлу Афанасьевичу дали больничный лист.

Целыми днями Гудков валялся на диване, косясь на телевизор и раздумывая, не включить ли его. В гараж не хотелось. От забот Марины Яковлевны и хорошего питания к нему стали возвращаться силы. Костюм снова сидел на нем как положено, а рубашка застегивалась с некоторым трудом, Павел Афанасьевич начал выходить на бульвар. Гулял он обычно вокруг пруда, шел не торопясь, чтобы не потерять набранное, часто садился на скамейки; а когда встречал знакомых, то незаметно втягивал живот, уже круглившийся под пиджаком.

Вот так, втянув живот, он прошел однажды мимо сторожа у ворот гаража, молча кивнул и подошел к своему боксу. Постоял, поцокал языком, покачал головой.

Машина стояла изможденная и выпотрошенная. Он обошел ее от заднего бампера до переднего; впрочем, передний еще раньше исчез при неясных обстоятельствах. Павел Афанасьевич горестно вздохнул, и тут в его голове всплыла фраза, даже обрывок фразы, произнесенной этим странным типом... как его... Иннокентием Генриховичем. Он сказал: "Сколько чего у одного тела отнимется..."

У него, у Гудкова, от тела отнялось. От ковриков и от балыка так отнялось, что и следов не осталось. И к чему же все это присовокупилось? "Думай, Гудков,- думал Гудков.- Машина-то ездила. А бензина в ней не было. С чего же она, спрашивается, ездила? С того и ездила, что отымалось. Как педаль газа нажмешь, так и пошло отыматься. Всеобщий естественный закон, пропади он пропадом!"

И опять проявил непоследовательность стихийного материализма: куда же он пропадет, если он естественный закон?

...В тот же день Павел Афанасьевич отогнал автомобиль в дальний конец невзрачной улицы, на площадку, где собираются отдельные автолюбители, и не торгуясь продал первому покупателю. Марина Яковлевна не упрекнула его ни словом, хотя и догадывалась, что за машину даже в таком состоянии можно было взять и побольше. Но Павел Афанасьевич не желал торговаться, лишь бы поскорее сплавить машину этому, как там его по договору,- правопреемнику. Гудков уже не любил свой автомобиль, и следовательно, не был более автолюбителем.

Дальнейшая его судьба никому не интересна.

Дальнейшая судьба машины, принадлежащей ранее Павлу Афанасьевичу Гудкову, прослеживается с трудом. Автомобиль, которому не надо горючего, напоказ не выставляют, тем более если он ни с того ни с сего сжирает то резиновые коврики, то сумочку вашей дамы.

Поговаривают, что потрепанной машиной цвета "рубин" владел одно время публицист с безупречной репутацией, но, после того как исчез путевой блокнот, которым можно было кормиться полгода, он продал ее спортивному врачу, а тот, потеряв по пути на работу весь инструмент и дюжину коробочек с непонятными, но очень яркими таблетками, отдал ее по дешевке своему подопечному, тяжелоатлету. Тот стал сгонять на автомобиле свой вес, опустился на две категории и поставил дюжину мировых рекордов.

Но все это слухи. Может, было так, может, по-другому. А вот что незыблемо, так это законы природы. Предупреждал же Иннокентий Генрихович, нет чтобы прислушаться. Кстати, где он сам и где второй экземпляр памятного нам договора?

Эвон, чего захотели! И первый-то экземпляр неизвестно где. Гудков клянется, что оставил его в машине под сиденьем. Должно быть, там и валяется. Кто станет шарить по полу в такой развалюхе? Разве что рубль уронят, но лично мы ни разу в машинах рублей не находили. Это крайне редкий случай.

Последний раз автомобиль Гудкова видели на Каширском шоссе, у клиники Института здоровой пищи. Время от времени из корпуса выходил под присмотром врача тучный гражданин, садился за руль и делал несколько кругов по двору. Помогало ему или нет, честно говоря, не знаем, но на машину жалко было смотреть. Пациенты ее не любили. Они не были автолюбителями.

А вы, когда вам лечат зубы, любите бормашину?

[Vilvarin 0]

Chanda, прости, что не все сказки тут читаю, но очень уж люблю сказки про принцесс.

Про Эрну и Мышку очень понравились :Rose: :Rose: :Rose: :Rose: :Rose:

[Chanda 14]

Vilvarin, благодарю!

Вот ещё одна сказка про принцессу, правда, длинная.

Гюлюш Агамамедова

Сказка про принцессу

 

- Мама расскажи сказку, ну, пожалуйста! Ты мне вчера обещала! Без сказки я не засну.

- Хочешь про Золушку?

- Нет, другую!

- Про спящую красавицу?

- Не хочу! Мне ее бабушка рассказывала.

- Какая ты капризная! Какую тебе еще сказку рассказать? Выбирай! У тебя их целый ворох!

- Твою, твою, твою. Хочу новую и чтобы ты ее придумала!

Спорить с маленькой капризулей мама не стала, хорошо зная характер дочери. Если уж она чего-нибудь хочет, то сопротивляться бесполезно, все равно получит. Не мытьем, так катаньем.

- Хорошо. Я тебе расскажу сказку многосерийную. Буду рассказывать ее несколько вечеров подряд с одним условием.

- С каким?, - глазки у дочери заблестели

- А с таким. Что будешь слушаться, не будешь капризничать, кушать хорошо, одеваться тепло, бабушку не мучить…

- Мама, так не честно! За одну сказку ты требуешь слишком много!

- Нечего себе много! Соглашайся, пока я не раздумала. А то сказку не получишь, а слушаться все равно придется!

- Я согласна!

- Тогда слушай.

- В одном небольшом королевстве жили-были король с королевой. Поженились они по любви. Ну конечно не совсем как простые люди, нет, у королей так не бывает.

- Почему это так не бывает?

- Потому что они должны думать не только о своих интересах, но и об интересах своих поданных, понимаешь? Чтобы государство процветало, ему нужны надежные и сильные союзники, поэтому и женились они по расчету, королевскому расчету.

- Ты же сказала, что король с королевой поженились по любви? А если расчет, то какая любовь?

- Не лови меня на слове. По любви с расчетом. Я тебе не о них собиралась рассказать. Не перебивай меня, если хочешь слушать сказку. Вот. И родилась у них прекрасная принцесса. Краше нее не было никого на белом свете. Лепестки роз не могли сравниться с нежными щечками красавицы. Зубки были похожи на жемчужины, глазки фиалкового цвета, волосы напоминали нежнейший золотой пух.

Девочка села на постели, сначала поморщилась, словно в глаз попала соринка, а потом слезы, настоящие слезы потекли из детских глаз.

- Ты почему плачешь? Она ведь только родилась, с ней еще ничего не приключилось, я еще ничего страшного не рассказала!

- Ма-ма….. Почему она такая красивая, а я совсем не такая….. Посмотри на ме-ня.., я совсем не похожа на принцессу. У меня темные волосы, глаза карие, молочные зубы впереди выпали.

- Маленькая моя, - мама прижала груди свою девочку. – Такую красавицу как ты вообще трудно описать, понимаешь? Еще не нашелся такой замечательный автор, чтобы рассказать о твоей прелести.

Слезы перестали литься из глаз:

- Ну и что случилось с твоей принцессой? Ее съел страшный дракон?

- Почему ты такая жестокая? Тебе не жалко принцессу? Она ведь хорошая девочка, слушается маму, папу, бабушку, дедушку. Учится хорошо, не балуется, гуляет только с мамой. В компьютерные игры не играет.

- Мама, ты про кого сказку рассказываешь, про принцессу или про девочку, которая сейчас живет?

- Ах да, прости. Принцесса росла на радость королю и королеве и выросла в прелестную девушку, похожую на утреннюю зарю. Все в королевстве не могли нарадоваться на юную принцессу. Когда она выходила в сад погулять, подышать воздухом и полюбоваться на свои розы, то все птицы слетались в сад, чтобы спеть ей свои прекрасные песни. Однажды даже прилетел самый большой и сильный орел. Птицы рассказали ему о том, что в небольшом государстве живет принцесса, чья красота затмевает солнце. Орел был не простым, а императорским орлом. Он искал себе невесту.

- Мама! Ты разве не знаешь, что девушка не может выйти замуж за орла!

- Моя сладкая, это же сказка. И потом ты еще не послушала до конца про орла. Может он возьмет и превратится в красивого принца?

- А ты не подумала о том, что когда ему надоест его невеста, то он снова превратится в орла и улетит?

Мама задумалась, погладила дочку по голове- «устами младенца глаголет истина».

- На сегодня достаточно. Пора тебе спать. Завтра разберемся с орлом- принцем и красавицей – принцессой. Согласна?

Малышка не ответила, она спала и видела сон про орла.

День прошел в заботах и наступил вечер, которого и мама и дочка ждали с нетерпением. Обе приготовились: одна слушать продолжение сказки, а вторая и сама была заинтригована, не зная, как поведут себя персонажи ее сказки.

- Мама, ты помнишь, что обещала рассказать мне про орла, того, что прилетел к принцессе.

- Помню, конечно. Слушай. Вот они гуляют по саду.

- Кто гуляет? Орел? Он ведь не умеет хорошо ходить, я видела в зоопарке. Он подпрыгивает все время.

- Да, забыла тебе сказать, что орел ударился оземь и превратился в прекрасного принца. Он был одет в черный бархатный камзол, на груди красовалась толстая золотая цепь и на ней орден иностранной державы усыпанной драгоценными камнями. Шею украшал белоснежный кружевной воротник. Принц был блондином, с серыми стальными пронизывающими глазами. Когда он смотрел на кого-нибудь, возникало чувство, что он видит собеседника насквозь и может прочесть все его тайные мысли. Единственное, что немного портило впечатление – его крючковатый нос, немного напоминающий клюв орла.

- А ты говорила, что тебе нравятся такие носы. У нашего папы такой нос. И у тебя. Хоть и поменьше, но все таки напоминает немного орлиный.

- Какая ты внимательная! Оставим в покое мой и папин носы. Я тебе рассказываю о том, каким принц мог показаться принцессе. Они гуляли по саду, принц рассказывал ей про свое королевство, о том, как там красиво. Благоухающие сады, бескрайние поля, глубокие озера, хрустальные реки, заснеженные горы- все эти чудеса находятся в его стране, и принцессе стоит только захотеть и она станет любимой женой наследного принца, а потом, возможно, и королевой.

- Это когда мама принца умрет?

- Проницательная ты моя! Не только мама умрет, но и папа. Тогда принц станет королем.

- Хорошо, что ты не королева, мамочка моя!

- Я тоже так считаю. Продолжим. Принц не только рассказывал сам, но и расспрашивал принцессу. Принцесса от смущения отвечала на вопросы односложно: только да и нет. Не смела поднять на принца глаза, таким он ей казался прекрасным.

- Дальше уже не интересно, я уже знаю, что она выйдет за него замуж, у них родятся дети, правда не знаю - люди или орлята. А ты как думаешь, мама?

- Ты у меня ужасно нетерпеливая. Все будет совсем не так, как ты себя представляешь. Слушай. Принц пока летел к принцессе, сильно проголодался. А принцесса совсем забыла о правилах хорошего тона и не пригласила принца во дворец. Ну, во- первых, могла бы познакомить его с родителями, а во-вторых, предложить подкрепиться. Большое упущение. В это время в сад прилетели горлицы. Стали ворковать. Принцесса не знала, кого слушать, то ли принца, то ли горлиц. А принц вдруг ударился оземь, вновь стал громадным орлом, набросился на одну из горлиц, растерзал и съел ее во мгновение ока.

- Какой кошмар!

- Принцесса упала без чувств. Прибежали слуги. Они издали следили за ней и приблизились, когда увидели, что принцесса лежит без сознания на траве. А Орел улетел. Он не знал, как себя вести в подобном случае. Ругал себя за несдержанность. Понимал прекрасно, что трапезу стоило оставить на потом. Не подумал о том, какие принцессы бывают чувствительные. Делать еще одну попытку орел не собирался. Принцесс много, а такой орел, как он – один. Принцессу отнесли во дворец и уложили на кровать под роскошным балдахином затканным золотыми розами. Принцесса потянулась, сладко зевнула и очнулась. Она тут же поинтересовалась, куда делся прекрасный принц. У постели стояли король и королева и с тревогой смотрели на любимую дочь. Ей пришлось рассказать родителям о том, что приключилось в саду. Родители принцессы не потеряли самообладания, что вполне объяснимо- профессия монарха обязывает держать себя в руках.

- Мамочка, это как? Держать себя в руках?

- Просто. Ты, например, разлила мои любимые духи, а я на тебя не кричу.

- Понятно. Я нечаянно.

- Я знаю! Родители запретили принцессе гулять в саду одной, теперь она могла прогуливаться только в окружении свиты, то есть толпы людей. Она так и сделала на следующий день. А сегодня принцесса устала и пошла спать.

- Хочешь сказать, что и мне пора?

- Конечно. Тем более ты уже знаешь, что приключилось с орлом.

- А завтра кого она встретит?

- Не спеши, дорогая. Спи.

На завтра девочка вела себя спокойнее, чем обычно. Ей не терпелось услышать продолжение сказки. Пришло время сна. Мама и дочка устроились поудобнее. Малышка спросила:

- Ты помнишь, где остановилась?

- Обижаешь! Орел улетел и все пошли спать.

- Правильно!

- Утром, когда солнце еще только всходило и ласково смотрело на Землю. принцесса вышла на прогулку в компании нянюшек, мамушек.

- Как это? У нее еще были мамы?

- Нет, так говорят, мамушки- это тоже самое, что нянюшки. Не перебивай! Не успели они обойти сад, чтобы посмотреть, какие новые цветы расцвели за ночь, как откуда ни возьмись, появился громадный лев, легко перепрыгнувший через высокий забор и оказавшийся рядом с принцессой. Мамушки и нянюшки разбежались во все стороны, оставив прекрасную принцессу наедине с громадным львом.

- Зачем они нужны эти мамушки и нянюшки?

- Пользы от них никакой, естественно! Родителям так спокойней. А принцесса не испугалась. Вот что значит опыт. После того, как орел на ее глазах обернулся прекрасным принцем, она ожидала нечто подобное и не ошиблась. Лев ударился оземь и превратился в высокого сильного красавца с короной на буйных рыжих кудрях. Глаза его сверкали зеленым огнем. Одет он был в роскошное платье фиолетового цвета и в руках держал скипетр.

- Это что? Волшебная палочка, как у Гарри Потера?

- Почти. Это знак королевской власти. На этот раз король одной из самых сильных держав мира захотел взять в жены принцессу.

- А откуда он узнал про нее? Тогда еще интернета не было. Где он ее увидел?

- Хороший вопрос. Ему обо всем рассказали птички. Всю историю неудачного сватовства принца-орла. Рассказали о том, какая принцесса чувствительная, нежная, как упала в обморок, увидев варварское поведение принца. Королю очень захотелось получить в жены столь воспитанную особу. Найти принцессу не составило труда. У короля могущественного государства нет преград, тем более, что он легко превращался во льва и мог преодолевать громадные пространства за очень короткое время. Король-лев и принцесса стали гулять по саду, а нянюшки с мамушками следили за ними из-за кустов. В какой-то момент они отошли поодаль и мамушки перестали слышать, о чем говорят король- лев и принцесса. Одна из нянюшек, самая любопытная не смогла усидеть на месте и вынырнула из-за куста. Король- лев мгновенно метнулся в ее сторону. Его сильные руки превратились в львиные лапы с хищными когтями, и если бы принцесса не вскрикнула от ужаса, он без колебаний разорвал бы ее любимую нянюшку. Принцесса и на этот раз упала в обморок. Опыт опытом, а такие переживания все равно действуют на слабую нервную систему.

- Мамочка, у меня тоже слабая нервная система. Я хочу спать. Боюсь льва.

- Вот и хорошо, спи.

- А завтра?

Маме не пришлось отвечать, малышка заснула. Следующим вечером все повторилась в точности, как и в предыдущие вечера. У мамы с дочкой начала складываться традиция сказки на ночь.

- Как ты думаешь, маленькая моя, что случилось со львом? Я все боялась, что он тебе приснится и напугает?

- Нет, мама, мне снились говорящие птички. Не просто говорящие, а болтливые, как мои подружки.

- Ну, хорошо. Птички так птички. А вот лев, посмотрев на то, как принцесса вновь лишилась чувств, разочаровался. То, что ему понравилось в рассказе, в реальной жизни оказалось совсем не так привлекательно. Что он будет делать с женой, на которую ни посмотреть строго, ни рявкнуть нельзя. Королевская жизнь непредсказуема. Жена короля должна быть готова к испытаниям. А тут, такой пустяк! Он ведь не успел дотронуться до любопытной, как ворона нянюшки, а принцесса уже лишилась чувств. Лев перемахнул через забор и был таков. Принцессу принесли во дворец ее нянюшки и мамушки.

- Хоть на что-то сгодились!

- Слишком сурово ты судишь людей. Посмотрела бы я на тебя, если бы рядом с тобой возник лев!

- Принцесса же не испугалась, - девочка внимательно посмотрела на маму.

- Глупая твоя принцесса, поэтому и не испугалась! Слушай. Во дворце король с королевой устроили настоящий допрос всем, кто находился в саду и был свидетелем происшедших событий. Конечно, мамушки никак не признавались в том, что попрятались по кустам. Пришлось вызывать дозорного с башни и выяснять, как же так случилось, что принцесса осталась один на один с громадным львом. Дозорный все и рассказал. Принцесса очнулась и подтвердила его рассказ. Нянюшек и мамушек сослали на кухню и в прачечную, делом заниматься. А принцессе запретили выходить из дворца. Семь дней и ночей сидела бедная принцесса во дворце. Читала книжки, играла на клавесине, учила заморские языки. Неизвестно ведь за кого замуж придется идти.

- Мама, а какие книжки она читала?

- Сказки. Ганса Христиана Андерсена. Особенно ей нравилась сказка «Cвинопас». Через семь дней и семь ночей родители заметили, что яркие щечки принцессы поблекли, глазки потускнели и погрустнели. Не понравилось им, как выглядит их ненаглядная девочка, свет родительских очей. Позвали они ее и спросили, чего она желает.

- Видишь, какие хорошие, родители! «Чего желает», спрашивают. А я…. столько всего желаю…

- Поэтому я тебя об этом и не спрашиваю. Вернемся к принцессе. Она пожелала погулять в саду вечером, когда всходит луна и освещает все вокруг призрачным сказочным светом. Никогда еще принцесса не гуляла по саду при луне. Переглянулись король с королевой. Что за блажь у их девочки? А может свидание у молодой красавицы и чахнет она от тайной любви. Но делать нечего. Пообещали они выполнить желание дочери, а слово королевское держать нужно. Вызвал к себе король главного полководца и поручил ему созвать своих самых храбрых солдат.

- Зачем ему солдаты, мама? Принцесса ведь не на войну собралась, а в саду погулять.

- Я всегда говорю, что ты очень неосторожная. Гулять принцесса собралась при луне. Днем при ярком солнце драматические события происходят, а ночью, при луне, представь, что может случиться! Король совершенно прав, что послал хорошо вооруженный отряд сопровождать принцессу на прогулке. Вышла принцесса со свитой из воинов, пеших и конных, лучников и ратников. Идут они по саду, принцесса все больше на луну любуется. А в ту ночь полнолуние наступило. Луна громадная желтая, прямо у нее над головой повисла. Гуляли они так недолго. Вдруг откуда не возьмись, появился огромный серый волк. Встал, словно вкопанный, перед принцессой. Только один из лучников захотел выстрелить, как волк ударился оземь и превратился в статного юношу в простом одеянии. Его волосы при свете луны отливали серебром. Глаза сверкали, как звезды. Главный полководец не испугался такого оборота событий. Он подошел к юноше и захотел забрать его во дворец, как приказал король. Но тут вмешалась принцесса. Она смогла уговорить старого вояку не мешать их беседе. Юноша рассказал принцессе, что живет неподалеку, в соседнем государстве. Что он давно слышал о неземной красоте принцессы, и захотелось ему посмотреть на нее. Он ведь поэт и стихи слагает при луне.

- Ой, как интересно. Волк и вдруг поэт. Мамочка, разве так бывает?

- И не такое бывает! Поэт не упустил случая прочесть свое стихотворение, посвященное принцессе:

 

«Ваша прелесть, дорогая принцесса,

Нам голову кружит не зря,

Когда вы проходите мимо

Я невольно любуюсь любя».

 

Принцесса подумала, что стихи получились не такие хорошие, возможно от избытка чувств. Вслух она их похвалила. Принцесса была вежливой девушкой. Поэт воодушевился, посмотрел на луну и вдруг завыл, как самый настоящий волк, что воет на луну, выражая свою мятежную душу. Принцесса, как ты уже наверное догадалась, упала без чувств. Отряд пришел в движение. Юноша, вновь превратившийся в волка, не стал дожидаться, когда лучники станут стрелять из луков, мгновенно перемахнул через высокий забор и скрылся в ночи. Кстати, и у нас ночь на дворе, тебе давно пора спать. Мама поцеловала любимую доченьку и пожелала ей спокойной ночи.

Вечером девочка ждала, когда мама освободится и продолжит рассказывать сказку. Мама не заставила себя просить:

- Отряд воинов не смог уберечь принцессу. Ее доставили во дворец и уложили на кровать под золотым балдахином. Главный полководец в страхе ожидал, какое решение примет король. Учитывая крутой нрав короля, вояка вполне мог лишиться не только звания главного полководца, но и своей головы. Король грозно смотрел на дрожавшего, как осенний лист полководца.

- Если он полководец, почему такой трусливый? Ему же полагается быть смелым?

- Он и был смелым, а боялся только своего короля. Наконец он справился с дрожью и рассказал о том, что произошло. Король не удивился. Его дочь прекрасная принцесса завоевала сердца всех богатых и знаменитых женихов не только из ближних, но и из дальних краев. А волк оказался всего-навсего поэтом. Конечно, он не пара его прекрасной дочери. И королева согласилась с мужем. Ведь всегда нужно помнить о том, что ты принцесса, а ни какая-нибудь белошвейка.

- Мамочка, белошвейка - эта женщина, которая шьет белыми нитками?

- Почти. Она шьет белье. Тонкое нежное белье. И тогда король постановил: отряд воинов вместе с полководцем отправить в самый удаленный гарнизон королевства строить там мост через реку. А принцессе было предписано не выходить из дворца до следующего ордонанса короля. Ты не хочешь спросить, что такое ордонанс?

- Не хочу, я знаю. Ты каждый день мне ордонансы назначаешь. То нельзя, это нельзя…

- Правильно. Ордонанс - это Приказ. Вот сидит послушная принцесса дома, во дворце, песенки грустные поет. Стихотворение волка- поэта вспоминает. Грустит, одним словом. И вдруг слышит, кто-то играет на пастушьей дудочке. И так жалостно играет, что сердце разрывается от тоски. Принцесса выглянула из окна и видит: симпатичный молодой пастушок играет на дудочке. Вокруг него на розах застыли птички. Они перестали петь свои песенки, а только слушали, так им понравилась мелодия пастушка. Принцесса, завороженная его игрой выбежала в сад. Пастушок, как увидел небесную красоту принцессу, так и влюбился в нее. От волнения играть перестал. Ничего не говорит, только смотрит на нее влюбленными глазами, совсем, как его овечки. Принцесса попыталась с ним заговорить, но он молчал. Она даже испугалась, что юноша, как прежние женихи превратится в какого-нибудь зверя, да хоть бы и в агнца, таким он казался тихим и беззащитным.

- Мама, агнец- это барашек?

