Chanda 14 Опубликовано: 20 марта 2014 СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ И наконец, 21 марта - Всемирный день поэзии Юрий Гулин СКАЗКА О ТЩЕСЛАВНОМ ПОЭТЕ (из цикла «Сказки на ночь») — Ну, что у нас сегодня? — Сегодня у нас «Сказка о тщеславном поэте». Можно начинать? — Даже нужно! — « В далекие времена на славной земле Эллады жил поэт. Он слагал прекрасные стихи, и сограждане гордились им и превозносили его. Мужчины искали его дружбы, а женщины дарили ему свою любовь. Но поэт не любил ни одну из них. Его одолевала страстная любовь к Богине, чей храм возвышался неподалеку от его дома. Чтобы как-то утолить эту страсть, он, слагал в честь своей божественной возлюбленной прекрасные оды и гимны, но, в конце концов, это перестало помогать. И тогда поэт решился на отчаянный поступок. В одну из темных осенних ночей он прокрался в храм. Внутри помещения царил полумрак, лишь жертвенный огонь освещал мраморную статую прекрасной и величественной женщины. С замиранием сердца поэт склонил перед ней колени, и прочел самый прекрасный из своих гимнов, посвященных Богине. Едва он закончил, как храм озарился неземным светом. Поэт поднял глаза и увидел на пьедестале такую же величественную и прекрасную, но не мраморную, а живую женщину. Она улыбнулась поэту, и ее божественный голос прозвучал под стенами храма. — Мне понравился твой гимн, смертный! Я принимаю это подношение, но что ты хочешь взамен? Поэт собрал все свое мужество и произнес дрожащим от волнения голосом: — О, божественная! Ты достойна высшего поклонения! Но я, величайший из поэтов, тоже достоин особой награды. Я умираю от любви к тебе. Спустись же с пьедестала и стань моей! Свет в храме начал меркнуть. Богиня нахмурилась и с сожалением посмотрела на несчастного поэта. — Ни один смертный не смеет просить меня об этом, не рискуя расстаться с жизнью! Но тебя я пощажу! Ты можешь и впредь слагать гимны в мою честь, но, в наказание за дерзость, ты не только не получишь мою любовь но больше никогда не удостоишься даже моего взгляда! С отчаянным криком несчастный поэт замертво рухнул к ногам опять ставшей мраморной статуи». — Выходит, бедняга умер от несчастной любви? — Нет, «пришедшие наутро в храм паломники нашли поэта у ног мраморной статуи без сознания, но с признаками жизни и отнесли его домой. Несколько дней он был между жизнью и смертью, но постепенно поправился, прожил долгую жизнь и написал еще много прекрасных стихов, в том числе и посвященных Богине». — Но почему он посвящал ей стихи? Ведь она так жестоко обошлась с его любовью? — На самом деле, она убила в нем только надежду а любовь оставила нетронутой. — Понятно…. Скажи, а почему ты назвал эту историю «Сказкой о тщеславном поэте»? — А как бы назвала ее ты? — Надо подумать…. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Chanda 14 Опубликовано: 22 марта 2014 СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 22 марта - Сороки (Жаворонки) Легенда про жаворонка Украинская легенда Это было очень давно. В одном украинском селе девушки и женщины решили показать свое мастерство. Договорились, что в воскресенье все придут на сельскую площадь, и каждая принесет самое лучшее, что она сделала своими руками: вышитый рушник, кружева, полотно, скатерть, одежду. В назначенный день все девушки и женщины пришли на площадь. Принесли множество изумительных вещей. У стариков и старух, которым общество поручило назвать самых искусных мастериц, глаза разбежались: так много было талантливых женщин и девушек. Жены и дочери богачей принесли вышитые золотом и серебром шелковые покрывала, тонкие кружевные занавески, на которых были вывязаны удивительные птицы. Но победительницей стала жена бедняка Марина. Она не принесла ни вышитого рушника, ни кружев, хотя все это прекрасно умела делать. Она привела пятилетнего сына Петруся, а Петрусь принес жаворонка, которого он сам вырезал из дерева. Приложил Петрусь жаворонка к губам - запела, защебетала птичка, как живая. Все стояли на площади, не шелохнувшись, всех очаровала песня, и вдруг в голубом неба запел настоящий, живой жаворонок, привлеченный пением с земли. "Тот, кто творит умного и доброго человека, - самый искусный мастер", - таково было решение стариков. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Chanda 14 Опубликовано: 23 марта 2014 СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 23 марта - Комоедица Три медведя Английская сказка Жили-были три медведя. Жили они все вместе в лесу, в своем собственном доме. Один из них был маленький-малюсенький крошка-медвежонок, другой – средний медведь, а третий – большой-здоровенный медведище. У каждого был свой горшок для овсяной каши: у маленького-малюсенького крошки-медвежонка маленький горшочек, у среднего медведя средний горшок, у большого-здоровенного медведища большущий горшочище. Каждый медведь сидел в своем кресле: маленький-малюсенький крошка-медвежонок в маленьком креслице, средний медведь в среднем кресле, а большой-здоровенный медведище в большущем креслище. И спали они каждый на своей кровати: маленький-малюсенький крошка-медвежонок на маленькой кроватке, средний медведь на средней кровати, большой-здоровенный медведище на большущей кроватище. Как-то раз сварили себе медведи на завтрак овсяную кашу, выложили ее в горшки, а сами пошли погулять по лесу: каше-то ведь простыть надо было; не то стали бы они ее есть горячую, она бы им весь рот обожгла. А пока они гуляли по лесу, к дому подошла маленькая старушонка. Не очень-то она была хорошая, эта старушонка: сначала она заглянула в окошко, потом – в замочную скважину: увидела, что в доме никого нет, и подняла щеколду. Дверь была не заперта. Да медведи ее никогда не запирали – они были добрые медведи: сами никого не обижали и себе не ждали обиды. Вот маленькая старушонка открыла дверь и вошла. И как же она обрадовалась, когда увидела на столе кашу! Будь она хорошей старушонкой, она, конечно, дождалась бы медведей, а те наверное угостили бы ее завтраком. Ведь они были хорошие медведи, грубоватые правда, как и все медведи, зато добродушные и гостеприимные. Но старушка была нехорошая, бессовестная и без спроса принялась за еду. Сперва она попробовала каши из горшочища большого здоровенного медведища, но каша показалась ей слишком горячей, и старушонка сказала: «Дрянь!» Потом отведала каши из горшка среднего медведя, но его каша показалась ей совсем остывшей, и старушонка опять сказала: «Дрянь!» Тогда принялась она за кашу маленького-малюсенького крошки-медвежонка. Эта каша оказалась не горячей, не холодной, а в самый раз, и так понравилась маленькой старушонке, что она принялась уплетать ее за обе щеки и очистила весь горшочек до донышка. Однако oпротивная старушонка и эту кашу обозвала скверным словом: очень уж мал был горшочек, не хватило старушонке каши. Потом старушонка села в креслище большого-здоровенного медведища, но оно показалось ей чересчур жестким. Она пересела в кресло среднего медведя, но оно показалось ей чересчур мягким. Наконец плюхнулась в креслице маленького-малюсенького крошки-медвежонка, и оно показалось ей не жестким, не мягким, а в самый раз. Вот уселась она в это креслице – сидела, сидела, пока не продавила сиденья и – шлеп! – прямо на пол. Поднялась противная старушонка и обозвала креслице бранным словом. Тогда старушонка побежала наверх в спальню, где спали все три медведя. Сперва легла она на кроватищу большого-здоровенного медведища, но та показалась ей слишком высокой в головах. Потом легла на кровать среднего медведя, но эта показалась ей слишком высокой в ногах. Наконец легла на кроватку маленького-малюсенького крошки-медвежонка, и кроватка оказалась не слишком высокой ни в головах, ни в ногах, а – в самый раз. Вот укрылась старушонка потеплее и заснула крепким сном. А к тому времени медведи решили, что каша уже поостыла, и вернулись домой завтракать. Глянул большой-здоровенный медведище на свой горшочище, видит, в каше ложка: там ее старушонка оставила. И взревел медведище своим громким грубым страшным голосом: КТО-ТО МОЮ КАШУ ЕЛ! Средний медведь тоже глянул на свой горшок, видит, и в его каше ложка. Ложки-то у медведей были деревянные, – а будь они серебряные, противная старушонка наверняка бы их прикарманила. И сказал средний медведь своим не громким, не тихим, а средним голосом: КТО-ТО МОЮ КАШУ ЕЛ! И маленький-малюсенький крошка-медвежонок глянул на свой горшочек, видит – в горшочке ложка, а каши и след простыл. И пропищал он тоненьким-тонюсеньким тихим голоском: Кто-то мою кашу ел и всю ее съел! Тут медведи догадались, что кто-то забрался к ним в дом и съел всю кашу маленького-малюсенького крошки-медвежонка. И принялись искать вора по всем углам. Вот большой-здоровенный медведище заметил, что твердая подушка криво лежит в его креслище – ее старушонка сдвинула, когда вскочила с места. И взревел большой-здоровенный медведище своим громким, грубым страшным голосом: КТО-ТО В МОЕМ КРЕСЛИЩЕ СИДЕЛ! Мягкую подушку среднего медведя старушонка примяла. И средний медведь сказал своим не громким, не тихим, а средним голосом: КТО-ТО В МОЕМ КРЕСЛЕ СИДЕЛ! А что сделала старушонка с креслицем, вы уже знаете. И пропищал маленький-малюсенький крошка-медвежонок своим тоненьким-тонюсеньким тихим голоском: Кто-то в моем креслице сидел и сиденье продавил! Надо искать дальше, решили медведи и поднялись наверх в спальню. Увидел большой-здоровенный медведище, что подушка его не на месте – ее старушонка сдвинула, – и взревел своим громким, грубым страшным голосом: КТО-ТО НА МОЕЙ КРОВАТИЩЕ СПАЛ! Увидел средний медведь, что валик его не на месте – это старушонка его передвинула, – и сказал своим не громким, не тихим, а средним голосом: КТО-ТО НА МОЕЙ КРОВАТИ СПАЛ! А маленький-малюсенький крошка-медвежонок подошел к своей кроватке, видит: валик на месте, подушка тоже на месте, а на подушке – безобразная, чумазая голова маленькой старушонки, и она-то уж никак не на месте: незачем было противной старушонке забираться к медведям! И пропищал маленький-малюсенький крошка-медвежонок своим тоненьким-тонюсеньким тихим голоском: Кто-то на моей кроватке спал и сейчас спит! Маленькая старушонка слышала сквозь сон громкий, грубый страшный голос большого-здоровенного медведища, но спала так крепко, что ей почудилось, будто это ветер шумит или гром гремит. Слышала она и не громкий, не тихий, а средний голос среднего медведя, но ей почудилось, будто это кто-то во сне бормочет. А как услышала она тоненький-тонюсенький тихий голосок маленького-малюсенького крошки-медвежонка, до того звонкий, до того пронзительный, – сразу проснулась. Открыла глаза, видит – стоят у самой кровати три медведя. Она вскочила и бросилась к окну. Окно было как раз открыто, – ведь наши три медведя, как и все хорошие, чистоплотные медведи, всегда проветривали спальню по утрам. Ну, маленькая старушонка и выпрыгнула вон; а уж свернула ли она себе шею, или заблудилась в лесу, или же выбралась из леса, но ее забрал констебль и отвел в исправительный дом за бродяжничество, – этого я не могу вам сказать. Только все три медведя никогда больше ее не видели. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Chanda 14 Опубликовано: 27 марта 2014 СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 27 марта - Международный день театра Артист Автора не знаю. Взято здесь: http://pridumayskazku.ucoz.ru/publ/vzroslye/artist/2-1-0-1399 Когда взрослого человека посещает беда, он часто превращается в ребенка. Тогда поступки его кажутся нелепыми или смешными, во всяком случае, мало соответствующими обстоятельствам. Альбер Винт, артист королевского театра, собираясь покончить с собой, разучивал свою последнюю роль. То ли всегдашнее стремление к красоте, то ли привычка к игре требовали от него даже в этом случае особого выражения, что можно было бы определить как театральный эффект. Он сознавал свою слабость, понимая, что природа его будет противиться насильственной смерти, и поэтому искал значительных декораций, фон которых придал бы ему решимости выполнить задуманное. До мельчайших деталей Альбер продумывал свой туалет и сцену своего конца. Конечно, это произойдет на закате. Мост через Гурону— самое подходящее место. На ажурной решетке перил изображены танцующие русалки, и сказочная прелесть моста, подчеркнутая старыми ивами на обоих берегах, преданно служит не одному поколению влюбленных. «Свидание у русалок», — и от этих слов чье сердце не сожмется сладко в предчувствии грядущей радости или от воспоминания о минувшем! И вот в момент, когда солнце коснется воды и золотая дорожка, соединяющая залив с устьем реки, станет быстро таять, на мост влетит карета, запряженная шестеркой взмыленных лошадей. Траурные ленты будут вплетены в их шелковистую гриву, и белизна благородных животных подчеркнет их печальную миссию. Кучер в старинной ливрее соскочит на землю и с почтительным поклоном отворит золоченую дверцу кареты. Из нее легко выскочит человек в безупречном черном фраке, белых лайковых перчатках, высоком цилиндре. Он подойдет к середине моста, быстрым движением преодолеет перила, на мгновение улыбнется заходящему солнцу. Может, шепнет ему: «Погоди! Я за тобой». Затем достанет пистолет и выстрелит себе в сердце. Тело его рухнет в воду, подняв в воздух прозрачные брызги. На месте падения разойдутся круги и вдруг всплывет букет алых роз, которые он держал в руке. Они медленно поплывут к морю, а его уже никогда больше не будет. Да, со слов потрясенного кучера и случайных прохожих газеты подробно опишут эту прекрасную смерть человека, принадлежавшего искусству: «Погасла недолго блиставшая звезда королевского театра. Всем известный артист Альбер Винт ушел из жизни, гордо швырнув ей в лицо перчатку». Затем будет некролог, затихающий шум сплетен, догадок — и все. Пожалуй, самое страшное таилось в этом «и все». Оно представлялось ему то в виде беззвездной ночи над морем, то бесконечной пустыней, где каждая песчинка была когда-то человеком, жившим на земле. Безмолвие и покой! Вот к чему он стремился, и грустная радость предвкушения их легкой прохладой веяла на пламя, пожиравшее его воспаленный мозг. Но как все-таки случилось, что он должен бежать из жизни? Что повлияло на судьбу, всегда столь благосклонную к его стремлениям и мечтам? Отчего словно крылья коршуна, закрыли от его глаз свет солнца, радость дней? Что за ужас овладел им и гонит в могилу? Альбер ринулся в воспоминания, пытаясь найти следы безжалостного божества, которое разрушило его счастье. Ведь он всегда сам творил свою судьбу. Его сокровищница была в воображении, и, если жизнь в чем-либо отказывала ему, Альбер с лихвой возмещал это в мире фантазий. И, видя его творчество, Рок уступал, воплощая его мечты в действительность. Артист вспомнил свои победы. Да, ему было что-то около двенадцати лет, когда он впервые попал в театр. Впечатления его вылились в могучий порыв стать на подмостки рядом с теми, кому аплодировали, кто жил героическими чувствами и умирал, осыпанный цветами. «У мальчика нет никаких данных для сцены!» — заявил директор театра его отцу, который, вняв мольбам сына, привел его за кулисы. Вслед за этими словами он был раздавлен, как лягушка, экипажем, вылетевшим из воображения маленького Альбера, а ночью весь театр, затаив дыхание, следил за игрой великого артиста Альбера Винта. Не прошло и года с тех пор. Однажды мальчик случайно подменил заболевшего актера гастролировавшей труппы и остался на сцене. А скоро свершилась и его месть. Директор театра, нанесший ему оскорбление, ночью был сбит почтовой каретой и умер под копытами лошади. Конечно, это было совпадение, но в его жизни они происходили слишком часто, чтобы не задуматься над ними. Вот ему двадцать лет. Он охвачен жаждой любви. Любви необычайной, прекрасной, способной соперничать с чувствами шекспировских героев. Но где найти несравненную Джульетту? Кто таил в себе сердце Офелии? Они были, он не сомневался, однако его требования заключали почти невозможное. Ему хотелось той божественной гармонии, когда бы и его возлюбленная видела в нем Ромео или Гамлета. А ведь именно в этом и заложено чудо и величие истинной любви — встреча двух равных! Двух предназначенных друг другу с самого рождения. Увы, в глубине души Альбера таился робкий ребенок, надевший маску героя, чтобы скрыть свою беззащитность. Даже встретив свой идеал, он не был бы уверен, что будет достоин его и сможет внушить ответные чувства. И он выдумал себе возлюбленную О-о! Знатность и благородство ее ни в ком не вызывали сомнений. Искусство же стало ее единственным гением, которому она служила и верила. Сложные мотивы помешали ей самой вступить на стезю творчества, но во всем мире не нашлось бы более горячего поклонника, более тонкого ценителя и судьи, чем она. Щадя самолюбие юных талантов, она скрывала свое богатство и, если оказывала помощь, то делала это тайно. Имя ее было неизвестно и не могло служить пищей для пересудов суетной толпы. И вот в ее сердце вошел бедный артист, не имевший в жизни ничего, кроме таланта. Приезжая на спектакли, она прятала лицо под густой вуалью, выбирала самую незаметную ложу и из глубины ее смотрела на своего возлюбленного, впитывая в себя каждый его жест, каждый звук его голоса. Нет, она никогда не аплодировала ему, но скромный букет цветов всегда ожидал его в гримерной. Сердца любящих знают без слов, видят без глаз, понимают без объяснений. Они чувствовали друг друга. Альбер ощущал ее присутствие среди сотен людей, собравшихся в театре. Мрак зрительного зала весь умещался в ее громадных расширившихся зрачках. И он играл только для нее. Нет, он играл для искусства, вплетая в него свою любовь. Сосредоточив внимание на какой-либо детали во внешности своей партнерши по сцене, Альбер мог представить себе, что перед ним его возлюбленная незнакомка. О, как он жил и творил в те счастливые минуты! По кусочкам он собирал образ своей идеальной дамы. Вот волосы Аннет, темные, блестящие, тяжелые, как воды реки Гуроны. Конечно, точно такие же у его таинственной незнакомки. Голос Мари, тихий, но отчетливый и проникновенный, словно исходящий из самых глубин души, был одновременно голосом его единственной. Хрупкий стан Вероники, нежные глаза Лоры, тонкие руки Иветты, походка Каролины... Все восхищавшее Альбера немедленно становилось достоянием его возлюбленной. И он, упоенный своим неземным чувством, считал себя счастливейшим на свете. Скоро он приобрел популярность, стал известным. Его искренность вызывала массу толков среди публики и подчас пугала партнерш. Они-то больше, чем кто другой, понимали неподдельность его слез, радости, смеха, страданий. И вот тогда, среди пышных цветов, в которых проявлялись восторги зрителей, Альбер стал находить букет своей незнакомки. В нем никогда не оказывалось ни записки, ни письма, но он отличался особой изысканностью в подборе цветов, так, что юноша мог догадываться об их значении. Темно-синие фиалки говорили о грусти разлуки с ним; желтизна ирисов скрывала ревность; лилии окутывали его ароматом нежности. И если он спрашивал швейцара, кто передал цветы, тот всегда отвечал: «От неизвестной дамы». Потом Альбер оказался в трудных обстоятельствах. Карьера его могла оборваться. Ему требовалась крупная сумма, иначе угрожала долговая тюрьма с последующей нищетой и потерей всех прав выступать на сцене. Он ни с кем не делился своим ужасным положением, но кто, кроме нее, мог догадаться обо всем? В критическую минуту Альбер обнаружил в своей комнате нужные деньги. И не ей ли обязан он предложением перейти на главные роли в королевский театр, тот самый, где в детстве ему нанесли незаслуженную обиду? Теперь уже наяву, а