Сказочный мир

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 
29 апреля - Международный день танца

Заворожённый пудинг

Ирландская сказка

Молли Роу Раферти была отпрыском – я имею в виду дочерью – того самого старика Джека Раферти, который прославился тем, что всегда носил шляпу только на голове. Да и вся семейка его была со странностями, что уж верно, то верно. Так все считали, кто знал их хорошенько. Говорили даже, – хотя ручаться, что это истинная правда, я не стану, чтоб не соврать вам, – будто если они не надевали башмаков или, там, сапог, то ходили разутые. Правда, впоследствии я слышал, что, может, это и не совсем так, а потому, чтобы зря не оговаривать их, лучше не будем даже вспоминать об этом. 
Да, так, значит, у Джека Раферти было два отпрыска, Пэдди и Молли. Ну, чего вы все смеетесь? Я имею в виду сына и дочь. Все соседи так всегда и считали, что они брат с сестрой, а правда это или нет, кто их знает, сами уж понимаете; так что с божьей помощью и говорить нам тут не о чем. 
Мало ли какие еще безобразия про них рассказывали, даже и повторять тошно. Вот будто и старый Джек и Пэдди, когда ходят, сначала одной ногой шагают вперед, а потом уж только другой, все не как у людей. 
А про Молли Роу говорили, что у нее престранная привычка, когда спит, закрывать глаза. Если это и в самом деле так, тем хуже для нее, ведь даже ребенку ясно, что когда закроешь глаза, то ничего ровным счетом не видно. 
В общем-то, Молли Роу была девушка что надо: здоровая, рослая, упитанная, а миленькая головка ее горела словно огонь – это из-за огненно-рыжих волос. Потому ее и прозвали Молли Роу, то есть Рыжая. Руки и шея у нее по цвету не уступали волосам. А такого премиленького приплюснутого и красного носавы уж наверное ни у кого не встречали. Да и кулаки – ведь бог наградил ее еще и кулаками – очень сильно смахивали на большущие брюквы, покрасневшие на солнце. 
И – чтобы уж до конца говорить только правду – по нраву она была тоже огонь, как и ее голова, и ничего в этом удивительного нет, ну, горячая, так ведь кто не испытал на себе сердечной теплоты всех Раферти? А так как бог ничего не дает напрасно, то здоровые и красные кулачищи Молли – если только все, что мы сказали о них, была правда – служили ей не для украшения, а для дела. Во всяком случае, имея в виду ее бойкий характер, можно было не опасаться, что они изнежатся от безделья, и на это уж имелись верные подтверждения. 
Ко всему, она еще и косила на один глаз, правда, в некотором роде это даже шло ей. Но ее будущему бедняге мужу, когда бы она завела его, следовало бы на всякий случай вбить себе в голову, что она видит все даже за углом и уж, конечно, раскроет все его темные делишки. Хотя ручаться, что это именно потому, что она косая, я не стану, чтоб не соврать вам. 
Ну вот, и с божьего благословения Молли Роу влюбилась. Так случилось, что по соседству с нею жил врожденный бродяга по прозвищу Гнус Джилспи, который страдал даже еще большей красотой, чем она сама. Гнус, да хранит нас всевышний, был, что называется, проклятым пресвитерианцем и не желал признавать сочельника – вот нечестивец-то, – разве что только, как говорится, по старому стилю. 
Особенно хорош Гнус был, если разглядывать его в темноте, впрочем, как и сама Молли. Что ж, ведь доподлинно известно, если верить слухам, что именно ночные свидания и предоставили им счастливый случай уединиться от всех людей, чтобы обрести друг друга. А кончилось все тем, что вскоре обе семьи стали уже всерьез подумывать о том, что же делать дальше. 
Брат Молли, Пэдди О'Раферти, предложил Гнусу два выхода на выбор. Говорить о них, может, и не стоит, однако один поставил-таки Гнуса в тупик, но, хорошо зная своего противника, Гнус довольно быстро уступил. Так или иначе, свадьбы было не миновать. И вот решили, что в следующее же воскресенье преподобный Сэмюел М'Шатл, пресвитерианский священник, соединит влюбленных. 
А надо вам сказать, что за все последнее время это была первая свадьба между проклятым иноверцем и католичкой, ну и, конечно, с обеих сторон посыпались возражения. Если бы не одно обстоятельство, этой свадьбе никогда не бывать. Правда, дядя невесты, старый колдун Гарри Конноли, мог бы успокоить всех недовольных с помощью средства, известного ему одному, но он вовсе не желал, чтобы его племянница выходила замуж за такого парня, а потому всеми силами противился этому браку. Однако все друзья Молли не обращали на него внимания и стояли за свадьбу. И вот, как я уже говорил вам, было назначено воскресенье, которое навсегда бы соединило влюбленную парочку. 
Долгожданный день настал, и Молли, как ей и подобало, отправилась слушать мессу, а Гнус – в молитвенный дом. После этого они должны были снова встретиться в доме Джека Раферти, куда после обедни собирался заглянуть и католический священник, отец М'Сорли, чтобы отобедать с ними и составить компанию пресвитеру М'Шатлу, который и должен был соединить молодых. 
Дома не осталось никого, кроме старого Джека Раферти и его жены. Ей надо было состряпать обед, потому что, по правде говоря, несмотря ни на что, ожидался пир горой. 
Быть может, если бы знать все наперед, этому самому отцу М'Сорли следовало, помимо обедни, совершить еще обряд венчания, – ведь друзей Молли все-таки не очень устраивало, как освещает брак пресвитер. Но кто бы стал об этом заботиться: свадьба тут – свадьба там? 
И вот что я вам скажу: только миссис Раферти собралась завязать салфетку с большущим пудингом, как в дом вошел разъяренный Гарри Конноли, колдун, и заорал: 
– Громом вас разрази, что вы тут делаете?! 
– А что такое, Гарри? Что случилось? 
– Как что случилось? Ведь солнце-то скрылось совсем, а луна взошла и вон уж куда подскочила! Вот-вот начнется светопреставление, а вы тут сидите как ни в чем не бывало, словно просто дождь идет. Выходите скорее на улицу и трижды перекреститесь во имя четырех великомучениц! Вы разве не знаете, как говорит пророчество: «Скорее наполни горшок до краев» (он, наверное, хотел сказать: не переполняйте чаши терпения). Вы что, каждый день видите, как наше светило проваливается в тартарары? Выходите скорее, говорю я вам! Взгляните на солнце и увидите, в каком ужасном оно положении. Ну, живей! 
О господи, тут Джек как бросится к двери, и жена его поскакала, словно двухгодовалая кобылка. Наконец оба очутились за домом, возле перелаза через изгородь, и принялись высматривать, что не так в нсбе. 
– Послушай, Джек, – говорит ему жена, – ты что-нибудь видишь?
– Лопни мои глаза, ничего, – отвечает он. – Разве только солнце, которое скрылось за облаками. Слава богу, ничего как будто не стряслось. 
– А если не стряслось, Джек, что же такое с Гарри, ведь он всегда все знает? 
– Боюсь, это все из-за свадьбы, – говорит Джек. – Между нами, не так уж благочестиво со стороны Молли выходить замуж за проклятого иноверца, и если бы только не... Но теперь уж ничего не поделаешь, хотя даже вот само солнце отказывается смотреть на такие дела. 
– Ну, уж что до этого, – говорит жена, заморгав глазами, – раз Гнусу подходит наша Молли, то и слава богу. Только я-то знаю, в чьих руках будет плетка. И все-таки давай спросим Гарри, что это с солнцем. 
Они тут же вернулись в дом и задали Гарри вопрос: 
– Гарри, что же такое стряслось? Ведь ты один во всем свете можешь знать, что случилось. 
– О! – сказал Гарри и поджал рот в кривой усмешке. – У солнца колики, его всего скрючило, но не обращайте внимания. Я только хотел вам сказать, что свадьба будет еще веселее, чем вы думали, вот и все. – И с этими словами он надел шляпу и вышел. 
Что ж, после такого ответа оба вздохнули свободно, и, крикнув Гарри, чтобы он возвращался к обеду, Джек уселся со своей трубкой и хорошенько затянулся, а его жена, не теряя времени, завязала салфетку с пудингом и опустила его в горшок вариться. 
Какое-то время все так вот и шло, спокойно и гладко. Джек попыхивал своей трубкой, а жена готовила, стряпала, словом, торопилась, как на охоте. Вдруг Джеку, – он все еще сидел, как я и сказал, устроившись поудобнее у очага, – почудилось, будто горшок шевелится, словно пританцовывает. Ему это показалось очень странным. 
– Кэтти, – сказал он, – что за чертовщина у тебя в этом горшке на огне? 
– Обыкновенный пудинг, и больше ничего. А почему ты спрашиваешь? 
– Ого, – говорит он, – разве горшок станет ни с того ни с сего танцевать джигу, а? Гром и молния, погляди-ка на него! 
Батюшки! И в самом деле горшок скакал вверх, вниз, из стороны в сторону, такую джигу отплясывал, только держись. Но любому было сразу видно, что он танцует не сам по себе, а что-то там внутри заставляет его выписывать подобные кренделя. 
– Клянусь дырками моего нового пальто, – закричал Джек, – там кто-то живой, иначе горшок никогда бы не стал так подпрыгивать. 
– О господи, ты, наверно, прав, Джек. Тут дело нечисто, кто-то забрался в горшок. Вот горе-то! Что же нам теперь делать? 
И только она это сказала, горшок как подпрыгнет, точно прима-балерина какая-нибудь. И от такого прыжка, который утер бы нос любому учителю танцев, с горшка слетела крышка, из него собственной персоной выскочил пудинг и ну скакать по комнате, словно горошина на барабане. 
Джек стал божиться, Кэтти креститься. Потом Джек закричал, а Кэтти завопила: 
– Во имя всего святого, не подходи к нам! Тебя никто не хотел обижать! 