- Да, барашек. В это время во дворце обнаружили, что принцесса сбежала. Мамушки, нянюшки, король, королева, все слуги, бывшие во дворце, устремились в сад. Принцесса пристально смотрела на пастушка и с ужасом ожидала превращения. К ее большой радости молодой человек оказался самым настоящим пастухом и не собирался ни в кого превращаться. Принцесса почувствовала себя счастливой. Наконец появился настоящий жених, не сбежавший от нее за тридевять земель. Пастушок продолжал стоять, ничего не говоря, не в силах отвести влюбленного взгляда от принцессы. Девушка сама подошла к нему, взяла за руку и поцеловала. Теперь настал черед короля лишиться чувств. Никак он не мог согласиться с тем, что простой пастух станет мужем его прекрасной дочери принцессы. Правда королева особенно не возражала.

- Я знаю, почему королева была не против!

- Правда? И почему?

- Она вспомнила о том, как сама выходила замуж.

- Умница моя! Ей, наверное, тоже нравился пастушок, а пришлось выходить замуж за принца.

- Мамочка, сказка закончилась? Все счастливы, принцесса со своим пастухом, а король с королевой.

- Правильно. Одно маленькое замечание. Принцесса, умная девочка, чтобы утешить своего любимого папу-короля напомнила ему сказку Андерсена про Свинопаса. Ты помнишь? Свинопас и был самым настоящим принцем. А почему ее пастушок не мог им быть?

- Согласна, согласна. Дай я тебя поцелую. Я так и думала, что он самый настоящий принц! Мне понравилась сказка. Только следующую сказку я попрошу, чтобы ты придумала про принцессу, которая не хотела выходить замуж.

- Хорошо. Эту сказку я расскажу тебе, когда ты вырастишь и влюбишься…

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

1 октября - Международный день пожилых людей

Г. Х. Андерсен

Бузинная матушка

 

Один маленький мальчик раз простудился. Где он промочил ноги, никто не мог взять в толк — погода стояла совсем сухая. Мать раздела его, уложила в постель и велела принести чайник, чтобы заварить бузинного чаю — отличное потогонное! В эту минуту в комнату вошел славный, веселый старичок, живший в верхнем этаже того же дома. Был он совсем одинок, не было у него ни жены, ни детей, а он так любил ребятишек, умел рассказывать им такие чудесные сказки и истории, что просто чудо.

— Ну вот, попьешь чайку, а там, поди, и сказку услышишь! — сказала мать.

— Эх, кабы знать какую-нибудь новенькую! — отвечал старичок, ласково кивая головой. — Только где же это наш мальчуган промочил себе ноги?

— То-то и оно — где? — сказала мать. — Никто в толк не возьмет.

— А сказка будет? — спросил мальчик.

— Сначала мне нужно знать, глубока ли водосточная канава в переулке, где ваше училище. Можешь ты мне это сказать?

— Как раз до середины голенища! — отвечал мальчик. — Да и то в самом глубоком месте.

— Так вот где мы промочили ноги! — сказал старичок. — Теперь и надо бы рассказать тебе сказку, да ни одной новой не знаю!

— Да вы можете сочинить ее прямо сейчас! — сказал мальчик. — Мама говорит, вы на что ни взглянете, до чего ни дотронетесь, из всего у вас выходит сказка или история.

— Верно, только такие сказки и истории никуда не годятся. Настоящие, те приходят сами. Придут и постучатся мне в лоб: “А вот и я!”

— А скоро какая-нибудь постучится? — спросил мальчик.

Мать засмеялась, засыпала в чайник бузинного чая и заварила.

— Ну расскажите! Расскажите!

— Да вот кабы пришла сама! Но они важные, приходят только, когда им самим вздумается!.. Стой! — сказал вдруг старичок. — Вот она! Посмотри, в чайнике!

Мальчик посмотрел. Крышка чайника начала приподыматься все выше, все выше, вот из-под нее выглянули свежие беленькие цветочки бузины, а потом выросли и длинные зеленые ветви. Они раскидывались на все стороны даже из носика чайника, и скоро перед мальчиком был целый куст; ветви тянулись к самой постели, раздвигали занавески. Как чудесно цвела и благоухала бузина! А из зелени ее выглядывало ласковое лицо старушки, одетой в какое-то удивительное платье, зеленое, словно листья бузины, и все усеянное белыми цветочками. Сразу даже не разобрать было, платье это или просто зелень и живые цветки бузины.

— Что это за старушка? — спросил мальчик.

— Древние римляне и греки звали ее Дриадой! — сказал старичок. — Ну, а для нас это слишком мудреное имя, и в Новой слободке ей дали прозвище получше: Бузинная матушка. Смотри же на нее хорошенько да слушай, что я буду рассказывать...

...Точно такой же большой, обсыпанный цветами куст рос в углу дворика в Новой слободке. Под кустом сидели в послеобеденный час и грелись на солнышке двое старичков — старый-старый бывший матрос и его старая-старая жена. У них были и внуки, и правнуки, и они скоро должны были отпраздновать свою золотую свадьбу, да только не помнили хорошенько дня и числа. Из зелени глядела на них Бузинная матушка, такая же славная и приветливая, как вот эта, и говорила: “Уж я-то знаю день вашей золотой свадьбы!” Но старички были заняты разговором — вспоминали о былом — и не слышали ее.

— А помнишь, — сказал бывший матрос, — как мы бегали и играли с тобой детьми! Вот тут, на этом самом дворе, мы сажали садик. Помнишь, втыкали в землю прутики и веточки?

— Как же! — подхватила старушка. — Помню, помню! Мы не ленились поливать эти веточки, одна из них была бузинная, пустила корни, ростки и вот как разрослась! Мы, старички, теперь можем сидеть в ее тени!

— Верно! — продолжал муж. — А вон в том углу стоял чан с водой. Там мы спускали в воду мой кораблик, который я сам вырезал из дерева. Как он плавал! А скоро мне пришлось пуститься и в настоящее плавание!..

— Да, только до того мы еще ходили в школу и кое-чему научились! — перебила старушка. — А потом выросли и, помнишь, однажды пошли осматривать Круглую башню, забрались на самый верх и любовались оттуда городом и морем? А потом отправились во Фредериксберг и смотрели, как катаются по каналам в великолепной лодке король с королевой.

— Только мне-то пришлось плавать по-другому, долгие годы вдали от родины!

— Сколько слез я пролила по тебе! Мне уж думалось, ты погиб и лежишь на дне морском! Сколько раз вставала я по ночам посмотреть, вертится ли флюгер. Флюгер-то вертелся, а ты все не являлся! Как сейчас помню, однажды, в самый ливень, к нам во двор приехал мусорщик. Я жила там в прислугах и вышла с мусорным ящиком да и остановилась в дверях. Погода-то была ужасная! И тут приходит почтальон и подает мне письмо от тебя. Пришлось же этому письму погулять по свету! Я схватила его и сразу же читать! Я и смеялась, и плакала зараз... Я была так рада! В письме говорилось, что ты теперь в теплых краях, где растет кофе! То-то, должно быть, благословенная страна! Ты много еще о чем рассказывал, и я видела все это как наяву. Дождь так и поливал, а я все стояла в дверях с мусорным ящиком. Вдруг кто-то обнял меня за талию...

— Верно, и ты закатила такую оплеуху, что только звон пошел!

— Откуда мне было знать, что это ты! Ты догнал свое письмо. А красивый ты был... Ты и теперь такой. Из кармана у тебя выглядывал желтый шелковый платок, на голове клеенчатая шляпа. Такой щеголь!.. Но что за погода стояла, на что была похожа наша улица!

— И вот мы поженились, — продолжал бывший матрос. — Помнишь? А там пошли у нас детки: первый мальчуган, потом Мари, потом Нильс, потом Петер, потом Ганс Христиан!

— Да, и все они выросли и стали славными людьми, все их любят.

— А теперь уж и у их детей есть дети! — сказал старичок. — Это наши правнуки, и какие же они крепыши! Сдается мне, наша свадьба была как раз в эту пору.

— Как раз сегодня! — сказала Бузинная матушка и просунула голову между старичками, но те подумали, что это кивает им головой соседка.

Они сидели рука в руке и любовно смотрели друг на друга. Немного погодя пришли к ним дети и внучата. Они-то отлично знали, что сегодня день золотой свадьбы стариков, и уже поздравляли их утром, да только старички успели позабыть об этом, хотя хорошо помнили все, что случилось много, много лет назад. Бузина так и благоухала, солнышко, садясь, светило на прощание старичкам прямо в лицо, разрумянивая их щеки. Младший из внуков плясал вокруг дедушки с бабушкой и радостно кричал, что сегодня вечером у них будет настоящий пир: за ужином подадут горячий картофель! Бузинная матушка кивала головой и кричала “ура!” вместе со всеми.

— Да ведь это вовсе не сказка! — возразил мальчуган, внимательно слушавший старичка.

— Это ты так говоришь, — отвечал старичок, — а вот спроси-ка Бузинную матушку!

— Это не сказка! — отвечала Бузинная матушка. — Но сейчас начнется и сказка. Из действительности-то и вырастают самые чудесные сказки. Иначе мой прекрасный куст не вырос бы из чайника.

С этими словами она взяла мальчика на руки, ветви бузины, осыпанные цветами, вдруг сдвинулись вокруг них, и мальчик со старушкой оказались словно в укрытой листвою беседке, которая поплыла с ними по воздуху. Это было чудо как хорошо! Бузинная матушка превратилась в маленькую прелестную девочку, но платьице на ней осталось все то же — зеленое, усеянное беленькими цветочками. На груди у девочки красовался живой бузинный цветок, на светло-русых кудрях — целый венок из таких же цветов. Глаза у нее были большие, голубые. Ах, какая была она хорошенькая, просто загляденье! Мальчик и девочка поцеловались, и оба стали одного возраста, одних мыслей и чувств.

Рука об руку вышли они из беседки и очутились в цветочном саду перед домом. На зеленой лужайке стояла привязанная к колышку трость отца. Для детей и трость была живая. Стоило сесть на нее верхом, и блестящий набалдашник стал великолепной лошадиной головой с длинной развевающейся гривой. Затем выросли четыре стройные крепкие ноги, и горячий конь помчал детей кругом по лужайке.

— Теперь мы поскачем далеко-далеко! — сказал мальчик. — В барскую усадьбу, где мы были в прошлом году!

Дети скакали кругом по лужайке, и девочка — мы ведь знаем, что это была Бузинная матушка, — приговаривала:

— Ну, вот мы и за городом! Видишь крестьянский дом? Огромная хлебная печь, словно гигантское яйцо, выпячивается из стены прямо на дорогу. Над домом раскинул свои ветви бузинный куст. Вон бродит по двору петух, роется в земле, выискивает корм для кур. Гляди, как важно он выступает! А вот мы и на высоком холме у церкви, она стоит среди высоких дубов, один из них наполовину засох... А вот мы у кузницы! Гляди, как ярко пылает огонь, как работают молотами полуобнаженные люди! Искры так и разлетаются во все стороны! Но нам надо дальше, дальше, в барскую усадьбу!

И все, что ни называла девочка, сидевшая верхом на трости позади мальчика, проносилось мимо. Мальчик видел все это, а между тем они только кружились по лужайке. Потом они играли на боковой тропинке, разбивали себе маленький садик. Девочка вынула из своего венка бузинный цветок и посадила в землю. Он пустил корни и ростки и скоро вырос в большой куст бузины, точь-в-точь как у старичков в Новой слободке, когда они были еще детьми. Мальчик с девочкой взялись за руки и тоже пошли гулять, но отправились не к Круглой башне и не во Фредериксбергский сад. Нет, девочка крепко обняла мальчика, поднялась с ним на воздух, и они полетели над Данией. Весна. сменялась летом, лето — осенью, осень — зимою. Тысячи картин отражались в глазах мальчика и запечатлевались в его сердце, а девочка все приговаривала:

— Этого ты не забудешь никогда!

А бузина благоухала так сладко, так чудно! Мальчик вдыхал и аромат роз, и запах свежих буков, но бузина пахла всего сильнее: ведь ее цветки красовались у девочки на груди, а к ней он так часто склонял голову.

— Как чудесно здесь весною! — сказала девочка, и они очутились в молодом буковом лесу. У ног их цвел душистый ясменник, из травы выглядывали чудесные бледно-розовые анемоны. — О, если б вечно царила весна в благоуханном датском буковом лесу!

— Как хорошо здесь летом! — сказала она, когда они проносились мимо старой барской усадьбы с древним рыцарским замком. Красные стены и зубчатые фронтоны отражались во рвах с водой, где плавали лебеди, заглядывая в старинные прохладные аллеи. Волновались, точно море, нивы, канавы пестрели красными и желтыми полевыми цветами, по изгородям вился дикий хмель и цветущий вьюнок. А вечером взошла большая и круглая луна, с лугов пахнуло сладким ароматом свежего сена. — Это не забудется никогда!

— Как чудно здесь осенью! — сказала девочка, и свод небесный вдруг стал вдвое выше и синее. Лес окрасился в чудеснейшие цвета — красный, желтый, зеленый.

Вырвались на волю охотничьи собаки. Целые стаи дичи с криком летали над курганами, где лежат старые камни, обросшие кустами ежевики. На темно-синем море забелели паруса. Старухи, девушки и дети обирали хмель и бросали его в большие чаны. Молодежь распевала старинные песни, а старухи рассказывали сказки про троллей и домовых.

— Лучше не может быть нигде! А как хорошо здесь зимою! — сказала девочка, и все деревья оделись инеем, ветки их превратились в белые кораллы. Захрустел под ногами снег, словно все надели новые сапоги, а с неба одна за другой посыпались падучие звезды.

В домах зажглись елки, увешанные подарками, люди радовались и веселились. В деревне, в крестьянских домах, не умолкали скрипки, летели в воздух яблочные пышки. Даже самые бедные дети говорили:

“Как все-таки чудесно зимою!”

Да, это было чудесно! Девочка показывала все мальчику, и повсюду благоухала бузина, повсюду развевался красный флаг с белым крестом, флаг, под которым плавал бывший матрос из Новой слободки. И вот мальчик стал юношей, и ему тоже пришлось отправиться в дальнее плавание в теплые края, где растет кофе. На прощание девочка дала ему цветок со своей груди, и он спрятал его в книгу. Часто вспоминал он на чужбине свою родину и раскрывал книгу — всегда на том месте, где лежал цветок! И чем больше юноша смотрел на цветок, тем свежее тот становился, тем сильнее благоухал, а юноше казалось, что он слышит аромат датских лесов. В лепестках же цветка ему виделось личико голубоглазой девочки, он словно слышал ее шепот: “Как хорошо тут и весной, и летом, и осенью, и зимой!” И сотни картин проносились в его памяти.

Так прошло много лет. Он состарился и сидел со своею старушкой женой под цветущим деревом. Они держались за руки и говорили о былом, о своей золотой свадьбе, точь-в-точь как их прадед и прабабушка из Новой слободки. Голубоглазая девочка с бузинными цветками в волосах и на груди сидела в ветвях дерева, кивала им головой и говорила: “Сегодня ваша золотая свадьба!” Потом она вынула из своего венка два цветка, поцеловала их, и они заблестели, сначала как серебро, а потом как золото. А когда девочка возложила их на головы старичков, цветы превратились в золотые короны, и муж с женой сидели точно король с королевой, под благоухающим деревом, так похожим на куст бузины. И старик рассказывал жене историю о Бузинной матушке, как сам слышал ее в детстве, и обоим казалось, что в той истории очень много похожего на историю их жизни. И как раз то, что было похоже, им и нравилось больше всего.

— Вот так! — сказала девочка, сидевшая в листве. — Кто зовет меня Бузинной матушкой, кто Дриадой, а настоящее-то мое имя Воспоминание. Я сижу на дереве, которое все растет и растет. Я все помню, обо всем могу рассказать! Покажи-ка, цел ли еще у тебя мой цветок?

И старик раскрыл книгу: бузинный цветок лежал такой свежий, точно его сейчас только вложили между листами. Воспоминание ласково кивало старичкам, а те сидели в золотых коронах, озаренные пурпурным закатным солнцем. Глаза их закрылись, и... и... Да тут и сказке конец!

Мальчик лежал в постели и сам не знал, видел ли он все это во сне или только слышал. Чайник стоял на столе, но бузина из него не росла, а старичок собрался уходить и ушел.

— Как чудесно! — сказал мальчик. — Мама, я побывал в теплых краях!

— Верно! Верно! — сказала мать. — После двух таких чашек бузинного чая немудрено побывать в теплых краях. — И она хорошенько укутала его, чтобы он не простыл. — Ты таки славно поспал, пока мы спорили, сказка это или быль!

— А где же Бузинная матушка? — спросил мальчик.

— В чайнике! — ответила мать. — Там ей и быть.

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

Кроме того, 1 октября - Международный день улыбки

Марина Попова

Улыбка

 

Однажды Человека так одолели горестные мысли, что он и не заметил, как

обронил свою Улыбку.

А Улыбка, упав на ромашку, лежала и думала: «И что теперь мне делать без своего Хозяина?!» Да здесь Бабочка опустилась на соседний цветок. Увидала Улыбку и восхитилась: «Какая большая и радостная! Заберу-ка я её с собой!» Бабочка говорит Улыбке:

- Забирайся на мои крылья. Вместе летать будем!

Забралась Улыбка на крылья к Бабочке. Улыбка решила, что так быстрее своего Хозяина отыщет. Но Бабочка порхала с цветка на цветок, а на крыльях её играла Улыбка. Все вокруг восхищались:

- Чудо-то какое! Вы только посмотрите на крылья удивительной Бабочки! У неё крылья-то улыбаются!

И Улыбка поняла, что ничего доброго из этой затеи с Бабочкой у неё не получится, и отыскать своего Хозяина она так не сумеет. И слетела Улыбка с крыльев Бабочки. Бабочка же так и порхала над цветами, не заметив, что и она Улыбку потеряла.

Улыбка тем временем встретилась с Лягушкой-квакушкой. Она подумала, что, может быть, с Лягушкой-квакушкой быстрее Хозяина отыщет. И попросила её: «Возьми меня с собой, Лягушка-квакушка!» Лягушка-квакушка ответила Улыбке: «Взяла бы я тебя, да у меня самой во-о какая улыбка! Куда мне ещё одна!»

Каждый, кто встречал Улыбку, что-то ей советовал или приглашал с ним бегать, прыгать, летать или ползать. Но Улыбка всех расспрашивала о своём Хозяине.

Наконец, она встретилась с одинокой Черепахой. Черепаха была старой и очень мудрой, поэтому сразу подсказала, что можно сделать:

- Садись на меня, я отвезу тебя к Ласточкам. Они свили гнездо на крыше дома твоего Хозяина, за широкой рекой. Ласточки часто прилетают за кормом для птенцов на берег реки. Попросишь Ласточек отвезти тебя домой!

Улыбка взобралась на панцирь к Черепахе, и они поехали. Приехали на берег реки.

Черепаха сразу же уползла, а здесь и солнце закатилось. И пришлось Улыбке ночевать одной на берегу реки. Ночью было довольно прохладно, да ещё сыростью от реки потянуло. Улыбка от холода совсем съёжилась и спряталась под листом Лопуха. Лопух ей так обрадовался, что засветился весь! Улыбка же за день сильно намаялась и уснула крепким сном, свернувшись калачиком прямо на земле. А Лопух так и светился всю ночь от радости! Ночью дождик прошёл, да Улыбке под Лопухом тепло и сухо было.

Улыбка проснулась с первыми лучами Солнца. Поблагодарила Лопух за приют. Набралась сил от солнечных лучей. Напилась дождевой воды, что на листьях Лопуха скопилась. Ночью рядом с ним выросли огромные грибы Дождевики.

Улыбка с трудом между ними пробралась и тотчас же Ласточек встретила.

- Ласточки, отвезите меня, пожалуйста, домой! - попросила Улыбка.

Одна из Ласточек, с полным клювом разных червячков, крыло распростёрла перед Улыбкой. Та взобралась на него, да так домой и прилетела на крыле Ласточки.

А Хозяин, когда улыбку потерял, почувствовал, что жизнь его стала ещё труднее. Совсем мрачный сидит Хозяин Улыбки на крыльце, думу тяжёлую думает и никакого выхода из сложившейся ситуации не видит.

А здесь Ласточка Улыбку принесла. Она пролетела прямо перед лицом Хозяина. Улыбка с крыла соскользнула. И на своё законное место вернулась. А Человеку отчего-то вдруг легче стало. Он чувствует, что ... улыбается! «Интересно! Такие серьёзные проблемы, а я сижу и улыбаюсь!» - подумал Человек.

А когда он улыбнулся, к нему решение его проблем пришло. Оказалось, что не всё так страшно, как прежде рисовалось! Человек, радостный, вошёл в свой дом. А в его глазах и на его губах Улыбка сияла.

И лица всех его домочадцев в ответ осветились новыми улыбками.

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

А ещё 1 октября - Международный день музыки

Артур Конан Дойль

Состязание

 

В год от рождества Христова шестьдесят шестой император Нерон на двадцать девятом году своей жизни и тринадцатом году правления отплыл в Грецию в самом странном сопровождении и с самым неожиданным намерением, какое когда-либо приходило на ум монарху. Он вышел в море из Путеол на десяти галерах, везя с собою целый склад декораций и театрального реквизита, а также изрядное число всадников и сенаторов, которых опасался оставить в Риме и которые, все до последнего, были обречены умереть во время предстоящего путешествия. В свиту императора входили Нат, его учитель пения, Клувий, человек с неслыханно зычным голосом, - его обязанностью было возглашать императорский титул - и тысяча молодых людей, натасканных и выученных встречать единодушным восторгом все, что ни споет или разыграет на сцене их владыка. Такою тонкой была эта выучка, что каждый исполнял свою, особую роль. Иные выражали свое одобрение без слов, одним только низким, грудным гулом. Другие, переходя от одобрения к полному неистовству, пронзительно орали, топали ногами, колотили палками по скамьям. Третьи - и эти были главною силой - переняли от александрийцев протяжный мелодический звук, похожий на жужжание пчелы, и издавали его все разом, так что он оглушал собрание. С помощью этих наемных поклонников Нерон - несмотря на посредственный голос и топорную манеру - вполне основательно рассчитывал вернуться в Рим с венками за искусство пения, которыми греческие города награждали победителей в открытом для всех состязании. Пока его большая позолоченная галера с двумя рядами гребцов плыла по средиземноморским водам к югу, император сидел целыми днями в своей каюте, бок о бок с учителем, и с утра до ночи твердил песни, которые выбрал, и каждые несколько часов нубийский раб растирал императорское горло маслом и бальзамом, приуготовляя его к тому великому испытанию, которое ему предстояло в стране поэзии и музыки. Пища, питье и все упражнения были строго расписаны заранее, словно у борца, который готовится к решающей схватке, и бряцание императорской лиры вперемежку со скрипучими звуками императорского голоса неслось беспрерывно из его покоев.

А случилось так, что в эти самые дни жил в Греции козопас по имени Поликл. Он был пастухом - а отчасти и владельцем - большого стада, которое щипало травку по склонам длинной гряды холмов вблизи Гереи, что в пяти милях к северу от реки Алфея и не так далеко от прославленной Олимпии. Этот человек был известен по всей округе редкими своими дарованиями и странным нравом. Он был поэт, дважды увенчанный лаврами за свои стихи, и музыкант, для которого звуки кифары были чем-то столь естественным и неотъемлемым, что легче было повстречать его без пастушеского посоха, чем без музыкального инструмента. Даже в одиноких зимних бдениях подле стада не расставался он с кифарою, но всегда носил ее за плечами и коротал с ее помощью долгие часы, так что она сделалась частью его "я". Вдобавок он был красив, смугл и горяч, с головою Адониса и такою силою рук, что никто не мог с ним тягаться. Но все было не впрок, все шло прахом из-за его характера, такого властного, что он не терпел никаких возражений. По этой причине он постоянно враждовал со всеми соседями и, в припадках дурного настроения, проводил иной раз целые месяцы в горной хижине, сложенной из камней, ничего не зная о мире и живя лишь для своей музыки да для своих коз.

