Сказочный мир

Chanda · 21 марта 2013

Александр Чаянов

История парикмахерской куклы, или Последняя любовь московского архитектора М.

Романтическая повесть написанная ботаником Х и иллюстрированная антропологом А.

(окончание)

XIV. ЗАРНИЦЫ

Под сенью пурпурных завес

Блистает ложе золотое.

А. Пушкин

Всю ночь Владимира душили кошмары. Он задыхался в змеиных объятиях бронзовых кос. Влажные русалочьи руки обвивали его горящую шею, и терпкие, пьяные поцелуи впивались в его тело, оставляя следы укусов вампирьих зубов.

Утром он уже отнес сестрам пучок магнолий и застал их веселых и улыбающихся за утренним кофе. Они задержали его у себя. Вечером он катал их в гондоле по Большому каналу. На другой день он снова был у них, чем вызвал видимое недовольство Подгурского.

Терпкий голос Берты, ее наивные песенки овладели им всецело и до конца. Они были единственная реальность, существующая для него, все остальное был дым.

Он опустошил антикварные лавки, украшая ожерельями зеленоватое тело и вплетая драгоценности чинквеченто в бронзовые косы.

Неестественная связь сестер и вынужденное постоянное присутствие Китти сначала смущали его. Но вскоре опытным сердцем уловив, как начала разгораться тлевшая в душе его подруги диковинная страсть, он забыл о Китти. Порывы его чувства, казалось, покоряли обеих сестер. И только однажды, когда он, забывшись, поцеловал обнаженное колено Берты, его глаза встретили полный ужаса взгляд Китти. Но это был только один миг. Вскоре весь мир потонул в бушующем океане страсти.

XV. КАТАСТРОФА

Osculaque insetuit cupide luctania linguis

Lascivum femori supposuitigue femur...

Ouidius Naso {1}

* 1. Жадно теснят языки в поцелуях друг друга,

И бедро, прижимаясь к бедру, разжигает страсть...

Овидий Назон

XVI. ЗАПИСКИ КИТТИ

Разбитое зеркало означает смерть.

Примета

1. Сентября. Венеция

Берта забылась в полусне.

Пользуюсь минутой записать чудовищное событие нашей жизни. Я никогда не думала быть писательницей, но события, окружающие меня, столь необычайны, дыхание смерти окружает нас со всех сторон, и роковая развязка, очевидно, приближается. Пусть же эти страницы послужат завещанием бедной Китти Ван Хооте, одной из несчастных "сестер Генрихсон" цирковой арены.

Я и сестра Берта родились близнецами, сросшимися своими бедрами, в зажиточной купеческой семье Ван Хооте в Роттердаме.

Роды матери были очень тяжелы, и отец, желая скрыть наше уродство и предполагая впоследствии разъединить нас операционным путем, отвез нас к двоюродной сестре нашей матери.

Однако хирурги отказывались делать операцию, говоря, что она угрожает смертью одной из нас. Матушка не могла оправиться от родов и вскоре умерла. Отец, не желавший себя сделать посмешищем в глазах своих клиентов и биржевых приятелей, воспитывал нас весьма тщательно, ни разу, впрочем, не заехав посмотреть на нас.

Вскоре он женился вторично и умер от случайной вспышки чумы, занесенной вместе с пряностями с острова Явы одним из пароходов его компании.

Его вдова, родившая уже после смерти мужа мальчика, ничего, или почти ничего, не знала о нашем существовании. Нотариус отца переслал тетушке небольшую сумму денег, завещанных на наше воспитание.

Однако через несколько лет и этот скудный источник нашего пропитания иссяк. Мы уже были готовы познакомиться с ужасами нищеты, когда содержатель проезжего цирка предложил нам вступить в число артистов его труппы, своим уродством зарабатывать хлеб насущный. После минутного колебания и слезных просьб тетушки мы, бывшие тогда тринадцатилетними девочками, согласились и через неделю уже появились под именем "сестер Генрихсон" на подмостках кафешантана в Спа.

Не буду описывать нашей цирковой жизни, она так однообразна, так утомительно тосклива, особенно для нас, прикованных своим уродством к замкнутой комнатной жизни.

Однако мы не роптали. Всегда умели создать в комнатах своей кочевой жизни теплый семейный уют. Найти немногих преданных друзей. Я до сих пор вспоминаю антверпенского полковника, такого ласкового ко мне, с таким вниманием угадывавшего наши желания.

Мы не знали отцовской ласки, но он часто казался мне отцом. Я слышала, что и после он очень тепло отзывался о нас. Где-то он теперь, старый, добрый полковник Вотар! Иногда нас катали в коляске по тем городам, которые посещала наша труппа. Изредка посещали мы театры, забираясь в глубину ложи уже после открытия занавеса и уезжая до окончания спектакля.

Мы зарабатывали очень много и мечтали, скопив несколько десятков тысяч франков, навсегда покинуть арену и тихо вдали от людей окончить нашу жизнь.

Как вдруг, во время наших гастролей в Гейдельберге, крыло трагедии впервые развернулось над нами. Наш антрепренер убедил нас предоставить за очень большие деньги право репродукции "феномена сестер Генрихсон" фирме восковых кукол в Гейдельберге... Я забыла название этой фирмы.

Через два дня нам представили молодого скульптора, весьма умело и искусно занявшегося лепкой наших восковых изображений.

На беду, он очень понравился Берте, а песенки сестры окончательно свели его с ума.

Неестественная страсть художника к прекрасному уроду разгоралась подобно костру Ивановой ночи. Лихорадочный блеск в глазах сестры, учащенное биение ее сердца открывало в ней новое, незнакомое для меня существо. Тягостным мраком заволакивались глаза художника.

Гроза приближалась.

Трагическая развязка...

Вертя и посыпается. Кончаю

3 сентября. Венеция

Продолжаю. Трагическая развязка оказалась более ужасной и более скорой, чем можно было думать.

Однажды вечером, когда атмосфера страсти сгустилась вокруг нас настолько, что я готова была, казалось, схватить топор нашего циркового плотника Жермена и, разрубив роковую связь свою с сестрой, выброситься в окно - художник, которого мы звали просто "милый Проспер" сказал свое полное имя "Проспер Ван Хооте".

Я не удержалась от крика. Двух вопросов было достаточно, чтобы всякие сомнения пропали. У наших ног лежал сын нашего отца, наш младший брат. Как безумный вскочил он на ноги и, схватившись за голову, выбежал за дверь.

Наутро мы узнали, что он повесился.

Сестра заболела нервной лихорадкой. По ее выздоровлении мы, связанные контрактом, еще два раза появились на арене в каком-то немецком городишке. Потом уехали сначала в Гент, а после в Брюгге, рассчитывая на свои сбережения прожить несколько лет спокойной, замкнутой жизнью.

Меланхолический перезвон брюггских колоколов, тишина улиц, почти безлюдных, и черные лебеди на темно-зеленой водной глади каналов стали для нас целительным бальзамом.

Первые месяцы мы сидели целыми днями у окна. Я перечитывала книги, а Берта безумными глазами смотрела на медленно плавающих лебедей и сотни раз повторяла четверостишье, когда-то написанное Проспером:

Черный лебедь, плывет над зеленой волной,

И качаются ветви магнолий.

Ты встречалась когда-то, я помню, со мной,

Но не помню, когда, и не помню, давно ли.

Так в небытии прошел год, другой... Глаза Берты стали улыбаться, она принялась за рукоделье и не раз опускала свои тонкие пальцы на струны лютни. На третий год наши сбережения стали приходить к концу, и пришлось подумать о "работе". Мы написали письмо одному старому другу. Через неделю к нам явился человек в круглой шляпе, оказавшийся импрессарио Подгурским, подготовлявшим турне по портовым городам Средиземного моря. Берта заинтересовалась. Мы подписали очень выгодный контракт. Были вместе с паноптикумом в Гелиополисе и Александрии, посетили Алжир, два месяца прожили в Барцелоне, провели зиму в Палермо, и роковая судьба забросила нас в Венецию.

10 сентября. Венеция

Продолжаю. На третий день наших венецианских гастролей утром, причесывая свои роскошные бронзовые волосы, Берта выронила и разбила круглое зеркало... Мы с ужасом посмотрели друг на друга. Из всех ужасных примет эта была наиболее верной. А вечером того же дня Подгурский привел к нам московского архитектора Вольдемара М., давно уже искавшего познакомиться с нами.

Бледный, с черной ассирийской бородой, он казался человеком, продавшим свою душу дьяволу, а его говор, как и вообще у всех русских, говорящих по-немецки, был певуч и напоминал мне почему-то малагу, которую мы пили в Барцелоне.

Отчетливо помню этот проклятый вечер и ночь, когда сердце Берты билось иначе, чем обычно, совсем как в памятные гейдельбергские дни.

Казалось, дух Проспера ожил в этом северянине, казалось, тайная власть почившего несчастного брата над душою Берты была кем-то вручена этому бледному человеку с кошачьими манерами. Напрасны были мои слова и предупреждения, бессонные ночи и общие слезы, увлажнявшие общую подушку, и клятвы, даваемые на рассветах.

Страсть разгоралась, бурный поток увлекал все, и даже я, прикованная уродством к своей сестре, была как-то странно подхвачена ее волнами. Его слова, улыбки, прикосновения, как раскаленный металл, выжигали в нашем существе стигматы страсти. И вот однажды, когда я в бешенстве исступления впивалась зубами в подушку, Берта стала принадлежать ему.

Он бежал от нас среди ночи. Сестра пробыла три дня онемевшая, как камень. Потом очнулась. Гнала его прочь. Снова звала к себе. Он, бледный как смерть, лежал часами у ее ног. потом убегал, пропадал днями.

Потянулись месяцы бреда и сумасшествия... Мы почувствовали, что под сердцем Берты затеплилась новая жизнь. Цирк давно уехал. Вольдемар заплатил за нас огромную неустойку Подгурскому.

21 сентября. Венеция

Берта бредит вторую ночь. Доктора боятся тяжелых родов. Говорят о нашем с сестрой операционном разделении. Вольдемар ходит как помешанный. Берта, когда просыпается, гонит его прочь. Ночью в бреду зовет Проспера.

23 сентября

Сегодня я очнулась и вскрикнула. Берты не было рядом. Моя правая рука была совершенно свободна. Доктора говорят, что у Берты родилась девочка и она в другой палате.

29 сентября

Наконец мне рассказали все. Уже неделя, как Берты нет в числе живых. Когда начались роды, нас разъединили. Опасались, что начавшийся сепсис будет смертелен и для меня. Боже! Дай мне пережить все это.

30 сентября. Венеция

Я еще так слаба. Сегодня мне показали мою маленькую красную всю племянницу. Говорят, когда началась агония, Берта прогнала Вольдемара и приказала уехать из города.

Я поняла ее порыв и просила доктора, в случае, если Вольдемар вернется, сказать ему, что мы умерли все, - и Берта, и я, и маленькая Жанета. Когда я поправлюсь, мы уедем далеко, далеко, и никто, никогда не расскажет Жанете о страшных призраках ее происхождения.

XVII. БЕЗУМИЕ

Агрономическая помощь населению была в Италии, быть может, нужнее, нежели в какой бы то ни было иной стране.

А. Чупров

Владимир М., исполняя предсмертное приказание Берты, почти качаясь от усталости, с безумными горящими глазами, побрел на вокзал, сел в первый отходящий поезд, который куда-то его повез.

Это был необычайный для него поезд. В нем не было иностранцев. Приземистые, коренастые культиваторы громко смеялись и разговаривали о суперфосфатах, о дисковых боронах Рандаля, ругали своего агронома, почтительно отзывались о каких-то Бицоцеро, Луцатти и Поджо и поносили, сплевывая на пол, породу рогатого скота, называя ее бергомаско.

Поезд остановился в Пьяченце, земледельческом центре Итальянского севера.

Это была закулисная Италия. Та, которая составляет действительную нацию и которая совершенно неизвестна иностранцу.

Итальянцы любят мечтать о "Третьем Риме". Если первый был Римом античности, второй - Римом пап, то третий Рим будет Римом кооперации, усовершенствованной агрономии и национальной промышленности итальянской демократии.

Однако Владимиру М. до всего этого не было никакого дела, и он уныло бродил в Пьяченце по сельскохозяйственной выставке, смотря откормленных тучных быков, скользя глазами по пестрым агрономическим плакатам и машинально слушая пылкие речи какого-то каноника о преимуществах английского дренажа для вечнозеленых марчито.

Наскучив однообразным и скучным зрелищем трудовой земледельческой культуры, Владимир переехал в Павию и близко около нее нашел небольшой монастырь Чертоза, приспособленный для выделки ликера.

Пышные барочные часовни, тонкие и легкие колоннады монастырских двориков, розарии, полные благоухания, дали ему возможность собраться с мыслями.

Блуждающий взор приобрел осмысленность, и через четыре дня он уже нашел в себе силы вернуться в Венецию. С покорностью выслушал весть о смерти сестер и своей дочери и, сразу сгорбившись и постарев, направился к вокзалу, не имея сил оставаться в городе, ставшем гробницей его счастья.

Когда черная гондола везла его по узким каналам, - вечерело. Роскошная жизнь пенилась и звенела над Венецией.

XVIII. СНОВА В МОСКВЕ

В конце мая 1694 года госпожа Савиньи совершила последнее путешествие в Гриньян.

"Плутарх для девиц"

Курьерский поезд медленно подошел к московским перронам. Мелькнули Триумфальные ворота, дутики, Тверской бульвар. Владимир М. вернулся в свою старую квартиру в переулке между Арбатом и Пречистенкой.

Владимир с грустью посмотрел на кресла красного дерева, елисаветинский диван, с которым связано столько имен и подвигов любви, ставших теперь ненужными, на гобелены, эротические рисунки уже безумного Врубеля, с таким восторгом купленные когда-то фарфор и новгородские иконы, словом, на все то, что некогда радовало и согревало жизнь.

Его состояние, некогда значительное, было разрушено до основания.

Пришлось продать эротические гравюры, некоторую мебель и великолепного новгородского "Флора и Лавра" с красной по синему пробелкой и поразительными пяточными горками.

Владимир чувствовал себя манекеном, марионеткой, которую невидимая рука дергала за веревку. Друзья его не узнавали. Он вел замкнутый и нелюдимый образ жизни. Заказы, однако, он принимал, и этот последний период его деятельности подарил Москве несколько причудливых и странных зданий.

XIX. ПРИЗРАК АФРОДИТЫ

Ты сладострастней, ты телесней

Живых, блистательная тень.

Баратынский

Прошло более года. Владимир прогуливался по дорожкам Александровского сада. Следил безразличным взглядом весенние влюбленные пары и гимназистов, зубрящих к экзамену.

Поднял голову, посмотрел на полосу зубчатых Кремлевских стен, озаренных заходящим солнцем, и всем существом своим почувствовал приближение смерти.

Ему болезненно захотелось еще раз дышать горячими лучами венецианского солнца, услышать всплески весла в ночной воде канала.

Он мысленно подсчитал не оплаченные еще долги и, махнув рукой, решил поехать в Венецию.

Когда венский экспресс, по обыкновению запоздавший, спускался в итальянскую долину, в марчито и рисовые поля, орошаемые мутными водами реки По, уже вечерело, и только после полуночи прибыл он на перрон венецианского вокзала.

Два американские паровоза, тяжело дыша, вздрагивали всем своим металлическим телом, суетились путешественники, спокойно и деловито сновали носильщики, перетаскивая портпледы и чемоданы. Агенты гостиниц выкрикивали названия своих отелей:

"Палас-отель"! "Мажестик"! "Альби"! "Савой-отель"! Все было до ужаса повторно.

Владимир остановился в № 24 "Ливорно-отель".

Когда он проснулся, было уже поздно... Где-то ворковали голуби, доносились всплески вод канала, оклики гондольеров и крики уличных продавцов. Все было зловеще повторно. Все. трепетало в какой-то саркастической улыбке Рока.

Владимир спустил ноги на ковер и медленно подошел к окну, поднял быстрыми движениями жалюзи и вздрогнул, содрогнувшись от ужаса.

Перед ним на противоположном берегу канала, там, где некогда стоял паноптикум, он увидел огромное витро роскошной парикмахерской, сквозь зеленоватое стекло которого на него смотрели восковые головы сестер Генрихсон, забытые им когда-то во время бегства из Венеции.

Зловещие куклы смотрели в его опустошенную душу своими черными глазами, оттененными зеленоватым опалом тела и рыжими, почти бронзовыми змеями волос.

Владимир опустился на пол и, припав лбом к мраморному подоконнику, заплакал.

XX. SIC TRANSIT MUNDI

В московской квартире М. толстые слои пыли покрывали кресла красного дерева, елисаветинский диван, пузатые шкафчики александровской эпохи и два тома Паладио, забытые на диване.

Старая крыса наконец прогрызла плотную стенку письменного стола и принялась за пачку писем. Узкая шелковая лента лопнула, и письма, набросанные тонким почерком женских рук, рассыпались по ящику. Крыса испугалась и убежала.

Вот и все, господа.

Барвиха на Москве-реке.

Август 1918 г.

Chanda · 21 марта 2013

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

И наконец, 21 марта - День весеннего равноденствия

Эмилия Русских

Весенняя сказка

Отсалютовала зима февральскими метелями и морозами. Притихла. Стала собираться в дальний путь. Только уходить ей совсем не хочется. Нет-нет, да и присыплет снова снежком землю, ударит ледяной клюкой по закованным в панцирь рекам и озерам, обожжет морозным ветром леса и поля.

Устали от зимы и люди, и звери, и птицы. Где же весна? Пора, пора ей голубушке прогнать зиму-старуху, согреть все живое теплом, развеять серые тучи, обрадовать солнечным светом.

Выкатилось на небо мартовское солнышко, разогнало снеговые облака. Заплакали хрустальными слезами сосульки. Снежное одеяло потемнело, осело и стало таять, превращаясь в тысячи маленьких ручейков.

Солнечный лучик как раскаленный гвоздь проплавил до самой земли сугроб на опушке леса возле маленькой елочки.

Всю зиму елочка продремала, до самой макушки засыпанная снегом. Села на ее веточку синичка и радостно зацвинькала, приветствуя весеннее солнышко.

Вздрогнула елочка, отогнала дрему и закачала своими колючими лапками, радуясь теплым лучам.

Под сугробом, там, где лучик растопил снег, проснулся крохотный зеленый росточек.

«Весна! Весна пришла!» - понял росточек. – «Надо спешить!».

Зеленый стебелек пробился сквозь пожухлую прошлогоднюю траву, приподнял засохшие иголки, распрямил свои маленькие листочки и раскрыл белую звездочку.

Это был подснежник, первая улыбка весны. В холодном снегу он бесстрашно поднял свою головку навстречу солнцу, не боясь ни метелей, ни морозов.

Поняла зима, что кончилось ее время, и с северным ветром улетела в свои владения.

Солнце с каждым днем все сильнее пригревало землю, и вскоре от сугроба у елочки не осталось и следа. Земля просохла, и рядом с подснежником стала пробиваться молоденькая травка.

В один такой погожий денек проснулся старый толстый жук. Он вылез из-под листьев и иголок, в которых провел всю зиму и уселся погреться на солнышке. Осмотрелся жук по сторонам и увидел рядом с собой подснежник, зеленую щетинку молодой травки, солнце в чистом высоком небе и маленькую елочку, весело отмахивающуюся от весеннего ветерка зелеными веточками.

- Здравствуйте! – поздоровался с ними жук. – Как ваши дела?

- Здравствуй, жук! – засмеялась елочка.- Ты не рано ли проснулся? Нет еще ни листочков, ни травки. В лесу лежат сугробы. Что ты будешь делать?

- Ну и что, что он проснулся так рано,- заступился за жука подснежник.- Он увидит, как оденутся в зеленые платья деревья, укроется зеленым ковром земля. Это замечательно, быть первым!

Травка промолчала, потому что она изо всех сил тянулась навстречу солнцу, и ей не хотелось тратить силы на разговоры.

Жук не обиделся на елочку. Он потер лапками свои усики и важно сказал:

- Быть первопроходцем - это почетно. Сейчас я полечу в лес, и сам посмотрю права ли ты, елочка.

Затрещали жесткие крылья жука, расправились прозрачные крылышки, и жук тяжело поднялся в воздух. Он покружил сначала возле елочки, а потом полетел в лес. Но пролетел жук совсем немного: после долгой спячки у него закружилась голова , и он опустился на землю. Рядом с ним чуть слышно журчал маленький прозрачный ручеек. Жук подполз к нему поближе и с удовольствием напился ледяной водички.

В лесу было свежо. Ветер беспрепятственно гулял среди деревьев, качая голые ветки берез и осин и дергая за лапы старые ели, под которыми еще лежал снег. Не было слышно голосов птиц, не жужжали мухи, не звенели комары.

Скучно стало жуку. « Может и права елочка?»- подумалось ему. – « Может, рано я проснулся? Хоть бы еще кто-нибудь встретился мне».

Поднялся снова жук в воздух. Но в это время резкий порыв ветра пронесся по лесу, и очутился жук в сугробе под елкой, сбитый на лету колючей еловой веткой. Увяз тяжелый жук в рыхлом снеге. Озябли у него лапки, онемело брюшко. Испугался жук, что замерзнет. Из последних сил заработал крылышками, вырвался из холодного плена и полетел назад, к елочке. Вернулся на опушку и молча опустился на старое место.

Ни о чем не спросила его елочка, ничего не сказал подснежник.

Здесь, на солнышке было так тепло, так хорошо.

Жук пригрелся и задремал. Вдруг он услышал над своим ухом чей-то голос:

- Эй, дядя, помоги мне сдвинуть эту иголку!

Открыл жук глаза и видит: рядом с ним рыжий муравьишка ухватил сухую иголку и пытается ее поднять.

Обрадовался жук, что не один он проснулся, есть с кем поговорить.

- Зачем тебе иголка? Где твои друзья-муравьи?

- Ты не спрашивай, дядя, а помоги. Я – разведчик,- гордо произнес муравей. - Меня послали узнать, просохла ли земля.

- А зачем тебе нужна иголка?- полюбопытствовал жук.

- А как мне еще доказать, что земля просохла? Притащу в муравейник эту иголку, все увидят, что она сухая, а значит можно открывать муравейник.

Жук с сомнением покачал головой:

- Я только что из лесу вернулся. Там еще снег лежит. Холодно и сыро. Попадет тебе, когда увидят, что ты сказал неправду.