Но пудинг направился прямо к Джеку, и тот вскочил сначала на стул, а потом на кухонный стол, чтобы улизнуть от пудинга. Тогда пудинг поскакал к Кэтти, и она во всю глотку стала выкрикивать свои молитвы, а этот ловкий пройдоха пудинг подскакивал и пританцовывал вокруг нее, как будто забавлялся ее испугом. 
– Если б только достать мне вилы, – заговорил Джек, – я б ему показал! Я бы всю душу из него вытряс! 
– Что ты, что ты! – закричала Кэтти, испугавшись, что в этом деле замешано колдовство. – Давай поговорим с ним по-хорошему. Мало ли, на что еще он способен. Ну, успокойся, – обратилась она к пудингу, – успокойся, миленький. Не трогай честных людей, которые даже не собирались тебя обижать. Ведь это не мы, ей-ей не мы, это старый Гарри Конноли заворожил тебя. Гоняйся за ним, если тебе так уж хочется, а меня, старуху, пожалей. Ну, тише, тише, голубчик, не за что меня так пугать, вот те крест – не за что. 
Что ж, пудинг, казалось, внял словам женщины и поскакал от нее опять к Джеку. Но тот, убедившись вслед за женой, что пудинг и впрямь заколдован, а стало быть, разговаривать с ним лучше помягче, решил, подобно жене, обратиться к нему с самыми нежными словами. 
– Верьте, ваша честь, – сказал Джек, – моя жена говорит сущую правду. Клянусь здоровьем, мы были бы чрезвычайно благодарны вам, если бы ваша честь немного успокоились. Конечно, мы прекрасно понимаем, не будь вы истинным джентльменом, вы вели бы себя совершенно иначе. Гарри, старый негодник, вот кто вам нужен! Он только-только прошел по этой дороге, и если ваша честь поспешит, вы его вмиг нагоните. Однако, клянусь моим отпрыском, учитель танцев не зря тратил на вас время! Всего хорошего, ваша честь. Гладенькой вам дорожки! Желаю вам не повстречаться со священником или ольдерменом! Когда Джек кончил, пудинг, казалось, понял его намек и, не торопясь, поскакал к выходу, а так как дом стоял у самой дороги, пудинг сразу же свернул к мосту по тому самому пути, которым только что прошел старый Гарри. 
Само собой, конечно, Джек и Кэтти выбежали следом за ним, чтобы посмотреть, куда он пойдет, а так как день был воскресный, то, само собой, конечно, по дороге шло народу больше, чем обычно. Что верно, то верно. И когда все увидели, как Джек и его жена бегут за пудингом, вскоре, наверное, целая округа увязалась за ними. 
– Что случилось, Джек Раферти? Кэтти, да скажите, наконец, что все это означает? 
– Ах, это все мой праздничный пудинг! – ответила Кэтти. – Его заворожили, вот и теперь он спешит но горячим следам за... – но тут она запнулась, не желая произносить имени своего родного брата, – за тем, кто его заворожил. 
Этого оказалось достаточно. Встретив поддержку, Джек снова обрел отвагу и говорит Кэтти: 
– Ступай-ка ты назад! И, не мешкая, приготовь новый пудинг, да не хуже того, первого. Кстати, вот и Бриджет, жена Пэдди Скэнлена. Она предлагает тебе варить его у них дома. Ведь на своем очаге тебе придется готовить остальной обед. А сам Пэдди одолжит мне вилы, чтобы преследовать нахального беглеца до тех пор, пока с помощью моих верных соседей я не подколю его. 
Все согласились с этим, и Кэтти вернулась готовить новый пудинг. А тем временем Джек и добрая половина всех жителей пустились в погоню за тем, первым, прихватив с собою лопаты, заступы, вилы, косы, цепы и прочие орудия, какие только бывают на свете. Однако пудинг несся вперед, делая почти что шесть ирландских миль в час, – неслыханная скорость! 
Католики, протестанты, пресвитерианцы – кто только не гнался за ним – и все вооруженные до зубов, как я уже говорил вам. И если б бедняга не так спешил, ему бы плохо пришлось. Но вот он подскочил, и кто-то хотел уже посадить его на вилы, да только пудинг подпрыгнул еще выше, и какой-то проныра, желая отломить от него кусок с другого боку, получил вместо пудинга вилы себе в бок. А Большой Фрэнк Фарелл, мельник из Бэллибул-тина, получил удар в спину, от которого так завопил, что слышно было, наверно, на другом конце прихода. Кто-то отведал острой косы, кто-то тяжелого цепа, а кто и легкой лопаты, от которой искры из глаз посыпались. 
– Куда он идет? – спрашивал один. – Клянусь жизнью, он направляется в молитвенный дом на собрание. Да здравствуют пресвитерианцы, если только он свернет на Карнтолу. 
– Душу вынуть из него надо, если он протестант, – орали другие. – Если он повернет налево, на блины раскатать его мало! Мы не потерпим у себя протестантских пудингов! 
Ей-богу, добрые соседи вот-вот готовы были из-за этого уже передраться, как вдруг, на счастье, пудинг свернул в сторонку и стал спускаться по узенькой боковой тропинке, которая вела прямо к дому методистского проповедника. Ну, тут уж все партии принялись единодушно поносить методистский пудинг. 
– Да он вовсе методист! – закричало несколько голосов. – Но все равно, кто бы он ни был, а в методистской церкви ему сегодня не бывать. Вот мы ему сейчас покажем! Вперед, ребята, берись-ка за вилы! 
И все очертя голову бросились за пудингом, но не так-то просто было схватить его. Они уж думали, что прижали его к церковной ограде, как пудинг вдруг ускользнул от них, махнул через ограду, прыгнул в реку и стал быстро-быстро уплывать, прямо у них на глазах, легкий, будто скорлупка. 
А надо вам сказать, что пониже этого места, вдоль самой воды, по обоим берегам речки высилась ограда владений полковника Брэгшоу. И как только преследователи натолкнулись на такое препятствие, они тут же разошлись по домам, все до одного, и мужчины, и женщины, и даже дети, не переставая, однако, ломать себе голову, что это за пудинг такой, куда он спешит и что у него на уме. 
Конечно, если б Джек Раферти и его жена вздумали поделиться с ними своим мнением, что это Гарри Конноли заворожил пудинг, – в чем они нисколько не сомневались, – бедняге Гарри пришлось бы худо от распаленной страстями толпы. Но у них хватило ума оставить это мнение при себе, – ведь старый холостяк Гарри был верным другом семьи Раферти. И вот, само собой, поползли разные толки: одни говорили одно, другие другое; партия католиков утверждала, что пудинг ихний, а партия пресвитерианцев отрицала это и настаивала, что нет, он их веры, и все в таком роде. 
А тем временем Кэтти Раферти была уже дома и, боясь опоздать к обеду, быстренько приготовила новый пудинг, точь-в-точь такой же, как тот, первый, что убежал. Потом отнесла его к соседке, в дом Пэдди Скэнлена, опустила в горшок и поставила на огонь вариться. Она надеялась, что пудинг будет готов вовремя: ведь они ожидали в гости самого пастора, а тот, как истинный европеец, совсем не прочь был отведать добрый кусок теплого пудинга. 
Словом, время летело. Гнус и Молли стали мужем и женой, и более влюбленной парочки вы, наверное, не встречали. Друзья, приглашенные на свадьбу, прогуливались перед обедом, разделившись на дружественные маленькие кружки, болтали и смеялись. В центре всеобщего внимания был пудинг; все стремились установить его личность, потому что, говоря по правде, о его приключениях толковал, наверное, уже весь приход. 
Обед между тем приближался. Пэдди Скэнлен сидел с женой у огня и, устроившись поудобнее, ждал, когда закипит пудинг. Вдруг к ним врывается взволнованный Гарри Конноли и кричит: 
– Громом вас разрази, что вы тут делаете! 
– А что такое, Гарри? Что случилось? – спрашивает миссис Скэнлен. 
– Как что случилось? Ведь солнце-то скрылось совсем, а луна вон уже куда подскочила! Вот-вот начнется светопреставление, а вы тут сидите как ни в чем не бывало, словно просто дождь идет. Выходите скорее на улицу и поглядите на солнце, говорю я вам! Вот увидите, в каком ужасном оно положении. Ну, живей! 
– Постой-ка, Гарри, что это у тебя торчит сзади из-под куртки, а? 
– Да бегите скорей! – говорит Гарри. – И молитесь, чтоб не было светопреставления, ведь небо уж падает! 
Ей-богу, трудно даже сказать, кто выскочил первым: Пэдди или его жена – так напугал их бледный и дикий вид Гарри и его безумные глаза. Они вышли из дома и принялись искать, что такого особенного в небе. Смотрели туда, смотрели сюда, но так ничего и не высмотрели, кроме яркого солнца, которое преспокойно садилось, как обычно, да ясного неба, на котором не было ни облачка. 
Пэдди и его жена тут же повернули со смехом обратно, чтобы распечь как следует Гарри, – тот и в самом деле был большой шутник. 
– Чтоб тебе пусто было, Гарри... – начали было они. 
Но больше ничего не успели сказать, так как в дверях столкнулись с самим Гарри. Он вышел, а за ним следом из-под куртки тянулась тонкая струйка дыма, словно из печи. 
– Гарри, – закричала Бриджет, – клянусь моим счастьем, у тебя горит хвост куртки! Ты ведь сгоришь! Разве не видишь, как из-под нее дым идет? , – Трижды перекрестись, – проговорил Гарри, продолжая идти и даже не оглядываясь, – ибо пророчество говорит: скорее наполни горшок до краев... 
Но более ни слова до них не долетело, так как Гарри вдруг начал вести себя как человек, который несет что-то слишком горячее, – так, во всяком случае, можно было подумать, глядя на поспешность его движений и на странные гримасы, которые он строил, удаляясь от них. 
– Что бы такое он мог унести под полой куртки, (Слово удалено системой) возьми? – гадал Пэдди. 
– Батюшки, а не стянул ли он пудинг? – спохватилась Бриджет. – Ведь за ним водятся и не такие еще делишки. 
И оба тут же заглянули в горшок, но пудинг оказался на месте – цел и невредим. Тогда они еще больше удивились: что же такое в конце концов он унес с собой? 
Но откуда им было знать, чем был занят Гарри Конноли, пока они глазели на небо! 
