Сказочный мир

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 
9 июня - Международный день друзей

Сергей Овчинников
Путешествие

Какие бы ты не предпринимал путешествия в мыслях, возвращайся всегда в свое сердце.

По соседству с одним старым, полуслепым лесным клещиком жила была блошка. Их домики располагались на ветке огромного клена в самом центре дремучего леса, куда не доходили звери, ибо лес в том месте был совершенно непроходим. Блошка наведывалась к старому клещику, он поил ее чаем из грибов и папоротников и рассказывал о мире за пределами леса. Он был очень мудрым, этот старичок. Бывало, блошка относилась с недоверием к его рассказам, так как знала, что сосед никуда никогда не ходил, и все свои представления о мире черпал из рассказов своего отца, а тот из рассказов дедушки, а тот в свою очередь слыхал от своего дедушки и так далее. Клещ же не отличался хорошим зрением, что бы видеть недоверие или сомнение у Блошки, которая любила слушать старика, и даже дополняла рассказы своим воображением. Без пристрастья из них можно было сделать вывод, что когда-то род клещика восходил к священному ордену рыцарей. Клещики имели свой герб и передвигались на резвых кузнечиках. Благородные герои могли изгнать со своих владений любого агрессора. Так, в давние времена, они одолели стаю волков, оказавшихся очень трусливыми, поскольку у них не было вожака. А у клещиков вожаки были, и они непременно являлись давними родственниками рассказчика. Воинственный дух даже руководил и им самим в молодости, не было только кузнечика, волков и повода для военных действий. Клещик с юных лет добросовестно сидел на сторожевой ветке в дозоре, ожидая неприятеля, да так и состарился, ни разу не вступив с ним в сражение. Некоторые истории казались очень правдоподобными, ведь когда говорят многие, всех трудно обвинить в неправде. Например, клещик рассказывал семейное предание о том как, прапрапрадед однажды свалился на лесного кота, который охотился за медведем, и возможно бедному медведю не поздоровилось бы, если бы почтенный пращур не вцепился коту в нос. Благодарный медведь очень уважал своего спасителя и навещал его, пока не исчез, очевидно, попав лапы другому коту. Старый сосед любил эту историю, и гордился подвигом предка. А блошка представляла себе огромного кота, который принюхивался огромным носом к медвежьему следу, приближался вплотную к логову несчастного, сопел горячим воздухом в нору, а дальше и представлять не хотелось . Так и стали думать старенький клещик с блошкой, что страшнее кошки зверя нет. Много разных историй знал мудрый сосед блошки, но все они сводились к тому, что мир ужасен, жить в нем трудно, и лучше ничего не видеть, не слышать, не знать, а пить чай, и спать, завернувшись в листок. Не в пример старику, блошка мечтала повидать мир, тихая жизнь в глубине леса не прибавляла впечатлений, но она была всем сердцем привязана к старику и не покидала его. Но однажды ей представился случай повидать мир. Случилось так, что клещик захворал.
 Тут следует отступить от повествования и вспомнить, что под выступавшими корнями дерева, на котором находились домики героев этого рассказа, жила старая одноглазая мышь. Клещик слышал от своего деда, что когда-то это была очень красивая, веселая и предприимчивая мышка. Однажды она ушла из дома на долгое время, а когда вернулась, то ее было не узнать – уж очень поседели ее усики, появились раны на бочках, и что самое ужасное – один глаз пострадал и перестал видеть. С тех пор она ни с кем не общалась. Тайна путешествия мышки тогда сильно волновала обитателей леса, но со временем интерес угас, да и все изменилось так, что знакомых не осталось. Блошка опасливо и уважительно обходила стороной норку старой мышки. Иногда она, видела, как из норки появлялся носик ее обитательницы. Он обеспокоенно вздрагивал, втягивал со всех сторон воздух, будто мышка запасалась воздухом на всю жизнь, стараясь заодно запомнить, как пахнут травинки, сучки, грибочки и листва. На мгновение показывалась даже ее мордочка, затем мышка поворачивалась спинкой, что бы затем надолго исчезнуть в глубине древесного корня. Интерес, который испытывала блошка к одинокой обитательнице корневого дома, усилился, поскольку мышка могла знать способ лечения клещика, ведь она знала мир не понаслышке. И блошка отважилась поговорить с ней. На голосок гостьи, мышка, очевидно только проснувшись, или же по рассеянности выглянула невидящим глазом. Она застыла на мгновение, и стала волноваться как всегда своим носиком. Маленькими дрожащими лапками мышка стала нагонять на себя воздух, которого ей очень не стало хватать. 
- Простите, уважаемая Мышка! - поторопилась успокоить ее блошка, - Я пришла к Вам за советом, как вылечить заболевшего старого клещика, живущего над Вами.
 - Ах, моя девочка, если даже мне на голову свалится этот старичок, то пусть он будет здоров - повернулась здоровым глазом мышка. Блошка не совсем поняла шутку, но почувствовала, доброту. И они разговорились. Мышка поведала, что не знает как лечить болезни, но когда-то очень давно, совершив путешествие в места, где обитают люди, она попробовала сыра, который, как ей кажется, способен исцелить и сделать счастливым любое существо на земле. 
- Но, милая блошка, на смену счастливым мгновеньям всегда приходит пора печали! - вздохнула мышка. Радость познания вкуса сыра тогда омрачилось страшным происшествием - на мышку напал страшный и неизвестный ей зверь. - О причиненных им ранах мышка не захотела рассказывать, дабы не ослабить душевные силы блошки переживаниями. Но блошка все поняла, и не стала задавать вопросов, потому знала, что это бестактно.
Так блошка и приняла для себя решение найти спасительный сыр. Долго уговаривал обеспокоенный клещик не предпринимать опасного путешествия - все напрасно, пришлось в конце концов только напутствовать блошку - обходить стороною звериные тропы и держаться подальше от ужасного кота.
 И отправилась блошка за сыром. Долго ли продолжался ее путь, никому неизвестно, но, однажды она увидела на краю леса большой пушистый шар. Шар урчал, и, солнышко, играя золотом на кончиках его шерстинок, празднично встречало путницу. Блошка сказала: 
- Здравствуй пушистый солнечный шар!
 Шерстинки дополнились пушистыми треугольниками, они вздрогнули и развернули шар глазами к блошке. 
- Здравствуй и ты, маленькая путешественница! - раздался в ответ тоненький голос. 
- Как тебя зовут? - спросила блошка. 
- Я солнечная зайчик, - послышался вкрадчивый ответ. Как вы догадались, это был хитрый кот, как мы и будем его называть правдивости ради. 
- Я слышала про солнечных зайчиков, что на них нельзя смотреть, - поделилась разрешенным сомнением блошка. 
- Можно, очень можно, даже нужно! - заверил кот, и добавил, - мы, солнечные зайчики очень любим, что бы на нас смотрели, и сами долго можем смотреть, как на нас смотрят.
 - Не мог ли ты меня отвести к людям, мне нужно немного сыра для больного соседа, - попросила блошка. 
- А ты не боишься людей, ведь у них в доме живет страшный зверь, - предупредительно пропел голосок из пуха. 
- Боже мой, если с ними в доме живет кот, о котором я слышала много ужасного, то каковы же сами люди! - испугалась блошка. 
- Совершенно верно, - согласился носитель солнечных лучей, но, тут же поправился, глотнув воздуха - нет, люди то как раз и не так страшны, они нерасторопны, неповоротливы, не умеют смотреть в глаза, не обладают терпением, не умеют много чего, например, по деревьям лазить, песни опять же орут неправильно, впрочем, что нам они, в действительности же страшен кот, от него нам, солнечным зайчикам, ни покоя, ни сосисок, ни молочка, и ни сыра.
 - Как же нам обхитрить кота? - озадаченно пробормотала блошка. 
- Вот именно, обхитрить, - мечтательное урчание перешло на несколько октав ниже, - 
- и, вдобавок, оборвать ему шерсть, накрутить хвост и изгнать прочь…
 Тут кот осекся, сообразив, что говорит лишнее. 
- Бедному клещику так нужен сыр, что я прошу тебя помочь мне, - вздохнула с надеждой в голосе блошка, ей очень понравился великодушный солнечный зайчик, внушающий уверенность и чувство правды. 
- Решено, я отведу к тебя прямо к сыру, - благотворительно облизнулся кот. Дальнейший план благодетеля состоял в том, чтобы придя в дом к людям, перебросить блошку на кота, преследующего все солнечное и пушистое, дабы бы поглотить свет, и изрыгнуть тьму. Блошка должна укусить его за нос. Ошеломленный такой неожиданной смелостью поступка, он замрет как вкопанный перед выступившим в свою очередь из засады солнцеподобным мстителем всех замученных солнечных зайчиков. В тот самый момент блошка возьмет сыр и скроется, дабы не видеть посрамление и низвержение деспота, исключительно ради сохранения скромности вершителя справедливого возмездия.
 И отправились новые знакомые в дом к людям. По мере приближения к дому, блошка увидела много интересных животных и птиц. Благодаря осведомленности сопровождающего, она узнала, что живущий при дворе у людей заморский пернатый певец исполняет каждое утро арии на иностранном языке, в силу почетной должности он имеет дворец и собственный гарем, и одаривается щедрым содержанием, но, только, на самом деле, он только выдает себя за иностранца, поскольку ест земляных червяков не обмывая их кипяченой водой, и не использует при еде столовых приборов, а так же узнала, что живущая по соседству розовая добродушная модница, желая улучшить собственную фигуру, однажды прочитала где-то про лечебные грязевые ванны, и теперь только и делает, что лечится, но грязи не помогают избавиться от прожорливости. Что в другом сарае живет птица, рассказывающая всем, что она из благородного рода высокогорных индеек апачей, и клянущаяся яблоками в своем брюхе, что ее зарытый тамагавк – символ принадлежности к индейцам, разрыла и похитила собака. 
- А кто такая собака? - спросила блошка. 
- Так, пегая, хвостатая, живет и смердит в своей хижине, везде сует отвратительный длинный нос, и говорит при встрече неприличные грубости. Ну вот мы и пришли.
Человеческое жилище встретило блошку приветливо, вокруг было все интересно и необычно, о многом она была уже наслышана от своего спутника, и с чем-то столкнулась впервые, например, блошка увидела фортепьяно, под звуки которого можно петь, ванную, которая якобы исправляет фигуру, если ее принимать с грязью, кухонные принадлежности, которые не использовала подозрительная иностранная, но певчая птица, стол с фруктами, на котором выделялись индейские яблоки видимо из брюшка благородной индейки. Блошка подумала, что люди, наверное, чем-то похожи на тех, о ком только что пришлось узнать, раз пользуются с ними общими предметами. Но, вдруг, тихое общение блошки и кота было прервано нарастающим шумом, перешедшим в цокот лап по паркетному полу, послышалось чье-то частое дыхание за дверью, она распахнулась, и… 
- Это он! - словно объявляя тожественный выход, кивнул блошке шарообразный проводник, и, протяжно и тоскливо пропел в сторону новоприбывшего, - Мы-у, у-а-у,!!!
После чего, разбежавшись бочком, стремительно взлетел на окно, будто его надули и дернули вверх за веревочку, и конец веревочки опустился вниз, и его изо всех сил пытался поймать зубами прыгающий на задних лапах новый диковинный зверь. На подоконнике шар, округлил спинку, пустил волной шерсть, будто пожимая в недоумении плечами, и несколько мгновений со злобным азартом таращился на своего преследователя, затем уселся, облизнул пуховой воротничок, и обратился к блошке, которая растерянно смотрела на происходящее.
- Кот! - убежденно и холодно прозвенел ранее вкрадчивый голос, - абсолютно неисправимый кот.
 - Ну, куси его, куси, что смотришь?
- Я покажу тебе, какой я кот, - бесновался и прыгал на месте, как вы догадались, пес. 
- Постойте! - взмолилась блоха, начиная подозревать что-то неладное в этой истории, - можете ли вы оба сказать, кто в действительности каждый из Вас? 
- Я Пес! - гордо ответил называемый прежде котом, - а это, - он ощетинился в сторону настоящего кота – змея поросшая шерстью, которая постоянно изводит меня всяческими подлостями.
- Фррранье! - флагом подняв хвост, с невозмутимой презрительностью отозвался Кот, и, окончательно потеряв интерес к происходящему, исчез в форточке.
- Но позвольте, ведь этот кот совсем не страшен, как его себе многие представляют! – Блошка торопливо обратилась к Псу, который остервенело пытался мордочкой открыть дверь на улицу.
- Ррразумеется, ведь самый страшный зверь – медведь, - успел бросить пес, проскакивая на тропу преследования в наконец поддавшуюся дверь.
 Блошка осталась одна, но совсем недолго, скоро ее позвала мышь, наблюдавшая за происходящим из норки. Там в гостях блошка и переночевала, но узнать, каков в действительности медведь, не смогла, потому мышке он ни разу не встретился, зато узнала множество историй про хитрого кота и задорного пса, к которым, по словам приветливой и гостеприимной мышки, прибавилась еще она. Наутро гостеприимная мышь снабдила блошку сыром и отвела к знакомому воробью, который перенес маленькую путешественницу с гостинцем обратно домой.
 Тем же вечером за чаем и сыром начинающий поправляться клещик вновь рассказывал соседке о самом страшном звере. Уставшая, но внутренне ликующая блошка со скрытой улыбкой слушала знакомые истории, и деликатно не показывала вида, что знает про кота гораздо больше, нежели представлялось клещику. Великодушная блошка не желала вызвать сомнение у доброго старичка в истинности историй, поведанных ему предками, и скромно молчала о своем путешествии, ведь он не смог бы поверить в то, о чем не удалось когда-то услышать от родственников, и в то, чего ему самому не удалось увидеть.
А тем временем внизу под деревом, спящая мышка видела во сне сыр, он источал сладчайший запах, мышка беспокойно ворочалась, волновалась носиком, лапками растирала его, стараясь избавиться от чувства давно забытой радости, ибо даже во сне считала такое чувство давно недоступным для себя. Но только напрасно, потому что кусочек сыра, благодаря усилиям воробья, блошки и клещика, лежал прямо у кроватки мышки, и ждал ее счастливого пробуждения.

[Chanda 14]

Д. Н. Мамин-Сибиряк
Лесная сказка

I 
   
   У реки, в дремучем лесу, в один прекрасный зимний день остановилась толпа мужиков, приехавших на санях. Подрядчик обошел весь участок и сказал: 
   - Вот здесь рубите, братцы... Ельник отличный. Лет по сту каждому дереву будет... 
   Он взял топор и постучал обухом по стволу ближайшей ели. Великолепное дерево точно застонало, а с мохнатых зеленых ветвей покатились комья пушистого снега. Где-то в вершине мелькнула белка, с любопытством глядевшая на необыкновенных гостей; а громкое эхо прокатилось по всему лесу, точно разом заговорили все эти зеленые великаны, занесенные снегом. Эхо замерло далеким шепотом, будто деревья спрашивали друг друга: кто это приехал? Зачем?.. 
   - Ну, а вот эта старушка никуда не годится... - прибавил подрядчик, постукивая обухом стоящую ель с громадным дуплом. - Она наполовину гнилая. 
   - Эй ты, невежа, - крикнула сверху Белка. - Как ты смеешь стучать в мой дом? Ты приехал только сейчас, а я прожила в дупле этой самой ели целых пять лет. 
   Она щелкнула зубами, распушила хвост и так зашипела, что даже самой сделалось страшно. А невежа-подрядчик не обратил на нее никакого внимания и продолжал указывать рабочим, где следовало начать порубку, куда складывать дрова и хворост. 
   Что было потом, трудно даже рассказать. Никакое перо не опишет того ужаса, который совершился в каких-нибудь две недели. Сто лет рос этот дремучий ельник, и его не стало в несколько дней. Люди рубили громадные деревья и не замечали, как из свежих ран сочились слезы: они принимали их за обыкновенную смолу. Нет, деревья плакали безмолвными слезами, как люди, когда их придавит слишком большое горе. А с каким стоном падали подрубленные деревья, как жалобно они трещали!.. Некоторые даже сопротивлялись, не желая поддаваться ничтожному человеку: они хватались ветвями за соседние деревья во время своего падения. Но все было напрасно: и слезы, и стоны, и сопротивление. Тысячи деревьев лежали мертвыми, как на поле сражения, а топор все продолжал свое дело. Деревья-трупы очищались от хвои, затем оголенные стволы разрубались на равные части и складывались правильными рядами в поленницы дров. Да, самые обыкновенные поленницы, которые мы можем видеть везде, но не всегда думаем, сколько живых деревьев изрублено в такую поленницу и сколько нужно было долгих-долгих лет, чтобы такие деревья выросли. 
   Уцелела одна старая ель с дуплом, в котором жила старая Белка с своей семьей. Под этой елью рабочие устроили себе балаган и спали в нем. Целые дни перед балаганом горел громадный костер, лизавший широким, огненным языком нижние ветки развесистого дерева. Зеленая хвоя делалась красной, тлела, а потом оставались одни обгоревшие сучья, топорщившиеся, как пальцы. Старая Белка была возмущена до глубины души этим варварством и громко говорила: 
   - Для чего все это сделано?.. Кому мешал красавец лес? Противные люди! Нарочно придумали железные топоры, чтобы рубить ими деревья... Кому это нужно, чтобы вместо живого, зеленого леса стояли какие-то безобразные поленницы? Не правда ли, старушка Ель? 
   - Я ничего не знаю и ничего не понимаю, - грустно ответила Ель, вздрагивая от ужаса. - Мое горе настолько велико, что я не могу даже подумать о случившемся... Лучше было погибнуть и мне вместе с другими, чтобы не видеть всего, что происходило у меня на глазах. Ведь все эти срубленные деревья - мои дети. Я радовалась, когда они были молодыми деревцами, радовалась, глядя, как они весело росли, крепли и поднимались к самому небу. Нет, это ужасно... Я не могу ни говорить, ни думать!.. Конечно, каждое дерево когда-нибудь должно погибнуть от собственной старости; но это совсем не то, когда видишь срубленными тысячи деревьев в расцвете сил, молодости и красоты. 
   Люди, срубившие деревья, почти совсем не говорили о них, точно все так было, как должно быть. Они заботились теперь о том, как бы поскорее вывезти заготовленные дрова и уехать самим. Может быть, их мучила совесть, а может быть, им надоело жить в лесу, - вернее, конечно, последнее. 
    К ним на помощь явились другие. Они в несколько дней сложили приготовленные дрова на воза и увезли, оставив одни пни и кучи зеленого хвороста. Вся земля была усыпана щепками и сором, так что зимнему ветру стоило больших хлопот засыпать эту безобразную картину свежим, пушистым снегом. 
   - Где же справедливость? - жаловалась Ветру старая Ель. - Что мы сделали этим злым людям с железными топорами? 
   - Они совсем не злые, эти люди, - ответил Ветер. - А просто ты многого не знаешь, что делается на свете. 
   - Конечно, я сижу дома, не шатаюсь везде, как ты, - угрюмо заметила Ель, недовольная замечанием своего старого знакомого. - Да я и не желаю знать всех несправедливостей, какие делаются. Мне довольно своего домашнего дела. 
   - Ты, Ветер, много хвастаешься, - заметила в свою очередь старая Белка. - Что же ты можешь знать, когда должен постоянно лететь сломя голову все вперед? Потом, ты делаешь часто большие неприятности и мне и деревьям: нагонишь холоду, снегу... 
   - А кто летом гонит к вам дождевые облака? Кто весною обсушит землю? Кто?.. Нет, мне некогда с вами разговаривать! - еще более хвастливо ответил Ветер и улетел. - Прощайте пока... 
   - Самохвал!.. - заметила вслед ему Белка. 
   С Ветром у леса велись искони неприятные счеты главным образом зимой, когда он приносил страшный северный холод и сухой, как толченое стекло, снег. Деревья к северу повертывались спиной и тянулись своими ветвями на юг, откуда веяло благодатным теплом. Но в густом лесу, где деревья защищали друг друга, Ветер мог морозить только одни вершины, а теперь он свободно гулял по вырубленному месту, точно хозяин, и это приводило старую Ель в справедливое негодование, как и Белку... 
   