Муравьишка озадаченно покрутил головой:

- А ты не обманываешь, дядя?

- Зачем мне тебя обманывать. Возвращайся в муравейник и скажи, что надо еще подождать. Приходи сюда через пару дней, и я тебе скажу, просохла ли земля в лесу.

- Хорошо. Только ты меня не подведи, дядя.

Муравей уполз, а жук опять закрыл глаза, готовясь снова заснуть. Но чей-то тоненький голосок пропел рядом:

- Ах, как хорошо! Ах, как славно!

Жук приоткрыл один глаз и увидел, что над ним вьется крошечная мушка: она только что проснулась и, потеряв голову от солнца и тепла, кружила на месте, не зная, куда ей полететь.

- Сядь, глупая,- посоветовал ей жук.- Здесь у елочки тепло и тихо, а полетишь в лес, тебя ветром куда-нибудь унесет. Ветер холодный, силенок у тебя еще мало. Замерзнешь в каком-нибудь сугробе.

Мушка послушно села рядом с жуком.

- Хочется полетать, крылышки поразмять,- оправдывалась она перед жуком.

- Ничего, успеешь налетаться. Мы с тобой первые проснулись весну встречать. Скоро все начнут просыпаться, а мы им помогать будем. Ты согласна со мной?

- Как интересно! Конечно, согласна.

- Вот и хорошо. А сейчас посиди спокойно, погрейся на солнце, сил набирайся.

Задремали на пригорке жук и мушка.

Острые стрелки молодой травки густо зеленели на пригорке, спрятав подснежник. Елочка расправила свое зеленое платьице и каждой иголочкой впитывала живительное тепло.

Радостно светило на небе солнце. Журчали ручьи. Свежее дыхание весны разбудило поля и леса. Здравствуй, весна!

Chanda · 22 марта 2013

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

22 марта - Сороки (Жаворонки)

Братья Гримм

Певчий попрыгун-жаворонок

Жил-был на свете человек, и собрался он в дальнюю дорогу. И вот спрашивает он на прощанье у своих трех дочерей, что привезти им в подарок. Попросила старшая жемчуга, средняя — брильянты, а младшая сказала:

— Милый батюшка, хочу я, чтоб привез ты мне певчего прыгуна-жаворонка.

Ответил отец:

— Ладно, если я такого достану, то привезу.

Поцеловал он всех трех дочерей и отправился в путь-дорогу. Но вот пришло время ему домой возвращаться, и накупил он для двух старших дочерей жемчугов и брильянтов, но напрасно искал он для младшей певчего прыгуна-жаворонка; и было это ему досадно, потому что была она его любимой дочкой. А путь лежал через лес, и стоял в самом лесу прекрасный замок, и росло вблизи замка дерево, а на самой его вершине увидел он певчего прыгуна-жаворонка. «Э, да ты кстати мне повстречался!» — сказал он, обрадовавшись. Позвал своего слугу и велел ему влезть на верхушку и поймать птичку. Но только подошел тот к дереву, как выскочил сзади лев, тряхнул гривой и так заревел, что листья на деревьях задрожали.

— Кто посмеет украсть моего певчего прыгуна-жаворонка, — закричал он, — того я съем живьем!

А человек и говорит:

— Я не знал, что птица принадлежит тебе. Я готов исправить свою ошибку и дорогой ценой откупиться, только оставь меня в живых.

Говорит тогда лев:

— Одно тебя может спасти: пообещай мне то, что первым тебе дома повстречается. Если ты на это согласен, то, так и быть, дарю тебе жизнь и в придачу птицу для твоей дочери.

Но человек отказался и говорит:

— Ведь это может оказаться моей младшей дочерью, — она любит меня сильнее всех и всегда выбегает мне навстречу, когда я возвращаюсь домой.

Но слуге стало страшно, и говорит он:

— Неужто вас непременно встретит дочь? Это может оказаться кошка или собака.

И он уговорил своего хозяина, и тот взял певчего прыгуна-жаворонка и пообещал льву отдать первое, что встретится ему дома.

И вот воротился он домой. Входит к себе в дом, и первая, кого он встретил, была не кто иная, как его младшая любимая дочь. Бросилась она к нему навстречу, стала его целовать и обнимать, а как увидела, что привез он ей певчего прыгуна-жаворонка, была она вне себя от радости. Но отцу было не до веселья, он заплакал и говорит:

— Милая моя дочка, дорогой ценой заплатил я за эту маленькую птичку, — пришлось мне пообещать отдать тебя дикому льву; он растерзает тебя и съест. — И рассказал ей все, что произошло, и стал просить ее, что бы ни случилось, а ко льву не идти. Стала она его утешать и говорит:

— Милый батюшка, что обещано, то надо исполнить; я пойду, но льва постараюсь задобрить и вернуться домой целой и невредимой.

На другое утро попросила она указать ей дорогу, простилась и спокойно отправилась в самую чащу лесную. А был лев не кто иной, как заколдованный королевич, днем он был львом, и вместе с ним и все его слуги были тоже львами, а ночью они опять превращались в людей.

Когда она пришла, встретил лев ее ласково и проводил в свой дворец. А когда наступила ночь, стал он прекрасным юношей; тут и свадьбу сыграли с большой пышностью. И стали они жить счастливо вместе, ночью бодрствовали, а днем спали. Вот приходит он раз и говорит:

— Завтра в доме у твоего отца будет пир по случаю свадьбы старшей твоей сестры; если хочешь, то мои львы проводят тебя туда.

Она сказала, что охотно повидала бы своего отца, и направилась домой, и провожали ее львы. И была великая радость, когда она явилась, — ведь все думали, что ее растерзал лев и что давно ее уже нет в живых. Рассказала она, какой у нее красивый муж и как хорошо ей живется, и пробыла она дома, пока продолжалась свадьба, а затем вернулась назад в лес. Когда выходила замуж средняя дочь, ее опять пригласили на свадьбу, и она сказала льву:

— На этот раз не хочу я идти одна, пойдем вместе со мной.

Но лев ответил, что это будет для него слишком опасно, — ведь если упадет на него луч от зажженной свечи, то обернется он голубем, и придется ему семь лет летать вместе с голубями.

— Ax, — сказала она, — уж пойдем вместе со мной, я буду тебя охранять и защищу от всякого света.

И вот отправились они вместе и взяли с собой и своего маленького ребенка. Она велела построить там зал с прочными и толстыми стенами, куда не проникал бы ни один луч, чтобы лев мог сидеть в нем, когда зажгутся свадебные свечи. Но дверь была сделана из сырого дерева, она рассохлась и дала небольшую трещину, которую никто из людей не заметил. Стали праздновать пышную свадьбу, и когда свадебный поезд возвращался из церкви с факелами и свечами мимо зала, упал тонкий, как волос, луч на королевича, и в тот же миг был он обращен в голубя. Когда жена вернулась домой и стала искать мужа, найти его нигде не могла, — перед нею сидел белый голубь. И голубь сказал:

— Семь лет должен буду летать я по свету. Но каждые семь шагов я буду ронять по капельке алой крови и по белому перышку, они укажут тебе дорогу, и если ты пойдешь по следу, то сможешь меня освободить.

Сказав это, голубь вылетел в дверь, и она пошла вслед за ним; и каждые семь шагов падали наземь алые капельки крови и белые перышки и указывали ей дорогу. И так шла она все дальше и дальше по свету, не оглядывалась и не отдыхала. И прошло уже почти семь лет. Стала она радоваться, думая, что скоро будут они освобождены от чар, но было это еще так далеко!

Шла она все дальше, и вот однажды не упало перышко наземь, не скатилась алая капелька крови. Глянула она наверх, видит — голубь исчез. Она подумала: «Люди мне ничем помочь не могут», и она поднялась к солнцу и сказала ему:

— Светишь ты во все углы темные и на вершины горные, не видало ли ты, где белый голубь летает?

— Нет, — ответило солнце, — не видало я голубя белого, но подарю тебе ларец, ты открой его, когда будешь в великой беде и опасности.

Поблагодарила она солнце и пошла дальше; шла она до самого вечера, пока не взошел уже и месяц, и спросила она у месяца:

— Ты целую ночь светишь на поля широкие, на леса на высокие, не видал ли ты, где белый голубь летает?

— Нет, — ответил ей месяц, — не видал я белого голубя, вот подарю я тебе яйцо, ты разбей его, когда будешь в большой беде и опасности.

Поблагодарила она месяц и пошла дальше; шла она, пока явился ветер ночной и подул на нее прохладой. И молвила она ветру ночному:

— Ты веешь над всеми деревьями, подо всеми листьями дуешь, не видал ли ты, где белый голубь летает?

— Нет, — сказал ей ветер ночной, — не видел я белого голубя, но спрошу у других трех ветров, может, они видали.

Явился ветер восточный и западный ветер, но они не видели ничего, а южный ветер ответил:

— Видел я белого голубя, полетел он к Красному морю, там обернулся он снова львом, ведь минуло семь лет, и борется лев там с драконом, а дракон тот — зачарованная королевна.

И сказал ей ветер ночной:

— Дам я тебе совет: ступай к Красному морю, растут на правом его берегу большие лозы: ты их сосчитай, и срежь одиннадцатую, и ударь ею дракона — тогда лев его одолеет, и вернется к обоим снова их человеческий образ. Потом оглянись назад, и увидишь ты птицу-грифа, что сидит у Красного моря; вскочи вместе с милым своим на спину к нему, и перенесет вас птица через море домой. На тебе еще орешек; когда будешь ты посреди моря, кинь его в воду, и вырастет из воды большой орешник, и отдохнет на нем птица-гриф. Если ей отдохнуть не удастся, то не хватит у ней сил перенести вас через море; а забудешь ты бросить в воду орешек, то уронит вас птица-гриф в море.

Пошла она к морю и нашла там все, о чем говорил ей ветер ночной. Сосчитала она лозы на морском берегу, одиннадцатую срезала, ударила ею дракона, и лев его одолел; и вмиг обратились они снова в людей. Только освободилась от чар королевна, что прежде была драконом, взяла она за руки юношу, села на птицу-грифа и исчезла с ним вместе. И осталась бедная странница опять одна, села она на землю и заплакала. Но, наконец, она успокоилась и сказала: «Я пойду дальше, так далеко, куда только ветер дует и доколе петух будет петь, пока его не найду». И пошла она дальше, и прошла много путей и дорог, пока не пришла, наконец, к замку, где жили они вдвоем, и узнала, что скоро будут справлять они свадьбу. И сказала она:

— Бог мне поможет еще раз! — и она открыла ларец, подаренный солнцем, и лежало в том ларце платье, и сияло так же, как самое солнце. Она достала его, надела и поднялась в замок, и все люди и даже невеста посмотрели на нее с удивлением; и это платье так понравилось невесте, что захотелось ей надеть его под венец, и она спросила, не может ли та его продать.

— Не продам я его ни за деньги, ни за какое добро, — ответила она, — а за плоть и за кровь.

Невеста спросила, что она этим хочет сказать. И она ответила:

— Позволь мне переночевать ночь в той комнате, где спит твой жених.

Невеста не согласилась; но ей так хотелось получить платье, что, наконец, она дала согласие, приказав слуге подсыпать королевичу сонного зелья.

Когда наступила ночь и королевич уснул, ее отвели в спаленку. Села она у его постели и сказала:

— Я шла за тобой семь лет, была я у солнца и месяца, и у четырех ветров я была — все о тебе узнала, я помогла тебе одолеть дракона, неужто ты меня совсем позабыл?

Но королевич спал крепко, и казалось ему, будто ветер шумит среди елей в лесу. Когда наступило утро, ее увели из спальни, и пришлось ей отдать свое золотое платье.

Но когда и это не помогло, запечалилась она, вышла на луг, села и заплакала. Сидя там, она вспомнила о яйце, что подарил ей месяц; она разбила яйцо — и вылупилась из него наседка с двенадцатью золотыми цыплятами, они побегали, поклевали и залезли опять под крылья наседки, — и не было ничего милее на свете, как смотреть на это.

Потом она встала и пошла по лугу, но невеста заметила из окошка маленьких цыплят, и они ей так понравились, что она вышла из замка и спросила, не продаст ли их странница.

— Ни за деньги, ни за добро, а за плоть и за кровь. Дозволь мне еще одну ночь пробыть в спальне, где спит жених.

Невеста согласилась, но решила ее обмануть, как и в прошлый вечер. Когда королевич ложился в постель, он спросил своего слугу, что это был за шум и за шепот в прошлую ночь. И слуга рассказал ему обо всем: что велено было дать ему сонного зелья, потому что какая-то бедная девушка спала тайком в его спальне, и что в эту ночь он должен дать ему снова сонного зелья. Тогда королевич сказал:

— Вылей это зелье на пол у моей постели.

Ночью девушку ввели снова, и стала она рассказывать, как ей тяжело пришлось; и он тотчас по голосу узнал свою милую жену, вскочил с постели и воскликнул:

— Только теперь впервые я воистину освобожден от чар, а был я будто во сне, ибо меня околдовала чужая королевна и заставила меня тебя позабыть, но бог вовремя снял с меня наважденье.

Тогда они вышли оба ночью тайком из замка, — они боялись отца королевны, который был колдуном, — сели на птицу-грифа, и перенесла их птица-гриф через Красное море. И когда были они посреди моря, бросила она в воду орешек. И тотчас выросло большое дерево орешник, отдохнула на нем птица-гриф и принесла их потом домой, где нашли они своего ребенка; он за это время вырос и сделался красивым мальчиком; и жили они с той поры счастливо до самой смерти.

Chanda · 23 марта 2013

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

23 марта - Комоедица

Любомир Фельдек

Про медведя Медарда

Жил в Швейцарии, в главном городе Цюрихе, инженер Ганс Швибалка, чьё имя навеки вписано в историю той страны. Не помню уж, в котором году, а только изготовил инженер Ганс Швибалка искусственного медведя.

Вернее, изготовил-то он кое-что другое, да не станем забегать вперёд.

Тому памятному случаю предшествовали важные события. Опишу их коротко. В Швейцарии испокон веку водилось много медведей. Швейцарцы их так любили, что жители города Цюриха даже поместили медведя в свой герб. Да только неизвестно, по какой причине медведи швейцарцев невзлюбили. Так или иначе, но в одно солнечное утро вдруг обнаружили швейцарцы, что в их стране не осталось ни одного медведя. Эти подлые твари преспокойно перебрались через границу и поселились в соседних государствах! Из тех государств приходили в Швейцарию туристы, останавливались в Цюрихе под городским гербом и кричали:

— Эй вы, швейцарцы, когда замените медведя в своём гербе блохой? Блохи-то у вас никогда не переведутся!

Очень злились швейцарцы, да кабы одни швейцарцы, злились и швейцарские блохи, кусали туристов почём зря, а толку что? Правду туристы говорили. Медведей в Швейцарии как не бывало.

В ту пору откуда-то с востока забрёл в Швейцарию паренёк. Остановился в Цюрихе на главной площади и слушает, о чём говорят швейцарцы. По-швейцарски-то он не больно разумел, да был сметлив и по жестам понял, о чём здешний народ печалится. Понял и тоже стал отвечать жестами: мол, он готов помочь их беде, пусть только дадут ему сараюшку под мастерскую да харч. Обрадовались швейцарцы, дали ему сараюшку, посулили харч, и вывесил он на дверях сараюшки табличку:

Инженер ГАНС ШВИБАЛКА

Это чтобы швейцарцы пуще его уважали. Но от вас-то мне скрывать нечего: был он обыкновенный Яно Швибалка, родом с Детвы, самый что ни на есть словак.

Три года и три дня трудился Яно Швибалка с утра до ночи и с ночи до утра, а швейцарцы всё бродили вокруг его сараюшки да вынюхивали. Так и не удалось им разузнать, что в сараюшке творилось. Даже когда подавали своему инженеру харч через оконце — и то ничего разглядеть не могли: в этот момент Яно выпускал изо рта такое облако дыму, что швейцарцам волей-неволей приходилось зажмуривать глаза и потом добрый час дожидаться, пока весь дым из глаз выйдет. Но вот миновали три года и три дня, Яно Швибалка вышел из своей мастерской и двери не запер. Видят швейцарцы: за плечами у него котомка, в руке посох и направляется он к востоку.

— Куда ты? — кричат ему швейцарцы.

А он им этак небрежно, через плечо:

— Домой, ребятушки.

— А как же с работой, ради которой мы кормили тебя три года и три дня?

Он им так же небрежно, через плечо:

— Работа готова.

Тут вдруг за спинами швейцарцев послышалось: брум, брум...

Оглянулись они, видят — на пороге сараюшки медведь стоит. И был тот медведь — хоть верьте, хоть нет — на первый взгляд как живой. Да что там на первый! И на второй, и на сто третий — точно живёхонький! Кабы не вошли швейцарцы в сараюшку да не увидели кучу железных стружек, какую и двумя телегами не увезти, и не поверили бы, что этакого медведину инженер Ганс Швибалка смастерил из железа.

Возрадовались швейцарцы, что снова у них завёлся медведь, — не только в гербе, а настоящий, всамделишный. И радовались бы ещё пуще, кабы их Медард так прозвали медведя — не закручинился.

— Что с тобой, Медардушка? — спрашивают они. — Отчего ты всё кручинишься?

— Как же мне не кручиниться, — отвечает Медард, — коли я сирота. У всякого зверя, будь то малая букашка или здоровенный слон, есть какие-никакие отец и мать. Возьмите хоть зелёного дятла. Стоит ему поранить ножку, отец с матерью тут как тут, скачут, утешают: «Не плачь, наш зелёный дятлушка, не плачь, наш пикус виридис (латинское название зеленого дятла.)!» А когда я пораню себе лапу, кто меня утешит, кто пожалеет?

— Мы! — в один голос воскликнули швейцарцы.

— Вы — совсем иное дело, — покачал головой медведь Медард. — Мать бывает только одна. Это поймёт лишь тот, кто её потерял. А каково тому, у кого её и вовсе не было?!

Дивились швейцарцы, уж так дивились! Они-то думали, что медведю, которого смастерили из железа, и в голову не придёт тосковать по матери. А он тоскует. Ещё как тоскует! И верно, очень медведь Медард тосковал. Есть перестал. На глазах таял. Того и гляди, сдохнет и опять Цюрих останется без медведя. Испугались швейцарцы. И со страху, как это часто бывает, родили добрую мысль: решили они направить к инженеру Швибалке депутацию, пускай, мол, придёт ещё раз, будет ему и сараюшка больше и краше прежней, и харч самый лучший, да мешок дукатов в придачу — только пусть смастерит для медведя Медарда если не отца, то хоть матушку.

Через две недели прибыла депутация в Детву. Выслушал их Яно Швибалка, отпил глоток жинчицы (сыворотка овечьего молока.), глянул на заросшую дремучим лесом гору Поляну и говорит:

— Нет, ребятушки, больше я из Детвы ни ногой. Два раза в Швейцарию да два раза обратно — такого путешествия с меня по гроб жизни хватит.

— Это как же так — два раза в Швейцарию да два обратно? — воскликнула швейцарская депутация. — Ведь вы, господин инженер, всего только раз изволили к нам пожаловать и домой от нас только единожды отбыли!

— Ха-ха! — засмеялся Яно Швибалка. — Что вы думаете, наш словацкий медведь к вам с неба свалился? Шутка ли — сбегать ночью в Словакию, изловить в лесу медведя да до рассвета, чтобы никто не заметил, воротиться с ним в Цюрих!

— Так, значит, он не железный? — воскликнула швейцарская депутация.

— Ясное дело, нет! — продолжал смеяться Яно. — Выходит, зазря я, ребятушки, три года и три дня ваш харч ел!

Яно Швибалка думал, что швейцарцы рассердятся. А они вовсе не рассердились. Потому как хоть у швейцарцев и есть кое-какие недостатки, но дураками их не назовёшь: соображают, с кем можно дело иметь. Мигом смекнули, что парень, который за одну ночь сбегал из Швейцарии в Словакию, изловил медведя да к рассвету воротился назад, — парень хоть куда, и вовсе не даром три года и три дня ел он их харч. И вот ещё что сообразили швейцарцы:

— Значит, есть у нашего Медардушки мать!

— Ясное дело, есть, — согласился Яно. — Киньте в сенцах свой мешок с дукатами, и я вам в два счёта её изловлю.

Кинули швейцарцы в сенцах мешок с дукатами, и в тот же день Яно Швибалка изловил в лесу старую медведицу. А та не больно и противилась, очень уж стосковалась по своему сыночку, медведю Медарду. В тот же вечер укатила медведица вместе со швейцарской депутацией на поезде, и через две недели прибыли они в Цюрих. Вы спросите, отчего так долго ехали? А вот отчего. Яно Швибалка — это же Яно Швибалка! А поезд — всего-навсего поезд.

Chanda · 27 марта 2013

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

27 марта - Международный день театра

А. П. Чехов

Калхас

Комик Василий Васильич Светловидов, плотный, крепкий старик 58 лет, проснулся и с удивлением поглядел вокруг себя. Перед ним, по обе стороны небольшого зеркала, догорали две стеариновые свечи. Неподвижные, ленивые огни тускло освещали небольшую комнатку с крашеными деревянными стенами, полную табачного дыма и сумерек. Кругом были видны следы недавней встречи Вакха с Мельпоменой, встречи тайной, но бурной и безобразной, как порок. На стульях и на полу валялись сюртуки, брюки, газетные листы, пальто с пестрой подкладкой, цилиндр. На столе царил странный, хаотический беспорядок: тут теснились и мешались пустые бутылки, стаканы, три венка, позолоченный портсигар, подстаканник, выигрышный билет 2-го займа с подмоченным углом, футляр с золотой булавкой. Весь этот сброд был щедро посыпан окурками, пеплом, мелкими клочками разорванного письма. Сам Светловидов сидел в кресле и был в костюме Калхаса.

– Матушки мои, я в уборной! – проговорил комик, осматриваясь. – Вот так фунт! Когда же это я успел заснуть?

Он прислушался. Тишина была гробовая. Портсигар и выигрышный билет живо напомнили ему, что сегодня его бенефис, что он имел успех, что в каждом антракте он со своими почитателями, бравшими приступом уборную, много пил коньяку и красного вина.

– Когда же это я уснул? – повторил он. – Ах, старый хрен, старый хрен! Старая ты собака! Так, значит, налимонился, что сидя уснул! Хвалю!