Однажды утром, весною шестьдесят седьмого года, Поликл со своим рабом Дором перегнал коз повыше, на новое пастбище, откуда открывался далекий вид на город Олимпию. Глядя с горы вниз, пастух был изумлен, заметив, что часть знаменитого амфитеатра покрыта тентом, словно давали какое-то представление. Живя вдали от мира и всех его новостей, Поликл и вообразить не мог, что там готовится: ведь до греческих игр, как он отлично знал, оставалось еще целых два года. Да, несомненно, идут какие-то поэтические или музыкальные состязания, о которых он ничего не слышал. А ежели так, есть, пожалуй, кое-какие возможности склонить судей на свою сторону; да и без того он любил слушать новые сочинения и восхищался мастерством больших певцов, которые всегда собирались по таким случаям. И вот, кликнув Дора, он оставил коз на его попечение, а сам, с кифарою за спиной, быстро зашагал прочь, чтобы посмотреть, что происходит в городе.

Добравшись до предместий, Поликл увидел, что они пусты; еще более он изумился, когда, выйдя на главную улицу, не встретил ни души и там. Ускорив шаг, он приблизился к театру, и тогда его ушей коснулся низкий, сдержанный гул, извещавший о стечении большого числа людей. Никогда, даже во сне, не мог он представить себе музыкального состязания такого размаха! Несколько солдат тесно загораживали ворота, но Поликл быстро протолкался внутрь и присоединился к толпе, которая наполняла широкое пространство под кровлею, растянутою над частью национального стадиона. Оглянувшись, Поликл увидел очень многих своих соседей, которых знал в лицо; они сидели на скамьях вплотную друг к другу и не сводили глаз со сцены. Еще он заметил, что вдоль стен выстроились солдаты и что среди присутствующих много молодых людей чужеземного обличья - в белых тогах и с длинными волосами. Все это он видел, но что это означает, сообразить не мог. Он наклонился к соседу, чтобы спросить, но солдат тут же ткнул его ратовищем копья и яростно приказал держать язык за зубами. Человек, к которому он обратился, решил, что Поликл просит подвинуться, и притиснулся к своему соседу еще плотнее; так пастух очутился на самой ближней к выходу скамье, и теперь все внимание его обратилось к тому, что происходило на сцене. Мета, известный певец из Коринфа и старый друг Поликла, пел и играл, не вызывая у слушателей особого воодушевления. Поликлу казалось, что Мета заслуживает большего; он громко захлопал в ладоши и тут же обнаружил, что солдат грозно нахмурился, а соседи взирают на него о каким-то недоумением. Но, как человек сильный и упрямый, он только захлопал еще громче, когда заметил, что большинство судит не так, как он.

Однако ж в совершенное и крайнее изумление повергло пастуха-поэта то, что за этим последовало. Когда Мета из Коринфа раскланялся и удалился под нерешительные и вялые рукоплескания, на сцену, встреченный бешеным энтузиазмом части собравшихся, вышел человек самой необыкновенной наружности - коротенький, жирный, неопределенного возраста, с бычьей шеей и круглым, тяжелым лицом, которое обвисало складками, точно подгрудок у коровы. Он был нелепо наряжен в короткую синюю тунику с золотым поясом. Шея и часть груди были открыты, и короткие, жирные ноги обнажены от котурнов до середины бедер, то есть до того места, где кончалась туника. В волосах у него блестела пара золотых крылышек, и такие же крылышки были на пятках - в подражание богу Меркурию. Следом шел негр с арфой, а рядом - богато одетый служитель со свитками нот. Странный этот певец взял арфу из рук раба и, подойдя к краю сцены, поклонился и улыбнулся ликующей аудитории "Верно, какой-нибудь хлыщ из Афин", - подумал Поликл, но тут же возразил себе, что лишь великий мастер пения мог встретить такой прием у греческих слушателей. Нет, очевидно, что это какой-то замечательный исполнитель, чья слава опередила его в пути! Поликл облегченно вздохнул и приготовился отдать душу во власть музыки.

Человек в синей тунике ударил несколько раз по струнам и вдруг разразился "Песнью о Ниобе". Выпрямившись на своей скамье, Поликл изумленно взирал на сцену. Мелодия требовала быстрого перехода от низких тонов к высоким и специально ради этого перехода была выбрана певцом. Низкие тона казались ворчливым и громким, но нестройным рычанием сварливого пса. Потом внезапно певец поднял лицо к небу, встал на цыпочки, вся приземистая его фигура вытянулась, голова затряслась, щеки, побагровели, и он издал такой вой, какой мог бы издать тот же самый пес, если бы ворчание его было пресечено хозяйским пинком. Тем временем арфа гнусаво тренькала, то отставая от голоса, то забегая вперед. Но всего более удивил Поликла отклик, который вызвало у аудитории это выступление. Каждый грек был опытный критик и столько же беспощаден в свисте, сколько расточителен в рукоплесканиях. Многие певцы, куда лучшие, чем этот дурацкий хлыщ, бежали с возвышения, спасаясь от града проклятий и насмешек. Но тут, когда человек умолк и вытер пот, обильно струившийся по жирным щекам, разразилась целая буря бешеного восторга. Голова у пастуха раскалывалась, он сжал виски ладонями, чувствуя, что разум покидает его. Бесспорно, это всего лишь музыкальный кошмар, сейчас он пробудится и будет хохотать, вспоминая нелепый сон. Но нет! Люди вокруг были настоящие, он видел лица своих соседей, восторженные клики, которые гремели у него в ушах, действительно испускали зрители, заполнявшие театр в Олимпии. Восхваления были в самом разгаре. Жужжальщики жужжали, крикуны выкрикивали, колотильщики с головою ушли в работу, молотя палками по скамьям, и то и дело проносился музыкальный циклон: "Несравне-е-н-н-о-о! Боже-е-ств-е-н-н-о-о!" - это вымуштрованная фаланга выводила нараспев свои похвалы, их дружные голоса покрывали всеобщую сумятицу, как гудение ветра заглушает рев моря. Это было безумие, нестерпимое безумие! Если его не остановить, - всей музыкальной справедливости в Греции конец! Совесть не даст Поликлу остаться безучастным! Он вскочил на скамью, замахал руками, и, напружившись, во всю силу легких, принялся протестовать против безумного суждения аудитории.

Сперва, среди сумятицы, его протест едва ли был замечен. Его голос тонул в общем реве, который вспыхивал вновь при всяком поклоне и самодовольной усмешке глупца-музыканта. Но мало-помалу народ вокруг Поликла перестал хлопать и уставился на него в крайнем недоумении. Тишина все ширилась, пока наконец громадное собрание не умолкло, глядя на этого разъяренного и прекрасного человека, который бешено кричал на них со своего места у выхода.

- Дураки! - бушевал он. - Чему вы рукоплещете? Чему радуетесь? И это вы называете музыкой? Да у малого нет голоса и в помине! Вы либо оглохли, либо сошли с ума, и да будет вам стыдно за ваше безумие - вот что я вам скажу!

Солдаты ринулись, чтобы стащить его со скамьи, и вся аудитория пришла в замешательство: иные, похрабрее, одобряли слова пастуха, иные требовали выгнать его вон. Тем временем удачливый певец, отдавши арфу черному прислужнику, расспрашивал людей на сцене, чем вызвано волнение среди публики. Кончилось тем, что глашатай с невероятно мощным голосом выступил вперед и объявил: если придурковатый субъект из задних рядов, который, по-видимому, расходится во мнениях с остальными зрителями, выйдет вперед и поднимется на возвышение, он может - если дерзнет - показать, на что

способен он сам, и убедиться, достанет ли у него сил, чтобы затмить то изумительное и восхитительное выступление, которое все собравшиеся имели счастье только что услышать.

В ответ на вызов Поликл живо соскочил с сиденья, ему очистили проход, и минутою позже пастух, в небрежном своем наряде, с облезлой, облинявшей под дождем кифарою в руках, уже стоял перед напряженно ожидавшею толпою. Мгновение он помедлил, настраивая кифару - натягивая одни струны и отпуская другие, - а потом, под шум смешков и острот с римских скамей прямо перед ним, запел.

Готового сочинения у него не было, но он приучился импровизировать, перекладывая в песню все, что копилось на сердце, - просто из любви к музыке. И он стал рассказывать о любимой Зевсом стране Элиде, где они собрались в этот день, о нагих горных склонах, о сладостной тени облаков, об извилистой синей реке, о бодрящем воздухе нагорий, о прохладе вечеров, о красотах земли и неба. Рассказ был по-детски прост, но граждан Олимпии он брал за душу, потому что говорил о стране, которую они знали и любили. И тем не менее, когда Поликл наконец опустил руку, лишь немногие из них посмели выразить свое одобрение, и слабые их голоса захлестнул ураган свистков и жалобных стонов с передних скамей. В ужасе от столь непривычного приема Поликл отпрянул назад, и тут же его место занял соперник в синей тунике. Если прежде он пел плохо, то теперешнее его выступление уже невозможно и описать. Его визг, рычание, диссонансы и грубые, отвратительные неблагозвучия были оскорблением самому имени музыки. И однако всякий раз, как он умолкал, чтобы перевести дыхание или утереть мокрый от пота лоб, новый гром рукоплесканий прокатывался над аудиторией. Поликл спрятал лицо в ладонях и молил богов, чтобы ему остаться в здравом уме. Потом, когда страшное выступление окончилось и рев восхищения засвидетельствовал, что венок наверняка будет присужден толстомордому мошеннику, ужас перед публикой, ненависть к этому племени дураков и страстная жажда мира и тишины пастбищ овладели всеми его чувствами, всем существом. Он пробился через массу народа, столпившуюся по обе стороны сцены, и выбрался на свежий воздух. Его старый соперник и друг Мета из Коринфа ждал его снаружи; лицо Меты выражало тревогу.

- Скорей, Поликл, скорей! - закричал он. - Моя лошадка привязана вон за тою рощицей. Серая, в красной попоне. Скачи во всю прыть, потому что если тебя схватят, нелегкая предстоит тебе смерть!

- Нелегкая смерть?! О чем ты толкуешь, Мета? Кто этот малый?

- О, великий Зевс! Ты не знал? Где ж ты жил? Это император Нерон! Он никогда не простит того, что ты сказал о его голосе. Быстрей, друг, быстрей, или стража кинется следом!

 

 

Спустя час пастух был уже далеко на пути к своему дому в горах, и примерно в то же время император, получив олимпийский венок за несравненную красоту пения, хмуро расспрашивал, кто этот наглый тип, который позволил себе так высокомерно критиковать его искусство.

- Немедленно привести его ко мне, - сказал он, - а Марк с ножом и раскаленным железом пусть будет наготове.

- С твоего изволения, великий Цезарь, - промолвил Арсений Плат, офицер личной стражи, - его невозможно сыскать, и очень странные слухи носятся в воздухе.

- Слухи! - сердито вскричал Нерон. - На что ты намекаешь, Арсений? Говорю тебе, что этот малый - невежда и выскочка с повадкой грубияна и голосом павлина! И еще говорю тебе, что многие среди народа провинились не меньше, чем он: я слышал собственными ушами, как они хлопали ему, когда он спел свою смехотворную песню. Я уже почти решился сжечь этот город, у которого такие нечуткие уши, - пусть помнит Олимпия, как я побывал у нее в гостях!

- Нет ничего удивительного, Цезарь, что они высказались в его пользу, - ответил воин. - Сколько я понял из разговора, тебе - даже тебе! - было бы не стыдно выйти и побежденным из этого состязания.

- Мне? Побежденным? Ты рехнулся, Арсений! На что ты намекаешь?

- Никто не знает этого человека, великий Цезарь. Он спустился с гор и снова исчез в горах. Ты заметил дикую, необычную красоту его лица? Повсюду шепчутся, что великий бог Пан, в виде особой милости, снизошел до смертного, чтобы помериться с ним силою искусства.

Угрюмые складки на лбу Нерона разгладились.

- Конечно, Арсений! Ты прав. Никто из людей не осмелился бы бросить мне такой дерзкий вызов. И каков рассказ для римлян! Пусть гонец едет нынче же в ночь и пусть поведает им, как их император поддержал сегодня в Олимпии честь Рима!

 

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

5 октября - Всемирный день учителя

Умный мальчик

Корейская сказка

 

Давным-давно жил в Сеуле бедный учитель. И был у него ученик, по имени Ким. Каждый день приходил к Киму учитель и учил его всему, что знал сам. Ким и учитель очень любили друг друга. Зато мать Кима не любила учителя и плохо кормила его – одну только кашу давала. Вот как-то раз Ким и спрашивает:

– Почему ты, мама, учителя только кашей кормишь? А мать и отвечает:

– Чем же его ещё кормить? Если бы он учёный был, а то так, учителишка!

Обидно мальчику стало за учителя, и решил он доказать матери, что учитель его – большой мудрец и всё знает. Прокрался он ночью в кухню, собрал все миски, что в доме были, отнёс их на берег ручья и в песок закопал.

Утром пришла мать в кухню – ни одной миски нет. Стала она бегать по дому, миски искать. Ищет-ищет, никак найти не может.

А Ким и говорит учителю:

– Миски на берегу ручья зарыты. Так матери и скажи, если спросит.

А мать в самом деле к учителю прибежала:

– Сын мой всё хвалит вас, говорит, мудрец вы большой. Если правда это, может, найдёте миски, что ночью из кухни пропали?

Сделал учитель умное лицо, затеребил бородку, будто задумался, а потом и говорит:

– Их и искать нечего: они на берегу ручья в песке зарыты.

Побежала мать Кима на берег ручья и ну песок разгребать. Скоро раскопала она свои миски. Схватила их обеими руками, изо всех сил к себе прижала – как бы не отнял кто – и домой побежала.

Вечером вышла мать Кима за ворота, стала соседям про мудрого учителя рассказывать:

– Он всё на свете знает, любую драгоценность найти может! От него ни один вор не уйдёт!

Слушают соседи, удивляются – есть же такие мудрецы на свете! Скоро о мудреце вся улица заговорила, а потом и весь город.

Докатилась молва до великого вана. Удивился ван: всех мудрецов знает, а про этого и не слыхал даже.

Велел он пригласить мудреца во дворец. Испугался учитель. «Ну какой я мудрец, – думает он. – Что я вану скажу?» Однако делать нечего, нельзя вана ослушаться.

Пришёл он во дворец, поклонился вану, а ван и говорит:

– Сразу видно, что ты великий мудрец: ступаешь ты плавно, как мудрецу положено, глаза твои в глубоком раздумье закрыты.

А бедный учитель от страха слова сказать не может, глаза открыть боится – страшно на вана взглянуть. Помолчал ван, подождал ответа. Молчит учитель. Тогда ван и говорит:

– У Сына Неба, соседа нашего, украли яшмовый ларец. Всю Поднебесную обыскали китайские мудрецы – ничего найти не могли. Вот Сын Неба и попросил меня прислать в Китай самого мудрого из всех моих мудрецов. Поезжай-ка ты в Поднебесную, сыщи ларец. Не разыщешь – велю отсечь тебе голову.

Опечалился бедный учитель. Пришёл он к Киму и говорит:

– Напрасно мы подшутили над твоей матерью, Ким. Не сносить мне теперь головы.

Рассказал обо всём мальчику. Задумался Ким: «Неужто из-за меня погибнет учитель? Надо спасать его».

– Давай я с тобой поеду, – предложил он. – Глядишь, что-нибудь и придумаем.

На том и порешили. Сказал Ким отцу, что хочет Поднебесную посмотреть, отец и отпустил его вместе с учителем.

Приехали учитель с Кимом в Китай, видят – собралось на площади народу великое множество: каждому на корейского мудреца посмотреть хочется. Вышел вперёд важный сановник и передал учителю приказ императора – за пятнадцать дней найти яшмовый ларец. Ничего не сказал учитель, поклонился только. А сановник повёл его в богатый дом.

– Если что нужно, скажи. Ни в чём тебе отказа не будет. Ещё раз поклонился учитель и молвил почтительно:

– Со мной вместе любимый ученик приехал, Кимом его зовут. Скажи, господин, чтобы его ко мне допустили: он мой первый помощник.

Вышел сановник на улицу, а Ким у ворот стоит, о Корее зевакам рассказывает.

– А ну, Ким, пошли за мной! – приказывает советник. Испугался Ким, но ослушаться не посмел. Пошёл он за сановником, а тот его прямо к учителю привёл. Сели учитель с Кимом друг против друга, стали думать, как ларец отыскать. Думали-думали, да так ничего и не придумали.

Страна-то вон какая громадная, где уж тут ларец найти? Всё одно, что иголку в сене искать!

Решили: будь что будет – и давай пировать дни и ночи. Так прошло десять дней. На одиннадцатый стали учитель с Кимом готовиться к смерти.

А воры, что ларец украли, места себе не находят, заморского мудреца боятся: весь город только о нём и говорит, и все уверены, что. найдётся ларец обязательно.

Наконец надумали воры на мудреца посмотреть. Подкрались они тёмной ночью к дому и в окно заглянули.

Услышал Ким шорох, встревожился.

– Учитель, а учитель, кто это там в окно скребётся? – спрашивает.

А учитель и отвечает:

– Не бойся, Ким, это всего лишь дождь и ветер.

Воры так и ахнули – ведь это их так зовут: Дождь и Ветер. Сели они под окном, пригорюнились.

– Давай, Дождь, повинимся мудрецу, – говорит Ветер. – Всё равно он всё знает: не успели мы к дому подкрасться, а он даже имена наши узнал.

– Давай, – согласился Дождь. – Разве можно перехитрить его? Скажем ему, где ларец запрятан, и попросим прощения.

Дождались воры утра, пришли к учителю, стали перед ним на колени и давай об пол лбами бить:

– Пощади нас, великий мудрец! Расскажем мы, где ларец спрятали.

Учитель чуть не подпрыгнул от радости, а сам отвечает грозно:

– Ах вы воришки негодные! Отрубить бы вам головы за такие дела, да уж так и быть, помилую. А ну, говорите живо, куда ларец подевали?

Рассказали воришки, что ларец в лотосовое озеро бросили, и отпустил их учитель с миром.

На другой день пришёл учитель во дворец, поклонился императору и сказал:

– Знаю я, Сын Неба, где твой ларец. Собери-ка побольше людей да вели им лотосовое озеро вычерпать. Там на дне ларец и лежит.

Собрал император своих подданных и приказал им лотосовое озеро вычерпать. Стали подданные воду черпать. День черпали, два черпали, наконец всю воду вычерпали. Смотрит император – на дне яшмовый ларец лежит. Обрадовался он, схватил поскорее ларец и бегом во дворец побежал – в самую дальнюю комнату ларец запереть.

А учитель с Кимом и подавно рады. «Скоро домой поедем», – думают.

Думать-то они думали, да только не так всё получилось. Рассердился император, что мудрецы Поднебесной не могли ларец найти, а мудрец Страны утренней свежести нашёл, и решил погубить мудреца. Позвал он к себе учителя и сказал:

[Страна утренней свежести – Корея.]

– Раз ты такой мудрый и всё можешь, достань-ка мне с неба солнце – хочу поглядеть, какое оно вблизи. Не достанешь – отрублю тебе голову. Даю пятнадцать дней сроку.

Опечалился учитель, рассказал обо всём Киму. Заплакали они оба и стали смерти ждать. И то сказать, разве есть на земле хоть один человек, что солнце достать может?

Плакали они, плакали, а потом Ким и говорит:

– Что зря плакать, учитель? Поживём лучше пока в своё удовольствие. Тогда и смерть не так уж страшна будет.

Согласился учитель, и снова устроили они пир на весь мир. Четырнадцать дней пировали, а на пятнадцатый Ким хитрость придумал. Рассказал он о ней учителю, а тот обрадовался: – Молодчина, Ким! Здорово мы их проведём!

Пришёл учитель к императору и говорит:

– Дай мне, Сын Неба, лестницу, и пусть она будет длиной в сто ли. Достану я тогда тебе солнце.

Собрал император всех своих подданных, и сделали они лестницу в сто ли длиной.

Привезли лестницу на площадь, прислонили к дворцовой стене, подошёл к ней учитель, оглядел толпу, что поглазеть на великое чудо собралась, и наверх полез.

Лез он, лез, а потом посмотрел вниз да как закричит:

– Эй, Ким, что ж ты стоишь? Беги поскорее отсюда! Сейчас солнце снимать буду, весь город оно сожжёт!

– Ой-ой-ой! – завопил Ким и наутёк пустился.

А за ним весь народ побежал, шум поднялся несусветный!

Испугался император: «Мудрецы Поднебесной не могли ларец найти, а он смог. Вдруг он и впрямь солнце с неба снимет? Что тогда делать?» Подумал так император и закричал во всё горло:

– Эй, мудрец, я передумал: не надо солнце снимать, не хочу я на него вблизи смотреть! Пусть себе на небе висит.

– Ну уж нет! – отвечает учитель. – Велел ты мне солнце снять – получай!

Сказал он так и снова наверх полез.

– Не надо, мудрец, – опять кричит император, – не снимай солнце! Я тебе всё, что хочешь, дам, только вниз спустись!

– Ладно уж, так и быть, – сказал учитель и вниз слез.

Одарил император учителя богатыми подарками, и учитель с Кимом домой воротились.

С тех пор дружба их ещё крепче стала.

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

5 октября также Всемирный день архитектора

Воздушный дворец

Узбекская сказка

 

Давно это было. Жил на свете один жестокий падишах. Каких только он злодеяний не совершал!

Позвал падишах к себе визиря и говорит:

- Найди мне зодчего. Хочу, чтобы он мне построил воздушный дворец, да такой, чтобы крыша его не задевала облаков, а низ не касался земли. И чтоб был он прозрачнее воздуха, ярче солнца и прекраснее звезд.

Хорошо понимал визирь всю вздорность желания падишаха, но делать было нечего: приказ есть приказ, попробуй, не выполни его, и тогда голова с плеч долой. Надел визирь старый рваный халат, взял в руки посох и пошел искать такого зодчего, который сумел бы построить шаху воздушный дворец. Долго ходил визирь по стране, утомился, измучился, но ни один зодчий и слушать не хотел его. Только смеялись они, говорили: “Разве мыслимо воздвигнуть воздушный дворец?”

Отчаялся визирь, но боялся вернуться – там ждала его неминуемая смерть.

Еле живой, с израненными ногами, добрался он до далекого города, где жил известный далеко за пределами страны зодчий. Пришел к нему визирь, упал к его ногам.

- Что ты делаешь? Встань! - воскликнул зодчий.

Но визирь остался лежать в пыли.

- Я не встану до тех пор, пока ты мне, о великий зодчий, не пообещаешь выполнить мою просьбу.

- Какая же твоя просьба? - спросил зодчий визиря.

- Падишах приказал мне,- отвечал визирь,- найти зодчего, чтобы построил он для него воздушный дворец. Я ищу уже много дней, время проходит, а я никого так и не смог найти. Горе мне. Когда я вернусь, падишах прикажет казнить меня.

- Падишах задал тебе невозможную задачу,- сказал зодчий,- нельзя построить воздушный дворец.

- Смотри!- воскликнул зодчий, показывая визирю чертежи на пергаменте и бумаге.