Так или иначе, а день кончился. Угощенье было готово, и уже собралось избранное общество, чтобы отведать его. Пресвитер встретился с методистским проповедником еще по дороге к дому Джека Раферти. В предвкушении еды у него разгорелся дьявольский аппетит. Он прекрасно понимал, что может позволить себе этакую вольность, а потому даже настоял, чтобы методистский проповедник обедал с ним вместе. Что ж, в те времена, слава богу, священнослужители всех вероисповеданий жили в мире и согласии, не то что теперь, ну да ладно. 
И вот обед уже подходил к концу, когда сам Джек Раферти спросил Кэтти про пудинг. И не успел спросить, как пудинг тут же явился, большой и важный, как походная кухня. 
– Господа, – обращается ко всем Джек Раферти, – надеюсь, никто из вас не откажется отведать по ломтику пудинга. Я имею в виду, конечно, не того плясуна, который пустился сегодня путешествовать, а его славного добропорядочного близнеца, которого приготовила моя женушка. 
– Будь спокоен, Джек, не откажемся! – отвечает пресвитер. – Ты положи-ка вот на эти три тарелки, что у тебя под правой рукой, по хорошему ломтю и пришли сюда, чтоб уважить духовенство, а мы уж постараемся, – продолжал он, посмеиваясь, потому что был большой весельчак и любил поострить, – мы уж постараемся показать всем хороший пример. 
– От всего сердца примите мою нижайшую благодарность, господа, – сказал Джек. – Могу поручиться, что в подобных делах вы всегда показывали и, надеюсь, будете показывать нам самый лучший пример. И я только хотел бы иметь более достойное угощение, чтобы предложить его вам. Но мы ведь люди скромные, господа, и, конечно, вам вряд ли удастся найти у нас то, к чему вы привыкли в высшем обществе. 
– Лучше яичко сегодня, – начал методистский проповедник, – чем наседка... 
«Завтра» – хотел он кончить, но запнулся, потому что, к его великому изумлению, пресвитер вдруг поднялся из-за стола, и не успел проповедник отправить в рот первую ложку пудинга и сказать Джек Робинсон, как его пресвитерианское преподобье пустился отплясывать превеселую джигу. 
В эту самую минуту вбегает в комнату соседский сын и говорит, что к ним идет приходский священник, чтобы поздравить молодых и пожелать им счастья. И только он сообщил эту радостную весть, как священник уже появился среди пирующих. Однако сей святой отец не знал, что и подумать, когда увидел пресвитера, кружащегося по комнате, словно обручальное колечко. Правда, особенно размышлять ему было некогда, потому что не успел он сесть, как тут вскакивает и методистский проповедник и, сделав руки в боки, этаким залихватским манером пускается вслед за его пресвитерианским преподобьем. 
– Джек Раферти, – говорит католический отец (да, между прочим, Джек был его арендатором), – что это все означает? Я просто удивлен! 
– И сам не знаю, – говорит Джек. Отведайте вот лучше [...? То есть не успел и глазом моргнуть.] этого пудинга, ваше преподобье, чтоб молодым было чем похвастать: мол, сам святой отец угощался у них на свадьбе. А ежели вы не будете, то и никто не станет. 
– Ладно уж, ладно, – соглашается священник, – разве чтоб уважить молодых. Только совсем немного, пожалуйста. Однако, Джек, это настоящий разгул, – продолжал он, отправляя себе в рот полную ложку пудинга. – Что же получается, уже все напились? 
– Черта с два! – отвечает Джек. – Сдается мне, эти джентльмены успели хватить где-то раньше, хотя дом мой полон вина. Куда-нибудь уже заглянули. А что я могу поделать... 
Но не успел Джек закончить, тут вдруг сам святой отец, – а он был человечек такой прыткий, – как подскочит на целый ярд; и не успел никто глазом моргнуть, как уже все три священнослужителя отплясывали, да так старательно, словно их нанял кто. 
Ей-ей, у меня не хватает слов, чтобы описать, что сделалось с добрыми прихожанами, когда они увидели подобные дела. Некоторые давились от смеха, другие отводили в недоумении глаза; большинство считало, что преподобные отцы просто спятили, а все остальные полагали, что они, наверное, прикидываются, как это частенько с ними бывает. 
– Вон их! – кричал один. – Можно со стыда сгореть, глядя на таких служителей церкви. Богохульники! Еще совсем рано, а они уже ни на кого не похожи! 
– Вот так чертовщина, да что это с ними? – удивлялись другие. 
– Можно подумать, их заворожил кто. Святой Моисей, вы только поглядите, какие прыжки выделывает методистский проповедник! А пресвитер-то, пресвитер! Кто бы мог подумать, что он умеет так быстро работать ногами! Ей-богу, он выкидывает коленца и отбивает чечетку не хуже самого учителя танцев Пэдди Хорегана! Смотрите-ка, и священник туда же! Ах, будь ему неладно, ведь не хочет отстать от этих заводил. Да еще в воскресенье, тьфу! Эй, господа, вы что, шуты разве? Пфф, тогда пожелаем успеха! 
Но тем было не до шуток, сами понимаете. Представьте же себе, что они почувствовали, когда вдруг увидели, как и сам старый Джек Раферти тоже пустился вприпрыжку вместе с ними, да еще так лихо начал отплясывать, что даже их за пояс заткнул. Право слово, ни одно зрелище не могло бы сравниться с этим. Со всех сторон только и слышались, что смех да подбадривающие крики, все хлопали в ладоши как безумные. 
Ну, а когда Джек Раферти бросил резать пудинг и вышел из-за стола, его место сразу же занял старый Гарри Конноли: для того, конечно, чтобы и дальше посылать по кругу пудинг. И только он сел, в комнату вошел – ну кто бы вы думали? – сам Барни Хартиган, волынщик. 
К слову сказать, за ним посылали еще днем, но тогда его не застали дома, а потому он не получил вовремя приглашения и не смог прийти раньше. 
– Ба! – удивился Барни. – Раненько вы начали, господа! К чему бы это? Но, (Слово удалено системой) подери, вы не останетесь без музыки, пока есть воздух в моей волынке! 
И с этими словами он исполнил для всех «Рыбью джигу», а потом «Поцелуй меня, красотка», – в общем, старался, как мог. Веселье разгоралось дальше – больше, ведь старый плут Гарри оставался все время у пудинга, и этого забывать не следует! Быть может, он нарочно не спешил обносить пудингом всех сразу. Первой он предложил невесте, и не успели бы вы ахнуть, как она уже отплясывала рядом с методистским проповедником, а тот, чтобы не отстать от нее, так бойко подпрыгнул, что все просто со смеху покатились. Гарри пришлось это по вкусу, и он решил тут же подобрать партнеров и остальным. Не теряя ни секунды, он роздал всем пудинг, и вот, кроме него самого да волынщика, во всем доме не осталось ни одной пары каблуков, которая не отплясывала бы так старательно, как будто от этого зависела сама жизнь. 
– Барни, – не удержался Гарри, – попробуй и ты кусочек этого пудинга! Клянусь, ты в жизни не ел такого вкусного пудинга. Ну же, голубчик! Возьми вот хоть столечко. До чего ж хорош! 
– Конечно, возьму, – сказал Барни. – Вот еще, от добра отказываться, не на такого напали. Только не тяни, Гарри! Ведь сам знаешь, руки у меня заняты. Разве это дело, оставлять всех без музыки? Все так хорошо под нее пляшут. Вот спасибо, Гарри! И в самом деле, знаменитый пудинг. Аи, батюшки-светы, что это... 
Не успел он это выговорить – и вдруг как подскочит вместе со своей волынкой, как кинется в самую гущу танцующих. 
– Ура! Вот это веселье, (Слово удалено системой) возьми! Да здравствуют жители Бэллибултина! А ну, еще разок, ваше преподобие, поверните-ка вашу даму! Так, на носок, теперь на пятку. Красота! Еще разок! Так! Ура-а-а! Да здравствует Бэллибултин и ясное небо над ним! 
Более прискорбного зрелища, чем это, свет еще не видал и, наверное, не увидит. Так я полагаю. Однако худшее их ожидало еще впереди. Когда веселье было в самом разгаре, вдруг посреди танцующих появился – ну кто бы вы думали? – еще один пудинг, такой же проворный и веселенький, как тот, первый! Это было уж слишком. Все, в том числе и священники, конечно, наслышались о странном пудинге, а многие даже видели его и знали уж наверное, что он был заворожен. 
Да, так вот, как я сказал, пудинг протиснулся в самую толпу танцующих. Но одного его появления оказалось достаточно: сначала три преподобных отца, приплясывая, поспешили прочь, а за ними и все свадебные гости вприпрыжечку, скорей, скорей, каждый к своему дому. И все продолжали плясать, нипочем не могли остановиться, хоть убей их. 
Ну, право же, разве не грешно было смеяться над тем, как приходский священник приплясывал по дороге к своему дому, а пресвитер и методистский проповедник вприпрыжку скакали в другую сторону. 
Словом, все в конце концов доплясали до своего дома и даже не запыхались. Жених с невестой доплясали до кровати. А теперь и мы с вами давайте спляшем. 
Только, перед тем как сплясать, чтобы уж все было ясно, я хочу рассказать вам, что, когда Гарри пересекал в Бэллибул-тине мост, что на две мили пониже ограды владений полковника Брэгшоу, он вдруг увидел плывущий по реке пудинг. Что ж, Гарри, конечно, подождал его и, как сумел, вытащил. Пудинг выглядел совершенно свеженьким, сколько вода ни старалась. Гарри спрятал его под полу своей куртки и, как вы уже, наверное, догадались, весьма ловко подсунул его, пока Пэдди Скэнлен и его жена разглядывали небо. А новый пудинг заколдовал так же просто, как и первый – напустил на него колдовские чары, и все тут, – ведь всем хорошо было известно, что этот самый Гарри на короткой ноге с бесами. 
Что ж, вот я вам и рассказал про приключения спятившего пудинга из Бэллибултина. А что произошло с ним дальше, я, пожалуй, рассказывать не стану, чтоб не соврать вам. 