И комику стало весело. Он разразился пьяным, кашляющим смехом, взял одну свечку и вышел из уборной. Сцена была темна и пуста. Из глубины ее, с боков и из зрительной залы дул легкий, но ощутимый ветер. Ветерки, как духи, свободно гуляли по сцене, толкались друг с другом, кружились и играли с пламенем свечки. Огонь трепетал, изгибался во все стороны и бросал слабый свет то на ряд дверей, ведущих в уборные, то на красную кулису, около которой стояло ведро, то на большую раму, валявшуюся среди сцены.

– Егорка! – крикнул комик. – Егорка, чёрт! Петрушка! Заснули, черти, в рот вам дышло! Егорка!

– А… а… а! – ответило эхо.

Комик вспомнил, что Егорка и Петрушка, по случаю бенефиса, получили от него на водку по три целковых. После такой подачки едва ли они остались ночевать в театре.

Комик крякнул, сел на табурет и поставил свечу на пол. Голова его была тяжела и пьяна, во всем теле еще только начала «перегорать» выпитая им масса пива, вина и коньяку, а от сна в сидячем положении он ослабел и раскис.

– Во рту эскадрон ночует… – проворчал он, сплевывая. – Эх, не надо бы, старый дуралей, пить! Не надо бы! И поясницу ломит, и башка трещит, и знобит всего… Старость.

Он поглядел вперед себя… Еле-еле были видны только суфлерская будка, литерные ложи да пюпитры из оркестра, вся же зрительная зала представлялась черной, бездонной ямой, зияющей пастью, из которой глядела холодная, суровая тьма… Обыкновенно скромная и уютная, теперь, ночью, казалась она безгранично глубокой, пустынной, как могила, и бездушной… Комик поглядел на тьму, потом на свечку и продолжал ворчать;

– Да, старость… Как ни финти, как ни храбрись и ни ломай дурака, а уж 58 лет – тю-тю! Жизнь-то уж – мое почтение! Н-да-с, Васинька… Однако служил я на сцене 35 лет, а театр вижу ночью, кажется, только в первый раз… Курьезная материя, ей-богу… Да, в первый раз! Жутко, чёрт возьми… Егорка! – крикнул он, поднимаясь. – Егорка!

– А… а… а? – ответило эхо.

И одновременно с эхо где-то далеко, словно в самой глубине зияющей пасти, ударили к заутрене. Калхас перекрестился.

– Петрушка! – крикнул он. – Где вы, черти? Господи, что ж это я нечистого поминаю? Брось ты эти слова, брось ты пить, ведь уж стар, околевать пора! В 58 лет люди к заутрене ходят, к смерти готовятся, а ты… о господи!

– Господи помилуй, как жутко! – проворчал он. – Ведь эдак, ежели всю ночь просидеть здесь, так со страха помереть можно. Вот где самое настоящее место духов вызывать!

При слове «духов» ему стало еще страшнее… Гуляющие ветерки и мельканье световых пятен возбуждали и подзадоривали воображение до крайней степени… Комик как-то съежился, осунулся и, нагибаясь за свечкой, в последний раз с детским страхом покосился на темную яму. Лицо его, обезображенное гримом, было тупо и почти бессмысленно. Не дотянувшись до свечи, вдруг он вскочил и уставил неподвижный взгляд на потемки. Полминуты простоял он молча, потом, охваченный необычайным ужасом, схватил себя за голову и затопал ногами…

– Кто ты? – крикнул он резким, не своим голосом. – Кто ты?

В одной из литерных лож стояла белая человеческая фигура. Когда свет падал в ее сторону, то можно было различить руки, голову и даже белую бороду.

– Кто ты? – повторил отчаянным голосом комик. Белая фигура перевесила одну ногу через барьер ложи и прыгнула в оркестр, потом бесшумно, как тень, направилась к рампе.

– Это я-с! – проговорила она, полезая на сцену.

– Кто? – крикнул Калхас, пятясь назад.

– Я… я-с, Никита Иваныч… суфлер-с. Не извольте беспокоиться.

Комик, дрожащий и обезумевший от страха, опустился в изнеможении на табурет и поник головою.

– Это я-с! – говорил, подходя к нему, высокий жилистый человек, лысый, с седой бородой, в одном нижнем белье и босой. – Это я-с! Суфлер-с.

– Боже мой… – выговорил комик, проводя ладонью по лбу и тяжело дыша. – Это ты, Никитушка? За… зачем ты здесь?

– Я здесь ночую-с в литерной ложе. Больше негде ночевать… Только вы не говорите Алексею Фомичу-с.

– Ты, Никитушка… – бормотал обессилевший Калхас, протягивая к нему дрожащую руку. – Боже мой, боже мой!.. Вызывали шестнадцать раз, поднесли три венка и много вещей… все в восторге были, но ни один не разбудил пьяного старика и не свез его домой. Я старик, Никитушка. Мне 58 лет. Болен! Томится слабый дух мой.

Калхас потянулся к суфлеру и, весь дрожа, припал к его руке.

– Не уходи, Никитушка… – бормотал он, как в бреду. – Стар, немощен, помирать надо… Страшно!

– Вам, Василий Васильич, домой пора-с! – сказал нежно Никитушка.

– Не пойду. Нет у меня дома! Нет, нет!

– Господи Иисусе! Уж и забыли, где живете?

– Не хочу туда, не хочу… – бормотал комик в каком-то исступлении. – Там я один… никого у меня нет, Никитушка, ни родных, ни старухи, ни деток… Один, как ветер в поле… Помру, и некому будет помянуть.

Дрожь от комика сообщилась и Никитушке… Пьяный, возбужденный старик трепал его руку, судорожно сжимал ее и пачкал смесью грима со слезами. Никитушка ежился от холода и пожимал плечами.

– Страшно мне одному… – бормотал Калхас. – Некому меня приласкать, утешить, пьяного в постель положить. Чей я? Кому я нужен? Кто меня любит? Никто меня не любит, Никитушка!

– Публика вас любит, Василий Васильич!

– Публика ушла и спит… Нет, никому я не нужен, никто меня не любит… Ни жены у меня, ни детей.

– Эва, о чем горюете!

– Ведь я человек, живой… Я дворянин, Никитушка, хорошего рода… Пока в эту яму не попал, на военной служил, в артиллерии. Молодец какой был, красавец, горячий, смелый… Потом актер какой я был, боже мой, боже мой! И куда всё это девалось, где оно, то время?

Держась за руку суфлера, комик приподнялся и замигал глазами так, как будто из потемок попал в сильно освещенную комнату. По щекам его, оставляя полосатые следы на гриме, текли крупные слезы…

– Время какое было! – продолжал он бредить. – Поглядел нынче на эту яму и всё вспомнил… всё! Яма-то эта съела у меня 35 лет жизни, и какой жизни, Никитушка! Гляжу на нее сейчас и вижу всё до последней черточки, как твое лицо!.. Помню, когда был молодым актером, когда только что начинал в самый пыл входить, полюбила меня одна за мою игру… Изящна, стройна, как тополь, молода, невинна, умна, пламенна, как летняя заря! Я верил, что не будь на небе солнца, то на земле было бы всё-таки светло, так как перед красотой ее не могла бы устоять никакая ночь!

Калхас говорил с жаром, потрясая головой и рукой… Перед ним в одном нижнем белье стоял босой Никитушка и слушал. Обоих окутывали потемки, слабо разгоняемые бессильной свечкой. Это была странная, необычайная сцена, подобной которой не знал ни один театр в свете, и зрителем была только бездушная, черная яма…

– Она меня любила, – продолжал Калхас, задыхаясь. – И что же? Помню, стою я перед нею, как сейчас перед тобой… Прекрасна была в этот раз, как никогда, глядела на меня так, что не забыть мне этих глаз в самой могиле! Ласка, бархат, блеск молодости, глубина! Упоенный, счастливый, падаю перед ней на колени, прошу счастья…

Комик перевел дух и упавшим голосом продолжал:

– А она говорит: оставьте сцену! Понимаешь? Она могла любить актера, но быть его женою – никогда! Помню, в тот день играл я… Роль была подлая, шутовская… Я играл, а у самого в душе кошки и змеи… Сцены не бросил, нет, но тогда уже глаза открылись!.. Понял я, что я раб, игрушка чужой праздности, что никакого святого искусства нет, что всё бред и обман. Понял я публику! С тех пор не верил я ни аплодисментам, ни венкам, ни восторгам! Да, брат! Он аплодирует мне, покупает за целковый мою фотографию, но, тем не менее, я чужд для него, я для него грязь, почти кокотка! Он тщеславия ради ищет знакомства со мной, но не унизит себя до того, чтоб отдать мне в жены свою сестру, дочь! Не верю я ему, ненавижу, и он мне чужд!

– Домой вам пора-с, – робко проговорил суфлер.

– Понимаю я их отлично! – крикнул Калхас, грозя черной яме кулаками. – Тогда же еще понял!.. Еще молодым прозрел и увидел истину… И дорого мне это прозрение стоило, Никитушка. Стал я после той истории… после той девицы-то стал я без толку шататься, жить зря, не глядя вперед… Разыгрывал шутов, зубоскалил, развращал умы… опошлил и изломал свой язык, потерял образ и подобие… Эххх! Сожрала меня эта яма! Не чувствовал раньше, но сегодня… когда проснулся, поглядел назад, а за мной – 58 лет! Только сейчас увидел старость! Спета песня!

Калхас всё еще дрожал и задыхался… Когда, немного погодя, Никитушка увел его в уборную и стал раздевать, он совсем опустился и раскис, но не перестал бормотать и плакать.

Chanda · 31 марта 2013

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

На 31 марта в этом году приходится Католическая Пасха

Про пасхального кролика

Оля http://skazki-detyam.com/2012/skazka-pro-pasxalnogo-krolika/

В магазине для домашних любимцев вместе с другими питомцами жила крольчиха, в начале весны у нее родились маленькие кролятки, они были еще совсем крохотные, и такие разноцветные, что при взгляде на них, казалось, будто по клетке ползают цветные комочки меха. Когда кролятам был месяц, мама стала учить их хорошим манерам, как нужно кушать, где пить водичку, как смотреть на людей, как правильно спать , чтобы вызывать у хозяина умиление, при виде своего питомца.

И вот наступил день, когда крольчата окрепли настолько, что могли жить без маминой помощи и продавцы выставили детенышей на продажу. Кролят раскупили за пол часа, только один крольчонок остался никем не востребованный, уж больно смешным он казался – одно ухо было поднято вверх, а второе опущено, он был весь разноцветный, а на пузике было розовое пятнышко в форме сердечка. Никто не верил, что кролик таким родился, все покупатели думали, что он перепачкался в краску или заболел, по этому никто не хотел его покупать.

В один прекрасный день в магазин пришел странный человек, с чудаковатой внешностью, он был в старомодной шляпе, длинном черном пиджаке (такие пиджаки еще называются смокинг) и с тросточкой в руках. Он сразу подошел к клетке с кроликом и купил его, даже не спросив о цене, как будто он сюда пришел именно за этим крольчонком.

Новый хозяин принес кролика в странное место, это была огромная ферма, где слышалось кудахтанье кучи птичьих голосов. Кролик удивился, зачем он нужен этому дядьке. А новый хозяин улыбнулся, погладил своего питомца и заговорил на кроличьем языке:

- Ну что, нравится тебе здесь? Это теперь твой новый дом, ты будешь главным пасхальным кроликом, а все птицы должны тебя слушаться и выполнять все твои распоряжения.

- А что значит пасхальным кроликом?- спросил крольчонок.

- Раз в году на Пасху ты будешь разносить по домам людей корзинки в которых будут лежать разноцветные пасхальные яйца, которые для тебя подготовят птицы.

Кролик был потрясен, у него было много вопросов, которые так и сыпались на нового хозяина, и тот пытался на них отвечать как мог. С этого дня началось обучение кролика его сложному ремеслу – разносить корзинки ведь дело не простое, и всякое может случиться, например, собака напасть, или ребенок перепутать с игрушкой и начать хватать кролика. Вот человек и рассказывал как реагировать на разные ситуации и как выходить победителем из сложных положений. Как правильно сплести корзинку, а их нужно очень и очень много. Как организовать непослушных птиц и объяснить им как нести цветные яйца. Он учил кролика в какой лапке нести корзинку, и как правильно ее оставить на пороге дома. Потихоньку кролик освоил все уроки, он вырос окреп, розовое сердце на его груди выросло еще больше и стало светиться слабым светом.

А когда наступило долгожданное время Пасхи, к которому они так долго готовились, кроличья внешность совсем изменилась, он весь стал радужным, розовое сердце засияло невиданным ярким светом и он поднялся в воздух, оказывается, кролики один день в году умеют летать – это для того чтобы успеть разнести все – все корзиночки.

Кролик взлетел и в считанные минуты разнес свои подарки по всему миру, многие люди , проснувшись утром на Пасху обнаружили на пороге своего дома миленькую корзинку с разноцветными яйцами.

Вот так один маленький кролик может принести много радости огромному количеству людей.

Vilvarin · 31 марта 2013

Chanda, спасибо за сказку про радужного Пасхального кролика! Замечательно!!! 8-)

Chanda · 1 апреля 2013

Vilvarin, спасибо! :Rose: :Rose: :Rose:

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

1 апреля - День смеха (День дурака)

Илья Матусов-Бабич

Дурак и художник

Собрав в лесу грибы да ягоды, возвращался дурак к себе домой и по пути встретился ему художник, пишущий местный пейзаж.

- Здорово у вас получается! – сказал ему дурак.

- Спасибо! Места тут очень живописные! – ответил художник.

Вдруг потемнело небо и, предупреждающе прогремел первый гром. Художник, остановившийся на лето в соседней деревне, понимая, что не успеет добежать до нее, спросил у дурака:

- Нет ли тут поблизости крыши, грозу переждать?

- Мой дом тут недалеко и я охотно пущу вас! – сказал дурак и добавил, смущаясь. - А покрасить дадите?

- Дам! – сказал после очередного тяжелого раската человек с кистью.

Когда они добрались до жилища, пошел сильный ливень. Художник установил мольберт и, посмеиваясь про себя, предложил дураку нарисовать свой двор, глядя в открытую дверь. Чуть погодя, согревшись у горячей печки, он решил посмотреть на результат и когда взглянул на бумагу, то от удивления так и застыл. Выходило так, что дурак, сам того не ведая, нарисовал что-то удивительное, сильное и не похожее ни на что. А художник отметил для себя, что это очень интересно, очень ново и что так еще никто не писал. Поразмыслив, он сказал:

- Я хочу переехать в твой дом, мне тут все очень понравилось… За свое проживание я буду щедро платить тебе! Что ты скажешь?

- Да живите хоть так, только покрасить еще дайте!

На том и порешили. Художник переехал из соседней деревни к дураку, но сам не притрагивался к кисти, а просил дурака написать то рощу, то дорогу, то деревню и все что ни кидалось в глаза. А когда наступили холода, он собрал все картины и, попрощавшись с дураком, уехал к себе в город.

Через несколько лет в деревне стало голодно и мужики, в том числе и дурак, отправились в город на заработки. Идя как-то по улице, увидел он через окно какого-то красивого здания свою картину в резной рамке. А был то знаменитый музей искусств, в который он и вошел, купив билет и услышав от кассира в спину:

- Деревенщина просвещаться пошел!

Там он узрел в просторной зале свои картины, около которых толпилось масса народу.

- Вот эту я накрасил! – сказал он.

- Может ты и эту накрасил? – спросили его, смеясь.

- И эту и ту, и все! – ответил дурак.

Хотели его выгнать на улицу, да кто-то предложил, чтобы он здесь же нарисовал что-нибудь, чтобы всем посмеяться. Нашли бумагу, краски, кисти и вручили ему.

- Знаешь что это такое?

- Припоминаю!

- Ну, тогда твори!

Вспомнил дурак с тоскою свой дом и начал рисовать, а когда закончил и повернул изображение к толпе, то в зале повисла тишина восхищения. А чуть позже в ходе возникших разбирательств об авторстве с тем лжехудожником выяснилось, что именно дурак творец выставленных в музее картин.

Теперь он разъезжает по стране и пишет все только сам.

Изменено 2 апреля 2013 пользователем NULL

Chanda · 1 апреля 2013

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

А ещё 1 апреля - Международный день птиц

Римантас Будрис

Великая мудрость

Лес не просматривается. Только подрагивает пышная листва. В густой вышине поёт медовым голосом иволга. Закончив весенние игры, птицы свили гнёзда. Постепенно пение умолкает. В чаще, в зарослях и кустарнике, где ещё совсем недавно стоял гомон и тревожно хлопали крылья, из яиц вылупляются птенцы, жадно разинутые клювы требуют корма.

Каждая птица вырастает в своём гнезде. И каждая, когда наступает пора выводить птенцов, вьёт точно такое же гнездо, как то, в котором она выросла.

Однажды меня удивила синица. Та самая синица, которая первой начинает петь, как только проглянет весенний луч. Та, у которой по жёлтому брюшку проходит широкая чёрная полоска. Голос природы уже заставляет её жить не где-нибудь, а в дупле. Но как быть, если все дупла заняты? Тогда синица пытается обосноваться в какой-нибудь щели между брёвнами. А если и там уже кто-то живёт, что тогда? Синица долго выискивает себе пристанище, порхает с места на место в поисках чего-то похожего на щель.

Как-то в солнечный день я вышел в сад осмотреть ульи. Пчёлы озабоченно занимались своим делом. Я открывал ульи, разглядывал рамы и вдыхал сладкий запах сот. И вот когда я снимал крышку с одного улья, оттуда - фрр! - птица. Я поднял крышку, а там, прямо на рамах, из лесного мха и пуха синица соорудила себе гнездо! И как только ей удалось протиснуться в узкое отверстие для проветривания? И что мне теперь с ней делать? Ведь не выселять же такую смышлёную птицу. Хоть и трудно было проверять улей, не разорив гнезда, синица благополучно высидела птенцов и вырастила всё своё потомство - тринадцать штук.

Воробьи тоже смекалистый народ. Они всегда селятся поближе к человеку. Любят они и соседство аистов, пристраиваются на нижних ветках аистиных гнёзд. Наверху аист, закинув голову, щёлкает красным клювом, а чуть пониже, под защитой гнезда, которое сооружалось не один год, чирикают воробьи.

В майские ночи на лесных прогалинах, лёжа прямо на земле, хорошо вдыхать запах сухого мха. Не холодно. Стремительно и бесшумно проносится ночная птица. Только одно мгновения её и видишь. В тишине раздаётся ровная продолжительная трель. Редко взмахивают крылья, точно кто-то хлопает в ладоши. Это козодой. Тут, в сосняке, он и высиживает птенцов. Он кладёт яйца где придётся: в ямке между кустиками вереска, в кучке сосновых иголок, на чистом песке. И ничего лучшего ему не надо. Птенцы козодоя, вылупившись из яиц, уже на третий день начинают бегать. Таких "гнёзд" всюду полно. Не утруждает себя козодой.

В густом ельнике, над ручьём, где дрожат вершины осин, много палых листьев. Развороши их ногой и всегда увидишь убегающего от дневного света жука или бледную сороконожку, что не терпит солнца. А на ёлке, довольно низко, у самого ствола, примостилось гнездо. Из зелёного мха, прочное и надёжное. Изнутри оно выложено, точнее, оклеено бумагой. Гнездо глубокое. На самом его дне пять голубых яичек. Их отложил самый голосистый обитатель леса - певчий дрозд, который веселит лесную публику с вершины ели. А обои для своего жилища он изготовляет сам из прогнившей древесины. С трухлявого пня отщипывает кусочек гнилушки, перемешивает со слюной и оклеивает гнездо. Всё это просыхает и становится похоже на бумагу. И сухо и тепло.

Пышная крона липы. Сквозь неё не видно неба. Ветер перебирает листьями. Здесь обосновался главный флейтист лесного оркестра - золотистая иволга. Она признаёт только вершины деревьев. Там она резвится и поёт, а гнездо вьёт на концах самых длинных веток липы. Гнездо иволги похоже на мешок, подвешенный к тонкой гибкой ветке. Птица в нём только шевельнётся, и оно сразу раскачивается, как настоящие качели. Иволга вьёт своё гнездо из длинных сухих былинок и тонкого лыка. Изнутри она устилает его нежными травинками, мхом. Взглянешь на такое сооружение - жутковато. Кажется, налетит ветер покрепче и сдунет этот висящий на ниточках домик. Но это только кажется. Проходит лето и осень, проносятся бури, гнутся деревья, ветер срывает листья, обламывает мелкие ветки. Наступает зима, а иволгино гнездо цело. Висит, прочно подвязанное лыком к веткам. Не такое уж оно хрупкое, каким может показаться на первый взгляд. Уютно устроилась в нём золотая иволга, поджидает, когда в тонкую скорлупу робко постучатся слабые клювики. И никакой враг не доберётся до самого края ветки. Не удержится на тонком колеблющемся мостике.

Длиннохвостая синица, обитатель наших лесов и перелесков. Это маленькая, грациозная тонкохвостая пичужка. Весёлая и дружелюбная. И гнездо у неё примечательное. Оно не большое, но мелким его жильцам в нём просторно. Гнёздышко это со всех сторон закрытое, с отверстием наверху. Оно прильнуло к стволу дерева, а снизу его подпирает ветка или несколько веток. Гнездо это расположено невысоко от земли. Оно хорошо проконопачено мхом, кусочками бересты, и его не сразу отличишь от ствола, к которому оно прижалось. Внутри его подстилка из паутины, волосков, мелких пёрышек.

Пара синиц трудится больше недели, пока совьёт такое гнездо, а потом уже одна самка носит в него пёрышки, поверх которых накидывает ещё пуху. Учёные обнаружили, что в гнезде длиннохвостой синицы можно найти около двух тысяч пёрышек. На этой мягкой постели появляются на свет птенцы. Когда они подрастают, гнездо раздаётся вширь, а потом стенки трескаются, и из них торчат во все стороны длинные хвостики маленьких синиц.

Поползень, всегда быстрый и юркий, зимой и летом ловко бегает по стволу. Он отличный каменщик. Если отверстие приглянувшегося ему дупла кажется поползню слишком просторным, он его замазывает землёй или глиной, перемешивая со своей слюной. Подолгу хлопочет он каждое утро, пока ещё солнце невысоко и земля ещё влажная от росы. А когда его "замазка" просохнет, без инструмента её не разрушить.

Так птицы вьют свои гнёзда. Попроще и помудрёнее, на деревьях, в дуплах и на земле. Каждый по своему нраву. Гнездо, так же, как и песня, подсказано птице весной. Каждый год птица вьёт гнездо и почти никогда в него не возвращается. Выведет птенцов и улетает. А гнездо пусть занимает тот, кому надо - то ли белка, то ли шмели.