не в мечтах он произносил длинные монологи, а зал, затаив дыхание, слушал его. Мечты мальчика исполнились. Знаменитый артист Альбер Винт царствовал на сцене, на которую его когда-то не пускали. Но, увы! Здесь же кончилась его романтическая любовь к незнакомке. Шумный успех, богатство, слава заставили его забыть о ней. И, кажется, с этого момента началось его падение. Он утерял источник, в котором черпал вдохновение, игра его стала натянутой и фальшивой. Он повторялся, искал объяснений своим неудачам в интригах других артистов. Завидовал молодым, не желая признать, что его талант иссяк. Упрямство или пресыщенность мешали ему вернуться к своему юношескому идеалу, но скоро их место заняли гнев и дикая ревность. Его юные соперники стали рассказывать о неизвестной даме, которая покровительствует искусству и поддерживает их. Альбер пытался убедить себя, что она не имеет отношения к его забытой возлюбленной, но сердце подсказывало ему, что это не так. Тогда злоба охватывала его. Он ни разу так и не увидел ее, а молодежь описывала ее как реальную личность, восхищаясь красотой и благородством. «Она изменила мне!» — думал Альбер, забыв о том, что сам наделял свою незнакомку нелицеприятной преданностью искусству. И вот однажды он встретил даму, которая как будто и была его доброй феей. Впрочем, он узнал об этом слишком поздно. На одном из новогодних маскарадов Альбер не мог найти себе пары для танцев. В пьяном угаре он выбежал на улицу и остановил проезжавшую карету. В ней сидела женщина в лиловом бархатном платье. Густая вуаль скрывала ее лицо, но что-то удивительно знакомое мелькнуло во всем ее облике. Альбер заплетающимся языком пригласил ее на танец. К изумлению, она не прогнала его и подала руку. Он не помнил, как танцевал. Потом очнулся от звуков рояля. Игра женщины ошеломила присутствующих. Бесшабашная оргия, в которую могло перерасти веселье, вдруг уступила место торжественному празднику благодаря приходу этой дамы. Толпа поклонников окружила ее, оттеснив Альбера. Незнакомку провозгласили королевой бала. Кто-то шепнул артисту, что она и есть та неведомая покровительница талантов, о которой столько говорили в театре. Что за робость охватила его и почему он не посмел снова подойти к ней? Мысли Альбера расплылись. Нет, чудеса в его жизни не ограничивались незнакомкой. Он припомнил, как нелепый случай ввязал его в ссору со знаменитым дуэлянтом Гастоном Лера. Артист до той поры еще ни разу ни с кем не дрался на поединках и едва знал, как надо целиться. Его гибель считали решенной и все, кто знал о назначенной дуэли, смотрели на Альбера с сочувствием. Ждать милосердия от противника не приходилось. Гастон славился своей жестокостью, а в этот раз еще и считал себя оскорбленным. Всю ночь Альбер метался в отчаянии. Самые фантастические варианты рисовались его воображению. Под конец он убедил себя в совершенно невозможном: Гастона вызывает на дуэль какой-то другой противник и назначает поединок за час до их встречи с Альбером, Гастон ранен или убит, но, так или иначе, его вторая дуэль исключена. Под утро артист забылся тревожным сном. Ему отчетливо привиделось место дуэли. Вот он сам подъезжает и выбирает пистолет. Секунданты даже не делают попытки примирить их. Они стали в позицию. Между ними 50 шагов, по 25 на каждого. «Сходитесь», — раздается сигнал. Альбер делает шаг и, не целясь, стреляет. Противник его падает, даже не успев поднять пистолета. На этом артист проснулся. Стрелки часов давно Уже миновали назначенное время. Мысль о позоре заставила Альбера вскочить и, как безумного, мчаться к месту назначенной дуэли. Там стояли секунданты его противника и что-то горячо обсуждали. «Прямо в глаз!» — донеслись до Альбера слова. Увидев его, они удивленно замолчали. Наконец, один из них обратился к артисту: «Как, сударь? Вы хотите повторить свой убийственный выстрел? Ваш противник мертв». Полный недоумения, Альбер вернулся домой. Целый месяц затем весь город пересказывал историю этой дуэли. Оказывается, точно в срок артист собственной персоной явился на поединок и с первого же шага прострелил Гастону голову. На него смотрели, как на героя. Артисты готовы были носить его на руках и подарили лавровый венок с надписью«Славе артиста не помешает слава дуэлянта». А Альбер, потрясенный всем происшедшим, думал о том, что у него есть двойник. Конечно. Или как же объяснить другие невероятности. Он добивался любви известных красавиц, но какое-то чувство шептало, что он идет по уже проторенному пути. И последний случай с Полиной яснее ясного подтвердил это подозрение. Когда он добился свидания и припал к ее ногам, сознавая, что ему отвечают взаимностью, она вдруг сказала: «Негодный, я думала, что вы уже забыли меня и вам достаточно нашей первой встречи». Первой? Кто-то всюду опережал его. Кто-то с его лицом, голосом, манерами. И все, что он переживал в фантазиях, было лишь эхом настоящего, которым пользовался его двойник. Альбер подошел к грани, за которой начиналось безумие. Он стал бояться самого себя, своих желаний, воображения. Тем не менее оно успело нарисовать картину его крушения. Спустя короткое время это произошло на самом деле. Ему отказали в роли, неудачная игра в карты лишила его состояния. Друзья покинули, поклонники отвернулись. Он остался один. Впрочем, нет! В довершение всех бед у него появилась мания преследования. Днем и ночью Альбер чувствовал присутствие кого-то, кто шел по его следам. В отчаянье он бросался навстречу опасности, но останавливался, не смея столкнуться с ней лицом к лицу. Внезапно обернувшись на улице, он успевал заметить силуэт женской фигуры, напрягая слух, он улавливал за собой легкие шаги. Суеверный ужас объял его. Альбер понял, что это сама смерть преследует его. И тогда он перестал выходить из дома. Тяжелые шторы закрыли окна комнаты. Свет лампы ни на минуту не угасал даже в дневные часы. Но все напрасно. Альбер знал, что там, за стеной дома, его ждут и ему никуда не деться. И вот последняя вспышка мужества подсказала ему выход. Он умрет сам, как мужчина. Это не будет смерть труса, умирающего от одного страха перед ней. Завтра он все свершит сам. Приняв решение и обдумав, как должно оно произойти, Альбер несколько успокоился. Усталость охватила его, и он собирался прилечь, когда его поразила мысль о нелепости. «Зачем спать? — спросил он себя. — Завтра я умру». А вдруг его преследовательница опередит его? Вдруг она захочет войти? Альбер вскочил, вспомнив, что забыл закрыть двери. Легкий стук у порога отбросил его в сторону. Створки тихо растворились. Глазам артиста, полным отчаянья и ужаса, явилась дама в лиловом бархатном платье. — Кто вы? — едва прошептал Альбер, хотя уже ясно сознавал, что именно эта таинственная фигура преследовала его. Она откинула вуаль и сняла шляпу. Тяжелые волосы, темные и блестящие, как у Аннет, упали на ее плечи. Нежные глаза Лоры устремились на него с невыразимой любовью. Руки Иветты протянулись к нему, и голос Мари произнес его имя: — Я твое создание, Альбер! Я твоя возлюбленная! Твое воображение обладает силой творить действительность. Достаточно ли было слова «счастье», чтобы выразить то, что охватило Альбера в следующий момент? Переполненная жизнь замерла в его доме. Не остановились только часы. Они все тикали и тикали, шли и шли, пока не наступил день. И вот он уже стал клониться к вечеру. — Альбер! — сказала его возлюбленная, прерывая поцелуи. — Ты можешь опоздать. Карета уже ждет тебя. — Куда опоздать? — изумился артист. — К мосту через Гурону. Сегодня на закате там должен кто-то умереть и этого никто не изменит. Вновь безысходность опустилась на Альбера. Как страшно подшутила над ним судьба! На одно лишь мгновение она дала ему вдохнуть воздух, почувствовать всю радость жизни, и вот вновь увлекает на дно. Он всего лишь кукольная игрушка в руках неведомых сил, которыми пользовался, не сознавая этого. Альбер перестал сопротивляться. Закатное солнце, коснувшись воды, озарило фигуру артиста на середине моста. Предсмертная тоска наполнила его грудь. Он обернулся. Там, на берегу, стояла его возлюбленная незнакомка, закрыв лицо руками. Нет, она не могла желать его смерти? Ведь он создал ее, и вместе с ним умрет и она. Альбер вынул пистолет. Внезапно с другой стороны моста послышался стук копыт, и колеса великолепного экипажа загрохотали по мосту. Шестерка взмыленных лошадей остановилась. Человек в черном безукоризненном фраке выскочил из кареты и подбежал к самоубийце. Альбер словно увидел себя в зеркале. Его двойник снял цилиндр и протянул артисту. Еще через минуту раздался выстрел. Тело двойника скрылось под водой, подняв фонтан прозрачных брызг. Букет алых роз поплыл вниз по течению к заливу. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Chanda 14 Опубликовано: 1 апреля 2014 СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 1 апреля - День смеха (День дурака) Автор под ником Маленькая Хель Сказка про Шута В этом городе все не так. Абсолютно все. Даже весна – и та слишком… хмурая. Шут сидел на крыше газетного киоска с охапкой черемухи подмышкой и пил лимонад из граненого стакана. - Ничего-ничего, - сказал он сам себе. – Я найду способ вас развеселить, я переверну ваш мир вверх тормашками, я… Девочка лет шести с рюкзаком за спиной, коротавшая время возле киоска в ожидании автобуса вдруг подняла голову и воззрилась на Шута. Шут моргнул и заерзал. Вообще-то, сейчас его никто не должен был видеть, но… ах, дети, дети… Эти, если захотят, увидят всё. Ребенок, впрочем, не проявлял никакого удивления. Можно было подумать, что люди в странных красных костюмах, сидящие на крышах ларьков и распивающие при этом лимонады, – вполне обычное для этого города дело. Шут заговорщицки подмигнул девочке и прочел вслух свое недавнее стихотворение. В Тридевятом Королевстве Потеряли Короля. Вот он был - и вот исчез он, Ни короны, ни коня. Даже злой дракон в пещере Похудел и с горя сник. Отпустил за две недели Дев прекрасных – целых три... - Кстати, о прекрасных девах, - он наклонился, чтобы подарить девочке букет черемухи, но та поджала нижнюю губу, будто готовясь расплакаться, и отбежала подальше. Шут выпрямился и потер переносицу. Очередной провал. Уже второй за этот день. А сколько их было за весь месяц пребывания в этом городе – со счета собьешься. - Стишок, конечно, так себе, - вдруг произнес кто-то справа, и Шут испуганно подпрыгнул. – Хотя, согласен, она могла хотя бы улыбнуться для приличия. Шут медленно развернулся. Рядом с ним сидел крупный дымчатый кот и непринужденно рассматривал когти на правой передней лапе. - Кот! – радостно воскликнул Шут. – Ты ли это, дружище? - Я, кто же еще, - Кот в который раз пожалел о том, что не может пожимать плечами. – Давно тебя ищу. Уже все двери перебрал, думал, все, пропал с концами. Ан нет, нашелся. Что за дыру ты себе выбрал? - Ну, дыра не дыра, но здешние люди не слишком позитивны, это факт, - кивнул Шут. – А зачем ты меня искал? - Да так, - нервно начал Кот. – Это проклятое чувство собственности... Знаешь, хозяевам свойственно искать своих домашних питомцев… - Что? – Шут поперхнулся жадно поглощаемым лимонадом. - Ну… согласись, если рассуждать логически – это еще кто кого приручил. Эта теория о том, что коты и кошки были приручены человеком… в общем, мне кажется, все было наоборот. - Коооот… - Шут устало махнул рукой. - Ну ладно-ладно, - вздохнул тот. – Меня прислал Король. Ты так неожиданно тогда исчез, а у Принцессы, если помнишь, через два дня день рождения. И мы боялись, что ты… - Я не приду, - оборвал его Шут. Где-то с минуту они сверлили друг друга не слишком добрыми взглядами. Шут отвел глаза первым. - Нет, конечно, мы позовем музыкантов, - невозмутимо продолжил Кот, - акробатов, там, фокусников. Будет бал – во Дворцовом Саду, у нас же сейчас весна в самом разгаре. Настоящая, не то что… эта. Во, смотри, дождь пошел. Опять. Шут молчал. - Да, кстати. Принцесса передавала тебе привет. Говорит, скучает… - Прекрати, прошу тебя! - Шут в отчаянии сорвал с себя колпак и отбросил его в сторону. Бубенчики пару раз жалобно звякнули и замолкли. Кот вздрогнул и отвернулся. - Возвращайся домой, а? – тихо сказал он. – Ты нам нужен. - Не могу, - так же тихо ответил Шут. – Им я тоже нужен. Понимаешь? Кот немного помолчал, провожая взглядом спешившего куда-то долговязого мужчину в черном плаще. Сгорбившись под зонтом, он недовольно бормотал что-то про невыносимую погоду. - Да, - наконец сказал Кот. – Понимаю. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Chanda 14 Опубликовано: 1 апреля 2014 СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ А ещё 1 апреля - Именины домового Автор под ником Ga_li_na А что я? ("Добрые сказки") Сижу и смотрю. Работа у меня такая. А она такая мнительная, такая пронырливая - ведь почувствовала, что я туточки смотрю! Кто? Да Хозяйка! А я-то стаж неплохой имею. По смотрению. Ага, это же только они такие безалаберные, люди эти! А кран прикрутить, чтобы вода зря не капала, а вовремя выключить газовую конфорку? Успевай только смотреть! Потом думают, что это у них людской склероз такой. Ну, с пожилыми это проходит, а вот с молодыми... Ну, собственно, эта теперешняя - глазастая какая! Ведь не видит меня, а уже знает, что я тут сижу и смотрю. В мой угол все время поглядывает и что-то бормочет себе под нос. А зачем мне ее пугать? У меня работы невпроворот! А ежели чегой-то возьму без спроса, дык то все по-честному: за работу-то мне надо платить? Надо. А сколько их, человеков этих, что вообще не знают про нас? А за ними-то все равно нужен глаз, а еще лучше два. Поэтому вот уселся я тут и смотрю. Мне бы телевизор посмотреть: сериалы я люблю бразильские...мммм. Дык, кто позволит мне баклуши бить-то? Да и нет у меня баклуш - племяш родной все выпросил: ему-то хорошо - все еще на обучении. Соседский кот примус приносил: вот, говорит, когда делать нечего, то сиди и починяй сколько хочешь! А оно мне надо? Не наше это дело с примусами возиться! Смотреть надо! Вот снова прошла мимо: так и зыркает на меня! Хорошо, что я не вижусь ей. Не положено нам видеться. Хорошие смотрельщики зря перед хозяевами не кажутся! Намедни, первый раз угощали меня: все чин по чину- молочка налили. Только вот молча, а это зря: нам в уважение ласковы слова очень годятся! Мышей не люблю: с ними не поговоришь- гоняю я их. А вот тараканов люблю- очень великоразумные усачи попадаются: бывало цельну ночь можем спорить о смысле жизни. А еще от них польза немалая: лазят по всяким щелям, все видят, ну и мне соответственно докладывают. Кабы не один рыжий и усатый, то хозяйская квартира огнем погорела бы! А то! Лазил и углядел разрыв ентого електричества, проводки то есть. А я уж тогда утюг хозяйский специально спалил- устроил замыкание отменное, что потом монтера вызывали, ну он и починил все. Так что я не только сижу. А она все вздыхает и в мой угол косится. А мне нравится именно этот угол! Пойти сидеть на кухне- а что мне там видно будет? И газом там воняет. Газ не люблю- в носу чихательно. А ежели что и позаимствую из хозяйского добра, так то исключительно в свои целях. Потешиться мы любим: не все время ж в углу сидеть! А по первой просьбе я все возвертаю! Моя сестрица не такая была: уж оченно ей бирюльки всякие нравились- сколько она их перетаскала! И не отдавала! Одними выговорами не отделалась: перевели ее за город в избу столетней давности. Теперь сидит и там на одну бабку смотрит. А у бабки даже телевизора нету- одна стопка старых журналов « Знание –сила!». Поговорить вот не с кем! С тараканами все одни споры.А ежели за жизнь? То с котами хорошо: придет, усядется напротив и говорит. А то еще в гляделки поиграть: кто-кого пересмотрит. Тоже потеха немалая! Дык тут кота нету. И сижу вот. Работы не так, чтобы и много, но творческая. Позавчера нашел денежку под ковриком, сунул хозяйке в карман. Она тогда целый вечер на кухне радовалась, рассказывая, как на улице сунула руку в карман и вытащила... Нет, и не проси: поговорить- поговорим, но не пущу! Топай дальше, недоучка! Только и можешь, что нас компроментировать. Иди стучись в другом месте. Ну и что, что родственник? А кто учебу бросил и стал шататься -зазря людей пугать? Ничего толком не умеете вы, неугомонные, а все туда же! Я те постучу! А ну брысь отсюдова! На моем участке сроду барабашек не водилось и водиться не будет, потому что я сижу и смотрю, чтобы всякая неучь не пролезла! А как в квалификации повышусь, то быть мне опытным городским домовым. Ну, то пока не скоро произойдет. Да и мне чегой-то не хочется отсюда уходить- привязался я к ней! Ежели денек не посмотрит в мой угол, то день уж не ясен и работа не спорится! Только вот как ей сказать об этом? Нам-то являться не положено: сидеть и смотреть- вот призвание наше, и долг всеважнейший. Кыш отсюда! Ты еще и подружку приволок? А ну летите с глаз моих, а то мало не покажется! Ишь, какие прыткие: хотели мне глаза разговорами отвести! ...