   II 
   
   Наступила весна. Глубокий снег точно присел, потемнел и начал таять. Особенно скоро это случилось на новой поруби, где весеннее солнце припекало так горячо. В густом лесу, обступавшем порубь со всех сторон, снег еще оставался, а на поруби уже выступали прогалины, снеговая вода сбегала ручьями к одному месту, где под толстым льдом спала зимним сном Речка Безымянка. 
   - Что вы меня будите раньше времени? - ворчала она. - Вот снег в лесу стает, и я проснусь. 
   Но ее все-таки разбудили раньше. Проснувшись, река не узнала своих берегов; везде было голо и торчали одни пни. 
   - Что такое случилось? - удивлялася Речка, обращаясь к одиноко стоявшей старой Ели. - Куда девался лес? 
   Старая Ель со слезами рассказала старой приятельнице обо всем случившемся и долго жаловалась на свою судьбу. 
   - Что же я теперь буду делать? - спрашивала Речка. - Раньше лес задерживал влагу, а теперь все высохнет... Не будет влаги, - не будет и лесных ключиков с холодной водой. Вот горе!.. Чем я буду поить прибрежную траву, кусты и деревья? Я сама высохну с горя... 
   А весеннее солнце продолжало нагревать землю. Дохнул теплом первый весенний ветерок, прилетевший с теплого моря. Набухли почки на березах, а мохнатые ветви елей покрылись мягкими, светлыми почками. Это были молодые побеги новой хвои, выглянувшие зелеными глазками. Через мокрый, почерневший снег, точно изъеденный червями, пробился своей желтой головкой первый Подснежник и весело крикнул тоненьким голоском: 
   - Вот и я, братцы!.. Поздравляю с весной! 
   Прежде в ответ сейчас же слышался веселый шепот елей, кивавших своими ветвями первому весеннему гостю, а теперь все молчало кругом, так, что Подснежник был неприятно удивлен таким недружелюбным приемом. Когда развернулась цветочная почка и Подснежник глянул кругом желтым глазком, он ахнул от изумления: вместо знакомых деревьев торчали одни пни; везде валялись кучи хвороста, щеп и сучьев. Картина представлялась до того печальная, что Подснежник даже заплакал. 
   - Если бы я знал, то лучше остался бы сидеть под землей, - печально проговорил он, повертываясь на своей мохнатой ножке. - От леса осталось одно кладбище. 
   Старушка Ель опять рассказала про свое страшное горе, а Белка подтвердила ее слова. Да, зимой приехали люди с железными топорами и срубили тысячи деревьев, а потом изрезали их на дрова и увезли. 
   Не успел этот разговор кончиться, как показались перистые листья папоротников. В густом дремучем лесу трава не растет, а мох и папоротник, - они любят и полусвет и сырость. Их удивление было еще больше. 
   - Что же? Нам ничего не остается, как только уйти отсюда, - сурово проговорил самый большой Папоротник. - Мы не привыкли жариться на солнце... 
   - И уходите... - весело ответила зеленая Травка, выбившаяся откуда-то из-под сора нежными усиками. 
   - А ты откуда взялась? - сурово спросила старая Ель незваную гостью. - Разве твое место здесь? Ступай на берег реки, к самой воде... 
   Весело засмеялась зеленая Травка на это ворчанье. Зачем она пойдет, когда ей и здесь хорошо? Довольно и света, и земли, и воздуха. Нет, она останется именно здесь, на этой жирной земле, образовавшейся из перегнившей хвои, моха и сучьев. 
   - Как я попала сюда? Вот странный вопрос! - удивлялась Травка, улыбаясь. - Я приехала, как важная барыня... Меня привезли вместе с сеном, которое ели лошади: сено-то они съели, а я осталась. Нет, мне решительно здесь нравится... Вы должны радоваться, что я покрою все зеленым, изумрудным ковром. 
   - Вот это мило! - заметила Белка, слушавшая разговор. - Пришла неизвестно откуда, да еще разговаривает... А впрочем, что же, пусть растет пока, особенно если сумеет закрыть все эти щепы и сор, оставленные дровосеками. 
   - Я никому не помешаю, - уверяла Травка. - Мне нужно так немного места... Сами будете потом хвалить. А вот вы лучше обратите внимание вон на те зеленые листочки, которые пробиваются из-под щеп: это осина. Она вместе со мной приехала в сене, и мне всю дорогу было горько. По-моему, осина - самое глупое дерево: крепости в нем никакой, даже дрова из нее самые плохие, а разрастается так, что всех выживает. 
   - Ну, это уж из рук вон! - заворчала старая Ель. - Положим, старый ельник вырублен, но на его месте вырастут молодые елочки... Здесь наше старинное место, и мы его никому не уступим. 
   - Когда еще твои елочки вырастут, а осинник так разрастется, что все задушит, - объяснила Белка. - Я это видела на других порубях... Осина всегда занимала чужие места, когда хозяева уйдут... И вырастает она скоро, и неприхотлива, да и живет недолго. Пустое дерево, вечно что-то бормочет, а что - и не разберешь. Да и мне от него поживы никакой. 
   В одну весну на свежей поруби явились еще новые гости, которые и сами не умели объяснить, откуда явились сюда. Тут были и молодые рябинки, и черемуха, и малинники, и ольхи, и кусты смородины, и верба; все эти породы жались главным образом к реке, оттесняя одна другую, чтобы захватить местечко получше. Ссорились они ужасно, так что старая Ель смотрела на них, как на разбойников или мелких воришек, которые никак не могли разделить попавшуюся в руки лакомую добычу. 
   - Э, пусть их, - успокаивала ее Белка. - Пусть ссорятся и выгоняют друг друга. Нужно подождать, старушка. Только бы побольше уродилось шишек, а из шишек выпадет семя и народятся маленькие елочки. 
   - У тебя только и заботы, что о шишках! - укорила Ель лукавую лакомку. - Всякому, видно, до себя... 
   Порубь заросла вся в одну весну и новой травой, и новыми древесными породами, так что о сумрачных папоротниках не было здесь и помину. В зеленой, сочной траве пестрели и фиолетовые колокольчики, и полевая розовая гвоздика, и голубые незабудки, и ландыши, и фиалки, и пахучий шалфей, и розовые стрелки иван-чая. Недавняя смерть сменилась яркой жизнью молодой поросли; а в ней зачирикала, засвистела и рассыпалась веселыми трелями разная мелкая птичка, которая не любит глухого леса и держится по опушкам и мелким зарослям. Приковылял в своих валенках и косой зайка: щипнул одну травку, попробовал другую, погрыз третью и весело сказал Белке: 
   - Это повкуснее будет твоих шишек... Попробуй-ка!.. 
   
   III 
   
   С тех пор как вырубили лес у реки, прошло уже несколько лет, и порубь сделалась неузнаваемой. С вершины старой Ели виднелось точно сплошное зеленое озеро, разлившееся в раме темного ельника, обступившего порубь со всех сторон зубчатой стеной. Старая Белка, бывшая свидетельницей порубки, успела в это время умереть, оставив целое гнездо молоденьких белочек, резвившихся и прыгавших в мохнатой зелени старой Ели. 
   - Посмотрите-ка, что там делается, на реке, - просила старушка Ель своих бойких квартиранток. - Меня ужасно это беспокоит... Кажется, довольно здесь набралось всяких деревьев, а идут все новые... Насильно лезут вперед, продираются, душат друг друга, - это меня удивляет! Мне, наконец, надоели эта суматоха и постоянные раздоры... Прежде было так тихо и чинно, каждое дерево знало свое место, а теперь точно с ума все сошли... 
   Белочки прыгали к реке и сейчас же приносили невеселый ответ: 
   - Плохо, бабушка Ель... По реке вверх поднимаются новые травы и цветы, новые кустарники, и все это стремится на порубь, чтобы захватить хоть какой-нибудь кусок земли. 
   - Э, пусть идут: мне теперь все равно, - печально шептала старушка Ель. - Мне и жить осталось недолго. 
   Время в лесу шло скорее, чем в городах, где живут люди. Деревья считали его не годами, а десятками лет. Происходило это, вероятно, потому, что деревья живут гораздо дольше людей и растут медленнее. С другой стороны, существовали однолетние растения, для которых весь круг жизни совершался в одно лето, - они родились весной и умирали осенью. Кустарники жили десять-двадцать лет, а потом начинали хиреть, теряли листья и постепенно засыхали. Лиственные деревья жили еще дольше, но до ста лет выживали одни липы и березы, а осины, черемухи и рябины погибали, не дожив и половины. С лиственными деревьями пришли и свои травы, и цветы, и кустарники - эта веселая зеленая свита, которая не встречается в глухих хвойных лесах, где недостает солнца и воздуха и где могут жить одни папоротники, мхи и лишайники. 
   Главными действующими лицами на поруби являлись теперь река Безымянка и Ветер, - они вместе несли свежие семена новых растений и лесных пород, и таким образом происходило передвижение растительности. Через двадцать лет вся порубь заросла густым смешанным лесом, точно зеленая щетка. Посторонний глаз ничего здесь не разобрал бы, - так перемешались разные породы деревьев. Зеленая трава и цветы первыми покрыли свежую порубь, а теперь они должны были отступить на берег реки и лесные опушки, потому что в густой заросли им делалось душно да и солнца не хватало. 
   Но среди светлой зелени лиственных пород скоро показались зеленые стрелки молодых елочек, - они целой семьей окружали старую, дуплистую ель и, точно дети, рассыпались по опушке оставшейся нетронутой стены старого дремучего ельника. 
   - Не пускайте их! - кричала горькая Осина, шелестя своими дрожавшими листиками. - Это место наше... Вот как они продираются. Пожалуй, и нас выгонят... 
   - Ну, это еще мы посмотрим, - спокойно ответили зеленые Березки. - А мы не дадим им свету... Загораживайте им солнце, - отнимайте из земли все соки. Мы еще посмотрим, чья возьмет... 
   Завязалась отчаянная война, которая особенно страшна была тем, что она совершалась молча, без малейшего звука. Это была общая война лиственных пород против молодой хвойной поросли. Березы и осины протягивали свои ветви, чтобы загородить солнечные лучи, падавшие на молодые елочки. Нужно было видеть, как томились без солнца эти несчастные елочки, как они задыхались, хирели и засыхали. Еще сильнее шла война под землей, где в темноте неутомимо работали нежные корни, сосавшие питательную влагу. Корешки травы и цветов работали в самом верхнем слое почвы, глубже их зарывались корни кустарников, а еще глубже шли корни берез и молоденьких елочек. Там, в темноте, они переплетались между собой, как тонкие белые волосы. 
   - Дружнее работайте, детки! - ободряла их старая Ель. - Не теряйте времени... 
   Вся беда была в том, что березы росли быстрее елочек, но, с другой стороны, елочки оставались зелеными круглый год и пользовались одни светом и солнцем, пока березки спали зимним сном. 
   - Бабушка, нам трудно, - жаловались Елочки каждую весну. - Одолеют нас березы летом. Они в одно лето вырастут больше, чем мы - в два года. 
   - Имейте терпение, детки! Ничего даром не дается, а все добывается тяжелым трудом... Дружнее работайте!.. 
   Кусты отступили первыми; им нечего было здесь делать. Они скромно исчезли, уступив место более сильным лесным породам. Молодому осиннику приходилось также плохо: его теснили березы. 
   - Вы это что же делаете? - спросили Осины. - Мы прежде вас пришли сюда, а вы нас же начинаете выживать... Это бессовестно!.. 
   - Вы находите, что бессовестно? - смеялись веселые Березки. - Только мы нисколько не виноваты... Вас все равно выгонят отсюда вот эти елочки, как только они подрастут. Вы уж лучше уходите сами подобру-поздорову и поищите себе другого места. Только мешаете нам. 
   - Мы им мешаем?! Мы им мешаем?! - шептали огорченные листики бедной Осины. - Это называется просто нахальством. Вы пользуетесь правом сильного. Да... Когда-нибудь вы раскаетесь, когда самим придется плохо... 
   - Ах, отстаньте, надоели! Некогда нам разговаривать с вами... 
   Плохо пришлось осинкам, когда их загнали в самый угол поруби; с одной стороны на них наступал молодой березняк, а с другой - молодая еловая поросль. 
   - Батюшки, погибаем! - кричали несчастные Осинки. - Господа, что же это такое? Двое на одного... 
   - Уходите! Уходите! - тысячами голосов кричали Елочки. - Вы нам только мешаете... Смешно плакать, когда идет война. Нужно уметь умирать с достоинством, если нет силы жить... 
   - А где же у нас рябины и черемухи? - спрашивал насмешник-Ветер, прилетавший поиграть с молодыми березками. - Ах, бедные, они ушли совсем незаметно, чтобы никого не побеспокоить... 
   Большой шалун был этот Ветер: каждую веточку по дороге нагнет, каждый листочек поцелует и с веселым свистом летит дальше. Ему и горя мало, как другие живут на свете, и только самому бы погулять. Правда, зимой, в холод, ему приходилось трудненько, и Ветер даже стонал и плакал, но ему никто не верил; это горе было только до первого весеннего луча. 
   
   IV 
   
   Прошло пятьдесят лет. 
   От старой поруби не осталось и следа. На ее месте поднималась зеленая рать молодых елей, рвавшихся в небо своими стрелками. Среди этой могучей хвойной зелени сиротами оставались кой-где старые березы, - на всю порубь их было не больше десятка. Там, где торжествовали смерть и разрушение, теперь цвела молодая жизнь, полная силы и молодого веселья. В этой зелени выделялась своей побуревшей вершиной одна старая Ель. 
   - Ох, детки, плохо мне... - часто жаловалась старушка, качая своей бурой вершиной. - Нехорошо так долго заживаться на свете. Всему есть свой предел... Теперь я умру спокойно, в своей семье, - а то совсем было осталась на старости лет одна-одинешенька. 
   - Бабушка, мы не дадим тебе умереть! - весело кричали молодые Ели. - Мы тебя будем защищать и от ветра, и от холода, и от снега. 
   - Нет, детки, устала я жить... Довольно. Меня уже точат и черви, и жучки, а сверху разъедают кору лишайники. 
   - Тук, тук!.. - крикнул пестрый Дятел, долбивший старую Ель своим острым клювом. - Где жучки? Где червячки? Тук... тук... тук... Я им задам!.. Тук... Не беспокойтесь, старушка, я их всех вытащу и скушаю... Тук!.. 
   - Да ведь ты меня же долбишь, мою старую кору? - стонала Ель, возмущенная нахальством нового гостя. - Прежде в дупле жили белки, так те шишки мои ели, а ты долбишь меня, мое деревянное тело. Ах, приходит, видно, мой конец. 
   - Ничего. Тук!.. Я только червячков добуду... Тук, тук, тук!.. 
   Молодые елочки были возмущены бессовестностью дятла; но что поделаешь с нахалом, который еще уверяет, что трудится для пользы других! А старая Ель только вздрагивала, когда в ее дряблое тело впивался острый клюв. Да, пора умирать. 
   - Детки, расскажу я вам, как я попала сюда, - шептала старушка. - Давно это было... Мои родители жили там, на горе, в камнях, где так свистит холодный ветер. Трудно им приходилось, особенно по зимам... Больше всех обижал Ветер: как закрутит, как засвистит... Северная сторона у елей вся была голая, а нижние ветви стлались по земле. Трудно было и пищу добывать между камнями. Корни оплетали камни и крепко держались за них. Ель - неприхотливое дерево и крепкое, не боится ничего. Сосны и березы не смели даже взглянуть туда, где мои родители зеленели стройной четой. Выше их росли только болотная горная трава да мох... Красиво было там, на горе... Да... На такую высоту только изредка забегали белки да зайцы. Одна такая белка подобрала между камнями спелую еловую шишку и утащила сюда, в свой дом, а из этой шишки выросла я. Здесь привольнее, чем на горе, хоть и не так красиво. Вот моя история, детки... Долго я жила и скажу одно, что мы, ели, - самое крепкое дерево, а поэтому другие породы и не могут нас одолеть. Сосна тоже хорошее дерево, но не везде может расти... Вот пихты и кедры - те одного рода с нами и также ничего не боятся... 
   Все слушали старушку с приличным молчанием, а папоротники широко простирали свои листья-перья. В молодом лесу уже водворились сырость и вечная полумгла, какие необходимы этому красивому растению. О полевых цветах и веселой зеленой травке не было и помину, а от старых берез оставались одни гнилые пни, в которых жили мыши и землеройки. Следы поруби исчезли окончательно. 
   Настал и роковой день. Это было среди лета. С вечера еще ветер нагнал темную тучу, которая обложила половину неба. Все притихло в ожидании грозы, и только изредка налетал ветер. В воздухе сделалось душно. Весело журчала одна Безымянка: ветер принесет ей новой воды. Обновилась и зеленая травка, которую несколько дней жгло солнце. 
   - Эй, берегись! - свистал Ветер, проносясь по верхушкам елей. - Я вас всех утешу, только стоять крепче. 
   Потом все стихло. Сделалось совсем темно. Где-то далеко грянул первый гром, а туча уже закрыла все небо. Ослепительно сверкнула молния, и раздался новый, страшный удар грома прямо над лесом. Где-то что-то затрещало и зашумело. Посыпались первые крупные капли дождя, и рванулся ветер, а там - новый удар грома. Эта канонада продолжалась в течение целого часа, а когда она кончилась и буря пронеслась, старая Ель лежала уже на земле. Она рухнула под тяжестью пережитых лет и старческого бессилия. Когда взошло солнце и под его лучами ярко заблестела омытая дождем зелень, не оказалось только одной бурой вершины старой Ели...

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 
17 июня - Всемирный день борьбы с опустыниванием и засухой

Бесстрашная Нжери
Суданская сказка

Была засуха. Много дней солнце жгло землю. Все побеги на полях засохли. Реки иссякли, озёра обмелели. Голод подстерегал людей.
Тогда собрались на совет старейшины. Они призвали самых могущественных колдунов и заклинателей, и те сказали:
— Озёра наполнятся водой, и дождь оживит землю, когда вы принесёте в жертву воде прекрасную Нжери.
Старейшины пошли к отцу Нжери и сказали:
— Только ты можешь спасти народ. И отец повёл свою дочь к берегу озера.
— Отец, — спросила его Нжери, — правда ли, что ты сказал: "Пусть погибнет моя Нжери, если так нужно для спасения народа"?
Отец ответил:
— Это правда. — И лицо его посерело.
— Тогда приходи, дождь, чтобы спасти людей! — сказала Нжери.
И вода в озере поднялась и замочила ей ноги.
— Мать, — спросила Нжери, — правда ли, что ты сказала: "Пусть погибнет моя Нжери, если так нужно для спасения народа"?
Мать сказала:
— Это правда. — И закрыла лицо руками, чтобы никто не видел её слез.
— Тогда приходи, дождь! Спаси наш народ! — сказала Нжери.
И вода поднялась до её колен.
— Мой дед, — спросила Нжери, — верно ли, что ты сказал:. "Пусть погибнет Нжери ради того, чтобы спасти народ"?
— Это верно, — сказал дед с тяжёлым вздохом.
— Тогда приходи, дождь! Оживи нашу землю! — сказала Нжери.
И вода поднялась ей до пояса.
— Сестра моей матери, — спросила Нжери, — правда ли, что ты сказала: "Пусть погибнет Нжери для того, чтобы не погиб весь наш народ"?
— Это правда, — сказала старшая сестра матери, и голос её дрогнул. 
— Тогда пусть придёт живительный дождь!-сказала Нжери.
И вода поднялась до ее груди.
— Брат моего отца, — спросила Нжери, — правда ли, что ты сказал: "Пусть наша Нжери погибнет в озере для того, чтобы спасти людей"?
— Это правда, — ответил старший брат отца, и глаза его затуманились от слез.
— Тогда приходи, желанный дождь, спаси людей моей страны! — сказала Нжери.
И вода поднялась до её плеч.
— Прощайте все! — сказала девушка. — Нжери погибнет в озере. А ты, дождь, приходи, чтобы не погибли другие. Приди, приди же скорее, дождь!
И вода захлестнула её с головой. А в небе загремел гром и проливной дождь хлынул на землю.
На другой день в селение пришёл юноша. Это был жених прекрасной Нжери.
В отчаянии и горе он ударил хлыстом по воде, которая похитила у него невесту. Но старейшины сказали ему:
— Не бей так по воде. Ведь там спит наша Нжери.
А в это время из глубины озера раздался голос девушки.
— Мой жених! — сказала она — Разве не сказал бы и ты: "Пусть погибнет моя Нжери, если так нужно, чтобы спасены были другие"?
И юноша ответил с болью в сердце:
— Да, и я бы сказал так.
Тогда вдруг расступилась вода в озере и со дна его поднялась Нжери. Она была ещё красивее, чем раньше.
Юноша взял её за руки и повёл в дом к родителям.
А потом Нжери и юноша поженились, и не было на свете никого счастливее, чем они.

 

Изменено 17 июня 2018 пользователем Chanda

[Chanda 14]

Русалка из Колонсея
Шотландская сказка

Жил когда-то на острове Колонсее молодой князь по имени Эндрю, и славился он на всю Шотландию своим воинским умением и доблестью.
 Любил князь прекрасную девушку Мораг, и она любила его. Вот раз сидят они вместе, мечтают о близкой свадьбе, как вдруг едет гонец от шотландского короля. Представился князю и говорит: — Привёз я из-за моря колонсейскому князю письмо от короля. Распечатал Эндрю письмо, и лицо его омрачилось.
— Враг напал на Шотландию, — сказал он невесте. — Король призывает меня под свои знамена. Не будет у нас через месяц свадьбы, дорогая Мораг.
 Приказал князь немедля снарядить лодью и пошёл проститься с невестой. Взяла Мораг руку любимого и надела ему на палец перстень с красным камнем — рубином.
— Не снимай его, — сказала. — Покуда горит рубин алым огнём, знай, сердце моё принадлежит тебе.
 Поцеловал её князь и отплыл в Шотландию.
 Много недель длилась жестокая битва, наконец выгнали врага за пределы Шотландии. Исполнил Эндрю свой ратный долг и с лёгким сердцем пустился в обратный путь на запад. Часто смотрел молодой князь на заветный перстень, который горел у него на пальце, как капелька крови. Значит, верна ему Мораг, ждёт его на родном острове.
 Море было спокойно, сильно и слаженно гребла дружина. Вот уж погас дневной свет, засеребрилась на море лунная дорожка, и поднялся вдали над водой родной остров. Не спится молодому князю, ходит он по лодье, мечтает о невесте.
 Вдруг — что это? Качается на волне красавица с распущенными золотыми волосами.
 Откуда она здесь, уж не упала ли с какой-нибудь лодки? Приказал князь своим людям сушить вёсла. А они как не слышат, и скользит лодья вперёд всё быстрее.
 «Это, верно, русалка», — решил Эндрю и поспешно отворотился: он любил свою Мораг и ни на кого больше не хотел смотреть.
 Но вот лодья поравнялась с русалкой, протянула она свою белую руку, обняла князя и увлекла с собой в морскую пучину.
 Всё глубже и глубже опускались они сквозь толщу прозрачной, зеленоватой воды. Вот уже вокруг них глухое безмолвие.
 Мимо плывут рыбы и всякие чудовища. Дно усеяно обломками кораблей, среди них белеют кости мореходов, нашедших смерть на дне океана.
 Наконец приплыли они к дому русалки. Вместо пола — золотой песок, вместо крыши — где-то высоко-высоко — голубой воздух, вместо комнат — сотни пещер с бесчисленными переходами. Золотой песок пестрит кораллами, жемчугом, перламутром.
— Смотри, как у меня красиво! — молвила русалка нежным голосом. — Будешь жить со мной в этих пещерах, и я буду вечно любить тебя.
— Нет! — воскликнул князь. — Отпусти меня на землю к моей невесте. Её одну я люблю во всём свете.
— Ах, останься со мной! — сказала русалка и принесла ему пригоршню разноцветных ракушек.
 А потом спела сладкую русалочью песню и обмахнула его длинными шелковистыми волосами. Но Эндрю оттолкнул русалку, устремив взор свой на рубиновый перстень.
— Отпусти меня обратно в надводный мир, — умолял князь. — Я никогда не полюблю тебя.
— Подумай хорошенько, — тихо проговорила русалка. — Не останешься по доброй воле, запру тебя в пещеру и будешь моим пленником на веки вечные. Подумай хорошенько и полюби меня.
— Никогда! — вскричал Эндрю. — Лучше умереть, чем нарушить верность любимой.
 Только он сказал эти слова, золотой песок, ракушки, самоцветы — всё вдруг исчезло, и очутился князь в огромной чёрной пещере.
 Лодья с дружиной тем временем причалила к острову. Никто не видел, как русалка увлекла с собой князя, и все решили, что он упал в море и утонул. Вот с каким печальным известием вернулась дружина на Колонсей. Весь народ оплакивал погибшего князя, одна Мораг не поверила — сердцем чувствовала, что любимый жив, и ждала его возвращения.
 Но не выбраться Эндрю из пещеры — у входа её пенятся и бурлят могучие волны. Много дней провёл он в водяном заточении, но горел алым светом рубин у него на пальце, и надежда не гасла в его сердце.
 И вот однажды приплыла в пещеру русалка, распустила в воде золотые волосы.
— Зачем ты приплыла сюда? — крикнул Эндрю.
— Не сердись, князь! Я решила отпустить тебя. Только дай мне взамен одну вещь.
—  Какую? — спросил князь.
— Твой рубиновый перстень, — чуть заметно улыбнулась русалка.
 Она и не думала отпускать князя, хотелось ей выманить у него кольцо. Перестанет князь глядеть на рубин и забудет про свою земную любовь.
— Я охотно подарю тебе перстень, — ответил князь, и навсегда останусь в подводном царстве. Только и ты выполни мою просьбу. Отнеси меня на поверхность моря, дай последний раз взглянуть на родной остров.
 Подхватила его русалка и понесла наверх сквозь толщу зеленоватой воды; видит Эндрю совсем близко что-то чернеет — да ведь это скалы, сбегающие с острова в море.
— Дай мне отсюда взглянуть на землю, — попросил Эндрю. Всплыла русалка наверх, и увидел Эндрю опять звездное небо.
— А теперь подари мне свой перстень, — протянула руку русалка.
 Глаза её впились в горящий кровью рубин, и не заметила она, что земля совсем рядом.
 В мгновенье ока выскользнул Эндрю из объятий русалки, ухватился за выступ скалы, подтянулся что было силы и выскочил из воды на землю. Рванулась за ним русалка, да уж поздно, не достать ей князя. Крикнула она что-то гневное и упала обратно в пенистые волны.