Chanda · 2 апреля 2013

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

2 апреля - Международный день детской книги

Зволинская Александра Варья

Сказка про Сказочника

Интересно, знают ли те, кто читает наши сказки, как часто нам перешибает дыхание, и каково это потом - собирать себя?

- А сейчас о погоде в регионе...- доносился из кухни бодрый голос радиоведущей.

Сказочник еле заметно прищёлкнул пальцами, и стало тихо.

У него болела голова. Он пытался, приложив обожжённые ладони к вискам, унять боль, вытянуть эту тоненькую прозрачную ленту кончиками пальцев...Но у него ничего не получалось. Он лежал на диване, глядя в потолок: там ветер лениво разгонял облака, которых почти и вовсе не было. Его небо было тихим и летним - где-то середина июня, так ему казалось, хотя за окном стоял свинцовый декабрь, десятые числа, тоска...Он, как ни старался, так и не смог полюбить свинцовую тяжесть вечных полусумерек этой зимоосени. Он любил высокое, ледяное, но всё-таки пронзительно голубое зимнее небо, яркое, холодное солнце, до слёз радовался пушистому снегу...Но свинцовая хмарь...Нет, это слишком. И у него в Доме всегда было тёплое июньское небо. Или апрельское, в котором эхом звучит капель, или августовское - ночное, с яркими близкими звёздами, или сентябрьское - с падающими в чуть привядшую траву яблоками...

Он засмотрелся на маленького интеллигентного дракончика, пролетавшего по его небу по своим делам: может быть, на чай к знакомой принцессе, или погонять мяч с каким-нибудь рыцарем (предварительно потребовав от него снять доспехи, чтобы не гремел...рыцари почему-то такие гремучие...). Дракончик был ещё маленький, весело махал крыльями и пытался заворачивать импровизированные пируэты, которые у него, честно говоря, получались через раз...

Сказочник улыбнулся, забывшись, и тут же поморщился от боли. Он прикрыл глаза и провёл ладонями по лицу сверху вниз, стирая залёгшие на нём тени. Он не мог пойти в поликлинику и пожаловаться на головную боль: его спросят, почему вся спина в шрамах, что за странные вещи показывает рентген, почему ладони в ожогах и какого всё-таки цвета у него глаза ...и что он ответит? В том-то и штука.

- Что, голова болит? - сочувственно произнесли совсем рядом.

Он вздрогнул и открыл глаза: на полу маленькой комнаты, изо всех сил стараясь ничего вокруг себя не уронить и не сломать, сидел тот самый дракончик. Он был совсем юный, но крохотной комнатке вполне хватило для маленького стихийного бедствия: он всё-таки смахнул стопку книг со стола и подсвечник с тумбочки, очень смутился и тут же задел хвостом кота, забившегося под стул.

Сказочник посмотрел на его виноватую физиономию, на осколки подсвечника и шипящего из угла кота и расхохотался.

- Уже почти нет, - удивлённо ответил он, отсмеявшись. - Извини за истерику, - он виновато улыбнулся. - Зато помогло.

- Да я не сержусь, что ты, - дракончик очень старался не шевелиться, чтобы не уронить ещё что-нибудь. - Просто когда летишь, смотришь вниз и вдруг видишь там, где были зелёные поля, бездну, посреди которой - крохотный островок, а на нём лежит человек и смотрит в небо...Возникает, знаешь ли, желание спуститься и спросить, что случилось.

- Бездну?..Это...это что, я? Это из-за меня?? - Сказочник ошеломлённо смотрел на гостя. Он побледнел, потом стремительно покраснел, а потом цветом лица стал напоминать недозрелый помидор - зелёный в красноватое пятнышко.

- А ты разве не знал? - удивился дракончик. - А, ты, наверное, ещё маленький.

"Сам, можно подумать, большой и мудрый," - чуть было не огрызнулся Сказочник.

- Просто сказки так устроены: когда Сказочник грустит, у нас идёт дождь, когда радуется, на небе радуга, а когда он на грани чего-то очень тёмного и жуткого, мы видим бездну. Не бойся, если это недолго, ничего страшного с нами не случиться, - поспешно объяснил он, увидев, что Сказочник уже почти сполз на пол со стыда. - Всякое бывает, знаю, и мы ведь всегда за тебя...Просто...может быть, ты не будешь грустить?

Дракончик смотрел на своего создателя тепло и сочувственно, как смотрят на больного ребёнка, который съел на улице мороженное, хотя мама ему запретила, и простудился: вроде и сам виноват, но ведь плохо ему, горемыке...

- Прости...я...я просто не знал...Мне никогда никто об этом не говорил...

- Ну конечно же не говорил - ты ведь самоучка, да?

Сказочник снова покраснел.

- Да...

- Ну вот видишь! Всё хорошо. Просто ты не забывай, что у тебя есть мы, и почаще поглядывай на небо. А я полетел, а то у принцессы Мелиссенты чай остынет, а она терпеть не может по сто раз ставить чайник.

Сказочник удивлённо глянул на дракончика, а тот успокаивающе пояснил:

- Да нет, она на самом деле хорошая, просто избалованная.

И исчез.

А через секунду Сказочник увидел в июньском небе удаляющийся силуэт своего гостя. Видимо, расправлять крылья прямо в комнате он просто не рискнул...

Странное дело: раньше, если он пытался улыбнуться, голова тут же отзывалась дикой болью, а уголки губ как будто сопротивлялись...А когда дракончик его рассмешил, в первые несколько секунд его обожгло болью как огнём, с ног до головы, он даже боялся, что потеряет сознание, а потом вдруг резко отпустило...и стало хорошо и легко, как будто и не было ничего...

Только сам он, наверное, никогда бы не решился рассмеяться. Мог, но не решился бы - едва представив, как будет больно...И вот его научила собственная сказка. Та самая, которую он больше всего любил - про дракончика, который учился летать.

Сказочник встал с дивана, подхватил на руки тут же выскочившего из-под стула кота, посадил его на плечо и пошёл на кухню заваривать чай. Он не так давно ставил чайник, но тот уже почти остыл. Ничего, он же не принцесса - может и ещё разок поставить...Он улыбнулся, и у него это получилось так легко, что за спиной начали пробиваться крылья. Нет, определённо, никаких врачей - у него на спине живого места скоро не останется, если так пойдёт и дальше. Жизнь такая сложная штука, что крылья каждый раз приходится растить заново, а от старых, сгоревших, остаются шрамы...Но не объяснять же это им, в самом деле.

Ему почему-то казалось, что глаза у него сейчас зелёные, а в том, что на небе в комнате тихо светится радуга, он и вовсе не сомневался. Сказочник вернулся в комнату с чашкой чая, осторожно расправил крылья - окрепли ли? - взмах, и он уже в родной васильковой высоте, и его сказка, конечно, рада ему...

Сказочник сидел на радуге. Рядом с ним стояла наполовину полная чашка травяного чая, а он, забыв обо всём, что-то увлечённо писал в небольшую тетрадку. А внизу, на зелёном полотне поля, прямо из воздуха ткался замок...

Chanda · 3 апреля 2013

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

3 апреля - Водопол (День Водяного).

Сказка о Водяном

Болгарская народная сказка

Один мальчик очень любил купаться. И даже в половодье, когда река вздулась и поднялась, не послушался он отца с матерью и убежал купаться. Разделся на берегу и прыгнул в воду. Бурный поток подхватил его и понес. Мальчик изо всей мочи боролся с течением, рассекая волны, плыл саженками, да видит - не хватит сил. Стал он кричать, звать на помощь. Услышал его водяной. И хорошо, что услышал - маленький пловец уже захлебнулся и сознание потерял. Когда водяной подоспел к утопающему, тот уже был недвижим, и волны относили его все дальше. По правде говоря, водяной терпеть не мог, когда кто-нибудь из людей живьем попадал к нему на дно. Но маленький пловец понравился ему. Жалко стало ребенка топить, и он решил спасти его.

Водяной взял ребенка на руки и отнес в свой прекрасный дворец на дне реки. Никогда еще в его владения не попадал живой человек, - впервые так случилось. Положил водяной мальчика на кровать. Потом тихонько отошел и спрятался, ожидая, когда его гость проснется.

Проснулся мальчик, посмотрел вокруг и увидел, что лежит на стеклянной кровати посреди стеклянной комнаты. Возле постели - столик, а на нем полно игрушек, и все из хрусталя. Игрушки так заманчиво переливались и были такие красивые, что парнишка потянулся к ним -хотел поиграть. Но в тот же миг вспомнил свой дом и горько заплакал. Водяной тут же подбежал к нему:

- О чем, маленький, плачешь?

- Домой хочу, - всхлипывал мальчик.

- Неужели у тебя дома лучше, чем в моем чертоге? - удивился водяной.

- Лучше! - заплакал мальчик громче. Понял водяной, что все его утешения , напрасны, и ушел. А парнишка, наплакавшись, заснул. Тогда водяной подкрался к нему и перенес в другую комнату. Проснулся мальчик, посмотрел вокруг и увидел, что лежит он в серебряной комнате - и стены, и пол, и потолок серебряные, у постели серебряный столик с игрушками, и все игрушки из чистого серебра. Этакое богатство! Как завороженный смотрел на них парнишка. Потом взял серебряные игрушки, стал играть. Но забава быстро ему надоела. Вспомнил он, как весело было играть с братцем и сестричкой, и заплакал навзрыд. Прибежал водяной и спрашивает:

- О чем ты плачешь, маленький?

- Хочу к братцу и сестричке, - ответил мальчик и зарыдал еще пуще.

Водяной никак не мог его утешить и ушел. А мальчик заснул. Водяной снова подкрался к нему на цыпочках и перенес в третью комнату. Когда мальчик проснулся, то увидел, что лежит он в золотой горнице на кровати из чистого золота.

Все там было золотое: и столик, и стулья, и игрушки. Мальчику часто рассказывали о волшебных сокровищницах, где хранится золото. Но такое богатство ему и во сне не снилось! Очарованный, взялся было мальчик за игрушки. Но недолго они его забавляли. Вспомнились мать и отец, и мальчик снова заплакал. Прибежал водяной и спрашивает:

- О чем ты плачешь, дитя мое?

- Хочу к отцу и к матери! Удивился водяной - ведь он-то не знал, что такое отец и мать.

- Неужто отец и мать тебе дороже чистого золота? - воскликнул он.

- Дороже, - сказал мальчик. Водяной удалился и собрал весь жемчуг, какой таили в себе глубины его подводного царства. Собрал и высыпал перед мальчиком. Груда жемчуга выросла до самого потолка, и водяной спросил:

- Да неужели отец и мать дороже тебе такой груды жемчуга?

Зажмурился парнишка, чтобы сияние сокровищ не ослепило его.

- Напрасно ты трудишься! - ответил мальчик. - Все равно не узнать тебе цену моим отцу и матери. Они мне дороже всего на свете!

Понял водяной, что ничем ему не утешить мальчишку, подождал, пока тот уснет, осторожно вынес его сонного из воды и положил на берег. Здесь дожидалась своего хозяина бедная одежонка. Водяной наполнил ее карманы золотом и жемчугом и скрылся.

Проснулся мальчик и увидел, что лежит на берегу у самой воды. И тут же вспомнил про водяного и подводное царство. Сначала мальчик подумал, что все это ему приснилось, но, когда полез в карман и вытащил золото и жемчуг, понял, что был то не сон, а сущая правда. Бросился паренек домой к отцу и матери, к брату и сестрице. Радости их не было конца! Да еще и в доме всего стало вдоволь, - ведь из подводного царства мальчик принес жемчуга да золота.

Мальчик по-прежнему ходил на реку купаться, да только мелководья придерживался - туда водяному не добраться.

А водяной вернулся в свое подводное царство опечаленный. Он-то думал, что выбрал в своих владениях самые ценные сокровища. И вдруг оказалось, что у людей есть сокровища дороже золоте и жемчуга. Есть у людей отец и мать, братья и сестры. А у водяного никого не было! Загрустил он и проплакал три дня подряд; от его рыданий сотрясались берега, а волны шумели, словно при наводнении. А потом отправился водяной осматривать каждый уголок своего царства - может, где-нибудь затаились особые сокровища, какие до сих пор не попадались ему на глаза.

Vilvarin · 5 апреля 2013

Chanda, очень хорошая сказка про водяного. Спасибо! 8-)

Chanda · 5 апреля 2013

Vilvarin, благодарю за добрые слова!

Сказка про синюю мышку

(автора не знаю. Взято отсюда: http://shortstory.zhurnal.ru/node/347 )

1

В одно чудесное весеннее утро одной маленькой Мышке пришла в голову интересная идея: захотелось ей окраситься в синий цвет. Вытащила Мышка на середину норы банку с синей краской, зажмурилась и - плюх! Окатила себя с ног до головы. И стала Мышка синей. Синее луговых васильков, синее всего самого синего, что есть на свете. Покрутилась Мышка перед зеркалом и очень себе понравилась.

-Ах, до чего же я синяя, до чего прелестная! – сказала Мышка, и пошла на солнышко сушиться.

2

Вначале всё складывалось хорошо, без недоразумений. Сове захотелось кушать. Она встала, причесалась, сервировала стол к ужину и полетела за продуктами.

Продукт нашёлся очень быстро. Какая-то неосторожная полевая мышь спала, развалившись возле норы, несмотря на позднее время. Сова схватила эту мышь, притащила к себе домой и положила на тарелку.

Помыла птичка руки, зажгла свечку…и, вот тут, наконец, рассмотрела, что же она, собственно, притащила. Рассмотрела и ужаснулась: на её любимой фарфоровой тарелке лежала, протирая заспанные глаза, несусветно синяя мышь! Кошмар!

-Ты что, совсем с ума сошла? – возмутилась Сова и на всякий случай приподняла для самообороны стул.

Мышка удивилась.

-Что вы так расстроились, тётенька? - спросила она, - Что случилось?

-Ну, знаешь ли, - от обиды Сова стала говорить басом, - Ну, уж…это уж… Да ты себя посмотри, чудо хвостатое! Тебя теперь даже бутербродом представить страшно!

Мышка удивилась ещё больше:

-Это каким ещё бутербродом? Это в каком смысле? О чём вы?

-Тьфу на тебя, - сказала Сова и спряталась под стол.

-Погодите! Вы куда? – заволновалась Мышка.

Она заглянула под стол и увидела вытаращенные глаза Совы. Пёрышки растрепались и вздыбились, и теперь Сова стала похожа на маленькую копну жухлого сена.

-Оставь меня в покое! Я сыта по горло таким ужином!

И тут до Мышки дошло, что Сова хотела её съесть. Мышка была очень доброй, поэтому улеглась поудобней, украсила себя веточкой укропа и сказала:

-Пожалуйста, не плачьте и вылезьте из-под стола. Я вас приглашаю на ужин.

Сова забилась глубже под стол и запричитала:

-Нет-нет! Не уговаривай меня! Об этом не может быть речи. Я не питаюсь сумасшедшими мышами!

-Ну, хотя бы хвостик… коготок…кусочек ушка…, - уговаривала Синяя Мышка.

Но Сова крепко ухватилась за дальнюю ножку стола, как за якорь, давая понять, что категорически против этого предложения.

И вдруг к Синей Мышке пришла Прекрасная Мысль. Она была радужная и лёгкая как воздушный шар. Она пнула Мышку в бок, подбросила вверх, подтолкнула к дверям.

3

Мышка летела в свою норку и горела от нетерпения. Вытащив из норки все имеющиеся краски, она собрала на поляне всю мышиную братву.

Не покладая лап красила Синяя Мышка своих братьев и сестёр, друзей и подруг - и вскоре поляна расцвела. Как весёлые карамельки, катались по ней радостные и бесстрашные ярко-красно-оранжево-жёлто-зелёно-голубовато-синие мышки. Сыпались по траве, подпрыгивали, как мячики.

С тех пор Синяя Мышка заметно подросла и стала Фиолетовой. А Сова теперь питается исключительно растительной пищей. В основном, фасолью и спаржей.

Chanda · 8 апреля 2013

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

8 апреля - Международный день цыган

Заколдованная лошадь

Цыганская сказка

Жил-был цыган-колдун. И была у этого колдуна заколдованная лошадь – чистокровный арабский рысак.

Таких красивых лошадей нигде не сыщешь. На скачках эта лошадь всегда первые призы брала. Да и не только на скачках наживался колдун. Известное дело: завистников у него было много. Ведь цыгане часто лошадей уводили, а такую лошадь украсть – почетное дело для цыгана. Эту лошадь у колдуна не меньше ста раз пытались увести, да только все было бесполезно.

Вот украдут у колдуна лошадь, а он сразу по базарам да по ярмаркам ходить принимается – лошадь разыскивает.

Уж ее и красили, и перекрашивали, уж что только цыгане над ней не проделывали, чтобы ее не отыскали, – ничего не помогало. Стоит только колдуну на базаре появиться, как его заколдованная лошадь сразу на дыбы становилась и бегом к хозяину.

– А ты почем знаешь, что это твоя лошадь, ведь твоя другой масти была? – начинают накидываться на колдуна конокрады, а тот спокойно отвечает:

– Есть у меня одна заметка своя...

– Какая заметка? Зачем напраслину на нас возводить? – с кулаками кидаются на колдуна конокрады, начинают себя в грудь бить, божиться, призывать свидетелей. А когда на шум подходил урядник, колдун спокойно вспарывал ножом кожу на шее лошади и доставал оттуда свой знак – три золотые монеты. Понятное дело: конокрадов сейчас же в тюрьму отправляли, а колдун со своей лошадью домой уходил.

Только так это по первоначалу было, а потом поумнели цыгане, ведь кому охота в тюрьме сидеть? Поймает их колдун, а они от него деньгами откупаются. Колдуну только этого и надо было. Поняли цыгане, что трудно украсть эту заколдованную лошадь, несчастье она им приносит, а все равно души цыганской не переделать: тянет к заколдованной лошади. И год от года росла дурная слава об этой лошади и ее хозяине.

И вот наступил срок колдуну умирать. Прослышал об этом Граф, известный в округе вор-конокрад, и тут же к колдуну отправился:

– Продай, колдун, мне свою лошадь, я тебе хорошо заплачу!

– Зачем мне деньги, если я помирать собрался? А детей у меня нет! Нет, не продам я лошадь, никому она не достанется.

Так и ушел ни с чем Граф из дома колдуна. А на следующий день колдун умер. Колдуна еще в гроб кладут, а Граф уже около конюшни вертится. Вывел лошадь, санки запряг и поехал.

Да только не успела лошадь двух шагов ступить, а колдун приподнимается в гробу и кричит:

– Не тронь мою лошадь, Граф!

Если надо, иди в другое место лошадей воровать.

Не послушал Граф колдуна и помчался себе. Едет он, едет, снег летит из-под копыт у лошади, полозья санок скрипят. Вдруг, откуда ни возьмись, рядом с Графом мужичок какой-то объявился. Еще минуту назад никого не было, а тут – на тебе! Граф был не из пугливых, размахнулся да как даст тому мужику кулаком по шее. Глядь, а мужика-то и нет никакого. А у самого шея болит нестерпимо. А потом этот мужичок опять появился. Рассердился Граф да как хватит его кулаком в глаз.

Смотрит: опять никого нет. А у самого синяк под глазом здоровенный и глаз оплыл. В третий раз появился мужичок. Тут уж совсем Граф взбесился. «Ну, – думает, – сейчас я тебя прикончу!» Со всего размаха как двинет мужика по зубам. Опять исчез мужик, а Граф от боли по саням принялся кататься. Пощупал пальцем – двух зубов как не бывало. А тут за поворотом мостик показался.

Только лошадь на мостик вступила, как мгновенно исчезла. Нет ни лошади, ни санок. Стоит Граф один на мосту и никак понять не может, что же произошло.

– Что же это такое? – подумал Граф вслух. – Чертовщина какая-то. Не может же быть такого, чтобы от мертвеца лошадь нельзя было взять! От живого не могли цыгане-конокрады взять, так неужели и от мертвого ничего не выйдет?

Приходит Граф обратно во двор к колдуну, а лошадь эта, запряженная в санки, как ни в чем не бывало стоит себе во дворе. И хомут тот же, и дышло.

Опять вскочил Граф в сани и опять поехал, и все повторилось снова. И так три раза повторялось, пока не прибежал Граф во двор к колдуну и не вскричал:

– Да будь ты проклята, дьявольское отродье, чтоб я еще хоть раз к тебе подошел!

Плюнул Граф и ушел ни с чем. А когда на следующий день похоронили колдуна и цыгане собрались в его дворе, чтобы решить, кому все же заколдованная лошадь достанется, вышел Граф вперед.

– Чявалэ, – сказал он, – - многим из вас эта лошадь несчастье принесла, и я от нее пострадал. Так пусть же она не достанется никому!

С этими словами Граф взял ружье и выстрелил в заколдованную лошадь.

Chanda · 12 апреля 2013

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

12 апреля - Всемирный день авиации и космонавтики

Илья Варшавский

КУРСАНТ ПЛОШКИН

Капитан Чигин взглянул на старинный морской хронометр, висевший на стене рядом с электронными часами. Кажется, пора!

Он подошел к двери и повернул на два оборота ключ. Так спокойней. Затем из левого ящика стола были извлечены спиртовка, два маленьких серебряных чайника и две коробочки, украшенные изображениями драконов.

Конечно, открытый огонь на космолете - нарушение правил, но чай - это чай, и ни один истинный ценитель не будет пользоваться для его приготовления какими-то дурацкими плитками на медленных нейтронах. Что ж, капитан Чигин может позволить себе эту вольность. Пятьдесят лет службы в космосе тоже дают какие-то права. Космический устав - прекрасная вещь, на космолете должна быть железная дисциплина, иначе это будет не корабль, а кабак, но нельзя же подходить с одной меркой к желторотому курсанту и старому космическому волку Чигину. Сначала прослужите столько, сколько капитан Чигин, а потом и права вам дадут особые. Вот так-с.

Чай тоже нужно уметь готовить. Это вам не какая-нибудь бурда, которой потчуют на космодромах, а напиток высшего класса, эликсир бодрости.