 

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРОШЕДШЕМУ ПРАЗДНИКУ 
С 30 апреля на 1 мая - Вальпургиева ночь

Ведьмы на Лысой горе
Украинская сказка

Была у мужика жена-ведьма. Только наступит глухая полночь, проснется он, а жены возле него и нету, оглядится он кругом, хата на крючок заперта, сенцы на задвижке, а ее нету. Он и думает себе: “Давай-ка выслежу”.
Прикинулся раз спящим и дождался полночи. Жена встала, засветила каганец, достала с полки пузыречек с каким-то снадобьем, взяла черепочек, влила туда из пузырька того снадобья, насыпала сажи, размешала, положила серы и купоросу, сбросила с себя сорочку, положила на постель, накрыла ее рядном, а сама помазала себе мочалкой с черепочка подмышками, да и вылетела через устье печи в трубу.
Поднялся мужик, намазал и себе подмышками, сам тоже вылетел вслед за ней. Летит она, а он за ней. Пролетели они уже все села и города, стали к Киеву подлетать, как раз к Лысой горе. Смотрит мужик, – а там церковь, возле церкви кладбище, а на кладбище ведьм с ведьмаками и не счесть, и каждая со свечкой, а свечки так и пылают.
Оглянулась ведьма, видит – за ней муж летит, она к нему и говорит:
— Чего ты летишь? Видишь, сколько тут ведьм, как увидят тебя, и дохнуть тебе не дадут – так и разорвут тебя в клочья.
Потом дала она ему белого коня и говорит:
— На тебе этого коня, да скачи поскорей домой!
— Сел он на коня и .вмиг дома очутился. Поставил его у яслей, а сам вошел в хату и лег спать. Утром просыпается, глядь – и жена возле него лежит. Пошел он тогда к коню наведаться. Пришел, а на том месте, где коня привязывал, воткнута возле сена большая верба с ободранной корой. Вошел в хату и рассказывает жене, что вместо коняки стоит один лишь дрючок.
— Возьми, – говорит жена, – этот дрючок и спрячь его в сарай под навес, а то как увидят ведьмы, будет тебе горе, а ночью встань да выбрось его через порог, тогда ничего не будет.
Лег он на следующую ночь спать, а в полночь проснулся и пошел в сарай. И только выкинул вербу за порог, а из нее враз конь сделался и как загремит копытами, как загремит по улице, и кто его знает, куда он и скрылся.
 

Музыкальная иллюстрация - WOLF HOFFMANN - Night On Bald Mountain

 

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 
1 мая - Бельтайн

Жокей Нед
Валлийская легенда

Некий Эдвард Джонс, прозванный Жокей Нед, проживал, если мне память не изменяет, в одном из придорожных коттеджей неподалёку от Лланидлоса, на Ньютаун-Роуд.
Как-то раз он возвращался домой поздним вечером и — так уж случилось — наткнулся на целую компанию фей и эльфов. Те, понятно, не были особо довольны тем, что какой-то смертный грубо прерывает их скачки, прыжки и развлечения. Они потребовали от него немедленно убраться вон и вежливо предложили свою помощь. «Мы можем вас доставить, сэр, — сообщили они, — в любое достаточно отдаленное от нас место любым из трёх способов, на ваш выбор: это может быть легкий ветерок, обычный ветер и сильная буря». Жокей Нед собрался с духом и выбрал путешествие по воздуху при помощи бури.
Его желание было немедленно осуществлено — в следующий миг он обнаружил себя высоко на землёй: ветер крутил его, подбрасывал, тряс и мотал из стороны в сторону; чувства его смешались и он ничего не видел и не слышал, влекомый бурей по небу с невероятной скоростью. В следующий миг он почувствовал под собой твердую землю: ветер швырнул его прямо в середину клумбы, расположенной в парке Венор на Брин-дю-Роуд, где-то в миле от места, из которого он начал своё воздушное путешествие.
Жокей Нед торжественно поклялся в подлинности описанных событий; в доказательство истинности своих слов он приводил тот факт, что никто не видел его входящим в парк перед тем, как он был найден в центре цветочной клумбы.
Дальнейшая судьба нашего героя весьма печальна. Через некоторое время после описанных событий он возвращался из паба домой и, будучи слегка пьян, перепутал Ньютаун-Роуд с речкой Северн; его тело нашли на следующее утро под Длинным Мостом.
 

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 
А ещё, 1 мая - День гитариста. 