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 
27 июня - Всемирный день рыболовства 

Джанни Родари 
Рыболов с моста Гарибальди

Синьор Альберто, по прозвищу Альбертоне, был заядлым городским рыболовом. Он ловил рыбу в Тибре с моста Гарибальди и с других римских мостов всегда одной и той же удочкой, но не всегда на одну и ту же наживку. Потому что одни рыбы любят сушеные фиги, другим больше нравятся сверчки, а третьи предпочитают простых червячков. Но вот беда — самого Альбертоне рыбы нисколечко не любили! На его приманку они не клевали ни зимой, ни летом. А ведь он просиживал на мосту целыми днями и все ждал, вдруг клюнет лещ или сжалится над его поплавком какая-нибудь скромная плотвичка и рванет его наконец с такой силой, что утащит под воду заодно и сердце упрямого рыболова. Если вам доводилось проезжать по мосту Гарибальди рано утром и возвращаться той же дорогой на закате, если ваши друзья по вашей просьбе заглядывали на мост в самое разное время дня, то вы, конечно, уже убедились, что он сидит там всегда. Его нетрудно узнать по сутулой спине. К вечеру от огорчения, что так и не удалось ничего поймать, он горбится еще больше, но это все он - заядлый рыболов Альбертоне.
 В трех метрах от него сидел какой-то человек, который на вид не имел ничего общего с настоящий рыболовом и, казалось, самое большее, на что он способен, это продавать в рассрочку энциклопедии. Но едва он успевал размотать леску и забросить в воду удочку со свинцовыми грузиками, как на крючок сразу же попадался какой-нибудь голец, да еще хвостом вилял от радости, что его вытащили из воды со всеми его серебристыми отблесками. Длиной он был сорок сантиметров и весил два килограмма. Но разве кто-нибудь поверит в такое!
 Удачливый рыболов совал рыбу в корзину, цеплял на крючок какого-нибудь жалкого червячка, и не проходило и минуты, как он уже вытаскивал усача, тоже килограмма на два весом, и тот счастливо улыбался себе в усы.
 - Этого типа рыбы, можно оказать, просто на руках носят, - пробормотал Альбертоне.
 Сосед его тоже что-то бормотал всякий раз, как закидывал удочку. Альбертоне подошел поближе и услышал:

 Рыбка-синьорина, плыви к Джузеппино!

 И рыба сразу же клевала. Альбертоне не выдержал.
 - Простите, синьор Джузеппино, - сказал он, - я не хочу совать нос в ваши дела, но, может быть, вы мне все-таки объясните, как это у вас получается?
 - О, это очень просто, - улыбнулся Джузеппино. - Вот посмотрите. - Он снова быстро забросил удочку и снова быстро проговорил заклинание:

 Рыбка-синьорина, плыви к Джузеппино!

 И сразу же на крючок попался угорь, который в этой части Тибра вообще и не водится.
 - Здорово у вас получается! - сказал потрясенный Альбертоне. - А можно, я попробую?
 - Пожалуйста! - ответил удачливый рыбак.
 И Альбертоне попробовал, но у него почему-то ничего не вышло.
 - Ах да, я же забыл! - сказал удачливый рыбак. - Вас тоже зовут Джордже?
 - Нет, а что?
 - А то, что меня зовут Джордже, по прозвищу Джузеппино. Поэтому-то рыбы и откликаются. Знаете, с заклинаниями надо быть во всем очень точным.
 Альбертоне собрал свои вещи и побежал на виа Биссолати, где находится Хроно-Тур, туристское агентство, которое проводит экскурсии в прошлое. Он объяснил дежурному, в чем дело. Тот что-то посчитал на ЭВМ, проверил расчеты на конторских счетах, запрограммировал машину времени и сказал:
 - Ну вот, все в порядке! Садитесь в это кресло, и счастливого вам пути!.. Минутку! А вы заплатили?
 - Разумеется. Вот чек.
 Дежурный нажал кнопку, и Альбертоне оказался в 1895 году - в том самом, когда родился его отец. Сам Альбертоне превратился в подкидыша, которого поместили в приют. Прошло несколько поистине адских лет, прежде чем он выбрался оттуда и отправился работать на шахту, где трудился и его отец. Вскоре они стали друзьями. Когда его отец женился и у него родился сын, Альбертоне посоветовал ему:
 - Назови его Джорджо, по прозвищу Джузеппино! Вот увидишь, это принесет ему счастье!
 Отец сначала не соглашался:
 - Вообще-то своего первенца я хотел назвать Альберто. Ну да ладно, сделаю, как ты советуешь.
 Словом, мальчика назвали Джорджо, по прозвищу Джузеппино. Он пошел в детский сад, в школу и так далее. В общем, в точности повторил жизненный путь Альберто, только под другим именем. Альбертоне, которого теперь звали Джорджо, по прозвищу Джузеппино, по правде говоря, очень надоело повторять все сначала. Но ему ведь нужно было добраться до сорока пяти лет и пяти месяцев, чтобы вернуться на мост Гарибальди в настоящее время. И он утешался тем, что теперь рыбы волей-неволей будут повиноваться ему.
 Настал наконец тот день и час - прежний час, когда он встретился с удачливым рыболовом. И бывший Альбертоне прибежал на мост, размотал леску, насадил наживку, забросил удочку и прерывающимся от волнения голосом прошептал:

 Рыбка-синьорина, плыви к Джузеппино!

 Поплавок не шелохнулся.
 Он подождал еще немного.
 По-прежнему никакого результата.
 Джузеппино опять подождал немного.
 И опять ничего. Рыбы самым бессовестным образом не обращали на него никакого внимания. А в трех метрах от Альбертоне-Джорджо-Джузеппино по-прежнему сидел тот, другой рыболов и варил на спиртовке кукурузу. Потом насаживал хорошо разваренное зернышко на крючок, закидывал удочку и вытаскивал... двенадцатикилограммового карпа с покрасневшими от радости плавниками.
 - Так не пойдет! - вскричал бывший Альбертоне. - Меня тоже теперь зовут Джордже, по прозвищу Джузеппино! А почему рыбы плывут только к вам? Это чудовищно несправедливо, и я подам на вас в суд!
 - Как!?! - воскликнул удачливый рыболов. - Разве вы не знаете, что пароль изменился? Слушайте внимательно!
 Он нацепил наживу, забросил удочку, и, пока крючок опускался ко дну, весело произнес:

 Рыбка-синьорина, плыви к Филиппино!

 И все в порядке. Он опять вытащил из реки карпа, должно быть родного брата первого. И если он весил не двенадцать килограммов, то двенадцать раз по сто граммов - это уж точно!
 - Да кто такой этот Филиппино?
 - Мой брат, - объяснил удачливый рыбак. - Он физик-атомщик, и ему некогда заниматься рыбной ловлей. А у меня времени сколько угодно, потому что я безработный.
 "(Слово удалено системой) возьми! - подумал Альбертоне. - Где бы найти брата по имени Филиппино? У меня только сестра, да и ту зовут Витториа Эмануэла. Что делать?"
 Он вернулся в агентство Хроно-Тур и рассказал о своей беде дежурному специалисту. Тот немного подумал, посоветовался с вычислительной машиной, позвонил своей тетушке и сказал:
 - Идите платить в кассу.
 На этот раз Альбертоне надо было вернуться во времени назад на многие века и стать близким другом пра-пра-пра-прадедушки, своего пра-пра-пра-прадедушки, отправиться вместе с ним паломником в монастырь и остановиться по пути в одной остерии. Когда пра-пра-пра-прадедушка уснул, он сделал ему незаметно укол, и в результате их родственные взаимоотношения несколько изменились, но произошло это совсем незаметно, и к тому времени, когда должна была родиться Витториа Эмануэла, родился мальчик, которого назвали Филиппо, или попросту Филиппино. На все это ушло немало времени, но когда Альбертоне вернулся в наши дни, у него зато оказался брат Филиппино, тридцати шести лет, который работал поваром на океанском лайнере. И все еще был не женат.
 Альбертоне схватил удочку, помчался на мост Гарибальди и забросил ее так ловко и красиво, что водитель троллейбуса N_43 крикнул ему из своей кабины:
 - Браво!
 Ну а он тем временем произносил новый пароль:

 Рыбка-синьорина, плыви к Филиппино!

 Да какое там! Все разно что со стеной разговаривать. А тот, другой, опять выловил плотвичку, но даже не снял ее с крючка. Подержал чуть-чуть в воде, и на живую приманку клюнул великолепный окунь, который вообще-то водится только к северу от Энельской плотины, и тут в Тибре оказался, по-видимому, лишь для того, чтобы доставить особое удовольствие удачливому рыболову.
 - Это нечестно! - закричал Альбертоне так громко, что на площади Арджентина образовалась автомобильная пробка. - Меня зовут Джузеппино, как и вас! У меня есть брат Филиппино, как и у вас! И между прочим, чтоб заполучить его, мне пришлось пожертвовать моей любимой сестрой. А рыбы по-прежнему избегают меня так, будто у меня скарлатина. И не уверяйте меня, будто опять изменился пароль!
 - Ну, конечно, изменился! Теперь надо говорить "Рыбка-синьорина, плыви
к фра Мартино!"
 - А это кто еще такой - фра Мартино?
 - Мой кузен, монах-францисканец, и ему некогда заниматься рыбной ловлей, потому что он собирает пожертвования!
 - Я сейчас покажу вам пожертвования!
 Он схватил удачливого рыболова, поднял его над перилами моста и сбросил в Тибр, хотя его и упрекнула за это какая-то учительница-пенсионерка, которая видела все из окна троллейбуса N_75.
 - Молодой человек, чему только вас учили в школе? - возмутилась она.
 Альбертоне не слышал ее. И даже не видел. Он видел только, что внизу под мостом сотни рыб подхватили удачливого рыболова и понесли его к берегу, заботясь о том, чтобы даже пиджак его не намок. К сожалению, волна все-таки окатила его брюки, но какая-то рыбка сразу же высушила их феном на батарейках (в Тибре нет штепселей). Синьор Джорджо-Джузеппино поднялся по лестнице на мост как раз вовремя, чтобы освободить Альбертоне из рук полицейских, которые хотели арестовать его за бросание с моста рыболовов.
 - Ничего, ничего! - сказал синьор Джорджо-Джузеппино. - Это была просто шутка, довольно грубая правда. Детская шалость, понимаете?
 - Но этот человек хотел утопить вас!
 - Какое там утопить! Не надо преувеличивать! Я ручаюсь за синьора Альбертоне и даже готов организовать складчину, чтобы купить ему новую удочку, потому что старая упала в реку.
 И в самом деле, Альбертоне в гневе швырнул свою удочку рыбам, которые принялись играть поплавком.
 Короче говоря, все обошлось. Полицейские отправились в кино, прохожие разошлись в разные стороны, машины двинулись дальше, навстречу судьбе, и пока Альбертоне стоял, молча уставившись на пуговицы своего жилета, синьор Джорджо-Джузеппино снова принялся ловить рыбу.

 Рыбка-синьорина, плыви к фра Мартино!

 Рыбы так и повалили к нему. Теперь они уже плыли даже из Фьюмичино, лишь бы только попасться ему на крючок. Приплывали даже из моря - кефали и краснобородки, сольоле и вырезубы, золотые рыбки и окуни, омбрины и тунцы. Они толкались, били друг друга головами и хвостами, лишь бы первыми попасть на крючок. Чтобы вытащить из воды одного здоровенного тунца, синьору Джорджо-Джузеппино пришлось позвать на помощь двух водителей троллейбуса N_66 и двух барменов с площади Соннино. Однако, когда из-за острова Тиберино, выпуская праздничные фонтаны, появился небольшой кит, весьма похожий на Моби-Дика, синьор Джорджо-Джузеппино замахал руками и отказался ловить его.
 - Никаких млекопитающих! Только рыбы! - заявил он.
 Альбертоне смотрел на все это и молчал. Он сошел с ума, но никому не сказал об этом - иначе его отправили бы в сумасшедший дом. Его всегда можно видеть то на одном мосту, то на другом, днем или ночью, потому что он по-прежнему продолжает терпеливо изучать воды Тибра. И если вы подойдете поближе, то услышите, как он бормочет:
 - Рыбка-синьорина, плыви к Робертино... Рыбка-синьорина, плыви к Дженнарино... Плыви к Эрнестино... К Гоффредино... К Джокондино... К Катерино... Терезино... Аввеллино... К битве под Бородино...
 Он ищет пароль, повинуясь которому стали бы приплывать к нему эти вечно ускользающие рыбы. Он не чувствует жаркого летнего солнца. Зимой не замечает холодного северного ветра, дующего с Тибрской долины и прочищающего все мосты. А ведь даже гольцы в своих ледяных водах не отказались бы от хорошей шубы и шапки-ушанки. Он в отчаянии ищет нужное слово. Но не всегда тот, кто ищет, находит.

[Chanda 14]

(Из "Дневника благородной госпожи, дочери Сугавара-но Такасуэ, написавшей его на склоне лет, когда даже луна в Сарасина кажется одинокой… ")

...Вдалеке виднелись остатки каменных опор галереи и дома. Я спросила, что это за место, и услышала:
В старину здесь был холм Такэсиба. Человека из этих краёв отправили ко двору служить стражем-факельщиком. Вот подметает он в саду перед императорским дворцом и сам себе бормочет:
— И за что мне такая злая доля? В моём-то краю видал я и по три, и по семь кувшинов с брагой. Сверху, бывало, плавали черпаки: ветер с юга подует — они на север укажут, ветер с севера подует — на юг укажут, с запада подует — они на восток повернутся, с востока подует — они на запад повернутся. Ничего этого я здесь не вижу!
В это время государева дочь, которую очень берегли и лелеяли, стояла совсем одна за бамбуковой шторой и, прислонившись к столбу, на всё это глядела. То, что говорил сам себе этот мужчина, казалось очень интересным: что за «черпаки», как это «укажут»? Ей неудержимо захотелось это знать, она подняла бамбуковую штору и окликнула:
— Человек, подойдите сюда!
Он послушался и подошёл к самым перилам.
— То, что Вы сейчас говорили, повторите ещё раз для меня, чтобы я могла всё услышать, — так она ему велела, и он ещё раз повторил свой рассказ о кувшинах с брагой.
— Возьмите меня с собой и покажите мне всё это. Я говорю не шутя!
Мужчина подумал, что дело это неслыханное, да и опасное, но — видно, так уж суждено! Посадил её к себе на спину и отправился. Подумал он и о том, что за ним, конечно, будет погоня: той же ночью перенёс принцессу через мост Сэта, усадил её на другой стороне, а сам разобрал мост и одним прыжком перепрыгнул. После снова усадил принцессу себе на спину и через семь дней и семь ночей добрался до страны Мусаси.
Император и императрица встревожились о том, что принцесса пропала, стали спрашивать людей, и в ответ услышали:
— Служилый человек из провинции Мусаси нёс на спине что-то очень ароматное, он бежал — словно летел.
Стали этого человека требовать — а его и нет.
Решили, что не иначе, как он вернулся в родные края, и из дворца послали следом людей. Однако мост Сэта оказался сломан, по нему перебраться было нельзя. Только через три месяца посланные добрались до страны Мусаси. Когда стали они спрашивать того мужчину, их призвала к себе сама принцесса:
— Видно, всё это было предначертано. Мне захотелось в родные места этого служилого человека, и я сказала ему, чтобы он немедленно туда отправился и меня взял с собой. И вот, мы здесь. Живётся мне очень хорошо. Если станут винить мужчину и накажут его, что будет со мной? Не иначе, как в прежнем рождении мне было суждено явить свой след в этой стране. Ступайте же скорее назад и расскажите всё как есть.
Возразить было нельзя, и они вернулись в столицу и доложили императору, что, мол, так и так.
Что тут было поделать? Даже если наказать этого мужчину, принцессу уже не вернёшь назад в столицу. Дать мужчине из Такэсиба край Мусаси в пожизненное владение, чтобы он исправлял все государственные дела — тоже не годится. Тогда пожаловать этот край самой принцессе! — такой указ издал император.
Построили для молодых дом — такой, как строят для императорских особ, а когда принцесса умерла, то в её доме стал храм, нарекли его храм Такэсиба.
Дети той принцессы получили родовое имя Мусаси. А ещё говорят, что с той поры факелы во дворце стала жечь только женская прислуга.
 

[Chanda 14]

Роджер Желязны. Страсть коллекционера
(Перевод с английского Ш. Куртишвили)

     - Что ты тут делаешь, человече?
     - Долгая история.
     - Отлично, обожаю долгие истории. Садись, рассказывай. Эй, только  не на меня.
     - Извини. Ну, если коротко, то все из-за моего  дядюшки,  баснословно богатого...
     - Стоп. Что такое "богатый"?
     - Ну... как бы это... Состоятельный, что ли.
     - А что такое "состоятельный"?
     - Гм... Когда много денег.
     - "Деньги"?
     - Послушай, ты хочешь услышать мою историю или нет?!
     - Хочу, конечно, но я еще хочу, чтобы и понятно было.
     - Извини, Камень, честно говоря, я и сам не все понимаю.
     - Я не Камень, я Глыба.
     - Ну хорошо, Глыба. Мой дядюшка очень важная  персона.  И  он  просто обязан был отдать меня в Космическую Академию. Но ему  взбрело  в  голову, что гуманитарное образование гораздо более  привлекательная  штука,  и  он отправил  меня  в  свою  старушку  альма-матер,   изучать   нечеловеческие сообщества. Понимаешь, о чем я?
     - Нет, но  понимание  вовсе  не  обязательное  условие,  чтобы  иметь возможность оценить что-либо по достоинству.
     - Да я о том  же!  Я  никогда  не  понимал  дядюшку  Сиднея,  но  его шокирующие пристрастия, его инстинкт барахольщика и его  манеру  постоянно совать нос не в свои дела я очень ценю. И не перестану  их  ценить,  пусть даже меня воротит от этого. Но что мне остается делать?! В  семье  дядюшку держат  за  фамильную  реликвию,  а  дядюшка  чрезвычайно  доволен  собой, говорит, что у него свой  путь,  и  преспокойненько  держит  в  руках  все семейное состояние. А раз у него деньги, то он прав. Это элементарно.  Как ззн из ххт.
     - Эти деньги, должно быть, очень ценные штучки.
     - Во всяком случае, их ценности хватает на то, чтобы заслать меня  за десять тысяч световых лет  в  безымянный  мир,  который  я  назвал,  из-за случившейся со  мной  неприятности,  -  надеюсь,  ты  понимаешь  какой,  - Навозной Кучей.
     - Да, эти затты жуткие обжоры, да и летают  низко.  Наверно,  оттого, что много жрут.
     - Да уж... Но, по-моему, это все-таки торф, а?
     - Конечно.
     - Замечательно. Значит, с упаковкой проблем будет поменьше.
     - Что еще за "упаковка"?
     - Это когда что-нибудь кладут в ящик, чтобы куда-нибудь забрать.
     - Вроде переезда?
     - Ну да.
     - И что ты собираешься паковать?
     - Тебя, Глыба.
     - Но я не из породы голи перекатной...
     - Послушай, Глыба, мой дядюшка  собирает  камни,  понял?  Ваш  род  - единственные разумные минералы во всей галактике. А  ты  -  самый  крупный образец из всех обнаруженных мною. Поедешь со мной?
     - Да, но я не хочу.
     - Почему? Будешь богом его коллекции камней. Так сказать,  одноглазым королем в государстве слепых, если мне позволительно осмелиться  на  такую рискованную метафору...
     - Пожалуйста, не делай этого, что бы оно ни  значило.  Звучит  ужасно неприятно. Скажи, как твой дядя узнал о нас?
     - Один из моих друзей прочел о вас  в  старом  бортовом  журнале.  Он коллекционирует старые космические бортовые журналы, и ему попался  журнал капитана Фейерхилла, который прилетел сюда несколько веков  назад  и  имел продолжительные беседы с местным населением.
     - А-а, старая вонючка Фейерхилл! Как он там  поживает,  пьянь  такая? Передай ему от меня привет...
     - Он умер.
     - Чего?
     - Умер. Капут. Отправился в мир иной. Расщепился.
     - О,  господи!  Когда  это  случилось?  Бьюсь  об   заклад,   что   в эстетическом отношении это происшествие было чрезвычайной важ...
     - Ничего не могу сказать. Но я передал всю информацию дядюшке,  и  он решил включить тебя в коллекцию. Вот почему я здесь - это он меня послал.
     - Я  очень  польщен,  но,  честное  слово,  не  могу  составить  тебе компанию. Расщепление на носу...
     - Знаю, я все прочел в журнале Фейерхилла. А перед тем  как  передать его дяде, все эти страницы про расщепление вырвал. Мне хочется,  чтобы  он был неподалеку, когда ты будешь это делать. Тут-то я и унаследую  все  его денежки. Не удалось поучиться в Космической Академии - хоть  душу  отведу. Для начала стану алкоголиком, потом пойду по бабам... или нет, сделаю  еще похлеще...
     - Но я хочу расщепиться здесь, среди вещей,  к  которым  я  привязан, прикипел, можно сказать.
     - Ничего, отдерем. Видишь эту штуку? Называется "лом".
     - Если ты попытаешься это сделать, я начну делиться прямо сейчас.
     - Не начнешь.  Я  же  взвесил  тебя  перед  нашей  беседой.  Тебе  до критической массы еще целых восемь земных месяцев расти.
     - Ладно-ладно,  я  блефовал.  Но  неужели  в  тебе  нет  хоть   капли сострадания? Я покоюсь тут с незапамятных времен, еще малым камушком здесь лежал. И все мои предки тут обитали. Я по атомам собирал  свою  коллекцию, выстроил самую прекрасную молекулярную структуру во  всей  округе.  И  вот теперь, перед самым распадом... срывать меня с места, куда-то везти -  это не по-каменному с твоей стороны.
     - Все не так мрачно. Я тебе обещаю, что  ты  сможешь  пополнить  свою коллекцию лучшими земными атомами. Побываешь в  местах,  где  до  тебя  не бывал ни один из Камней.
     - Слабое утешение. Я хочу, чтобы распад видели мои друзья.
     - Боюсь, что это невозможно.
     - Жестокий ты и бессердечный человек. Как бы мне хотелось,  чтобы  ты был рядом, когда я буду расщепляться.
     - Вообще-то я намереваюсь в этот момент находиться подальше отсюда  и предаваться грязным утехам.
     Уровень гравитации  на  Навозной  Куче  позволил  без  особых  усилий перекатить Глыбу к  космическому  аппарату.  Его  упаковали  и  с  помощью небольшой лебедки водрузили в багажник рядом с ядерным реактором. Космолет был небольшой, спортивного типа, к тому же  с  него  по  прихоти  хозяина, пожелавшего  облегчить  аппарат,  сняли  защитные  экраны.  И  именно  это обстоятельство явилось причиной  того,  что  у  Глыбы  вдруг  зашумело  "в голове", и он, пребывая в состоянии вулканического опьянения, не сдержался и быстренько хватанул несколько отборных частиц для своей коллекции. В  то же самое мгновение Глыба расщепился.
     Он взметнулся  ввысь  громадным  грибом,  потом  прокатился  страшной ударной волной по равнинам Навозной  Кучи,  и  с  пыльных  небес,  оглашая воплями уважаемое общество, посыпались новорожденные булыжники.
     - Расщепился, -  поделился  со  своим  сородичем  кто-то  из  дальних соседей. - И раньше, чем я ожидал. Как приятно потеплело-то, а?
     - Прелестный распад! - согласился второй. -  Ради  этого  стоит  быть чудаком-коллекционером.