Сначала нужно ополоснуть чайник водой и поставить его на огонь. Когда из носика пойдет легкий парок, засыпать первую порцию чая и поставить чайник на батарею. Пусть постоит минут десять. Тем временем вскипит вода во втором чайнике. Только не забудьте положить в холодную воду немного зеленого листа. Что, никогда не слышали? Ну это оттого, что вы, батенька, не знаете, что такое настоящий чай. Именно зеленый лист. От него все качества. Попробуйте, и ничего другого пить не захотите. Теперь вылейте зеленый навар в первый чайник и снова - на огонь. Только сейчас уж следите, чтобы не закипел, а то все пропало. Отлично! Можно снимать и покрыть колпаком. Минут пять - и чай готов. Пить его нужно из маленькой фарфоровой чашки. Сахар? Ну кто же пьет настоящий чай с сахаром?! В крайнем случае - чуть-чуть соли.

Капитан вдохнул волшебный аромат, отпил маленький глоток и медленно проглотил, блаженно зажмурясь.

Отставив чашку, он достал из стола кожаную папку, послюнил похожий на сосиску палец и бережно перелистал сшитые вместе пожелтевшие от времени страницы.

Ага, вот!

"Я, капитан парохода "Жулан", вследствие скудного питания и неполного штата кочегаров вынужден прекратить рейс, распустить команду и передать пароход местным властям.

В настоящее время нахожусь в городе Коломбо, что на острове Цейлон, и с первым пароходом нашей компании вернусь в пределы Российской империи, что явствует из изложенного".

Капитан слегка откинулся назад в кресле, чтобы полюбоваться ровными строчками рондо.

- "Что явствует из изложенного"! - со смаком повторил он, поднося чашку ко рту. - Стиль-то какой! "Явствует из изложенного"!

Рука капитана потянулась к чайнику, но в этот момент кто-то осторожно постучал в дверь. Капитан поморщился, сунул спиртовку обратно в ящик, подошел к двери и повернул ключ.

- Можно к вам, мастер? - В дверях стоял старший помощник.

Чигин довольно ухмыльнулся. Обращение "мастер", как и звание "капитан", было заимствовано им из старинных книг и отлично прижилось. Попробуйте найдите хоть еще одного космонавта, к которому обращаются подобным образом! Капитан - это для посторонних. Ближайшим помощникам разрешается маленькая фамильярность. "Мастер"... право, неплохо звучит!

- Входите, чиф. Может быть, чашечку чаю?

Старпом вздохнул. Он терпеть не мог любимый напиток капитана, но отказаться - значило смертельно обидеть старика.

- Спасибо, с удовольствием!

Чигин достал из шкафчика вторую чашку.

- Какие новости?

- Радиограмма с подкидыша. Идет к нам с курсантами. Двенадцать человек.

- Какой курс?

- Все первокурсники. Двенадцать козерогов.

- Примите к правому борту.

- Есть!

- Что еще?

- На подкидыше - доктор. Радирует, что все в порядке, медикаменты получены.

- Так.

Капитан задумался. Опять первый курс. Щенки. На перегрузках будут лежать трупами, потом, в невесомости, заблюют весь корабль. Пробный рейс, так называемое "окосмичивание кадров". Капитан терпеть не мог этого выражения. Окосмичивание! Чушь это, а не окосмичивание! Подумаешь, старт с постоянной орбиты, удлиненный эллипс вокруг Марса и возвращение на орбиту. Дать бы им настоящий взлет и еще посадочку на Венере, вот тогда бы узнали, что такое "окосмичивание". Половина бы подала заявление об отчислении из училища. Но что поделаешь, если планетолет "Альдебаран" уже давно переведен в класс 4-Е без права посадки на планеты. Еще года два его будут использовать в качестве учебной базы, а затем...

- Спасибо, мастер, чай у вас действительно великолепный.

- Подождите.

Старший помощник снова сел.

- Вот что, - капитан расстегнул воротник кителя, - вы уж займитесь сами с курсантами. Главное, чтобы они сразу включились в работу. Ничто так не разлагает молодежь, как безделье. Никаких поблажек на всякие там недомогания и прочее. Железная дисциплина и работа излечивают все хворобы.

- Будем разбивать на вахты?

- Обязательно. По четыре человека. Из каждой вахты двоих - боцману. Пусть с ними не миндальничает.

- А остальных?

- В штурманской рубке и в машине. По очереди, каждые сутки. Во вторую половину рейса произведете перемену без выходных.

- Чепуха все это, - сказал старший помощник, - все равно курорт.

- Вот вы и позаботьтесь, чтобы не было курорта, погоняйте как следует.

- Автоматика, тут особенно не погоняешь, времена не те.

- Не те, - согласился капитан. - Вот спросите у этих козерогов, чего их понесло в училище, и они вам непременно наплетут про романтику космоса, а какая теперь романтика? Вот раньше...

- В наше время, - кивнул старший помощник.

Капитан хлопнул рукой по столу.

- Да я не о том! Вот, скажем, мой прадед, он был капитаном парохода.

- Чего?

- Парохода. Плавал по морям.

- Зачем? - лицо помощника выражало полное недоумение.

- Ну, перевозили разные грузы.

- Странно. Кому могло прийти в голову таскать грузы морем, среди всех этих нефтяных вышек?

Капитан пожал плечами.

- Вероятно, их тогда было меньше.

- Все равно анахронизм.

- Романтика, - задумчиво сказал капитан. - Тогда люди были другие. Вот послушайте.

Он открыл папку.

"Названный Сергей Малков, списанный мною, капитаном парохода "Жулан", в Кардиффский морской госпиталь, направляется в пределы Российской империи, удовлетворенный денежным довольствием по день прибытия, что подтверждается подлинной подписью моей руки и приложением Большой Гербовой Печати Российского Генерального Консульства в городе Лондоне".

- Н-да, - сказал помощник.

- Это мой прадед, капитан парохода "Жулан", - самодовольно сказал Чигин. - Папка и хронометр - наши семейные реликвии.

- Плавал по морю! - хмыкнул помощник. - Что ни говорите, анахронизм!

Капитан нахмурился.

- Ничего вы не смыслите, чиф. Это вам не космолетом командовать. Тут кое-что еще требовалось. Отвага, мастерство. А парусный флот? Какие люди там были?! "Травить правый бом-брам-брас!" Как это вам нравится?!

- А что это значит?

- Ну, команда такая, - неуверенно сказал капитан.

- Не понимаю я этого, - развел руками помощник, - не понимаю, и все тут! Что за бом-брам?

- Я теперь тоже многого не понимаю. Раньше вот так все знал, - выставил капитан растопыренную пятерню, - а теперь, извините, не понимаю. В позапрошлом году направили на двухмесячные курсы изучать эти новые звездолеты. Лекции читал такой, лопоухий. Прослушал я первую и спрашиваю: "А почему он у вас все-таки летит?" - "Вот же, - говорит, - формула". А и я говорю: "На формулах, молодой человек, летать не привык. На всем, - говорю, - летал: и на ионолетах и на аннигиляционных, а вот на формулах не приходилось".

- Так он не летит, - ухмыльнулся помощник, - это пространство свертывается.

Красная шея капитана приобрела малиновый оттенок - признак, предвещавший начало шторма.

- Глупости! - сказал он, вставая с кресла. - Пространство - это миф, пустота, и сложить его невозможно. Это все равно что сожрать дырку от бублика, а бублик оставить. Нет уж, вы мне подавайте такой корабль, чтобы и старт и посадки - все было, а от формул увольте, благодарю покорно!

- Разрешите идти? - благоразумно спросил помощник.

- Идите, а я отдохну немного.

Капитан сполоснул под краном оба чайника, убрал коробочки с чаем и, взглянув на хронометр, откинул полог койки.

x x x

Баркентина под всеми парусами шла бакштаг, ловко лавируя среди нефтяных вышек.

Соленые брызги обдавали загорелое лицо капитана Чигина, наблюдавшего в подзорную трубу приближающийся берег.

Ветер крепчал.

- Убрать фок-марсель и грот-стаксель! - скомандовал капитан.

- Есть убрать фок-марсель и грот-стаксель! - проворные курсанты рассыпались по реям.

- Прямо к носу - коралловый риф! - крикнул впередсмотрящий.

Капитан взглянул вперед. Белые валы прибоя яростно бились о предательский риф, до которого оставалось не более двух кабельтовых. Решение нужно было принимать немедленно.

- Свистать всех наверх!

- Есть свистать всех наверх! - козырнул боцман.

- Рубить ванты, рубить топинанты, мачты за борт!

Подвахтенные с топорами кинулись к такелажу.

- Капитан, тонем! - крикнул молодой курсант, указывая на приближающийся вал, покрытый белой пеной.

- Черт побери, поздно! - капитан окинул последним взглядом баркентину. Отличное судно, но разве может оно противостоять мощи прибоя?! - Прощайте, братцы! Благодарю за отличную службу!

Удар! Треск ломающейся обшивки, крики тонущих курсантов, рев прибоя.

Огромный вал захлестывает с головой, переворачивает, слепит, душит. Больше нет сил!

Капитан опускается на дно. Но что это? Звуки фанфар, грохот барабанов, дикие крики. К нему плывет толпа голых зеленых людей.

- Ага, попался индюк! - орет плывущий впереди старик с длинной зеленой бородой.

"Откуда они знают мое прозвище?" - думает Чигин.

- Попался, попался! - орут зеленомордые. - Напиши формулу свернутого пространства и станешь у нас вождем. Не напишешь - смерть!

- Смерть индюку!

x x x

- Фу, дьявол! - капитан поднял голову с подушки. - Ведь приснится же такое!

Он перевернулся на спину, пытаясь понять, откуда идет этот шум.

Внезапная догадка заставила его вскочить с койки.

"Курсантский кубрик! Ну ладно, голубчики, сейчас получите космическое крещение!"

Капитан спустился в курсантский отсек и застыл в дверях.

Великий Ти-Ка-Ту, что там творилось! Пиршество было в самом разгаре. Весь запас продовольствия, выданный сердобольными мамашами бедным деткам на долгий космический рейс, уничтожался ими с непостижимой скоростью. Завтра эти детки будут лежать на койках, держась за животики и ни один не выйдет на вахту. А сейчас - горящие, возбужденные лица, рты, перемазанные вареньем, орущие под аккомпанемент электронной гармошки разухабистую песню, ту самую идиотскую песню о бравых парнях в космосе, которую так ненавидел капитан Чигин.

Капитанские ноздри подозрительно втянули воздух. Нет, до этого еще, кажется, не дошло, но все же...

Так закончим этот рейс мы,

И в заоблачном порту

Нас погладит по головке

Всемогущий Ти-Ка-Ту.

И в награду за страданья

Даст нам сыр и колбасу,

Сказку нам расскажет няня

С третьим глазом на носу, -

самозабвенно вопил веснушчатый юнец, свесив ноги с койки.

Гнев капитана медленно зрел, как плод под лучами осеннего солнца.

Сладок запах женской кожи,

А под кожею - труха,

Нас они целуют, что же,

Пусть целуют, ха-ха-ха!

Это уже было больше, чем мог выдержать даже командир учебного космолета.

- Отставить!!!

Шум мгновенно стих.

- Братцы, индюк! - произнес чей-то голос сверху.

Капитан сжал кулаки. Опять это прозвище, будь оно проклято!

Откуда они только узнают?!

- Старшина, ко мне!

Вперед выступил тощий парнишка.

- Ты старшина?

- Я.

- Так вот что, голубчик, - с обманчивой мягкостью сказал капитан, - во-первых, когда в кубрик входит капитан, ты обязан подать команду "Смирно!". Понял?

- Понял.

- А ну, подай.

- Смирно! - пискнул парнишка.

Капитан поморщился.

- Не так, громче!

- Смирно!!

- Не так.

- Смирно!!!

Чигин оглядел вытянувшихся в струнку курсантов.

- Вольно!

- Вольно! - неожиданным басом крикнул старшина. Кто-то прыснул от смеха.

- Это во-первых, - повторил капитан, - Во-вторых, на койках в кубриках не сидеть, для этого есть банки.

- Что есть? - переспросил голос сверху.

- Банки.

- А что это такое?

- Так называются на корабле скамейки.

- А...

- В-третьих, все продукты сдать на камбуз. Тут нянек нет, клистиры вам ставить некому.

Капитан мог поклясться, что ясно слышал, как кто-то у него за спиной произнес слово "дубина". Он резко повернулся, но в дверях никого не было. Очевидно, он просто ослышался.

- Гармошку сдадите старпому.

Тихий ропот пронесся по кубрику.

- Простите, капитан, - робко сказал старшина, - нельзя ли...

- Нельзя! - оборвал его Чигин. - Не положено. Вернетесь на Землю, получите свою гармошку, а здесь вы будете работать. Понятно?

- Понятно, - произнес чей-то голос. - Все понятно!

- Вот и отлично! Запомните, что безделья на корабле я не потерплю.

Капитан оглядел хмурые мальчишеские лица и повернулся к двери.

- Смирно! - крикнул старшина.

- Вольно!

Вот так всегда. Немного твердости с самого начала - и эти козероги становятся шелковыми. Нет, что ни говори, а командование учебным кораблем не зря доверили старине Чигину. Тут прежде всего нужна опытная рука. Это вам не формулы писать, судари мои!

Взявшись за поручни, капитан поглядел через плечо. Курсанты складывали продукты в большой чемодан.

В тот самый момент, когда правая нога владыки "Альдебарана" твердо встала на первую ступеньку трапа, на его голову обрушился сокрушительный удар. Спрыгнувшая сверху фигура попыталась было прошмыгнуть между ногами капитана, но тут же была схвачена за шиворот.

- Кто таков? Фамилия?! - рявкнул Чигин.

- Курсант Плошкин. - Серые глаза с черными загнутыми ресницами насмешливо глядели на капитана. Честное слово, этот голос Чигин уже где-то слышал. Ага! "Братцы, индюк!" Так вон оно что!

- Плошкин, говоришь?!

- Плошкин.

О благословенные времена парусного флота! Десять линьков были бы здесь как нельзя более кстати. Нет, десять линьков и сутки в канатном ящике. Вот это то, что нужно!

- Значит, Плошкин? - мощная длань капитана подняла за воротник тщедушное тельце.

- Плошкин.

- Так вот что, Плошкин, Найдешь боцмана и скажешь, что капитан дал тебе пять нарядов вне очереди.

- Только и всего?

- Это для начала, - наставительно сказал капитан, опуская его на пол. - Только для начала. А вообще тебе, Плошкин, много-много нарядов предстоит получить, но впоследствии, а сейчас иди действуй!

Получив на прощанье отеческий подзатыльник, Плошкин юркнул в кубрик.

"Фу, ну и денек!" - капитан вытер клетчатым платком потную шею и направился вниз в машинный отсек.

Трое механиков колдовали около генератора гравитационного поля. По выражению их лиц Чигин понял, что и здесь ничего хорошего ждать не приходится. Пожевывая губами, он молча наблюдал, как они прозванивают изоляцию.

- Прохудились обмотки, - сказал стармех, заметив капитана, - придется менять в невесомости.

- Четыре часа, - сказал Чигин, - четыре часа невесомости по программе, успеете сменить.

- Не успеем, - сказал второй, - никак не успеем, дня на два работы.

Капитан было уже открыл рот, чтобы напомнить, что за двадцать суток вынужденного безделья на постоянной орбите все уже можно было сделать, но, передумав, махнул рукой и направился к лифту. Он хорошо знал бесцельность всяких споров с механиками. У них всегда найдется какое-нибудь оправдание.

(окончание следует)

Chanda · 12 апреля 2013

Илья Варшавский

КУРСАНТ ПЛОШКИН

(окончание)

- Подъемник не работает, - сказал старший.

- Почему?

Тот пожал плечами:

- Вы же знаете, что по второму вспомогательному реактору кончился срок инспекторского осмотра.

- А почему вы не пригласили инспектора?

- Приглашал, да он сказал, что ради такого старья не стоит тратить времени. "Вас, - говорит, - давно уже на прикол пора ставить".

- На прикол! - возмущенно фыркнул капитан. - Не этому мальчишке решать, кого на прикол ставить! Вот вернемся из рейса, пойду в Главную инспекцию.

- У нас через месяц кончаются документы по двигателям, - добавил старший. - Тут уж без капитального ремонта никак не обойтись. В прошлом году...

- Ладно, не хуже вас знаю, что нужно!

Он уже был наверху, когда услышал соболезнующий голос старшего механика:

- Совсем расстроился наш индюк.

- Тоже давно на прикол пора, - заметил второй.

Это было последней каплей, переполнившей чашу терпения.

Увы, доблестный потомок капитана парохода "Жулан" в официальных документах назывался заведующим самоходной учебной космической базой, весь штат которой, помимо него самого, состоял из одного помощника, врача, трех мотористов, самовольно возведенных в ранг механиков, и одного подсобного рабочего, попеременно именуемого то боцманом, то коком, в зависимости от того, убирал ли он в тот момент помещения или вскрывал консервные банки для кают-компании.

На этого двуликого Януса и обрушилась вся мощь капитанского гнева.

- Кабак! - заорал он, топнув ногой. - Форменный кабак! Поручни не чищены с прошлого рейса! В курсантском кубрике - свинарник! Немедленно взять наряд курсантов, и чтобы через два часа все сверкало, как на пароходе! Ясно?

Ошеломленный кок поставил на пол мешок с блинной мукой и немедленно превратился в бравого боцмана.

- Есть взять наряд курсантов!

Нет, что ни говори, а дисциплинку капитан Чигин поддерживать умел!

- Вот так, - добавил он уже спокойным тоном, - берите их, голубчик, в работу, чтобы ни одного дня безделья. Кстати, там есть такой курсант Плошкин. Сегодня я ему вкатил пять нарядов, как раз хватит на поручни.

x x x

- Водитель подкидыша спрашивает, нет ли поручений на Землю, - сказал старпом, - он собирается отчаливать.

- Пусть отправляется. Впрочем... - капитан почесал затылок. - Задержите его еще на час.

- Зачем?

- Так, - неопределенно буркнул Чигин, - может, понадобится. А сейчас попросите зайти ко мне доктора.

Через несколько минут в каюту капитана вошел врач. В руке у него была пачка перфокарт.

- Вы меня вызывали?

- Да, голубчик, как у вас дела?

- Все в порядке. Медикаменты получены, санитарные карты проверены.

Чигин бросил неодобрительный взгляд на перфокарты. Он мало доверял всей этой машинной диагностике.

- Гм... Вот что я вас попрошу: осмотрите-ка вы их сами. Чтоб не было, как в прошлый раз: у одного болит животик, у другого коклюш, третьему прыщик под мышкой мешает работать. Мне тут пассажиры не нужны. Осмотрите и при малейшем подозрении - обратно на Землю.

- Да, но...

- Вот именно, осмотрите, - веско сказал Чигин, - такое распоряжение.

- Хорошо. - Врач пожал плечами и вышел.

Капитан кряхтя расшнуровал ботинки. Да, черт побери! В конце концов вы можете сколько угодно тренировать свое тело, закалять волю, но все равно кто-то невидимый внутри вас с мерзкой дотошностью ведет счет каждому прожитому дню, и к семидесяти годам нет-нет да напомнит, сколько лет, часов и минут числится на вашем балансе. Вот как обстоят дела, судари мои, и нечего вам обижаться на старика, если он для пользы дела и смажет иногда легонько по затылку какого-нибудь сопливого лентяя или разнесет нерадивого боцмана. Порядок должен быть на корабле, без порядка это не корабль, а детский сад, вот что такое корабль без дисциплины, если вы хотите знать. Ведь раньше, на парусном флоте... Чигин протянул руку, взял с полки потрепанный томик в коленкоровом переплете и перенесся в таинственный мир портовых таверн, кладов, морских штормов и абордажных боев с пиратами, неотразимый чарующий мир, по которому так тосковала уставшая от серых космических будней душа капитана.

Тем временем водитель подкидыша, прождав условленный час и распив со старпомом традиционный графинчик разбавленного спирта, отправился в обратный путь, пожелав представителю командования "Альдебарана" счастливого рейса.

x x x

Было три часа сорок пять минут земного времени, когда старпом возвратил капитана Чигина из царства фантастики и приключений к печальной действительности.

- Пятнадцать минут до отлета, мастер.

Капитан вздохнул, захлопнул книгу и направился в рубку.

"Свистать всех наверх!" - мысленно произнес он, нажимая на кнопку аврального сигнала.

Через несколько минут на пульте вспыхнула зеленая лампа: машинный отсек сообщал о готовности двигателей к запуску.

"По местам стоять, с якоря сниматься!" - Чигин ввел данные для полета в счетную машину и, подождав сигнала киберштурмана о решении задачи, взял микрофон:

- Космос-три, космос-три, я "Альдебаран", прошу выйти на связь, как меня слышите? Прием!

Тишина, только треск разрядов в динамике. На экране видеофона никого нет.

- Космос-три, космос-три, я "Альдебаран", прием!

Опять безрезультатно.

- Космос-три, космос-три, - Чигин постучал кулаком по черному ящику, - космос-три! Фу, дьявол! Сколько раз просил дать сюда радиста, разве с этой рухлядью... Космос-три!!! - от раскатов капитанского голоса замигали лампочки на пульте. - Космос-три, я "Альдебаран", какого черта вы не отвечаете?! Космос-три!!!

На экране внезапно появилась ухмыляющаяся рожа диспетчера.

- Простите, капитан, но тут радист с транссолярного выдал такой анекдот! Какой-то тип... - Изображение исчезло, и голубая поверхность экрана заструилась черными молниями. Где-то поблизости один из новых звездолетов свертывал пространство.

- Космос-три! - капитан безнадежно махнул рукой. Нужно было ждать, пока это чертово пространство не начнет пропускать радиосигналы.

- Правда, здорово?! - изображение диспетчера снова скалило зубы на экране.

- Да... - неуверенно сказал Чигин.

- Что у вас, капитан?

- Прошу отход.

- Документы в порядке?

- В порядке.

- Валяйте! Только, пожалуйста, не газуйте на старте. Вы мне прошлый раз всю обшивку загадили.

- Три "же", - сказал Чигин. - По учебной программе перегрузка три "же". Они еще совсем желторотые, эти козероги, первый курс.

- Вот отваливайте отсюда потихоньку на полмиллиона километров и давайте там вашим козерогам хоть по десять "же". А мне обшивку чистить некому, практикантов нет.

- Ладно, - сказал Чигин, - ничего вашей обшивке не будет, у меня уже задача в киберштурмане. Пока!

- Счастливого эфира!

"Отдать кормовой! Отдать носовой! Шпринт отдать! Малый вперед!" - капитан нажал стартовую кнопку и поглядел на часы.