Э-эх, где там мои очки были? Посмотрим, что за дела у нас там! Идет! Да не дергайся – я ж ничего: только сижу и смотрю Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Chanda 14 Опубликовано: 1 апреля 2014 СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ И кроме всего этого, 1 апреля - Международный день птиц Римантас Будрис Старый Кирсюс и зяблики - Не иначе как чуют... Ишь ведь, полно их... Старый Кирсюс вертит над головой палкой и изо всех сил запускает её в ельник. Метательный снаряд стремительно пробивает ветви и застревает в густых зарослях. Оттуда врассыпную кидаются пташки. Прячутся. Пожилой человек, с приветливым добродушным лицом стягивает шапку и потирает морщинистой рукой лоб, точно раздумывает, стоит ли ему сердиться. Такой напасти у старого Кирсюса ещё не было. Что и говорить: зяблики! Пичужка как пичужка. Сидит себе на ёлке, от шишки не отличишь. Распевает весёлую весеннюю песенку. Спускается на землю, скачет... Ну и пусть себе поёт, пусть скачет - всем весело. Но зачем лазать в молодняк, зачем губить рассаду, точно это сорняк какой! Беда с ними. Пожалуй, уже никто не помнит, сколько лет старый Кирсюс в лесниках. Точнее всего - тридцать с хвостиком. Много он за это время леса посадил, вырастил, а такой беды с ним ещё не бывало. Покачав головой, старый Кирсюс уходит. Осмотрит свой участок, обойдёт рабочих и снова вернётся в питомник. Весной работы по горло, только поспевай управляться. Чтоб им пусто было, этим зябликам! Вероятно, старый Кирсюс посеял деревца не там, где надо. Среди ёлочек в человеческий рост. Зяблики любят такие места. Росток сосны, когда он выходит на поверхность, увлекает за собой и семечко. Зяблик цап его и выдёргивает вместе с тонким, как ниточка, побегом. Старый Кирсюс словно видит свой питомник, весь усеянный зябликами. Не дойдя до конца участка, он поворачивает и идёт по тропинке. А навстречу сосед Причкус. Он тоже лесник. Едет, понукая саврасую кобылку, с полной телегой саженцев. Прослышал уже сосед про беду Кирсюса, поэтому уже издали заговаривает: - Куда путь держишь? Уж не с зябликами ли воевать? Шарахни по ним дробью, и делу конец! Старый Кирсюс и рад бы остановиться. Человек он словоохотливый. А сосед может и табачком угостить, таким душистым, что его вся округа знает. Но где уж тут останавливаться, когда забот полон рот! Старый Кирсюс только машет рукой и шагает дальше. Ишь какой ловкий! Шарахни, говорит, из двустволки. А как же это - лесное создание в его же собственном дому, да ещё весной, когда всё ликует... А лесные создания, завидев лесника, спорхнули и рассыпались по ельнику кто куда. Стоит лесник посреди молодняка, а зяблики на ёлочках щебечут. Им хоть бы что! Знают: постоит и уйдёт. Лопнуло терпение у старого Кирсюса. Набрал он хвороста, бурелома, земляных комьев и давай кидаться. А зяблики отлетели чуть подальше и сидят на ветках, заливаются. Отойдёт лесник, они опять всем скопом на молодняк накинуться. Не торчать же ему тут целый день! Сосед верно говорит: весь труд даром пропадёт. И так уж почти всё поклевали. Лишь кое-где выглядывают стебельки. Придётся заново сеять. Помнит старый Кирсюс, что когда он сажал этот лес, было у него как-то необыкновенно радостно на душе. Сажаешь. Растишь. Не что-нибудь, а лес. Поднимутся сосны, зазеленеют. Минет год, пройдёт много лет. Зашумят вершины. Одолеет его старость, а лес всё будет молодым. А уж забот-то сколько, пока лес вырастишь! Втыкаешь ростки в лунки сотнями, тысячами тысяч. А корешки у каждого изволь в таком растворе смочить, чтобы, отведав его, гусеница майского жука больше их не трогала. Не вся рассада принимается. На следующий год весной на месте погибших стебельков сажай новые. А потом три лета присматривай, ухаживай, чтобы трава не заглушила, чтобы болезнь какая не напала. А пока семян для ростков налущишь из шишек, да из отборных... Пришёл старый Кирсюс к лесничему пожаловаться на свою беду. Подумал лесничий и говорит: - А что, если тебе все семена в красный цвет выкрасить? Авось поможет. В книжках такое советуют. И дал лесничий старому Кирсюсу краски. Выкрасил Кирсюс все семена в красный цвет и посмеивается в усы. Нипочём не скажешь, что семена. Может, и зяблики теперь на них не позарятся. Сеет Кирсюс и озирается по сторонам: не подглядывают ли зяблики? Кто их знает: а вдруг догадаются, какие это семена. Аккуратно посеял. Ровными рядами. Каждый рядок обложил влажным мхом. Пусть растут-прорастают. Наутро старый Кирсюс ещё до завтрака заторопился к своему молодняку. Идёт лесной тропинкой, даже отдохнуть не присядет на пень под беличьим гнездом. Гнездо чернеет высоко в ветвях, точно большая шапка. Облюбовала это место белка, а лесник тоже всякий раз садится отдохнуть, когда один идёт. Сегодня у него в мыслях только молодняк. На солнце, заводя глаза, сидят и поют зяблики. И до чего хорошо поют! Ишь ведь как рассыпаются! В питомнике их как не бывало. Только кто же тут снова набедокурил? Уже издали видны следы, словно от конских копыт. В одном месте изгородь провалена. Следы крупные, глубоко уходят в рыхлую землю, копыта раздвоены. Дело ясное - лось. И чего ему тут понадобилось, рогачу белобрюхому? Похоже, что ничего. Вошёл, побродил и вышел. Эге, да он тут не один побывал! Рядом с лосиными следами отпечатки мягких лап. Рысь! Кралась за ним по следу. Ох и разбойница эта рысь! Поправил старый Кирсюс изгородь, крепче привязал лыком оглоблю к колу и отправился домой, радуясь, что так хитро провёл зябликов. Но радовался он недолго. Семена и набухнуть не успели. Встретил Кирсюс однажды вечером рабочего лесхоза, а тот уже издали кричит ему: - Снова твой питомник разоряют! Иду мимо, а их полным-полно... Старый Кирсюс всплеснул руками: - Кого? - Да этих пичужек. Как их там звать... лесные петушки, что ли? И снова наутро лесник побежал к питомнику. И впрямь беда! Видать, зяблики догадались, что это за семена, и накинулись на них. Копошатся клювом, помогают себе лапками. Мох разворошили. И достают из земли зёрнышки. Вот тебе и краска! И опять принимайся за всё сызнова. Пока лесник рядом, зяблики смирные, прячутся по ёлкам. Иной и запоёт для отвода глаз. А только отвернись - тут как тут! Рассердился старый Кирсюс не на шутку. Пришёл домой и снял со стены свою двустволку. Повертел в руках и снова на гвоздь повесил. Рукам-то ничего, а вот на сердце тяжесть. Как спустить курок, когда птаха солнце славит? А что, если по-другому? Как припрёт к стенке, чего только не выдумаешь! Старый Кирсюс обошёл все закоулки во дворе, все укромные места под навесом, где особенно любили купаться в песке куры. Лесник набрал разных перьев - чёрных, белых, коричневых. Возле хлева ему удалось найти и несколько гусиных перьев. Все до единого подобрал. Потом обошёл соседей и там поживился. Горсть-другую ещё не ощипанных, с крыла, выпросил Кирсюс у хозяек. Всю свою добычу уложил в мешок. Туда же упрятал несколько мотков бечевы. Взял толстой сучёной домашней нити. То-то нагонит страху! Лень выдался погожий. С самого утра Кирсюс в молодняке. Что-то ладит, мастерит. Зяблики подлетят, поглазеют, но за изгородь не проникают. - Порезвитесь вы у меня! Кончились для вас весёлые деньки, твари ненасытные! ворчит старый Кирсюс и вяжет узелки. До самого обеда провозился лесник. Зато потом вздохнул свободно. Как сделаешь какое-нибудь важное дело, так и настроение поднимается. Смотрит старый Кирсюс, как ленивый ветерок шевелит пёрышки, а в мыслях уже видит свои сосенки с тонкими, задорно торчащими иголками... На другую весну пересадит их на пустоши и вырубки. А затея старого Кирсюса самая простая. От колышка к колышку, от перекладины к перекладине протянул он бечёвки и нити. Как можно выше. К ним подвесил перья, все, что насобирал. Дунет малейший ветерок, пёрышки и зашевелятся. Как начнут дрожать, вертеться, качаться, никакая птица не отважится подлететь! Так старый Кирсюс надеялся перехитрить ловких лесных воришек. Взглянешь на участок - красота! В глазах рябит. Сюда и лось не сунется. Все соседи так и похваливают старого Кирсюса. А зяблики шныряют по ельнику. Присядут на изгородь, глянут на участок - и назад. Так они приглядывались целый день. Потом ещё день. А потом взяли да и рискнули. Ранним утром, как только взошло солнце, когда грозные перья висели тяжёлые, намокшие от росы, а ветер ещё не тормошил их, подступили зяблики осторожно, с краю. Оказалось, эти пёстрые страшилища совсем безобидные. Можно преспокойно клевать. И опять набросились они на молодняк всем скопом. Поднялся ветерок, перья зашевелились, завертелись, но зябликам они уже не страшны. Летать мешают. Пришёл лесник полюбоваться на свою работу, а зяблики опять вовсю хозяйничают. Даже зобы у них раздулись. Увидели старика и - фрр-фрр! - разлетелись в стороны. Старого Кирсюса и совсем разобрала досада. Опять воюй с негодниками! Когда ж конец этому придёт? Как найти на них управу? А тут и объездчик объявился. Пранас Шейбокас. Покачивается в седле, а жеребец копытами песок раскидывает. Заметив старого Кирсюса и столь пёстро разукрашенный участок, Шейбокас натянул поводья. - Что, перестали клевать? - Куда там! Что саранча! И замолкли оба. Объездчик, легко перебросив ногу через круп - сразу видно опытного наездника, - соскочил на землю. Присел на краю дороги, чтоб лучше думалось. И придумал: - А что, если пугала поставить? - Какие ещё пугала? - Большие. На кольях. Из соломы, из тряпья. Кафтаны надеть. Ветер будет рукава раздувать. Старый Кирсюм молча кивнул в сторону пёстрых перьев. - Лучшего пугала сам директор лесхоза не придумает. А им хоть бы что! Объездчик сорвал стебелёк метлицы, задумчиво пожевал его. - А знаешь что... стреляй! заряди мелкой дробью и шпарь! Авось тогда отстанут. А вернутся, снова грохни. С десяток подобьёшь, а остальным наука будет. Старый Кирсюс молчит. А что, если... Ведь загубят молодняк. И всё-таки лесник не решается. Молча прощается он с объездчиком. - Только стрелять. Не иначе. Другого выхода нет, - убеждённо произносит Шейбокас и взлетает в седло. А старый Кирсюс идёт по тропинке и размышляет. Из-за этих проклятых зябликов он всё на свете забросил. Пришёл старый Кирсюс домой, сел на лавку. Кабы можно, сам разгонял бы зябликов. Но где ему, леснику, целый день за птичками гоняться. В самую-то страдную пору. Неужто и впрямь придётся убивать пернатых певчих?.. Но двустволка и на следующее утро осталась висеть на гвозде. А старый Кирсюс отправился не к молодняку, а в противоположную сторону, туда, где сажали лес. Там вместе с другими рабочими трудилась и Ионене. Женщина она уже не молодая, нелегко ей день-деньской нагибаться над каждым ростком. Отозвал её Кирсюс в сторонку: - У меня для тебя, Ионене, другая работа есть. Да ты не бойся, с лесничим договоримся. И старый Кирсюс принялся втолковывать, что ей придётся делать. И вот за изгородью, на скамеечке, сбитой из чурок, подстелив мешок, сидит женщина. Это Ионене. Чтобы не скучно было, поставила она перед собой прялку. Сидит прядёт. Прялка жужжит, в лесу пташки распевают, солнышко греет землю. Хоть сама пой от радости. Время от времени Ионене откладывает веретено и звонко хлопает в ладоши. Если это не помогает, она подбирает с земли веточку или камешек и кидает. Зяблик сразу снимается с изгороди и спешит укрыться в ельнике. Жужжит прялка. Старый Кирсюс идёт мимо и останавливается поговорить. - Каково тебе в сторожах, Ионене? - Стараюсь, присматриваю. Ни на шаг воришек не подпускаю. Старый Кирсюс доволен. Дел впереди много. Семенит он по лесной тропинке, а день - что золотые соты! - мёдом пахнет. А на еловой ветке, на самом горячем солнышке, сидит зяблик, бурый, как шишка, и поёт свою звонкую песенку, закинув голову к солнцу. Поглядит на него старый Кирсюс и порадуется. Обоим хорошо. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Chanda 14 Опубликовано: 2 апреля 2014 СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 2 апреля - Международный день детской книги Фёдор Сологуб Сказки на грядках и сказки во дворце Был сад, где на грядках вдоль дорожек росли сказки. Разные там росли сказки, белые, красные, синие, лиловые, желтые, — иные сказки пахли сладко, другие хоть и не пахли, да за то были очень красивые. Был сынишка у садовника; он каждое утро подолгу любовался этими сказками. Он вызнал их все, и часто рассказывал своим товарищам на улице. В этот сад простых детей не пускали, потому что это был сад великой царицы. Рассказали дети про сказки на грядках своим мамкам да тятькам, те своим знакомым, — дальше, больше. Узнала и царица, что у неё в саду растут сказки. Она захотела их увидать. И вот один раз утром садовник нарезал много сказок, собрал их в красивый и пышный букет, и послал во дворец. Плакал садовников сынишка, зачем режут сказки, да его не слушали. Мало ли кто о чем заплачет! Увидала царица сказки, удивилась и сказала: — Что же в них интересного? Какие это сказки? Это самые простые цветы. И выбросили на двор бедные сказки, а сынишку садовника больно высекли, чтобы не говорил глупостей. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Chanda 14 Опубликовано: 3 апреля 2014 СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 3 апреля - Водопол - День Водяного Илья Матусов Как дурак дудочку смастерил и что потом приключилось Жил был дурак. Лежал он на печи ничего не делал и только в дудочку свою дул. Надоела эта музыка домашним и, когда дурак уснул, они его инструмент сломали и выкинули. Проснулся дурак, потянулся сладко, сунул руку в запазуху, а там пусто. Поискал на печи, под печью, за печью – нигде нет его дудочки. - Сходи за водой! – говорят ему домашние. Ладно, схожу за водой и у пруда из камыша новую дудочку смастерю, думает дурак. Пришел он к пруду и стал камыш срезать. Долго подбирал он звук, да все ему по сердцу не было. Много камыша срезал, пока наконец не нашел по себе дудочку и довольный домой возвратился. Подул ветер и надрезанный дураком камыш затянул печальную песню. Услышала это барская дочка, что мимо в коляске проезжала и велела остановиться. Подошла она к пруду, опустила в воду ножки, стала песню эту слушать, да печалиться. Но к беде ее не одна она услышала эту песню, разбудил камыш в том пруду водяного, который спал на дне многия леты. Схватил он барыню за ножки и к себе на дно уволок. Увидел то кучер ейный и с горькой новостью этой к барину поскакал. А барин тотчас созвал мужиков и велел дочку свою из пруда вытащить. Но никто не отважился к водяному спускаться. Тогда барин и говорит: - Кто дочь мою вернет ко мне, за того я ее и выдам! Нашлись двое парней смельчаков. Кинули жребий кому быть первым и вытянувший, сняв одежонку, прыгнул в воду. Минута проходит, две, три, пять, десять – никого. И после часа ожидания прыгнул второй парень, но и он не вернулся. Загоревал барин, разошлись мужики и все так же печально затягивал камыш. - Барин, не горюй!- говорит ему дурак,- Дочку я тебе верну! Возвращайся домой, да готовь свадебный пир! Махнул барин рукой и, свесив голову, поехал домой от пруда и от дурака. На следующий день пришла к тому пруду женщина-крестьянка и, свесив в воду ножки, стала воду мутить. Услыхал это водяной, подплыл ближе, схватил крестьянку за ножки и в воду уволок. И там, на дне надел он на нее прозрачный воздушный мешок и увидела крестьянка, что точно в таком же мешке сидят на дне связанные водорослями двое смельчаков и барская дочка. - Эка ты не красавица! – сказал ей водяной. - Ой, а ты-то красавец, на себя посмотри! – ответила крестьянка. - Что же мне с тобой сделать? Придется утопить! - Ой, утопить! Да знал бы ты мою тайну, ты бы и не подумал бы топить меня! - Тайну? Какую тайну? - А такую тайну - стоит мне на солнышке посидеть часок другой, как я в красавицу писанную превращаюсь! - Докажи! - Да как же я докажу, если я на дне, а не на солнышке?! Вот если бы ты со мной посидел наверху, я бы тебе доказала! - А не убежишь? - Чтобы я не убежала ты меня водорослей обвяжи и всех делов-то! Интересно стала водяному. Всплыли они наверх и стали на солнышке греться. - Не то это солнце! – говорит крестьянка. - А какое тебе солнце нужно? – спрашивает водяной. - Полевое! - А разве есть такое? - Конечно! Есть морское, горное и полевое! Вот ты живешь в своем пруду и знаешь только одно солнце – прудовое! Отправились они в поле. Крестьянка впереди идет, а водяной позади на хвосте своем прыгает и в руках, как поводок водоросль держит. Солнце припекать стало. - Эй, дивчина, сколько еще можно идти? Мы уже давно в поле! - Еще сто шагов, иначе красавицей не стану! Остановились они. Водяному жарко – жуть. От него пар валит. - Ну, становись красавицей! - Теперь мы нашли нужное солнце, и осталось подождать часок-другой! - О-хо-хох! Так я испарюсь совсем! И правда, взглянув на него можно было сказать, что он уменьшился в размерах. Прошел час – солнце вышло в зенит, водяной стал вполовину меньше. - Скоро уж? – спрашивает он. - Еще час! Прошло еще некоторое время и водяному совсем невмоготу стало. - Все хватит! Возвращаемся назад! – говорит он крестьянке. Стал он тянуть поводок, а силы прежней-то у него и нет – испарилась силушка-то. Бросил тогда водяной водоросль и, спасаясь, запрыгал к пруду. Но не суждено ему было к воде воротиться, так и высушило его солнце полевое без остатка. А крестьянка пришла к водоему, сбросила с себя одежду и, запел тогда удивленно камыш, потому что увидел, что это была не женщина, а наш дурак. Прыгнул он в воду и достал со дна двух смельчаков и барскую дочку. Пришли они в палаты к барину и тот на радостях закатил пир свадебный. И я там был, мед-пиво пил и сказку эту сложил. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Chanda 14 Опубликовано: 7 апреля 2014 СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 7 апреля - Всемирный день здоровья Варвара Ивановна Из сборника сказок Бориса Шергина "Сказки". У Якуньки была супруга Варвара Ивановна. И кажной день ему за год казался. Вот она кака была зазуба, вот кака пагуба. Ежели Якунька скажет: - Варвара Ивановна, спи! Она всю ночь жить буде, глаза пучить. А ежели сказать: - Варвара Ивановна, сегодня ночью затменье предвешшают. Посидите и нас разбудите. Дак она трои сутки спать будет, хоть в три трубы труби. Опять муж скажет: - Варя, испекла бы пирожка. - Не стоишь, вор, пирогов. А скажет: - Варя, напрасно стряпню затевашь, муку переводишь... Она три ведра напекет: - Ешь, тиран! Чтобы к завтрию съедено было! Муж скажет: - Варя, сходим сегодня к тетеньке в гости? - Нет, к эдакой моське не пойдем. Он другомя: - Сегодня сватья на именины звала. Я сказал - не придем. - Нет, хам, придем. Собирайся! У сватьи гостей людно. Варвара пальцем тычет: - Якунька, это чья там толстомяса-та девка в углу? - Это хозяйская дочь. Правда, красавица? - А по-моему, морда. Оттого и пирогов мало, что она всю муку на свой нос испудрила. Муж не знат, куда деться: - Варя, позволь познакомить. Вот наш почтеннейший начальник. - Почтеннейший?... А по виду дак жулик, казнокрад. Тут хозяйка зачнет положенье спасать, пирогом строптиву гостью отвлекает: - Варвара Ивановна, отведайте пирожка, все хвалят. - Все хвалят, а я плюю в твой пирог. И к Варваре кто придет, тоже хорошего мало. Который человек обрадуется угощению, тот ни фига не получит, а кто ломаться будет, того до смерти запотчует. Мода пришла - стали бабы платьишки носить ребячьи. Варвара наросьне ниже пят сарафанов нашила. Всю грязь с улицы домой приташшит. Вот кака Варвара Ивановна была: хуже керосина. Она и рожалась, дак поперек ехала. Муж из-за такого поведения сильно расстраивался: - Ах ты... проваль тебя возьми! Запехать разве мне ей на службу. Может, шелкова бы стала? Вот наша Варвара Ивановна на работу попала. Ежели праздник и все закрыто, дак Варвара в те дни черным ходом в учрежденье залезет и одна до ночи сидит, служит, пишет да считат. А ежели объявят: - Варвара Ивановна, эта вся будет спешна неделя. Пожалуйста, без опозданиев... Дак Варвара всю эту неделю назло дома лежит. Настанет праздник какой, Варвара одна в учрежденье работу ломит. Муж дак за тысячу верст рад бы от этой Варвары уехать, из пушки бы ей рад застрелить. Оногды идет он со службы, а домой неохота. И видит: дядьки на бочке за город едут. Ах, думает, хорошо б и мне перед смертью на лоно природы. - Дяденька, подвези! За папиросу вывезли и Якуньку за город. Стали навоз в яму сваливать. Яма страшна, глубока. Якуня думат: - В эту бы яму мою бы Варвару Ивановну! Яма смородинным кустьем обросла. Это Якуня тоже на ус намотал. Домой явился: - Хотя ноне и лето, ты, Варвара, за город ни шагу! - Завтра же с утра отправимся! И ты, мучитель, со мной. Утром бредут за город. Варвара Ивановна, чтоб не по-мужневу было, задью пятится. К ямы подошли, к смородиннику. Якунька заявил: - Мои ягоды! - Нет, холуй, мои! Лучче и не подступайся! Замахалась, скочила в куст, оступилась и ухнула в яму. Якунька прослезился и бросил следом три пачки папирос: - Прости, дорогая! Затем домой воротился. Никто его не ругат, никто его не страмит. Самоварчик наставил, сидит, радуется: - Вот кака жисть пошла приятная! Однако соседи вскоре заудивлялись, почему из Варвариной квартиры ни крыку, ни драки не слыхать. Донесли в участок, что не на кирпич ли даму пережгли, боле не орет. Начальник вызвал Якуньку: - Где супруга? - Дачу искать уехала. - Смотри у меня! Якунька до полусмерти напугался: - Лучче побежу я добывать свою Варварку. С веревкой полетел к ямы. Припал, слушат... Писк, визг слыхать... ...