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 
14 июля - День взятия Бастилии 

Госпожа Ля Гарайе
 Бретонская легенда

Граф Клод де Ля Гарайе и его жена были молоды, красивы и обладали множеством друзей, огромным богатством и всем, благодаря чему могли вести яркую и счастливую жизнь. Они любили всевозможные развле­чения и стремились получать от жизни все. Но однажды их настигла бе­да – графиня упала с лошади и навсегда осталась калекой. В миг все на­дежды молодых супругов на рождение наследника превратились в прах. Оба были безутешны. Однажды к ним пришел монах, попытавшийся их успокоить. Он стремился отвратить их мысли от мирских удовольствий к другим, более возвышенным устремлениям.
– Отец мой, – сказала женщина, – как вы счастливы – ведь на земле нет ничего, что бы вы любили.
– Вы ошибаетесь, – ответил монах. – Я люблю всех охваченных горем и страдающих. Но я покоряюсь воле Всемогущего и со смирением при­нимаю каждое ниспосланное Им испытание.
Он попытался показать им, что они еще могут быть счастливы, если ста­нут помогать другим. Последовав его совету, они отправились в Париж, где на протяжении трех лет граф изучал медицину и хирургию, а его же­на стала превосходным окулистом. По возвращении в Гарайе они отка­зались от всех удовольствий высшего света и посвятили себя слу­жению всем страждущим. Их дом превратился в больницу, в которой за больными и несчастными ухаживали сам граф и его заботливая супруга. Их благотворительность не ограничивалась пространствами провинции, в которой они жили. В 1729 году они предложили свою помощь М. де Бельзюнсу – «доброму епископу Марселя» и вместе с ним посещали больных чумой. Слава об их благодеяниях достигла даже французского королевского двора, и Людовик XV наградил графа де Ля Гарайе орде­ном Святого Лазаря, а также подарил 50 000 ливров и пообещал еще 25 000. Оба супруга умерли в преклонном возрасте и были похоронены в Та­дене, рядом с бедными, которым они помогали. Их мраморный склеп, рас­полагавшийся в местной церкви, был уничтожен во время Великой фран­цузской революции. В своем завещании граф распорядился выделить крупную сумму денег сидевшим в переполненных тюрьмах Ренна и Ди­нана заключенным, которые в основном были англичанами. Во время эпидемии лихорадки он посещал заключенных-англичан в Динане, и ко­ролева Каролина в знак признательности прислала ему двух собак с се­ребряными ошейниками, а один английский сановник подарил еще шесть псов.
К разрушенному замку можно подойти по обрамленной ивами дороге, за­тем необходимо пройти через ворота и проследовать по аллее из бу­ковых деревьев. Развалины быстро разрушаются. Лучше всего сохра­нилась восьмиугольная трехэтажная башня, вокруг оконных проемов ко­торой до сих пор можно увидеть прекрасную отделку в стиле эпохи Воз­рождения.

 

[Chanda 14]

Бесстрашный Хан-Хулюк

Тувинская сказка

Раньше раннего, древнее древнего жил добрый богатырь Хан-Хулюк. Стойбище его простиралось между скалами Чангыс-Хая и Чавыс-Хая. Было у него два стеклянных дворца, упершихся в небо, и три выносливых коня: Улуг-Билек, Биче-Билек и Хан-Шилги. Был у него Алдын-Ала-орел, который сторожил его аал с этой стороны, и был Начин-Бора-ястреб, который охранял его аал с той стороны. Семь месяцев Хан-Хулюк охотился на семивершинной своей тайге. Шесть месяцев добывал зверя на шестивершинной своей тайге. 
Была у него жена Сай-Куу и была любимая младшая сестра Алдын-Оюу. 
Однажды ушел Хан-Хулюк на шестивершинную свою тайгу, убил много зверя, вернулся домой усталый и лег спать на месяц, на все тридцать дней. Но проспал он недолго и услышал крик. 
— Милый брат! Скорей вставай! Около следа твоего коня Хан-Шилги лежит огромный след! Что это за след? — кричала сестра Алдын-Оюу. 
— Тот конь намного больше, чем твой Хан-Шилги! — кричала жена Сай-Куу. 
Хан-Хулюк вскочил, налил воды в чашу, которую едва поднимали девяносто человек, умылся, прогнал сон, взял свою девятисуставную подзорную трубу, взобрался на Болчайтылыг-Бора-тайгу и начал смотреть вокруг. Но нигде ничего не было слышно и нигде ничего не было видно. 
Вернулся Хан-Хулюк домой и сказал: 
— Нигде нет чужих следов. Вы, наверное, водили моего Хан-Шилги-коня, а теперь смеетесь надо мной! 
Взял он с собой черный лук, белые стрелы и уехал охотиться на свою тайгу. И увидел, что у подножия шестивершиннон тайги сидит и ждет его огромный богатырь. Под солнцем сверкает белый его халат. А рядом пасется могучий конь Ак- Сарыг. 
— Откуда ты взялся, лысый барсук? — закричал Хан-Хулюк.— Ты что, гниль земли или плесень воды? Ты всаднику — помеха, а пешему человеку — препятствие! Если хочешь что-нибудь сказать — говори! 
— Я — могучий Алдай-Мерген с Ак-Сарыг-конем. Я пришел сюда, чтобы моей добычей стал аал-стойбшце и весь скот Хан-Хулюка. Я вижу, что ты и есть богатырь из богатырей Хан-Хулюк. Скажи, что ты хочешь — выкованную мастерами-кузнецами холодную сталь-железо или рожденный матерью горячий крепкий кулак? 
— Есть у меня для тебя огромный кулак, — ответил Хан- Хулюк, — и есть холодное железо, выкованное мастерами. Нет у меня брата, который родился раньше меня, который заступился бы за меня. И нет брата, который родился после меня, который защитил бы меня. Заступится за меня лишь конь мой Хан-Шилги. 
Алдай-Мерген крикнул: 
— И за меня никто не заступится, кроме Ак-Сарыг-коня. Отбросим в сторону оружие, которое сделали мастера. Померимся силой, которую дали нам мать и отец! 
И спутал железными путами своего Ак-Сарыг-коня. Хан-Хулюк стреножил своего Хан-Шилги-коня. 
Встали богатыри по обе стороны реки, посмотрели друг на друга исподлобья, будто быки, и побежали вниз по реке, исполняя танец орла. Тела свои богатырские начали разминать. Потом каждый схватил по горе. Не решаясь столкнуться телами, они сдвинули две горы. Заколебалось голубое небо, задрожала черная земля. А потом в середине желтой степи они схватились. Дрогнула желтая сгепь. Шестьдесят дней — два месяца, девяносто дней — три месяца боролись они. И Хан-Хулюк увидел, что из подмышек Алдай-Мергена начала падать черная пена хлопьями с гору величиной, а на спине разбушевалась белая пена величиной с горный хребет. 
— Что с тобой? — крикнул Хан-Хулюк. 
— Это значит — тело мое богатырское разыгралось! Теперь держись, кулугур! 
Но Хан-Хулюк был ловок, как ястреб, и увертлив, как сокол. Когда тело Алдай-Мергена разыгралось-разогрелось, так что нельзя было к нему прикоснуться голой рукой, Хан-Хулюк разорвал потник и обернул руки потником. 
Конь Хан-Шилги увидел, что хозяину трудно, плюнул вверх, и пошел дождь с градом и охладил пыл-жар Алдай-Мергена. К тому времени разогрелось-разыгралось тело Хан-Хулюка. И он своей железной хваткой взял Алдай-Мергена, закружил по небу, а потом бросил на твердую землю. 
— Когда скот убивают — кровь берут, когда человека убивают — слово берут! Говори свое слово, Алдай-Мерген! — сказал Хан-Хулюк. 
— Пощади меня, Хан-Хулюк. Давай будем братьями, как от одного отца, будем братьями, как два уха коня, как два соска кобылы! Я буду лизать копыта твоего коня, острие твоей стрелы, дуло твоего ружья! — лежа клялся Алдай-Мерген. 
Хан-Хулюк поднял его и сказал: 
— Будешь моим табунщиком, брат! Будешь ухаживать за моим серым табуном величиной с Овюр и за моим черным табуном величиной с Каргы. Иди в мой аал. 
А сам поехал на семивершинную свою тайгу. Вдоволь наохотившись, наполнив все свои сумки, он вернулся домой и увидел, что милая сестра Алдын-Оюу лежит больная, лежит скорчившись, лежит посиневшая, как заплесневелая печень! 
— Синей болезнью заболела Алдын-Оюу, — сказала богатырю жена его, Сай-Куу. — Если ты не хочешь, чтобы твоя единственная сестра умерла, принеси ей сердце синего быка, хозяина Синего озера. Только это сердце сможет ее спасти! 
Хан-Хулюк сел на могучего Хан-Шилги и поскакал к Синему озеру. Он пел длинную песню, так пел, как поют сто человек. Он распевал горловую песню, так распевал, как распевают сто человек. Копь Хан-Шилги скакал по гребням низких гор, по склонам высоких гор. С досады богатырь давил белые камни величиной с овцу, от горя богатырь кричал и криком разбивал белые камнн величиной с коня. 
И вот он увидел черный чум. Он вошел в чум. Там сидела красавица Алдын-Хува, излучающая свет солнца и луны. Рядом с ней сидела ее мать. 
— Откуда и куда едешь, сынок? — спросила старуха. 
— Моя единственная младшая сестра заболела синей болезнью. И я еду за сердцем синего быка, хозяина Синего озера. 
— Хозяин Синего озера, синий бык — могучее существо, — сказала старуха. — Он убивает всех. Один рог его такой горячий, что, если ты схватишься за него, ты вскипишь. Другой рог его такой холодный, что, если ты схватишься за него, ты замерзнешь и рука твоя отвалится. Вот тебе белый кадак — им ты схватишь холодный рог. Вот тебе желтый кадак — им ты схватишь горячий рог. 
Назавтра красавица Алдын-Хува и ее мать проводили Хан-Хулюка в далекий путь. Он превратился в серого ястреба и быстро прилетел к Синему озеру. На берегу озера лежал синий бык величиной с горный хребет! У него была зеленая шерсть против сердца и длинная зеленая шерсть на хвосте. Хан-Хулюк превратился в муху и садился то в угол глаза быка, то к корню рога. Бык мотал головой, отмахивался и вдруг попал рогами в землю. Тогда Хан-Хулюк принял свой настоящий вид, желтым кадаком схватил горячий рог, белым кадаком схватил холодный рог и погрузил их в землю до корней. 
— Что за сила вбила мои рога в землю? — заревел бык. — Ведь победить меня может только бесстрашный Хан-Хулюк с конем Хан-Шилги! Зачем ты здесь, Хан-Хулюк? 
— Моя единственная младшая сестра, которую я берегу, как зеницу ока, как кость пальца, лежит рядом со смертью. Я приехал за твоим сердцем. Только оно может спасти сестру. 
— Что ж, возьми мое сердце. Оно с левой стороны,— сказал синий бык. 
Богатырь вынул сердце и целебными травами залечил рану. 
— Будем друзьями, синий бык,— сказал он и вытащил рога быка из земли. 
Бык вырвал клок зеленой шерсти из своего хвоста и отдал богатырю. 
— Когда я умру, шерсть почернеет,— сказал он. 
Хан-Хулюк дал быку свою черную стрелу. 
— Пока я живу, — стрела будет гибкой, как лоза. Когда я умру, она высохнет, — сказал он. 
На обратном пути богатырь заехал в черный чум. Красавица вышла из чума, спрятала в рукава солнце и луну и, вернувшись, сказала: 
— В степи очень темно. Ехать нельзя. Останьтесь ночевать. 
Хан-Хулюк остался ночевать в черном чуме. Пока он спал,  красавица вытащила из его сумки сердце синего быка и положила вместо него сердце простой коровы. Утром богатырь, ничего не заметив, уехал. 
Он примчался в свой аал и дал коровье сердце милой младшей сестре. Она сразу стала здоровой, встала и ушла. 
А что Хан-Хулюк? Удалой Хан-Хулюк зря дома не сидит — он уехал охотиться на семивершинную тайгу. В это время жена его Сай-Куу, сестра Алдын-Оюу и клятвенный брат богатырь Алдай-Мерген начали думать, куда бы его отправить, чтобы он больше не вернулся. 
— Надо его послать к красной лисице с ядовитой пастью, — сказал Алдай-Мерген. — На верхних ее зубах висят тридцать высохших человек, на нижних ее зубах висят шестьдесят высохших человек. 
Когда Хан-Хулюк вернулся с охоты, он увидел, что милая сестра Алдын-Оюу лежит больная, лежит скорчившись, лежит красная, как кровь. 
— Красной болезнью заболела Алдын-Оюу,— сказала жена Сай-Куу. — Если ты не хочешь, чтобы твоя единственная сестра умерла, принеси ей сердце красной лисицы, которая живет за золотисто-красной тайгой. Только это сердце сможет ее спасти! 
Хан-Хулюк сел на неутомимого Хан-Шилги и направился к золотисто-красной тайге. По дороге зашел в черный чум. Он пил чай и разговаривал с красавицей. А старуха вышла из чума, спрятала в рукава солнце и луну и сказала Хан-Хулюку: 
— В степи темно. Ты должен здесь переночевать. 
Утром Хан-Хулюк сказал: 
— Моя единственная младшая сестра заболела красной болезнью. Я еду за сердцем красной лисицы, которая живет за золотисто-красной тайгой. 
— О, эта лисица — страшный, ядовитый зверь. Человека она к себе не подпустит, — сказала старуха. — Кто-то тебя послал на верную смерть. 
— Человек, рожденный матерью, не может отказаться от своего слова, — сказал Хан-Хулюк. И уехал. 
Он взобрался на шестивершинную золотисто-красную тайгу и с досадой подумал: «Неужели мне суждено здесь потерять голову?» И вдруг увидел красную лисицу. Хвост ее лежал в реке, туловище на плоскогорье, а мордой она выискивала мышей в каменной россыпи. Хан-Хулюк превратился в муху, подлетел к лисице, вытащил шестидесятисаженный аркан и накинул его лисице на шею. Он принял свой настоящий облик и потащил зверя к себе. 
— Помилуй меня, Хан-Хулюк! — закричала лисица. — Давай будем друзьями! 
— Моя единственная младшая сестра заболела красной болезнью. Я приехал за твоим сердцем, красная лисица! 
— Возьми мое сердце, только оставь мне жизнь! 
Богатырь вынул сердце и целебными травами залечил рану. 
— Я согласен быть твоим другом, красная лисица, — сказал он. 
Лисица вырвала клок белой шерсти, который рос против сердца, и отдала богатырю. 
— Пока я живу, шерсть будет еще белей. Когда я умру, шерсть почернеет, — сказала она. 
Хан-Хулюк отдал лисице черную стрелу. 
— Пока я живу, стрела будет гибкой, как лоза. Когда я умру, она высохнет. 
По дороге домой богатырь заехал в черный чум. Старуха заменила в его сумке сердце красной лисы сердцем серой овцы. 
Хан-Хулюк приехал домой и увидел, что его милой сестре совсем плохо. Он дай ей сердце серой овцы, и она сразу стала здоровой, встала и ушла. 
Удалой Хан-Хулюк уехал охотиться на шестивершинную тайгу. Вернувшись, он увидел, что милая сестра лежит больная, вся желтая, как желтая медь. 
— Желтой болезнью заболела Алдын-Оюу, — сказала жена Сай-Куу. — Если ты не хочешь, чтобы твоя единственная сестра умерла, принеси ей обломок медного камня, который лежит на слиянии семи рек, под охраной семи мальчиков. 
Хан-Хулюк направился туда, где сливаются семь рек. По дороге заехал в черный чум. 
— А теперь куда едешь? — спросила старуха. 
— Теперь моя сестра заболела желтой болезнью. Я еду за медным камнем, который лежит на слиянии семи рек, под охраной семи мальчиков. 
— О, к этим мальчикам нелегко подойти: они издали чуют запах пота, когда люди спят, чуют запах мяса, когда люди едят, — вот какие они шулбусы! — сказала красавица Алдын-Хува. — Я напишу им письмо. — И она дала богатырю желтое письмо размером в сажень. 
Хан-Хулюк приехал туда, где сливаются семь рек. Семь мальчиков бросились ему навстречу. Он кинул им желтое письмо. Они прочитали его и поняли, что перед ними — их зять. Они радостно прыгали и кричали: 
— Я дам зятю медный камень! 
— Нет, я! 
И они принесли богатырю семь обломков медного камня. По дороге домой богатырь заехал в черный чум. Алдын-Хува подменила обломки медного камня обломками простого камня. 
Хан-Хулюк приехал домой, дал милой сестре поесть обломков простого камня, и она сразу стала здоровой, встала и ушла. 
Удалой Хан-Хулюк уехал охотиться на семивершинную тайгу. А жена опять выкрасила его сестру желтой краской. Когда богатырь вернулся, он увидел, что сестра лежит опять вся желтая, как прежде, и стонет. 
— Надо пойти за священной золотой книгой Аржи-Соржу-башкы, который живет на краю земли. Может быть, эта книга поможет твоей сестре,— сказала жена Сай-Куу. 
Хан-Хулюк направился к краю земли. По дороге заехал в черный чум. 
— А теперь куда едешь? — спросила Алдын-Хува. 
— Моя сестра все еще больна. Я еду к Аржи-Соржу-башкы за священной золотой книгой. 
Красавица опять написала письмо. 
— Передай его мудрому башкы, — сказала она. 
Хан-Хулюк приехал на край земли, в аал мудрого башкы. Его окружили маленькие мальчики. 
— Кто вы? — спросил богатырь. 
— Мы ученики Аржи-Соржу-башкы, — ответили мальчики. 
— Передайте ему это письмо, — сказал богатырь. 
Мальчики убежали. 
— Приехал хозяин юрты моей единственной дочери!— крикнул ученый башкы.— Пригласите его сюда! 
Хан-Хулюк подъехал и громко крикнул. От крика его деревья полопались, а дрова загорелись. 
— Я тороплюсь, скорее дайте мне вашу священную золотую книгу! — сказал он. 
— Скорее вытащите ему золотую книгу, а то у меня треснет голова! — сказал башкы ученикам. 
Ученики вытащили книгу, Хан-Хулюк взял ее и поскакал домой. Конь его шел по гребням низких гор, по склонам высоких гор. И снова приехал к черному чуму. Красавица Алдын-Хува подменила священную книгу. 
Богатырь приехал домой. Жена Сай-Куу увидела его издали и сказала: 
— Едет Хан-Хулюк, который не умирает, сколько его ни убивай! 
Хан-Хулюк показал сестре книгу. Она встала и ушла. И опять богатырь уехал на охоту. А вернувшись, увидел, что сестра его лежит белая, как береста. 
— Белой болезнью заболела Алдын-Оюу, — сказала жена Сай-Куу. 
— Чем же можно вылечить милую сестру? — спросил Хан-Хулюк 
— Однажды, когда так же болела моя мать, мой добрый отец привез ей молоко белой верблюдицы, которая пасется около Желтого озера в стороне восхода. Может быть, и твоя сестра поправится от этого молока, — сказала жена Сай-Куу. 
Хан-Хулюк сел на неутомимого Хан-Шилги и направился к Желтому озеру. По дороге заехал в черный чум, поговорил с красавицей. 
— Куда ты спешишь? Подожди, посиди еще! — попросила Алдын-Хува. 
— Единственная сестра Алдын-Оюу побелела! Если сегодня умрет, то, может быть, поздно вечером, если завтра — то, может быть, рано утром! Я спешу за молоком белой верблюдицы, которая пасется у Желтого озера. 
— Если ты туда поедешь, то, неумиравший, ты умрешь, негаснущий твой огонь погаснет. Не надо ездить, Хан-Хулюк! 
Но богатырь не послушал ее и направился в сторону восхода. Он взобрался на желтый перевал и увидел Желтое озеро. У воды стоял железный тополь. На нем сидели три верблюжонка. Тот, что сидел внизу, плакал, тот, что сидел в середине, пел горловую песню, а тот, что сидел вверху, пел грустную протяжную песню. 
— Почему вы плачете и так грустно поете? — спросил богатырь. 
— В этом озере живет трехголовый змей, — ответили они. — В полдень он вылезает из воды. Самого нижнего, того, кто плачет, он съест сегодня, того, кто поет горловую песню, — завтра, того, кто поет грустную, протяжную песню, — послезавтра. А наши отец и мать ушли пастись в сторону восхода солнца, за ту огромную тайгу. И некому нас защитить. 
Хан-Хулюк натянул тетиву твердого черного лука, направил черную стрелу на озеро и стал ждать. Как только показались над водой головы змея, богатырь выпустил стрелу, и она срезала все три головы. Когда стрела летела уже над той стороной озера, конь Хан-Шилги догнал ее и с ловкостью ястреба схватил зубами. 
Верблюжата и Хан-Хулюк стали друзьями. Он рассказал им, зачем приехал. 
— Наши родители — могучие, страшные животные, — сказали верблюжата. — Они чуют на расстоянии дня пути запах пота, когда люди спят, запах мяса, когда люди едят. К ним нельзя подходить. Мы пососем молока и оставим его во рту. А ты пока спрячься, иди в сторону захода, за ту тайгу. И не появляйся, пока горбы наших родителей не скроются за хребтом. 
Хан-Хулюк пошел на запад и поднялся на огромный горный хребет. Назавтра ровно в полдень из-за другого хребта показались родители трех верблюжат — огромные белые верблюд и верблюдица. Их верхние губы гнали облака по небу. Их нижние губы гнали пыль по земле. Их дыхание было похоже на ураган. Они подошли к озеру и кликнули верблюжат. 
— Почему наше озеро стало красным? Здесь была война? Как вы уцелели? — спросили они. 
— Мы ничего не видели, мы только слышали гром, и вдруг головы змея отлетели, а озеро стало красным, — ответили верблюжата. 
Но верблюд и верблюдица не поверили им и начали бегать по степи — нюхать следы, искать Хан-Хулюка. Потом верблюдица накормила верблюжат. И огромные белые верблюды ушли. А когда их горбы скрылись за дальним хребтом, богатырь спустился в степь. Верблюжата наполнили молоком три его кувшина, и еще осталось. 
— Выпей остатки, акын Хан-Хулюк! Пальцы твоих рук станут еще сильнее, жизнь твоя станет еще длиннее! — сказали они. 
Хан-Хулюк выпил верблюжьего молока и поехал домой. Вдруг он оглянулся и увидел, что верблюд, который чует запахи издалека, гонится за ним, подымая пыль до небес. Тогда конь Хан-Шилги плюнул, а сам Хан-Хулюк свистнул, и задул ветер-ураган, пошел снег-шурган. Верблюд не смог дальше бежать и повернул обратно. 
Богатырь приехал к черному чуму. С улыбкой встретила его Алдын-Хува. Пока он спал, она подменила молоко в его кувшинах: налила в них коровьего молока. 
Хан-Хулюк приехал домой, дал сестре коровьего молока, и она сразу стала здоровой, встала и ушла. 
Богатырь уехал охотиться, а вернувшись, увидел, что милая сестра лежит совсем черная и скрюченная, будто высохшая. 
— Черной болезнью заболела Алдын-Оюу, — сказала жена Сай-Куу. — Когда однажды так же болела моя мать, мой добрый отец привез ей семь черных пен, бегущих одна за другой на гребнях волн в озере Хиндиктиг. Привези эти пены, может быть, они помогут вылечить сестру. 
Хан-Хулюк сел на неутомимого коня Хан-Шилги и помчался по гребням низких гор, по склонам высоких гор. По дороге заехал в черный чум. 
— Куда ты торопишься? — спросила Алдын-Хува. 
— Я еду на озеро Хиндиктиг. Чтобы вылечить сестру, нужно достать семь черных пен из этого озера. 
— Хоть ты и добрый мужчина, а ум твой никуда не годится. Ведь враги посылают тебя на верную смерть! Как ты не можешь понять их коварства? Сейчас ты едешь в самое далекое, в самое страшное место. Неумиравший, теперь ты умрешь, кости твои враг пересчитает. 
Но Хан-Хулюк не стал слушать. 
— Милая сестра, которую я берегу, как зеницу ока, как кость пальцев, лежит рядом со смертью! Как я буду сидя смотреть на это? 
Алдын-Хува в слезах осталась одна. Неизвестно, сколько времени ехал богатырь. Зиму узнавал по инею, лето — по росе. Но вот он взобрался на гребень огромной черной тайги и увидел вдали черное озеро. «Жива ли моя сестра? Доеду ли я до этого озера?» — с грустью подумал Хан-Хулюк. И поехал вперед. Наконец он добрался до озера Хиндиктиг, вырвал несколько могучих кедров, сделал плот и поплыл на нем к середине озера. Неизвестно, сколько он плыл. Но вот и семь черных пен. Он зачерпнул их в семь черных кувшинов и поплыл назад. Долго плыл, плот его сгнил и развалился. Хан-Хулюк то сам плыл, то на коне, и наконец кое-как выбрался на берег. И увидел, что конь Хан-Шилги так устал, что уже рядом со смертью стоит. Тогда богатырь собрал целебные травы со всей тайги, покормил коня и оставил его отдыхать. А сам подоткнул полы халата, взвалил на плечи седло, узду и семь черных кувшинов и пошел домой. Шел он, шел, и усталость валила его с ног. И он повесил на вершину невысокого дерева свое седло. Он так долго шел, что не осталось мяса на его ногах; он так устал, что не осталось мяса на его теле. Около черного чума Алдын-Хува-красавицы он оставил семь черных кувшинов — нести их он больше не мог. И из последних сил пополз в свой аал. На рассвете его увидела жена Сай-Куу. 
— Ползут кости бессмертного, нестареющего Хан-Хулюка! — крикнула она. — Где ты, Алдай-Мерген? Теперь ты сможешь его победить. Заколи белого быка, сними шкуру, зашей в нее кости Хап-Хулюка и брось в яму-пропасть глубиной шестьдесят саженей! 
Алдай-Мерген разрубил Хан-Хулюка, зашил его в шкуру и бросил в пропасть. А отрубленный палец богатыря отвез на телеге к Тихому морю и сбросил в воду. Весь аал Хан-Хулюка он угнал. Пусто стало на стойбище. Не осталось там даже вороны, чтобы каркнуть, даже сороки, чтобы вскрикнуть. 
Синий бык, красная лисица, семь мальчиков-шулбусов, три верблюжонка, красавица Алдын-Хува — все сразу узнали о смерти Хан-Хулюка по вещам, которые он им оставил. Они прибежали к аалу-стойбищу богатыря, но там никого не было. Все заросло высокой травой. 
Первый из семи мальчиков-шулбусов мог, приложив ухо к земле, слышать шум из далекого далека, второй мог идти по следам муравья, который прошел семь лет назад, третий мог идти по следам рыбы на дне моря, четвертый мог поднять гору — такой он был силач, пятый мог в одно мгновение прицелиться и выстрелить, шестой мог идти по следам паука на песке, а седьмой мог выпить море! 
Первый мальчик-шулбус приложил ухо к земле и стал слушать. 
— Хан-Хулюк шевелится где-то глубоко под землей,— сказал он. 
Второй мальчик привел всех к пропасти глубиной в шестьдесят саженей. Пропасть была накрыта Болчайтылыг-Бора-холмом. 
— Под холмом лежат кости Хан-Хулюка,— сказал он. 
Тогда они окопали холм со всех сторон, набросили на него аркан, другой его конец привязали к рогам синего быка, и бык вырвал холм. Мальчик-силач спустился в пропасть и вынес наверх кости Хан-Хулюка. 
Не зря красавица Алдын-Хува прятала волшебные лекарства, которые нес сестре Алдын-Оюу, не знавший страха богатырь. Теперь она всеми этими лекарствами лечила Хан-Хулюка. Мальчик, который мог идти по следам паука на песке, пошел по следам богатыря и нашел семь черных пен в семи черных кувшинах, которые Хан-Хулюк оставил недалеко от черного чума красавицы. Алдын-Хува намазала богатыря черными пенами, и он стал дышать. Он дышал, но не говорил. Мальчик, который слышал любой шум из далёкого далека, пересчитал все его кости и увидел, что не хватает указательного пальца правой руки. Мальчик, который мог идти по следам муравья, прошедшего семь лет назад, и мальчик, который мог идти по следам рыбы на дне моря, пошли искать палец Хан-Хулюка. След привел их к Тихому морю. Тот, который ходил по следам рыбы, превратился в рыбу, плавал и спрашивал у всех рыб о пальце Хан-Хулюка. Он переспросил тысячи, миллионы рыб! Но никто ничего не знал. Мальчик загрустил. Вдруг он увидел: плывут вверх по морю два огромных старых тайменя и поют горловую песню. 
— Куда забросили враги указательный палец Хан-Хулюка? Может быть, вы что-нибудь видели или слышали? — спросил он. 
— Когда-то у устья реки Кара-Хем свалилась в воду большая белая скала. Теперь около нее зимует рыба. Может быть, эта скала и есть палец Хан-Хулюка,— ответили они. 
Мальчик приплыл к устью Кара-Хема и увидел, что это и есть палец богатыря. Он вернулся в аал Хан-Хулюка и сказал: 
— Я нашел его палец. Он лежит глубоко в море, рядом с устьем Кара-Хема. 
Мальчик-силач и мальчик, который мог выпить море, пошли к устью Кара-Хема. Мореглотатель выпил море, и показался лежащий на дне огромный белый палец. Мальчик- силач взял его, взвалил на спину и понес в аал. Мореглотатель выпустил море назад. Палец прирастили к руке богатыря. Но Хан-Хулюк молчал и не шевелился. 
— Я еще никогда не перешагивала через богатыря, — сказала Алдын-Хува. Она трижды взмахнула золотой плетью и трижды перешагнула через тело Хан-Хулюка. 
— Я, кажется, долго спал, — сказал богатырь и встал на ноги. Друзья, вспоминая хорошее, смеялись, вспоминая плохое, плакали. 
— Жив ли мои отважный конь Хан-Шилги? — спросил богатырь.— А может, он мертв? У кого есть волшебство, чтобы его оживить? 
Мальчик, который слышал шум из далекого далека, приложил ухо к земле и сказал: 
— Конь Хан-Шилги жив. На нем звенит узда, украшенная серебром. Он бежит сюда. 
Скоро друзья Хан-Хулюка привели к нему его отважного коня. 
— Мы хотим помочь тебе, наш друг, расправиться с твоими врагами, которые бросили тебя в пропасть и угнали твой скот, — сказали они. 
— Нет, друзья,— сказал богатырь.— Я был мертвый — вы меня спасли, оживили, погасший мой огонь вновь зажгли. Спасибо вам! Вы знаете, что такое настоящая дружба. А с врагами я расправлюсь сам. 
Его друзья разошлись. Богатырь натянул тугой лук — попробовал свою силу — и увидел, что стал сильнее прежнего. А конь его Хан-Шилги так отдохнул, стал таким здоровым и жирным, что резвился, как жеребенок. Хан-Хулюк сел на Хан-Шилги, взобрался на вершину своей тайги и начал думать думы, которые никогда раньше не думал. И поехал по следам своего врага, грабителя Алдай-Мергена. Он въехал в аал и вошел в большую белую юрту. Из-за сундуков выглядывал испуганный Алдай-Мерген. Руки-ноги его тряслись. 
— Что ты хочешь — сталь-железо или жирный кулак? Что с тобой сделать, кулугур? — громко спросил богатырь. 
— У меня нет слов, чтобы ответить тебе, Хан-Хулюк. Делай со мной что хочешь, могучий, бессмертный Хан-Хулюк! 
Богатырь Хан-Хулюк схватил Алдай-Мергена и так его встряхнул, а потом так ударил о землю, что не осталось даже кости, которую могла бы пожевать корова, не осталось даже капли крови, которую могла бы лизнуть лисица. 
И он пошел в соседнюю юрту, к жене Сай-Куу. 
— Что ты хочешь — семь белых сабель или семь молодых кобылиц? 
— Семь молодых кобылиц лучше, — сказала жена Сай-Куу.— Это же скот! 
Хан-Хулюк привязал ее к кобылицам и пустил в степь. А потом погнал свой скот на старое стойбище, к родным скалам Чангыс-Хая и Чавыс-Хая. Он женился на Алдын-Хува-красавице и на свадьбу позвал всех своих друзей. 
На холме он поставил юрту, в ровной степи пас скот. Молодец из молодцов, удалец из удальцов, богатырь из богатырей, бесстрашный Хан-Хулюк жил в мире и согласии со всеми. Пока он жил, удлинились овраги, углубились лощины.