Автор под ником Larre Taierrin https://ficbook.net/readfic/2142739 

Сказка о Гитаре

Доброго вечера. Позвольте представиться, моё имя Эрик и я... гитара, как бы глупо это ни звучало. Самая обычная деревянная гитара. А тот кретин, что неловко сжимает меня - Томас, менестрель. Во всяком случае, этот недотёпа искренне считает себя таковым. На самом деле, не сказать, чтобы он был совсем уж безнадёжен... 
Репертуар у Томми, прямо сказать, слабоват, ну да что поделать. Меня этот горе-герой нашёл всего пару месяцев назад. Смешно сказать, "нашёл"... Я просто валялся в канаве. Как самая обычная вещь. Ну... не думали же вы, сударь, что говорящие гитары у нас в порядке вещей. На самом деле, я человек. Точнее, я им когда-то был. А теперь вот я такой. Подумать только, из отличнейшего кленового дерева! Тьфу! В общем, однажды мне, как и большинству героев подобных историй, не посчастливилось обидеть ведьму. Стыдно признаться, но я действительно очень виноват перед ней.
Тогда я был сыном богатого вельможи. В тот день, когда я принял свой нынешний облик, мы с моими друзьями что-то праздновали. Если честно, сейчас я уже не вспомню, что именно, но вина мы выпили изрядно и, будучи под хмельком, отправились в город на поиски развлечений. Мы с диким гиканьем неслись верхами по узким улочкам, распугивая редких прохожих. И вот, я вдруг заметил девушку. Никогда раньше мне не доводилось видеть никого, столь же красивого. Одета она, должен заметить, была самым обычным образом, но боже, как же она была прекрасна! Она несла на сгибе локтя корзинку, очевидно, возвращаясь с рынка. А я не придумал ничего умнее, как помчаться прямо на неё. Однако, когда до девушки оставалось не более трёх шагов, она вдруг резко подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза. Мой конь встал, как вкопанный, а я не мог вымолвить ни слова.
Девушка смотрела на меня, словно ждала чего-то, но спустя минуту прикрыла глаза, со вздохом покачав головой. Стоило ей отвести взгляд, как я разом обрёл дар речи и осмелел. 
- А ну пошла с дороги, девка! - Крикнул я, заставляя коня встать на дыбы. Девушка снова подняла взгляд и горько произнесла.
- Чурбан. Самый настоящий. Наглый и невоспитанный чурбан. - И, подумав, добавила. - Кленовый. Да. И быть тебе таким, пока не поумнеешь.
Она поправила корзину и ушла. Я не мог понять, отчего мои друзья так громко кричат, и почему всё вокруг такое огромное.
Мои друзья оказались настолько добры, что доставили меня домой. Мой отец пришёл в ужас, услышав их историю. В наше поместье были спешно приглашены лучшие чародеи страны, но никто из них не мог меня расколдовать. Отец начал подозревать, что это лишь глупая шутка, но нас почтил визитом сам мэтр Деянир, придворный маг его Величества. Чародею хватило одного взгляда.
- Бедный мальчик... - Только и сказал мэтр, а потом отозвал моего отца в сторонку и о чём-то долго с ним беседовал.
Отец вернулся крайне опечаленный и сообщил мне, что расколдовать меня не представляется возможным. Чародейка, проклявшая меня, оказалась не обычной ведьмой, а внучкой самого мэтра Августина, величайшего чародея нашей эпохи. Так что ничего не оставалось, кроме как ждать выполнения условия, поставленного чародейкой, то бишь, пока я не поумнею. Как сказал отец, видимо, придётся мне оставаться гитарой до конца дней своих. Я, разумеется, был с этим категорически не согласен, но выразить свой протест не мог. 
Меня со всеми почестями поместили на подставку из красного дерева, обитого бархатом, и заперли в семейной сокровищнице. Возможно, там бы мне и сгнить, но однажды ночью нас... ограбили. И вор, помимо всего прочего, прихватил и меня. Зачем? Понятия не имею. Не спрашивал. Таким образом, я, можно сказать, пошёл в народ. Тот вор оказался крайне безответственным типом. Он совершенно за мной не следил и, однажды, в изрядном подпитии возвращаясь из трактира, этот... нехороший человек... попросту уронил меня в канаву
Именно в ту, где позже меня нашёл Томас. Вот так я и попал к своему горе-менестрелю. Забавно, я провёл с этим мальчишкой, года на три младше меня, всего пару месяцев, а уже успел основательно привязаться. Забавный он. Как вам, например, нравится его привычка разговаривать с гитарой? Впрочем, не знаю как вам, а мне нравится. Ибо разговаривает-то он со мной!
Итак, мой непутёвый друг изволил... влюбиться. Совершенно дурацким образом втрескался в дочку местного градоправителя. Девица, прямо скажем, не ахти, но Томми чем-то зацепила. На вкус и цвет, как говорится... Не стану осуждать его. Сам по молодости, помнится... впрочем, не считайте меня стариком, мне всего двадцать один год. Ну да ладно, вернёмся к Томасу. Конкретно сейчас он в нерешительности мнётся под балконом предмета обожания, перебирая свой, как уже упоминалось, крайне убогий репертуар, решая, что спеть.
Наконец, этот горе-менестрель выбрал. Ну-ка, ну-ка, что у нас тут... "Легенда лебединого плеса"?... Мдааа... Песня-то хороша, не спорю, да и голос неплох, а вот музыка подкачала. Прямо скажем, не умеет Томми толком играть... Ну вот! Опять лад перепутал! Неуч чёртов! Это играется совсем по-другому! Ух ты! Мне показалось, или мелодия зазвучала иначе? Кажется... нет! Действительно! Крайне сложно вам описать, что я почувствовал, когда понял, что могу играть, без участия этого недоразвитого. Ну, как без участия... почти. Итак, дело пошло на лад. Осталось дождаться появления прекрасной дамы.
Однако, за место дамы высунулась какая-то старуха и плеснула в нас водой из вазы. Затхлой, застоявшейся водой!
- Чёртова старая крыса! - Не удержавшись, ругнулся я. Томас с криком шарахнулся в сторону. Я замер, пытаясь понять, что его так напугало.
- Кто здесь?! - Юноша диковато озирался, ища источник звука. Я же тем временем обнаружил, что вода попала в деку, удачно миновав струны.
- Чтоб тебя приподняло и прихлопнуло! Если корпус от воды попортится и это отразится на моём теле, я специально сюда приеду, что бы искупать тебя в каком-нибудь болоте и накормить тиной!
Томас замер, медленно опустил взгляд вниз, на меня, висящего на ремне поперёк его груди.
- Это... ты разговариваешь? - Осторожно спросил юноша.
- Что?! Разговариваю?! Ты... ты меня слышишь?! Слышишь, Томас?!
- Д-да, сэр... - Менестрель кивнул.
- Так. Живо возвращайся на постоялый двор, пока меня не услышал кто-нибудь ещё. Бегом!
Юноша послушно перебросил меня подмышку и, придерживая локтем, помчался к постоялому двору, где снял комнату.
- Так, для начала познакомимся. - Сразу взял я быка за рога, едва юноша закрыл за собой хлипкую дверь нашей комнатушки. - Меня зовут Эрик. И да, с сегодняшнего дня я главный. А ты - меня слушаешься во всём. Ясно, пацан?
- Слушаться... гитару? - Осторожно спросил Томас, укладывая меня на стол и садясь на кровать.
- Я человек, балда.
- Аааа... Почему вы тогда выглядите, как гитара?
- Потому что заколдован! Не перебивай меня, остолоп! - Разозлился я.
- Простите. - Томас потупился. - Продолжайте.
- Так. С сегодняшнего дня я возглавляю наш дуэт. Так уж вышло, малец, что я невольно был свидетелем почти всех твоих разговоров и, раз уж я по какой-то причине обрёл дар речи, поблагодарим бога и... Что ты делаешь?
- Молюсь. - Не открывая глаз отозвался юноша. - Вы же сами сказали "поблагодарим бога"
- Это была метафора, дубина! Устойчивое выражение.
- Простите. - Томас поднялся с колен и сел обратно на постель. - И не обзывайте меня больше.
- Замётано. И... Нечего мне "выкать", я не намного старше. Так вот, как я уже говорил, с сегодняшнего дня мы приступим к самому главному!
- К чему? - Томас с интересом подался вперёд.
- К становлению тебя как менестреля, конечно. Поёшь ты неплохо, но вот играешь... Как можно путать первый лад с третьим? Позор!........
С тех пор прошло почти два года и, как вы знаете, Томас Ардейский сейчас, считается одним из лучших менестрелей, чем я заслуженно горжусь. Не буду лгать, что это полностью моя работа, сам Томас тоже не сидел сложа руки, так что теперь о нём знает едва ли не каждая крыса в помойной куче на задворках самого захолустного городишки в наших краях. Последнее время Томас играет на мне только во время выступлений, предпочитая для репетиций обычную гитару. Мой корпус, однако, ощутимо поистрепался за время наших странствий, а струны уже слегка провисают. Томаса это очень беспокоит, поскольку неизвестно, как эти изменения отразятся на моём обычном теле. А я, признаться, уже не особенно надеюсь снова стать собой. Я как-то даже привык быть гитарой. А что, это не так плохо! Меня везде носят, ходить самому не нужно. Есть или пить мне не хочется. Вот только... Я и помочь Томасу ничем не могу. Однажды его поймали в переулке какие-то ублюдки, избили и отняли деньги. Так он, совсем не думая о себе, свернулся калачиком, защищая меня, а потом неделю отлёживался. Ну не дурак ли?
Сегодня очень важный день. Моему другу предстоит выступать при дворе Графа Дорренского, дочь которого выказывает Томасу особое расположение. Думается, если всё пойдёт удачно, у него есть шанс жениться на юной графине. Сам граф ничуть не против, насколько я его знаю. Он давний знакомец моего батюшки. Томас сейчас отправился к портному, забрать свой новый костюм, пошитый специально для сегодняшнего приёма.
Дверь открылась, но как-то неуверенно и медленно. Я мгновенно насторожился. В комнату вошёл незнакомый мужчина, осторожно огляделся, увидел меня и просиял. Ох, что-то не нравится мне это всё... Ну, разумеется! Этот говнюк запихнул меня в какой-то мешок. Тёмный, пыльный и воняющий мышами. Чёрт... Если честно, единственное о чём я тогда думал, так только о том, что будет делать бедняга Томас. Как бы он не кинулся меня искать, наплевав на приём! А ведь от этого зависит его будущее!
- Принёс? - Неожиданно спросил над моей головой какой-то грубый голос.
- А как же, ваша светлость! Вот, та самая волшебная гитара! - Меня вытащили из мешка и предъявили прыщавой роже моего "любимого" двоюродного брата. Чтоб его! Какого чёрта?! Братишка схватил меня своими жирными лапами, оставляя отвратительные следы на полировке и, неумело поставив пальцы, что есть дури рванул струны. Те, разумеется, не выдержав такого обращения, попросту порвались, напоследок чувствительно рассекая кожу на руке этого грубияна.
- Чёртова деревяшка! - Взревев, братец швырнул меня на землю и принялся топтать, с треском ломая хрупкое дерево сапогами. Странно, но больно мне совсем не было. Только горько и обидно. Не за себя, за Томаса. Похитители давно ушли, а я всё думал, как там мой друг, когда вдруг почувствовал нежное касание к исковерканным щепкам.
- Гитарный век короток, не так ли, друг мой? - Тихо произнёс нежный девичий голос. - Скажи, тебе не жаль окончить свой жизненный путь?
- Госпожа ведьма! - Наконец, узнал я. - Пожалуйста, если можете, соберите меня! Я очень прошу вас! У Томаса сегодня важный день, он будет играть на приёме у Графа Дорренского, а потом он хотел попросить у старика руки его дочери, и если меня не будет, Томми... 
- Ну, тише, Эрик, тише... - Девушка мягко погладила меня по голове. - Ну-ка.... 
Я закрыл глаза, наслаждаясь её прикосновениями и лёгкими дуновениями ветра, шевелящего мои волосы.
Постойте... Волосы?! Что за...
Я вскочил, изумлённо глядя на свои руки. Чародейка сидела, устало прислонившись спиной к какому-то забору. Целёхонькая гитара лежала у неё на коленях. Я замер на минуту, внимательно оглядывая себя. Одежда больше напоминала лохмотья. Наверное, оттого, что струны порвались. Но, в общем и целом, я выглядел точь-в-точь так же, как и два года назад. Я осторожно отложил гитару, понимая, что Томасу на ней ещё играть, а потом подхватил чародейку на руки и закружил по проулку. Она испуганно вцепилась в мои плечи.
- Чёртова ведьма! - С чувством произнёс я, ставя девушку на землю и осторожно целуя. - Я сейчас отнесу Томасу гитару и вернусь. И только попробуй меня не дождаться! 