- Вот дворцы для народа, для бедняков и людей труда. Придет время – все будут равны, и люди по моим чертежам смогут построить себе прекрасные дома-дворцы. Много дворцов! И таких, которых в своих мечтах не видят падишахи, но…

- Что ты говоришь?- в ужасе закричал мудрец.- Это бред! Лучше спаси меня.,

- Даже среди этих дворцов нет ни одного воздушного. Воздушный дворец нельзя построить даже для любимого народа,- забормотал зодчий,- но я спасу тебя.

Он отбросил в сторону чертежи – труды многих лет,- взял визиря за руку, и они пошли в город жестокого падишаха.

Много дней они шли и добрались, наконец, до столицы.

Падишах с нетерпением ждал прихода зодчего и, едва увидев его, сразу закричал:

- Эй, зодчий, построй мне воздушный дворец, да такой, чтобы крыша его не задевала неба, а пол не касался земли. И чтобы был он прозрачнее воздуха, ярче солнца и прекраснее звезд.

- О повелитель,- покорно сказал зодчий.- Я готов выполнить ваше желание при одном условии: я построю воздушный дворец, крыша которого не будет затевать небо, а низ не коснется земли. Но глину я буду замешивать только на воде, которую прикажи носить из реки в ситах. Только на воде, принесенной в сите, можно построить воздушный дворец.

Удивился падишах и задумался.

- Что вы задумались, о повелитель? - спросил тогда зодчий.

- Эй, человек, разве в дырявых ситах вода держится? Ты, я вижу, потерял ум и говоришь глупости.

- Повелитель, если можно построить дворец на воздухе, значит можно носить воду в ситах.

Посмотрел зодчий на падишаха, повернулся к нему спиной и вышел из дворца.

Так зодчий победил в словесном споре падишаха.

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

А ещё, 5 октября - Международный день врача

Святослав Логинов

Цирюльник

 

Всю ночь Гийома Юстуса мучили кошмары, и утром он проснулся с тяжелой головой. Комната была полна дыма, забытый светильник чадил из последних сил, рог, в который была заключена лампа, обуглился и скверно вонял. Юстус приподнялся на постели, задул лампу. Не удивительно, что болит голова, скорее следует изумляться, что он вообще не сгорел или не задохнулся в чаду. Хорошо еще, что ставень плотно закрыт, и свет на улицу не проникал, иначе пришлось бы встретить утро в тюрьме: приказ магистрата, запрещающий жечь по ночам огонь, соблюдается строго, а караул всегда рад случаю вломиться среди ночи в чужой дом.

Юстус распахнул окно, вернулся в постель и забрался под теплое одеяло. Он был недоволен собой, такого с ним прежде не случалось. Возможно, это старость; когда человеку идет пятый десяток, слова о старости перестают быть кокетством и превращаются в горькую истину. Но скорее всего, его просто выбил из колеи таинственный господин Анатоль.

Слуга Жером неслышно вошел в комнату, поставил у кровати обычный завтрак Юстуса - тарелку сваренной на воде овсяной каши и яйцо всмятку. Юстус привычно кивнул Жерому, не то здороваясь, не то благодаря. Есть не хотелось, и Юстус ограничился стаканом воды, настоянной на ягодах терновника.

Город за окном постепенно просыпался. Цокали копыта лошадей, скрипели крестьянские телеги, какие-то женщины, успевшие повздорить с утра, громко бранились, и ссору их прекратило только протяжное "берегись!..", донесшееся из окон верхнего этажа. Кумушки, подхватив юбки, кинулись в разные стороны, зная по опыту, что вслед за этим криком им на головы будет выплеснут ночной горшок.

Книга, которую Юстус собирался читать вечером, нераскрытой лежала на столике. Такого с ним тоже еще не бывало. Вечер без книги и утро без пера и бумаги! Господин Анатоль здесь ни при чем, это он сам позволил себе распуститься.

Юстус рассердился и встал, решив в наказание за леность лишить себя последних минут утренней неги. Едва он успел одеться, как Жером доложил, что мэтр Фавори дожидается его.

Мэтр Фавори был модным цирюльником. Он редко стриг простых людей, предоставив это ученикам, за собой же оставил знатных клиентов, которых обслуживал на дому. Кроме того, он контрабандой занимался медициной: не дожидаясь указаний врача, пускал больным кровь, вскрывал нарывы и даже осмеливался судить о внутренних болезнях. Вообще-то Гийом Юстус обязан был пресечь незаконный промысел брадобрея, но он не считал это столь обязательным. Рука у молодого человека была твердая, и вряд ли он мог натворить много бед. К тому же мэтр Фавори прекрасно умел держать себя. Он был обходителен, нагловато вежлив и вот уже третий год ежедневно брил Юстуса, ни разу не заикнувшись о плате.

Мэтр Фавори ожидал Юстуса в кабинете. На большом столе были расставлены медные тазики, дымилась паром чаша с горячей водой и острым стальным блеском кололи глаза приготовленные бритвы. Юстуса всегда смешила страстишка цирюльника раскладывать на столе много больше инструментов, чем требуется для работы. Хотя бритвы у мэтра Фавори были хороши.

Юстус уселся в кресло; Фавори, чтобы не замарать кружевной воротник, накинул ему на грудь фартук, молниеносно взбил в тазике обильную пену, выбрал бритву и приступил к священнодействию. Прикосновения его были быстры и легки, кожа словно омолаживалась от острого касания бритвы. Юстус закрыл глаза и погрузился в сладостное состояние беспомощности, свойственное людям, когда им водят по горлу смертоносно отточенной бритвой. Голос Фавори звучал издалека, Юстус привычно не слушал его. Но тут его ушей коснулось имя, которое заставило мгновенно насторожиться:

- ...господин Анатоль сказал, что жар спадет, и рана начнет рубцеваться. Я был с утра в палатах, любопытно, знаете... И что же?.. Монглиер спит, лихорадка отпустила, гангрены никаких следов. Если так пойдет и дальше, то послезавтра Монглиер снова сможет драться на дуэли. Кстати, никто из пациентов господина Анатоля не умер этой ночью, а ведь он их отбирал единственно из тех, кого наука признала безнадежными...

- Их признал неизлечимыми я, а не наука, - прервал брадобрея Юстус, - человеку же свойственно совершать ошибки. Наука, кстати, тоже не владеет безграничной истиной. Иначе ученые были бы не нужны, для лечения хватало бы цирюльников.

- Вам виднее, доктор, но в коллегии нам говорили нечто прямо противоположное. Ученейший доктор Маринус объяснял, что в задачи медика входит изучение вполне совершенных трудов Галена и Гиппократа и наблюдение на их основе больных. Аптекари должны выполнять действия терапевтические и наблюдать выполнение диеты. Цирюльники же обязаны заниматься manus opera, сиречь оперированием, для чего следует иметь тренированную руку и голову, свободную от чрезмерной учености. Таково распределение сословий во врачебном цехе, пришедшее от древних...

- Во времена Гиппократа не было цирюльников! - не выдержал Юстус, - и Гален, как то явствует из его сочинений, сам обдирал своих кошек! Доктор Маринус - ученейший осел, из-за сочинений Фомы и Скотта он не может разглядеть Галена, на которого так храбро ссылается! Если даже поверить, что великий пергамец знал о человеке все, то и в этом случае за тысячу лет тысяча безграмотных переписчиков извратила всякое его слово! К тому же, небрежением скоттистов многие труды Галена утеряны, а еще больше появилось подложных, - прибавил Юстус, слегка успокаиваясь.

- Господин доктор! - вскричал мэтр Фавори, - заклинаю вас всеми святыми мучениками: будьте осторожны! Я еще не кончил брить, и вы, вскочив, могли лишиться щеки, а то и самой жизни. Яремная вена...

- Я знаю, где проходит яремная вена, - сказал Юстус.

Фавори в молчании закончил бритье и неслышно удалился. Он хорошо понимал, когда можно позволить себе фамильярность, а когда следует незамедлительно исчезнуть. Юстус же, надев торжественную лиловую мантию, отправился в отель Святой Троицы. Идти было недалеко, к тому же сточные канавы на окрестных улицах совсем недавно иждивением самого Юстуса были покрыты каменным сводом, и всякий мог свободно пересечь улицу, не рискуя более утонуть в нечистотах.

Отель Святой Троицы располагался сразу за городской стеной, на берегу речки. Четыре здания соприкасались углами, образуя маленький внутренний дворик. В одном из домов были тяжелые, окованные железом ворота, всегда закрытые, а напротив ворот во дворе устроен спуск к воде, чтобы удобнее было полоскать постельное белье и замывать полотно, предназначенное для бинтования ран. Отель Святой Троицы стоял отдельно от других домов, все знали, что здесь больница, и прохожие, суеверно крестясь, спешили обойти недоброе место стороной.

Под навесом во дворе лежало всего пять тел: за ночь скончалось трое больных, да возле города были найдены трупы двух бродяг, убитых, вероятно, своей же нищей братией. Юстус ожидал в этот день найти под навесом еще четверых, но вчера поутру их забрал себе господин Анатоль, и, как донес мэтр Фавори, все они остались живы.

Юстус совершил обычный обход палат. Все было почти как в былые дни, только исчезли взгляды больных, обращенные на него со страхом и ожиданием чуда. У молвы длинные ноги, чуда теперь ждут от господина Анатоля. Вероятно, они правы, господин Анатоль действительно творит чудеса.

Сначала Юстус не хотел один смотреть вызволенных у смерти больных, но господина Анатоля все еще не было, и Юстус, махнув рукой на сословные приличия, и без того частенько им нарушаемые, отправился в отдельную палату.

Брадобрей был прав: четверо отобранных господином Анатолем больных не только не приблизились к Стигийским топям, но и явно пошли на поправку. Монглиер - бретер и, как поговаривали, наемный убийца, получивший недавно удар ножом в живот, - лежал закрыв глаза, и притворялся спящим. Он должен был умереть еще вечером, но все же был жив, хотя дыхание оставалось прерывистым, а пульс неполным. Состояние его по-прежнему представлялось очень тяжелым, но то, что уже произошло, повергало в изумление. Ни у древних, ни у новейших авторов нельзя найти ни одного упоминания о столь быстром и непонятном улучшении.

Остальные трое больных представляли еще более отрадную картину.

Нищий, переусердствовавший в изготовлении язв и получивший вместо фальшивой болячки настоящий антонов огонь, выздоровел в одну ночь, воспаление прекратилось, язва начала рубцеваться.

Золотушный мальчишка, сын бродячего сапожника, день назад лежавший при последнем издыхании, прыгал на тюфяке, а при виде Юстуса замер, уставившись на шелковую мантию доктора. Осматривать себя он не дал и со страху забился под тюфяк.

Четвертый больной - известный в городе ростовщик, богач и сказочный скареда, решивший лучше лечь в больницу, чем переплатить докторам за лечение, - страдал острым почечным воспалением. Его вопли в течение недели не давали покоя обитателям отеля Святой троицы. Теперь же он сидел на постели, наполовину прикрытый одеялом, и при виде доктора закричал, грозя ему скрюченным хизагрой пальцем:

- Не вздумайте утверждать, будто применили какое-то дорогое лекарство! Вы не выжмете из меня ни гроша! Господин Анатоль обещал лечить меня даром! Что, любезный, не удалось ограбить бедного старика?

Юстус повернулся и, не говоря ни слова, вышел. Ростовщик ударил его в самое больное место: господин Анатоль не брал денег за лечение, а огромные гонорары Гийома Юстуса вошли в поговорку у местной знати. Конечно, господин Анатоль прав - грешно наживаться на страданиях ближних, но ведь для бедных есть больница, а за удовольствие видеть врача у себя дома надо платить. Еще Аристофан заметил: "Вознаграждения нет, так и лечения нет". К тому же, это единственный способ заставить богачей заботиться о бедных. Город выделяет средства скупо, и почти все улучшения в больнице произведены за счет "корыстолюбивого" доктора. Этого даже господин Анатоль не сможет отрицать.

Господин Анатоль сидел в кабинете Юстуса. Доктора уже не удивляло ни умение молодого коллеги всюду принимать непринужденную небрежную позу, ни его смехотворный костюм. Одноцветные панталоны господина Анатоля были такими широкими, что болтались на ногах и свободно свисали, немного не доставая до низких черных башмаков. Одноцветный же камзол безо всяких украшений не имел даже шнуровки и застегивался на круглые костяшки. Под камзолом виднелось что-то вроде колета или обтягивающей венгерской куртки, но, как разузнал мэтр Фавори, короткое и без рукавов. Только рубашка была рубашкой, хотя и на ней нельзя было найти ни вышивки, ни клочка кружев, ни сплоенных складок. Сначала наряд господина Анатоля вызвал в городе недоумение, но теперь к нему привыкли, и некоторые щеголи, к вящему неудовольствию портных, даже начали подражать ему. Ни шпаги, ни кинжала у господина Анатоля не было, к оружию он относился с презрением.

- Приветствую высокоученого доктора! - оживился господин Анатоль при виде Юстуса. - В достаточно ли равномерном смешении находятся сегодня соки вашего тела?

- Благодарю, - отозвался Юстус.

- Вы долго спали, - продолжал господин Анатоль, - я жду вас уже двадцать минут. Излишний сон подобен смерти, не так ли?

- Совершенно верно, - Юстус решил не объяснять господину Анатолю, что он уже вернулся с обхода. - Если вы готовы, мы могли бы пройти в палаты.

- Следовать за вами я готов всегда!

Молодой человек поднялся и взял со спинки кресла белую накидку, без которой не появлялся в больнице. Юстус никак не мог определить, что это. На мантию не похоже, на белые одеяния древних - тем более. Немного это напоминало шлафрок, но куцый и жалкий. Господин Анатоль облачился и они отправились в общие палаты.

Там их ждало совсем иное зрелище, нежели в привилегированной палате господина Анатоля, где каждому пациенту полагалась отдельная кровать и собственный тюфяк. В первом же помещении их встретила волна такого тяжелого смрада, что пришлось остановиться и переждать, пока чувства привыкнут к дурному воздуху. На кроватях не хватало места, тюфяки были постелены даже поперек прохода, и их приходилось перешагивать.

- Лихорадящие, - кратко пояснил Юстус.

Господин Анатоль уже бывал здесь раньше и теперь чувствовал себя гораздо уверенней. Он, не морщась, переступал тела больных, возле некоторых останавливался, спрятав руки за спину, наклонялся над лежащим. Тогда пациент, если он был в памяти, приподымался на ложе и умоляюще шептал:

- Меня, возьмите меня...

Однако, на этот раз господин Анатоль не выбрал никого. Он лишь иногда распахивал свой баульчик и, выбрав нужное лекарство, заставлял страдающего проглотить порошок или маленькую белую лепешечку. Порой он извлекал на свет ювелирной работы стеклянную трубку со стальной иглой на конце и впрыскивал лекарство прямо в мышцу какому-нибудь счастливцу. Впрочем, некоторые больные отказывались от подозрительной помощи господина Анатоля, и тогда он, пожав плечами, молча шел дальше.

А Юстус вдруг вспомнил, как горячился господин Анатоль в таких случаях в первые дни после своего появления. Что же, время обламывает всех. Разве сам он прежде позволил бы кому-нибудь распоряжаться в своих палатах? Особенно такому малопочтенному лицу, каким представлялся господин Анатоль. Молодой человек не походил на врача, он не говорил по-латыни, весело и некстати смеялся, порывисто двигался. Не было в нем степенной важности, отличающей даже самых молодых докторов. Ведь именно уверенность в своем искусстве внушает пациенту доверие к врачу. Главное же - господин Анатоль боялся больных. Юстус ясно видел это и не мог себе этого объяснить.

Но сейчас скептические мысли оставили старого эскулапа. Он наблюдал, как от лепешечек и порошков господина Анатоля спадает жар, утихают боли, как умирающие возвращаются к жизни и болящие выздоравливают. Это восхищало, как чудо и было столь же непонятно.

Сомнения вернулись лишь после того, как господин Анатоль наотрез отказался идти в палату чесоточных. Юстус, который уже был там сегодня, не стал настаивать, и они вместе двинулись туда, где четверо спасенных ожидали своего избавителя.

Господин Анатоль первый вошел в палату и вдруг остановился в дверях.

- Где больные? - спросил он, повернувшись к Юстусу.

Юстус боком протиснулся мимо замершего Анатоля и оглядел палату. Два тюфяка были пусты, в помещении находились только Монглиер и ростовщик. Монглиер на этот раз действительно спал, а меняла лежал, натянув одеяло до самого подбородка, и мелко хихикал, глядя на

вошедших.

- Удрали! - объявил он наконец. - Бродяга решил, что язва уже достаточно хороша для его промысла, и сбежал. И мальчишку с собой увел.

- Идиоты! - простонал господин Анатоль. - Лечение не закончено, а они вздумали бродяжничать! Это же самоубийство, стопроцентная вероятность рецидива! Вы-то куда смотрели? - повернулся он к старику. - Надо было остановить их.

- А мне что за дело? - ответил тот. - Так еще и лучше, а то лежишь рядом с вором. Да и по мальчишке небось виселица давно плачет.

Господин Анатоль безнадежно махнул рукой и, достав из баульчика трубку с иглой, склонился над лежащим Монглиером.

 

(окончание следует)

[Chanda 14]

Святослав Логинов

Цирюльник

(окончание)

 

После осмотра и процедур они вернулись в кабинет. Господин Анатоль сбросил накидку, расположился в кресле и, дотянувшись до стола, двумя пальцами поднял лист сочинения, над которым накануне собирался работать Юстус.

- Можно полюбопытствовать?

Некоторое время господин Анатоль изучал текст, беззвучно шевеля губами, а потом вернул его и, вздохнув, сказал:

- Нет, это не для меня. Не объясните ли неграмотному, чему посвящен ваш ученый труд?

Признание Анатоля пролило бальзам на раны Юстуса. Уж здесь-то, в том малом, что создал он сам, он окажется впереди всемогущего господина Анатоля!.. Кстати, как это врач может не знать латыни? Преисполнившись гордости, Юстус начал:

- Трактат толкует о лечебных свойствах некоего вещества. Чудесный сей состав может быть получен калением в керотакисе известных металлургам белых никелей. Летучее садится сверху и называется туцией. Свойства туции, прежде никому не известные, воистину изумительны. Смешавши мелкий порошок с протопленным куриным салом и добавив для благовония розового масла, я мазал тем старые язвы и видел улучшение. Раны мокнущие присыпал пудрой, из туции приготовленной, и они подсыхали и рубцевались. Туция, выпитая с водою чудесных источников, утишает жар внутренний и помогает при женской истерии.

Господин Анатоль был растерян.

Не знаю такой туции, - признал он. - И вообще, никель не бывает белым.

Юстус поднялся и выложил на стол сосуд с туцией, скляницу с мазью и осколок камня.

- Ничего удивительного нет, - сказал он, - потому что я первый изучил это тело. А вот - белый никель, или, в просторечии, обманка.

Лицо господина Анатоля прояснилось. Он высыпал на ладонь немного порошка, растер его пальцем.

- Ах вот оно что! - воскликнул он. - А я уж подумал... Только это не никель, а цинк. Кстати, он внутрь не показан и от истерии не помогает, разве что в качестве психотерапевтического средства. Тоже мне, нашли панацею - цинковая мазь!

Господин Анатоль нырнул в баульчик, вытащил крохотную баночку и протянул ее Юстусу. Баночка была полна белой мази. Юстус поддел мизинцем немного и, не обращая внимания на удивленный взгляд господина Анатоля, попробовал на вкус. На зубах тонко заскрипело, потом сквозь обволакивающую приторность незнакомого жира пробился чуть горчащий вкус туции. С помрачневшем лицом Юстус вернул баночку.

- Я упомяну в трактате о вашем первенстве в этом открытии, - сказал он.

- Право, не стоит, - Анатоль дружелюбно улыбнулся, - к тому же... - он не договорил, махнул рукой и повторил еще раз: - Ей-богу, не стоит.

Юстус убрал со стола лекарства и рукопись, а потом негромко напомнил:

- Сегодня операционный день. Не желаете ли присутствовать?

В операционной царила немилосердная жара. Стоял запах сала от множества дешевых свечей, жаровня наполняла комнату синим угарным дымом. Цирюльники - мэтр Фавори и приезжий эльзасец мастер Базель готовили инструменты. Базель говорил что-то вполголоса, а мэтр Фавори слушал, презрительно оттопырив губу. Аптекарь, господин Ришар Детрюи, примостился в углу, взирая на собравшихся из-под насупленных седых бровей.

Предстояло три операции, первый больной уже сидел в кресле около стола. Это был один из тех ландскнехтов, которых недавно нанял магистрат для службы в городской страже. Несколько дней назад он получил рану во время стычки с бандитами, и теперь левая нога его на ладонь выше колена была поражена гангреной. Наемник сидел и разглядывал свою опухшую, мертвенно-бледную ногу. От сильного жара и выпитого вина, настоянного на маке, взгляд его казался отсутствующим и тупым. Но Юстус знал, что солдат страдает той формой гангрены, при которой человек до самого конца остается в сознании и чувствует боль. И ничто, ни вино, ни мак не смогут эту боль умерить.

Господин Анатоль, вошедший следом, брезгливо покрутил носом и пробормотал как бы про себя:

- Не хотел бы я, чтобы мне вырезали здесь аппендикс. Квартирка как раз для Диогена. Врач-философ подобен богу, не так ли? - спросил он громко.

Юстус не ответил.

Последним в помещении появился доктор Агель. Это был невысокий полный старик с добрым домашним лицом. Он и весь был какой-то домашний, даже докторская мантия выглядела на нем словно уютный ночной халат. Доктора Агеля любили в городе, считая врачом особо искусным в женских и детских болезнях,и, пожалуй, один только Юстус знал, сколько людей отправил на тот свет этот добряк, назначавший кровопускания при лихорадках и иных сухих воспалениях.

Больного положили на стол и крепко привязали. В правую руку ему дали большую палку.

- Жезл вращайте медленно и равномерно, - степенно поучал доктор Агель.

Солдат попытался вращать палку, но пальцы не слушали его. Тогда он закрыл глаза и забормотал молитву.

Юстус склонился над больным. Господин Анатоль тоже шагнул вперед.

- Здесь обязательно нужен общий наркоз, - испуганно сказал он.

Юстус не слушал. Им уже овладело то замечательное состояние отточенности чувств, благодаря которому он успешно проводил сложнейшие операции. И только потом горячка и операционная гангрена уносили у него половину пациентов.

Юстус взял узкий, похожий на бритву нож и одним решительным движением рассек кожу на еще не пораженной гангреной части ноги. Комнату наполнил истошный, сходящий на визг вопль.

Далее начался привычный кошмар большой операции. Солдат рвался, кричал, голова его моталась по плотной кожаной подушке, он отчаянно дергал ремни, стараясь освободить руки с намертво зажатой в побелевших пальцах палкой. Господин Анатоль что-то неслышно бормотал сзади. А Юстус продолжал работать. Рассеченные мышцы округлыми буграми вздувались у основания бедра, мелкие артерии вспыхивали фонтанчиками крови. Наконец, обнажился крупнейший сосуд бедра - ответвление полой вены. Он туго пульсировал под пальцами, напряженный, болезненный. Перерезать его - значит дать пациенту истечь кровью.

- Железо! - крикнул Юстус.

Тут же откуда-то сбоку подсунулся мэтр Фавори с клещами, в которых был зажат багрово-светящийся штырь. Железо коснулось зашипевшего мяса, вена сморщилась и опала, крик пресекся. В нахлынувшей тишине нелепо прозвучал голос доктора Агеля, державшего больного за свободную руку:

- Пульс ровный.