[Chanda 14]

Как мужик боровика провёл. 

Русская сказка

Жил-был один такой Ерема. Как-то раз пахал он у опушки бора на кобыле, у которой был жеребёночек. Этот жеребёнок то и дело подходил к матке и сосал её, а Ерема торопился допахать к вечеру.
Он отгонял, отгонял жеребёнка, потом как закричит в сердцах:
 — Да чтоб ты пропал!
Жеребёночек отстал от матки, пошёл на пожню, потом в лесок и скрылся, а Ерема заметил, что нет жеребёнка, только когда допахал полянку. Искал его дотемна и так ни с чем поехал домой. Наутро всей родней ходили, рыскали, искали, но не нашли.
Пошёл вечером огорченный Ерема к знахарю, поворожить, и тот ему сказал:
 — Не иначе твоего жеребёнка боровой увёл. Ты вот что сделай. Возьми кошку, пойди на росстань, где пересекаются дороги, сруби сосенку, а сам встань на пень и скажи:
  — Эй, эй, покажись не мал, не велик, а со среднего человека. Обязательно молви это, не то он тебе покажется таким страшилищем, что разум потеряешь. А как он выйдет, ты ему скажи:
 — Меняю кошку на жеребёнка! И через день найдёшь скотину на том же месте.
  — Ну вот, – огорчился Ерема, – а кошка как же, да за неё баба с детишками мне холку-то ого-го как намылят. Они чуть что, кисонька, да Мурысенька!
 — Дурак ты, – говорит знахарь. – Или не знаешь, что кошка, зверь хитрый, самого борового с носом оставит, а домой непременно воротится? А другого жеребёнка твоя кобыла ещё невесть когда принесёт.
Думал Ерема, думал, а наутро решился. Взял тишком Мурысеньку, сунул в мешок, пришёл на росстани, сосенку срубил, встал на пенёк и прокричал, что велел знахарь.
Выглянул из лесу мужик, морда зелёная, волосы косматые, тоже как бы в прозелень, и говорит грубым голосом:
 — Чего надо?
 — Отдай жеребёночка! – попросил Ерема. – А взамен вот кошку возьми.
 — Хорошее дело! – обрадовался боровой, а это был именно он самый. – Кошек я люблю!
Выхватил из Ереминых рук мешок, и только треск по лесу пошёл.
Воротился наш Ерема домой с тяжким сердцем. А там ребятня уже ревмя ревёт. Мурысенька пропала! Ерема, конечно, ничего не сказал, но всю ночь снился ему жалобный кошачий мяв.
И даже когда рано поутру побежал он на росстани и нашёл своего жеребёночка, от души не отлегло. Побрёл домой, и первым, кого увидел, была его серая Мурысенька.
Она сидела на крылечке, умывалась лапкой и громко мурлыкала:
 — Мр-мр! Обмур-оманул борового? Обмур-оманул?

[Chanda 14]

М. М. Пришвин
Сочинитель

Наверху сошла с кустов роса, и внизу, под кустами блестит только в пазухе такого листка, где никогда и не просыхает. Коровы наелись и грудой стояли у болотного бочага.
Подпасок Ванюшка лежал на кочках дугой. Не сразу и догадаешься, как вышла дуга, он, должно быть, лег на кочку головой, но, пока спал, кочка умялась, голова опустилась, получился высокий живот, и голова и ноги внизу. 
Я его давно знаю, – ярко-рыжая голова, и на лице крупные веснушки, одна к другой, глаза блестящие, чистые, как обсосанный леденец. Я давно его принял в Берендеево царство и, когда вижу, мимо ни за что не пройду. Мне сегодня удача, хочу с ним побыть и бужу маленького Берендея. Он открыл один глаз на мгновение, вынул начатую полбутылку, протянул мне и опять уснул.
Я стал трясти его и хохотать.
– Пей! – сказал он. – Вчера гулял на празднике, тебе захватил.
Когда он совсем пришел в себя, опохмелился, я вынул из сумки последний номер «Охотника» с моим рассказом и дал ему.
– Прочитай, Ваня, это я написал.
Он принялся читать. А я закурил папиросу и занялся своей записной книжкой на пятнадцать минут, – так уже замечено, что курится у меня ровно пятнадцать минут. Когда кончилась папироса, а пастух все читал, я перебил его вопросом:
– Покажи, много прочел?
Он указал за четверть часа он прочел две с половиной строчки, а всего было триста.
– Дай сюда журнал, – сказал я, – мне надо идти. Не стоит читать.
Он охотно отдал журнал со словами:
– Правда, не стоит читать.
Я удивился. Таких откровенных и добродушных читателей как-то не приходилось встречать даже среди крестьян. Чуть ущемило, но больше понравилось.
Он же зевнул и сказал:
– Если бы ты по правде писал, а то ведь, наверное, все выдумал?
– Не все, – ответил я, – но есть немного.
– Вот я бы – так написал!
– Все бы по правде?
– Все. Вот взял бы и про ночь написал, как ночь на болоте проходит.
– Ну, как же?
– А вот как. Ночь. Куст большой-большой у бочага. Я сижу под кустом, а утята – свись, свись, свись.
Остановился. Я подумал – он ищет слов или дожидается образов. Вот очнулся, вынул жалейку и стал просверливать на ней седьмую дырочку.
– Ну, а дальше-то что? – спросил я. – Ты же по правде хотел ночь представить.
– А я же и представил, – ответил он, – все по правде. Куст большой-большой! Я сижу под ним, а утята всю ночь – свись, свись, свись.
– Очень уж коротко.
– Что ты, «коротко»! – удивился подпасок. – Всю-то ночь напролет: свись, свись, свись.
Соображая этот рассказ, я сказал:
– Как хорошо!
– Неуж плохо, – ответил он.
И заиграл на дудочке, сделанной из волчьего дерева, тростника и коровьего рога.

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 
14 августа - Медовый Спас 

Сторож пчёл 
Марийская народная сказка

Когда-то у моего отца была пасека. Всем своим пчёлам отец давал имена: одну звал Анной, другую - Майрой, третью - Тайрой. Всем дал он какое-нибудь имя. Однажды послал меня отец караулить пчел. А пасека, надо сказать, была за речкой Вяткой.
Подошёл я к речке и вижу: на том берегу Вятки огромный медведь поймал пчелу Тайру и раздирает её на части. Что делать? Я туда, сюда. Бегал-бегал, искал лодку - не нашёл. Схватил я себя за волосы и перебросил на другой берег. А медведь совсем уж Тайру разодрал, только валяются на земле её крылья.
Собрал я пчелиные кости и стал складывать из них поленницу. Складывал-складывал - выросла моя поленница до самого неба, упёрся я головой в облако. Тут подул ветер, и я рухнул вниз, на землю. Упал я вниз, угодил в болото и увяз в нём по пояс. Барахтался-барахтался - никак не могу выбраться. Что делать, думаю? Сбегал домой за железной лопатой, еле-еле откопал себя. А если бы не откопал, наверно, там и погиб бы я.
А медведь к этому времени съел Тайру, объелся - пошевелиться не может. Развалился он на лужайке да греет своё толстое брюхо на солнышке.
- А-а-а! - закричал я. - Попался!
Медведь вскочил - и бежать! Медведь бежит, я - за ним, медведь - бегом, я - скоком, медведь - скоком, я - бегом. Вот-вот догоню его. Да тут оказался на пути дуб, а в том дубу - дупло. Медведь-туда! Подошёл я к дубу, смотрю: дупло-то маленькое, даже мой палец - и тот не лезет. Что делать? Тогда разбежался я и прыгнул в дупло с разбега - прямо к медведю. Схватил его за бороду и говорю:
- Вот теперь попался!
Хотел его оттуда вытащить, да дыра в дупле мала: и самому не выйти, и медведя не вывести. Что делать? Подумал, подумал я, сбегал домой, принёс пилу с топором, свалил дуб и вышел из дупла. Вышел сам и медведя вытащил.
Стал медведь со мной бороться. Я тогда ещё маленьким был, силёнки было мало. Разодрал меня медведь и проглотил.
Вот сижу я в животе у медведя и задыхаюсь. Что же делать? Сбегал домой, принёс острый нож и распорол медвежье брюхо. Распорол его, снял шкуру, внутренности вытащил, разрезал кишки. Еле-еле отыскал себя в медвежьем желудке. Если бы не нашёл, наверно, там бы и сдох.
Спас себя от медведя и пошёл на пасеку пчёл сторожить.
Пришёл и вижу: летает Тайра вместе с другими пчелами, как ни в чём не бывало. Наверное, и сегодня летает.
Сказка туда, а я сюда.

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 
19 августа - Яблочный Спас

 

Евгений Савинков
Сказка о золотом яблоке

Чуть в стороне от Центра Мира, возле пересечения дорог на шестнадцать сторон света,  издавна стоит Трактир. Говорят, его хозяин приходится роднёй самому Времени, поэтому, когда бы вы не заглянули сюда, двести лет назад или через двести, мало что изменится в просторном зале, увешанном ароматными гирляндами трав. Длинная стойка из драконова дерева сверкает, как зеркало, дубовые столы и широкая пасть камина…
 …В первый день зимы, когда на восходе солнца землю покрыл пушистый белый ковёр, и трактир почти пустовал, с Юга пришёл богатый караван. Просторный двор заполнился криками погонщиков и беготнёй слуг. Хозяйка каравана, Красота, на секунду остановилась в дверях, бросила взгляд на одинокую фигуру у камина, скинула с плеч меховое манто и пошла наверх.
 К полудню, с Запада, принеслась кавалькада вороных лошадей, влекущая две большие кареты. Едва не задев притолку головой,  в зал шагнула Разум. Человек в плаще всё так же сидел у камина и курил. Разум глянула на него через монокль, о чём-то задумалась, но подошедший хозяин отвлёк её.
 А на закате, с Севера, верхом на буланой лошади, прибыла третья гостья. Войдя в трактир она потерялась было среди пёстрой свиты Красоты, но Хозяин чётко знал своё дело и сразу проводил гостью к огню. Женщина устало улыбнулась ему, но её чуть вымученная улыбка осветила сумрачный зал ярче золотых украшений Красоты, а Хозяин, обычно мрачный, не смог не ответить на неё. Доброта, а именно Добротой была третья гостья, опустилась в тяжёлое кресло у камина, рядом с человеком в потрёпанном сером плаще, который вдруг встал и направился в альков, где ужинала Красота в окружении служанок, каждая из которых могла затмить любую королеву.
 Человек в плаще поклонился и подал замершей Красоте золотое яблоко. Изогнув удивлённо бровь, Красота взяла его – поверхность яблока, отполированная до блеска, отразила её идеальное лицо. Какое отражение даёт сфера? Красота скривилась, увидев, как исказились её черты и, небрежным движением бросила яблоко обратно незнакомцу. Человек в плаще пожал плечами и направился к Разуму  сидевшей  в окружении своих закованных в железо логики телохранителей. 
 Глаза Разума вспыхнули при виде диковинного плода. Она мяла его в своих холёных пальцах и засыпала незнакомца сотней вопросов про его происхождение – человек только пожимал плечами и молчал. Ничего не добившись, Разум извлекла из своей сумочки скальпели, нацепила на нос очки и попыталась разрезать яблоко, но отточенные лезвия даже царапины не оставляли на золотой кожуре. Человек в плаще разочарованно вздохнул, забрал яблоко и подошёл к  Доброте. 
 Доброта, до этого смотревшая на огонь, взяла яблоко, и золото в её руке исчезло. Самое простое жёлтое яблоко с бочком покоилось в её ладони.
 - Это ты? – спросила Доброта.
 - Я, - ответил Любовь.
 - Вместе и навсегда?
 … Весна согрела землю и растопила снег, а вокруг трактира зацвёл белыми мечтами яблоневый сад. Трактирщик-Время терпеливо ухаживает за ним, заботясь о каждом дереве посаженном уехавшими вместе, на Восток, Любовью и Добротой. И на каждом дереве наливаются соком прекрасные золотые яблоки, ждущие любящие руки, способные оживить их.