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 
2 мая - Международный день астрономии

Влас Дорошевич 
Звездочет
(Из китайских сказок)

В Китае, как это всем известно, существует обычай, что богдыхан дерет за косу придворного звездочета, когда тот сообщает ему, что дни стали убывать.
Обычай этот ведется издавна, - и еще в глубокой древности всегда делалось так.
Когда дни начинали делаться короче, а ночи длиннее, - придворный звездочет торжественно и с церемониями являлся к богдыхану сообщить ему эту новость.
Богдыхан принимал его, сидя на троне, окруженный всем своим придворным штатом.
Звездочет делал, сколько полагалось, поклонов и говорил, дрожа от страха:
- Сын неба, брат солнца и старший родственник луны, могущественнейший повелитель земли и морей, пусть драконы всегда будут благосклонны к тебе! Я принес тебе известие: с сегодняшнего дня дни начнут убывать.
Богдыхан, по обычаю, говорил:
- А ну-ка, ну-ка, подползи сюда, червяк, осмелься повторить, что ты сказал!
Звездочет, не помня себя от страха, подползал на коленях так близко, чтоб богдыхану стоило только протянуть руку, чтоб взять его за косу, - и говорил, наклонясь к земле:
- С сегодняшнего дня дни начнут убывать!
- Как же так? - строго спрашивал его богдыхан. - Дни будут становиться все короче, а ночи все длинней.
- Так что меньше будет оставаться времени для труда, для веселья, для молитв, для мудрых разговоров, и больше для лени, для сна, для лежебокства? Не так ли? - спрашивал богдыхан.
- Так, повелитель вселенной.
- Что же ты за звездочет, и чего же ты смотришь? - восклицал богдыхан. - Подай-ка мне сюда свою негодную косу!
Звездочет обертывал косу желтым шелковым платком и подавал ее богдыхану.
И богдыхан начинал его таскать за косу "в поучение всем". Это не было простой церемонией, одной из десяти тысяч двух китайских церемоний.
Обычай требовал, чтоб богдыхан таскал звездочета за косу до тех пор, пока не только у богдыхана, но и у звездочета не выступит от усталости на лбу пот. И богдыханы всегда точно исполняли обычай.
Богдыхан Юн-Хо-Зан был не только премудрым, но и добрым богдыханом.
Вступив на престол небесных драконов, он глубоко задумался над обычаем брать звездочета за косу по случаю убывания дней.
- Это ведется издавна, - однако улучшения нет. Дни, в свое время, каждый год начинают все равно убывать, а ночи становиться длиннее. Так говорят все старые летописи. Очевидно, звездочет тут ни при чем. За что же наказывать беднягу? И не пора ли отменить этот жестокий обычай, в котором я не вижу смысла?
Все придворные, конечно, поспешили заявить, что богдыхан тысячу раз прав, и громко восславили его мудрость.
Только один старый мандарин Тун-Ли-Чи-Сан поднял вверх указательные пальцы обеих рук в знак почтения и покачал головой из стороны в сторону:
- Ой! Я боюсь, чтоб с нашей страной не случилось какого-нибудь несчастия из-за отмены старого обычая! Юн-Хо-Зан был добр и улыбнулся страхам Тун-Ли-Чи-Сана.
- Конечно! - с поклоном сказал старый Тун-Ли-Чи-Сан. - Ты можешь поступать, как советует тебе твоя собственная мудрость. Но только я думаю, что и наши предки, да будет всегда благословенно их имя, не были глупы. Раз они установили такой мудрый обычай!
- Отлично! - улыбаясь сказал Юн-Хо-Зан. - Вот ты и разыщи нам, в чем состоит мудрость этого обычая, - и я даю клятву верно ему следовать!
- Я не знаю, в чем тут состоит мудрость! - покачал головою из стороны в сторону Тун-Ли-Чи-Сан. - Но раз предки установили такой обычай, в нем должна быть заключена какая-нибудь мудрость!
Между тем, приблизилось обычное время, когда дни должны были начать убывать.
Особым постом изнурив свое тело так, чтоб его поскорее прошибал пот, и помолившись предкам, придворный звездочет, по обычаю, сообщил блюстителю дворцовых церемоний, что он имеет сделать богдыхану весьма важное сообщение.
Тот предупредил об этом богдыхана, - и в назначенный час звездочет, - чтоб не утомлять богдыхана, сделав 686 поклонов в соседней комнате, - был на коленях введен в зал.
Едва дыша от страха, он сделал пред богдыханом остальные 14 поклонов и сказал:
- Сын неба, брат солнца и старший родственник луны, да будут благосклонны к тебе все драконы! С сегодняшнего дня ночи станут делаться длиннее, а дни короче. Казни меня за это как хочешь!
Юн-Хо-Зан улыбнулся и ответил:
- Что ж с этим делать! Это всегда так было, и наказывать тебя не за что! Иди спокойно и считай звезды, стараясь делать это честно.
Ушам своим не верил звездочет.
Ног под собой не чувствовал от радости, когда делал богдыхану благодарственные поклоны.
Преступил даже этикет, сделавши двумя поклонами больше, чем следовало. Добрый Юн-Хо-Зан улыбался.
Придворные в один голос славили его мудрость за отмену жестокого обычая.
Один старик Тун-Ли-Чи-Сан качал головой из стороны в сторону, предчувствуя неминуемое несчастие.
Известие о том, что жестокий обычай тасканья звездочета за косу уничтожен, - с легкостью и быстротой ветра распространилось по всей стране. Все славили мудрость богдыхана.
И через десять дней пятнадцать юношей из лучших мандаринских фамилий явились к блюстителю дворцовых церемоний, поклонились и сказали:
- Мы хотим послужить богдыхану ученьем считать звезды. Мы желаем быть придворными звездочетами.
Блюститель дворцовых церемоний поблагодарил их и принял в звездочеты.
Как отказать человеку, который хочет быть звездочетом? На каком основании? Звезды может считать каждый. Если они на этом поприще хотят послужить богдыхану?
Через три дня явилось еще сто юношей лучших и знатнейших фамилий.
А затем желающие стать придворными звездочетами начали являться каждый день.
Никто не хотел ни служить, ни судить, ни писать, ни командовать войсками, - все хотели быть звездочетами.
Не стало ни судей, ни военачальников, ни главных писарей, - все кругом были только звездочетами.
Не только все юноши знатных фамилий, но даже многие из стариков записались в придворные звездочеты. И все дела пришли в упадок.
По истечении года, когда снова пришло время убывания дней, в зал богдыхана вошел уже не один звездочет, - а целая толпа звездочетов, молодых, пожилых и совсем старых, и в один голос объявила, что дни стали убывать.
Шум был такой, что богдыхан должен был даже заткнуть уши.
С недоумением обратился он к старому Тун-Ли-Чи-Сану, который сидел около и покачивал головой из стороны в сторону:
- Что мне с ними делать?
Старый Тун-Ли-Чи-Сан поклонился и сказал:
- Я нашел премудрость, заключавшуюся в древнем обычае предков!
Сейчас же после приема звездочетов богдыхан принял Тун-Ли-Чи-Сана с глаза на глаз в комнате совета и разрешил ему:
- Говори, действительно, то, что ты думаешь!
Тун-Ли-Чи-Сан много раз поклонился, поблагодарил за позволение и сказал:
- Старинные летописи, которые я читал в течение этого года, пока все записывались в звездочеты, повествуют, что не только никогда при дворе богдыхана не было более одного звездочета, - но иногда двор оставался даже и вовсе без звездочета. Так что приходилось назначать в звездочеты силою, в наказание за проступки и дурное поведение. Обычай быть оттасканным за косу до того пугал всех, что только самый ленивый и праздный из молодых людей соглашался идти в звездочеты и подвергаться наказанию в присутствии всех. Да и такой, как мы видим, находился не всегда. С мудрым уничтожением этого мудрого обычая никто не захотел быть, кроме как звездочетом. И дела страны пришли в упадок.
Всякому хочется стать придворным звездочетом. Только звездочетом, и никем более! Звездочет пользуется всеми прелестями придворной жизни, и пойди, усчитай его: делает ли он свое дело? Он говорит: насчитал пока 10 000 звезд. Где они? Он показывает пальцем на небо. Проверь его! И все только считают звезды. Воля твоя, и решение принадлежит твоей мудрости, но я нахожу обычай предков не лишенным рассудительности!
Юн-Хо-Зан отпустил его мановением руки и долго сидел в задумчивости.
Выйдя же из задумчивости, он приказал созвать весь двор и сказал:
- Вот дела в нашей стране пришли в величайший упадок. В этом я вижу наказание неба и мщение духов предков за неисполнение их премудрых обычаев. А потому я объявляю, что впредь буду свято исполнять обычаи предков, и со следующего же года восстановляется обычай драть за косу придворного звездочета, если он сообщит, что дни начинают убывать. Вы слышали? Теперь ступайте, и будем надеяться, что наше послушание заставит смилостивиться разгневанных предков и праведное небо.
Все придворные в один голос восславили мудрость богдыхана, но на следующий же день половина звездочетов пожелала перейти на какие-нибудь другие должности.
С каждым днем число звездочетов таяло, как кусок льда на солнце.
А когда, через год, снова настало время убывать дням, в зал, дрожа от страха, вполз на коленях всего один, прежний звездочет.
Это был самый ленивый и праздный из молодых людей. Но и он хотел накануне отказаться от звания звездочета и сделаться судьей. Ему не позволили только, чтоб не нарушать этикета.
Сделав остальные 14 поклонов пред богдыханом, он, заикаясь от страха, сказал:
- Сын неба, брат солнца, старший родственник луны, пусть все драконы охраняют тебя и день и ночь. Дни нынче стали короче, а ночи длиннее, - но клянусь всеми моими предками и всеми моими потомками, я в этом не виноват! И заплакал.
Юн-Хо-Зан улыбнулся, подозвал его поближе, взял сквозь желтый шелковый платок за косу и принялся таскать во всем согласно с обычаем предков. Напрасно звездочет кричал: - Я вспотел уж! Я вспотел!
Юн-Хо-Зан продолжал таскать его за косу, приговаривая:
- Я тебе покажу, червяк, как сообщать богдыхану неприятные известия.
Так был восстановлен в Китае мудрый обычай предков. И дела страны, - как говорят летописи, - в скором времени процвели.