Юстус быстро перерезал сосуды и оставшиеся волокна, обнажил живую розовую кость и шагнул в сторону, уступая место мастеру Базелю, ожидавшему с пилой в руках своей очереди. Мастер согнулся над столом и начал пилить кость. Безвольно лежащее тело дернулось, наемник издал мучительный булькающий хрип.

Базель торопливо пилил, снежно-белая костяная стружка сыпалась из-под зубьев и мгновенно намокала алым. Наемник снова кричал тонким вибрирующим голосом, и в этом крике не было уже ничего человеческого, одна сверхъестественно огромная боль. Детрюи ненужно суетился около стола, отирая несчастному влажной губкой пот со лба. Доктор Агель сидел, положив для порядка пальцы на пульс больному, и поглядывал в окошко, за которым виднелись круглые башенки городской стены.

И тут... Крик снова резко пресекся, тело ландскнехта изогнула страшная судорога, потом оно вытянулось и обмякло. Белые от боли глаза остекленели.

- Пульс пропал, - констатировал доктор Агель. Он помолчал немного и добавил: - Аминь.

"Как же так? - Юстус непонимающим взглядом обвел собравшихся. - Зачем, в таком случае, все они здесь? Милая тупица доктор Агель, цирюльники, аптекарь со своим негодным вином, он сам наконец?.."

Странный звук раздался сзади - то ли икание, то ли бульканье. Там у стенки скорчился господин Анатоль. Господину Анатолю было худо. Но он быстро справился с собой и поднялся на ноги, пристально глядя в лицо Юстусу. Юстус молча ждал.

- Муж прекрасный и добрый! - истерически выкрикнул господин Анатоль. - Мясником вам быть, а не доктором!

Молодой человек выбежал из комнаты. Юстус медленно вышел следом.

В свой кабинет Юстус вернулся совершенно разбитым. Во рту сухо жгло, ноги гудели и подкашивались, и, что хуже всего, дрожали руки. Две операции пришлось передать другим, и мэтр Фавори, вероятно, режет сейчас этих бедняг под благожелательным присмотром доктора Агеля. Ну и пусть, он тоже не железный, к тому же врач не обязан сам делать операции, для этого есть цирюльники.

Юстус поднялся, отомкнул большим ключом сундук, стоящий у стены, двумя руками достал из его глубин костяной ларец.

Гомеопатия учит нас, что избыток желтой желчи вполне и безо всяких лекарств излечивается здоровым смехом. Поднятие же черной желчи следует врачевать спокойным созерцанием. Ничто так не успокаивало доктора Юстуса, как редкостное сокровище, хранящееся в ларце. Осторожно, один за другим Юстус раскладывал на черном бархате скатерти потускневшие от времени медные ножи, долота, иззубренные ударами о кость, погнувшиеся шила, пилу со стершимися зубьями. Странно выглядела эта утварь, отживший свое инструмент на роскошной бархатной ткани. И все же для Юстуса не было вещи дороже. В ларце хранились инструменты Мондино ди Люцци, великого итальянца, воскресившего гибнущую под властью схоластов анатомию, первого доктора, отложившего книгу, чтобы взять в руки скальпель.

Скрипнула дверь, в кабинете появился мэтр Фавори. Перехватив удивленный взгляд Юстуса, он поспешил объяснить:

- Я уступил свое место мэтру Боне. У старика много детей и мало клиентов. Пусть немного заработает.

Это было очень похоже на обычные манеры модного цирюльника, не любившего больничные операции, так как за них, по его мнению, слишком мало платили.

Фавори подошел к Юстусу и, наклонившись, произнес:

- Монглиер умер.

- Как? - быстро спросил Юстус.

- Ему перерезали горло. Вероятно, убийцы влезли в окно. Скотина ростовщик уверяет, что спал и ничего не видел. Врет, конечно.

Юстус тяжело задумался. Мэтр Фавори некоторое время ожидал, разглядывая разложенные на скатерти инструменты. Ему было непонятно, что делает здесь этот никуда не годный хлам, но он боялся неосторожным замечанием вызвать вспышку гнева у экспансивного доктора. Наконец он выбрал линию поведения и осторожно заметил:

- Почтенная древность, не правда ли? Нынче ими побрезговал бы и плотник.

- Это вещи Мондино, - отозвался Юстус.

- Да ну? - изумился брадобрей. - Это тот Мондино, что написал "Введение" к Галену? И он работал таким барахлом? - глаза Фавори затянулись мечтательной пленкой, он продолжал говорить как бы про себя: - Жаль, что меня не было в то время. С моими методами и инструментом я бы затмил всех врачей того времени...

- Вы остались бы обычным цирюльником, - жестко прервал его Юстус. - Возможно, поначалу вам удалось бы удивить ди Люцци и даже затмить его в глазах невежд, но все же Болонец остался бы врачом и ученым, ибо он мыслит и идет вперед, а вы пользуетесь готовым. И звание здесь ни при чем. В вашем цехе встречаются истинные операторы, мастера своего дела, которых я поставил бы выше многих ученых докторов. Но это уже не цирюльники, это - хирурги, прошу вас запомнить это слово.

- Да, конечно, вы правы, - быстро согласился Фавори и вышел. Он был обижен.

Но и теперь Юстусу не удалось побыть одному. Почти сразу дверь отворилась снова, и в кабинет вошел господин Анатоль. Он был уже вполне спокоен, лишь в глубине глаз дрожал злой огонек. Взгляд его на секунду задержался на инструментах.

- Решили переквалифицироваться в столяры? - спросил он. - Похвально.

Юстус молчал. Господин Анатоль прошелся по кабинету, взял свой баульчик, раскрыл, начал перебирать его содержимое.

- Вы слышали, Монглиера прирезали, - сказал он, немного погодя.

Юстус кивнул головой.

- Идиотизм какой-то! - пожаловался господин Анатоль. - Варварство! Хватит, я ухожу, здесь невозможно работать, сидишь словно в болоте...

Он замолчал, выжидающе глядя на Юстуса, но не услышав отклика, сказал:

- Запомните, доктор, чтобы больные не умирали у вас на столе, необходимы две вещи: анестезия и асептика.

Что же, в бауле господина Анатоля, вероятно, есть и то, и другое, но скоро драгоценный баул исчезнет навсегда. Потому и ждет господин Анатоль вопросов и жалких просьб, на которые он, по всему видно, уже заготовил достойный ответ. Жалко выпускать из рук такое сокровище, но что он стал бы делать, когда баул опустел бы? Два дня назад Юстус обошел всех городских стеклодувов, прося их изготовить трубку с иглой, какой пользовался гость. Ни один ремесленник не взялся выполнить столь тонкую работу.

- Скажите, - медленно начал Юстус, - ваши методы лечения вы создали сами, основываясь на многочисленных наблюдениях больных и прилежном чтении древних авторов? И медикаменты, воистину чудесные, изготовили, исходя из минералов, трав и животных, путем сгущения, смешения и сублимации? Или, по крайней мере, дали опытным аптекарям точные рецепты и формулы?

Господин Анатоль ждал не этого вопроса. Он смутился и пробормотал:

- Нет, конечно, зачем мне, я же врач...

- Благодарю вас, - сказал Юстус.

Да, он оказался прав. Баул действительно скрывал множество тайн, именно баул. Сам же господин Анатоль - пуст.

Удивительная вещь: блестящая бездарность - мэтр Фавори и всемогущий господин Анатоль сошлись во мнении по поводу вещей Мондино ди Люцци. Да, они правы, инструмент Мондино в наше время пригодился бы разве что плотнику, и все же учитель из Болоньи неизмеримо более велик, чем оба они.

Господин Анатоль кончил собираться, взял свой баульчик, несколько секунд смотрел на Юстуса, ожидая прощальных слов, потом пробормотал:

- Ну, я пошел... - и скрылся за дверью.

И только тогда Юстус презрительно бросил ему вслед:

- Цирюльник!

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

10 октября - Всемирный день психического здоровья

Сам себя перехитрил

Арабская сказка

 

Однажды стекольщик сказал сумасшедшему:

— Все сумасшедшие бьют стекла, а ты почему-то ленишься и сидишь без дела. Иди и ты бить стекла. Ты мне этим очень поможешь: у меня будет больше работы.

Сумасшедший послушался. Он побежал к дому стекольщика и, весело приплясывая, до тех пор швырял камни, пока в окнах не осталось ни одного стекла.

Когда стекольщик вернулся домой и увидел это, он набросился на сумасшедшего с кулаками.

— Почему ты на меня сердишься? — спросил сумасшедший.- Ведь ты же сам сказал мне: “Иди и бей стекла”.

— Но я же велел тебе бить стекла в других домах, чтобы у меня было больше работы! — в отчаянии воскликнул стекольщик.

— Если бы я разбил стекла не в твоем доме,- возразил сумасшедший,- то хозяева могли бы пригласить другого стекольщика. А уж тут-то я спокоен: ты никого не будешь звать и сделаешь эту работу сам.

Изменено 11 октября 2013 пользователем NULL

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

11 октября - Всемирный день яйца

Нонна Ермилова

Сказка-притча про Курочку Рябу

 

Курочка-Ряба была художником. Ее тесная мастерская, как и полагается у художников, располагалась в чуланчике, иначе говоря, в курятнике. Впрочем, никаких других кур там не было, потому что хозяева были довольно-таки скупы.

Каждый вечер Курочка-Ряба отправлялась в Избу. В крыльях она трепетно держала завернутое в ситцевую тряпочку снесенное яйцо. Курочка тихо уговаривала сама себя: "Ну, вот сегодня, наконец-то".

Все началось с того, что по первости, Курочка старательно несла простые белые яйца, каждый вечер отправлялась с ними в Избу, и тут происходило ужасное. В Избе, начищенной и натопленной, за большим столом уже восседали в ожидании: Дед, большой, осанистый, сердитый, Баба – грузная и ядовитая на язык старуха, Внучка – капризная, тощая, белобрысая девчонка, Жучка – глупая, но чрезвычайно брехливая собака, и маленькая, но весьма ехидная Мышка. Как только Курочка являлась с яйцом, все оживлялись, выхватывали у нее яйцо, тут же, откуда ни возьмись, появлялась огромная, шипящая от жара сковородка, дед разбивал об нее яйцо, а пустую скорлупу выметали в сор. Все бросались уплетать за обе щеки яичницу, а про Курочку совершенно забывали. И она, понурив голову, уходила в свою маленькую темную клетушку. Там, сидя на насесте, она думала о том, что должна непременно сделать что-то выдающееся, чтобы все поняли и увидели ее старания, и чтобы почувствовали, что в ее маленькой, покрытой рябыми перышками груди бьется талантливое, доброе и открытое сердце.

Так она и стала художником. Для начала она завела у себя в чуланчике холсты и кой-какие краски – из одуванчиков, бузины, подорожника и голубой глины. Холстами, конечно, служили старые бабкины юбки.

Сначала она не могла придумать ничего на ее взгляд стоящего, кроме белого яйца в синюю крапинку, но попыталась рискнуть. Конечно, этого никто не заметил, и белое, в синюю крапинку яйцо постигла та же участь, что и предыдущие. Никем не замеченная, Курочка со вздохом подобрала осколки разбитой скорлупы и отнесла в чуланчик. На следующий день она специально ходила на дальний луг рисовать какие-то особенные цветы и к вечеру принесла отличное, розовое, в белых ромашках и желтых одуванчиках яйцо. Но и на это никто не обратил никакого внимания. Яйцо так же шмякнули о горячую сковородку, а скорлупу так швырнули за порог, что Ряба еле-еле успела ее подхватить. Да и то это были одни розовые осколки.… Нет, видно, признание надо было завоевывать большим трудом!

И Курочка - Ряба взялась за работу. Она все совершенствовала и совершенствовала свое мастерство. Яйца выходили одно другого краше, но каждый вечер их постигала все та же печальная участь. Скоро вся маленькая каморка Курочки-Рябы была завалена разноцветными расписными битыми скорлупками, а толку не было никакого…

И вот однажды – Золотое Яйцо. Собственно, она лишь предполагала пустить по золотистому фону фарфоровые облачка, овечек, пастушка и цветочки, но яйцо почему-то вышло просто золотое, настоящее, со здоровенным клеймом-пробой – 583. Растерянная Курочка с трудом докатила его до Избы, где ее неприветливо встретили заждавшиеся Дед, Баба и компания. Они сердито забрали яйцо и начали по привычке бить. Но золотые яйца, как известно, разбить невозможно. И тогда, они, наконец, увидели пробу – 583. Дед сурово погрозил Курочке пальцем и отправился за советом к соседям. Оттуда он вернулся обрадованный, что-то сказал, потирая руки, и все семейство запрыгало от радости.

Растерянную Курочку тут же запихали в клетку, которую водрузили в Избе, а рядом поставили большой мешок. Теперь она обязана была каждый день нести золотые яйца с магической цифрой 583. Мешок с золотыми яйцами становился все больше и больше. Дед, Баба, Внучка, Жучка и Мышка перестали есть яичницу, зато у них на столе появилось много других вкусных вещей, и поедали они их с превеликим удовольствием.

Однажды ночью, когда все, наевшись, спали, Курочке удалось вылезти из клетки. Она тихонько пробралась в чуланчик, где лежали ее полотна, и который был почти доверху набит разноцветной скорлупой. Там она снесла яичко – не золотое, простое. Она прижала его к своей груди, где под рябыми перышками печально билось ее теплое, доброе сердце и вдруг почувствовала ответный стук. Кто-то маленький, но тоже теплый и хороший, стучал в ответ ее сердцу. Курочка растерялась. Потом ее сердце забилось сильнее, и тот, другой, тоже застучал горячо и быстро.

И вдруг скорлупа треснула, а в ней оказался маленький, желтый Цыпленок. Он протянул к Курочке крылышки и радостно пискнул: "Мама!"…

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

14 октября - Покров

Первый снег

Автора не знаюю Взято отсюда: http://fantasy-portal.ru/tvorchestvo/skazki/28-sentyabrya-2010/pervyy-sneg-skazka

 

Сегодня на землю падал первый снег. Он тихо шептал деревьям слова колыбельной и украшал красные гроздья рябины белыми кружевами. Маленькая девочка сидела у закрытого окна в тёплой комнате и смотрела, как совершается чудо. Ей очень хотелось выйти во двор и поиграть с друзьями, которые уже высыпали на улицу и лепили снеговиков из белых пушистых покрывал, накрывших землю ранним утром. Или хотя бы стоять возле дома и, запрокинув голову вверх, неотрывно смотреть в небо, ловя снежинки губами. Но, как ей ни хотелось, она не могла этого сделать. Вчера третьеклассница Даша уныло брела домой из школы. Совершенно так же, как и много дней до этого. Она хмуро шлёпала по противной осенней слякоти, даже не пытаясь обойти многочисленные лужи, причудливо расположившиеся на асфальте.

 

Нет, причиной такого настроения были не плохие отметки, Даша вообще была старательной девочкой, и никогда не позволила бы себе не выучить домашнее задание, или, хуже того, невнимательно слушать учительницу. Просто день как-то не заладился с самого утра. Сначала, уже в школе, выяснилось, что на любимом платье невесть откуда оказалось некрасивое пятно. К счастью, располагалось оно не на самом видном месте, но Даша всё равно сгорала от стыда весь день и по возможности прятала его. Потом она уронила тетрадку, очень невовремя, потому что по проходу между партами как раз пробегал опаздывающий на урок одноклассник, сразу украсивший тетрадь отпечатком своего грязного кроссовка. И таких мелочей набралось достаточно много, чтобы к вечеру Дашино настроение упало практически до нулевой отметки. И вот она брела домой, угрюмо перебирая в голове все сегодняшние неприятности.

 

Разумеется, хотя она и смотрела вниз, ей было не до того, чтобы следить за рельефом дороги. Может быть, поэтому, подходя к дому, она оступилась и упала прямо в лужу. О да, это оказалось достойным завершением бестолкового дня. Даша не выдержала, и разревелась от огорчения и боли в подвёрнутой ноге. Вдруг рядом раздался голос: - Отчего плачет такая милая девочка? Ну упала, что страшного-то? Родители всё поймут, разве что поругают-то маленько, да разве ж это трагедия? Даша от неожиданности умолкла на середине всхлипа и подняла голову.

 

Ей доброжелательно улыбалась бабушка, опирающаяся на тросточку. - Давай помогу. – и старушка с неожиданной силой подняла Дашу из лужи. - Вот так-то лучше, деточка. Так что случилось-то всё-таки? И Даша, грустно потупившись, рассказала всё, что накопилось у неё за сегодняшний день - Да разве ж это проблемы-то, деточка? Вот выпадет снег, и увидишь, всё станет гораздо лучше. Снег, это-то сказка, белоснежная сказка, деточка. - Когда он ещё пойдёт, - вздохнула Даша. – Ещё только начало октября… - А вот увидишь-то, деточка, - хитро подмигнула старушка. – Завтра-то и пойдёт, да, не сомневайся. Старушка довела Дашу до дома, причём они обе опирались на одну тросточку – ногу Даша всё-таки подвернула серьёзно.

 

Родители, вопреки опасениям, ругать её вовсе не стали, только мама поохала над неприятностями дочери. Потом приезжал врач, осмотрел её ногу, туго забинтовал и велел неделю не выходить из дома, а по квартире передвигаться осторожнее. - Всё будет хорошо, вот увидишь, - улыбнулся Даше врач, погладил её по голове и ушёл. И вот сегодня выпал первый снег. Даша смотрела на него из тёплой квартиры и улыбалась. Если бы её спросили, почему она улыбается – ведь ей нельзя даже из дому выйти, она бы не смогла ответить. Но в глубине души она понимала, что вчерашний день навсегда ей запомнится не столько неудачным падением или испорченным платьем, сколько добротой неизвестной старушки, которая наколдовала для неё первый снег. Даша смотрела в окно, улыбалась, и к ней вернулась тихая уверенность, что всё-всё будет хорошо.

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

16 октября - День Шефа

Сергей Занин

 

Сказка о глупом начальнике и умном работнике

 

В некое время в некоем государстве жил Министр. И был он редкость глуп. Однако глупость эту мало кто замечал, ибо обладал Министр важной наружностью и звучным голосом. И потому произносимые им речи казались нижестоящим не глупыми, а непонятными, а непонятность они относили на счет собственного недоумия. Что же до равно- и вышестоящих, то прочие вельможи и придворные тоже умом не блистали и по этой причине не видели в Министре ничего необычного.

Однажды вызвал его царь и повелел изыскать наискорейший способ пополнить оскудевшую царскую казну.

Министр вытянулся во фронт:

- Будет исполнено, ваше царское величество!.

Сказать-то он сказал, но, выйдя из дворца, понял, что не знает, как выполнить монаршую волю. И по обратной дороге в министерство так и не пришло ему в голову ни одной, даже глупой мысли, кроме самой неприятной: «Ох, не быть мне более министром!».

Ужасно как не хочется ему расставаться со своим начальственным креслом, а особенно с почетнейшей привилегией стоять на царских приемах восьмым номером в первом ряду. И до слез досадно, что некому перепоручить исполнение приказа, потому что давно он выгнал из своего ведомства всех вольнодумцев и умников.

Идет он по красной ковровой дорожке в пока еще свой кабинет. А навстречу ему какой-то незнакомец..

- Ты кто? – раздраженно спросил Министр. – И по какому праву расхаживаешь по моему министерству?

- Я есть Младший Проектант вашего проектного отдела! – заикаясь от страха, отрапортовал незнакомец.

- А-а, не признал. Много тут вас у меня. Всех не упомнишь…

И хотел Министр пойти дальше, но вдруг остановился. Потому что пришла ему в голову мысль, пусть глупая, но других все равно не было.

- Ну-ка, зайди в мой кабинет.

И рассказал Министр ничтожному из своих подчиненных про царский приказ и собственное безвыходное положение. Очень уж хотелось ему с кем-то поделиться своей бедой, но не с заместителем же, который и во сне и наяву мечтает занять его кресло.

- Позволите сказать, ваше превосходительство, что это не беда, а так, небольшое затруднение! – радостно воскликнул Младший Проектант. – Есть у меня один проект. Ему второй год ходу не дают, зато сейчас пригодится.

Министр махнул рукой:

- Запускай свой проект! Хуже, чем есть, все равно не будет.

И надо же, проект оказался во всех отношениях успешным. Казна царская в короткие сроки пополнилась, Министру был пожалован орден с бриллиантами и двойное жалованье.

Да и Младший Проектант был отмечен: при утреннем обходе департаментов и канцелярий Министр его прилюдно похвалил.

Новый день, новая забота. Снова царь вызывает к себе и требует министерских идей, снова Министру их негде взять. Но на этот раз он уже не так страшится. Прибыв в министерство, сразу вызывает Младшего Проектанта.

- Хочешь опять отличиться?

- Еще как! – отвечает Проектант, радуясь начальственному доверию.

И отличился. Выдал ворох идей, одна умнее другой, выбрал из них самые лучшие и собственноручно довел до исполнения.

За эту службу царь подарил Министру два поместья и привилегию стоять третьим в первом ряду при царских выходах.

А министр удостоил Младшего Проектанта своим рукопожатием и правом входить без доклада.

А царь уже ни дня не может обойтись без любимого Министра. Дает ему все новые поручения, одно труднее другого. И особо ценит его за то, что тот молча кивает, приказов не обсуждает, а лишь говорит в конце аудиенции уверенным голосом: «Исполню, ваше величество!».

И потому не удивительно, что спустя полгода царь назначил его Первым Министром с привилегией сидеть в высочайшем присутствии и ездить по городу в карете с эскортом из царских гвардейцев.

Но и поднявшись на головокружительную высоту, не забыл Первый Министр об умном Проектанте. В благодарность за отменную службу женил его на своей любимой секретарше, подарил на свадьбу соболью шубу со своего плеча и двадцать червонцев.

 

Мораль.

Лучше быть глупым начальником, чем умным подчиненным.

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

16 октября - Всемирный день продовольствия

Николай Носов

Мишкина каша

 

Один раз, когда я жил с мамой на даче, ко мне в гости приехал Мишка. Я так обрадовался, что и сказать нельзя! Я очень по Мишке соскучился. Мама тоже была рада его приезду.

- Это очень хорошо, что ты приехал, - сказала она. - Вам вдвоем здесь веселей будет. Мне, кстати, завтра надо в город поехать. Я, может быть, задержусь. Проживете тут без меня два дня?

- Конечно, проживем, - говорю я. - Мы не маленькие!

- Только вам тут придется самим обед готовить. Сумеете?

- Сумеем, - говорит Мишка. - Чего там не суметь!

- Ну, сварите суп и кашу. Кашу ведь просто варить.

- Сварим и кашу. Чего там ее варить! - говорит Мишка. Я говорю:

- Ты смотри, Мишка, а вдруг не сумеем! Ты ведь не варил раньше.

- Не беспокойся! Я видел, как мама варит. Сыт будешь, не помрешь с голоду. Я такую кашу сварю, что пальцы оближешь!

Наутро мама оставила нам хлеба на два дня, варенья, чтобы мы чай пили, показала, где какие продукты лежат, объяснила, как варить суп и кашу, сколько крупы положить, сколько чего. Мы все слушали, только я ничего не запомнил. "Зачем, - думаю, - раз Мишка знает".

Потом мама уехала, а мы с Мишкой решили пойти на реку рыбу ловить. Наладили удочки, накопали червей.

- Постой, - говорю я. - А обед кто будет варить, если мы на реку уйдем?

- Чего там варить! - говорит Мишка. - Одна возня! Съедим весь хлеб, а на ужин сварим кашу. Кашу можно без хлеба есть.