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 
29 августа - Хлебный (Ореховый) Спас.

Мешок орехов
Португальская сказка
 
 Собрались друзья на пирушку. Пятеро было женатых, а шестой – холостой. Он был аббатом.
Пировали весь день – развеселились. Вот и стал преподобный аббат подтрунивать над друзьями:
– Все вы женаты, я один – холостой, и живётся мне лучше всех. Сам я хозяин в доме, куда хочу – туда и пойду, что хочу – то и возьму, никого не спрошу. А вами жёны весь день командуют; у вас в доме, как говорится, курица умней петуха! Ну, скажите, что я не прав!
Друзья обиделись:
– Конечно, не прав!
– А ну, попробуйте докажите!
Завязался горячий спор. Спорили – чуть не охрипли. Наконец аббат сказал:
– Я человек богатый, а теперь стал ещё богаче. У меня в саду такой урожай орехов, какого никогда ещё не бывало. Так вот: кто из вас докажет, что живёт своим умом, а не ждёт весь день, чтоб жена ему указала пальцем, что надо делать, тому отсыплю я полный мешок орехов. Идёт?
– По рукам! – согласились друзья.
– Ну что ж, по рукам, – подтвердил аббат и пошёл домой собирать орехи.
Остались друзья одни – задумались: орехов каждому хочется, а как докажешь, что и в самом деле ты старший в доме? Нет-нет да и уступишь жене – не в том, так в другом. Всегда так в семье бывает.
Один Фернанду не сомневался, сидел да усы покручивал. Весь город знал, какой он строгий хозяин: дома при нём ни жена, ни дети и рта открыть не смели! Что ещё тут доказывать, если все соседи могли за него поручиться!
Стукнул кулаком по столу и сказал друзьям:
– О чём тут думать? Всё равно орехи мои!
И пошёл за орехами к аббату.
– Никто, – говорит, – во всём городе не посмеет сказать, что в моём доме курица умней петуха! Если не веришь – спроси людей.
– Почему мне тебе не верить? – отвечал с усмешкой аббат. – Успокойся, ты получишь орехи. Пойди принеси мешок.
Через час вернулся Фернанду с небольшим мешком. Отсыпал ему аббат орехов и спрашивает:
– Фернанду, неужели не было у тебя мешка побольше, чем этот?
– Конечно, был. Как не быть большому мешку в хозяйстве!
– Почему ж ты его не взял?
– Я бы взял, да жена не дала. Говорит: стыдно с таким большим мешком идти – и велела взять поменьше.
Как принялся аббат хохотать:
– Высыпай орехи обратно! Теперь я вижу, кто у вас верховодит в доме!
Так и ушёл ни с чем Фернанду. А дома ещё от жены влетело, что не умел держать язык за зубами и так глупо проболтался. 

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 
31 августа - День Фрола и Лавра, покровителей лошадей. 

Чудесный конь 
Индейская народная сказка

Давным-давно жили-были на свете старуха с внуком, да такие бедные, что даже родное племя их презирало. Когда переносили лагерь на новое место, бабушка с внуком всегда задерживались - вдруг попадется что-нибудь брошенное другими, рваное да ненужное. То одежду подберут, то дырявые мокасины, то съестное.
Вот как-то раз снялось племя с лагеря, а бабушка с внуком, как водится, в хвосте плетутся. Вдруг, откуда ни возьмись, дряхлый-дряхлый конь серой масти.
- Должно, кто-то бросил его, - решила старуха.
Был конь тощий, слабый, хромой, и спина у него вся изранена. Словом, такой негодный конь, что никому, видно, не хотелось с ним возиться.
- Возьмем коня, пусть везет нашу поклажу, - решил внук.
Навьючила старуха на коня поклажу, и зашагал-захромал конь.
Разбило племя новый лагерь, а старуха с внуком рядом пристроились.
Как-то раз отправились юноши племени на поиски бизонов. Прибегают и кричат вождю:
- Поблизости пасется большое стадо, а в нем пятнистый теленок!
А у вождя была красавица дочь. Услыхал он про пятнистого теленка и велел объявить: воин, который убьет теленка, получит в жены его дочь. Ведь пятнистая бизонья шкура - для всякого желанный дар!
Оседлали охотники самых быстрых лошадей, помчались бизонье стадо догонять, глядь - а бедный юноша на дряхлом сером коне за ними припустился.
- Вот кто добудет пятнистого теленка! -засмеялись все.
Стыдно стало бедняге, отъехал он в сторону, чтобы не слышать насмешек, а конь тут повернул голову и молвит:
- Поезжай к ручью и вымажь мне грязью голову, спину и ноги.
Испугался юноша, но сделал, как ему было велено.
Конь и говорит:
- Садись на меня, но не спеши. Подожди, пока все воины проскачут.
Летят всадники во весь опор, вдруг - что такое? Серый конь мчится рядом - не бежит, а летит, как птица. Обогнал самых быстрых скакунов и врезался в стадо бизонов.
Просвистела стрела, и теленок упал. Пустил юноша еще одну стрелу и свалил бизониху, а потом спрыгнул на землю и принялся теленка свежевать.
Остальные-то воины были еще очень далеко.
Посмотрел юноша на коня и видит - ловкий, ладный, гарцует конь вокруг теленка, дрожит от нетерпения, ноги стройные, глаза зоркие, и спина враз зажила.
Снял юноша шкуру и с коровы, навьючил на коня свежатину и пошел в лагерь. Груз тяжелый, а коню хоть бы что - идет себе легко, свободно! Любо-дорого посмотреть!
Увидели воины такое дело-удивились! Кто-то за пятнистую бизонью шкуру двенадцать лучших лошадей предложил, но юноша только посмеялся.
Прискакали воины в лагерь и говорят старухе:
- Твой внук убил пятнистого теленка.
- Зачем смеетесь надо мной? - вздохнула старуха. - Зачем смеетесь над моим мальчикам? Что с того, что мы бедны?
А как увидала старуха добычу внука - мясо да шкуры, глазам своим не поверила.
- Смотри, сколько добра я тебе привез, - сказал юноша.
Рассмеялась старуха, радостно стало у нее на душе. Но стоило ей подойти к коню, он отпрянул, будто дикий скакун. Очень удивилась старуха - совсем иным стал конь. Пришлось юноше самому снимать с него добычу.
Настала ночь, улеглись все спать, тут конь и молвит:
- Чую, нападут на нас враги. Страшный бой предстоит нам. Но ты не бойся. Как сядешь мне на спину, скачи изо всей мочи в самую гущу врагов и срази перво-наперво вождя. Четыре раза надо тебе сразиться с храбрейшими из врагов, но в пятый раз в бой не вступай, не то сам погибнешь или меня потеряешь. Запомни!
Настал новый день, и случилось так, как говорил конь.
Взял юноша лук и стрелы, вскочил на коня и помчался на врага. Увидали вражеские воины, что их вождю грозит опасность, и пустили в смельчака тучу стрел. Потемнело небо от стрел, но ни одна не попала в цель.
Одолел юноша вождя, поворотил коня и снова помчался на врага, в самую гущу войска врезался - сразил сразу трех храбрейших воинов.
- Я убил четырех врагов, - обрадовался юноша, - и остался цел! Что, если попробовать в пятый раз.
Вскочил он на коня и понесся на врага, да случилась беда - пронзила вражья стрела серого коня и упал конь замертво.
Очень горевал юноша, что лишился коня, А когда одолели врагов, пошел он туда, где погиб его конь, собрал все, что от него осталось, и похоронил на вершине холма, Сам сидит горюет, ничего окрест не видит.
Вдруг зашумел ветер, и полил дождь, Оглянулся юноша, но ничего особенного не заметил.
Снова зашумел ветер, и хлынул дождь, Глянул юноша вниз - почудилось ему, что видит коня, да только трудно было разглядеть его.
И снова заревела буря, а когда в третий раз посмотрел юноша вниз, почудилось ему, будто конь стоит живехонек и хвостом нетерпеливо бьет.
В четвертый раз зашумело-заревело все вокруг. Глянул юноша и глазам своим не поверил: стоит конь как ни в чем не бывало на всех четырех ногах и по сторонам поглядывает!
Подбежал юноша к коню, и он молвит:
- Вновь я с тобой. А теперь отведи меня подальше от лагеря, за холм, и оставь на ночь, а утром приходи.
Пришел юноша утром за конем и видит: стоит рядом с серым белый красавец. Во всем лагере нет такого!
На следующую ночь вновь велел серый конь отвести его за холм. Наутро приходит юноша - рядом с серым стоит вороной красавец.
Десять ночей подряд отводил юноша коня за холм, и десять новых коней набралось у него - и гнедой, и палевый, и в яблоках, и разные-разные. Никогда в племени не бывало таких славных скакунов!
Стал юноша богат и женился на красавице - дочери вождя, и как заматерел, сам стал вождем. Родилось у него много детей. Не забыл он и бабушку. Она жила в палатке внука до глубокой старости. А серого коня вождь берег пуще глаза-ездил на нем только по праздникам.
 

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 
1 сентября - День знаний

Валя Грудский
Сказка про то, как учителя учеников делили
 (в стиле М.Е.Салтыкова-Щедрина)
 
В некотором царстве, в некотором государстве была школа. И были в этой школе все учителя умные-преумные.
И вот учителя эти умные решили собрать педсовет и обсудить, как там обученческие дела проходят. И оказалось, что в 7-ом классе что-то не так, а что – никто понять не может. Но учителя-то умные, рефлексия вовсю работает, думают во всех трех поясах мышления.
И затянулся тогда педсовет. Сидят учителя и думают. Год, два длится педсовет. Ученики 7-го класса сидят и ничего не делают. Уже даже все пройденное забыли.
Но вдруг директор,  возглавлявший педсовет, вскричал:
–  Коллеги!!! А давайте мы их класс разделим!!!!
И вот постаревшие учителя обрадовались. Перестали думать, встали, потянулись... И пошли делить.
А когда вошли в 7-ой класс, опять мозгами пошевелили, извилины их, как змеи, заползали. Смотрят на учеников, бездельников, дураков и вообще никаких, и каждый про себя подумал: "А как делить?!"
И вдруг кто-то из учителей сказал уже вслух:
–  Как попало!
И тут все набросились на учеников и раскидали их в две стороны. "Ну, – думают, – теперь учиться будут хорошо".
Но нет, опять не то.
И вновь собрался педсовет. Опять учителя думают, но уже не о том, что делать, а о том, как делить! И решили учителя 7-й разделить на умный и сильный классы.
И тогда пришли учителя с топориками и порубали всех учеников 7-го класса (каждого разделили на голову и тело).
"Ну, – думают, – теперь головы будут умными-умными, а тела сильными-сильными".
Но нет, опять не то. Головы без тела ничего сделать не могут, а тела без голов ничего не видят, не слышат, а следовательно, тоже без дела сидят. Тогда учителя обратно головы к телам пришили. И вновь собрался педсовет...
Долго ли, коротко ли, а учителя как ни делили 7-й класс – всё учебные дела не поправляются. Первоклассники уже институт заканчивают. Семиклассники и сами уже готовы были начать учиться, да до того отупели, что и слова произнести не могут!.. Время идет и идет... Ученикам уже тупеть некуда!
Вдруг откуда ни возьмись появляется в этой школе комиссия по проверке учебы. Вскричали все участники этой комиссии:
– И как вам не стыдно! Вы посмотрите на этих... существ! До чего вы их довели. Сегодня же пришлем мы вам замену, а вам пора на пенсию!!!
– Но коллеги...
– И без вопросов!
Начали тогда тридцатипятилетние ученики уже 1-го класса совсем новую жизнь!

[Chanda 14]

Б. Сергуненков.

Художник 

Стоял дом. Жили в нём портниха, которая шила брюки, сапожник, который подбивал к старым ботинкам новые каблуки, слесарь, который чинил водопроводные трубы, писатель, который писал книгу, шофёр, который возил людей на автобусе, учитель, который учил детей географии, врач, который лечил больные зубы, каменщик, который строил дома, музыкант, который играл на скрипке, балерина, которая танцевала в театре, инвалид, который был ранен на войне, девушка, которая бегала на свидание к любимому, старик, который курил трубку, старуха, которая нянчила внуков, мальчик, который катался на велосипеде, девочка, которая играла в куклы, собака, которая лаяла на прохожих, кот, который сидел на окне, и художник, который хотел нарисовать всех жителей этого дома.
Каждое утро художник откладывал мольберт и кисти и говорил:
— Все ко мне так добры, я непременно должен сделать для каждого что-то очень приятное. Помогу-ка я портнихе, которая сшила мне брюки, сапожнику, который подбил к моим старым ботинкам новые каблуки, слесарю, который починил водопровод, писателю, который пишет книгу, шофёру, который возит меня на автобусе, учителю, который учит детей географии, врачу, который лечит больные зубы, каменщику, который построил дом, музыканту, который играет на скрипке, балерине, которая танцует в театре, инвалиду, который был ранен на войне, девушке, которая бегает на свидание к любимому, старику, который курит трубку, старухе, которая нянчит внуков, мальчику, который катается на велосипеде, девочке, которая играет в куклы, собаке, которая лает на прохожих, коту, который сидит на окне.
Когда художник умер, хоронить его на кладбище пришли: портниха, которая шьёт брюки, сапожник, который подбивает к старым ботинкам новые каблуки, слесарь, который чинит водопроводные трубы, писатель, который пишет книгу, шофёр, который возит людей на автобусе, учитель, который учит детей географии, врач, который лечит больные зубы, каменщик, который строит дома, музыкант, который играет на скрипке, балерина, которая танцует в театре, инвалид, который был ранен на войне, девушка, которая бегает на свидание к любимому, старик, который курит свою трубку, старуха, которая нянчит внуков, мальчик, который катается на велосипеде, девочка, которая играет в куклы, собака, которая лает на прохожих, кот, который сидит на окне.
Все говорили о нём как о великом, неповторимом мастере. И для посторонних это казалось странным, когда они узнавали, что художник не нарисовал ни одной картины.
 

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 
1 октября - Международный день улыбки 

Лена Гунтик
СКАЗКА ОБ УЛЫБКЕ

Жила-была Улыбка.
Она была разной: летящей и строгой, солнечной и блеклой, ослепительной и тусклой.
Но НАСТОЯЩЕЙ И ИСКРЕННЕЙ - САМОЙ СОБОЙ - она была одна. И однажды решила Улыбка: «Буду настоящей всегда!».
И тут же замаячило облачко вопроса: «Зачем мне это? Ведь как чудесно быть разной: серенькой и яркой, глубокой и невнятной, натянутой и совершенной!».
«Попробую!» - решительно сказала Улыбка и начала действовать.
Она двинулась по широкому проспекту огромного города, где поселилась в последнее время. Навстречу ей шел смутного вида Человек, небрежно одетый, с какой-то отрешенностью в глазах.
Улыбка хотела привычно скорчить гримаску и стать равнодушно-натянутой.
Но вспомнила о своем решении и засияла искренностью и расположением.
«Ой, что это?» - вздрогнула Улыбка, заметив разительную перемену в сутулом Человеке – он вдруг распрямился и даже приостановился, почувствовав, что произошло что-то необычное. Еще не отдавая себе отчет, что изменилось в его жизни, и что именно он предпримет, но, уже точно зная – не за горами добрые перемены, человек зашагал дальше все более упругой и уверенной походкой.
«Ой, какие мы! - сморщилась Улыбка, заметив неподалеку расфуфыренную даму. - Уж этой я точно не подарю искренность - она вся насквозь фальшива и недобра".
«Хм! Но я привыкла следовать своим идеям!» - решительно взмахнула Улыбка светом и опустилась распомаженной Даме в самое Сердце.
«Ах!» - дама вдруг опустилась на ближайшую скамью и надолго задумалась.
Она думала о своей жизни, о неуютных отношениях, о том, что все как-то неискренне и непрочно.
Но волшебные перемены от действия искренней Улыбки уже начались, и Дама поняла, что больше не сможет жить прежней жизнью. Да, собственно, расфуфыренной и навязчивой она была от ужасной неуверенности в себе. Но теперь в ней запульсировала искренность Улыбки, а это – могучая сила, творящая чудеса в жизни каждого, к кому прикоснется.
«Мое! Нет, мое! Отдай!» - услышала Улыбка и поспешила к двум карапузам, бутузящим друг друга.
«Я здесь!» - громко крикнула Улыбка и с детской непосредственностью опустилась на розовые щеки малышей. Щеки растянулись в широчайшей улыбке, и дети, схватившись за руки, дружно двинулись к ближайшей песочнице, начисто забыв, что мгновенье назад были "вечными" врагами.
«Чудеса расчудесные!» - воскликнула Улыбка и не в силах больше сдерживать радость своего открытия, стремительно двинулась по городу. Она почти летала по улицам и переулкам, проспектам и аллеям.
«А вот тебе!» - стремительно ворвалась она в самую душу молодого красавца, обжигающего резкими словами готовую расплакаться девушку. И здесь не замедлила сказаться волшебная сила искренности – парень вдруг замолчал на полуслове, бросился к девушке с объятиями, и они, напрочь забыв о ссорах и непонимании, пошли по широкому проспекту, не сводя друг с друга сияющих глаз.
«Неужели! Неужели все это может творить одна только ИСКРЕННЯЯ улыбка?» - вопрошала Волшебница, только теперь начиная осознавать всю силу и мощь своего настоящего воздействия.
Она стремительно передвигалась по городу, одаривая самой-самой своей настоящестью сердитых и не очень, печальных и говорливых, детей и стариков.«А что если…» - вдруг в голову ей пришла замечательная идея. А что если всех-всех-всех на Земле одарить искренней улыбкой – не фальшивой, не натянутой, не вынужденной, а самой что ни на есть настоящей? Что станется с этой планетой?
Улыбка, недолго думая, перешла от слов к действию – во всю мощь включила мириады своих улыбок-помощниц и ушла отдыхать - она достаточно сегодня потрудилась: мирила, возвращала смысл происходящего, уверенность в себе, дарила радость и упоение…
Что стало с планетой наутро даже трудно себе представить! Планета засияла первозданной красотой – она стала самой счастливой планетой во всей Вселенной! Каждый-каждый человек: ребенок и взрослый, любимый и одинокий, светлый и темный, кудрявый и нет – каждый стал счастливым!
«От одной только улыбки?» - скептически улыбнетесь вы.
А вы проверьте - улыбнитесь ИСКРЕННЕ – волшебство неизбежно…

Барселона, 2015 год
 

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 
А ещё, 1 октября - Международный день музыки 

Виталий Бианки 

Музыкант

Старый медвежатник сидел на завалинке и пиликал на скрипке. Он очень любил музыку и старался сам научиться играть. Плохо у него выходило, но старик и тем был доволен, что у него своя музыка. Мимо проходил знакомый колхозник и говорит старику:
— Брось-ка ты свою скрипку-то, берись за ружьё. Из ружья у тебя лучше выходит. Я сейчас медведя видел в лесу.
Старик отложил скрипку, расспросил колхозника, где он видел медведя. Взял ружьё и пошёл в лес.
В лесу старик долго искал медведя, но не нашёл даже и следа его.
Устал старик и присел на пенёк отдохнуть.
Тихо-тихо было в лесу. Ни сучок нигде не треснет, ни птица голосу не подаст. Вдруг старик услыхал: «Дзенн!..» Красивый такой звук, как струна пропела.
Немного погодя опять: «Дзенн!..»
Старик удивился:
«Кто же это в лесу на струне играет?»
А из лесу опять: «Дзенн!..» — да так звонко, ласково.
Старик встал с пенька и осторожно пошёл туда, откуда слышался звук. Звук слышался с опушки.
Старик подкрался из-за ёлочки и видит: на опушке разбитое грозой дерево, из него торчат длинные щепки. А под деревом сидит медведь, схватил одну щепку лапой. Медведь потянул к себе щепку и отпустил её. Щепка выпрямилась, задрожала, и в воздухе раздалось: «Дзенн!..» — как струна запела.
Медведь наклонил голову и слушает.
Старик тоже слушает: хорошо поёт щепка.
Замолк звук, — медведь опять за своё: оттянул щепку и пустил.
Вечером знакомый колхозник ещё раз проходил мимо избы медвежатника. Старик опять сидел на завалинке со скрипкой. Он пальцем дёргал одну струну, и струна тихонечко пела: «Дзинн!..»
Колхозник спросил старика:
— Ну что, убил медведя?
— Нет, — ответил старик.
— Что ж так?
— Да как же в него стрелять, когда он такой же музыкант, как и я?
И старик рассказал колхознику, как медведь играл на расщеплённом грозой дереве.
 