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 
3 мая - День солнца 

Ихара Сайкаку

Божественное прорицание зонтика

(из сборника "Расссказы из всех провинций")

Широко разлилось милосердие Будды в нашем мире, и посему люди тоже стремятся вершить добро на благо ближним. Пример тому — двадцать зонтиков, каковые можно одолжить в храме богини Каннон, что в селении Какэдзукури, в области Кии. Давным-давно некий человек пожертвовал те зонтики храму, с тех пор каждый год их заново обтягивают промасленной бумагой, и так висят они в храме и по сей день.
Каждый, кого застигнет здесь внезапный дождь или снег, может, не спрашивая ничьего разрешения, взять себе зонтик; когда же непогода утихнет, зонтик, честь по чести, возвращают в храм, и ни разу не случалось, чтобы хоть одного недосчитались.
И вот однажды, во втором году эры Кэйан, некий житель селения Фудзидзиро позаимствовал в храме зонтик; когда же подошел он к окрестностям Фукиагэ, внезапно налетел божественный ветер, дувший с острова Тамадзусима, где стоит храм великой богини Аматэрасу, подхватил зонтик и унес его в неведомую даль. Как ни сокрушался этот человек, помочь беде было уже невозможно.
Между тем зонтик летел по ветру и упал в захолустном селении Анадзато, в горной глуши, в краю Хиго. Жители сей деревни испокон веков жили замкнуто, отгородившись от всего света, зонтика отродясь не видали (велико еще невежество в нашем обширном мире!) и потому весьма удивились.
Собрались старики и мудрейшие люди деревни, и все сошлись на том, что до сих пор и слыхом не слыхали ни о чем подобном. Тут выступил вперед некий умник, пересчитал бамбуковые спицы и сказал:
— Спиц ровно сорок. Бумага тоже отличается от обычной. С трепетом осмелюсь сказать — сие есть не что иное, как сам достославный бог Солнца, божественный дух из священного храма Исэ, самолично соизволивший прибыть в нашу местность!
При этих словах жители деревни затрепетали от страха, тотчас же окропили все кругом священной водой, поставили зонтик на грубые свои циновки, а затем всем миром отправились в горы, нарубили деревьев, нарезали камыш, соорудили молельню, точь-в-точь такую, как в священной обители Исэ, и стали сему зонтику поклоняться. И со временем божественный дух снизошел на зонтик, и, когда наступила пора дождей, алтарь божества стал непрерывно звенеть и сотрясаться.
Тогда решили вопросить божество о причине сего, и оракул возвестил: «Этим летом священный очаг мой содержали в нечистоте, в священных сосудах сварилось множество тараканов, осквернен даже главный мой храм в Исэ! Повелеваю истребить по всей стране тараканов, всех до единого! И еще есть у меня пожелание: выберите прекрасную юную деву, и пусть она будет моею жрицей. В противном случае не пройдет и недели, как я низвергну на вас такой страшный ливень, что дождевые струи будут толщиной в ось колеса, и на всей земле род человеческий прекратится!» — так возвестил оракул.
Поселяне перепугались, вновь собрались на совет, созвали самых красивых девиц со всей деревни и принялись судить да рядить, которую лучше всего назначить жрицей. Но незамужние девицы, с еще не покрытыми чернью белыми зубами, отказывались, плача и причитая.
— Отчего вы в таком горе? — спросили их. И девушки воскликнули:
— Да разве останешься в живых, проведя с таким супругом хотя бы одну-единую ночку? - и в страхе и слезах указывали на острый конец сложенного зонтика.
Жила в этой деревне пригожая вдовушка. «Так и быть, - сказала она, - послужу божеству, пожертвую собой ради спасения юной девицы!».
Всю ночь напролет ожидала вдовушка в молельне от божества хотя бы намека на ласку, да так и не дождалась. Рассердившись, вбежала она в святилище, схватила божественный зонтик и со словами «Подлый обманщик!» разломала его на куски и швырнула наземь.
 

 