Больше в рубке было нечего делать до самого возвращения. Теперь нужно пойти и лечь, пока "Альдебаран" набирает скорость. Грузное тело капитана было весьма чувствительно к перегрузкам - факт, который он тщательно скрывал от членов экипажа.

x x x

- Индюк у себя? - спросил доктор.

Старпом приложил палец ко рту:

- У себя, но лучше не входите. Начнет пичкать своим пойлом.

Доктор поморщился. Одна мысль о капитанском чае вызывала непроизвольные сокращения пищевода. И все же... нет, пожалуй, откладывать нельзя. Он нерешительно взялся за ручку двери.

- Что-нибудь случилось? - спросил старпом.

- Да вот старику взбрело в голову устроить поголовный медосмотр, дернула меня нелегкая выполнить эту блажь!

Лицо помощника приняло озабоченное выражение:

- Инфекция?

- Хуже! - махнув рукой, доктор открыл дверь каюты. - Разрешите, мастер?

- Заходите. Может быть, чашечку чаю?

- Спасибо, я по делу.

Капитан нахмурился. Отказаться от чая, собственноручно приготовленного капитаном Чигиным, это уже, знаете ли...

- Слушаю, - сухо сказал он.

- Дело в том... - доктор замялся, - дело в том, что курсант Плошкин отказался проходить медосмотр.

"Ага, опять Плошкин!" - глаза капитана загорелись хищным блеском.

- Почему же он отказался?

- Он говорит, что он... что она - девушка.

- Кто девушка?

- Курсант Плошкин.

Несколько минут капитан молча смотрел на доктора, пытаясь представить себе курсанта Плошкина в шелковом платье с розой в волосах. Такими, в его воспоминаниях, всегда были девушки. Что-то тут не так! Бритая башка!

- Глупости, - хмыкнул Чигин, - Такого не может быть. В училище девушек не принимают.

- Так она же не курсант. Это ее брат - курсант Плошкин. Он перед вылетом заболел и остался на Земле.

- Как же он здесь? - капитан решительно не мог ничего понять, - Раз остался на Земле, значит не может быть здесь. Что он тут - святым духом появился?

- Он остался на земле, а его сестра - Инесса Плошкина - под видом курсанта Плошкина здесь, на корабле.

- Что?!! - внезапно капитана осенило. Эти насмешливые серые глаза с черными загнутыми ресницами...

- Курсанта Плошкина в кают-компанию!!! - рявкнул Чигин, хватив что было силы кулаком по столу...

x x x

"...Врачу учебного космолета "Альдебаран" за проявленную халатность, выразившуюся в несвоевременном выполнении приказания капитана, объявить строгий выговор с предупреждением, что явствует из изложенного. Капитан Чигин".

- "Что явствует из изложенного"! - повторил вслух капитан и взял из пачки новый лист бумаги.

"Названная Инесса Плошкина, списанная мною, капитаном космолета "Альдебаран", направляется..."

Капитан задумался и сунул в рот карандаш. Легко сказать, направляется! "Подкидыш" сюда не долетит. Сдать на встречный космолет? Черта с два тут, на учебной трассе, кто-нибудь появится. Повернуть назад - значит сорвать рейс и стать объектом анекдотов, рассказываемых во всех космопортах: "А слышали, наш индюк какую штуку выкинул?!" Нет, что делать с Инессой Плошкиной, вовсе не явствовало из изложенного. Оставить на корабле с курсантами? Невозможно! "Пусть целуют, ха-ха-ха!" Капитан подумал о своей внучке. Меньше всего он хотел бы ее видеть в курсантском кубрике. Прохвосты все, первостатейнейшие прохвосты! "Сладок запах женской кожи". Погодите, узнаете еще у капитана Чигина, что чем пахнет!

Капитан обхватил голову руками.

"Вот положеньице!"

Из кают-компании в полуотворенную дверь доносились сдержанные рыдания.

Чигин чертыхнулся и вскочил с кресла.

- Собирай вещи!

Рыдания стали громче.

- Собирай вещи, переселяйся в мою каюту!

- А вы?

В широко открытых, еще влажных от слез серых глазах было столько кротости и покорности судьбе, что капитану стало неловко.

"Нехорошо, нельзя было так на нее орать, все-таки девушка".

- Я буду спать у старпома на диване, - буркнул он, глядя себе под ноги, - а ты... а вы располагайтесь. Сейчас боцман вам постелит здесь.

x x x

Инесса плохо переносила невесомость, и капитан Чигин метал громы на головы механиков, безбожно затянувших смену гравитационных катушек.

Он сам, не доверяя боцману, прибирал за ней каюту и отпаивал во время приступов тошноты крепким чаем.

Даже ее просьба "не заваривать эти мерзкие зеленые листья" - неслыханная дерзость, могущая стоить иному смельчаку жизни, - была воспринята им с добродушной усмешкой.

- Вы знаете, - сказал он однажды старпому, - очень милая девушка. Такая тихая и скромная. Она рассказала мне свою историю. Отец и мать погибли во время автомобильной катастрофы. Круглая сирота, живет с братом.

- Скромная! - фыркнул старпом. - Скромная, а какую штуку выкинула!

Капитан нахмурился.

- Ничего вы не понимаете, чиф. Девочку влечет романтика. Покорение далеких планет и все такое. Ведь, кроме космоса, о чем теперь мечтать молодежи? А она Стивенсона любит.

- Кого любит?

- Стивенсона.

- Тоже курсант?

- Стивенсон - великий писатель древности, писал морские повести.

- Анахронизм, - сказал старпом, - анахронизм ваши морские повести. Вы лучше скажите, что с этой Плошкиной делать. Невесомость кончилась, будем на вахту назначать?

- На вахту? - капитан поскреб пятерней затылок. - Нет, зачем же на вахту? Ведь она - пассажирка.

Прошло несколько дней, и Инесса полностью освоилась на космолете. В ее распоряжении была вся капитанская библиотека, и на полу каюты валялись прочитанные книги вперемежку с обертками конфет, поглощаемых ею с не меньшим пылом, чем морские романы.

В кают-компании тоже безраздельно царила Инесса.

Капитан Чигин собственноручно накладывал ей в тарелку самые аппетитные куски и первый после окончания трапезы галантно подходил поцеловать тонкие пальчики, произнося при этом неизменную фразу:

- Поблагодарим нашу милую хозяюшку.

Но самым удивительным было то, что доктор, всю жизнь ненавидевший шахматы, часами просиживал с пассажиркой за доской, испытывая необъяснимое удовольствие от каждой проигранной партии.

Между тем в романтической душе капитана бушевал девятибалльный шторм. Рейс подходил к концу, и мысль о том, что "Альдебаран" скоро лишится своей хозяйки, заставляла капитана строить самые фантастические планы.

Наконец он принял решение.

Да, черт побери, почему бы старине Чигину не удочерить эту славную девчушку?! Все равно родителей у нее нет, а на "Альдебаране" до зарезу нужен радист. Каких-нибудь два-три месяца, пока она кончит ускоренные курсы, а уж штатной должности радистки капитан Чигин добьется, можете быть на этот счет совершенно спокойны, судари мои!

Все же жизнь - очень сложная штука, и человек никогда не знает, какой фортель она неожиданно может выкинуть.

На этот раз Великая Мистификаторша предстала перед капитаном Чигиным в образе врача "Альдебарана".

Капитан сразу почувствовал неладное, увидев его смущенное лицо.

- Скажите, мастер, - спросил доктор, теребя край скатерти, - Космический устав разрешает капитану космолета производить бракосочетание?

На мгновение в воображении Чигина мелькнула заманчивая картина: по левому борту - строй курсантов в парадной форме, по правую - экипаж, Инесса в подвенечном платье с белой фатой и доктор в строгом черном костюме. А в центре он, правнук капитана парохода "Жулан", главное лицо этого великолепного церемониала.

Но это было только мгновение. Сотни дьяволов, вооруженных раскаленными вилами, принялись терзать капитанское сердце. Инесса! Лишиться этой девочки, когда уже все было продумано и решено! Отдать свою дочь этому прохвосту?! Ну, нет! До капитана не раз доходили слухи о земных подвигах эскулапа. Дудки! Как-никак, а капитан Чигин тоже кое-что да значит!

- Вы думаете, - холодно спросил он, - что Инесса?..

- Думаю, что она не будет возражать, - скромно потупился доктор.

Капитан засопел. Дело обстояло хуже, чем он предполагал.

- Девочке еще рано замуж, - сказал он, рассматривая свой волосатый кулак. - Что же касается бракосочетания, то я не вижу никакой возможности. Решительно никакой, - повторил он, открывая кожаную папку и тем самым давая понять, что разговор окончен.

x x x

Такие вещи на учебной трассе случаются очень редко.

Заблудившийся в мировом пространстве астероид должен был пересечь траекторию "Альдебарана". Сейчас трудно сказать, почему старенькое решающее устройство космолета трижды повторило все расчеты, прежде чем выдать команду кибернетическому штурману. Важно то, что, когда эта команда была получена, астероид уже находился в угрожающей близости. Катастрофа была предотвращена включением маневрового двигателя правого борта на полную мощность.

Это произошло перед обедом.

Дальше все развивалось по вечным и непреложным законам механики.

Десять технических единиц массы капитанского тела, влекомые заложенной в них инерцией, преодолели расстояние в пять метров и обрушились на хрупкое тело пассажирки, прижатой к переборке.

Прежде чем кто-либо успел сообразить, что произошло, двигатель уже был выключен, и единственным свидетельством случившегося была распростертая на полу фигурка.

- Доктора! - рявкнул капитан, подхватив Инессу на руки. - Доктора!

Еще не успели смолкнуть раскаты капитанского голоса, как в дверях появился врач.

- Жива! - сказал он, сжимая пальцами тоненькое запястье с синими

прожилками. - Кажется, ничего страшного, принесите мне из каюты аптечку.

Капитан бегом бросился выполнять распоряжение своего подчиненного.

- Теперь, - сказал доктор, раскрыв ящик с медикаментами, - прошу посторонних выйти.

"Посторонних!" - капитан вздохнул и безропотно закрыл за собой дверь.

Да, капитан Чигин прожил большую и трудную жизнь, но, право, эти десять минут ожидания были самыми тяжелыми за все долгие семьдесят лет.

- Ну что?!

Вид доктора не предвещал ничего хорошего. Расстегнутый воротник, спутанные волосы, на лбу крупные капли пота. Он сел на стул и устало махнул рукой.

- Говорите, что с ней!

- Капитан! - доктор выпил прямо из горлышка полграфина воды. - Капитан, она не девушка!

- Что?! - казалось, еще немного, и глаза капитана, покинув предназначенное им природой место, бросятся вперед, чтобы испепелить все на своем пути.

- Ушиб позвоночника, мне пришлось накладывать компресс. Она - самый обыкновенный парень и сукин сын, каких мало! Он мне сам во всем признался. Держал пари с курсантами, что проделает весь рейс в капитанской каюте, ничего не делая. И сестры у него нет, и никакой он не сирота, папаша у него какая-то шишка в Управлении. Ну и дали же мы с вами маху, капитан!!!

Всякий, кто видел бы в этот момент капитана Чигина, понял бы, откуда взялось это меткое прозвище "индюк". За несколько минут щеки капитана попеременно принимали все цвета спектра: от красного до фиолетового, и когда он, наконец, открыл рот... Впрочем, не стоит повторять все, что произнес капитан Чигин, когда открыл рот. Ведь времена парусного флота давно прошли.

Chanda · 12 апреля 2013

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

12 апреля - День рождения рок-н-ролла

Джон Леннон

Как-то раз, в незапамятные бремена, далеко-далеко, на краю земли, за холмами да за морями, куда и вороне не залелеть, жили-были 39 человек на маленьком островке в далеком и чужом краю.

Когда наступало у них время заражайное, тут уж все веселились как могли: пировали, плясовали и все остальное-прочее. А Перри (который был у них Лорд-Мурлом) должен был к празднику отрыть (тут-то он и показывал свою прыть) какую-нибудь новую забаву (вот смеху-то бывало!), аттракцион или артиста (как-то раз он пригласил

гнома). Но уж в этот год Перри превзошел самого себя - раздобыл натурального Пса-Борца!

Но только кто же рискнет сразиться с этим чудоюдом? Да ну его на фиг!

Chanda · 14 апреля 2013

Женитьба Филина

Айнская сказка

Я - Филин. Я вел свободную и счастливую жизнь у богатого рыбою моря. Возле деревни Хорокаруру. Я любил садиться на деревья около жилищ, которые были ближе к лесу. Сижу, бывало, и смотрю на людей. Кто к речке на рыбалку пошел, кто уже рыбу варит, а кто ничего не делает - только трубкой дымит.

Как-то я увидел девушку. Ой, какую же красивую! Такую красивую, что, наверное, от одного конца побережья до другого нет ей подобной. Я смотрел и смотрел на девушку, за каждым ее движением следил. Когда она куда-нибудь шла, я летел чуть в стороне от нее - сопровождал. Когда же она входила в жилище, я опускался на дерево и ждал ее. Чем дольше ее не было, тем тоскливее мне становилось. Особенно тоскливо было ночью. Но я сидел на дереве и ждал рассвета, ждал ее.

Я понял: полюбил эту девушку. Так полюбил, что если не видел ее, то не хотел ни летать, ни рыбу ловить. Даже жить не хотелось - вот как крепко ее полюбил!

А жила она с братом. Называли его Яиресупо. Это значит - человек, воспитавший себя сам. Оно и верно, умный был, самостоятельный, храбрый. Все его уважали. Как с таким заговорить? Но я решился. Влетел в жилище человека и сел напротив него.

Человек, воспитавший себя сам, кажется, догадался, что я не совсем птица. Может, он подумал, что я дух какой-то. Вежливо пожелал мне доброго утра. И все, больше ничего не сказал.

Тогда я заговорил:

- Пусть я не очень видный и сильный, - сказал я, - но я хочу видеть твою сестру в моем доме, ближе к входной двери, где и положено сидеть жене.

Человек, воспитавший себя сам, нахмурился и обозлился:

- Ах ты!.. бесполезная птица в жестких перьях. Да как в твою маленькую голову такое пришло?.. Я себе и представить не могу, чтобы моя сестра... за тебя?.. вышла замуж! Убирайся!

Услышав эти оскорбительные слова, я тоже очень обозлился. С шумом вылетел из жилища, пометался из стороны в сторону, чуть о скалу не ударился, хотел в море улететь, но, заметив высокую жердь, украшенную стружками - инау, - сел на нее. Для любого айна - это талисман для ублажения богов, спутник и посредник, понимающий их слабости и слабости людей. В нем заложено умение влиять на божества, и, значит, надо у них просить и просить чего хочешь. Да, в ту минуту я был уверен: без инау мне ничего не добиться.

Я до того сильно и пронзительно ухал, стонал и вопил, что от всех моих криков настораживались в лесу крупные звери и пугались мелкие, в воде всплескивала рыба, из жилищ выходили люди. А я кричал и кричал. Я просил богов помочь мне и посылал проклятия Яиресупо.

Человек, воспитавший себя сам, мучился от моих криков. Он не мог уснуть, всю ночь ходил по жилищу, закладывал уши руками. Он хотел куда-нибудь деть свою голову. Но куда ее денешь?

Перед рассветом он совсем ослаб - заболел его дух, охранявший и покой, и здоровье, и рассудок. И вот человек выбрался из жилища и сказал:

- Филин, не сердись больше. Перестань!

Я слетел к нему.

И тут человек, воспитавший себя сам, проговорил:

- Я разрешаю тебе взять мою сестру в твой дом.

Тогда во мне исчезла вся обида. Я превратился в человека и женился на женщине, которую полюбил. Мы жили хорошо, и я повсюду возил ее с собою.

Так я из птицы стал человеком. Теперь я с людьми одной крови, их родственник, и горжусь этим.

Chanda · 19 апреля 2013

Двенадцать братьев, тринадцатая сестра

Словацкая сказка

Было у короля двенадцать сыновей, молодцы, один в одного, стройные, высокие, как молодые дубки, кто ни глянет, сразу видит – родные братья, так они друг на друга похожи. Да и почему им не быть похожими, ведь погодки! Родители их крепко любили, но мать любила больше всех самого меньшого. Как увидит, сразу в улыбке расцветет. И чем старше становились сыновья, тем больше радовались им родители.

Но однажды королева загрустила, и даже, увидав своего младшего, не становилась веселее. Спрашивали сыновья, что за причина ее печали. Может, они ее чем-нибудь огорчили. Но мать не отвечала.

Тут подошел к ней младший сын и говорит:

– Матушка, скажите, что вас так гнетет, не таитесь предо мной!

– Ах, сын мой, дорогой, – отвечает мать, – коли скажу, будет плохо, не скажу, будет еще хуже.

– Коли так, лучше скажите.

– Да, видно придется все рассказать! Ох, горе мне! Двенадцать у нас сыновей, а дочки не было никогда. И это наше и ваше счастье. Потому что давным-давно, вынужден был ваш отец дать страшную клятву: он оставит своих сыновей живыми, пока у него не родится дочь. А вот теперь я жду ребенка и чувствую, что будет у меня не сын, а дочь. Значит, все вы должны погибнуть. Отец ничем себя не выдаст и сначала отправит вас в другой замок. Но коли родится сестра, он в ту же ночь велит убить вас. Но я не хочу вашей смерти! Пока вы здесь – никому ни слова, даже братьям! Когда отец пошлет вас в другой замок, послушайтесь и ступайте. Там ты все братьям расскажи и каждую ночь смотрите с крепостных стен на наш замок. Если загорятся тринадцать свечей, значит, у вас родился тринадцатый брат, и бояться нечего. Но коли увидите всего одну свечу, то бегите! Это знак, что родилась сестра, и вам грозит опасность. На дорогу вам все приготовлено, прощайте!

Долго плакала мать и любимый сын утешал ее. Может, все обойдется. Они увидят чужие края, а когда отца не станет, вернутся домой.

Прошло несколько дней, отец позвал сыновей и сказал им так:

– Дети, ваша мать занемогла, ей нужен покой. Отправляйтесь в другой замок, забавляйтесь там, играйте, пока королева не поправится. Тогда я позову вас обратно.

Сыновья послушались, забрали свое оружие, простились с родителями и уехали в другой замок. Там младший брат рассказал, что да как, и как дальше быть.

Стали они каждую ночь нести стражу на башне, двое до полуночи, двое после полуночи: ждать сигнала из отцовского замка. Первые две ночи не случилось ничего, а на третью, в самую полночь, загорелся на отцовском замке один огонек. Подождали, не загорится ли второй, но второй не загорелся. Поспешно подняли они остальных братьев, взяли свое оружие, деньги, оседлали коней и помчались прочь.

Поскакали братья в чужие края. Долог был их путь, кончились все деньги, продали они коней, и королевское платье, и оружие. Оборванные, голодные, добрались они наконец до высоких лесистых гор. И решили, как переберутся через те горы, пойдут на службу к какому-нибудь королю. Там отцу их уж никак не найти.

Только лес этот дремучий все не кончался. Идут они три дня и три ночи, а лес становится все дремучее. Ни тропы, ни дороги, лишь звериные следы. И когда братья от голода и усталости совсем выбились из сил, встал перед ними на поляне старый покинутый замок.

В замке все двери нараспашку, но нигде ни души! В центре замка – палата, в ней – дубовый стол накрыт на двенадцать человек. Возле каждой тарелки лежит кусок черствого хлеба. Хотели братья за хлеб приняться, ведь от голода едва на ногах стояли, да младший брат уговорил чужого не трогать. А сначала найти того, кто на стол накрывал, и попросить.

Из палаты еще одна дверь ведет. Вошли братья, видят комнатушку, в ней постель, соломой застланная, стул, на стене бедная одежонка и оружие, все, будто для старшего брата приготовлено. За первой комнатушкой – вторая, за второй – третья и так до тринадцатой, и каждая не заперта, и в каждой постель, стул, одежка и оружие: только тринадцатая дверь заперта.

В замочную скважину братья увидали: стоит против двери золотой трон, у стены – золотая постель, а на стенах золотая женская одежда.

Стали братья ломиться в покои, думали найти там хозяйку, но так и не смогли двери ни отворить, ни выломать. Кричали, стучали, ни звука! Решили они поселиться в этом пустом замке. И комнатушки поделили: самый старший занял первую, второй – вторую, и так до самого меньшого. Ему досталась двенадцатая.

Вернулись к столу. Можно теперь и хлебушек съесть. А там уже в каждой тарелке немного супа налито. Когда братья съели все, что кто-то на стол поставил, подле окна вдруг появилось мясо. Удивились братья: откуда все берется, ведь кухни в замке нет? Да чего уж тут раздумывать. Скорее бы поесть, чтобы в животе не урчало! После ужина легли спать, порешив, будь, что будет!

Когда проснулись, солнышко уже высоко стояло. Надели новое платье, захватили оружие и вышли в палату поприветствовать друг друга. На дубовом столе уже лежали двенадцать кусков черствого хлеба и стояла свежая вода! Братья поели и каждый стал своим оружием похваляться и пробовать его.

Так прожили они в замке несколько дней и все ждали, что кто-нибудь да покажется. Но кроме них в замке не было ни души. И решили братья остаться здесь; от отца далеко, оружие есть, никто им не страшен. Правда, им не очень-то пришлась по вкусу грубая пища, они к жареному-печеному привыкли, но дичи хватает, сами мяса добудут.

Собрались братья на охоту. В первый же день им повезло, кто птицу подстрелил, кто зайца, кто дикую козу. Заранее радовались, что вместо гороха да каши будет у них жаркое. Но наутро от настрелянной дичи не осталось и следа. Так и шло изо дня в день, из недели в неделю. Дичь ночью исчезала и желанное жаркое так и не появилось на столе.

Кой-кому из братьев это надоело: с чего это им, королевским сынам, терпеть такую нужду! – найдут себе другое пристанище и собрались уходить. Но младший брат не пустил:

– Подождем год-другой, пока отец про нас совсем позабудет и перестанет искать, – сказал он.

Так и прожили они целых двенадцать лет на грубой, убогой пище. Разве что изжарят в лесу птицу или зайца. А на свою незнакомую сестру затаили зло и грозились:

– Попадись только нам в руки, мы тебе покажем! – Ведь безо всякой вины приходилось им страдать и терпеть такую нужду.

А между тем сестра их подросла и была собой хороша, как маков цвет. До того она была мила отцу с матерью, что они стали забывать о сыновьях. Уж так она пела и щебетала, что родители от радости сияли. О том, что у нее были когда-то братья, никто в замке и заикнуться не смел.