А вот и Варин голосок... Слов не понять, только можно разобрать, что произношение матерное. Якунька конец размотал. Начал удить: - Эй, Варвара! Имай веревку! Вылезай! Удит и чует, что дернуло. Конец высбирал, а в петле кто-то боязкой сидит, не боле фунта. Якунька дрогнул, хотел эту бедулину обратно тряхнуть, а она и проплакала: - Дяденька, не рой меня к Варвары! Благодетель, пожалей! - Вы из каких будете? - Я Митроба, по-деревенски Икота. Мы этта в грезной ямы хранились, митробы, иппузории. Свадьбы рядили, сами собой плодились. И вдруг эта Варвара на нас сверху пала, всех притоптала, передавила. Папиросу жорет, я с табаку угорела. О, кака беда! Хуже сулемы эта Варвара Ивановна, хуже карболовой кислоты! Якунька слушат да руками хлопат: - Ах да Варвара! Ну и Варвара! А все-таки по причине начальства приходится доставать. - Якуня, плюнь на их на всех! Порхнем лучче от этого страху в Москву. - Что делать-то будем? - Там делов, дак не утянешь на баржи. За спасение моей жисти от Варвары я тебя наделю капиталом. Я Митроба и пойду вселяться по утробам. За меня дохтура примуцца, а я их буду поругивать да тебя ждать. Ты в дом, я из дому. Якунька шапку о землю: - Идет! Отвяжись, худая жизнь, привяжись, хорошая! Митроба завезалась в шелково кашне, на последни деньги билет купила да в Москву и прикатили. На постоялый двор зашли, сели чай пить. Икота в блюдце побулькалась, заразговаривала: - По городу ле в киятры ходить, у меня платье не обиходно, да и на Варвару боюсь нарвацца. Лучче без прогулов присмотрю себе завтра барыну понарядне да в ей и зайду. - Как зайдешь-то? - Ротом. С пылью ле с едой. - А мне что велишь? - Ты в газету объяви, что горазен выживать икоты, ломоты, грыжу, дрип. Утром Якунька в редакцию полетел, а Митроба в окне сидит, будто бы любуется уличным движением. Мимо дама идет, красива, полна, в мехах. Идет и виноград немытый чавкат. Митроба на виноград села, барына ей и съела. И зачало у барыни в животе урчать, петь, ходить, разговаривать. Ейной муж схватил газету, каки есть дохтора? И читает: "Проездом из Америки. Утробны, внутренни, икоты, щипоты, черевны болезни выживаю". Полетели по адресу. Якунька говорит: - Условия такая. Вылечу - сто рублей. Не вылечу - больной платы просит. Наложил на себя для проформы шлею с медью. Приехали. Икотка барыниным голосом заговорила: - Здравствуй, Якунюшка! Вот как я! Все тебя ждала. Да вот как я! Лише звонок, думаю, не Якуня ли! Вот как я! Якуньке совестно за эту знакому: - Ладно, ладно! Уваливай отсель! Икота выскочила в виде мыша, только ей и видели. Больна развеселилась, кофею запросила. Американского дохтура благодарят, сто рублей выносят. Теперь пошла нажива у Якуньки. Чуть где задичают, икотой заговорят, сейчас по него летят. У Якуни пальтов накуплено боле двадцати, сапогов хромовых, катанцей, самоваров, хомутов, отюгов быват пятнадцать. Бедну Митробу на дому в дом, из души в душу гонит, деньги хапат. Дачу стеклянну строить зачал, думал - и век так будет. Однако на сем свете всему конец живет. Окончилась и эта легка нажива. Уж, верно, к осени было. Разлетелся Якунька одну дамочку лечить, а Икота зауросила: - Находилась более, нагулялась!... Пристала вся! Якуня тоже расстроился: - Ты меня в Москву сбила! А кто тебя от Варвары спас? - Ну, черт с тобой! Этта ешше ватай, наживайся! А далеша! Я присмотрела себе подходяшшу особу, в благотворительном комитете председательшу. В ей зайду, подоле посижу. Ты меня не ходи гонять. А то я тебя, знахаря-шарлатана, по суд подведу. Якунька удобел: - Ну, дак извод с тобой, боле не приду. Не дотрону тебя, чертовку! Получил последню сотенку, тем пока и закончил свою врачебную прахтику. А Икотка в председательшу внедрилась. Эта дамочка была така бойка, така выдумка, на собраньях всех становит. Речь говорит - часа по два, по три рот не запират. Вот эдак она слово взела, рот пошире открыла, Митроба ей туда и сиганула. Даму зарозбирало, бумагами, чернильницами зачала на людей свистать. Увезли домой, спешно узнают, кто по эким болезням. В справочном бюро натакали на Якуньку. Якунька всеми ногами упирается: - Хоть к ераплану меня привяжите - нейду! Забегали по больницам, по тертухам, по знахарикам. Собрали на консилиум главную профессуру. Старший слово взял: - Науке известны такие факты. Есь подлы люди. Наведут, дак час свернет. В данном случае напушшено от девки или от бабы от беззубой. Назначаю больной десеть баен окатывать с оружейного замка. Другой профессор говорит: - И я все знаю скрозь. По-моему, у их в утробы лиситер возрос. Пушшай бы больна селедку-другую съела, да сутки бы не попила, он бы сам вышел. Лиситера полдела выжить. Третий профессор воздержался: - Мы спину понимам, спину ежели тереть. А черев, утробы тоись, в тонкось не знам. Вот бабка Палага, дак хоть с торокана младень - и то на девицу доказать может. Ну, они, значит, судят да редят, в пятки колотят, в перси жмут, в бане парят, а больна прихворнула пушше. Знакомы советуют: - Нет уж, вам без американского дохтура не сняцца. К Якуньки цела делегация отправилась: - Нас к вам натакали. Хоть двести, хоть триста дадите, а без вас не воротимсе. Якунька весь расслаб: - От вот каких денег я отказываюсь!... Сам без прахтики живу, в изъян упал. Он говорит: - Ваш случай серьезной, нать всесторонне обдумать. Удалился во свой кабинет, стал на голову и думал два часа тридцать семь минут. Тогда объявил: - Через печать обратитесь к слободному населению, завтре о полден собраться под окнами у недомогающей личности. И только я из окна рукой махну, чтобы все зревели не по-хорошему: - Варвара Ивановна пришла! Варвара Ивановна пришла. Эту публикацию грамотной прочитал неграмотному, и в указанной улицы столько народу набежало, дак транваи стали. Не только гуляющие, а и занятой персонал в толпе получился. Также бабы с детями, бабы-молочницы, учашшиеся, инвалиды, дворники. Все стоят и взирают на окна. Якунька подкатил в карете, в новых катанцах, шлея с медью. Его проводят к больной. Вынимат трубку, слушат... Митроба на его зарычала: - Зачем пришел, собачья твоя совесть?! Мало я для тебя, для хамлета, старалась? Убери струмент, лучче не вяжись со мной! Якунька на ей замахался: - Тише ты! Я прибежал, тебя, холеру, жалеючи. Варвара приехала. Тебя ишшет! У Митробы зубы затрясло: - Я боюсь, боюсь!... Где она, Варвара-та? Якунька раму толкнул, рукой махнул: - Она вон где! Как только на улице этот знак увидали, сейчас натобили загудели, транваи забрякали, молочницы в бидоны, дворники в лопаты ударили, и вся собравшаяся массыя открыли рот и грянули: - Варвара Иванна пришла! Варвара Иванна пришла! Икота из барыни как пробка вылетела: - Я-то куды? - Ты, - говорит Якунька, - лупи обратно в яму. Варвара туда боле не придет! Народ думают - пулей около стрелили, а это Митроба на родину срочно удалилась. Ну, там Варваре опять в лапы попала. А Якунька, деляга, умница, снова, значит, заработал на табачишко... Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Chanda 14 Опубликовано: 8 апреля 2014 СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 8 апреля - Международный день цыган Как цыган нужду-горе искал Цыганская сказка Жили цыгане, и был у них единственный сын. Были эти цыгане богатыми и ни в чем нужды не знали. Вырос сын и задумался над жизнью. – Отец, мать, – спрашивает он у своих родителей, – живем мы богато, нужды и горя не знаем. А скажите мне, что такое нужда и горе? – Да не нужно тебе этого знать, сынок! – сказал отец и ушел по своим цыганским делам. Видит сын, что от родителей ему ничего не добиться, и к бабушке пошел: – Скажи, бабушка, что такое нужда и горе? А то столько лет живу я на свете и не знаю, что это такое. – Нужда и горе, – отвечает ему бабушка, – это дело такое, цыганское. Вот, к примеру, пошел ты воровать, а тебя поймали, или заболел ты во время кочевья, или есть тебе нечего... Вот это и есть нужда и горе. Выслушал ее парень и говорит: – Вот и хорошо. Пока отца с матерью нет, пойду-ка я по свету, на себе испытаю, что такое нужда и горе, а то живу я отцовской головой и ничего не ведаю. Пойду-ка я воровать. Сказал и отправился. А у одного купца была хорошая лошадь. И решил парень эту лошадь украсть. Идет, а сам думает: «Если я украду эту лошадь, значит, счастливая у меня рука, а не повезет – узнаю, что такое горе!» Только он сломал замки в конюшне купца, как появился хозяин с ружьем и застрелил цыгана. Взял купец убитого цыгана, отнес его в лес и распял на цепях. Как-то раз по этому лесу проезжал бедный цыган. Остановился он неподалеку от того места, где был распятый цыган, сделал палатку, костер разжег, сидит. Настала полночь. Видит бедный цыган: идет по лесу человек, на цыгана похожий, и песню поет: Как у батюшки я жил, Нужды-горюшка не знал, А сюда я попал – Нужду-горюшко узнал! Пригляделся бедный цыган получше, прислушался к голосу и узнал в парне сына богатого цыгана. Стал бедный цыган звать парня, а тот к огню не подходит. Известное дело, что мертвецы огня боятся, да только не знал бедный цыган, что того парня убили. «Может быть, обознался я», – подумал бедный цыган. Наутро отправился бедный цыган дальше. Заехал он к родителям убитого парня и спрашивает: – Где ваш сын? – Не знаем, – отвечают те, – вот уже месяц прошел, как его нет. Мы уезжали, а он без нас пошел горе-нужду искать и с той поры пропал. – Видел я в лесу одного цыгана, очень уж он на вашего сына похож, да только, сколько я ни звал его, он не откликался. – Где ты его видал? – спрашивают родители. – В лесу, там-то и там-то... Не поверили родители бедному цыгану, а тот говорит; – Не верите мне – поехали вместе, сами увидите. Согласились родители. Поехали втроем: отец, дядя и бедный цыган. Подъехали к тому месту, где накануне бедный цыган парня видел, развели костер, сидят. В двенадцать часов раздается песня в лесу: Как у батюшки я жил, Нужды-горюшка не знал, А сюда я попал – Нужду-горюшко узнал! Узнал отец своего сына сразу, да сколько ни кричал, сколько ни пытались его поймать – бесполезно. Понял отец, что мертв его сын и что чудится он, неотпетый. – Надо утра ждать, – сказал отец остальным цыганам, – до утра мы его все равно не возьмем, а как третьи петухи пропоют, он исчезнет. Мы тогда пойдем и постараемся найти его тело. Настало утро. Отправились цыгане на поиски. Долго бродили они по лесу, пока не наткнулись на распятого на цепях парня. Положили цыгане его на телегу и привезли домой. Пролили отец и мать горькие слезы над убитым сыном и решили хоть память о нем людям оставить. Выстроили они часовню из чистого золота, а гроб с телом сына повесили в ней на золотых цепях. Жалко было отцу с матерью расставаться с сыном, поэтому не стали они отпевать его душу. С той поры, как только ночь наступала, приходил сын домой и разговаривал с родителями, а с третьими петухами обратно в часовню возвращался. Узнал отец, что у одних цыган есть очень красивая девушка, и ему захотелось женить сына на ней. Да только как мертвого женить? Днем-то он в гробу лежит, а ночью те цыгане спят. Думали, думали и решили родители пойти ночью сватать. Обрядились они, как сваты, вплели в конские гривы ленты, дрэвца взяли, прикрепили сотенные билеты к ним, золотые ожерелья навесили – все по обряду. Отправились. Пришлось разбудить тех цыган. Удивились цыгане, что сваты ночью приехали. – Что за жених у вас такой, что не мог днем прийти? – спрашивают они. – Наш сын – большой барин, у него, почитай, сотни лошадей, забот и хлопот хватает: и за лошадьми надо следить, и на ярмарку ездить менять – короче сказать, дел полно. Так что, хотите или нет, коли рады жениху, то свадьбу ночью придется делать. Понравился девушке парень, и согласилась она стать его женой. Нечего делать, пришлось родителям невесты ночью свадьбу играть. Отгуляли свадьбу, и стали молодые жить. Только странная у них была жизнь: днем жена мужа не видала, перед рассветом прощался он с ней, говорил, что по делам уходит, а как полночь наступала – возвращался. Проходит год. Как-то раз собрались родители парня по делам купеческим. Позвали они невестку. Мать ей и говорит: – Вот тебе ключи от всех комнат, от всех амбаров, от всех кладовых и от всех сундуков. Мало ли что понадобится тебе. Бери, что хочешь, открывай любую дверь, любой замок. Но только видишь: вот маленький ключик. Этим ключиком ничего не открывай. Иначе беда будет. Сказали так родители и уехали. Одолело тут девушку любопытство. «Как же так, – думает она. – Почему это все замки можно открывать, а этим ключом ничего нельзя?» Стала она искать, что это за дверь такая, которая открывается маленьким ключом. Обошла она все амбары, все замки перепробовала, и ни к одному не подходил этот маленький ключ. Стала она тогда по округе бродить, зашла в лес и вдруг видит: золотая часовня стоит, а на часовне маленький замочек висит. Вставила девушка ключик в замок – часовня открылась. Вошла цыганка внутрь и видит: под потолком гроб висит на золотых цепях, а к нему лестница приставлена. Полезла цыганка по лестнице, заглянула в гроб и остолбенела: в гробу муж ее лежит мертвее мертвого. Поняла тогда все цыганка: почему ночью сваты приезжали, почему свадьбу ночью делали, почему муж только ночью к ней приходил, а днем она его не видела. Спустилась цыганка с лестницы, заперла часовню и домой пришла. Возвращаются свекор со свекровью. Ничего не сказала им невестка. Настала ночь, и снова пришел к ней муж. – Зачем ты днем в часовню приходила? Я все знаю. Не хотел я, чтобы ты узнала правду. Теперь ты уйдешь от меня, побоишься жить с мертвым. – Не уйду я от тебя никуда, люблю я тебя и буду жить с тобой всегда, только выполни одно мое условие. Есть у меня крестный батюшка, и он сможет тебя оживить. Не противься этому. А он ни в какую: – Не должен оживать покойный. Если ты пойдешь к своему крестному, то бойся меня, я тебя задушу. Видит цыганка, что не уговорить ей своего мужа, решила она его не разумом, так хитростью взять: – Хорошо, пусть будет по-твоему, не пойду я к своему крестному батюшке, пусть все останется по-старому. А наутро, когда муж исчез с третьими петухами, побежала цыганка к своему крестному батюшке и рассказала ему все. – Помоги мне, крестный, я его люблю и хочу с ним жить. – Я научу тебя, – отвечает крестный, – я знаю, как поступить: как появится он ночью, надо его хватать, пока он живой, связать его надо покрепче и в церковь привезти, а потом уже сорок дней и сорок ночей надо молитвы над ним читать, только тогда он оживет. А тут и удобный случай подвернулся: уехали опять свекор и свекровь к своей дальней родне. Подговорила цыганка отца с матерью, братьев на помощь позвала, привела в дом мужа, и устроили они засаду. В полночь, как только появился мертвый цыган, навалились все на него, связали, бросили на телегу лицом вниз и отвезли в церковь, как научил их батюшка. Приезжают в церковь, а их уже поп встречает. – Раз ты хочешь, чтобы он ожил, – говорит поп цыганке, – ты сама должна над ним молитвы читать. Начала цыганка молитвы над мужем своим читать. Днем все было тихо и спокойно, а лишь только полночь наступила, как в церкви шум поднялся невообразимый, залетела туда нечистая сила и давай цыганку терзать: за волосы ее хватают, и за руки, и за ноги, и в лицо плюют, и всякую нечисть бросают. Еле дождалась третьих петухов цыганка, а как пропели петухи – нечистую силу как ветром сдуло. – Не выдержу я, крестный, – со слезами па глазах сказала наутро цыганка попу. – Это только первый день, а что дальше будет? И она рассказала ему все, что произошло с ней ночью. – Не горюй, милая, я тебя научу, как быть, – ответил поп. – Очерти круг на том месте, где стоишь, осени его крестным знамением, чтобы не было хода нечистой силе. Так она и сделала. На следующую ночь стало полегче. Не могла нечистая сила до цыганки достать, как ни старалась, круг мешал. Так и читала она день за днем, ночь за ночью. Однако сил у нее оставалось все меньше и меньше. Вот уже и последний день настал, и ночь подступает. Совсем уже слипаются глаза у цыганки. Тогда взяла она и подставила руку под огонь свечи. Боль подступила к ней нестерпимая, но зато сон как рукой сняло. Дочитала она молитву в последний раз, а наутро ожил ее муж. И жили они долго в любви и согласии. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Chanda 14 Опубликовано: 12 апреля 2014 СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 12 апреля - Всемирный день авиации и космонавтики Автор под ником alfixx День космонавтики (взято отсюда: http://blogs.privet.ru/community/Ckaska/44067/ ) Маленький Миша с папой пошли на ВДНХ. На носу было 12 апреля - День Космонавтики и поэтому была устроена выставка всяческих космических штуковин, ракет и скафандров. Мишенька с папой весь день таскались по выставке и мальчик стал уже уставать, но папа - летчик-истребитель в прошлом - продолжал водить сына по многочисленным экспозициям, пока они не посмотрели все. В углу павильона ютилась экспозиция: “Животные и космос”. Папа повел мальчика туда. Мишенька посмотрел на обезьяну, побывавшую на орбите, потрогал за холодный влажный нос собаку, тоже космонавтку, а потом его (Мишеньки) папа встретил знакомого и мальчик был оставлен возле клетки с курами. На клетке было написано: “Куры. Выведены в условиях жесткой космической невесомости”. Мишенька легко прочитал надпись - ведь он был уже во втором классе. Куры моргали глазами, клевали пшено и вели себя вообще типично для кур. Каких-либо признаков, указывавших на рождение в невесомости, на первый взгляд заметно не было. Вдруг одна кура дико кудахнула и из нее вывалилось небольшое, размером с шарик для пин-понга, яйцо. Яйцо подкатилось к краю клетки и Мишенька без труда выковорял яичко между прутьев клетки и спрятал его в карман. Дома Мишенька подробно рассмотрел находку. Яичко было такое беленькое, обыкновенненькое, если не считать нарисованной на нем малюсенькой звездочки и летящей под нею ракеты. Пацаны во дворе хотели отнять яичко, но Миша не дал. Вместе с сестрой Дуней, которая была младше его на два года, мальчик соорудил гнездышко из ваты, ниток и палочек, положил туда яичко и все это сооружение было установлено на батарею центрального отопления. Через месяц скорлупка стала трескаться и из яйца вылупился маленький космонавт. Он был очень хорошенький, все время улыбался и махал всем крохотным флажочком. Миша кормил его горчицей из тюбика и зубной пастой. Еду не из тюбика космонавт принимать отказывался, поэтому уже через неделю он стал хиреть, грустнеть, потом у него поднялась температура и космонавт заболел. Тогда Миша понял, что дело не в тюбиках и космонавту нужен космос. Был созван небольшой совет из пацанов во дворе и было решено сделать ракету. Для этого были скуплены все спички в ближайших магазинах, фольга, органическое стекло и проволока. За два дня ракета была сооружена и космонавта положили внутрь ракеты. Про запас ему дали еще тюбик горчицы, и дверку замотали проволокой, чтобы не отвалилась. Космонавт посмотрел в маленькое окошечко, помахал флажком ребятам, улыбнулся и, ракета взмыла в небо. Ночью Мишеньке приснился счастливый космонавт в космосе. Он летел среди звезд в ракете и улыбался Мише. Утром Мишенька собрал все пустые тюбики из-под горчицы, гнездышко, книжки про космос и выкинул все на помойку. За ужином мальчик сообщил родителям, что решил стать дворником и попросил папу купить ему большую метлу. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Chanda 14 Опубликовано: 12 апреля 2014 СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 12 апреля - День рождения рок-н-ролла Ронни Джеймс Дио Правдивая история Мюррея (Holy Diver) Давным-давно на земле жили два племени – Малаковианцы, которые правили достаточно справедливо, и Циклопы – одноглазые монстры, чья злоба являла собой постоянную угрозу миру и спокойствию. Вождём Малаковианцев был Ронкадор, и его правление стало Золотым Веком, когда народ наслаждался изобилием, кристально чистой водой источников, проводя свои дни в весельи и воспевании волшебных таинств лесов и лугов. Мезрио, вождь циклопов, хотел править Землёй и потому дал Ронкадору лживое пророчество, положившее конец счастью Малаковианцев. Мезрио сообщил Ронкадору, что тот умрёт от руки своего же сына. Расчёт оказался верным – Ронкадор помешался и приказал убивать всех только что рождённых мальчиков. Однако одного сына, младенца по имени Мерралси, благодаря благоразумию его матери, удалось спасти. Мерралси был спрятан в Пещере Фенералии, чтобы оставаться там в безопасности до достижения зрелости, после чего он смог бы вернуться к тому, что принадлежало ему по праву рождения, и возглавить племя Малаковианцев. Только мать знала правду о его существовании и местонахождении, но внушила ему столь великий страх перед отцом, что Мерралси не отваживался покидать пределы пещеры. Дабы надёжно обеспечить жизнь и безопасность Мерралси, его мать дала ему снотворное зелье, созданное феями Факреддина. Снадобье оказалось столь сильным, что Мерралси провёл в забытьи почти триллион лет. Когда Мерралси проснулся, он не знал, что проспал целую вечность, и сколь велики были произошедшие в мире изменения. Он не знал, что злая воля Мезрио всё же овладела Землёй. Он не знал ничего об упадке и увядании погрязших в нужде потомков Малаковианцев. Не ведал он и о том, что его отец, Ронкадор, давно умер. Мерралси не подозревал и о тех чудовищных изменениях, которые произошли с ним, пока его тело росло во сне. Симпатичный мальчик превратился в монстра, тело его было обезображено из-за того, что росло в тесной пещере, а глаза налились кровью. И все же с нарастающим чувством голода и опаской (он всё ещё страшился отца), Мерралси выбрался из Пещеры Фенералии. Удовольствия от первой прогулки он не испытал. Когда теперь уже крохотные обитатели Земли (они назывались людьми) увидели его, то завизжали от ужаса. С годами родились легенды об огромном монстре, обитающем в холмах. И вот однажды, лет пять назад, произошло нечто особенное. Надо ж такому случиться, что на это чудовище во время прогулки по лесу наткнулся сам Ронни Дио. К удивлению монстра, в отличии от других людишек, этот смелый человек не стал убегать. Чудищу, которое так долго было лишено возможности общаться, было нелегко говорить с Дио, он с трудом подыскивал слова, но это не помешало им стать друзьями. Ронни слышал легенды о своём новом друге. Чтобы не выговаривать длинное имя «Мерралси», он называл его «Мюррей». Певец несколько раз возвращался в лес на место встречи, и каждый раз с удивлением внимал Мюррею, который рассказывал немало интересных историй о тех далёких временах, когда Земля была ещё молодой. Дио, по возвращении домой писал об этом песни. Более того, Ронни получил разрешение поместить изображение Мюррея на обложку своего альбома. 1987 Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Chanda 14 Опубликовано: 16 апреля 2014 Автор под ником bunting Надменная принцесса Принцесса была не просто надменной, она была утомительно, нескончаемо надменной. А еще высокомерной, самолюбивой и ужасно испорченной. Когда-то давно ее еще пытались перевоспитать, еще лелеяли робкие надежды. Но не помогали ни разговоры по душам, ни увещевания, ни уроки этикета, ни снадобья придворного терапевта - она была неисправима. Когда король с королевой ссорились, они припоминали друг другу многочисленную родню, обвиняя двоюродных и троюродных теток в испорченных генах, служащих теперь поводом многочисленных расстройств. А принцесса смотрела на все это свысока и фыркала, как будто пытаясь сказать, что такие тривиальные заботы не для нее, гордо поворачивалась и шла в свою комнату, где часами репетировала перед зеркалом внушительно задранный нос, грозно нахмуренные брови, мимолетную милостивую полуулыбку и прочую полезную мимику, которая, она была уверена, обязательно пригодится ей, когда она станет Самой Великой Властительницей и будет днями сидеть на высоком троне с резной спинкой, в великолепной мантии, вышитой вручную самыми достойными из ее недостойных подданных и будет распоряжаться землями, городами и селами... Овальное зеркало в золоченой раме обреченно отражало принцессин гордый профиль с точеными чертами, слегка затуманеными мечтами о блистательном будущем. Но до этого будущего было еще достаточно далеко, а тем временем стоило подготовиться: так что она тренировала мимику, осанку, жестикуляцию... Она сама разработала 216 Надменных Взглядов, варьирующихся в зависимости от степени презрения и количества уделяемого внимания, и в данный момент находилась на стадии разработки 78 абсолютно необходимых монарху Пренебрежительных Жестов, полностью передающих его превосходство над всем остальным населением. К придворным она обращалась не иначе как "людишки", а в единственном количестве - "эй ты там". Те уживались с принцессой давным-давно, так что прекрасно знали, что легче изобразить покорное смирение, чем связываться с взбалмошной девицей. Иногда, правда, они уставали от ее выходок и переставали ей подыгрывать. Тогда она возмущалась, торжественно изображала Монарший Гнев №152, удалялась с выражением Высочайшего Презрения 63 степени (экспериментальная разработка) и игнорировала провинившегося несколько недель, что ему было несомненно на руку. Так иногда случалось, что она не разговаривала со всем королевским двором зараз, высокомерно отворачиваясь от них и шествуя к себе в комнату повторять правильную посадку на троне и Скучающий Тон ответа на нижайшие просьбы. Король и королева наблюдали все это в ужасе, но что поделать не знали - она была единственной наследницей. И все-таки, как-никак, единственной дочкой. А однажды она перепутала коридор и забрела в лабораторию к придворному чародею. На самого чародея, работающего за какой-то витой установкой она не обратила ни малейшего внимания, как и на его предостерегающий крик, когда она попыталась потрогать розоватую субстанцию с легким цветочным запахом. С резким вскриком отдернув обожженную руку, она размашистым жестом швырнула пиалу на пол и припечатала резным каблуком, подплавившимся от такого обращения. Когда чародей начал гневно отчитывать ее за испорченный эксперимент, она смахнула со стола еще несколько пробирок, обозвала его никчемным колдунишкой и, пнув его по мягкой домашней туфле, только развернулась к двери, как с недоумением и испугом поняла, что та растет в размерах. Закрытые ставнями окна отдалялись, каменный потолок и вовсе становился недосягаемым, а рядом вырастали странные блестящие пики, в которых она с трудом опознала осколки пробирок, и разливалось мутно-розовое желеобразное озеро. Подхватив уменьшенную, но яростно брыкающуюся принцессу за рукав, чародей мягко опустил ее в пустой стеклянный графин, подвинув его на середину стола во избежание нечаянного падения. "Посиди вот, пока не одумаешься", - сердито проворчал он под нос, и, погрозив принцессе пальцем, ушел рассказывать все королю с королевой. Но к их возвращению принцесса уже сумела перевернуть графин и выбраться на волю. Следующие пару недель она партизанила в замке, питаясь утянутыми на кухне булочками, которые согласно королевскому указу специально для этого оставляли на самом низком столике. Стащив у швеи иголку, она, притаившись в засаде, ждала появления в коридоре придворных, а когда они появлялись из-за угла, бросалась к ним, путалась под ногами и мстительно колола иголкой пятки. Потом ей наскучило такой времяпрепровождение и она сбежала из замка собирать армию майских жуков, чтобы вернуться и захватить замок. И вот тогда-то никчемному колдунишке точно не поздоровится, да и вообще мало кто сможет уйти от ответственности. Принцесса серьезно кивала в такт своим мыслям и поправляла на плече узелок с кусками сдобы. Жуки принцессу всерьез не приняли и в ее армии служить отказались, тем более за сомнительную честь удостоиться Милостивой и Одобряющей улыбок в случае геройских подвигов. Зато подсказали, что перезимовать с комфортом можно у локумов, и предложили помощь в переправе через речку. Локумы, к которым принцесса была доставлена в считаные часы, оказались смешными пушистыми зверьками, размером чуть больше принцессы, длиннолапыми, большеглазыми и очень впечатлительными. Они заслушались принцессиных рассказов про королевский двор и ее Высокородную Всеми-почитаемую Милость. Они предложили ей остаться жить с ними, а она дала им высочайшее соизволение заботиться о ней до поры до времени. Так они и жили с этих пор: днем принцесса гуляла по ближайшим опушкам или сидела в своей листовой хижине, выращенной специально для нее и по ее чертежу, и перед раздобытым локумами зеркалом тренировала мимику и жесты, мечтая однажды вернуться в свое королевство. А вечером все собирались у костра, и локумы, затаив дыхание и моргая большими круглыми глазами, слушали ее истории про ее жизнь и королевство. Принцесса все больше входила во вкус и стала тренировать перед зеркалом правильные выражения лица и интонации для разных своих историй. А однажды она поняла, что рассказала локумам почти все, что сама про себя помнила, и стала придумывать истории про свои многочисленные доблестные подвиги. Вечерние собрания стали еще увлекательнее и оживленнее: круг сжимался вокруг костра, принцесса сидела в искусно сплетенном кресле с высокой спинкой, которое локумы подарили ей на последний день рождения и красочно живописала свои подвиги. Локумы смеялись и испуганно вздыхали, подбадривали ее в напряженных местах, и болели за нее в опасных, в трогательных - всхлипывали. Одной из любимых детских забав стало играть в ее похождения. Так истории обрастали еще более красочными подробностями. Принцесса, у которой никогда еще не было столь внимательной и сочувствующей публики свыклась, обжилась и со временем расхотела возвращаться в недоброжелательный замок к глупым придворным, которые ее никогда не понимали и не ценили. И через несколько лет она написала книгу сказок и баллад о себе и своих подвигах, и много поколений локумов, затаив дыхание, слушали на ночь эти красочные истории о великой, храброй и мудрой воительнице. А те из локумов, кто постарее, слегка шамкая, вдохновенно рассказывали, что отцы их отцов, будучи еще маленькими, сами видели и слышали великую принцессу прошлого. Сами были свидетелями того, как она глубоким голосом завораживающе описывала схватки и испытания, посланные ей судьбой, обрамляя свой рассказ яркими лаконичными жестами, сидя в плетеном кресле с прямой-прямой спиной, с выражением настоящего величия на лице... Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Chanda 14 Опубликовано: 20 апреля 2014 СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 20 апреля - Пасха Александр Иванович Куприн По-семейному Было это... право, теперь мне кажется порой, что это было триста лет тому назад: так много событий, лиц, городов, удач, неуспехов, радостей и горя легло между нынешним и тогдашним временем. Я жил тогда в Киеве, в самом начале Подола, под Александровской горкой, в номерах "Днепровская гавань", содержимых бывшим пароходным поваром, уволенным за пьянство, и его женою Анной Петровной - сущей гиеной по коварству, жадности и злобе. Нас, постоянных жильцов, было шестеро, все - люди одинокие. В первом номере обитал самый старинный постоялец. Когда-то он был купцом, имел ортопедический и корсетный магазин, потом втянулся в карточную игру и проиграл все свое предприятие; служил одно время приказчиком, но страсть к игре совершенно выбила его из колеи. Теперь он жил бог знает каким нелепым и кошмарным образом. Днем спал, а поздно вечером уходил в какие-то тайные игорные притончики, которых множество на берегу Днепра, около большого речного порта. Был он - как все игроки не по расчету, а по страсти - широким, вежливым и фатальным человеком. В номере третьем жил инженер Бутковский. Если верить ему, то он окончил лесной, горный, путейский и технологический институты, не считая заграничной высшей школы. И правда, в смысле всевозможных знаний он был похож на фаршированную колбасу или на чемодан, куда, собираясь в путь, напихали всякого тряпья сверх меры, придавили верхнюю крышку животом и с трудом заперли чемодан на ключ, но если откроешь, то все лезет наружу. Он свободно и даже без просьбы говорил о лоции, об авиации, ботанике, статистике, дендрологии, политике, об ископаемых бронтозаврах, астрономии, фортификации, септаккордах и доминантах, о птицеводстве, огородничестве, облесении оврагов и городской канализации. Он запивал раз в месяц на три дня, когда говорил исключительно по-французски и по-французски же писал в это время коротенькие записочки о деньгах своим бывшим коллегам-инженерам. Потом дней пять он отлеживался под синим английским клетчатым пледом и потел. Больше он ничего не делал, если не считать писем в редакцию, которые он писал всюду и по всяким поводам: по случаю осушения болот Полесья, открытия новой звезды, артезианских колодцев и т. д. Если у него бывали деньги, он их рассовывал в разные книги, стоявшие у него на этажерке, и потом находил их, как сюрпризы. И, помню, часто он говорил (он картавил): - Дгуг мой. Возьмите, пгошу вас, с полки Элизе Геклю, том четвегтый. Там между двухсотой и тгехсотой стганицами должны быть пять гублей, котогые я вам должен. Собою же он был совсем лыс, с белой бородой и седыми бакенбардами веером. В восьмом номере жил я. В седьмом - студент с толстым безусым лицом, заика и паинька (теперь он прокурор с большой известностью). В шестом - немец Карл, шоссейный техник, жирный остзеец, трясущийся пивопийца. А пятый номер нанимала проститутка Зоя, которую хозяйка уважала больше, чем нас всех остальных, вместе взятых. Во-первых, она платила за номер дороже, чем мы, во-вторых, - платила всегда вперед, а в-третьих, - от нее не было никакого шума, так как к себе она водила - и то лишь изредка - только гостей солидных, пожилых и тихих, а больше ночевала на стороне, в чужих гостиницах, Надо сказать, что все мы были и знакомы и как будто бы незнакомы. Одолжались друг у друга заваркой чая, иголкой, ниткой, кипятком, газетой, чернилами, конвертами и бумагой. Всех номеров было в нашем прибежище девять. Остальные три занимались на ночь или на время случайными парочками. Мы не сердились. Мы ко всему привыкли. Наступила быстрая южная весна. Прошел лед по Днепру: река разлилась так мощно, что до самого горизонта затопила левый, низменный черниговский берег. Стояли теплые темные ночи, и перепадали короткие, но обильные дожди. Вчера деревья едва зеленовато серели от почек, а наутро проснулся - и видишь, как они вдруг заблестели нежными, яркими первыми листиками. Тут подошла и пасха с ее прекрасной, радостной, великой ночью. Мне некуда было пойти разговеться, и я просто в одиночестве бродил по городу, заходил в церкви, смотрел на крестные ходы, иллюминацию, слушал звон и пение, любовался милыми детскими и женскими лицами, освещенными снизу теплыми огнями свечек. Была у меня в душе какая-то упоительная грусть - сладкая, легкая и тихая, точно я жалел без боли об утраченной чистоте и ясности моего детства. Когда я вернулся в номера, меня встретил наш курносый коридорный Васька, шустрый и лукавый мальчуган. Мы похристосовались. Улыбаясь до ушей и обнаруживая все свои зубы и десны, Васька сказал мне: - Барышня с пятого номера велела, чтобы вы зашли до ее. Я немного удивился. Мы с этой барышней совсем не были знакомы. - Она и записку вам прислала, - продолжал Васька. - Вон на столе лежит. Я взял разграфленный листок, вырванный из записной книжки, и под печатной рубрикой "Приход" прочитал следующее: "Глубокожамый No 8. Если вам свободно и не по Брезгуете очень прошу вас зати ко мне У номер разговеца свяченой пасхой. Извесная вам Зоя Крамаренкова". Я постучал к инженеру, чтобы посоветоваться с ним. Он стоял перед зеркалом и с упорством всеми десятью пальцами приводил в порядок свои жесткие, запущенные седины. На нем был лоснившийся сюртук, видавший виды, и белый галстук вокруг заношенного, порыжевшего с краю воротничка. Оказывается, он тоже получил пригласительную записку. Мы пошли вместе. Зоя встретила нас на пороге, извиняясь и краснея. У нее было самое заурядное, самое типичное лицо русской проститутки: мягкие, добрые, безвольные губы, нос немного картофелем и безбровые серые глаза навыкате - "лупетки". Но ее улыбка - нынешняя, домашняя, безыскусственная улыбка, такая застенчивая, тихая и женственная - вдруг на мгновение делала лицо Зои прелестным. У нее уже сидели игрок и шоссейный Карл. Таким образом, за исключением студента, здесь собрались все постоянные обитатели номеров "Днепровская гавань". Комната у нее была именно такая, какой я себе ее представлял. На комоде пустые бомбоньерки, налепные картинки, жирная пудра и щипцы для волос. На стенах линялые фотографии безусых и курчавых фармацевтов, гордых актеров в профиль и грозных прапорщиков с обнаженными саблями. На кровати гора подушек под тюлевой накидкой, но на столе, покрытом бумагой, вырезанной, как кружево, красовались пасхи, кулич, яйца, нога ветчины и две бутылки какого-то таинственного вина. Мы похристосовались с ней щека об щеку, целомудренно и манерно, и сели закусывать. Надо сказать, что все мы в этот час представляли собою странное и редкое зрелище: четверо мужчин, в конец изжеванных и изглоданных неудачной жизнью, четверо старых кляч, которым в общей сложности было во всяком случае больше двухсот лет, и пятая - наша хозяйка - уже немолодая русская проститутка, то есть самое несчастное, самое глупое и наивное, самое безвольное существо на всей нашей планете. Но как она была неуклюже мила, как. застенчиво гостеприимна, как дружески и деликатно проста! - Получайте, - ласково говорила она, протягивая кому-нибудь из нас тарелку, - получайте и кушайте, пожалуйста. Номер шестой, вы, я знаю, больше пиво пьете. Мне Вася рассказывал. Так достаньте около вас под столом. А вам, господа, я налью вина. Это очень хорошее вино. Тенериф. У меня есть один знакомый пароходчик, так он его постоянно пьет. Мы четверо знали все в жизни и, конечно, знали, на какие деньги был устроен весь этот пасхальный стол вместе с пивом и "тенерифом". Но это знание, однако, совсем не коробило и не угнетало нас. Зоя рассказывала о своих ночных впечатлениях. В Братстве, где она отстояла заутреню, была страшная теснота, но Зое удалось занять хорошее место. Чудесно пел академический хор, а евангелие читали сами студенты, и читали поочередно на всех языках, какие только есть на свете: по-французски, по-немецки, по-гречески, и даже на арабском языке. А когда святили на дворе пасхи и куличи, то сделалась такая толкотня, что богомольцы перепутали свои припасы и перессорились. Потом Зоя задумалась, развздыхалась и стала мечтательно вспоминать великую неделю у себя в деревне. - Такие мы цветочки собирали, называются "сон", синенькие такие, они первые из земли выходят. Мы делали из них отвар и красили яйца. Чудесный выходил синий цвет. А чтобы желтый был цвет, так мы луком яйца обертывали, шелухой, - и в кипяток. А то еще разноцветными тряпочками красили. А потом целую неделю ходили по селу и били яйцо об яйцо. Сначала носиком, потом ж..