Нарезали мы хлеба, намазали его вареньем и пошли на реку. Сначала выкупались, потом разлеглись на песке. Греемся на солнышке и хлеб с вареньем жуем. Потом стали рыбу ловить. Только рыба плохо клевала: поймали всего с десяток пескариков. Целый день мы на реке проболтались. К вечеру вернулись домой. Голодные! - Ну, Мишка, - говорю, - ты специалист. Что варить будем? Только такое, чтоб побыстрей. Есть очень хочется.

- Давай кашу, - говорит Мишка. - Кашу проще всего.

- Ну что ж, кашу так кашу.

Растопили плиту. Мишка насыпал в кастрюлю крупы. Я говорю:

- Сыпь побольше. Есть очень хочется!

Он насыпал полную кастрюлю и воды налил доверху.

- Не много ли воды? - спрашиваю. - Размазня получится.

- Ничего, мама всегда так делает. Ты только за печкой смотри, а я уж сварю, будь спокоен.

Ну, я за печкой смотрю, дрова подкладываю, а Мишка кашу варит, то есть не варит, а сидит да на кастрюлю смотрит, она сама варится.

Скоро стемнело, мы зажгли лампу. Сидим и ждем, когда каша сварится. Вдруг смотрю: крышка на кастрюле приподнялась, и из-под нее каша лезет.

- Мишка, - говорю, - что это? Почему каша лезет?

- Куда?

- Шут ее знает куда! Из кастрюли лезет!

Мишка схватил ложку и стал кашу обратно в кастрюлю впихивать. Мял ее, мял, а она будто пухнет в кастрюле, так и вываливается наружу.

- Не знаю, - говорит Мишка, - с чего это она вылезать вздумала. Может быть, готова уже?

Я взял ложку, попробовал: крупа совсем твердая.

- Мишка, - говорю, - куда же вода девалась? Совсем сухая крупа!

- Не знаю, - говорит. - Я много воды налил. Может быть, дырка в кастрюле? Стали мы кастрюлю осматривать: никакой дырки нет.

- Наверно, испарилась, - говорит Мишка. - Надо еще подлить.

Он переложил лишнюю крупу из кастрюли в тарелку и подлил в кастрюлю воды. Стали варить дальше. Варили, варили - смотрим, опять каша наружу лезет.

- Ах, чтоб тебя! - говорит Мишка. - Куда же ты лезешь?

Схватил ложку, опять стал лишнюю крупу откладывать. Отложил и снова бух туда кружку воды.

- Вот видишь, - говорит, - ты думал, что воды много, а ее еще подливать приходится. Варим дальше. Что за комедия! Опять вылезает каша.

Я говорю:

- Ты, наверно, много крупы положил. Она разбухает, и ей тесно в кастрюле становится.

- Да, - говорит Мишка, - кажется, я немного много крупы переложил. Это все ты виноват: "Клади, говорит, побольше. Есть хочется!"

- А откуда я знаю, сколько надо класть? Ты ведь говорил, что умеешь варить.

- Ну и сварю, не мешай только.

- Пожалуйста, не буду тебе мешать.

Отошел я в сторонку, а Мишка варит, то есть не варит, а только и делает, что лишнюю крупу в тарелки перекладывает. Весь стол уставил тарелками, как в ресторане, и все время воды подливает.

Я не вытерпел и говорю:

- Ты что-то не так делаешь. Так ведь до утра можно варить!

- А что ты думаешь, в хорошем ресторане всегда обед с вечера варят, чтоб наутро поспел.

- Так то, - говорю, - в ресторане! Им спешить некуда, у них еды много всякой.

- А нам-то куда спешить?

- Нам надо поесть да спать ложиться. Смотри, скоро двенадцать часов.

- Успеешь, - говорит, - выспаться.

И снова бух в кастрюлю кружку воды. Тут я понял, в чем дело.

- Ты, - говорю, - все время холодную воду льешь, как же она может свариться.

- А как, по-твоему, без воды, что ли, варить?

- Выложить, - говорю, - половину крупы и налить воды сразу побольше, и пусть себе варится.

Взял я у него кастрюлю, вытряхнул из нее половину крупы.

- Наливай, - говорю, - теперь воды доверху. Мишка взял кружку, полез в ведро.

- Нету, - говорит, - воды. Вся вышла.

- Что же мы делать будем? Как за водой идти, темнота какая! - говорю. - И колодца не увидишь.

- Чепуха! Сейчас принесу. Он взял спички, привязал к ведру веревку и пошел к колодцу. Через минуту возвращается.

- А вода где? - спрашиваю.

- Вода... там, в колодце.

- Сам знаю, что в колодце. Где ведро с водой?

- И ведро, - говорит, - в колодце.

- Как - в колодце?

- Так, в колодце.

- Упустил?

- Упустил.

- Ах ты, - говорю, - размазня! Ты что ж, нас уморить голодом хочешь? Чем теперь воды достать?

- Чайником можно.

Я взял чайник и говорю:

- Давай веревку.

- А ее нет, веревки.

- Где же она?

- Там.

- Где - там?

- Ну... в колодце.

- Так ты, значит, с веревкой ведро упустил?

- Ну да.

Стали мы другую веревку искать. Нет нигде.

- Ничего, - говорит Мишка, - сейчас пойду попрошу у соседей.

- С ума, - говорю, - сошел! Ты посмотри на часы: соседи спят давно.

Тут, как нарочно, обоим нам пить захотелось; кажется, сто рублей за кружку воды отдал бы! Мишка говорит:

- Это всегда так бывает: когда нет воды, так еще больше пить хочется. Поэтому в пустыне всегда пить хочется, потому что там нет воды.

Я говорю:

- Ты не рассуждай, а ищи веревку.

- Где же ее искать? Я везде смотрел. Давай леску от удочки привяжем к чайнику.

- А леска выдержит?

- Может быть, выдержит.

- А если не выдержит?

- Ну, если не выдержит, то... оборвется...

- Это и без тебя известно.

Размотали мы удочку, привязали к чайнику леску и пошли к колодцу. Я опустил чайник в колодец и набрал воды. Леска натянулась, как струна, вот-вот лопнет.

- Не выдержит! - говорю. - Я чувствую.

- Может быть, если поднимать осторожно, то выдержит, - говорит Мишка.

Стал я поднимать потихоньку. Только приподнял над водой, плюх - и нет чайника.

- Не выдержала? - спрашивает Мишка.

- Конечно, не выдержала. Чем теперь доставать воду?

- Самоваром, - говорит Мишка.

- Нет, уж лучше самовар просто бросить в колодец, по крайней мере возиться не надо. Веревки-то нет.

- Ну, кастрюлей.

- Что у нас, - говорю, - по-твоему, кастрюльный магазин?

- Тогда стаканом.

- Это сколько придется возиться, пока стаканом воды наносишь!

- Что же делать? Надо ведь кашу доваривать. И пить до зарезу хочется.

- Давай, - говорю, - кружкой. Кружка все-таки больше стакана.

Пришли домой, привязали леску к кружке так, чтоб она не переворачивалась. Вернулись к колодцу. Вытащили по кружке воды, напились. Мишка говорит:

- Это всегда так бывает. Когда пить хочется, так кажется, что целое море выпьешь, а когда станешь пить, так одну кружку выпьешь и больше уже не хочется, потому что люди от природы жадные...

Я говорю:

- Нечего тут на людей наговаривать! Тащи лучше кастрюлю с кашей сюда, мы прямо в нее воды натаскаем, чтоб не бегать двадцать раз с кружкой.

Мишка принес кастрюлю и поставил на край колодца. Я ее не заметил, зацепил локтем и чуть не столкнул в колодец.

- Ах ты, растяпа! - говорю. - Зачем мне кастрюлю под локоть сунул? Возьми ее в руки и держи крепче. И отойди от колодца подальше, а не то и каша полетит в колодец.

Мишка взял кастрюлю и отошел от колодца. Я натаскал воды.

Пришли мы домой. Каша у нас остыла, печь погасла. Растопили мы снова печь и опять принялись кашу варить. Наконец она у нас закипела, сделалась густая и стала пыхтеть: пых, пых!..

- О! - говорит Мишка. - Хорошая каша получилась, знатная! Я взял ложку, попробовал:

- Тьфу! Что это за каша! Горькая, несоленая и воняет гарью. Мишка тоже хотел попробовать, но тут же выплюнул.

- Нет, - говорит, - умирать буду, а такую кашу не стану есть!

- Такой каши наешься, и умереть можно! - говорю я.

- Что ж делать?

- Не знаю.

- Чудаки мы! - говорит Мишка. - У нас же пескари есть! Я говорю:

- Некогда теперь уже с пескарями возиться! Скоро светать начнет.

- Так мы их варить не будем, а зажарим. Это ведь быстро - раз, и готово.

- Ну давай, - говорю, - если быстро. А если будет, как каша, то лучше не надо.

- В один момент, вот увидишь.

Мишка почистил пескарей и положил на сковородку. Сковородка нагрелась, пескари и прилипли к ней. Мишка стал отдирать пескарей от сковородки ножом, все бока ободрал им.

- Умник! - говорю. - Кто же рыбу без масла жарит!

Мишка взял бутылку с подсолнечным маслом. Налил масла на сковородку и сунул в печь прямо на горячие угли, чтоб поскорее зажарились. Масло зашипело, затрещало и вдруг вспыхнуло на сковородке пламенем. Мишка вытащил сковородку из печки - масло на ней пылает. Я хотел водой залить, а воды у нас во всем доме ни капли нет. Так оно и горело, пока все масло не выгорело. В комнате дым и смрад, а от пескарей одни угольки остались.

- Ну, - говорит Мишка, - что теперь жарить будем?

- Нет, - говорю я, - больше я тебе ничего жарить не дам. Мало того, что ты продукты испортишь, так ты еще пожар устроишь. Из-за тебя весь дом сгорит. Довольно!

- Что же делать? Есть-то ведь хочется!

Попробовали мы сырую крупу жевать - противно. Попробовали сырой лук - горько. Масло попробовали без хлеба есть - тошно. Нашли банку из-под варенья. Ну, мы ее вылизали и легли спать. Уже совсем поздно было.

Наутро проснулись голодные. Мишка сразу полез за крупой, чтоб варить кашу. Я как увидел, так меня даже в дрожь бросило.

- Не смей! - говорю. - Сейчас я пойду к хозяйке, тете Наташе, попрошу, чтобы она нам кашу сварила.

Мы пошли к тете Наташе, рассказали ей все, обещали, что мы с Мишкой все сорняки у нее на огороде выполем, только пусть она поможет нам кашу сварить. Тетя Наташа сжалилась над нами: напоила нас молоком, дала пирогов с капустой, а потом усадила завтракать. Мы все ели и ели, так что тети Наташин Вовка на нас удивлялся, какие мы голодные были.

Наконец мы наелись, попросили у тети Наташи веревку и пошли доставать из колодца ведро и чайник. Много мы провозились и, если бы Мишка не придумал якорек из проволоки сделать, так бы ничего и не достали. А якорьком, как крючком, подцепили и ведро и чайник. Ничего не пропало - все вытащили. А потом мы с Мишкой и Вовкой сорняки на огороде пололи.

Мишка говорил:

- Сорняки - это чепуха! Совсем нетрудное дело. Гораздо легче, чем кашу варить!

[MajorMayskiy 0]

спасибо огромное :rj:

[Chanda 14]

flash-royal71, спасибо огромное!

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

17 октября – Ерофеев день. В этот день леший проваливается под землю

Елена ДУБОВСКАЯ

Сказка про Лешего

 

Жил-был в лесу Леший. По ночам его мучила бессонница. Только он задремлет, «У-у-у», — волк голодный на луну завоет. Леший на другой бок перевернется, сова заворчит: «Угу-у! Серый, ты тоскливо поешь». Опять разбудили Лешего. Он кое-как в темноте отыскал укромное местечко, полез в нору под деревом, а на дереве сидели летучие мыши, они запищали, крыльями замахали.

«Никакого покоя! — рассердился Леший. — Ладно уж, днем подремлю». Но не тут-то было. Лес с рассветом солнца просыпается. Дятел «тук-тук» по дереву: «Выходи, червяк, на завтрак!» Кукушка закуковала, Леший ее передразнил: «Ку-ку, да ку-ку! Сладко спать на боку!».

Пошел Леший в деревню, думал, там в каком-нибудь доме поселиться. На окраине стояла изба, жила в ней бабка Груня. Она пироги пекла. Только на порог Леший ступил,

а был он страшный, косматый, борода до пояса, бабка увидела его — кочергой огрела. Леший выскочил, побежал по деревне, а собаки за ним следом, да такой лай подняли! Леший едва от них ноги унес. Заскочил в один дом, спрятался за печку. На печи кот лежал, увидел Лешего, спину дугой выгнул, хвост — веником. Зашипел кот, а потом как завопит: «М-мяу!» — сейчас нападет! Тут Леший и превратился в невидимку.

Забрался на чердак и проспал весь день. Утром стал спускаться по лестнице, заскрипели ступеньки, хозяева насторожились — вроде кто-то идет. А Леший-невидимка спокойно прокрался в избу, сел в углу, слушает, что хозяева говорят: «Ты, Петя, уроки не выучил. Не пойдешь на улицу. Не будешь на роликах кататься!» — сердито сказала мама. Петя нехотя сел за стол, открыл учебник.

«Что за штука ролики? Ни разу в жизни я на них не катался, — пробормотал себе под нос Леший и незаметно утащил ролики. Надел их, а ноги сами как покатились! Леший не устоял, упал, расшибся. Рассердился, швырнул ролики. Петя

с мамой потом долго их искали.

Пошел Леший дальше по деревне. Смотрит, мужичок табуретку чинит. Гвоздики ловко вбивает. Две ножки уж изладил. Присел мужичок отдохнуть, песню запел. «Ишь ты, — усмехнулся Леший. — Весело ему». Взял да и спрятал молоток. Спохватился мужичок: «Где молоток? Куда подевался?»

Поозорничал немного Леший в деревне, вернулся в лес. Превратился в филина и стал по ночам страшно кричать, лесное зверье пугать.

Не любит Леший одиночество, вот потому, если человек в лес придет, он его вглубь заманивает, от себя не отпускает. Человек долго ходит, блуждает.

Но старенький он, забудет в невидимку превратиться, вот его люди иногда и видят.

[Chanda 14]

Акъял батыр

Башкирская сказка

 

На отрогах седого Урала был один башкирский аул. Жил в этом ауле бедняк Батырша со своей женой. Бедна была их жизнь – ни земли, ни скота, ни птицы у них не было. Хлеб тогда сеяли только очень богатые, и то очень мало. Трудно жилось беднякам, кормились тем, что украдкой ловили рыбу и собирали ягоды. Особенно тяжело было зимой. Алчные баи не разрешали рубить дрова, и бедные люди мерзли от холода. Они собирали хворост и грелись у очага.

Однажды, в лютую зимнюю стужу, у Батырши не оказалось дров. В самую полночь Батырша с женой пошли в лес и нарубили себе дров. Наутро баи прознали об этом и наказали Батыршу сотней ударов плетью, а потом связали его вместе с женой и отвезли далеко-далеко, в горные глуши Урала. На новом месте жизнь была еще тяжелее. Но вот пришла радость: у них родился сын, мальчик с длинными русыми волосами. Дали они своему сыну имя – Акъял, что значит, «белогривый». Рос мальчик не по дням, а по часам. Прошло несколько лет, и Акъял стал рослым молодцом, начал охотиться на птиц и зверей, помогать отцу. Зажила семья сытно. Отец с матерью не могли налюбоваться на своего сына.

Когда Акъялу исполнилось пятнадцать лет, родители его скончались. Сильно горевал юный батыр, но делать нечего, с почестями похоронил он своих родителей, и решил пойти посмотреть, как люди живут. Ведь в той глуши, где родился и вырос Акъял батыр, людей совсем не было, и кроме своих родителей, он никого из людей в жизни не видел. «Может быть, они дадут мне хороший совет и научат жить», – подумал Акъял-батыр. Взял Акъял-батыр лук и стрелы, привязал к поясу острый булатный нож и отправился в путь. Долго шел Акъял-батыр, много пересек он гор, лесов и рек и остановился на отдых у подножия высокой горы. Лежит Акъял-батыр и видит человека, который изо всех сил что-то делает, поднимая клубы пыли. Встал Акъял-батыр, подошел к человеку и спрашивает:

– Эй, человек, кто ты и что делаешь здесь?

А человек отвечает:

– Видишь, горы переставляю, а зовут меня Тау-батыр. Долгие годы живу я в этих горах и не видел ни одного человека. А кто ты сам будешь?

– Я – Акъял-батыр. Покинул места, где родился и вырос, хочу осмотреть, что делается на белом свете.

– Возьми и меня с собой,– сказал Тау-батыр.

– Что ж, идем! Вдвоем веселее идти,– отвечает Акъял-батыр. Долго-долго шли они по горам и никого не встретили, кроме зверей. Шли они по дремучему лесу и вдруг слышат шум и треск. Недолго пришлось им идти: видят человека, который выкапывает деревья с одного места и пересаживает на другое. Подошли батыры к человеку и спрашивают его:

– Егет, что ты делаешь? А тот и говорит в ответ:

– Я Урман-батыр. Видите, деревья пересаживаю. Уж очень тут лес густой. А вы сами кто такие?

– Я пошел посмотреть на белый свет и встретил Тау-батыра,– ответил Акъял-батыр.

– Возьмите и меня с собой,– говорит им Урман-батыр.

И вот три батыра вместе отправились в путь. День идут, два идут. Дни сменялись ночами, за ночами наступали дни. Однажды, когда три батыра прошли уже много гор, лесов и рек, увидели они избушку. Но ни в избушке, ни около нее никого не было. Поблизости паслись большие табуны диких коней. Недалеко была деревня, в которой тоже не было ни одного человека. Тогда Акъял-батыр и говорит:

– Долго раздумывать нечего. Ты, Урман-батыр, поймай одну кобылицу, заколи ее и свари мясо, а мы с Тау-батыром пойдем и посмотрим, что есть в окрестностях.

Когда друзья ушли, Урман-батыр наточил нож и отправился к табуну: там он выбрал жирную кобылицу, зарезал ее и стал варить мясо в огромном котле.

Вдруг слышит – кто-то стучится в дверь.

– Кто там?– спрашивает Урман-батыр.

– Я, гость,– слышится голос из-за двери.

– Если гость, то входи,– сказал Урман-батыр и открыл дверь. Перед ним стоял старик-карлик, сам ростом с вершок, а борода в тысячу вершков.

– Внеси меня в избу,– говорит старик. Урман-батыр внес старика на руках в избушку.

– Посади меня на почетное место,– говорит старик.

Урман-батыр усадил его на почетное место.

– У тебя варится полный котел мяса, дай-ка мне поесть,– говорит старик.

Урман-батыр достал из котла большой кусок мяса и дал старику. Старик-карлик сразу съел мясо и говорит:

– Дай еще!

– У меня есть товарищи, они ушли в лес. Это мясо варится к их приходу.

– Не хочу я ничего слушать, давай мне скорее мясо!– сердито крикнул карлик. Видит старик, что Урман-батыр не слушает его, соскочил с места, вцепился батыру в палец, защемил его меж бревен избы, а сам поскорее съел мясо и скрылся. Урман-батыр выдернул палец из щели, содрал себе кожу и задумался:

– Что теперь делать? Что я отвечу товарищам? Нет, одним ответом их не накормишь, а они вернутся голодные...

Недолго думая, поймал он вторую кобылицу, заколол и опять принялся варить мясо. Вскоре возвратились его товарищи.

– Мясо сварилось?– спросил Акъял-батыр.

– Сварилось,– ответил Урман-батыр. Уселись батыры и стали есть. Тут увидел Акъял-батыр перевязанный палец Урман-батыра и спрашивает:

– Что с твоим пальцем?

Досадно было Урман-батыру сознаться; подумал он и говорит:

– Задел ножом, когда резал мясо.

Досыта наелись они жирного мяса и легли спать.

Наутро говорит Акъял-батыр Тау-батыру:

– Мы с Урман-батыром пойдем в лес, а ты сегодня оставайся дома и приготовь нам чего-нибудь поесть.

Ушли товарищи в лес. Тау-батыр поймал из табуна лошадь, заколол ее и начал варить мясо. Вдруг слышит он – кто-то сильно стучится в дверь.

– Кто там? – спрашивает Тау-батыр.

– Я, гость. Открой! – слышится голос из-за двери.

– Если гость, то входи, – сказал Тау-батыр, открыл дверь и видит старика: сам ростом с вершок, а борода в тысячу вершков.

– Заходи, бабай, будешь гостем, – говорит Тау-батыр.

– Сам не могу войти, внеси меня на руках, – отвечает старик. Тау-батыр внес его на руках и усадил на почетное место.

– Дай мне есть, – говорит старик.

Тау-батыр дал старику большой кусок мяса, старик тут же съел его и требует еще.

– Не могу я дать тебе еще: у меня есть товарищи, скоро они, голодные, вернутся домой, – ответил Тау-батыр.

Соскочил старик с места, бросился на Тау-батыра, приподнял его и повесил за ухо на крючок, а сам с жадностью съел мясо и скрылся.

У Тау-батыра разорвалось ухо, он упал с крючка и долго лежал на полу. Потом он вспомнил о товарищах, встал, поймал другую лошадь, заколол ее и начал варить мясо во второй раз.

Вернулись Акъял-батыр и Урман-батыр из леса, и все сели за еду.

Когда поели, Акъял-батыр рассказал о тех местах, где они были, о том, что видели, а потом увидел завязанное ухо Тау-батыра и спрашивает:

– Что случилось с твоим ухом?

– Когда ловили лошадь, она лягнула и задела мне ухо копытом, – сказал Тау-батыр.

– Что с вами? Один палец себе ободрал, а другой ухо разорвал! Ладно, завтра я сам останусь дома и всё узнаю. Посмотрим, что случится со мной, – сказал Акъял-батыр.

Наутро товарищи ушли в лес, а Акъял-батыр остался дома. Он поймал лошадь, содрал с нее шкуру и начал варить мясо.

В это время послышался сильный стук в дверь.

– Кто там? – спросил Акъял-батыр.

– Я, гость, – послышался голос.

Открыл Акъял-батыр дверь и видит: стоит старик, сам ростом с вершок, а борода в тысячу вершков. Долго стояли они и смотрели один на другого.

– Внеси меня в избу, – сказал наконец старик.

- Сам шел сюда – сам заходи и садись, – ответил Акъял-батыр. Вошел старик сам в избу и уселся на почетное место.

– Дай мне мясо! – крикнул старик, как только сел.

- У нас гости не требуют угощения. Руки есть у тебя – доставай сам и ешь,– спокойно ответил Акъял-батыр.

– Ах, ты еще вздумал со мной спорить!– грозно крикнул старик и бросился было на Акъял-батыра, но тот быстро схватил его и привязал за бороду к двери. Старик стал рваться, метаться, наконец, оборвал бороду и убежал.

Акъял-батыр догадался, что это тот самый старик, который одному из товарищей содрал кожу на пальце, а другому разодрал ухо.

В это время вернулись Урман-батыр с Тау-батыром. Он показал им на бороду и спрашивает:

– Верно, что он вас поборол?

– Да, батыр, так это и было, – ответили товарищи.

– Раз так, то нам нужно разыскать этого старика и наказать, – сказал Акъял-батыр.

Батыры наелись, напились, взяли оружие, сунули в мешок бороду старика и отправились в путь.

Долго шли батыры, прошли много рек и лесов. Когда поднялись на высокую гору, то увидели, что впереди кто-то быстро убегает от них.