Но когда щебетунья подросла и поумнела, стала она докучать родителям: правда ли, что нет у нее братца, скучно, мол, ей одной и поиграть не с кем. Особенно к матери приставала.

– Ну, матушка, скажите же мне, неужто у меня не было брата? Ведь у каждого есть братик или сестричка!

– Ах, доченька, не спрашивай, так уж получилось, что ты в семье у нас одна.

– Но не всегда так было? Правда?

– Может, и не всегда, да знать тебе об этом ни к чему. Легче не станет!

– Станет, матушка, станет, вы только не таите!

И до тех пор не давала матери покоя, пока та не рассказала ей все о двенадцати братьях: какие они были, что делали, как ушли и пропали, и как отец велел их искать по всему свету.

– И что же, матушка, так никто и не сумел отыскать их? – спрашивала девочка – Никто, доченька!

– Но я непременно их найду! Значит, плохо искали!

– Видно не так это просто, коли даже следов не нашли, а ведь сколько войска понагнали. Куда уж тебе, ведь ты еще мала!

– Ну нет, я уже большая. Пойду из деревни в деревню, от дома к дому и всюду буду спрашивать: "Не видали ли вы двенадцать моих братьев? Добрые люди узнают, что я их сестра и мне помогут. Ведь не сквозь землю же они провалились, кто-то должен был их видеть. Долго бы продолжался их спор, как она станет братьев искать, если бы не подошел сам король и не спросил, о чем это тут она щебечет.

А девочка так прямо и сказала, что пойдет своих братьев искать по всему белу свету.

Король и грозил и просил, и откладывал со дня на день отъезд. Королева плакала, умоляла дочку, убеждала, что пока она братьев найдет и сама погибнет, но та ни в какую, ни по хорошему, ни по плохому.

Пришлось родителям согласиться. Дали денег побольше, да слуг повернее и проводили в дальний путь.

И пошла она от деревни к деревне, из страны в страну, но о братьях нигде ни слуху ни духу. Деньги у нее понемногу разошлись. А слуги, один за другим, разбежались, кому охота терпеть вместе с ней беду и голод. Проплутав три дня в этих диких местах, девушка добралась до того самого замка, где поселились ее братья.

Вошла она в замок, чтобы расспросить о своих братьях. Внутри никого. Только в одной из комнат стол накрыт на двенадцать человек и у каждой тарелки лежит кусок черствого хлеба. Она взяла кусок, что лежал с краю, и съела. Потом прошла через двенадцать маленьких комнат, дошла до тринадцатой. Дверь сама перед ней распахнулась, она вступила в покои и вдруг услышала грохот! Со страху наша красавица тут же спряталась под золотой трон.

Это возвратились с охоты двенадцать братьев. Они ничего не заметили и сели за стол. Тут младший брат и говорит:

– Кто мой хлеб спрятал? Пускай вернет!

– Ну, кто станет твой хлеб прятать, – говорит ему самый старший брат. – Ешь и молчи!

– Сам гляди, нету хлеба! Если вы мой хлеб не спрятали, значит вы его просто съели.

– Кто позарится на твой кусок? Не дразни нас! – обозлились на него братья.

– Вот еще! – говорит младший брат, – я-то знаю, что вам всегда мало! Все-то вы с голоду умираете. Мне столько же дают, а теперь вы у меня последнее отнимаете.

Слово за слово. Из-за корки хлеба вцепились они друг в друга, такой крик подняли, что сестра в тринадцатой комнате услыхала. Но тяжелей всего было ей слышать, что она всему причиной, кабы не она, не пришлось бы братьям жить в такой бедности, а жили бы они дома по-королевски. В конце концов, накричавшись и набранившись, поклялись братья меньшому, что они его хлеба не брали.

– Значит, – говорит тут старший, – здесь кроме нас кто-то есть, надо его найти и убить, чтобы никому не было повадно ссорить нас из-за последнего куска хлеба.

Обыскали весь замок, но никого не нашли, потому что в тринадцатую комнату попасть не могли. Устали искать и разбрелись по своим местам.

Стал раздеваться младший брат, слышит, в соседней, тринадцатой комнате, кто-то дышит. Сразу решил он, что нашел вора; ведь до сих пор там даже мухи не летали. Приложил ухо к замочной скважине, еще явственней дыхание услышал. Нажал на дверь – она и распахнулась. А перед ним прекрасная девушка стоит, лицом и повадкой на него, как две капли воды, похожа. Он сразу подумал: "Это наша сестра! Стал он с ней тихим голосом разговаривать и спрашивать, кто она, и откуда родом. Она ему все без утайки рассказала: она, мол, их сестра родная и намучилась порядком, пока братьев разыскала. Но, услыхав, как братья грозятся ее убить, побоялась к ним выйти. А хлеб она потому съела, что чуть не пропала с голоду.

– Ну, сестрица, ничего не бойся, – отвечает ей брат. – Оставайся здесь, пока я тебя не позову, а я все так сделаю, что братцы тебя не обидят. Завтра я их задержу на охоте, а ты отхлебни из каждой тарелки супу и отломи от каждого ломтя по кусочку. Посмотрим, что они на это скажут.

Приходят братья с охоты, а суп кто-то ел и от хлеба отломил. Говорит старший брат:

– Гоп! Кто-то тут объявился! Ест наш суп и хлеб! Не станем ужинать, сначала отыщем вора и убьем!

– Нет, – говорит младший брат, – а вдруг это кто-нибудь из нашей родни или, может, сестра?

– Уж эту-то и вовсе не помилуем! Из-за нее все наши беды!

И пустились на поиски с мечами наголо. Сестра, бедняжка, забилась в угол, ждет своей участи. Но тем и в голову не пришло заглянуть в тринадцатую комнату.

После долгих напрасных поисков улеглись они спать, а утром отправились на охоту. Возвращаются вечером, а еды опять недостает, и все постели перевернуты.

– Ну, на этот раз найдем и на месте прикончим! – грозятся братья за ужином. Больше терпеть не станем!

А младший опять их уговаривает:

– А что, если это и вправду сестра нас целый год ищет, чтобы позвать домой, потому что отец нас не тронет?

– Тогда бы и мы ее не тронули! – говорят братья.

– Пошли! Она здесь, – сказал младший и повел их в тринадцатую комнату.

Увидели братья сестру, стали прощения у нее просить за то, что хотели ей зло причинить, и благодарить за освобождение.

На утро братья взяли из сестриной комнаты золота на дорогу, свое оружие и подались поскорее прочь из замка. В тот самый день минуло тринадцать лет с тех пор, как они поселились в этом заброшенном замке.

Идут они по двору и вдруг из какого-то угла слышится голос:

– Уходите, а даже не расплатились! А я вас тринадцать лет кормил! Оглянулись – а там старец стоит, седой как лунь. Подошли они к нему и спрашивают, какую он плату хочет.

– Дети мои, – отвечает старик, – я вам все скажу, но сначала послушайте, кто я и почему вы здесь очутились. Поглядите на меня – я родной брат вашего отца, я его вырастил и всегда был ласков с ним. Но он выгнал меня из страны. Я стал бедняком. Тринадцать лет я работал, все делая своими руками, вынес и голод и нужду. И проклял вашего отца. Я поклялся, что не будет счастья ни ему, ни его потомкам, пока голодом и нуждой, какие когда-то терпел я, не заплатят они за мои муки. Вы выдержали испытание и теперь можете спокойно жить в моем замке и владеть моим богатством. У меня столько замков, сколько здесь комнат. Все – ваше! Но сначала вы должны со мной расплатиться: пусть самый младший из вас отрубит мне голову.

Братья долго отказывались, но старик приказал, – и младший брат отрубил ему голову. Как только голова старика слетела с плеч, он сам рассыпался в прах и пустынный замок исчез вместе с ним. Перед братьями и сестрой раскинулась расколдованная страна с тринадцатью замками. Двенадцать братьев вошли в свои замки, а сестра – в свой. В замке ее уже ждали родители. Теперь они были все вместе, стали жить счастливо и правили долго.

Chanda · 23 апреля 2013

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

23 апреля - Всемирный день книг и авторского права

Бю Рифтин.

Ланьлинский Насмешник и его роман "Цзинь, Пин, Мэй".

О том, как была написана эта книга, существует много легенд. Рассказывают, например, что в середине XVI века в Китае жил крупный сановник Янь Ши-фань, любитель древностей и коллекционер старинных картин. Он прослышал, что у военачальника Ван Шу хранится знаменитая картина художника XII века Чжан Цзэ-дуаня "Праздник Поминовения на реке Бянь", и решил во что бы то ни стало заполучить свиток, на котором была изображена целая панорама жизни Восточной столицы при Великой Сунской династии. Но Ван Шу, не желая расставаться с редчайшей картиной, нашёл искусного живописца, заказал с неё копию и поднёс могущественному сановнику. Однако в этот момент в доме Янь Ши-фаня оказался художник Тан, он взглянул на свиток и сказал: "Это не подлинник, я видел картину собственными глазами. Взгляните - вот воробей, как неуклюже стоят его лапки - сразу на двух черепицах, ясно, что это подделка". Янь Ши-фань разгневался и на Ван Шу, и на живописца Тана. Впоследствии при первой же возможности он добился того, что Ван Шу обвинили в государственном преступлении и казнили. Сын Ван Шу, известный поэт и эссеист Ван Ши-чжэнь задался целью отомстить за отца, но не мог найти подходящего случая. Однажды Янь Ши-фань спросил у Ван Ши-чжэня, нет ли сейчас в книжных лавках какой-нибудь увлекательной книги. "Есть!" - ответил Ван Ши-чжэнь. "Какая же?" - спросил сановник. Ван Ши-чжэнь оглянулся, случайно бросил взгляд на золотую вазу с цветущей веткой дикой сливы и ответил: "Она называется "Цзинь, Пин, Мэй" - "Цветы сливы в золотой вазе", - присовокупив, что напечатана книга плохо, но он готов переписать её и прислать почтенному сановнику. Вернувшись домой поэт несколько дней раздумывал, потом взял эпопею XIV века "Речные заводи" и, дочитав до того места, где была кратко рассказана история торговца Симынь Цина, стал сочинять её дальше. Дело было в том, что Янь Ши-фань жил подле Западных ворот - Симынь, а детское имя его было Цин. Теперь оставалось лишь изобразить своего героя разнузданным распутником и таким образом высмеять заклятого врага, сгубившего отца.

Дальнейшие события старинные источники описывают по-разному. Одни утверждают, будто Ван Ши-чжэнь, зная о привычке своего недруга слюнить пальцы, листая книгу, пропитал углы страниц романа ядом и Янь Ши-фань якобы отравился и умер. Другие говорят, что Ван Ши-чжэнь подкупил цирюльника, холившего ногти на ногах Янь Ши-фаня, тот воспользовался моментом, когда сановный клиент зачитался увлекательным романом, и незаметно втёр в маленькую царапину зелье. С тех пор нога сановника стала болеть, он не мог более являться ко двору, и карьере его пришёл конец. Третьи рассказывают, что вовсе и не Янь Ши-фань был виновником гибели отца Ван Ши-чжэня, а совсем другой сановник, знаменитый поэт XVI века Тан Шунь-чжи. По этой версии Ван Ши-чжэнь поднёс свой роман именно Тан Шунь-чжи, который на склоне лет, выйдя в отставку, пристрастился к чтению всяких увлекательных повествований. Тан Шунь-чжи будто бы имел привычку, перелистывая страницы, слюнить пальцы, и именно поэтому Ван Ши-чжэнь пропитал бумагу мышьяком. Получив книгу, старый сановник с увлечением принялся читать её и не заметил, как наступила ночь. К утру он дочитал роман до конца и тут почувствовал, что его язык одеревенел. Глянул в зеркало - язык весь уже чёрен. Он велел позвать сына и с трудом сказал: "Кто-то замыслил против меня зло. Я умру. Кроме близких родственников никого не пускайте в мои покои". Тан Шунь-чжи скончался. Вскоре явился человек в белом траурном одеянии и белой шапке, причитая так, что, казалось, рухнет небо и разверзнется земля. Незнакомец распростёрся ниц перед сыном покойного и сказал, что некогда был обласкан Тан Шунь-чжи и хотел бы взглянуть на лик покойного. Когда же его допустили к телу, он упал на труп и зарыдал. Рыдал долго, потом поклонился и ушёл. И вдруг, при положении покойника в гроб обнаружилось, что у него исчезла одна рука. Тут всем стало ясно, что приходил не кто иной, как сочинитель той самой злосчастной книги: ему мало показалось отравить Тан Шунь-чжи, он решил ещё надругаться над трупом.

Таковы легенды. Исследователи же утверждают, что романа Ван Ши-чжэнь не писал, Янь Ши-фань не был отравлен, а Тан Шунь-чжи, возможно и умер от яда, однако не имел к этой истории никакого отношения...

Kартина художника XII века Чжан Цзэ-дуаня "Праздник Поминовения на реке Бянь": http://video.mail.ru/mail/t_designer/162/2007.html

Chanda · 27 апреля 2013

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

27 апреля - Мартын-Лисогон и Вороний праздник

Лиса и ворон

Керекская сказка

Лиса ленилась добывать себе пищу, поэтому и жила плохо, голодала. Однажды она сказала дочери:

— Обману-ка я ворона. Скажу, что замуж вышла, богато жить стала.

Дочь говорит:

— Не надо обманывать! Лучше попроси у него еды по-хорошему.

Не послушалась лиса. Взяла старую мокрую сетку для рыбы, в мешок затолкала, завязала, пошла к ворону. Ворон услышал, что кто-то идёт, спрашивает:

— Кто там?

А лиса уже в сенях отвечает:

— Это мы с мужем пришли. Ворон удивился:

— Смотрите-ка! Двоюродная сестрица замуж вышла. Пусть мужа покажет.

Лиса говорит:

— Муж не может при свете находиться. Его предки в темноте жили, и он темноту любит. Он как будто слепой — ничего не видит.

Тогда ворон говорит:

— Ну что ж, потушите светильники. Пусть заходят.

Когда лиса зашла, ворон спросил:

— Что будете есть? Лиса ответила:

— У нас пищи много. Ешьте сами. Пошла жена ворона в кладовую за едой, а лиса тихонечко за ней пробралась и стала еду в мешок складывать. Полный мешок наложила, завязала, в сени вынесла, в угол поставила.

А ворон всё удивляется:

— Вот ведь наконец-то двоюродная сестрица замуж вышла!

А лиса всё хвастает:

— У моего мужа много оленей. Два больших табуна. А у вас нет ли яиц? Мой муж очень любит яйца. В обмен обещаю вам оленьи шкуры. Вот они, шкуры, в мешке. Пощупай.

Ворон пощупал мешок. Действительно, там что-то мягкое, как оленьи шкуры. Обрадовался ворон: «Вот богатство — всем на одежду хватит». Велел он мешок в полог положить.

Жена ворона говорит:

— У нас есть сын, у вас дочь. Вот бы их сосватать!

Лиса подумала и сказала:

— Если ваш сын захочет, сосватаем. Так разговаривая, попили они чаю. Потом лиса сказала, как бы обращаясь к мужу:

— Идём домой, а то наши олени испугаются и убегут.

Распрощалась она с вороном и его женой, в сенях мешок с пищей захватила, нагрузилась так, что едва до дому дошла. Дома сказала дчери, смеясь:

— Смотри-ка, ведь обманула я ворона. Он думает, я и вправду замуж вышла. И старую сеть за оленьи шкуры принял.

Дочь опять сказала:

— Зачем ты обманываешь? Нужно было по-хорошему попросить.

Лиса сердито ответила:

— А ты не учи меня, а то без еды оставлю!

Замолчала дочь, а лиса закусила яйцами и стала варить мясо.

Тем временем ворон радовался, что так легко добыл оленьи шкуры. Вдруг в пологе что-то закапало. Жена ворона воскликнула:

— Что это капает?

— Наверное, лиса дорогой шкуры подмочила, — ответил ворон.

В это время пришёл их сын. Когда ему рассказали про шкуры, он сказал:

— А ну-ка, покажите своё богатство! Мать достала мешок, развязала, вытащила сетку, удивилась:

— Смотрите-ка — нет ничего! Только старая мокрая сетка!

Рассердился ворон, приказал:

— Двери в кладовой завесьте сеткой. Если лиса ещё придёт, пусть сама еду возьмёт. Сунет лапу в мешок и попадёт в капкан.

И правда, через некоторое время лиса опять пришла, снова лживые речи ведёт:

— Вот мы с мужем опять пришли. Шкуры принесли.

Жена ворона притворилась больной, говорит:

— Ах, сегодня у меня голова болит. Не могу выйти.

Лиса говорит:

— Ну, тогда до свидания, мы торопимся.

А сама к кладовой пробралась, лапу в мешок сунула. Застряла лапа в мешке. Дёрнула лиса лапу, хотела убежать, но в сетке запуталась, закричала:

— Ой, что вы со мной делаете? А ворон говорит:

— Ты сама себе плохо сделала. Зачем нас обманула? Зачем вместо шкур старую сетку дала? Зачем в чужие кладовые лазаешь?

Заплакала лиса, стала просить, чтобы её освободили, но никто её не выручил. Наконец ей удалось порвать сеть и выскочить на улицу. А лапа её в капкане. Так с ним домой и прибежала.

— Освободи меня, — просит она дочь.

Не хотела дочь помогать матери, потому что она обманщица, но всё же пожалела, освободила.

Так ворон проучил воровку и обманщицу лису.

Chanda · 29 апреля 2013

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

29 апреля - Международный день танца

Лиса-плясунья

Чувашская сказка

Один старик принес из леса живую лису и говорит старухе:

— Брось-ка в печь мою старую шапку, я тут кое-что на новую принес. Вот, посмотри, — и вытащил из мешка лисицу.

Старуха как раз топила печку и, увидев лисицу, взяла старую шапку мужа и бросила в огонь. А старик тем временем говорит лисе:

— Прежде чем я пущу тебя на шапку, спляши, лисичка-сестричка, повесели нас со старухой, — и принялся точить нож.

Бедная лисичка глядит на нож, на старика со старухой и сидит ни жива ни мертва. Взглянула в окно, увидела дорогу в поле, а за полем лес, только как убежишь в тот лес?

А старик уже и нож наточил.

— Пляши, лисичка, не то зарежу.

— Я бы сплясала, — ответила лиса, — но у меня нет хорошего платья. А без платья — что это за пляска?

Старуха достала из сундука свое девичье платье, нарядила в него лисичку. А та посматривает на свой наряд, любуется, а плясать не торопится.

— Что же не пляшешь-то, сестрица? — спрашивает старик.

— Я бы сплясала, — отвечает лиса, — да у меня нет хушпу на голове.

Старик со старухой надели на голову лисы хушпу. А она и теперь на украшения смотрит, однако же и плясать не пляшет. Тогда старик со старухой в один голос:

— Хватит любоваться-то, лисица, пляши, почему не пляшешь?

— А у меня — разве не видите? — на шее мониста нет, — отвечает лиса.

Повесила ей на шею старуха и свое монисто, — не пляшет лиса:

— Надо бы еще и браслеты.

И когда только дали ей и браслеты — повеселела, вышла на середину избы, на задние лапы встала.

Старик достал гусли, заиграл, лисица в пляс пустилась. Сначала тихо, медленно прошла по кругу, а потом все быстрей и быстрей. Только нарядное платье мелькает, да хушпу с монистом позванивают. Старуха и про печку забыла, глядит на лисью пляску, в ладоши хлопает.

— А ну, ходи веселей, лисичка-сестричка! — подбадривает плясунью и старик, и чуть ли не сам готов вместе с ней в пляс пуститься.

Что только не выделывала, какие веселые колена лисица ни выкидывала. Глядят на пляску старик со старухой не наглядятся.

Жарко стало плясунье, она и говорит:

Чтобы дверь была открыта,

И окно чтоб не закрыто.

Старуха тут же кинулась открывать дверь, а старик открыл окно: жалко что ли: лишь бы лисичка-сестричка веселей плясала!

А лисичка еще немного попрыгала, поплясала, да — юрк! — в открытую дверь. Только ее старик со старухой и видели.

И остался старик без шапки: старая в печке сгорела, а новая в лес ушла.

Chanda · 30 апреля 2013

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

С 30 апреля на 1 мая - Вальпургиева ночь

Автор под ником Anna Angell

Сказка про ведьму и сов

В одном далеком-далеком королевстве реки были полноводными, поля – бескрайними, а густые леса были полны разного зверья. Один из лесов, самый глухой и непроходимый, жители королевства называли Совиным. Старожилы помнили, что еще в давние времена этот лес имел дурную славу. Говорили, что в этом лесу живет злая ведьма, а совы, предвестники смерти, кружат над ее жилищем, предрекая путникам скорую погибель. Опасаясь встречи со злой ведьмой, люди старались лишний раз не ходить в этот лес, предпочитая охотиться и собирать грибы и ягоды в других местах.

Но однажды юная Эльза, дочка швеи, добровольно отправилась в Совиный лес, чтобы встретиться с ведьмой. Для своего путешествия она выбрала темную безлунную ночь и, дождавшись, пока все в доме заснут, тихонько выскользнула за порог. Путь был неблизким, с неба накрапывал холодный дождь, и Эльза продрогла в своей дорожной накидке, но не сделала попытки повернуть обратно. Она упорно пробиралась через густой валежник, провожаемая взглядами сидящих на ветках сов. Их в этом лесу было и вправду больше, чем можно было предположить, и они тихонько ухали, будто предостерегая девушку от необдуманного поступка. Но Эльза была уверена, что только ведьма сумеет помочь ей, и уверенно продолжала свой нелегкий путь.

Вскоре она, израненная сучьями и промокшая под дождем, стояла на пороге хижины ведьмы. Для того, чтобы поздний гость мог известить хозяйку о своем визите, к двери был прикреплен бронзовый молоточек, и Эльза решительно стукнула им по некрашеным доскам. Дверь распахнулась почти тотчас же, и на пороге возникла опрятная старушка.

- Кто пришел ко мне в столь поздний час? – спросила она.

Эльза представляла себе злую ведьму совсем иначе, поэтому даже немного растерялась поначалу. Она ожидала, что ее встретит жуткая старуха в лохмотьях, с нечесаной гривой волос, в которых запутались ветки и перья, и предполагала, что говорить эта старуха будет скрипучим голосом, пробирающим до костей. Пожилая женщина, которую видела перед собой Эльза, с виду казалась совершено обычной дамой преклонных лет, а голос ее звучал мелодично и был приятен слуху.