кой, кто перебьет другого, тот забирает себе. Один парнишка достал где-то в городе каменное яйцо - так он всех перекокал. Но когда дознались, в чем дело, то у него все яйца отняли, а самого поколотили. И целую святую неделю у нас качели. Одни - большие посередь села: это общественные. А то еще отдельно у каждых ворот маленькие качели - дощечка и пара веревок. Так всю неделю качаются все - мальчишки и девчонки, и все поют: Христос воскресе. Хорошо у нас! Мы слушали ее молча. Жизнь так долго и ожесточенно колотила нас по головам, что, казалось, навеки выбила из нас всякие воспоминания о детстве, о семье, о матери, о прежних пасхах. Между тем коленкоровая занавеска на окне холодно поголубела от рассвета, потом стала темнеть и переходить в желтый тон и вдруг незаметно стала розовой от отраженного солнца. - Вы не боитесь, господа, я открою окно? - сказала Зоя. Она подняла занавеску и распахнула раму. Вслед за нею и мы все подошли к окну. Было такое светлое, чистое праздничное утро, как будто кто-то за ночь взял и вымыл заботливыми руками и бережно расставил по местам и это голубое небо, и пушистые белые облака на нем, и высокие старые тополи, трепетавшие молодой, клейкой, благоухающей листвой. Днепр расстилался под нами на необозримое пространство - синий и страшный у берегов, спокойный и серебряный вдали. На всех городских колокольнях звонили. И вдруг все мы невольно обернулись. Инженер плакал. Ухватившись руками за косяк оконной рамы и прижавшись к нему лбом, он качал головой и весь вздрагивал от рыданий. Бог весть, что делалось в его старческой, опустошенной и израненной душе неудачника. Я знал его прежнюю жизнь только слегка, по случайным намекам: тяжелая женитьба на распутной бабенке, растрата казенных денег, стрельба из револьвера в любовника жены, тоска по детям, ушедшим к матери... Зоя жалостно ахнула, обняла инженера и положила его седую, с красной бугристой плешью голову себе на грудь и стала тихо гладить его плечи и щеки. - Ах, миленький, ах вы, мой бедненький, - говорила она певуче. - Сама ведь я знаю, как трудно вам жить. Все вы, как песики заброшенные... старенькие... одинокие. Ну, ничего, ничего... потерпите, голубчики мои... Бог даст, все пройдет, и дела поправятся, и все пойдет по-хорошему... Ах вы, родненький мой... С трудом инженеру удалось справиться. Веки у него набрякли, белки покраснели, а распухший нос стал почти синим. - Чегт! Негвы пгоклятые! Чегт! - говорил он сердито, отворачиваясь к стене. И по его голосу я слышал, что у него в горле, во рту и в носу еще стоят едкие невылившиеся слезы. Через пять минут мы стали прощаться и все почтительно поцеловали руку у Зои. Мы с инженером вышли последними, и как раз у самых дверей Зоиного номера на нас наскочил возвращавшийся из гостей студент. - Ага! - воскликнул он, улыбаясь и многозначительно вздернув брови. - Вы в-вон откуда? Гм... раззз-говелись, значит? В тоне его голоса мы услышали определенную гнусность. Но инженер великолепно и медленно смерил его взглядом от сапог до верха фуражки и после длинной паузы сказал через плечо тоном непередаваемого презрения: - Сссуслик! (5 апреля 1910 г.) Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Chanda 14 Опубликовано: 23 апреля 2014 СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 23 апреля - Всемирный день книг и авторского права Н. Крайнер Сказка про книгу Все началось с ветра. Оно и понятно, все всегда начинается с ветра, и, чем сильнее ветер, тем быстрее все начинается. И этот самый ветер, с которого все началось, принес как-то в комнату к одному человеку страницу из старой книги. Там ничего особенного не было, на этой странице. Пара слов на неизвестном языке, всего-то. Но человек почему-то обрадовался, и сразу же начал собираться в дорогу. Всем друзьям и знакомым он рассказывал, что когда-то, когда он был еще и не человеком даже, а так, только самым-самым началом человека, ему приснился сон про древнюю книгу, которую он должен найти. И что ему теперь непременно нужно отправиться на поиски этой книги. Потому что, когда он ее найдет, у него в жизни все наконец-то наладится. Друзья понимающе кивали головами, хотя им-то казалось, что у человека в жизни уже все и так вполне себе наладилось, без всяких книг. Потому что жил он спокойно и радостно, принимая жизнь как душ: каждый день, и с удовольствием. Но человек, который, в общем, и сам понимал, что в жизни у него и без книги все хорошо, не мог отказаться от этой идеи. Ему очень хотелось верить, что если он все же найдет эту книгу, что-то в его существовании кардинально изменится, и ему откроется какая-то очень важная тайна. Поэтому человек собрал вещи и уехал с единственного в городе вокзала, предчувствуя, что никогда больше не вернется. Друзья, которые тоже это почувствовали, помахали ему на прощание и разошлись по домам, жить свои спокойные и радостные жизни. А человек начал искать свою книгу. Он объездил тысячи библиотек и показал тысяче библиотекарей принесенную ветром страницу. Но ни один из тысячи библиотекарей не смог подсказать ему, из какой книги была вырвана страница. Но человек не падал духом. Он снимал жилье в каждом городе, где были библиотеки и жил там подолгу, штудируя старые тома. Он узнал, как стать бессмертным, как сделать золото из свинца, как найти главное и как потерять то, что уже не нужно. Человек стал очень мудрым, но все равно продолжал искать свою книгу. Потому что своя книга дороже любого рецепта бессмертия. Шло время. Иногда человеку очень хотелось вернуться в свой город и продолжать жить свою жизнь — ту, которую он променял на поиски книги. Впрочем, как только он видел впереди очередное здание библиотеки, это желание тут же пропадало, и он снова зарывался в старые тома. Вы, наверное думаете, что он так и не нашел эту самую книгу? Так вот, он ее все же нашел. И даже смог прочитать, что там было написано, потому что за время странствий по библиотекам изучил множество языков, в том числе и тот, на котором эта книга была написана. Там рассказывалось о человеке, который как-то в один прекрасный день отправился в странствие, чтобы найти книгу, страницу из которой принес ему ветер. Потому что все начинается с ветра. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Chanda 14 Опубликовано: 24 апреля 2014 Сказка для Alex Wer Graf Римантас Будрис Лесной кулик и моя шапка В ракитнике из=под слежавшихся прошлогодних листьев выглянули синие цветки, пробилась первая зелень возле ручейков и канав - началась весна охотников. Встречает охотник охотника и спрашивает: уж не тянут ли вальдшнепы? Тот видал, другой слыхал... Но надобно ещё обождать, потерпеть. Пока вечера прохладные, вальдшнепы плохо тянут. А вот уж как в тёплом вечернем сумраке запахнет берёзовой почкой, тогда жди их. А мне не терпится. Бросаю все дела, укладываю рюкзак, беру ружьё - и в лес. На вальдшнепов. Как преобразился березняк! И ельник посветлел. Словно впервые вижу его. Смотрю в окно вагона и не могу глаз оторвать. Даже сюда, в купе, проникает запах. Скорее бы, скорее... Спеши не спеши, а поезд всё равно идёт по расписанию. И пока он идёт, я расскажу вам о вальдшнепах - длинноклювых лесных куликах. Едва ли найдётся в лесу ещё птица, о которой так много всего понаписано. И хитроумных охотничьих советов, и рассказов. Занятная птица вальдшнеп. Не так уж часто доводится её увидеть. К самке, сидящей на яйцах, можно подойти почти вплотную и не заметить её. Какого цвета оперенье у вальдшнепа? Тут сразу не ответишь. Немало я их повидал. И сколько помню, оперенье у вальдшнепа кажется и чёрным, и угольным, и палевым, и сероватым, и пепельным, и бурым. Вальдшнепа порой не различишь среди прошлогодней листвы, во мху, в буреломе, хворосте. Оживляются вальдшнепы к ночи или уже в сумерки. Их большие круглые глаза неплохо видят в темноте, а длинный гибкий клюв ловко проникает в мягкую лесную почву, отыскивая червей, жуков, гусениц. Тихо сидит, притаившись в своём гнезде, обитатель сумрачных зарослей. За весь день он и не шелохнётся. Враги вальдшнепа издали даже не чуют его. Когда самка вальдшнепа высидит крохотных птенцов, большей частью четверых, пушистых, но уже длинноклювых, она берёт их по одному в клюв, относит чуть от гнезда, отогревает и несёт дальше. Но маленькие вальдшнепы вскоре сами начинают бегать. В случае опасности самка опускает крылья, раздувает хвост, прикидывается хромой и беспомощной и старается заманить врага как можно дальше, а он гонится за ней в надежде на лёгкую и вкусную добычу. Пушистые птенцы-комочки тем временем прячутся, а мать - фрр! - и улетает себе целёхонькая прямо из-под носа у хищника. Вот они какие, вальдшнепы. Иное дело весной, когда их ждут охотники. Весь долгий апрельский день вальдшнепы прячутся в зарослях. Только на закате или позже они вылетают на свои игры. Одни садятся на землю, другие описывают широкие круги над лесом. Улетают и возвращаются. Сделают круг - и снова летят. Хоркает и попискивает лесной кулик, внимательно смотрит вниз, а в его больших тёмных глазах ещё отражаются искорки затухающей вечерней зари. Мчит поезд. Плеснула за окном старая берёза да так и осталась стоять у переезда. Далеко на опушке домик под красной крышей потихоньку пятится и исчезает. Мы с ним старые знакомые, с этим домиком. Вот я и прибыл. Спрыгиваю с подножки вагона и зажмуриваюсь. Такого солнца в этом году ещё не было. Да в город такое и не заглядывает. А здесь оно качается на вершинах яворов, и, купаясь в его лучах, трещат у своих домиков чёрные скворцы. Хорошо шагать по дороге, когда пахнет сосной. Ноги пружинят, плотный чистый песок ещё пропитан весенней влагой. Звонко заливается зяблик: видать, уже отыскал себе дупло для гнезда. Дорога опускается к болотистой низинке и тянется через бурый вереск, где под осень раскинутся целые озёра пурпурно-лиловых цветов. А за холмом, на лесном хуторе каждый год меня дожидается сын лесничего Ионукас. Он ещё не старшеклассник, но охотник заправский. Ружья, понятно, у него нет, но когда отец собирается на охоту, Ионукас всегда просится в загонщики. А когда приезжаю я на вальдшнепов или тетеревов, мы с Ионукасом неразлучны. Лес он знает не хуже, чем отец, - все кабаньи тропы, лучшие места тяги вальдшнепов, гнёзда рябчиков. Ионукас протягивает мне руку серьёзно и с достоинством. Отец в лесу, мать к соседям пошла, тоже лесникам. Он сейчас за хозяина. Присев на низенькую скамейку, слегка наморщив лоб, Ионукас выгоняет пчёл из улья. Друг за дружкой пчёлы выбираются из тесного отверстия, маленькими чёрными точками взмывают вверх и мгновенно растворяются в синеве неба. Кажется, что невидимый солнечный музыкант настраивает скрипку. То нарастает, то слабеет звонкое гудение. Я сажусь рядом с Ионукасом. Тишь. К полудню и птицы примолкают. Ионукас знает, для чего я приехал. Не ожидая моих расспросов, он сам начинает выкладывать все новости. - Тетерева нынче за Варнакским озером. У того холма, где в прошлом году на сосне ястреб сидел. Прямо на склоне. Там песчано, солнце с самого утра пригревает. Сегодня утром я и перьев набрал. - Мой собеседник на минутку задумался, должно быть подсчитывая в уме, сколько же там было тетеревов, но так и не сосчитал. - Много их там прыгало. Может, девять, а то и двенадцать. И вальдшнепы уже тянут. Кружат и хоркают. Вчера вечером пошёл я к пруду, что неподалёку от берёзового горла. Стоял, стоял... А они пролетели совсем низко. Целых пять. Ионукас поднимает руку, растопырив все пять пальцев - вот сколько птиц было. Ну что ж, раз так, то к вечеру отправимся. К берёзовому горлу. Это место так прозвали мы с Ионукасом. Лес там неожиданно суживается. Он упирается в поле широкими плечами тёмного ельника. С одной стороны обнимает озеро, с другой - пруд, а посредине, словно длинная шея, тянутся белые берёзки. Дальше узкое место кончается, и лес снова раскидывается по обе стороны. Высокий и старый. И как раз здесь, в берёзовом горле, самая лучшая тяга вальдшнепов. Впереди - лесная чаща, сзади - тоже. Захочет вальдшнеп перелететь из одного леса в другой - берёзового горла ему не миновать. А мы с Ионукасом встанем у него на пути с ружьём. Солнце уже за сосновым бором, за Варнакским озером, и нам пора на охоту. Домой вернулась мать Ионукаса. Она тщетно уговаривает сынишку надеть что-нибудь потеплее: как стемнеет, в лесу холодно станет. Но Ионукас ничего из одежды не признаёт, кроме своего армяка-разлетайки, в нём так просторно и легко ходить. Я же надеваю свою новую шапку. Лёгкую, как птичье перо, удобную, зелёную, как лесной мох. Надел - и никакой вальдшнеп, никакая другая тица сверху не приметит. Ни у кого из моих друзей-охотников такой нет. Тихо у пруда. Ни звука. Вода, разлившись широко и ровно, подмывает корни деревьев. Ёлки словно бы растут прямо из воды, а берёзы печально глядят вниз, белые, опустив ветви. На дне пруда - вечернее небо и берёзы. Мы стоим. Ждём вальдшнепов. Сумерки густеют. Тепло. Пахнет распускающимися почками, прелыми листьями и влажной землёй. К старым узловатым стволам берёз жмутся тёмные ёлочки. В ельнике вовсю распевает малиновка. Она точно предупреждает, что сюда никого не пустит. Это её владения, здесь она будет вить гнездо. А остальные - ищите себе другое пристанище. От дерева к дереву крадётся сумрак. Тяжело пролетает жук. А вальдшнепов ещё нет. Рябая утица и зеленоголовый селезень шлёпаются в воду, но, завидев нас, испуганно взмахивают крыльями и улетают. По воде расходятся круги. Тишину нарушают только щебет малиновки и вечерняя песня дрозда. "Кворр-кворр..." - доносится далёкий звук. И одновременно с ним тонкий торопливый писк: "Кворр... кворр... псип.. кворр... кворр..." Звуки приближаются. Я закидываю голову и озираюсь, а руки сами поднимают ружьё кверху. Высоко над берёзами светлеющие лоскутки неба. На одном из них вот-вот мелькнёт птица... Целых две! Взмахивая короткими крыльями, два вальдшнепа сталкиваются в воздухе и вновь на миг расходятся. Дерутся. Весной все становятся воинственными. Мушка ружья мечется за одним из них. Прыг через один синий клочок, через вершины... опять через вершины.. снова синий просвет... Два выстрела... Две прорехи в небе. Вальдшнепы улетают. Покрикивая и попискивая. Не глядя на Ионукаса, я закладываю в стволы новые патроны. Ещё вальдшнеп. Прицеливаюсь. Кажется, что он приплясывает в воздухе... Гремит выстрел. Птица улетает своей дорогой. - Летит, летит! - Ионукас показывает в другую сторону. Он настоящий охотник и не сокрушается из-за неудачного выстрела. Нового вальдшнепа я тоже вижу, но он ещё далеко. Сумрак уже стелется по земле. Скоро он доберётся до верхушек деревьев и зажжёт звёзды. Самое время тяги вальдшнепов. Сейчас они выглядят совсем чёрными. Кидаются то туда, то сюда, но на выстрел ни один не подлетает. Однажды зимой, припоминаю, знакомый охотник рассказывал, как подманить летящего вальдшнепа. Надо подкинуть шапку повыше. В темноте вальдшнепу покажется, что это его подруга вспорхнула, давая о себе знать. Маленький мятый беретик Ионукаса вряд ли для этого сгодится. Придётся подкинуть мою новую замечательную шапку. Уж она-то взовьётся как настоящая птица. Ионукас не скрывает волнения. Ведь ему поручено ответственное дело - подкинуть шапку и приманить вальдшнепа. А я уж прицелюсь потщательнее. Приготовились. Ждём. "Хорр-хорр... циа-цик... хорр-хорр... цик..." Летят. Их хорошо видно. Но летят чуть в стороне. - Кидай! - шёпотом командую я. Шапка взвивается кверху. Вальдшнеп круто поворачивает. Я вижу, как птица, выставив свой длинный клюв, стремительно пикирует прямо на нас. Будто камень, будто пуля!.. Я так и приседаю... Вальдшнеп шумно проносится рядом, едва не мазнув меня крылом по лицу, а я... я не успеваю спустить курок. Даже забываю, что у меня в руках ружьё. Ионукас подбирает шапку. Он ликует и украдкой поглядывает на меня. Ведь он впервые видит, как можно подманить лесного кулика. Мне тоже понравилось. Но до чего они стремительные, эти вальдшнепы! Чего доброго, ещё темя прошибут. Но уж погодите. Теперь-то я вас знаю. "Хорр-хорр... цик..." Ионукас снова застывает с шапкой в руке. Я прочно пристраиваю приклад к плечу. Всматриваюсь, до боли напрягая зрение. Взлетает чёрная шапка, кидается к ней чёрная птица, распялив крылья... И тут чёрный ком рухнул на мою двустволку и закрыл небо и деревья. Я не услышал даже выстрела, только ощутил, как приклад дважды стукнул меня в плечо. Остро пахнуло порохом. Что-то шлёпнулось прямо у ног. Даже Ионукас не подоспел - так быстро я схватил добычу. О, лучше бы мне её не видать! Моя шапка... Та самая, какой ни у одного охотника не было. Живого места на ней не осталось - дырка на дырке. Подкладка изодрана, а верх такой, точно его прошибли гигантским кулаком. Выстрел что надо - дробинка к дробике. Пропала шапка почём зря. "Хорр-хорр... цик-цик..." Уж не тот ли вальдшнеп несётся сюда, оправившись от испуга? Мы с Ионукасом молчим. Темно. Пахнут распускающиеся почки. По обе стороны дороги смутно белеют берёзы. Над лесом носятся вальдшнепы. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Chanda 14 Опубликовано: 27 апреля 2014 СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ Вороний праздник и Мартын-Лисогон Лиса, олень и ворон Монгольская сказка В далёкие времена жили-были лиса, олень и ворон. Каждый день поутру они отправлялись в разные стороны на поиски пищи, а вечером снова собирались вместе и рассказывали друг другу, где чем можно поживиться. Однажды лисе не повезло: целый день искала она добычу, но так ничего и не нашла. И позавидовала голодная лиса оленю: тот повсюду находил траву и всегда возвращался домой сытый. Решила лиса погубить оленя и говорит ему: - Послушай-ка, олень, знаю я на западе одно большое пастбище. Трава там вкусная-превкусная. Ступай завтра туда, и ты наешься до отвала. Поверил олень и на другой день пустился в путь. Шёл он, шёл и пришёл в поле, где росла густая рожь. Но полакомиться ему так и не удалось - он сразу же попал в западню. Вечером лиса и ворон вернулись домой, а оленя нет и нет. Забеспокоился ворон и спрашивает лису: - Куда это наш олень запропастился? Показала ему лиса на пастбище. Прилетел ворон на ржаное поле, видит: олень в западне. Ворон и говорит ему: - Я полечу к хозяину поля, сяду на его юрту и закричу: «Готовь верёвку!» Старик тут же прибежит к тебе, а ты лежи и не шевелись. Он подумает, что ты неживой, освободит тебя из западни, а сам сядет рядом покурить. Тогда ты вскакивай и беги что есть мочи. Полетел ворон к юрте, где жил старик, и закричал: «Готовь верёвку, олень в западне!» Выскочил старик из юрты, бросился в поле. Видит: лежит прекрасный олень и не шелохнётся, словно мёртвый. Обрадовался старик хорошей добыче, открыл капкан, потом утёр пот с лица и сел покурить. Тут олень вскочил и пустился наутёк. Старик заругался, снова насторожил западню и поплёлся домой ни с чем, проклиная себя за ротозейство. А лиса ждёт-пождёт: олень с вороном всё не возвращаются. Решила она пойти в поле: авось удастся поживиться оленьими потрохами. Да и угодила в западню! Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Chanda 14 Опубликовано: 29 апреля 2014 СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 29 апреля - Международный день танца Е.Беляева Белая Балерина и Черный Кот, или сказка о фоне В мастерской Художника на стене висели два альбомных листа: чёрный и белый. На белом листе жила Балерина, она была прекрасна – тонкая, грациозная, изящная... Она превосходно владела своим мастерством – танцем, ведь она занималась каждый день с утра до вечера! Когда она танцевала, у Художника захватывало дух – так это было красиво. Но больше никто, к сожалению, не мог оценить этого танца. Никто, кроме Художника, ее не видел – ведь была она абсолютно белой. И ей было одиноко. На черном листе жил Кот, он был мягкий, пушистый и очень музыкальный. Он обожал мурлыкать, когда ему почесывают грудку и за левым ушком. Художник этого не знал, он приносил ему селедочные хвостики и кусочки колбасы и иногда наблюдал, как Кот ловко гуляет по ночным крышам. Кот был незаметен и одинок, потому что он был черным-пречерным. Однажды Художник снял листы со стены, положил листы рядом друг с другом на стол, видно приготовив их для какой-то работы, и ушел в магазин за кофе. Белая Балерина и Черный Кот подошли совсем близко к краям своих листов и очень удивились, что у каждого за пределами их мира есть и другой, новый и странный мир. Они вежливо постучались в края листов, словно в закрытую дверь с разных сторон. - Тук-тук - Тук-тук - Извините, там кто-то есть? – спросили они одновременно. - Есть, - ответили они вместе. - А кто, если не секрет? – снова спросили они дуэтом. - Белая Черный Балерина Кот, - невпопад представились они. - Очень приятно, - снова в унисон закончили они разговор. Балерина элегантно вытянула ножку на черный лист и ткнула пуантом в черное. Потом покружилась на одной ножке и описала черным носочком круг вокруг себя. - Это восхитительно! – прошептала она. Оказывается, она любила рисовать, но не подозревала об этом. Кот подкрался к самому краю листа и осторожно лизнул языком белое. - Мяу, как вкусно! – промурлыкал он. Оказывается, он очень любил молоко, только раньше не знал об этом. - Какой ты милый, - сказала Балерина и почесала Коту грудку и за левым ушком. - Мррр, - запел Кот свой любимый блюз. - Давай меняться, - предложила Балерина. - Давай, мррр, - ответил Кот. Белая Балерина грациозно перепорхнула на черный лист, а Черный Кот ловко перескочил на белый. Теперь Балерина была отлично видна на черном, а Кот ярко выделялся на белом фоне. - Какой потрясающий контраст! – воскликнул Художник, вернувшийся из магазина. Он заварил себе черный кофе, долил в него белые сливки и, вдохновившись, сел писать эту сказку. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Chanda 14 Опубликовано: 30 апреля 2014 СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ С 30 апреля на 1 мая - Вальпургиева ночь Александр Лонс Сказка про Маленькую Ведьму Жила-была Маленькая Ведьма. Но она не знала, что она – Маленькая Ведьма, а считал себя просто маленькой девочкой, такой же, как и другие девочки. Правда иногда она чувствовала, что не такая как все. И люди это ощущали, поэтому боялись и не любили ее. Ее любили только мама и папа, и растили как обычную девочку. Когда Маленькая Ведьма немножко подросла, то ей стали сниться непонятные сны. Плохие и страшные. Маленькая Ведьма боялась этих снов, и боялась расти, потому что в своих снах видела себя взрослой. Ее мама очень рассердилась, когда узнала, что дочь не хочет расти. Она ее отругала, и сказала, что природа возьмет свое, и девочка обязательно повзрослеет. Маленькая Ведьма не поняла, что возьмет природа, и еще больше испугалась, но расти не перестала. Когда Маленькая Ведьма повзрослела, то стала красивой девушкой, с густыми черными волосами и большими серыми глазами. Но из-за того, что в детстве она не хотела становиться взрослой, то выросла всего на 165 сантиметров и так и осталась маленькой. Она поступила в Университет, закончила его с отличием и стала юристом. Она вышла замуж, но детей у нее не было. И когда ей исполнилось двадцать восемь лет, к ней пришел Странный Человек и сказал, что она – Молодая Ведьма. Странный Человек предложил Молодой Ведьме обучение всему, что она должна знать. Молодая Ведьма Странному Человеку не поверила. Тогда Странный Человек взял деревянную доску и прожег ее рукой, а пустую бутылку рассыпал в осколки одним взглядом. Тогда Молодая Ведьма сильно перепугалась, поверила и согласилась. И Странный Человек взялся за обучение. Он научил Молодую Ведьму всему тому, что должна знать настоящая ведьма. После Странный Человек ушел не прощаясь, а Молодая Ведьма превратилась во взрослую Ведьму. Больше Ведьма его не видела. Муж Ведьмы понял, что его жена – ведьма, испугался и сбежал. Ведьма стала адвокатом, и не проиграла в суде ни одного дела, кроме тех, что завалила намеренно. Потом Ведьма встретила Программиста, и влюбила его в себя. Когда Программист стал ей уже не нужен, она довела его до больницы и ушла. После больницы Программист Ведьму уже не встречал, но постоянно помнил и ощущал ее близкое присутствие. Он никак не мог перестать любить Ведьму и не мог прекратить думать о ней, поскольку известно, что тот, кто полюбит ведьму, уже не забудет ее никогда. Ведьма нашла хорошую работу в Другом Городе и уехала. И только тогда, когда они с Программистом стали жить в разных городах, Программист смог перестать любить ее. Он разлюбил Ведьму навсегда, но он так и не смог забыть о ней – ибо известно, что тот, кто хоть раз любил ведьму, уже никогда не сможет стереть ее из своей памяти, даже будучи программистом. А Ведьма живет в Другом Городе, и страшные сны ее больше не беспокоят. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Chanda 14 Опубликовано: 1 мая 2014 СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 1 мая - Первомай А. П. Чехов НА ГУЛЯНЬЕ В СОКОЛЬНИКАХ День 1 мая клонился к вечеру. Шепот сокольницких сосен и пение птиц заглушены шумом экипажей, говором и музыкой. Гулянье в разгаре. За одним из чайных столов Старого Гулянья сидит парочка: мужчина в лоснящемся цилиндре и дама в голубой шляпке. Пред ними на столе кипящий самовар, пустая водочная бутылка, чашки, рюмки, порезанная колбаса, апельсинные корки и проч. Мужчина пьян жестоко... Он сосредоточенно глядит на апельсинную корку и бессмысленно улыбается. - Натрескался, идол! - бормочет дама сердито, конфузливо озираясь. - Ты бы, прежде чем пить, рассудил бы, бесстыжие твои глаза. Мало того, что людям противно на тебя глядеть, ты и себе самому всякое удовольствие испортил. Пьешь, например, чай, а какой у тебя теперь вкус? Для тебя теперь что мармелад, что колбаса - все равно... А я-то старалась, брала чего бы получше... Бессмысленная улыбка на лице мужчины сменяется выражением крайней скорби. - М-маша, куда это людей ведут? - Никуда их не ведут, а они сами гуляют. - А зачем городовой идет? - Городовой? Для порядка, а может быть, и гуляет... Эка, до чего допился, уж ничего и не смыслит! - Я... я ничего... Я художник... жанрист... - Молчи! Натрескался, ну и молчи... Ты, чем бормотать, рассуди лучше... Кругом деревья зеленые, травка, птички на разные голоса... А ты без внимания, словно тебя и нет тут... Глядишь и как в тумане... Художники норовят теперь природу подмечать, а ты -- как зюзя... - Природа... -- говорит мужчина и крутит головой. - Пр-рирода... Птички поют... крокодилы ползают... львы... тигры... - Мели, мели... Все люди как люди... под ручку гуляют, музыку слушают, один ты в безобразии. И когда это ты успел? Как это я недоглядела? - М-маша, - бормочет цилиндр, бледнея. - Скорей... - Чего тебе? - Домой желаю... Скорей... - Погоди... Потемнеет, тогда и пойдем, а теперь совестно идти: качаться будешь... Люди смеяться станут... Сиди и жди... - Н-не могу! Я... я домой... Мужчина быстро поднимается и, качаясь, выходит из-за стола. Публика, сидящая на других столах, начинает посмеиваться... Дама конфузится... - Убей меня бог, ежели еще хоть раз с тобой пойду, - бормочет она, поддерживая мужчину. - Один срам только... Добро бы законный был, а то так... с ветру... - М-маша, где мы? - Молчи! Постыдился бы, все люди пальцами показывают. Тебе-то, как с гуся вода, а мне-то каково? Добро бы законный был, а то... так... Даст рубль и месяц попрекает: "Я тебя кормлю! Я тебя содержу!" Очень мне нужно! Да плевать я хотела на твои деньги! Возьму и уйду к Павлу Иванычу... - М-маша... домой... Извозчика найми... - Ну, иди... Ступай по аллее прямо, а я пойду в сторонке... Мне с тобой совестно идти... Иди прямо! Дама ставит своего "незаконного" лицом к выходу и дает ему легкий толчок в спину. Мужчина подается вперед и, покачиваясь, толкаясь о проходящих и скамьи, спешит вперед... Дама идет позади и следит за его движениями. Она сконфужена и встревожена. - Палочек, сударь, не желаете ли? -- обращается к шагающему мужчине человек с вязанкой палок и тростей. - Самые лучшие... перцовые... бамбук-с... Мужчина глупо глядит на продавца палок, потом поворачивает назад и мчится в противоположную сторону. На лице у него выражение ужаса. - Куда это тебя нелегкая несет? - останавливает его дама, хватая за рукав. - Ну, куда? - Где Маша?.. М-маша ушла... - А я-то кто? Дама берет под руку мужчину и ведет его к выходу. Ей совестно. - Убей меня бог, ежели хоть еще раз с тобой пойду... - бормочет она, вся красная от стыда. - Последний раз терплю такой срам... Накажи меня бог... Завтра же уйду к Павлу Иванычу! Дама робко поднимает глаза на публику, в ожидании увидеть на лицах насмешливые улыбки. Но видит она одни только пьяные лица. Все качаются и клюют носами. И ей становится легче. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Chanda 14 Опубликовано: 1 мая 2014 СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 1 мая, также, празднуется Бельтайн Кэт-щелкунчик Английская сказка Жили-были когда-то, как это бывает на свете, король, королева и королевские дети. Дочку короля звали Энн, а дочку королевы-Кэт. И хотя Энн была куда краше Кэт, девушки любили друг друга, как родные сестры. Но королева никак не могла примириться с тем, что дочь короля красивее ее дочери, и она задумала превратить Энн в дурнушку. Вот пошла она за советом к птичнице, и та велела на другое же утро прислать к ней девушку, но обязательно натощак. На другое утро, раным-рано, королева и говорит принцессе Энн: - Сходи-ка, милочка, в ложбину к птичнице и попроси у нее яиц! Энн вышла из дому через кухню; увидела там горбушку хлеба, взяла ее и съела по дороге. Пришла к птичнице и попросила у нее яиц, как было ведено. А птичница ей и говорит: - Подними-ка крышку вон с того горшка и загляни в него! Девушка так и сделала, но ничего с ней не случилось. - Ну, ступай домой к мачехе, - молвила птичница, - да скажи ей, чтобы покрепче запирала кладовую! Вот вернулась девушка домой и передала королеве слова птичницы. Тут королева поняла, что девушка перед уходом что-то съела. На другое утро королева стала сама следить за принцессой и отправила ее из дому натощак. Но принцесса по дороге увидела крестьян, которые собирали горох, и ласково заговорила с ними. Крестьяне дали ей горсточку гороха, и она съела его на ходу. Когда же она пришла к птичнице, та сказала: - Подними-ка крышку вон с того горшка и загляни в него! Энн подняла крышку, но опять ничего с ней не случилось. Тогда птичница очень рассердилась и сказала: - Передай мачехе, что горшок без огня не закипит! Энн вернулась домой и передала эти слова королеве. На третий день королева сама пошла с девушкой к птичнице. И на этот раз, как только Энн подняла крышку с горшка,- ее хорошенькая головка слетела с плеч, а вместо нее выросла голова овечки. Королеве только того и надо было! Но дочка ее, Кэт, совсем не обрадовалась несчастью сестры. Вот достала она кусок тонкого полотна, обмотала им голову сестре, и обе они, взявшись за руки, вместе пошли по свету счастья искать. Шли-шли, пока не добрались до одного замка. Кэт постучала в дверь и говорит: - Я иду с больной сестрой. Пустите нас переночевать! Их впустили. Оказалось, что замок этот королевский, а у короля два сына, и один сын чахнет, чуть не при смерти лежит, но никто не может сказать, что его терзает. И странное дело: всякий, кто сидел с ним ночью, пропадал навсегда. Поэтому король обещал мешок серебра тому, кто согласится пробыть в спальне его сына хоть одну ночь. Ну, Кэт была девушка смелая и взялась посидеть у больного. До полуночи все шло хорошо. Но только пробило двенадцать, больной принц поднялся, оделся и крадучись спустился по лестнице вниз. Кэт пошла за ним следом, но принц ее как будто не заметил. Он прошел на конюшню, оседлал коня, тихонько подозвал свою собаку и вскочил в седло, а Кэт незаметно примостилась позади него. И вот принц и Кэт поскакали по зеленому лесу. Кэт на скаку рвала с деревьев орехи и складывала их в свой передник. Скакали-скакали, пока не достигли зеленого холма. Тут принц остановил коня и сказал: - Распахнись, зеленый холм, распахнись, откройся! Впусти принца молодого, и собаку, и коня! - И меня! - добавила Кэт. Зеленый холм тотчас открылся и впустил их. Принц спешился и прошел в роскошный, ярко освещенный зал. Тут его окружила толпа прекрасных фей и увела танцевать. Кэт никто не заметил: она спряталась за дверью и наблюдала за принцем; а тот все танцевал, танцевал, танцевал, пока не выбился из сил и не упал на мягкое ложе. Феи принялись обмахивать его своими веерами, и вот он снова поднялся и пошел танцевать. Наконец пропел петух, и принц бросился к своему коню. Кэт вскочила в седло позади него, и они поехали домой. Наутро, когда встало солнце, в комнату принца вошли придворные; видят - Кэт сидит у огня да орешки щелкает. Она сказала им, что принц провел ночь хорошо, но что она больше с ним не останется, если ей не дадут мешок золота. Вторая ночь прошла, как первая. В полночь принц поднялся и поскакал к зеленому холму на бал к феям. Кэт поехала с ним и опять рвала по дороге орехи. На этот раз Кэт и не смотрела на принца, - она уже знала, что он будет танцевать до упаду. Зато она увидела малютку эльфа с палочкой в руках и услышала, как одна фея сказала: - Если трижды дотронуться этой палочкой до уродливой сестры Кэт, она станет такой же красивой, как была. Тут Кэт бросила один орешек, и он покатился прямо к маленькому эльфу. Так она кидала орех за орехом, а малютка гонялся за ними и наконец выронил палочку. Кэт подхватила ее и спрятала к себе в передник. Но вот, как и в прошлый раз, прокричал петух, и они поехали домой. Не успела Кэт вернуться, как побежала к Энн и три раза дотронулась до нее палочкой. И - о, чудо! - овечья голова упала, и Энн опять стала такой же красавицей, как была. На третью ночь Кэт сказала, что согласится стеречь больного принца, только если ее потом обвенчают с ним. Все было как и в прошлые две ночи. Но на этот раз маленький эльф держал в руках птичку, и Кэт услышала, как одна фея сказала: - Если больной принц съест три кусочка этой птицы, он станет таким же здоровым, как был. Кэт подкатила все свои орешки к маленькому эльфу, и тот позабыл про птичку, а Кэт взяла ее и завернула в передник. Когда же запел петух, они отправились домой. На этот раз Кэт не стала щелкать орешки - она ощипала птичку и принялась ее варить. Вскоре из кастрюльки пошел очень вкусный запах. - Ах, - сказал больной принц, - как бы мне хотелось отведать хоть кусочек этой птицы! Кэт дала ему кусочек, а он слегка приподнялся, опершись на локоть, и опять сказал: - Ах, как бы мне хотелось съесть еще кусочек! Кэт дала ему второй кусок. Тогда принц сел на постели и снова попросил: - Ах, вот бы мне съесть третий кусочек! Кэт дала ему третий кусочек, и он встал - здоровый и сильный, - сам оделся и сел у огня. И когда наутро к принцу вошли люди, что же они увидели? Принц и Кэт сидят рядышком и щелкают орешки. А тем временем второй принц познакомился с Энн и влюбился в нее, как и каждый, кто видел ее милое, хорошенькое личико. И вот один принц женился на Кэт, а другой - на Энн. И с тех пор они жили, не тужили и никогда не пили из пустой бутыли. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Chanda 14 Опубликовано: 1 мая 2014 СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ А ещё, 1 мая - День гитариста Рэй Брэдбери Далёкая гитара Летними вечерами, с семи до девяти, почтенная мисс Бидвелл сиживала в скрипучем кресле-качалке за стаканом лимонада на открытой веранде своего дома на Сент-Джеймс-стрит. Ровно в девять с негромким стуком закрывалась дверь, поворачивался в замке медный ключ, с шорохом опускались жалюзи, и особняк погружался в темноту. Ее жизнь протекала без перемен; она уединилась в четырех стенах, среди причудливых картин и запыленных книг, в компании рояля с пожелтевшими от времени клавишами да музыкальной шкатулки, которая, если ее завести, потрескивала, как пузырьки лимонной шипучки. Мисс Бидвелл кивала каждому, кто проходил мимо, и всем было любопытно, почему в дом не ведут ступеньки. Ни со стороны дощатой веранды, ни с черного хода. И вообще мисс Бидвелл уже сорок лет не выходила из дому. В далеком тысяча девятьсот одиннадцатом году она приказала срубить обе лестницы и заколотить входы. Осенью, когда подходил срок все запирать на замки, забивать досками, укрывать от непогоды, она в последний раз выпивала лимонад на стылой, неуютной веранде, а потом заносила в дом плетеное кресло-качалку, чтобы исчезнуть до весны. — Вот, сейчас уйдет, — сказал мистер Уидмер, бакалейщик, указывая в ее сторону красным яблоком. — Можете убедиться. — Он постукал пальцем по настенному календарю. — На дворе сентябрь, вчера был День труда; а времени сейчас — двадцать один ноль-ноль. Немногочисленные покупатели уставились на дом мисс Бидвелл. Старушка, напоследок поглядев через плечо, скрылась за дверью. — До первого мая вы ее не увидите, — объяснил мистер Уидмер. — У нее в кухонной стене пробито маленькое оконце. Я его отпираю своим ключом, чтобы просунуть туда пакет с продуктами. На подоконнике нахожу конверт с деньгами и список заказов. А сама хозяйка носу не кажет. — Чем же она занимается всю зиму? — Одному богу известно. У нее уж сорок лет как установлен телефон, только она к нему не подходит. В доме мисс Бидвелл было темно. Мистер Уидмер аппетитно хрустнул сочным яблоком: — К тому же сорок лет назад она приказала снести обе лестницы. — Почему? Скончались ее родители? — Их не стало задолго до этого. — Умер муж? Или кто-то из детей? — Ни мужа, ни детей у нее отродясь не было. Встречалась, правда, с одним парнем — тот все рвался мир посмотреть. Вроде как собирались пожениться. Он, бывало, сядет на веранде с гитарой и поет для нее одной. А в один прекрасный день вдруг отправился на вокзал, да и купил себе билет до Аризоны, оттуда в Калифорнию, а потом в Китай. — Долгонько же у нее теплится огонек. Все посмеялись, но негромко и уважительно, потому что это было грустной истиной. — Как по-вашему, она когда-нибудь выйдет на улицу? — Да ведь ей за семьдесят. Каждый год я только и делаю, что жду первого мая. Если в этот день она не появится на веранде, чтобы сесть в кресло, я пойму, что ее нет в живых. Тогда придется звонить в полицию. Покупатели разошлись, пожелав друг другу доброй ночи, а мистер Уидмер остался стоять в неярком свете бакалейной лавки. Надевая пальто, он прислушивался к завываниям ветра. Да, каждый год. И каждый год он замечал, что старушка постарела еще больше. Она возникала чуть поодаль, будто за стеклом барометра, где к ясной погоде появляется женская фигурка, а в преддверии ненастья — мужская. Но этот барометр оказался неисправен, в нем появлялась только женщина, а мужчина — никогда, ни при какой погоде. Сколько тысяч июльских и августовских вечеров выходила она на веранду, отделенную зеленой лужайкой, непреодолимой, как река, кишащая крокодилами? Сорок лет копились такие вечера в захолустном городке. На сколько это потянет, если прикинуть на весах? Для него — не тяжелее перышка, а для нее? Мистер Уидмер уже надевал шляпу, когда увидел этого незнакомца. Тот брел по другой стороне улицы — старик, освещенный светом единственного уличного фонаря. Он присматривался к номерам домов, а дойдя до угла и различив номер 11, остановился и заглянул в темные окна. — Не может быть, — ахнул мистер Уидмер, выключил свет и, окутанный уютными бакалейными запахами, стал наблюдать за стариком через стекло витрины. — Надо же, ведь столько воды утекло. Он покачал головой. Стоит ли так волноваться? Не пора ли за сорок лет привыкнуть, что у него ежедневно, по меньшей мере раз в сутки, учащается сердцебиение, если кто-то замедляет шаги у дома мисс Бидвелл? Каждый прохожий, который останавливался у этого запертого дома, пусть даже для того, чтобы просто завязать шнурок, попадал на заметку мистеру Уидмеру. — Не ты ли тот прохиндей, что сбежал от нашей мисс Бидвелл? — молча вопрошал он. Однажды, лет тридцать назад, мистер Уидмер, как был, в белом фартуке, хлопавшем на ветру, бросился на другую сторону улицы и преградил путь какому-то парню: — Ага, тут как тут! — В чем дело? — растерялся прохожий. — Не вы ли будете мистер Роберт Фарр, который дарил ей красные гвоздики, играл на гитаре и пел? — Нет-нет, моя фамилия Корли. — И молодой человек вытащил образцы шелковой ткани, предлагаемой на продажу. С годами бакалейщик начал беспокоиться: если мистер Фарр и вправду надумает вернуться, как же его опознать? Мистеру Уидмеру запомнились размашистые шаги и открытое молодое лицо. Но, случается, за