Акъял-батыр закричал:

– Друзья, вон старик-карлик! Он убегает – скорее за ним!

И все три батыра побежали за стариком. Но на самой вершине горы старик пропал, будто сквозь землю провалился.

Прибежали они к тому месту, где исчез старик, и увидели большую дыру.

– Ну вот что, – сказал Акъял-батыр, – вы стерегите вход в эту пропасть, а я спущусь вниз и разыщу этого старика.

Свили они из карликовой бороды длинную веревку, ухватился Акъял-батыр за один конец, другой в руках у батыров остался – и начал спускаться вниз.

Спустился батыр на самое дно, огляделся и увидел дорогу. Шел, шел по дороге – дошел до какого-то города. На самом краю города стоит старая, ветхая избушка. Вошел он в избу, а там сидят старик со старухой. Оба они худые и страшные. Стал батыр расспрашивать их о житье-бытье. Старик вздохнул глубоко и говорит:

– Сынок, сходи за водой! Не дают нам здесь ее. У нас даже нет воды, чтобы приготовить тебе пищу. Ты – гость, поэтому тебе разрешат взять ведро воды.

Акъял-батыр взял ведро и пошел за водой на другой конец, где холодный ручей впадал в большой пруд.

Только собрался батыр зачерпнуть воды, как услышал громкий голос:

– Ты зачем пришел сюда?! Кто ты?

– Я – гость, – ответил Акъял-батыр.

– А, раз гость, можешь взять ведро воды.

Зачерпнул Акъял-батыр полное ведро и пошел домой. А прохожие удивляются ему, как это он ухитрился в такую пору воды достать.

Принес батыр воды. Не успел поставить ведро, как старик со старухой кинулись к воде, да так и выпили всю без остатка.

И тут понял Акъял-батыр, что народ в этих местах день и ночь томится без воды. Взял он свой острый меч, ведро и вышел из избы.

– Куда ты, сынок? Он тебе не даст больше ни капли! – закричали старики.

Но Акъял-батыр сказал:

– Я достану воду! Я прогоню злого хозяина воды!

Пришел он к реке, опустил ведро в воду, а сам держит меч наготове. Только хотел было вытащить ведро, как на него набросился старик-карлик.

– Вот где ты! – сказал Акъял-батыр. – Тебя-то мне и нужно. И он своим острым мечом отсек карлику голову по самые плечи. Идет Акъял-батыр по дороге, несет воду и всем встречным говорит:

– Идите за водой без страха! Я одолел карлика – жадного хозяина воды.

Народ обрадовался, побежал за водой. Все натаскали воды, напились, наварили еды, затопили бани. И слава о храбром Акъял-батыре пошла по всему подземному царству.

А храбрый Акъял-батыр распрощался со стариками и отправился дальше.

Идет он по городу и видит – собралось много народу на городской площади. Ходят по улицам глашатаи и кричат:

–Кто выстрелит из лука и попадет в царский перстень, тому царь обещает все свое богатство, а кто промахнется – того накажут ударами плети!

–Дай попытаю счастья, – сказал Акъял-батыр и пошел на площадь.

Увидели его визири и другие знатные люди, стали смеяться и показывать на его старую одежду. Но он не слушал, что говорят о нем, взял свой лук, натянул тетиву и выстрелил. Стрела со свистом поддела перстень и вонзилась в стену царского дворца. Все зашумели, закричали, затопали ногами, а царь сказал.

– Не шумите, я сдержу свое слово.

И он привел Акъял-батыра в свой дворец.

Много ли, мало ли времени прошло, а услышал Акъял-батыр, что в соседнем царстве тоже готовится состязание, и пошел туда. Пришел Акъял-батыр в самый главный город, и слышит, как глашатаи объявляют:

– Кто сумеет выстрелить из лука так, что попадет в ушко иголки, тому царь отдаст все свои владения, а кто не попадет, тому отсекут руки по самые плечи! – Дай-ка, попытаю счастья, –сказал Акъял-батыр и пошел на царский двор.

Пришел он на царский двор, а визири и другие знатные люди смеются над ним. А Акъял-батыр был в своем старом платье: богатство-то он роздал беднякам. Но батыр не стал даже слушать, что говорят о нем баи, натянул тетиву, выстрелил и попал в игольное ушко. Весь народ закричал, зашумел, затопал ногами, а царь сказал.

– Не шумите, я сдержу свое слово.

И он отдал батыру свои владения.

Прошло сколько-то времени, и Акъял-батыр прослышал о новом состязании в соседнем царстве. Собрался он и пошел туда. Пришел в город, а там глашатаи ходят по улицам и кричат:

– Наш царь вызывает батыров на борьбу! Кто его одолеет – царство; кого он одолеет – тому голову с плеч!

Пошел Акъял-батыр в третий раз попытать счастья и попал на городскую площадь. Там визири и знатные люди стали над ним смеяться. Но он их не слушает, идет к царю и говорит:

– Вызываешь ты батыров на борьбу – хочу и я побороться с тобой!

– Смотри, егет, – говорит царь, – плохо тебе будет: у многих уже голова с плеч слетела!

– Я не страшусь, – ответил Акъял-батыр.

Вот они вышли в круг, сошлись и стали бороться. Обхватил царь молодого батыра обеими руками и хотел ударить его оземь. Но Акъял-батыр вывернулся, приподнял царя, подбросил его кверху высоко-высоко, а потом подхватил на лету и поставил на землю. Нечего делать царю, признал он себя побежденным. И Акъял-батыр опять получил огромное богатство.

Вспомнил Акъял-батыр о своих товарищах, которые остались ждать его у входа в пропасть. Недолго думая, взял он, сколько мог, золота и всякого добра и отправился в путь-дорогу.

Шел он, шел и пришел к тому месту, где спускался в пропасть. Глядит – веревка цела. Привязал он к веревке много золота и драгоценных камней и велел батырам тащить всё это наверх. Они потащили, а как увидели столько добра, глаза у них разгорелись, сердца почернели от зависти, руки затряслись.

– Зачем делить на троих то, что можно разделить на двоих! – сказал Урман-батыр.

– А и то правда, – сказал Тау-батыр.

Они обрезали веревку, на которой Акъял-батыр поднялся почти до самого верха, и он камнем полетел вниз. Сидит батыр на дне пропасти и думает: «Что же теперь я делать буду?» Посидел-посидел, погоревал и пошел куда глаза глядят.

Шел, шел и пришел в густой, темный лес. Идет он этим лесом и вдруг слышит над собою жалобные крики птицы и шум крыльев. Смотрит – вьется над деревом птица Самрегош, громко кричит, будто плачет.

– Что такое тут делается? – сказал батыр и полез на дерево. Долез до вершины, смотрит – а там аждаха к птенцам Самрегош подобрался и вот-вот их проглотит. Вытащил Акъял-батыр свой острый меч, размахнулся и разрубил аждаху на мелкие куски.

– Храбрый и добрый егет, – сказала птица Самрегош, – скажи, чем я могу отплатить тебе за то, что ты спас моих детей?

– Вынеси меня на землю, – сказал батыр.

– Это я могу, только мне на дорогу нужно много пищи. Ты налови мешок скворцов и мешок воробьев. Когда я поверну голову направо – дашь мне скворца, а как поверну налево – воробья.

Акъял-батыр наловил мешок скворцов и мешок воробьев, сел на спину Самрегош, и они полетели. Летят они, летят...Самрегош повернет голову направо – батыр сунет ей в клюв скворца, налево повернет голову – сунет ей воробья.

Чем выше они поднимались, тем труднее было лететь. А вслед за ними рушились скалы, и в подземное царство пробивался свет. Совсем немного уж осталось подниматься, но тут у Акъял-батыра закончились воробьи и скворцы. Но батыр не растерялся, и стал отрезать от своих ног куски мяса и кормить ими Самрегош.

Вот, наконец, они вылетели из пропасти, и птица опустилась на вершину горы. Тут Самрегош увидела раны на ногах Акъяла и поняла, каким мясом её кормил батыр. Самрегош погладила своим крылом раны, и раны на ногах батыра сразу исчезли.

Акъял-батыр поблагодарил Самрегош, и они расстались: батыр пошел своей дорогой, а птица полетела своей.

Идет батыр по дороге и видит: сидят его товарищи под деревом и делят добычу.

– Эй, изменники! – крикнул Акъял-батыр. – Много ли добра набрали?

Тау-батыр и Урман-батыр вначале испугались, а потом поцеловали конец меча у Акъял-батыра и сказали так:

– Казни нас!

Но Акъял-батыр сказал:

– Я вас казнить не собираюсь. Вы уже сами себя казнили. Люди узнают теперь, какие вы жадные и завистливые. А богатство, которое вы отняли у меня, я раздам бедным.

Отдали они Акъял-батыру всё добро и сказали:

– Мы не останемся в долгу перед людьми: Тау-батыр будет добывать и отдавать людям все богатства гор. Урман-батыр не пожалеет своих сил и будет растить леса, разводить сады.

Тогда Акъял-батыр отпустил их, а сам отправился в родные края делать добро людям.

[Chanda 14]

Легенда о Турайдской Розе

Взято здесь: http://4stor.ru/legendi/15317-legendy-turaydskogo-kraya.html

 

Одна из красивейших легенд (а может и не легенд?) Латвии — легенда о Турайдской Розе. Турайда — необычайно живописное место в долине реки Гауи. На языке древних ливов Турайда (Toraaida) означало "Божественный сад" и это название действительно, как нельзя лучше, соответствует данной местности. Автору этих строк впервые довелось услышать легенду о Турайдской Розе из уст местных жителей 40 лет назад. По возвращении из Турайды легенда была перенесена на бумагу, и здесь мы приводим ее в том виде, как она была услышана и записана. Легенда гласит - в далекие времена жила в окрестностях Турайды прекрасная юная девушка. При рождении нарекли ее именем Майя, но за неземную красоту народ прозвал девушку Розой. Страстно полюбил Майю польский офицер, но сердце юной красавицы было отдано молодому садовнику. Долго добивался бравый польский шляхтич взаимности Майи, да все безуспешно. И тогда решил он действовать хитростью и коварством: обманув доверие юной красавицы, заманил Майю в одну из пещер Турайды — пещеру Гутманя. В назначенный час не ждавшая беды девушка пришла в пещеру. Коварный воин со своим ординарцем уже поджидали ее. Майя решительно отвергла все притязания грубого солдафона, но и претендент на сердце красавицы не собирался отступать. Он действовал все более грубо и напористо. И тогда перед бедной девушкой встал выбор: либо жить в бесчестии, либо умереть. Майя позору предпочла смерть. Но как добиться своей цели слабой, безоружной и беззащитной девушке, оказавшейся целиком во власти сильного, своенравного и своевольного вооруженного мужлана и его помощника? И из этой, казалось, абсолютно безвыходной ситуации Майя нашла фантастический выход. На шее девушки был повязан легкий шелковый платок. Майя сказала офицеру, что платок этот обладает волшебной силой. Он неизменно хранит и оберегает своего владельца от смертельной опасности, от всех бед и несчастий. Она дарит этот платок офицеру. Повязав его, воин на поле брани обретает бессмертие! В каждом бою платок будет надежно защищать его от удара вражеской сабли и копья, от неприятельской пули и снаряда. И, дабы доказать волшебную силу платка, Майя предложила воину ударить ее саблей в то место, что покрывал чудесный платок. Недалекий офицер поверил юной красавице, обнажил острый клинок и, размахнувшись, ударил саблей по тонкому платку, прикрывавшему хрупкую девичью шею. Обливаясь кровью, смертельно раненая девушка рухнула к ногам убийцы. В ужасе бежали офицер с ординарцем с места трагедии. А вскоре безжизненное тело Майи нашел в пещере ее возлюбленный — молодой садовник. Он возвращался с работы и за поясом у него был серп. Подавленный трагизмом увиденного, убитый горем садовник не заметил, как обронил серп у безжизненного, окровавленного тела девушки. Он еще как-то пытался помочь ей, но все усилия были напрасны. Вдохнуть жизнь в мертвое тело — выше человеческих возможностей. Руки и одежда садовника были в крови. В отчаянии он позвал людей. Сбежавшиеся люди, увидев ужасную рану на шее девушки, серп на месте трагедии и обильные следы крови на руках и одежде несчастного парня, сразу заподозрили его в убийстве. Садовника схватили и заточили в тюрьму. А в это же время, истинный убийца, совсем не желавший смерти девушки, осознал весь ужас случившегося. Гонимый угрызениями совести, он покончил с собой, повесившись в ближайшем лесу. Ординарец, обнаружив безжизненное тело своего хозяина, решил положить конец трагической цепочке кровавых событий. Он не хотел еще одной жертвы в лице ни в чем не повинного садовника. Ординарец явился к властям и рассказал все о трагедии, свидетелем и косвенным участником которой он оказался. Садовника освободили, он похоронил свою возлюбленную на местном кладбище, а в изголовье ее могилы посадил молодую липу. На протяжении более чем трех столетий эту драматическую и одновременно романтическую историю считали не более чем красивой легендой. Но, обнаруженные в XIX веке в архивах судебные протоколы позволяют с большой долей вероятности предположить, что в основе этой легенды лежат подлинные события. История сохранила и донесла до нас имена главных действующих лиц — дезертировавших из польской армии офицера Адама Якубовского, его сослуживца Петра Скудритиса и местного садовника Виктора Хейла. Более того, до наших дней сохранилась могила прекрасной Майи — Турайдской Розы, хотя кладбище, на котором она была похоронена, исчезло еще в XVIII веке, превратившись в живописный парк. Удивительно, но даже липа, посаженная безутешным Виктором Хейлом у дорогой его сердцу могилы, сохранилась и дожила до наших дней. К огромному сожалению, ставшее настоящим исполином могучее дерево в 1972 году серьезно пострадало от огня. Но дерево выжило и до сих пор каждую весну, пробуждаясь от долгого зимнего сна, тихо шелестит зеленой листвой, нашептывая прекрасной Майе о последних событиях Турайдского края и оберегая ее вечный покой. На могиле Майи установлена черная мраморная плита, на которой готической вязью выведено: "Турайдская Роза, 1601 - 1620". Здесь всегда лежат свежие живые цветы. Вместе с тем, до настоящего времени ученые так и не пришли к единому мнению, легли ли в основу возникновения легенды реальные события, или легенда имеет самостоятельное происхождение, а реальные события носят лишь внешнюю, хотя и весьма высокую степень схожести с событиями, изложенными в легенде.

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

31 октября - Хеллоуин

Федор Сологуб

Смертерадостный покойничек

 

Был такой смертерадостный покойничек, — ходит себе по злачному месту, зубы скалит, и очень весело радуется. Другие покойники его унимать-корить было стали, говорят:

— Ты бы лежал смирнехонько, ожидая Страшного Суда, — лежал бы, о грехах сокрушался

А он говорит:

— Чего мне лежать, — я ничего не боюсь.

Ему говорят:

— Сколь много ты нагрешил на земле, все это разберут, и пошлют тебя в тартарары, в адскую преисподнюю, в геенну огненную, на муки мученские, на веки вечные, — смола там будет кипучая кипеть, огонь воспылает неугасимый, а демоны-то, зело страховитые, будут мукам нашим радоваться.

А смертерадостный покойничек знай себе хохочет:

— Небось, — говорит, — меня этим не испугаешь, — я — рассейский.

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

1 ноября - Международный день вегетарианца

Автора не знаю. Взято отсюда: http://ecobiosait45.ucoz.ru/index/skazki_o_tomatakh/0-48

Овощи

 

Овощи

 

За домом был большой огород. Там росли морковка, картошка, капуста, помидоры и огурцы. Однажды утром пролетала над огородом Ворона. У неё было скверное настроение, так как она ещё не завтракала и поэтому сердито каркала на всё, что видела. Тут ей на глаза попались Помидор и Огурец, и Ворона каркнула:

- Кар-р-р! Какие бесполезные!

Ворона полетела дальше искать себе еду, ведь Огурец и Помидор ей не подходили. Ей бы червячка найти. Ворона улетела, а вот то, что она сказала, породило спор.

- Я совершенно не бесполезный! – воскликнул Помидор, - Я, наоборот, даже очень полезный – во мне содержится много полезных витаминов и веществ. Я это слышал когда был ещё рассадой, и хозяйка говорила об этом соседке.

- Ты что же считаешь, что я бесполезный?! – запротестовал Огурец, - Во мне содержатся не только витамины, но даже и йод. Это хозяин своим товарищам говорил – я слышал. К тому же во мне больше воды, чем в тебе и я лучше помогаю побеждать жажду, - добавил гордый Огурец.

- Подумаешь, воды в нём много, - воскликнул Помидор, - в тебе воды меньше, чем в стакане, наполненном из кувшина с водой или томатным соком. Мой сок очень полезен – его советовал принимать доктор, который приходил позавчера.

- Ха-ха! Доктор советовал пить томатный сок, - усмехнулся Огурец, - Да знаешь ли ты, что я являюсь сам по себе лечебным. Огурцы просто необходимы некоторым больным, которым даже и таблетки не помогают. Тот же самый доктор говорил про это и называл много различных болезней, от которых нужно лечиться огурцами.

- Я не спорю, что в тебе есть питательные вещества, - заметил Помидор, - Но ты посмотри, как я красив! У меня ведь не только зелёные плоды, как у тебя, но и розовые, белые, красные, жёлтые, оранжевые и даже фиолетовые – целая радуга. А ты всё время зелёный – как обыкновенная трава!

- Трава! – возмутился Огурец, - Да знаешь ли ты, что мои предки были привезены давным-давно из далёкого Китая и таинственной Индии. С самых древних времён люди уважали огурцы и сажали их на грядках и в теплицах. Из огурцов делают не только салаты, но их и солят, и маринуют, и добавляют в различные блюда для того, чтобы они стали более вкусными. Понятно! И Огурец гордо подбоченился стебельком.

- Подумаешь, Китай, Индия, - протянул Помидор, - Да знаешь ли ты, что мои предки пришли из Южной Америки. Они пересекли суровые океаны и моря. Сначала люди думали, что я просто красивое растение и сажали меня на клумбах, но потом они оценили всю прелесть моих сочных и полезных плодов. Мои братья расселились по всему миру, где нас выращивают и на полях и в парниках. Мы вбираем в свои плоды всю щедрость Солнца и помогаем стать здоровее всем, кто нас ест.

- Солнце, - ответил Огурец, - Известно ли тебе, радуга на грядке, что дары солнца накапливаешь не только ты, но и все растения, которые тебя окружают. А вот, то, что твои братья растут по всему миру – неправда. На севере, где солнечных дней не так много, как на юге твои братья не могут созревать и их либо не выращивают вовсе или светят лампами, чтобы им хватало света. А вот мы – огурцы, не нуждаемся в таких тепличных условиях! Мы растём и на жарком юге и на холодном севере. Разные сорта огурцов, но растём действительно везде, - Огурец немного подумал и добавил, - Разве что только не растём там, где горы, снег и лёд. Но там совсем ничто, кроме мха, расти не может.

Так Огурец и Помидор ещё долго спорили. Они рассказывали друг другу о себе столько всего, что даже у лука с чесноком головки заболели. И тут, наконец-то был положен конец этому спору, возникшему из-за глупого вороньего карканья.

Хозяйка стала готовить обед, а дочку послала в огород. Потом они вместе накрыли стол. В центре стола, на почётном месте, стояла тарелка с салатом из помидоров и огурцов. Все, кто ел салат, нахваливали его, хвалили и помидоры, и огурцы. Овощи в салате вместе петрушкой, укропом и луком прекрасно дополняли друг друга.

После этого уже никто не стал продолжать спор, так как стало ясно, что прекрасны и помидоры, и огурцы, и лук, и капуста – всё, что дарят людям щедрая земля и доброе солнце.

[Chanda 14]

Воскресение Рафтери

Ирландская сказка

 

Выполняю моё давнишнее обещание - вот вам первый пример искусства шанахи. История моя будет про знаменитого Рафтери, одного из достославных бродячих артистов Коннахта, по праву считавшегося самым удивительным шанахи во всем Кривине, в чем мне самому удалось убедиться.

Только, чур, перескажу я вам эту историю, как моей душе угодно.

Так вот...

Рафтери был не только скрипачом - он был человеком. Первейшим человеком и лучшим скрипачом, какой когда-либо ступал по земле в кожаных башмаках. Свет не знал сердца более щедрого, чем у него.

О! его скрипке слышались и завывание ветра, и дыхание моря, и шёпот банши под ивами, и жалоба бекаса на вересковой топи. В ней звучали одинокость болот и красота небес, свист черного дрозда и песня жаворонка, легкая поступь тысяч и тысяч фей, топот их маленьких ножек в ночной пляске до самой зари.

Его напев, подобно ветру средь камышей, то падал, то убегал, увлекая за собой слушателей, которые всегда окружали его. И самая черная душа светлела, гордость уступала кротости, а суровость таяла как снег в мае.

Со всех концов Ирландии стекались люди, чтобы послушать его. Каждая пядь земли между четырьмя морями ведала о его славе. Люди забывали голод и жажду, жару и холод, оказавшись во власти его музыки. Звуки его скрипки отдавались в каждом уголке человеческого сердца. И хотя он легко мог бы сделаться самым богатым в своем краю, лучшей его одеждой так и оставалась потрепанная куртка.

Деньги он презирал. Любовь! Только любовь - единственное, что он знал и чему поклонялся. Для него она была всем на свете.

Только любовь - услада его сердца - могла вывести его из могилы и привести на свадьбу Динни Макдермота и Мэри.

И только любовь, одна лишь любовь, была их богатством - отважного Динни и красотки Мэри в ту ночь, когда они поженились. В четыре пустые стены вернулись они из церкви: холодная вода да ночной мрак за окном - вот и всё.

Но что им было за дело до этого, раз поженились они по любви? Мэри отказала самому скряге Макгленахи из Хилхеда со всеми его коровами, пастбищами и рыбалками. А Динни смело отвернулся от Нэнси Мур из Мервах с её ста фунтами, семью телятами и двумя сундуками с приданым из чистого льна, которое он получил бы,- помани только пальцем. Но он взял в жёны Мэри.

И вот они оказались одни-одинёшеньки в своей жалкой лачужке в свадебную ночь, вместо того чтоб пировать, как это обычно полагается. Одни-одинёшеньки - да, да! Ведь все рассудительные люди просто возмутились, что оба упустили случай разбогатеть и поправить свои дела - случай, посланный самим небом,- эти телята и денежки Нэнси Мур; рыбалки, пастбища да еще двадцать коров того скряги в придачу.

А? Упустить такие прекрасные предложения, как будто это так, пустяки! И пожениться сломя голову, как дурачки какие-нибудь, не имея за душой ни полушки.

Но всем этим умникам было не понять - куда им! - что Динни и Мэри просто бежали от искушения поддаться всеобщему благоразумию и обвенчаться с золотом,- вот они и поженились по любви. Ну, и конечно, все почтенные люди отвернулись от них и оставили влюблённую парочку одну, в полном одиночестве, но зато полную любви друг к другу в эту первую ночь после их свадьбы.

Но вот поднялась щеколда, и к ним в дом вошёл сгорбленный старичок со скрипкой под уже почерневшей зелёной курткой. Он пожелал доброго вечера и присел на стул, который Динни придвинул для него поближе к огню.

- Ну и длинный путь я проделал, - сказал скрипач. - И голоден же я! Если б, добрые люди, вы дали мне чего-нибудь к ужину, я бы спасибо сказал вам.