- Меня зовут Эльза, - представилась девушка. – Я слышала, что вы… помогаете людям.

- В меру своих сил, - кивнула ведьма. – Ну, что ж, проходи. Двери моего дома всегда открыты для одиноких путников.

Усадив девушку в колченогое кресло у камина, ведьма развесила ее накидку над огнем, чтобы ткань скорее просохла, и заварила для Эльзы травяной чай.

- Это чтобы никакая хворь не пристала, - пояснила старушка, протягивая девушке глиняную чашку с горячим напитком.

Не без опаски отхлебнув ароматного чая, Эльза украдкой скользнула взглядом по обстановке ведьминого жилища. Здесь было множество статуэток, гобеленов и других поделок с изображением сов на них. Даже на чашке, которую Эльза держала в руках, неизвестным мастером была вырезана крупная неясыть с пушистыми перьями. В дальнем углу стоял станок с вышиванием, и девушка могла поклясться, что мотивом для рисунка тоже стала ночная крылатая хищница. Был в жилище ведьмы и старый котел, необходимый в хозяйстве любой колдунье – он стоял на деревянном столе среди пергаментных свитков, корешков и пучков засушенных растений.

- Ну, зачем пожаловала? – дождавшись, пока девушка удовлетворит свое любопытство, спросила ведьма. Эльза смутилась. Весь ее решительный настрой мигом угас под внимательным взглядом строй колдуньи. Но отступать было поздно, и вскоре она сбивчиво заговорила, делясь с ведьмой своей бедой.

Вот уже несколько лет Эльза была влюблена в сына кузнеца, доброго Ульрика. Но, к сожалению, несмотря на все ее старания, парень не отвечал ей взаимностью. Он был приветлив с ней так же, как с остальными, однако в его доброжелательных улыбках не было и тени ответного чувства, на которое так рассчитывала Эльза. Чтобы показать Ульрику, что он ей небезразличен, девушка сплела для него кожаный браслет из тонких ремешков, и он благосклонно принял подарок, вежливо поблагодарив ее. Но и этот намек не сделал его чувства к Эльзе более теплыми, хотя с браслетом он с тех пор не расставался.

- Я хочу, чтобы он был моим! – отчаянно заявила Эльза ведьме. – Вы ведь сможете помочь мне?

- Пожалуй, - подумав, кивнула старушка. – Кое-что я смогу сделать. Я могу наделить его мудростью этого леса. Я могу сделать так, что он будет видеть тебя даже в самую темную ночь так же ясно, как днем. Я могу сделать так, чтобы он летел к тебе, не жалея крыльев… Но сможешь ли ты достойно заплатить за такое колдовство?

К счастью, у Эльзы имелась серебряная брошка, и она, не колеблясь, вручила ее ведьме, которая тотчас прицепила украшение к своей вязаной шали. А затем ведьма принялась колдовать. Огонь под старым котлом вспыхнул по щелчку ее пальцев, и его оранжевые всполохи не причиняли никакого вреда деревянной столешнице. Очевидно, что от огня шел жар – жидкость, которой был наполнен котел, очень скоро забурлила, и над ней поднялось облачко пара.

Ведьма суетилась над котлом, бросая в него коренья, сушеные тушки грызунов, птичьи перья, неведомые Эльзе пахучие порошки и прочие предметы, необходимые для совершения ведьминского ритуала. Наконец, сунув в котел большой деревянный черпак, старушка как следует перемешала его содержимое, удовлетворилась результатом, сделала несколько пассов руками над варевом и вручила Эльзе полотняный мешочек, словно бы появившийся из ниоткуда. Заглянув внутрь, девушка увидела кусочки самого простого мятного печенья – такое частенько пекла ее мать.

- Угости своего возлюбленного, и получишь то, о чем просишь, - пообещала ведьма.

Когда Эльза вышла из хижины ведьмы, над Совиным лесом уже всходило солнце. Окрыленная предвкушением исполнения своего желания, девушка прибежала домой, надела самое нарядное свое платье, украсила волосы резным гребнем и поспешила в кузницу, к Ульрику. Тот, по своему обыкновению, по-доброму улыбнулся, увидев девушку, и с благодарностью принял ее скромный дар, откусив кусочек предложенного ему угощения. Печенье крошилось под его крупными белыми зубами, и Эльза любовалась им, мечтая, что через несколько мгновений они будут вместе, и Ульрик наконец обнимет ее со всей страстью, на которую способен.

Она так замечталась, что даже глаза прикрыла в предвкушении волшебных мгновений. А когда вновь открыла их, не увидела перед собой Ульрика. На каменном полу кузницы сидела крупная серая сова и изумленно озиралась по сторонам. Она расправляла широкие крылья, словно не понимая, что с ними делать, и отрывисто ухала, будто пытаясь заговорить.

Эльза в ужасе попятилась. Колдовство злой ведьмы превратило ее любимого Ульрика в сову! Но она же просила совсем не об этом! И что же теперь делать?.. Нужно было срочно узнать у ведьмы, как повернуть заклятие вспять, но сначала спрятать сову-Ульрика от посторонних глаз!

Девушка схватила с полки мягкий мешок и попыталась накрыть им сову, но птица оказалась проворнее и успела отбежать к двери, а когда Эльза сделала еще одну попытку поймать ее, сова не слишком уверенно взмахнула крыльями и взлетела. Девушке только и оставалось, что смотреть вслед улетающей птице, сжимая в руках бесполезный мешок.

Не теряя времени, Эльза снова побежала к ведьме. Старушка приняла девушку не менее радушно, чем в прошлый ее визит, вот только теперь Эльза уже не робела в ее присутствии.

- Недаром люди говорят, что ты – злая! – сходу принялась наседать на ведьму девушка. – Что ты наделала? Ульрик стал совой!

- Я сделала то, что ты просила, - невозмутимо отозвалась старушка. – Не больше и не меньше. Не моя вина, что ты не смогла поймать его.

- Я хотела вовсе не этого! – возразила Эльза. – Я хотела, чтобы Ульрик полюбил меня так же сильно, как я его!

- Ты просила о том, чтобы он был твоим, - безжалостно напомнила ведьма. - Я могу сделать его твоим, но я не могу сделать так, чтобы он полюбил тебя. Хочешь, чтобы он был твоим – просто поймай его и посади в клетку, и никуда он от тебя не денется!

- Верни все, как было! – взмолилась Эльза. – Ты получишь столько совиных статуэток, сколько захочешь! Я куплю для тебя столько ткани с узором из перьев, сколько смогу найти на рынке, только сделай Ульрика снова человеком!

- Теперь все зависит только от тебя, - сказала ведьма. – У тебя есть три ночи. Если за эти три ночи Ульрик в совином обличье полюбит тебя, с рассветом он снова станет человеком. Если не успеешь, он навсегда останется совой и будет жить в этом лесу.

Эльза покинула домик ведьмы, полная невеселых мыслей. В дневное время в Совином лесу сов не было видно – видимо, большинство из них спали в дуплах деревьев, так что девушка решила вернуться в лес с наступлением темноты. А пока она направилась в городскую библиотеку, чтобы почитать о повадках сов.

К ночи Эльза была вооружена заплечным мешочком с провиантом и масляным фонарем, чтобы не заблудиться в темноте. Правда, она пока слабо представляла, как сможет узнать Ульрика среди сотен других сов.

Она шла по лесу, освещая себе путь фонарем и вглядываясь в густые ветви, чтобы не пропустить ни единой совы. Ни одна из птиц, попавшихся на ее долгом пути, не была похожа на Ульрика, и, устав от утомительной ходьбы, Эльза присела на поваленный ствол сосны, чтобы устроить привал. Но вкусные сухарики, прихваченные девушкой из дома, не лезли ей в горло. Она все время думала о бедном Ульрике, по ее вине заточенном в теле серой совы, и эти горькие мысли привели к тому, что Эльза заплакала, нарушая громкими всхлипами тишину ночного леса. Из-за собственных слез она не услышала шелеста крыльев и не сразу заметила, как рядом с ней на ствол дерева приземлилась сова.

- Ульрик! – обрадовалась Эльза, увидев птицу. Сомнений не было – это была та самая сова, которую ей необходимо было отыскать. На шее птицы красовался кожаный браслет, который девушка когда-то сама надела на мощное запястье парня. Сова опасливо попятилась, когда Эльза протянула к ней руку. Тогда девушка достала из своего мешочка специально приготовленный для птицы мясной фарш, рецепт которого прочла в старой книге, и протянула его сове на раскрытой ладони. Ульрик осторожно клюнул угощение, нашел его достаточно питательным и съел весь комочек фарша до последней крошки. Теперь он не спешил улетать.

Вздохнув, Эльза рассказала ему все – о коварстве ведьмы, о странном колдовстве и, конечно же, об условиях, которые могли вернуть Ульрику его человеческий облик. До этого момента девушке казалось, что расколдовать возлюбленного будет не очень сложно, куда сложнее будет обнаружить его в лесу. Теперь же, когда сова с кожаным браслетом на шее сидела перед ней и глядела на нее своими умными глазками, Эльза чувствовала, что ее затея вполне может окончиться провалом. Они с Ульриком были знакомы с самого детства, и, если он не сумел полюбить за все те годы, что был человеком, то чем могли помочь те три ночи, которые ему предстояло провести в совином облике?..

Но попытаться стоило, и Эльза решила не отступать от намеченного плана. Девушка надеялась, что с рассветом заклятие спадет, но, проснувшись на жесткой подстилке из сучьев, она обнаружила, что ее возлюбленный так и остался совой. Не теряя надежды, она провела в лесу еще два дня, и все это время Ульрик был поблизости. Теперь, когда он был рядом с Эльзой, девушка кормила его с рук, гладила мягкие совиные перья и, стоило ей крикнуть его имя в лесной чаще, как он летел к ней, красиво расправив крылья.

Наступила третья ночь. По обыкновению, Ульрик прилетел к Эльзе, и в этот раз он принес ей подарок – собственноручно пойманную и оглушенную им полевую мышь. Девушка отказалась от щедрого угощения, и сова съела грызуна у нее на глазах, но это не вызвало у Эльзы никакой неприязни – за эти несколько дней она успела понять, что ее любовь к Ульрику неизменна, в каком бы обличии он не находился.

Тем больнее ей было узнать наутро, что ведьмины чары так и не рассеялись. Ульрик навсегда остался совой, так и не полюбив Эльзу.

Вернувшись домой, девушка долго горевала. Все соседи отмечали, что с исчезновением из королевства сына кузнеца скромная дочка швеи стала сама не своя, осунулась и погрустнела, а веселым гуляниям предпочитает теперь вышивание у окошка.

Прошло несколько дней, но слезы на щеках Эльзы не высохли. Душевная боль поселилась внутри нее, будто сова, свившая гнездо в глубоком дупле старого дерева и не намеренная покидать насиженного места. Иногда девушке снилось, что ее душа осталась где-то там, в дебрях Совиного леса, и теперь шелестит крыльями, перелетая с ветки на ветку.

Однажды вечером она услышала тихий стук в окно своей комнаты и, подняв голову от вышивания, увидела за оконной рамой сову с кожаным браслетом на шее. Радостно распахнув деревянные створки, Эльза впустила птицу в комнату. Она понимала, что в сове-Ульрике уже не осталось ничего человеческого, и теперь ее возлюбленным руководят лишь природные инстинкты, поэтому быстро приготовила для него фарш, который так ему нравился. Сова приняла угощение, позволила девушке коснуться своих серых перьев и улетела в ночь.

Сова возвращалась еще несколько раз, и всегда у Эльзы находилось угощение и ласковое слово для бывшего Ульрика.

Но однажды сова прилетела не одна, а с другой птицей своей породы. Пока Эльза готовила фарш, совы чистили друг другу перья и негромко ухали, будто переговариваясь. На шее Ульрика больше не было браслета, подаренного когда-то Эльзой – наверное, кожаные полоски перетерлись и порвались, зацепившись за сучок.

Наблюдая за тем, как совы любезничают друг с другом, девушка почувствовала себя лишней на этом совином ужине. Ульрик явно был счастлив в своем новом обличье, и, как бы ни любила его Эльза, смотреть на то, как он воркует с другой птицей, ей было невыносимо больно. Когда совы улетели, девушка плотно затворила окно, чтобы больше никогда не открыть его снова.

Через несколько дней Эльза пропала. По королевству поползли слухи. Одни говорили, что она сбежала с бродячим цирком. Другие уверяли, будто она заблудилась в Совином лесу и была растерзана дикими животными. Третьи предполагали, что Эльза отправилась в дальний город, к своей тетке, чтобы открыть там собственную швейную мастерскую. Но прошло еще немного времени, и жизнь королевства вернулась в привычную колею. Жители заговаривали о загадочном исчезновении Эльзе все реже и реже, и вскоре память о ней осталась лишь среди птиц Совиного леса.

23 июня 2012 г.

Chanda · 1 мая 2013

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

1 мая - День международной солидарности трудящихся

Сказка о ленивой кукушке

Индийская сказка

В одном лесу жила ленивая кукушка. И случилось так, что ее увидел коршун.

– Ты прекрасно поешь! – похвалил коршун кукушку. – Я готов слушать твое пение с утра до вечера. .

– Спасибо вам за добрые слова, – сказала! довольная кукушка и начала куковать.

– Ку-ку, ку-ку, ку-ку!

– Великолепное пение! Великолепное пение! – воскликнул коршун. – Ах, если бы ты согласилась жить в моем гнезде и хотя бы изредка услаждать мой слух твоим божественным голосом!

– Не слушай его, кукушка! – закричал сидевший на пальме попугай. – Нечего тебе делать в его гнезде!

– Глупый попугай! – рассердился коршун. – Ему завидно, что я приглашаю жить в своем гнезде тебя, а не его!

– Не слушай его, не слушай! – закричал снова попугай.– Он заманит тебя в свое гнездо и съест!

– Почему ты так говоришь? – возмутилась кукушка. – Много дней подряд слушал ты мое пение и никогда не сказал мне доброго слова. А коршун услышал только раз и сразу же понял, какой у меня замечательный голос!

– Никогда я не встречал такого приятного голоса! – начал опять коршун. – Переселяйся в мое гнездо, и тебе будут завидовать все птицы.

– Не знаю, смогу ли я долететь до вашего гнезда, – огорчилась кукушка. – Вы, кажется, очень далеко живете.

– Неужели ты полетишь к коршуну?! – закричал в отчаянии попугай. – Разве ты забыла, что огонь и вода не живут вместе?

– Не слушай попугая! – прошипел коршун. – Не слушай его! Ты поселишься у меня, и тебе не придется трудиться над собственным гнездом. Тебе даже не надо будет заботиться о пище: я стану приносить тебе червячков, мошек, рыбок, жучков...

«А ведь и в самом деле, – подумала кукушка, – это очень приятно ничего не делать: не вить гнезда, не гоняться за мошками, не искать червяков...»

А коршун продолжал:

– Когда ты будешь жить в моем гнезде, никто не посмеет тебя обидеть. Я заклюю всякого, кто захочет причинить тебе зло!

«Очень хорошо! – подумала снова кукушка. – Меня будут бояться все птицы, они станут заискивать передо мной, завидовать моей дружбе с коршуном».

И, подумав так, она радостно сказала:

– Я согласна! Летим!

– Несчастная! – закричал попугай. – Одумайся! В гнезде коршуна тебе никто уже не поможет!

Но кукушка даже не обернулась на эти слова и полетела вслед за коршуном.

Вскоре она увидела на вершине скалы большое гнездо своего нового друга. Она опустилась в гнездо и сказала довольная:

– Мне у вас очень нравится. Хорошо, что я не послушалась завистливого попугая!

– Конечно, хорошо! – подтвердил коршун. – Жди меня здесь, а я полечу на охоту. Мне давно хочется есть! Долго ждала кукушка коршуна. Солнце уже скрылось за горами, а его все не было. Наконец коршун прилетел, расправил крылья и сказал сердито:

– Ничего не поймал! Это ты виновата, что я ничего не поймал!

– Я? Что вы, что вы! Чем же я виновата? – удивилась кукушка.

Коршун злобно взмахнул крыльями и закричал:

– Как ты смеешь задавать мне вопросы? Раз я говорю, что ты виновата, – значит, виновата! А кто сомневается в моих словах, тот достоин смерти!

– Ох, господин коршун! – испуганно проговорила кукушка. – Я совсем не хотела вас обидеть. Может быть, я действительно виновата.

– Конечно, виновата! Теперь я вижу, что ты просто нахальная птица. Развалилась в моем гнезде, как у себя дома. Сама уселась в тени, а я должен страдать на солнцепеке!

В страхе кукушка пробормотала:

– Господин мой! Ведь сейчас вечер, и солнце давно уже скрылось за горами.

– Ах ты, неблагодарная! Значит, я по-твоему лжец? Такого оскорбления я никому не прощал, не прощу и тебе! И, ударив крылом кукушку, он убил ее и съел.

Узнав о смерти кукушки, попугай повертел печально головой и промолвил:

– Ленивца, который любит лесть, ждет беда за каждым кустом и на каждом дереве.

Chanda · 1 мая 2013

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

А ещё, 1 мая – Бельтайн

История Колпачка

Ирландская сказка

В долине Ахерлоу, у подножья сумрачных Гальтийских гор, жил увечный бедняк с большим горбом на спине. Был он маленького роста, немощный, не было у него сил работать в поле. Поэтому он зарабатывал на жизнь тем, что плел корзины из лозняка и продавал их местным жителям.

Несмотря на свое увечье, был он человек жизнерадостного, веселого нрава и любил за работой распевать песни.

А еще он любил прикалывать к своей шапчонке пучок наперстянок – цветов, которые часто называют колпачками фей . Неудивительно, что люди прозвали маленького горбуна Колпачком.

Однажды вечером возвращался Колпачок с базара, где продавал свои корзины.

Наступила ночь, надо было поторопиться, но быстро шагать бедняга не мог.

Наконец он выбился из сил и присел отдохнуть на кочке возле каких-то полузаросших развалин.

И вдруг в тишине и в темноте раздался звук дудочки. Колпачок прислушался и различил мотив – простой, но такой отрадный и чудесный, какого он отродясь не слышал. Зазвучала песенка, хор тоненьких голосов с необыкновенным совершенством выводил мелодию, а слова были такие:

Понедельник, вторник,

Понедельник, вторник...

На этом месте пение как-то неуверенно обрывалось, а потом повторялось все сначала:

Понедельник, вторник,

Понедельник, вторник...

Колпачок наслаждался необыкновенной музыкой. Он понял, что нечаянно подслушал спевку Волшебного Народца Из-под Холма. Малютки, должно быть, сочиняли новую песенку, но что-то у них не ладилось. Колпачку захотелось им помочь. Он приготовился и – когда в третий раз прозвучало:

Понедельник, вторник,

Понедельник, вторник

– вступил и допел красивым, звонким голосом, завершая мелодию:

И среда!

На несколько секунд воцарилась удивительная тишина. И вдруг раздался веселый шум, щебетание тоненьких голосов, смех, радостные возгласы, и Колпачок увидел, что его окружила толпа маленьких музыкантов. Это были волшебные жители холмов, которых ирландцы называют сидами, а англичане – феями или эльфами. Малыши ликовали, что песня у них наконец получилась, и без устали распевали, приплясывая вокруг Колпачка:

Понедельник, вторник, Понедельник, вторник, Понедельник, вторник И сре-да!

Наконец один из сидов, видимо, старший, потребовал тишины и, выступив вперед, обратился к Колпачку с такой речью:

– О певец, искуснейший среди смертных! Нам прискорбно видеть тебя обремененным этим тяжелым горбом. К счастью, одного взмаха волшебной палочки достаточно, чтобы навек избавить тебя от уродства. Такова наша благодарность тебе за чудесную песню. Прощай, Колпачок!

С этими словами он взмахнул палочкой... и все замелькало в глазах Колпачка, закружилось в стремительном хороводе и исчезло. Без чувств он упал на росистую траву и уснул, а когда проснулся, уже наступило утро.

Колпачок вскочил на ноги и впервые в жизни распрямился – горба у него за плечами больше не было, он сделался статным и красивым парнем. Многие его не узнавали. Пришлось вновь и вновь рассказывать всем и каждому историю про сидов, прежде чем люди поверили ему и признали в нем прежнего Колпачка.

Случилось так, что проведал про этот случай другой горбун, по имени Джонни Порченый, и тоже решил попытать своего счастья.

Он пришел с вечера на то самое место, о котором рассказывал Колпачок, и сел там на кочку, дожидаясь темноты.

Сидел он так долго, долго и уже начал было задремывать, как вдруг раздались тоненькие голоса, пенье дудочки, и Джонни услышал, как веселый хор поет песенку:

Понедельник, вторник, Понедельник, вторник, Понедельник, вторник И сре-да!

Ага! – подумал Джонни. – Колпачок подсказал им только один день – среду, а я подскажу целых два. Небось за это меня и наградят щедрей: не только избавят от горба, но и дадут золота. У них ведь, говорят, много золота – у этого чудного Народца Из-под Холма .

Рассудив таким образом, Джонни раскрыл пошире рот и, едва только хор успел пропеть Понедельник... , поспешно закричал ни в склад, ни в лад:

Четверг и пятница!

Все смолкло – но только на миг. Потом раздались шум, возгласы, сердитые голоса:

– Какой невежа это закричал? Кто испортил нашу песню?

Джонни увидел себя окруженным возмущенной толпой малюток, они кричали и показывали ему кулаки. Внезапно один из них, с волшебной палочкой в руке, выступил вперед и сказал:

– О глупец, несноснейший среди смертных! Ты получишь награду, достойную тебя. Быть тебе до скончания века таким же нескладным, как твоя песня!

Он взмахнул палочкой... Все закружилось в глазах у Джонни, и он рухнул на землю как подкошенный. До утра проспал он на росистой траве, а когда проснулся и ощупал свою спину – о злосчастье! – не один, а два горба было у него за плечами. Кое-как побрел прочь жадный Джонни, разгневавший сидов.

А веселый Колпачок жил долго и счастливо, радуя людей своими песнями и добрым нравом.

Войти

Сказочный мир

Рекомендованные сообщения

Chanda 14

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Chanda 14

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Chanda 14

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Chanda 14

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Chanda 14

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Chanda 14

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Vilvarin 0

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Chanda 14

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Chanda 14

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Chanda 14

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Chanda 14

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Vilvarin 0

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Chanda 14

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Chanda 14

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Chanda 14

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Chanda 14

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Chanda 14

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Chanda 14

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Chanda 14

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Chanda 14