четыре десятка лет время очищает человека от шелухи, высушивает костяк и превращает туловище в тонкий офорт. Возможно, в один прекрасный день мистер Фарр вернется, как гончий пес, взявший старый след, но, по недосмотру мистера Уидмера, решит, что ее дом заколочен, задвинут в прошлый век, — и уйдет восвояси в полном неведении. Возможно, такое уже произошло! А пока за окном маячил все тот же незнакомец, престарелый и непостижимый, появившийся в сентябре, после Дня труда, в четверть десятого вечера. У него плохо гнулись ноги, спина горбилась, а взгляд был устремлен в сторону фамильного особняка Бидвеллов. — Последняя попытка, — пробормотал мистер Уидмер. — Суну-ка я свой нос, куда не просят. Неслышно ступив на остывшую брусчатку, он двинулся к противоположному тротуару. Старик обернулся. — Добрый вечер, — приветствовал его мистер Уидмер. — Подскажите, пожалуйста, — сказал старик, — это, как и прежде, дом Бидвеллов? — Совершенно верно. — Там кто-нибудь проживает? — Мисс Энн Бидвелл. — Благодарю вас. — Доброй ночи. У мистера Уидмера бешено заколотилось сердце, и он отошел, ругая себя последними словами. «Почему ты ни о чем не спросил, болван? А вы почему промолчали, мистер Фарр? Ведь это вы, мистер Фарр?» Но ответ был известен. Ему страстно хотелось, чтобы на сей раз это непременно оказался мистер Фарр. Осуществить такое желание можно было одним-единственным способом: оставить в покое мыльный пузырь действительности. А ответ на вопрос, заданный в лоб, грозил разрушить мечту. Нет, я не мистер Фарр, нет, я не он. Если же не задавать лишних вопросов, то можно было преспокойно подняться к себе в спальню, лечь в постель и добрый час рисовать в своем воображении старомодные, окрашенные неизбывной романтикой картины возвращения странника в родные края после долгих скитаний по городам и весям. Это был самый сладостный обман. Никто ведь не спрашивает у сна, видим ли мы его наяву, иначе наступает пробуждение. Ну, ладно, пусть тот старик (налоговый инспектор, мусорщик — не все ли равно?) хотя бы на одну ночь станет пропавшим скитальцем. Вернувшись к своей лавке, мистер Уидмер вошел через боковую дверь и поднялся наверх по узкой, темной лестнице в квартирку, где сладко спала его жена. «Допустим, это и вправду он, — размышлял бакалейщик, лежа под одеялом. — Дергает дверь, пытается зайти с черного хода, стучится в окна, звонит по телефону, просовывает под дверь свою визитную карточку…» Мистер Уидмер повернулся на бок. «А она-то отзовется? — гадал он. — Удостоит ли его своим вниманием, сделает ли шаг навстречу? Или так и останется в доме без лестницы, с заколоченным крыльцом: будет расхаживать к дверям и обратно, притворяясь, будто не слышит?» Бакалейщик перевернулся на другой бок. «Неужели мы, как всегда, увидим ее только в мае? Хватит ли у него терпения… полгода стучаться, повторять ее имя и ждать?» Выбравшись из постели, мистер Уидмер подошел к окну. На зеленой лужайке, прислоняясь к цоколю большого темного особняка, возле крыльца без ступенек, маячил все тот же старик. Почудилось ли это или он действительно звал ее по имени, стоя под раскрашенными осенью деревьями, под неосвещенными окнами? С утра пораньше мистер Уидмер оглядел из окна лужайку мисс Бидвелл. Там никого не было. — Сдается мне, он и вовсе не приходил, — пробормотал мистер Уидмер. — Стало быть, я беседовал с фонарным столбом. Это мне яблочный сок ударил в голову — сидр, да и только. Было семь утра; миссис Терл и миссис Адамс зашли в непрогретую лавку за беконом, яйцами и молоком. Мистер Уидмер осторожно коснулся наболевшей темы: — Скажите, вы вчера вечером никого не заметили у дома мисс Бидвелл? — Разве там кто-то был? — удивились покупательницы. — Мне показалось, я кого-то видел. — Я лично никого не видела, — сказали обе. — Это все яблоко, — пробормотал мистер Уидмер. — Чистый сидр. Дверь хлопнула, и мистер Уидмер совсем сник. Никто ничего не видел; не иначе как это было наваждение, ведь он слишком долго примерял на себя чужую жизнь. Улицы были еще пусты, но городок мало-помалу стряхивал сон. Багровый шар солнца занимался прямо над часами на башне суда. Мир укрылся прохладным покровом росы. Роса окутывала каждую травинку, каждый безмолвный кирпич, каплями падала с вязов и кленов, с оголенных яблонь. Мистер Уидмер медленно и осторожно перешел безлюдную улицу и остановился на тротуаре. Перед ним раскинулась лужайка мисс Бидвелл, словно необъятное море выпавшей за ночь росы. И опять у мистера Уидмера взволнованно застучало сердце: среди росы отчетливо виднелись бесчисленные следы — вокруг дома, под окнами, возле кустов, у дверей. Следы в искрящейся траве, следы, которые таяли по мере того, как всходило солнце. День тянулся медленно. Мистер Уидмер старался держаться у выхода из своей лавки, но так ничего не заметил. На закате он присел под навесом и закурил. «Скорее всего, он ушел навсегда. Она не откликнулась. Я ее знаю — гордая старуха. Говорят, чем старше, тем больше гордыни. Не иначе как он опять уехал на поезде. Почему я не спросил, как его зовут? Почему вместе с ним не постучался в дверь?» Но факт оставался фактом: не спросил, не постучался — потому и чувствовал себя виновником трагедии, которая уже не укладывалась у него в голове. «Промучившись ночь напролет у нее под окнами, он больше не вернется. Ушел, похоже, перед самым рассветом. Следы совсем свежие». Восемь часов. Половина девятого. Никаких перемен. Девять. Половина десятого. Никаких перемен. Мистер Уидмер допоздна не закрывал магазин, хотя покупателей не было. После одиннадцати он присел к окну своей квартирки на втором этаже — не то чтобы специально шпионил, но и не ложился спать. В половине двенадцатого, когда негромко пробили часы, все тот же незнакомец прошел по улице и остановился у дома мисс Бидвелл. «Ясное дело! — воскликнул про себя мистер Уидмер. — Боится, как бы его не увидели. Днем, небось, отсыпался, отсиживался в укромном месте. Что люди-то подумают? Надо же, кружит и кружит возле ее дома!» Мистер Уидмер прислушался и опять услышал его голос. Как стрекот запоздалого сверчка, как последний шелест последнего дубового листа. У парадной двери, у черного хода, под окнами. О, завтра, когда взойдет солнце, на лужайке будет миллион неспешных следов. Но слышит ли она? «"Энн, Энн, где ты, Энн!" — разве не так он ее звал? "Энн, ты меня слышишь, Энн?" — разве не так молит припозднившийся гуляка?» Тут мистер Уидмер встрепенулся. А вдруг она ничего не слышала? Кто может поручиться, что она не утратила слух? Семьдесят лет жизни — достаточный срок, чтобы уши затянуло паутиной; кое у кого серая вата времени постепенно поглощает все звуки, обрекая человека на ватно-шерстяную тишину. Долгих тридцать лет с ней никто не разговаривал, а прохожие открывали рты только для того, чтобы поздороваться. Что, если она оглохла и лежит, всеми забытая, в холодной постели, как маленькая девочка, заигравшаяся в долгую игру, даже не подозревая, что кто-то стучится в дребезжащие окна, кличет ее из-за облупившейся двери, ступает по мягкой траве вокруг запертого дома? Возможно, это немощь, а не гордыня помешала ей ответить! Перейдя в гостиную, мистер Уидмер потихоньку снял телефонную трубку, а сам краем глаза следил за дверью в спальню — чего доброго, проснется жена. Услышав голос телефонистки, он попросил: — Элен? Соедините меня с номером семьсот двадцать девять. — Это вы, мистер Уидмер? Поздновато звонить по этому номеру. — Ничего страшного. — Ну, как знаете, только это впустую — она никогда не отвечает на звонки. И сама на моей памяти никому не звонила. Раздались длинные гудки. Их было уже шесть, но все напрасно. — Продолжайте дозваниваться, Элен. Пропело еще двенадцать гудков. По лицу бакалейщика струился пот. На другом конце провода сняли трубку. — Мисс Бидвелл! — закричал мистер Уидмер, чуть не упав в обморок от облегчения. — Мисс Бидвелл? — Он понизил голос. — С вами говорит мистер Уидмер, хозяин бакалейной лавки. Ответа не последовало. Однако на другом конце провода, в доме напротив, она держала трубку. В окно ему было видно, что ее дом погружен в темноту. Она подошла к телефону на ощупь. — Мисс Бидвелл, вы меня слышите? — спросил он. Молчание. — Мисс Бидвелл, у меня к вам просьба. Щелк. — Не могли бы вы открыть дверь и выглянуть на улицу, — проговорил он. — Она дала отбой, — сообщила Хелен. — Соединить заново? — Нет, благодарю. — Он повесил трубку. И в лучах рассвета, и в теплый полуденный час, и в сумерках из ее дома так и не донеслось ни звука. Через дорогу, в бакалейном магазинчике, стоял за прилавком мистер Уидмер, которого преследовала мысль: ну и дура! Что бы там между ними ни произошло — просто дура. Но все равно: еще не поздно. Пусть руки стали дряблыми и морщинистыми — это все же руки. Ее старый знакомец, проделавший далекий путь, остался, судя по виду, неприкаянным. Некоторые сознательно выбирают такую судьбу: они как безумные стремятся менять пейзаж за окном каждую неделю, каждый месяц, каждый год, но с возрастом начинают сознавать, что всего лишь коллекционируют ненужные города и дороги, не более основательные, чем киношные декорации, и провожают глазами людей-манекенов, которые мелькают в витринах за окном медленного ночного поезда. Этот старик прожил жизнь среди тех, кому был безразличен, ведь он никогда и нигде не задерживался на столько, чтобы хоть кто-то обеспокоился, проснется ли он на рассвете или уже превратился в прах. Но вот он вспомнил о ней и только тогда понял, что она среди них — единственная живая душа. Опоздав совсем чуть-чуть, он все же вскочил в последний вагон, сошел на нужной станции, дошагал сюда пешком и оказался у нее на лужайке, чувствуя себя последним идиотом. Еще одна такая ночь — и он больше не вернется. Это была третья ночь. Мистер Уидмер уже надумал перейти через дорогу, устроить пожар на крыльце дома мисс Бидвелл и вызвать пожарных. Тогда она точно выскочит на улицу, прямо в объятия своему старичку, ей-богу! Хотя… Так, стоп! Мистер Уидмер поднял глаза к потолку. Наверху, на чердаке — разве там не найдется средства против гордыни и времени? Нет ли там, в пыли, какого-нибудь наступательного оружия, подходящего к случаю? Чего-нибудь старого, как они сами — мистер Уидмер, старик и старушка? Когда на чердаке в последний раз была уборка? Никогда. Нет, это уж чересчур. Ему не хватит решимости! И все же это была последняя ночь. Оружие требовалось прямо сейчас. Минут через десять раздался голос жены: — Том, Том! Что там грохнуло? С чего это тебя на чердак понесло? Старик появился в половине двенадцатого. Остановившись неподалеку от дома, лишенного ступенек, он как будто раздумывал, что бы еще предпринять, а потом быстро шагнул вперед и посмотрел под ноги. Мистер Уидмер, замерев у верхнего окна, шептал: — Да, да, горячо! Старик нагнулся. — Бери же! — молча выкрикнул мистер Уидмер. Старик запустил руки в траву. — Обмахни! Знаю, знаю, она вся в пыли, но еще сгодится. Смахни пыль, играй! Старик поднял с земли гитару, которую обнаружил при свете луны прямо посреди лужайки. Прошло немало времени, прежде чем он начал перебирать струны. — Не тяни! — прошептал мистер Уидмер. Прозвучал первый робкий аккорд. — Давай! — молил мистер Уидмер. — Чего не добилось слово, того добьется музыка. Вот так. Играй! Отлично, не останавливайся! — призывал мистер Уидмер. А сам думал: пой под окнами, пой под яблонями, пой во дворе, пока гитарные аккорды не достигнут ее слуха, пока у нее не польются слезы. Заставишь женщину плакать — считай, ты победил. Всю ее гордыню как рукой снимет, и музыка тебе в этом поможет. Пой ей песни, спой «Женевьеву», спой «Встретимся вечером в сонной стране», потом «Мы плывем по лунному заливу», потом «Длинную тропинку», припомни все старые летние песни, любые знакомые, негромкие, милые песни, пой мягко и тихо, легко перебирая струны, пой, играй и, возможно, услышишь, как в замке поворачивается ключ! Он прислушался. Звуки гитары были чистыми и нежными, как ночные капельки росы, а через полчаса старик стал напевать, но так тихо, что никто его не слышал, кроме той, что была рядом, за стеной, в кровати, а может, у темного окна. Мистер Уидмер улегся в постель и битый час лежал без движения, слушая далекую гитару. Наутро миссис Терл сказала: — Видела я этого бродягу. — Неужели? — Всю ночь на лужайке топтался. Бренчал на гитаре. Можете себе представить? До чего доводит старческий маразм! А кстати, кто это был? — Не имею ни малейшего представления, — ответил мистер Уидмер. — В шесть утра он двинулся со своей гитарой вдоль по улице, — сказала миссис Терл. — Дверь ему так и не открыли? — Конечно нет. А с какой стати? — Да так. Вот увидите, он к ночи вернется. Сегодня все решится, думал мистер Уидмер. Еще одна ночь. Он теперь не отступится. Теперь, когда у него есть гитара, он вернется и все уладит. Мистер Уидмер насвистывал, расхаживая по магазину. У тротуара затормозил фургон; из кабины вылез Фрэнк Хендерсон, держа в руках пилу и чемоданчик со столярными инструментами. Он обошел фургон и вытащил из кузова несколько десятков свежих, смолистых, ароматных досок. — Здорово, Фрэнк, — окликнул его мистер Уидмер. — Как успехи в плотницком деле? — Сегодня повезло, — ответил Фрэнк, сортируя ровные желтые доски и блестящие стальные гвозди. — Получил заказ. — Где? — У мисс Бидвелл. — Это правда? — У мистера Уидмера привычно заколотилось сердце. — А то как же! Час назад позвонила. Желает, чтобы я новые ступеньки к парадному крыльцу приладил. Прямо сегодня. Мистер Уидмер прирос к месту, глядя на руки плотника, на молотки и гвозди, на доброе, свежее, качественное дерево. Солнце поднималось все выше, день выдался погожий. — Понятно, — сказал мистер Уидмер, поднимая пару досок. — Давай подсоблю. Неся добротный тес, они шагали бок о бок по зеленой лужайке, под деревьями, к застывшему в ожидании дому с крыльцом без ступенек. И улыбались. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Chanda 14 Опубликовано: 2 мая 2014 СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 2 мая - Международный день астрономии Автор под ником Ga_li_na Простенькая сказка. - А вот еще одна! - Держу! Клея побольше давай! - Вот так! Теперь не упадет! Упавшую звезду вернули на свое место, и она вновь засияла всеми своими лучиками. - Вот незадача! Каждый второй раз- она! Сколько можно падать? - В прошлый раз ты ее чем крепил? - Скрепками! - Надо было гвоздями! - Жалко...Лучи можно искривить! - Ну, твое дело...Пошли! Сколько еще нам надо обойти? - До левого горизонта пару часиков. И они ушли. Маленькая звездочка открыла глазки, поерзалась на месте: крепко клей держит! - Все равно упаду!- упрямо пробормотала она и задергалась еще сильнее.- Я ему покажу звездопад! И звезда снова упала с неба. - Смотри, опять дырка! - Оторвалась?! - Ага. И та же самая! - Говорил, надо гвоздями было прибить. Ну что ж, пошли искать! -Где-то в этом районе! Ты по мусорным бакам пошарь, а я по балконам. - По мусорным бакам? - Ага! Эта шутница может и туда упасть! - Ну-ну!- хихикала тихонечко звездочка, с удовольствием наблюдая за поисками себя. - А чего ты смеешься?- чья-то маленькая рука подняла блестяшку с картонных ящиков, где хранилась картошка. - Хочу и смеюсь!- огрызнулась звездочка. - Не выставляй меня на показ, а то сейчас как залезут! - Кто? - Они! - А ты кто? - Да звезда это!- устало перелез через перила балкона первый смотритель.- Теперь большими гвоздями прибью и больше не надейся сбежать! Давайте ее сюда!- он протянул руку к женщине. - Не дам!- спрятала звездочку за спиной она.- Когда звезды падают, то принято желание загадывать, так что сейчас она моя! - Фигушки она исполнит!- проворчал он.- По тыщу раз падает- всех понапрасну обнадеживает! - Да? –спросила женщина у звездочки.- Так ты обманщица? - Авантюристка она!- пожалел звездочку смотритель.- Вечно ищет приключений на чью-то голову. - На небе скучно висеть!-буркнула звездочка из-за спины женщины. - Зато нам с тобой очень весело! - А почему бы ей не приделать хвост и не пустить летать кометой?- спросила женщина.- Я бы на ее месте уже давно сбежала куда подальше! - А кто-то же должен светить? - Другие есть! - А если другие тоже захотят падать людям на головы, то что делать? - Не знаю.. - То-то! Порядок должен быть везде! - Только не гвоздями!- вопила звездочка, будто над ней уже был занесен большой молоток. - Жалко мне ее. Может оставите? - Мороки с ней не оберешься! - Я справлюсь. - Пусть берет!- с пыхтением залез наконец четвертый этаж второй смотритель.- Скоро облака надо будет развесить, а мы тут застряли! - Берите, дамочка, берите! Вам завернуть? - Спасибо, не надо! - Женщина поджала губы и с насмешкой посмотрела на двоих. - Вам нравится ваша работа? - Ну кто-то же должен...- привычно отвечал первый. - Тогда желаю успехов!- И она ушла в комнату, закрыв за собой дверь на задвижку. - А я так надеялся на травяной чай!- простонал второй смотритель. - Пока добрался сюда, семь потом сошло. Нет, перевелись на свете романтические девушки! Ты им звезду просто так, а они даже на чай не зовут! - Пошли! Рассвет скоро!- Первый расправил крылья и взмыл в белеющее небо. - Никакой романтики!- укоризненно сказал воробью второй ангел и последовал за первым. 2.08.06. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Chanda 14 Опубликовано: 3 мая 2014 СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 3 мая День Солнца Автор под ником coffemen Сказка для Поли « Ну, Полюшка, три ложечки осталось«- как же Полине не хотелось есть эту противную кашу -« За маму «-отправилась в очередной путь ложка с манкой-«За папу. За зайку»-« А зайчики кашу не едят!» - нашлась Поля – «Но ведь твой зайка волшебный - солнечный. «-А где он сейчас ?» - «Спит.Ты же знаешь – солнечные зайчики сразу засыпают, когда солнышко садится. И детки их спать ложатся. И ты сейчас посмотришь мультики и ляжешь, будешь, как и зайкины детки, спать.» Уже закончились мультфильмы, и мама, поцеловав Полинку, закрыла дверь, удивляясь, что дочка перестала бояться темноты, и уже безо всякого страха засыпает сама, без слёз и уговоров не выключать свет. Но как только затихли мамины шаги, глаза Полинки открылись. И вдруг личико девочки осветилось - это на разжатом кулачке засиял солнечный зайчик. - А я думала, ты не придёшь. Мама сказала, что солнечные зайчики спят, когда нет солнышка. - Но ведь я твой зайчик. Значит, ты - моё солнышко. И я сплю, когда спишь ты. - А почему мама этого не знает? - Она знает, только забыла. Ведь, когда она была такой же как и ты, у неё тоже был свой солнечный зайчик. -У моей мамы? - Да, и у твоей, и у всех других мам. И у пап тоже. Только тогда, когда они были мальчиками. - А разве у мальчиков тоже бывают солнечные зайчики? - Конечно. У всех детей они есть. И когда у тебя будут свои детки, у них тоже будут свои солнечные зайчики. - "Твои детки"? А где они сейчас? - Их ещё нет. Они появятся, как только станут кому-то нужны. - А где же сейчас зайчик, который был у мамы? - Он и сейчас есть. Только его не видно, потому что она забыла о нём. Но если она вспомнит, он сразу появится. Только видеть его будет она одна. Как меня видишь и слышишь только ты. Я ведь только твой солнечный зайчик. И больше ничей. - А если я её спрошу о нём, мама вспомнит? - Конечно. И опять увидит и услышит его. - Завтра попрошу маму, пусть мне расскажет. Полинка зевнула и зарылась в подушку. А сквозь пальчики пробивались лучи от её, только её солнечного зайчика. А в соседней комнате, чему-то по детски улыбаясь во сне, спала её мама . И на её раскрытой ладони вдруг вспыхнула маленькая искра. Это просыпался солнечный зайчик из её детства. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