- Ха! Ха! Ха! - рассмеялись оба дружно. - Ужинать? Так знайте, хотя мы только сегодня сыграли свадьбу, на ужин у нас ничего, кроме любви. Право же! Будь у нас хоть что-нибудь, чем можно было бы набить желудок, мы с радостью и от чистого сердца отдали бы большую долю вам или какому-нибудь другому гостю.

- Как! - воскликнул гость. - Вы поженились только по любви? И у вас нечего даже бросить в горшок?

- Конечно! - ответили оба. - Ха! Ха! Ха! И теперь мы за всё это расплачиваемся.

- И это не такая уж дорогая цена, - говорит Мэри.

- Совсем недорогая! - говорит Динни.

- Да благословит вас господь! - промолвил скрипач, который всё это время наблюдал за ними исподлобья. - Коли так, вы не останетесь внакладе. - И спрашивает: - Доводилось вам слышать историю про Рафтери?

- Рафтери? Ещё бы! Или ты смеешься над нами? Только глухие или мёртвые не слышали про великого Рафтери. Тут старый скрипач кладет скрипку и смычок к себе на колени и говорит:

- А ну, пошлите-ка весточку соседям, чтобы приходили да приносили свадебные подарки. И не какие-нибудь, а самые лучшие, мол, на свадьбе будет играть сам Рафтери.

- Рафтери? - воскликнули оба, когда речь вернулась к ним.

- Ну да, Рафтери - это я, - говорит скрипач, снова беря свою скрипку.

Так и подпрыгнуло сердце у обоих от радости, и все мирские заботы рассеялись, как туман с гор.

Новость, подобно лесному пожару, облетела всю округу: сам Рафтери, великий Рафтери, о котором наслышано даже дитя в колыбели, но кого редким счастливцам удалось видеть, будет играть на свадьбе у Динни Макдермота! Все словно голову потеряли, побросали работу и, позабыв про жадность, похватали лучшие подарки для новобрачных и поспешили к их дому.

Барни Броган принёс копчёную свиную грудинку, а Джимми Макдой баранью ногу. Эамон Ог пришёл, согнувшись в три погибели под тяжестью целого мешка картошки, а миссис Мак-Колин, как гора, - полные руки постельного белья. С полотном, которое принесла Молли Макардл могла соперничать лишь фланель Сорхт Руа. Но им не уступали и бочонок масла Пэдди, прозванного Привидением, да и овсяные лепешки Ройсин Хилфтери, которые могли пригодиться и впрок. Даже Баках Боог притащил свой подарочек: сахар и чай. К всеобщему изумлению, появился и знаменитый скряга Матта Мак-а-Нирн, еле волоча корзину с крякающими утками и гогочущими гусями.

О, большущий сарай потребовался бы, чтобы схоронить все богатство, какое привалило в эту ночь Динни и Мэри, - целые груды добра и всякой всячины, эти их свадебные подарки. И Рафтери простым кивком головы благодарил за них каждого мужчину и каждую женщину. Они думали про себя: будь они хоть трижды богаты, все равно оставаться им в неоплатном долгу перед Рафтери. Они боялись даже громко чавкать на этом свадебном пиру,- а пир получился и впрямь на славу, лучший пир во всей округе, так уж все тогда и решили, - чтоб не пропустить хоть словечко или шутку, которые Рафтери то и дело отпускал со своего почетного места за столом. Его шуточки кололи и жалили, и уязвляли, и все же они заставляли смеяться даже тех, кому он прямо-таки наступал на любимую мозоль.

Ну и гордилась наша парочка, Динни и Мэри, своим свадебным ужином, самым лучшим, самым богатым, самым весёлым-развесёлым, какие только видели зелёные горы Ирландии! Да им и было чем гордиться. Больше того, каждый ребёнок тех гостей, которые побывали у них в ту ночь, рассказывал детям своих детей, кто украшал почётное место за столом на свадьбе у Динни Макдермота в ту ночь.

А когда пиршество закончилось и всё прибрали, Рафтери поставил свой стул прямо на стол, в углу, сел, вскинул на плечо скрипку и провёл по ней смычком. Все, кто были там, затаили дыхание: им послышалось в скрипке завывание ветра, и дыхание моря, шёпот банши под ивами, и жалоба бекаса на вересковой топи. Красота небес и одинокость болот звучали в ней, и свист чёрного дрозда, и песня жаворонка, и лёгкая поступь тысяч и тысяч фей, топот их маленьких ножек в ночной пляске до самой зари.

Подобно ветру средь камышей, его напев то падал, то убегал, увлекая за собой затаивших дыхание слушателей. И самая чёрная душа светлела, гордость уступала кротости, а суровость таяла как снег в мае. И не было никого среди них, кто, хоть раз услышав его музыку и подпав под её сладостные чары, не пожелал бы навсегда остаться в их власти.

Но вот настала минута платить скрипачу за услуги, и тут Рафтери взял свою шапку и прошёлся с нею по кругу, - ни один скрипач не делал этого прежде.

И что же, кто, покорённый его игрой, поклялся себе дать шестипенсовик, подавал шиллинг, а кто решился дать шиллинг, расщедрился на целую крону. И когда Рафтери обошёл всех в доме, шапка оказалась полным-полнёхонька, даже с верхом.

А после все до одного, - конечно, то ещё действовали волшебные чары музыки, - трясли Динни руку, целовали Мэри в губки, просили господа бога благословить их брак и убирались восвояси. А за ними и Рафтери сунул свою скрипку под старую, уже почерневшую зелёную куртку, пожал руку оторопевшему Динни, расцеловал Мэри и, поручив богу беречь их счастье, двинулся в путь. Оба лишь рты разинули, вытаращили глаза и не могли вымолвить ни словечка.

И только шапка старика, доверху набитая серебром, которая так и осталась на столе, вернула Мэри дар речи.

- Он забыл свою шапку с деньгами! - закричала она.

- Погоди, я сейчас его окликну! - сказал Динни, бросаясь к дверям.

Но не успел он там очутиться, как дверь раскрылась, и в дом вошёл Пэт-коробейник со словами:

- Бог в помощь!

- Бросай свой мешок, Пэт, - кричит ему Динни, - скорей верни этого старика со скрипкой, которого ты только что встретил!

- Какого чёрта ещё? - спрашивает Пэт.

- Да Рафтери! Рафтери! Ты сейчас встретил самого великого Рафтери! Он играл на нашей свадьбе и забыл свою шапку с деньгами. Беги за ним!

- Рафтери, - повторяет Пэт. - Ты что, спятил? Да его, Рафтери, могилу я помогал закапывать ещё три недели назад, в графстве Голуэйском. Бедный скиталец!

- Да, Рафтери...- повторяет он про себя, печально качая головой, пока Динни и Мэри как громом поражённые застыли посреди комнаты. - Рафтери, нищий богач, который мог бы умереть богачом, а ушёл на тот свет с тремя полупенсовиками в кармане, без целой рубахи на плечах. Рафтери! Тьфу, пропасть!

Что и говорить, Рафтери был не только скрипачом,- он был человеком, лучшим из лучших! Человеком и скрипачом. Никто, равный ему, не ступал ещё по земле в кожаных башмаках, не было ещё на свете сердца более щедрого, чем у него.

О! в его скрипке слышались завывание ветра, и дыхание моря, и шёпот банши под ивами, и жалоба бекаса на вересковой топи. В ней звучали одинокость болот, и красота небес, и песня жаворонка, и лёгкая поступь тысяч и тысяч фей, топот их маленьких ножек в ночной пляске до самой зари.

Подобно ветру средь камышей, его напев то падал, то убегал, увлекая за собой слушателей. И самая чёрная душа светлела, гордость сникала, а самое жесткое сердце становилось мягким, как воск.

Со всех концов Ирландии стекались люди, чтобы услышать его скрипку, - слава его облетела каждую пядь земли между четырьмя морями. Люди забывали голод и жажду, жару и холод, пока звучала его чарующая музыка. В каждом уголке человеческого сердца отдавались звуки его скрипки. И хотя он легко мог бы сделаться самым богатым в своём краю, лучшей его одеждой так и оставалась потрёпанная куртка.

Деньги он презирал. Только любовь. Любовь - единственное, что он знал и чему поклонялся. Для него она была всем на свете. Музыка, Красота и Любовь - вот его богатство, которое он оставил, уходя в могилу. Да, с тремя полупенсовиками в кармане, в драной рубашке на плечах, он умер богачом, наш Рафтери...

 

В старину говорили:

Восхвалять бога достойно, но мудрый не станет клясть и дьявола.

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

По народному календарю 12 ноября Зиновий и Зиновия. Зиновий-синичник. Зиновей. Зинькин праздник. Праздник синиц. Синичкин день

СИНИЦЫ

(Из книги И. С. Соколова-Микитова "Найдёнов луг". 1977.)

 

Под самым окном нашего домика зимой я устроил для птиц кормушку. На прикрепленную к сучкам рябины дощечку мы сыпали хлебные крошки, кашу, мелкие кусочки сала и мяса. Всякий день сюда стали слетаться черноголовые бойкие синицы, другие лесные птички. Пухлые на морозе синички бойко клевали рассыпанный корм.

Вы все знаете и видели обыкновенных наших синичек. Летом они живут в лесах и парках, кормятся насекомыми. Зимою обычно прибиваются к человечьему жилью, добывают корм на выгребных ямах и часто залетают в открытые форточки жилых домов. В большие морозы синицы бьются в оконные стекла, влетают в сени.

Синицы — птички всеядные. Они ловко ловят насекомых, очень любят жирное мясо, клюют крошки хлеба и кашу. Поймать синицу нетрудно. Я поставил у выгребной ямы обыкновенную проволочную мышеловку, подвесив в ней небольшой кусочек сала. Очень скоро в мышеловке оказались две синицы. Этих синиц я принес в наш домик и пустил летать в комнате.

Синицы скоро привыкли к человечьему жилью, сами находили себе корм — рассыпанные на столе крошки хлеба и кусочки мяса — и забавно ловили толстых зимних мух, которые вылетали из щелей бревенчатых стен нашего домика.

Кошки Машки тогда еще у нас не было, и синицам не угрожала никакая опасность. Лежавший у печки пес Фомка поглядывал на синиц и заметно волновался, когда птички подлетали к его чашке с едою.

Почти всю зиму синицы жили в комнатах нашего домика. Они перелетали с места на место, часто садились на обеденный и на мой письменный стол, но в руки никогда не давались. К тогда еще маленькому внучонку моему, Саше, относились они, впрочем, с полной доверчивостью. Случалось, они смело присаживались на его голову, покрытую светлыми, легкими, как пух, волосами. По-видимому, голову внука они принимали за обыкновенную лесную кочку. Прыгая по обеденному столу, они ловко воровали вкусные пенки из блюдца с топленым молоком, которое стояло перед внуком, сидевшим на высоком детском стуле.

Уже в самом конце зимы кто-то неосторожно открыл входную дверь, и обе синички вылетели на волю. Признаться, мы все тосковали по милым, веселым синичкам, своею вознею развлекавшим нас в зимние вечера, и долго их вспоминали.

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

14 ноября - День святых Косьмы и Дамиана. "Курячьи именины"

Виталий Ударцев

Сказка про петуха и молодильные яблоки

 

В стародавние времена жили-были старик со старухой. Бедно жили, из всего хозяйства один петух остался. Ещё было у них три сына. Сыновья выросли, разбрелись кто куда. Старший, со своей дружиною чужие земли открывать отправился. Средний с Соловьём-разбойником силой померятся, а младший, где-то в тех краях, промышлял на дорогах. В общем, им, не досуг было родителей навестить. Наступили для стариков тяжёлые времена. По подвалу лучиной посветили, глядь, а ничего съестного не осталось. Тогда говорит дед бабке: - а давай, петуха заколбасим. Бабка, возражать не стала. Только бедному петуху от такой новости, в голове шумно, комок к горлу подступил Вот - думает: - и кердык, подкрался. То-то же, неспроста, в последнее время ему не везло. На днях чуть лиса, в лес, не уволокла. Так хвост в её зубах и остался. Теперь все соседские куры над ним посмеивались, от чего комплексовал, и завсегда даже от гуся трёпку получал. - От страха перед занесённым топором у петуха, вдруг голос прорезался и молвил он по человечьи – не губи старик, отпусти с миром на белом свете воздухом подышать, солнцем полюбоваться, я для тебя и кормильцем и поильцем стану, не губи. Удивился дед, сам себя за бороду дёрнул, нет, не послышалось. Но в животе у деда с голодухи, забурчало. Занёс он топор во второй раз. Ещё больше взмолился петух; - так уж и быть старик, если пощадишь, верну я тебе молодость. - А сам осёкся, подумав - а как я верну молодость, если заветных слов заклинанья отродясь не знаю. - Да делать нечего жить ведь хочется. И, начал петух дальше деда разводить. Дед сериалов сказочных начитался, в метафизику уверовал. Петуха из рук выпустил. Петух, значит, ритуал затеял, какую- то околесицу, на недоступном нам языке зашептал, словно волшебное слово молвил. Деду показалось что полегчало, от чего уверовал без всякой задней мысли, что на самом деле, помолодел, и пока мыслью о собственной молодости наслаждался, петух побежал бабку подготавливать. Чтоб как-то совместно обман скрыть. Предложил бабке, всё тем же человеческим голосом, молодильных яблок достать, если та, деда поможет разыграть. В те времена, зеркал не было, по случаю в воду смотрели. С тех пор и появилось выражение - «как в воду глядел». Подумала бабка немного и согласилась в петушиной интриге подыграть. Замутила она воду в колодце, а тут дед и подошёл. Первым делом ушат воды зачерпнул, увидел сквозь муть что-то неясное. Подумал и вправду помолодел. Теперь на бабку совсем не смотрит, на кой мне, мол, старуха теперь нужна. Хотела старуха ему правду рассказать, а раз, так, то и пусть ему неповадно будет. Дед старым серпом бороду брил, почитай кусками выщипал, сам себя не узнаёт ещё моложе себя чувствует. Буду - говорит - себе царевну в жёны брать. - Скатертью дорога - огрызнулась старуха. - А петух из-за её спины крылом махнул.- Прощай старый - и тут же пожалел, что высунулся и о себе лишний раз напомнил. Видимо для него чёрная полоса ещё не закончилась.- А ты Петя со мной пойдёшь, в других сказках у некоторых коты в сапогах есть, так пусть у меня хоть петух будет. - Откопал дед ржавой лопатой заначку, которую от бабки на чёрный день берёг, посадил петуха в мешок, чтобы не сбежал, по дороге, и в тридесятое царство прямёхонько, через леса по дороге побрёл. Долго ли коротко шёл, вдруг, откуда ни возьмись разбойники налетели. Среди них, он, своего младшенького узнал. Бежит дед навстречу, чтобы на радостях обнять, а сын думает; - бороться хочет. Сын–то отца, без бороды не узнал и давай, дубасить. Последнее, что дед успел подумать; - это он меня, помолодевшего, не признал - и после в дедовом, сознание темно стало. А петух, пока шум да гам, из мешка выполз и из-за сосны выглядывает на то, как деда по голове бьют и от одежды освобождают. Остался дед в одних портках, в бессознательном состоянии лежать. На ту беду мимо того места лиса с медведем по лесу прогуливалась, ведя задушевную беседу, о том, о сём. Медведь первый деда учуял и продолжая светскую беседу говорит лисе. - Это кто там валяется? - Никак человек - прячась за спину медведя, ответила более зоркая лиса. Медведь, близоруко щурясь, подошел поближе потрогал лапой лежащего без движения деда. - Однако, сдох. Тем временем лиса заинтересовалась мешком, от которого петухом пахло. Петух спохватился, и деру. Бежит, а лиса не отстаёт. Бегали, бегали, наконец, рыжая отстала. Так петух на поляну попал, где молодильные яблочки росли. Конечно, ему не яблочек было, но дорогу он на всякий случай запомнил. Вскоре лиса след потеряла, а петух, домой вернутся. Дед, после того как медведь ушёл, очнулся, потрогал больную голову. В чём есть, пошёл сватать царскую дочь, да вот беда, заблудился. А вскоре всю удаль молодецкую растерял, совсем выдохся. Принцессу уже не надо, к бабке рад воротится. Вышел он на развилку трёх дорог и лёг помирать, в твёрдой надежде, что кто-нибудь, обязательно подберёт, а не подберёт, то хоть дорогу домой укажет. День лежит, два лежит. Борода до прежних размеров отросла, а никто, мимо, не идёт, ни едет. Тем временем бабка, стала за деда, тревожится. Думала, подурачится и вернётся. Всё простила, а где искать не знает. Пошла, тогда, в тёмный лес, к бабе яге, что бы та ей на своем блюдечке, с голубой каёмочкой, деда предоставила! Яга заворчала - опять русским духом - и так далее. Но в помощи не отказала и платы не взяла. Достала, значит, блюдечко, кинула яблочко. Да приговаривает - катись – мол, и всё такое. Как назло одни помехи идут и никакого изображения, уж сердится начала. У Бабы Яги в избушки ещё старый филин жил и ворона, у которой тоже годов не меряно мимо клюва пролетело. Глядя на то, как у хозяйки не клеится, те с умным видом меж собой стали по этому поводу переговариваться.

- Смотри как глючит, наверно оперативки маловато. – Нет, видеокарта отстой - со знанием дела ответила ворона. Или вирус завёлся. – отозвался филин. В это самое время у плодожорки, что в яблоке была, голова от частого вращения закружилась, и она выползла посмотреть, что там на самом деле происходит. Вот и услышала этот разговор двух пернатых. На что и ответила – я вам не вирус. – А что червяк троянский что ли? Передразнила ворона. – сама ты гриппозная - огрызнулась плодожорка. Ворона в испуге по сторонам озирается – не дай боже птичий вирус подхватить.

Бабе Яге, без пользы, кидать яблочко на блюдечко надоело, и она выкинула оба предмета на лесную поляну. Последнее что плодожорка, увидела, это радостного кабанчика, который там жёлуди собирал. А ворона словно и не было плодожорки, как ни в чём не бывало, филину вопрос задаёт – как ты думаешь, она сейчас джипиес, применит? Не – ответил филин - она, сейчас свой навигатор забодяжит! Вонь, будет, держись! А Баба Яга, старухе и говорит; не получилось, видно вещь от времени испортилась, ты не расстраивайся, сейчас всё сама увидишь собственными глазами. И нос прищепкой зажала, а зачем сказать забыла, и начала зелье варить. В общем, в кипящий котёл кинула она, значит, мышиных хвостов, сушеного паука, дюжину бородавок для пущей важности, и много ещё чего. Не скажу чего, потому как это её коммерческая тайна. И полез из кипящего котла туман во все щели. Когда туман рассеялся, увидала бабка, в ясной глади этого отвара, деда своего ненаглядного, лежащего без движения на пересечении всех дорог. И видит она, как сыновья по тем дорогам сами домой возвращаются. Старший сын в дальних странах султана победил и заставил дань платить. И не только с победой возвращался, но ещё кое с кем. Когда султан дань собирал, жалко ему стало золото отдавать. И решил он отдать самое дорогое в придачу, одну из своих дочерей. Благо этого добра в гареме много наделалось. Не знал теперь куда девать, а тут случай такой подвернулся. Скинул он с воза два мешка с золотом и вместо него на тюки с тряпьём дочку посадил и с обозом в качестве дани старшему, отправил. Понравилась старшему сыну султанская дочка с первого взгляда. И предложил он ей руку и сердце. Так и сказал – будь моей единственной и неповторимой. Та, хоть языков не знала, но согласилась.

Средний сын тоже не оплошал, Соловья-разбойника изловил. В кандалы его и в Сибирь сослал. Тот с тёплых краев морозов не выдержал, захворал и помер прямо на этапе. Овдовела его жена соловьиха, но убиваться, о нём не стала. К тому же очень красивая была! В общем, женился средний сын на вдове, мешкать не стал.

Один только младший ещё долго беспутствовал, в окрестных лесах промышлял, пока в тот лес царскую дочь гулять не угораздило. Как только младший с дружками на поляне лесной показались, свиту, что принцессу стерегла, как ветром сдуло со страху. Так она в заложницы и попала. Предложил царь полцарства, если его дочь целую и невредимую вернут. Не знаю, как они там договаривались, но младший и полцарства забрал и царевну себе оставил, и ещё вторую половину царства в качестве приданного отсудил. Тоже значит, с невестой возвращался. Шли они домой каждый своей дорогой, и вот на пересечении всех дорог встретились. Там своего тятю, и увидели, немощного. На радостях, у того, силы вернулись.

Пока их путь не близкий к дому не закончился, расскажу-ка я вам, что с петухом сталось. Добрался Петух до дому без приключений. С этого дня закончилась для него чёрная полоса. Перво-наперво, задал жару соседскому петуху, прогнал его в лес, а там лиса… Соседские куры в его курятник жить перебрались.

Бабка деда простила. Сыграли потом, три свадьбы и жили все долго и счастливо.

А петух не поверите, и сейчас живёт. Как осень настанет, сбегает в лес, где яблоки молодильные растут, наклюётся, помолодеет. Только вот ума нет. И ещё склероз, человеческую речь забыл. Кто ж знал, что яблоки те на мозги не действуют, только внешность молодят. В общем, живёт петух припеваючи. Только одна беда его по ночам мучает. Снится ему каждую ночь один и тот же сон, как рубит старик ему голову. От этого кошмара он просыпается не свет ни зоря, кричит с перепугу. - Ку-ка-ре-ку. Если вы когда- никогда, спозаранку ли, услышите петушиный крик, знайте, это ему опять кошмары приснились. Тут и сказке конец.

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

19 ноября - Всемирный день туалета

Деньги не пахнут

 

Это крылатое изречение принадлежит римскому императору Веспасиану. В поисках дополнительных доходов казны он ввел налог на общественные туалеты, которые на беспристрастном латинском языке именовались не иначе как "мочевые". Тит упрекал отца, что и нужники он обложил налогом; тот взял монету из первой прибыли, поднёс к его носу и спросил, воняет ли она. «Нет», — ответил Тит. «А ведь это деньги с мочи», — сказал Веспасиан.

Ответ сына был отрицательный. Изнеженные римляне не могли отказать себе в удовольствии пользоваться шикарными мраморными туалетами, ведь туда, как и в знаменитые бани, ходили не только по прямой надобности, но и ради встреч и бесед. Расчет императора оказался верным - деньги хлынули в казну.

Римские туалеты (по-латыни они назывались «latrina» или «forica») были достаточно вместительны – в самых больших могло одновременно «заседать» порядка 50 человек. Пол туалетов был выложен мозаикой, обычно изображавшей дельфинов, а в центре бил фонтан. В фориках часто играли музыканты, а собравшиеся вели беседы и делились новостями. Часто там можно было услышать и политические остроты и стихи.

В общественный туалет древние римляне ходили не только по нужде – он являлся центром философских бесед, здесь заключались сделки и назначались встречи. За самыми именитыми гражданами Рима и постоянными посетителями туалетов были закреплены свои стульчаки, которые грели специальные рабы.

Сиденья в римском общественном туалете располагались по периметру помещения, а отходы поступали в специально подведенные каналы, по которым постоянно текла вода. Кстати, римская канализационная система могла похвастаться грамотным инженерным решением и считалась одной из самых совершенных. Правда, утилизация нечистот велась весьма примитивным способом: вода уносила их в ближайшую реку.

Посещение римских туалетов было делом отнюдь не дешевым и доступным только самым обеспеченным слоям общества. Публика попроще пользовалась установленными на улицах Рима сосудами, которые чистили специальные люди, получавшие за свою работу большие деньги.

К слову сказать туалетов в одном только Риме при, например, императоре Диоклетиане (IV век н.э.) было не меньше 144 – это больше, чем в большинстве современных городов