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 
И наконец, 1 октября - Международный день пожилых людей 

Жили старик и старуха
Нивхская сказка
Старик со старухой жили. Бедной, голодной жизнью жили. Даже запаха хорошей пищи не знали. Когда мертвую рыбу на берег выбрасывало, и ту брали и ели.
У старика со старухой дочь росла. Незаметно как-то красивой девушкой стала. Так втроем жили. Что земля даст, – ели, что вода даст, – ели.
Весной однажды сильно голодали. Никакой пищи в доме не было. Старик к морю спустился, долго по берегу ходил:
– Хотя бы мертвого морского зверя на песке увидеть!
Долго ходил, искал, ничего не нашел. Камень большой на берегу лежал. На камень этот сел, голову руками обхватил:
– Как пойду домой? Чем накормлю старуху и дочь?
Так горевал, долго сидел. Потом на море посмотрел. Море страшное какое-то стало. Вода в нем как в огромное котле закипела.
Вдруг на берег большого кита выбросило. За ним шесть морских хозяев – великанов-сивучей из моря выпрыгнули. Этого кита саблями изрубили, опять в море скрылись.
Наш старик за камнем притаился, не дышал почти. Потом ползком к киту подкрался, видит – он мертвый, а рядом одна сабля лежит.
– Ох, – обрадовался старик, – морское счастье ко мне пришло!
Эту саблю взял, кусок мяса из кита вырезал, все домой принес: старухе отдал. Старуха саблю в большой ящик спрятала, потом огонь развела, китовое мясо сварила, своего старика, свою дочку накормила.
Сытно поели, старик уснул, старуха тоже уснула, дочь куда-то из дома вышла.
К рассвету уже старик со старухой проснулись, видят – дочери на постели нет. Друг на друга посмотрели, заплакали:
– Куда ушло дитя наше?
Только солнце взошло, вышли из дома, до самой ночи дочь напрасно искали.
Когда обратно пришли, дочь их у порога сидит, печальными глазами на них смотрит.
– О дитя, где же ты была? – спросила старуха. Дочь как немая стала, руки заломила, ничего не говорит.
Потом втроем в дом вошли. Сна ни у кого нет, слов ни у кого нет, горе какое-то всех мучит.
Вдруг дочь встала, к двери пошла, через порог переступила и сразу пропала. Больше в родное жилище не приходила она.
Снова весна настала. Однажды старик промышлял на морском берегу рыбу и дошел до знакомого камня. Он смотрел на море и думал о дочери: Хотя бы со дна моря пришла к нам. Л море снова страшное какое-то стало. Вода в нем как в огромном котле закипела.
Вдруг с волнами шесть морских хозяев поднялись. На одном из них дочь старика верхом сидит.
Старик задрожал, заплакал:
– О дитя, дитя, ты со дна моря пришла ко мне! Неужели опять молчать будешь?
Тогда дочь сказала:
– Нет, я буду говорить, слушай меня хорошенько. Отец, ты разгневал морских хозяев. Ты их саблю взял. За это я страдаю. Иди домой, матери все расскажи. Через год опять к этому камню приходи.
Пошел домой старик, дома своей старухе сказал:
– Дочь нашу морские хозяева заложницей взяли. Вернется ли к нам когда – не знаю. Через год только велела приходить.
Вот опять весна настала. Старик опять к морю спустился, до знакомого камня дошел, долго-долго на море смотрел.
– О, дитя, со дна моря, как ты обещала, приди ко мне!
Огромная волна о берег ударилась. Вслед за ней его дочь, сидя верхом на морском хозяине, подплыла близко к берегу. Старик смотрит, сам себе не верит. Волосы у дочери еще длиннее стали, лицо еще красивее стало, а на руках маленький ребенок лежит, улыбается. Дочь ребенка к груди прижала и сказала:
– Отец, больше сюда не приходи. Если и придешь, меня не увидишь. Я женой морского хозяина стала, это его сын. Матери моей скажи, что я хорошо живу, вели ей не скучать. Вы ни в чем теперь нуждаться не будете. Если мяса захотите, на берег спуститесь, всегда нерп посылать вам буду. Не бойтесь ничего, берите их, ешьте!
Так сказала, на морского хозяина села и тихо от берега отплыла, потом погрузилась в море, исчезла.
Старик заплакал, пошел домой. Дома сказал старухе:
– Дочь нашу морской хозяин себе в жены взял. У нее уже сын родился. К нам она никогда не вернется. Велела тебе не скучать. Еще сказала, что мы с тобой теперь ни в чем нуждаться не будем.
Что дочь сказала, все исполнилось. Еще долго старик со старухой жили. Море их кормило. Когда бы старик к морю не спустился, всегда на берегу нерп находил. Нерпичье мясо с жиром ели. Запах вкусной пищи наконец узнали. Дочь свою больше никогда не видали. 

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 
 4 октября - Всемирный день защиты животных

Ростислава Емельянова 
Сказка про волшебного щенка

Жила-была в маленькой бедной семье девочка по имени Алиса.
Однажды Алиса гуляла по берегу реки. И вот девочка увидела, что по быстрой воде плывет бревно, на котором сидит испуганный щенок. Она взяла длинную ветку и подтянула бревно к себе. Так  Алиса помогла щенку выбраться на сушу. Щенок дрожал от холода и испуга. Его рыжая шерстка скаталась и повисла грязными сосульками. Большие грустные карие глаза смотрели на Алису, не отрываясь, и ей показалось, что из них катятся слезы. Девочка хотела пойти домой, но, видя бедное и уставшее животное, сжалилась и, взяв его в руки, понесла домой. Там Алиса помыла собачку, напоила молоком, завернула в теплое одеяло и уложила спать. В комнате было холодно. Девочка обняла собачку и заснула сама.
«Спасибо за то, что спасла мне жизнь», - сказала собачка. 
«Ты – говорящая?» - удивилась Алиса. 
«Да, я – необычный щенок, а волшебный. Если меня гладит хороший человек, то я могу исполнить его желание. Что бы ты хотела?» - спросил щенок, виляя хвостиком. 
«Я бы хотела, чтобы сейчас на столе появилась вкусная еда, и мы смогли бы поесть с семьёй», - ответила девочка.
Щенок сказал: «Погладь меня и скажи: «Делай добро, и добро к тебе вернется».
Девочка так и сделала. И тут же на столе появился свежий душистый хлеб, ароматная запеченная курочка, разные фрукты и сладости.
«Спасибо тебе», - сказала Алиса, подбегая радостно к столу. Собачка улыбнулась и сказала: «Теперь твоя семья никогда не будет голодать».
И с того самого дня щенок стал жить в семье Алисы.
Однажды девочка и собачка пошли гулять. К ним подошел человек и попросил продать щенка. Тогда пёсик прыгнул на руки Алисы и испуганно зашептал на ухо: «В злых руках я превращусь в ужасного монстра и не смогу творить добро. Не отдавай меня этому человеку!» Тогда девочка ответила: «Это – не просто собачка, а мой лучший друг. А друзей не продают!» И Алиса убежала домой, унося собачку с собой.
Как только они зашли в дом, щенок сказал: «Ты была смелой и во второй раз спасла мне жизнь. За это я готов исполнить еще одно любое твоё желание».
«Я хочу, чтобы у нас с семьёй был теплый и уютный дом», - ответила Алиса.
 Собачка сказала: «Произнеси заветные слова и погладь меня».
Девочка сказала: «Делай добро, и добро к тебе вернётся», - и погладила щенка по гладкой рыжей шерстке. Не прошло и секунды, как они оказались в большом уютном доме.
«Спасибо тебе, мой добрый друг», - радостно проговорила Алиса, осматриваясь вокруг.
«Теперь вам никогда не будет холодно и тесно», - сказала собачка, глядя на радостную девочку.
Но однажды, проснувшись,  Алиса не нашла своей собачки дома. Она отправилась искать своего лучшего друга. Поиски продолжались несколько дней, но собачки нигде не было. И вот, как-то возвращаясь из школы, Алиса встретила того человека, который просил продать щенка. Рядом с ним на поводке шёл огромный пёс: черный и лохматый. Из его глаз сыпались искры, из пасти шёл дым. Прохожие в страхе разбегались, прячась от ужасного монстра. Алиса остолбенела от ужаса. 
Человек сказал: «Зря ты не продала мне щенка, мне пришлось забрать его так. Смотри, в кого превратилась твоя собачка. Теперь она исполняет только мои желания».
Алиса заплакала, а человек злобно засмеялся и, погладив огромного пса, произнес: «Служи мне, служи злу и исполни мою волю: убей девочку».
Грозный зверь с рёвом накинулся на Алису, свалив её с ног. И не успела девочка опомниться, как огромная пасть возникла рядом с её маленькой шеей. Еще миг, и собака разорвет ребенка на части. Девочка зажмурила от  страха глаза и, глотая слезы,  тихо произнесла, гладя жесткую шерсть пса: «Делай добро и, добро к тебе вернется, а огромный пес вновь в собачку обернется». 
И тут же ужасный пес засветился яркими, ослепительными лучами и снова превратился в маленькую собачку. А человек, корчась и грозя корявым пальцем,  растворился  в воздухе черным дымом. Собачка лизнула девочку в щеку и сказала: «Ты разрушила злые чары и спасла меня в третий раз. Но вместе с чарами я утратила свою волшебную силу и не смогу больше исполнять желания!»
«Не нужно больше волшебства», - сказала Алиса, обнимая щенка: «Главное, что у меня есть ты – мой лучший друг!»
«Чтобы больше никто не мог мной управлять – придумай мне имя», - попросила собачка. И девочка ответила, улыбнувшись: «Я буду звать тебя Огонек».
Собачка радостно залаяла, и они весело зашагали домой. 
И больше никогда не расставались. 

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 
5 октября - Всемирный день учителя

 

Джу Джулия 
Сказка о волке и учительнице

Жил-был Волк. Зачем-то ему понадобился английский язык, он нашел учительницу иностранного языка и записался к ней на уроки.
 - Проходите, присаживайтесь, - сказала учительница при первой встрече, показывая на место за столом. 
 - Ууу, какая вкусная учительница! - прорычал себе под нос волк, - Если бы не этот английский, я бы ее... съел!!! - и, сверкнув глазами,  он щелкнул зубами.
 - До свидания, до завтра, - мило сказала учительница, когда урок закончился, закрывая за волком дверь.

 А вечером с волком случилось что-то невообразимое. Он долго не мог уснуть, а ночью ворочался с боку на бок, не понимая,  что это за разноцветные бабочки и цветные шарики летают у него в голове. И он сам, поднявшись над землей и обняв учительницу, парит в танце под нежную и прекрасную музыку.

 Утром, не выспавшись, волк собрался на урок английского.  Всю дорогу мелодия и слова песни "Only You" преследовали его.
 Придя на урок и чувствуя себя некомфортно, волк обратился к учительнице:
 - Можно мне сегодня пропустить урок? Какие-то бабочки и шарики у меня в голове.
 - Я заметила, что с Вами что-то сегодня не то, - ответила учительница, - Конечно, идите домой и разберитесь с Вашими шариками.

 После этих слов учительница подошла к подоконнику и стала поливать цветы. Волк, потоптавшись в нерешительности на месте, вышел. Учительница повернулась, чтобы закрыть за ним дверь. Взгляд ее упал на стол - там лежала полевая ромашка. 

 

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 
 5 октября, также, - Международный день врача 

Сказка об умном враче
Арабская сказка

Один из иранских шахов был таким толстым и грузным, что это, как говорят, было во вред его здоровью. Он собрал всех врачей и потребовал, чтобы они его вылечили. Но что те ни делали, шах продолжал толстеть.
И вот однажды пришел к нему один умный врач.
— Я тебя вылечу, о шах,- сказал он.- Но дай мне три дня сроку, чтобы подумать, какое лекарство выбрать.
Когда прошло три дня, врач сказал:
— О шах! Я изучил твою судьбу и установил, что тебе осталось жить всего лишь сорок дней. Если ты мне не веришь, заключи меня в темницу и отомсти мне.
Шах приказал посадить врача в тюрьму, а сам, охваченный тоскливыми думами о близкой смерти, отказался от развлечений и верховой езды. Забота и грусть овладели им. Шах стал избегать людей. С каждым днем увеличивалась его тоска, и он худел.
Когда же прошло сорок дней, он приказал привести из тюрьмы врача и спросил его, почему он, шах, еще жив.
— О шах! — ответил врач.- Я пошел на хитрость, чтобы заставить тебя похудеть. Иного полезного для тебя лекарства я не нашел.
И шах щедро отблагодарил его.
 

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

И наконец, 5 октября - Всемирный день архитектора

 

Кельнский зодчий.
Из рейнских сказаний
(перевод В. Авенариуса)

В ХIII веке от Рождества Христова в городе Кельне на Рейне жил некий искусный зодчий. Своим редким уменьем строить всякие здания древних и новых стилей заслужил он себе почетную известность не только в своем родном городе, но и далеко по течению Рейна. Но для его ненасытного честолюбия этого было мало. Ему хотелось создать такой памятник зодчества, чтобы имя его прогремело по целому свету и прославлялось затем из века в век в потомстве. И вот, судьба, казалось, сжалилась над честолюбцем и послала ему желанный случай. 
Однажды его потребовал к себе высокопреосвященный Конрад, архиепископ Кельнский. 
-- Мы пришли к решению, -- молвил владыка, -- дать богоспасаемому граду Кельну такой храм, коему равного по величине и благолепию не имеется еще во всем христианском мире. Первой лептой на то я отдаю все мое собственное, немалое достояние. Не сомневаюсь, что на столь богоугодное дело доброхотные приношения потекут к нам обильно как от наших добрых горожан, так и из иных мест, близких и дальних. Остается лишь найти строителя. Но о тебе, мой сын, как о таковом, я давно уже наслышан. Возьмешься ли ты начертать нам на пергаменте подходящий план для такого собора? 
От лестного предложения у зодчего дух в груди заняло, голова закружилась. Но в безмерной самонадеянности он ни минуты не задумался над ответом. 
-- Берусь, владыка, -- сказал он с поклоном. -- А какой срок даете вы мне на изготовление плана? 
-- От сего дня и часа годичный срок. Тем временем соберутся и деньги, подвезут материал. Это -- моя забота. Твое дело пока -- план. Так что же, сын мой, берешься? 
-- Берусь, -- повторил зодчий. 
Приняв благословение святителя, он с победоносным видом пошел восвояси. Итак, заветная мечта его сбывалась: он мог создать теперь на общее удивление нечто небывалое по величию, красоте и блеску. Ничто другое не должно было вперед отвлекать его от великого дела. И, отказавшись от всяких других, самых выгодных работ, он весь отдался этому единственному делу. Наяву и во сне мерещился ему новый собор. Но над ним тяготела точно какая-то враждебная сила: то, что так ярко и отчетливо рисовалось перед его духовным взором, тотчас расплывалось в воздухе обманчивым маревом, как только он брался за карандаш и бумагу. Тогда он напрягал всю свою память, чтобы насильно вызвать опять перед собою забытое. Отчасти ему это, действительно, удавалось, и в конце концов, после многих переделок, из-под умелой руки его выходило нечто очень красивое, даже величественное. Но самого его оно все-таки не удовлетворяло, и, окончив план, он всякий раз опять разрывал его на мелкие клочки. 
Тем временем по распоряжению архиепископа с Драконова утеса свозились уже каменные глыбы к месту, отведенному для будущего собора. У горожан же только и разговору было, что о новом храме Божьем и о его строителе. Уж если он, этот славный мастер, взялся его построить, то храм будет красоты неописанной. И когда, случалось, наш зодчий выходил на улицу, все встречные ему низко кланялись и почтительно давали ему дорогу. Он же, поникнув головой, приходил мимо, никого не замечая и никому не отвечая на поклоны. 
-- Весь, небось, до макушки ушел в свою великую думу, -- говорили прохожие, глядя ему вслед. -- Где уж ему до нас, грешных! 
А он, в искусство которого все так слепо верили, все более терзался сомнениями, терял уже веру в самого себя! 
Так подошел данный ему владыкой годичный срок; оставалось до срока всего три дня. 
На дворе с утра еще шумела непогода. Ветер завывал в печной трубе, хлопал ставнями окон. От этого воя и грохота наш зодчий не мог связать двух мыслей. Наконец он не выдержал, схватил с гвоздя шляпу и выбежал из дому. Но на улице он был на виду у всех, а он был бы рад убежать от самого себя. Так очутился он за городом, в лесу, в горах. Небо давно обложило тучами, от чего в лесной чаще было еще темнее. Вот и смерклось, а он забирался все глубже в чащу, все дальше в горы. 
Наконец наступила и ночь, черная, непроглядная. Куда же теперь? 
Тут собиравшаяся весь день гроза внезапно разразилась. Сверкнула молния, загремел гром, и полил дождь как из ведра. Укрывшись под густолиственным дубом, зодчий стоял точно околдованный: при вспышках молний окружающие вековые деревья представлялись ему грозными великанами, махавшими своими мохнатыми руками, чтобы схватить его, дерзнувшего проникнуть в их таинственное царство. 
Вдруг молния разрядилась над самой головой его с таким оглушительным треском, что его отбросило в сторону. От нестерпимого блеска он невольно зажмурился. Когда же раскрыл глаза, то увидел, что молния ударила в тот самый дуб, под которым перед тем стоял он, и весь ствол дерева пылает, как громадная лучина. 
Тут, казалось, из самого пламени выступил какой-то человек в красном плаще и с красным пером на широкополой шляпе. 
-- Славная погодка, чудесная погодка! -- заговорил он, подходя к зодчему слегка прихрамывая на одну ногу. -- Гулять тоже изволите? 
-- Вам молнией, никак, повредило ногу? -- спросил зодчий. 
-- Пустяки! -- отвечал незнакомец, усаживаясь под ближайшим деревом на старый пень и запахивая ногу плащом. -- Не присядете ли вы тоже? Тут сухо. 
Присев на соседний пень, зодчий внимательнее вгляделся в лицо незнакомца: из-под нависших полей шляпы светились точно два горящих угля, а на тонких губах змеилась загадочная усмешка. 
-- Вы как будто расстроены? -- начал опять незнакомец. -- Уж не горе ли у вас какое? смею спросить. 
Зодчий не сейчас ответил; но вырвавшийся у него невольный вздох был самым красноречивым ответом. 
-- Всякое горе можно залить добрым питьем, -- продолжал незнакомец, доставая из-под плаща дорожную флягу. -- Отхлебните глоточек, -- как рукою снимет. 
Принял зодчий от него флягу, отхлебнул, -- и словно огонь разлился по его жилам. 
-- Ну, что, -- спросил незнакомец, -- каков напиток? 
-- Напиток дивный, -- отвечал зодчий. -- На душе сразу стало легче... 
-- Так что вы тотчас, пожалуй, начертали бы весь план? 
-- Какой план? 
-- Да нового собора. Неужели вы думаете, что я не узнал с первого взгляда знаменитого мастера, которому поручено сделать этот план? Но одному вам все же никогда с ним не справиться, поверьте моему слову. 
"Да кто же мне поможет?" -- хотел было спросить зодчий. Но из насмешливых глаз незнакомца посыпались такие зловещие искры, что он должен был потупить взор, и тут заметил снова прикрытую плащом хромую ногу незнакомца. 
"Да ведь у нечистого, говорят, лошадиное копыто!" -- вспомнилось ему вдруг, и волоса на голове у него стали дыбом, зубы во рту защелкали. 
Незнакомец рассмеялся. 
-- Чего вы испугались? Ученому человеку пугаться, право, не пристало. Я кое-что смыслю также по вашей части. 
-- Но мне остается до срока всего два дня, -- возразил зодчий, -- а составить такой сложный план -- план целого собора-- в два дня и думать нечего. 
-- Как кому -- отвечал незнакомец, приподнимаясь и вынимая из-под плаща пергаментный сверток. -- Вот, например, не угодно ли посмотреть. 
Зодчий также встал, чтобы ближе разглядеть развернутый незнакомцем свиток, да как взглянул, так в глазах у него зарябило: на пергаменте оказалось мастерски выполненным именно то, о чем он постоянно мечтал, но что самому ему ни за что не давалось. 
-- Да ведь это мой собственный план! -- воскликнул он и хотел выхватить пергамент из рук незнакомца. 
-- Не торопитесь, любезнейший, -- сказал незнакомец. -- Пока он мой; но я не прочь уступить его вам, если вы подпишете небольшой договор... Но вас опять, я вижу, трясет лихорадка! Выпейте-ка еще для храбрости. 
Зодчий сделал еще глоток из фляги незнакомца, и от волшебного зелья его бросило из озноба в жар и храбрости в груди, в самом деле, прибавилось. 
-- О чем договор ваш? -- спросил он. 
-- Да вот прочитайте сами! 
Незнакомец подал ему дощечку, на которой было написано огненными буквами всего несколько строк. Но, прочитав их, зодчий затрепетал всем телом. 
-- Чтобы я продал свою душу? Ни за что! 
-- Ну, так распроститесь и с планом. Таких договоров у меня несчетное число; одним больше или меньше -- для меня мало значит. Для вас же впереди или почет, или позор. 
-- Да ведь у нас нет ни пера, ни чернил... -- пробормотал зодчий. 
-- Вот перо, -- сказал незнакомец, снимая большое красное перо с своей шляпы. -- А чернила -- ваши собственные. 
Царапнув руку зодчего до крови длинным когтем своего указательного пальца, он окунул перо в свежую ранку. 
-- Распишитесь внизу; кроме вашей подписи, ничего мне не требуется. 
Зодчий расписался и, взамен расписки, принял сверток. В тот же миг над самой головой его грянул гром, как из тысячи орудий, а в землю перед ним ударила молния. Земля треснула, и из трещины взвился огненный столб с смрадным дымом и охватил незнакомца. Ослепленный пламенем и едким дымом, зодчий закрыл глаза рукой. Когда же он отнял руку, ни незнакомца, ни пламени уже не было. Кругом стояла прежняя тьма кромешная, да в воздухе пахло серой. 
После долгого плутания по густому лесу, зодчий, до смерти усталый, выбрался наконец под утро к берегу Рейна. 
Укрывшийся здесь от ночной бури в заводи рыбак принял его в свою ладью и благополучно доставил в город. Когда зодчий доплелся до своего дома, то, не раздеваясь, повалился на постель и заснул тотчас, как убитый. 
Проспал он так беспросыпно двое суток, да и тогда еще не проснулся бы сам, не растолкай его посланец архиепископа со словами: 
-- Вставайте, ваша милость, вставайте: владыка зовет вас к себе. 
-- Владыка? -- пробормотал зодчий с трудом собираясь с мыслями. -- Да разве уже срок? 
-- Надо быть что так: "скажи, -- говорит, -- что я жду план собора". 
Зодчий огляделся: на столе лежал столь памятный ему пергаментный сверток. Значит, все это был не сон, а правда! 
Приведя в порядок свой наряд, он отправился к архиепископу с неразвернутым свертком: у него недостало духу еще раз взглянуть на план; будь, что будет! 
Высокопреосвященный, при виде свертка в руке зодчего, принял его еще милостивее прежнего. 
-- Ты, вижу, тверд в своем слове, -- молвил он. -- Но что с тобой, сын мой? Как ты бледен, как печален! Или сам ты недоволен своей работой? 
-- Мастеру, владыка, трудно судить о своей работе, -- уклончиво отвечал зодчий. 
-- Так дай посудить другим. 
Зодчий развернул свой сверток. Владыка ахнул от изумления. 
-- Ты -- великий мастер! Такого храма еще нигде не бывало, где поклоняются святому кресту. Ты себя обессмертил, сын мой, и мы увековечим твое имя на особой доске в самом храме. С завтрашнего же дня можешь приступить к его постройке. 
И точно, со следующего же дня постройка началась. Тысячи землекопов, каменщиков и плотников закопошились на отведенном под собор месте. Как по волшебству, в короткое время был заложен фундамент; а когда стали затем возводить стены, в одну из них вделали большую медную доску с вырезанным на ней именем славного строителя. 
Но самого его это не утешало; не утешал и успешный ход работ. Ведь чем скорее шли они, тем неизбежнее подходил и роковой час расплаты. Зодчий совсем упал духом и бродил вокруг своего создания рассеянный и хмурый, как осужденный к смерти. Наконец, чтобы облегчить свою совесть, он покаялся во всем своему духовнику. 
-- Злосчастный! -- ужаснулся духовник. -- Твое прегрешение так вопиюще, что все мои молитвы тебе не помогут. 
-- Но что же мне делать, что мне делать?! -- в отчаяньи вскричал зодчий. 
-- Если кто может еще вырвать тебя из когтей дьявольских, так некий старец-пустынник святого жития. Полвека уже спасается он в горах; многократно изгонял он злых духов из грешников. Сходи к нему, попытайся. 
И собрался зодчий к святому старцу. Возложил на него старец тяжелую епитимию, строгий пост и жестокие истязания; сам молился с ним денно и нощно в власянице и веригах. Шли так недели, шли месяцы; зодчий им и счет потерял. От вечных бдений и всяких лишений остались на нем одни кости да кожа, и весь оброс он волосами, как дикий зверь лесной. 
-- Теперь, сын мой, вернись к своему делу, -- сказал ему тут пустынник. -- Веди и впредь такой же покаянный образ жизни. Быть может, тогда враг рода человеческого утратит свою власть над тобою. 
-- Вернулся зодчий к своему делу. Но в его отсутствие между архиепископом и городскими властями возникли крупные несогласия, и постройка собора была приостановлена. Хотя с возвращением строителя, работы и возобновились, но не прекращавшиеся неурядицы тормозили их на каждом шагу. А надломленное уже здоровье зодчего от постоянных новых огорчений еще более подрывалось. Он слабел, слабел, пока не мог уже сделать и шагу из дому. Но об нем уже не заботились, и угас он, всеми покинутый и никем не оплаканный. 
Как только его не стало, из стены недостроенного храма исчезла и доска с его именем. Постройка же собора с тех пор шла крайне -- туго, прерываясь иногда на целые годы. Прошли столетия, а начатое с помощью нечистой силы величественное здание все еще не достроено... 
-- Так гласит народное предание; так повторялось оно в народе еще и в первой половине XIX века. Но благочестивые люди по-прежнему не забывали неоконченного храма своими лептами. Благодаря усиленному притоку их, в 1842 году решено было, во что бы то ни стало, достроить храм. И вот, 15 октября 1880г. состоялось наконец торжество освящения готового уже собора, одного из гениальнейших созданий зодческого искусства. Тут, спустя 600 лет слишком, вспомнили и о его первом зодчем; в старинной хронике было отыскано его забытое имя: Meister Gerard - Мастер Герард --, имя, которое отныне навсегда уже связано с постройкою Кельнского собора.

Авенариус В.П. 
Сборник "Лепестки и листья". 
Санкт-Петербург, 1905.

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 
10 октября - Всемирный день психического здоровья 

 

Хюльдра
Норвежская сказка 

       Не печалится хюльдра, нет! Сидит себе на пеньке да на лангелейке играет. Глаза её горят, она так и стреляет ими во все стороны – не идет ли пригожий паренек, над которым можно подшутить. А сама она красавица, вот если б только не этот жуткий коровий хвост! Но его-то хюльдра прятать умеет — от обычной женщины и не отличишь!
       Красавчик был Йене Клейва. И сам знал, что красавчик. Вбил себе в голову, что все женщины в него по уши влюбляются, едва увидят. Вот и поклялся, что не женится, пока все девчонки в округе по нему сохнуть не будут. Сейчас он водил за нос шестерых, так-то.
       «А седьмой будет Маргит Бротен», — решил он и принялся, как был, в одной рубахе, вырезать большую ивовую свирель.
       Вдруг как треснет что-то над ухом: «Трах!»
       Йене вскочил. А перед ним — девушка. Красоты несказанной, в жизни таких не видывал.
       «Что это ты строгаешь, Йене?» — спрашивает.
       «Да вот свирель. Хочу попытать, не выйдет ли из неё какого мотивчика».
       «Попытка не пытка, Йене. А тебе и вовсе плёвое дело».
       Давай, Йене, будь достойным кавалером! Да не тут-то было, чёрт возьми! Красавица так на него смотрит, прямо пожирает глазами. Он покраснел, губы его не слушаются. Всё, что он смог выжать из свирели, было жалкое: «Пф-пфи-пфи-ти-ти!»
       «Да уж, — сказала она, — много поту, да мало проку. Дай-ка я теперь попробую». И тут свирель будто сама по себе запела. Йене и размяк как хлебный мякиш. Играла девушка так, что и свирель, и Йене плакали.
       Йенсу страсть как захотелось взять красавицу в жены, да и она вроде бы не прочь. На том и порешили.
       Только поставила она три условия. Коли Йене их выполнит, будет она принадлежать ему со всеми своими угодьями. Первое: до свадьбы не спрашивать, как её зовут, второе: не рассказывать никому о том, что с ним случилось, ни одной живой душе. Третье же условие было: встретятся они через год, не раньше, и он слово даст, что её дождётся.
       «Хорошо, — сказал Йене, — уговор есть уговор».
       Вытащила красавица что-то из кармана и смазала свирель. «Если любишь меня, принесёшь с собой эту свирель, когда свидимся в следующий раз».
       «В этом можешь не сомневаться», — обещал он.
       Не успела девушка уйти, как Йене побежал по округе с хутора на хутор. Хвастался да хвалился без зазрения совести. Мол, берёт за себя девушку, да не какую попало, а самую настоящую богачку. У неё и хутор, и земли, и большие леса, а уж коров без счёта. В их долине ни одна ей в подмётки не годится. Да и плевал он теперь на всех!
       Такой Йене стал важный, ходит руки в карманы, только о свадьбе и думает каждый божий день. Уж об этой свадьбе заговорят! Перед свадебным поездом — шесть музыкантов, два с барабанами, четыре — со скрипками. Четыре здоровяка в модных шляпах всю дорогу палят из пистолетов, а шестеро прислужников подают пива и браги без меры. Потом он и невеста садятся на холёных коней, а на головах у них подвенечные короны сверкают. Народу за ними видимо-невидимо: все собрались подивиться, вся округа, и стар и млад...
       Вот так Йене сдержал своё обещание. Настал заветный день, год истёк. Взял он свирель и пошёл на то же место, где встретил красавицу. Сел и ну дуть.
       А свирель-то пересохла. Тьфу, что за напасть! Только шипит да хрипит. Ни одной ноты не взять, даже жалкое «фью-фью» не выходит. Одно старушечье сипение: «Йенс-хвастун! Йенс-дурак! Йенс-пустобрёх! Йене — телячий потрох!»
       «Бу!» — раздалось у самого его уха. Девушка тут как тут. Глаза сияют, провела руками по темечку, золотую копну волос надвое разделила, на грудь себе положила, — так и сверкают волосы на солнце.
       «Ну, теперь-то я могу узнать твоё имя?» — спросил Йене.
       «Зовусь я хюльдрой, ответила она. – И вот что, Йенс, я тебе скажу. Такого разгильдяя и болтуна, как ты, я себе в мужья брать не хочу, зря ты мной хвастал. И сам ты — как твоя растрескавшаяся свирель!»
       «Ах так! — закричал Йене. — Не очень-то и хотелось! Да у меня таких, как ты, на каждом пальце по дюжине. И все без хвостов!»
       «Да я-то не такая! Вот я тебе покажу!» — рассердилась хюльдра.
       Подхватила она руками свой хвост да как огреет Йенса по ушам — он и с ног долой.
       Эту оплеуху Йене на всю жизнь запомнил. Глухой, полоумный, ходит он с сумой по хуторам, побирается. А девичья любовь так его и колет. Куда бы бедняга ни пришёл, везде находится одна воструха, которая непременно спросит: «Что, Йене, много красоток в твоей деревне?» И Йене аж весь просияет: «О да, они там такие ладные да статные!..»
 

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 
 14 октября - Покров

Анна Корун
Легенда о самом первом снеге 

Когда-то давно зимы бели бесснежные — просто очень холодные. Замерзшая земля мирно ждала лета, чтобы вновь дать жизнь растениям, готовым в любой момент потянуться к ласковым солнечным лучам…
 А Зима смотрела на свои владения из высокого замка, наслаждаясь безмятежным спокойствием, замороженным воздухом и спящими деревьями.
 Был у Зимы сын, которого звали Снегом. Мальчик был непослушный и любопытный. Однажды, когда Осень уходила, чтобы отдать власть его матери, Снег увидел, что где-то далеко внизу горит в замерзающей пустыне небольшой огонек.
 Не получив разрешения, мальчик убежал из замка матери, чтобы увидеть, что же там, далеко внизу, светится так ярко и необычно.
 Когда он пришел туда, где увидел яркий свет, Снег понял — в поле замерзают цветы, бутоны которых еще горят красивыми бутонами. Он спросил их: «Почему вы не прячетесь?» Цветы в ответ лишь покачали яркими головами и ответили, что их судьба — замерзнуть вместе с первыми морозами… А весной на их место придут новые цветы, которым предстоит вновь украсить землю…
 Снегу стало очень обидно, что такие красивые создания вынуждены погибать, страдая от морозов. Но поделать мальчик ничего не мог. Возвратился он домой и рассказал о том матери, но она лишь ответила сыну, что таков порядок — и много веков растения засыпают навсегда, чтобы дать жизнь другим…
 Мальчик сел на пороге своего холодного замка и заплакал. А слезинки его, подхваченные ветром, замерзали на холоде и падали на землю снегом, накрывавшим травы и цветы теплым белоснежным одеялом.
 С тех пор каждую зиму выпадает снег, спасающий цветы от лютых заморозков, а весной, когда застывшие слезинки мальчика тают, из-под уютного  одеяла просыпаются первые цветы, своими чистыми колокольчиками кланяющиеся мальчику за заботу, а зовут их подснежниками.

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 
16 октября - Всемирный день продовольствия

 

История о Великом Рестораторе

В один прекрасный день в столице открылся новый ресторан. Казалось бы заурядное событие: к тысяче ресторанов, кофеен, кондитерских, трактиров прибавилось еще одно место, где люди едят и пьют. Однако общий интерес вызывала личность хозяина – бывшего Управляющего Королевской Кухни. 
Накопив изрядную сумму денег, он решил достичь трех своих заветных целей: стать владельцем собственного дела, в течение года пятикратно умножить свой капитал, а главное – создать нечто необыкновенное и доселе небывалое. Желая войти в историю в качестве Великого Ресторатора, для своего девиза он выбрал одно слово: «Удивлять!»
И он удивил!
Меню из двухсот блюд, богатейший винный погреб, великолепный оркестр, составленный из лучших музыкантов королевства, вышколенные официанты, которые обслуживали посетителей так, что каждый из них ощущал себя по меньшей мере наследным принцем – все это была только небольшая часть нового волшебного мира.
Ресторан приобрел славу заведения, в котором надо было побывать во что бы то ни стало. Но это было трудно, если не сказать – почти невозможно. Многим горожанам пришлось затянуть пояса, чтобы скопить деньги хотя бы на одно посещение самого дорогого ресторана в стране, а может быть, и во всем свете. 
Ну, а те, кто не мог позволить себе потратить месячное жалованье за удовольствие видеть за соседними столами министров, вельмож, богатых торговцев, модных певцов и актеров, довольствовались рассказами счастливцев.
В ресторане можно было попробовать экзотические блюда практически из всех частей света. Здесь даже имелся врач, который делал промывание посетителям, чью желудки не справлялись с любимой едой готтентотов, эскимосов и дикарей с недавно открытых островов.
В вольерах и клетках содержались медведи, кабаны, олени, зайцы и всевозможная дичь – рябчики, фазаны, перепелки и даже гигантская птица дронт, считавшаяся вымершей. По желанию клиентов все это великолепие можно было тут же приготовить и подать на стол.
Великий Ресторатор хорошо понимал, что мода преходяща и ему необходимо все время предлагать что-то новое.
Поэтому сегодня посетителей встречал швейцар, наряженный ассирийским воином. Завтра дверь открывал император Нерон, через неделю – король Фридрих Великий. 
Шотландский хаггис разрезал бравый молодец в килте (другой в это время играл на волынке), японские кушанья разносили грозные самураи, а турецкий кофе подавал официант в красной феске.
Стены украшали копии картин Снайдерса. Под каждым натюрмортом стоял стол с дичью, фруктами – точная копия картины. Даже рисунок скатерти был точно таким же!
Много говорили о блюде, приготовленном из самых редких грибов на свете, которые специально обученные собаки находили где-то высоко в горах. По странной прихоти природы, каждый десятый гриб содержал смертельный яд. Желавшие попробовать соус из удивительных грибов, должны были подписывать документ об отказе от претензий в случае печального исхода. И желающих было немало! 
Каждые два месяца ресторан закрывался на неделю, за это короткое время полностью менялась внутренняя обстановка. Все с нетерпением ждали, чем удивит Ресторатор. И посетители не только восхищались, но порой негодовали, ведь не каждому понравится ужинать в зале, расписанном изображениями ада или, напротив, ликами святых. Это было кощунством, это было скандалом, а что лучше скандала привлекает публику?
Все шло просто великолепно. Заведение превратилось в главную столичную достопримечательность, журналисты из влиятельного «Вестника гурмана» привычно восторгались, столики надо было заказывать за полгода. Но никто не догадывался, что ресторан был обречен.
Кроме Великого Ресторатора. Он почувствовал, что его воображение почти иссякло. Если еще недавно он был буквально переполнен блестящими идеями, то сейчас ему приходилось подолгу ломать голову даже над пустяковым нововведением.
И он уже несколько раз слышал убийственные для репутации слова: «Ну, это мы уже пробовали! Разве вам больше нечем нас удивить?».
А конкуренты! Теперь каждую неделю открывались рестораны с претензией на оригинальность, все рестораторы старались поражать и изумлять. И чтобы уцелеть, он должен был поражать и изумлять лучше всех. 
- Что за злой гений подсказал мне открыть этот ресторан? – печально размышлял он. – Публика ненасытна. Она требует не просто зрелищ, она требует непременно новых зрелищ. Но ведь невозможно удивлять постоянно!
Его жизнь превращалась в кошмар. Утром он с трепетом открывал свежий номер «Вестника гурмана», страшась обнаружить разгромную статью или брюзжание критиков. Он шел в ресторан и боялся, что увидит полупустой зал и скучающие лица посетителей.
Но не это было самое худшее. Слава самого модного, самого оригинального ресторана никак не желала материализоваться в деньги. Частые перемены мебели, драпировок, посуды, высокое жалованье метрдотелю, поварам, официантам, музыкантам, гонорары знаменитым артистам, доставка из-за моря редких продуктов, содержание зверинца, пополнение винного погреба – все это стоило огромных денег и не окупалось. А цены повышать было нельзя, они и без того были немыслимо высокими.
Убытки росли, последние остатки капитала должны были растаять в течение месяца, а дальше… А дальше надо было что-то делать! 
И вот тут Великий Ресторатор удивил даже тех, кто давно отвык удивляться. Он предложил совершенно новое меню – с простой и дешевой едой. 
Это был чрезвычайно рискованный поступок. Вокруг было множество дешевых заведений, а его избалованные клиенты такие места не посещали. К тому же он ожидал обвинений критиков в потакании низким вкусам и отказе от поиска новых идей.
Но неминуемый провал обернулся очередным триумфом. И критики, и постоянные клиенты решили, что это очередной эпатаж ресторанного гения и с удовольствием подыграли ему.
Все столики были по-прежнему заняты, посетители с удовольствием заказывали большие тарелки с жареным мясом, большие тарелки с жареной картошкой, большие тарелки макарон с сыром – и много-много пива и недорогого вина. Все это было просто, знакомо каждому с детства и очень, очень вкусно.
Но, читая панегирики, в которых критики называли его ресторан «аристократической харчевней» и «изысканной забегаловкой», Ресторатор думал о том, что теперь он окончательно выдохся. У него нет ни одной идеи. Если самое позднее через месяц он не предложит ничего нового, посетители уйдут к конкурентам, а его ресторан (и его самого) будут вспоминать лишь словами: «А как хорошо все начиналось…». 
Он думал день, думал неделю, думал месяц – но ничего стоящего в голову так и не пришло. Но когда он свел расходы с доходами, он неожиданно обнаружил, что как раз в этом месяце его ресторан впервые принес прибыль. 
Теперь к нему приходили все – аристократы, купцы, крупные и мелкие чиновники, офицеры, мещане. И всем нравилась новая непринужденная атмосфера, где можно было забыть о статусах, титулах и чинах и весело провести время в компании приятелей.
Чтобы ресторан мог вместить всех желающих, пришлось спешно пристроить большую веранду на сотню мест. Это помогло, но ненадолго. И тогда он купил ресторан у одного из своих конкурентов. Тот привлекал публику огромным аквариумом с диковинными морскими обитателями, но первый интерес быстро прошел и хозяин разорился. 
В своем новом заведении Ресторатор предлагал то же самое – большие порции вкусной и недорогой еды, которая обходилась лишь немногим дороже той, что готовили дома.
Еще спустя полгода у него было уже пять ресторанов. И мест в них по-прежнему не хватало.

________________________________________________________________________

Выслушав эту историю, мудрец сказал:
- Давно известно: все исключительное привлекает исключительных людей. Все обыкновенное – обыкновенных. Обыкновенных намного больше, чем исключительных. Поэтому желающий преуспеть должен предложить обыкновенное обыкновенным людям.
И помолчав, добавил:
- А поскольку исключительные люди в девяти случаях из десяти хотят того же, что и обыкновенные, пуще всего на свете бойтесь оригинальных идей.

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 
16 октября - День Шефа 

 

Сергей Климкович 
Сказка про Большого Начальника

Начальник Жуев потерял сон задолго до назначения на Большую Должность. И переживать, кажется, уж не о чем — дело решенное. Вот-вот должен выйти Указ. Да и новенькая форма в ателье ждала последней примерки.
Жена все наблюдала за ним и усмехалась:
— Вася, что ж ты так извертелся-то весь? Аппетит пропал! Прямо сам не свой!
— Шутка ли? Такая Большая Должность! Такая ответственность! — отмахивался Жуев.
— Сдюжишь! — бескомпромиссно уверяла супруга. — Не впервой!
С первых шагов по службе Жуев делал карьеру старательностью и умением. Шел к Большой Должности увереннее и быстрее бывших сокурсников. Да как-то все крупными шагами, оставляя позади города, сослуживцев, друзей. Раньше компаний не чурался, под гитарку даже что-то такое душевное бряцал. Праздники — так праздники. Служба — так служба. В курилках вместе со всеми анекдотцы травил и смеялся искренно. А нынче ушло все куда-то…
Люди уже не виделись ему просто людьми, а стали казаться чем-то вроде говорящих манекенов. «Да, мы, начальники на Большой Должности, не то, что другие, — думал он, оглядывая благоговейную пустоту вокруг себя. — На нас такая ответственность за людей». 
Большому Начальнику Жуеву стало казаться, что исключительность его положения обязывает вести себя не так, как другие. Дома в ванной он репетировал «выражения» перед зеркалом. У него легко получалось хмурить брови и саркастично улыбаться, но тяжело давалось выражение сурово;отстраненной надменности. Его добродушная мимика никак не желала подчиняться волевым усилиям. В конечном итоге взгляд Жуева не приобрел признаки суровости, а стал рассеянно-трагическим, что ли, как у актера, которого в пьесе вот-вот должен был задавить трамвай.
Пытаясь досконально изучить то, как вели себя на Большой Должности другие великие люди, он принялся читать Гая Светония Транквилла «Жизнь двенадцати цезарей», но там герои все время с кем-то воевали и являли миру пример действенной решительности и образцы подвига духа. Когорты и центурии двигались мановением пальцев. В распоряжении Жуева, конечно, тоже были подчиненные, и много, но использовать их для демонстрации собственного величия не представлялось возможным. Большой Начальник Василий Жуев начал испытывать что-то вроде презрения к ним, этим странным людям, которые предпочитали теперь не появляться ему на глаза без особой на то надобности. Выходя из своего кабинета, Жуев ощущал эту трепещущую перед ним пустоту, в которой прятались подчиненные.
Встречая кого-то из них на улице, он искажал лицо странным выражением гадливого любопытства, словно спрашивал: «Это что такое? Зачем?». Подчиненный никогда не знал правильного ответа на эти вопросы и всегда получал взыскание. Даже здороваться с нижестоящими Большой Начальник Жуев считал теперь ниже своего достоинства. А кому, собственно, мог желать здоровья? Муравьям? «Здравия желаем, Василий Иванович!» — слышал он краем уха, но у него не хватало сил преодолеть в себе надменно-чванливое чувство и что-то сказать в ответ. Не то чтобы ему нравилось такое положение вещей, но Большая Должность, как ему казалось, требовала от него беспримерной суровости, которой должна быть подчинена отныне его служебная жизнь.
Однажды он шел к своему Большому Кабинету, привычно ощущая вокруг себя молчаливую почтительность.
— Добрый день! — раздалось где-то рядом.
Жуев прошествовал мимо, не удостоив говорившего даже кивком.
— Эх, Вася, Вася… Здороваться надо хоть иногда, — грустно сказал тот же голос, в котором Жуев наконец узнал бывшего однокашника, а теперь Самого Большого Начальника. Тот стоял со своей свитой и наблюдал за Жуевым со снисходительной усмешкой. Жуев похолодел и сразу съежился, словно некий хулиган дал ему подзатыльник. Свита Самого Большого Начальника тоже снисходительно улыбалась. И улыбки эти были для Василия Ивановича горше всего на свете… Читалось в них то, что он сам так долго репетировал перед зеркалом.
Он был смешон.