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

 9 мая - День Победы 

Александр Розен

Самсон
Е. А. Самойлович-Ераниной
1

Самсон родился на фронте. Собственно говоря, он родился в собачьем питомнике под Ленинградом, но в то время и Ленинград, и его пригороды былина линии фронта.
Маленький хилый комочек чем-то напоминал Лиде пекинскую болонку по кличке Самсон, названную так, вероятно, в шутку. Эта болонка принадлежала известному балетному артисту, жившему до войны на одной площадке с Лидой.
Ах, какое это было дивное время! Оно казалось теперь далеким-далеким… Но ведь все это было: и балетный артист, эвакуированный в начале июля на Восток, и комната, оклеенная перед войной новыми белыми обоями, и полка с книгами, и собака Шери, и тетя Надя, с которой они жили вместе и которая не была ей ни тетей, ни даже родственницей, а просто когда-то знала Лидиных родителей.
Лида смутно помнила мать и совсем не помнила отца. Они погибли далеко от Ленинграда, в Средней Азии, во время ночного налета басмачей, и тетя Надя часто говорила: «Не надо было Ивану брать с собой маму». Она говорила так и плакала, а потом, наплакавшись, говорила: «Знаешь, какая она была, твоя мама: если бы Иван не взял ее с собой, она бы все равно за ним поехала».
Когда началась война, тетя Надя почти сразу пошла «на окопы», так в то лето называли оборонные работы. И Лида со школьными подружками тоже работала «на окопах». Тетя Надя строила противотанковый ров недалеко от Колпина, а Лида работала под Лугой, а потом под Сиверской, а потом под Гатчиной, все ближе и ближе к Ленинграду. И с ней была собака Шери, потому что собаку не оставишь в пустой квартире.
Девчонки смеялись над Лидой: это надо же, на окопы с собакой! Но потом они поняли, что Лида не могла поступить иначе. Да и Шери славная собака, на нее можно положиться: увидев чужого, сразу шум поднимет. И ласковая. И чистеха. И смелая. Когда лагерь впервые обстрелял немецкий самолет, Шери здорово испугалась, бросилась в палатку, залезла под койку и завыла. Но потом она уже боялась только за Лиду. И когда дежурный кричал в рупор: «Воздух!» — и все, побросав лопаты, ложились на землю, Шери ложилась рядом с Лидой и все пыталась укрыть ее от опасности.
Гатчина, Красное Село и еще какой-то поселок, а из этого поселка на трамвае в Ленинград…
И в тот же день пришла домой тетя Надя, и снова они стали жить все вместе. Лида в сентябре тушила зажигалки, а в октябре пошла в школу, ей до окончания оставался один класс. Но занятий почти не было, и Лида больше помогала в госпитале, чем училась. До войны она сдала нормы на значок «Готов к санитарной обороне» и могла ухаживать за ранеными.
А собака Шери почти целый день сидела дома одна. И Лида, и тетя Надя тревожились за ее судьбу. Как в такое время прокормить собаку? Шери ужасно отощала, все позвонки можно было пересчитать. И глаза у нее дурно слезились.
— Не лучше ли усыпить? — сказала тетя Надя.
— Нет, тетя Надя, нельзя, — ответила Лида. — Нельзя: Шери скоро станет мамой.
— Но это невозможно! Как же так… Подумай, о чем ты говоришь! В такое время!
— У нее будут щенята, — упрямо повторила Лида. — Ее нельзя усыплять.
В декабре жить стало еще хуже. Еще страшнее голодали, еще свирепей становилась зимняя стужа. Умерла тетя Надя. Пошла на работу, но только вышла на улицу, как упала, и все было сразу кончено.
На второй неделе декабря Лида и Шери отправились в трудный поход. Накануне Лида узнала, что существует военный питомник. Она надела Шери ошейник и, взяв самый короткий поводок, вышла с собакой на улицу. Ночь была безлунной, дул ледяной ветер, Лида старалась идти как можно быстрее. И Шери тоже старалась.
Иногда на пустынных улицах слышался слабый возглас: «Собака!» — и тогда Шери грозно рычала, а Лида до предела натягивала поводок.
Когда они добрались до питомника, то еле держались на ногах. Их впустили, дали немного поесть, обогрели, Лида сразу заснула и проспала целые сутки. И Шери столько же…
Обо всем этом доложили начальнику, и надо сказать, что он не очень-то был доволен. Здесь занимались важными делами, готовили собак для связной службы, готовили истребителей танков, а несчастная Шери никуда не годилась.
А что делать с Лидой? Отоспавшись и отогревшись, она собралась домой, но новые ее подружки побежали просить за Лиду: нельзя отпускать, погибнет.
У начальника было доброе сердце, но он не знал, как поступить: Лиде еще не исполнилось восемнадцати лет, как ее призвать в армию? И он взялся за свою короткую пенковую трубку, которую все здесь хорошо знали и называли «задумчивой трубочкой».
В тот же день положение еще больше осложнилось: появился на свет Самсон. Шери недолго кормила щенка, для этого она была слишком слаба, а у маленького хилого комочка был страшенный аппетит. Шери умерла, а щенок хныкал, просил есть и не соображал, что теперь одна только надежда — на людей.
— Утопить к чертовой бабушке, — говорил старый повар Алиджан, и Лида прятала от него Самсона. Но однажды, когда Алиджан снова повторил свою угрозу, а Лида сунула щенка за пазуху, перед ними возник начальник питомника.
— Это еще что такое «утопить»? Как это «утопить»? Не сметь говорить здесь такое слово. Вот именно, — сказал он, заметив, что Самсон высунулся. — Дай-ка мне его, — начальник питомника взял щенка и подержал на ладони, словно взвешивая этот случайный дар. — Кто у него в роду был лайкой — мать или отец?
— Дедушка… — сказала Лида.
Повар засмеялся, но, к счастью для него, начальник питомника был занят своими мыслями.
— Напишешь заявление, — сказал он Лиде. — Укажешь там, что к чему, ну, биографию, как положено, и все прочее…
— Спасибо, товарищ майор, — сказала Лида.
А на Самсона не надо было заполнять никаких бумаг. Он остался в питомнике под личную ответственность начальника.
Самсон был единственным щенком среди взрослых собак, образованных и весьма родовитых. То, что собаки взрослые, а только он один маленький, Самсон быстро сообразил и, сколько мог, извлекал из этого пользу для себя: в свободную минуту взрослые собаки играли с Самсоном и защищали его друг от друга.
Труднее было понять, чем эти взрослые собаки здесь занимаются, но, приглядевшись, он все-таки кое-что понял.
Но чего он совершенно не мог понять, так это собачьей спеси. Был там эрдельтерьер, который при встрече с Самсоном презрительно выпячивал нижнюю губу: ведь он был эрдельтерьер уже в четырех поколениях и даже во сне видел все четыреста медалей, которые получили его деды и прадеды. Между тем это была на редкость неспособная собака, доставлявшая много горя своей вожатой.
Самсон жил нелегко, но весело. Еды не хватало, приходилось ловчить, чтобы получить лишний кусочек, но он не опускался до подхалимства. Лишения на собак действуют по-разному: одни быстро озлобляются, а другие смотрят весело, как бы ни было трудно. К таким собакам принадлежал Самсон. А ведь он рос без матери, у него даже воспоминаний не осталось о том, как он, маленький, хилый комочек, лежал с Шери на случайной подстилке и как Шери слабо, но ласково вылизывала его. И с каждым часом все ласковее и все слабей.
Но иногда ему снились черные неподвижные стеклышки, которые только что были живыми; странная мутная пелена накатывалась на эти стеклышки, а за ней уже ничего не было видно.
Он не помнил мать и потому больше, чем другой щенок, нуждался в ласке. Но ведь и ласку следует принимать не от первого встречного. И если этому не научишься щенком, то потом в жизни будет плохо. Даже недоступный эрдель может в минуту царственного своего досуга милостиво обнюхать щенка. Беги от него, — это не ласка, просто его величеству стало скучно. И если тебя захотел погладить повар Алиджан, — прочь, прочь от него: повар хочет выслужиться перед начальством, а после он не простит своего унижения.
Но если тебя позовет знакомый негромкий голос, чуть слышно: «Самсон!» — голос, не обязательно обещающий ласку, или игру, или обед, просто: «Самсон!» — и ничего больше, не раздумывай, бери с места третью скорость, не бойся никаких препятствий, прыгай вот через эту страшную канаву, вперед, проваливаясь в сугробах так, что только уши торчат, вперед, если тебя больно хлещут злые и разлапистые ели, и даже если близко что-то грохнуло, словно повар Алиджан ударил в пустую кастрюлю, и даже если рядом вздрогнул огонь, — вперед, вперед! Потому что этот негромкий голос — голос самого главного человека на земле.
Усталый, счастливый, бесстрашный, ткнись в милые ладони и постарайся визжать не так глупо, не так по-щенячьи. Но совсем не визжать невозможно, немножко повизжать можно, а потом услышать:
— Тихо, Самсон, ну, тихо, тихо, — и совсем непонятные слова: — Глупая, глупая, глупая собака…
Лида, конечно, не думала, что Самсон — глупая собака, она видела, что щенок растет совсем не глупый. Просто она очень любила Самсона, а чего не скажешь, когда очень любишь.
Но началась весна и разлучила их. Наступил день, когда Лиду по всем правилам призвали в армию, она получила собаку и под руководством опытного инструктора начала ее дрессировать. Лида до самого лета работала в питомнике, но для Самсона уже началась разлука.
Как все собаки, Самсон был ревнив, и все-таки он был ревнивей других собак. Может быть, потому, что не был подготовлен к такому трудному испытанию, как ревность, ведь ему не приходилось драться за местечко поближе к Шери и скулить, когда счастливый соперник прочно это место занимает.
Самсон считался ничьей собакой. Но так считали люди, а Самсон этого отнюдь не считал. Ничья собака! Ничего глупее люди не могли придумать! У свирепого бульдога есть хозяйка — вон та длинноногая девица, которую именуют товарищ младший сержант, и у коричневого добермана есть хозяин — серьезный, неразговорчивый парнишка, рядовой Емельянов, к нему почему-то все относятся с большим уважением, наверное, потому, что он все молчит и молчит. И у большой овчарки есть хозяин, и у колли. А Самсон «ничей»? Как бы не так! Самая лучшая, самая красивая, самая добрая хозяйка как раз у Самсона, та, у которой негромкий ласковый голос и теплые ладони. Все ее называют Лидой, и когда при Самсоне произносят имя хозяйки, он настораживается: не грозит ли ей какая-нибудь опасность?
И вот теперь она зовет к себе не Самсона, а другую собаку, овчарку по прозвищу Тулуп, и этот самый Тулуп, ловко пружиня тело, несется на голос хозяйки.
За одну неделю Самсон так похудел, что Лида пригласила ветеринарного врача. И пока врач выслушивал щенячье сердце и щенячьи легкие, Самсон стоял спокойно и смотрел куда-то в сторону. Но когда врач стал заглядывать в щенячьи глаза и протирать их тряпочкой, Самсон заволновался: ну, теперь они все поймут — и стал брыкаться, но в это время врач сказал: «И глаза в полном порядке», а Лида спросила: «Так что же с ним?» И тогда Самсон взглянул на Лиду с укоризной: зачем же спрашивать об этом врача, ведь это не по его части.
И чем дальше, тем труднее было с Самсоном. В часы занятий он вместо того чтобы пользоваться своим свободным щенячьим положением, пробовал подключаться к делу. И конечно, путал команды, не к месту подавал голос и не вовремя бросался за поноской. А старый повар Алиджан, с ожесточением рубя мороженую тушку, хрипел: «Расстрелять к чертовой бабушке!»
Но начальник питомника был на этот счет другого мнения.
— Ничего, ничего, — говорил он. — Время военное, а щенок деловой. Не лентяй, не трус. Пусть привыкает понемногу. Ничего, ничего, время военное…
Самсон действительно не был лентяем. Он старался как мог и во всем подражал взрослым собакам. А уж трусом его и старый повар не решался назвать.
Наступили теплые летние дни. Это было первое лето в жизни Самсона. Он и не знал, что бывает такая чудесная погода. Какое наслаждение погреться на солнышке, вытянуться, зевнуть и, если ты никому сейчас не нужен, подремать часочек!..
Но судьба приготовила Самсону новое испытание. В один из таких добрых солнечных дней к питомнику подъехала большая крытая машина. Самсон давно ее приметил, потому что эту машину всегда окутывал какой-то особенно ядовитый дым. Бензина в блокаду не хватало, и приходилось работать, как тогда говорили, «на чурках».
Самсон давно приметил эту машину, но никогда не связывал ее с Лидой. Он очень удивился, когда Лида вместе с Тулупом, а за ними и другие хозяйки с собаками забрались в кузов. Отвратительное облако окутало машину, но в это время Лида выскочила из кузова, подбежала к Самсону и потрепала его по нежному загривочку. Конечно, это было против правил, да и когда-нибудь должен был прийти день разлуки, но ведь теперь только Самсон связывал Лиду с ее прежней жизнью, со всем тем, что было здесь и что уже поросло быльем.
— Спокойно, Самсон, спокойно! — сказала Лида.
И Самсон успокоился, спокойно спал ночь и только на следующее утро понял, что произошло. Он стал метаться по питомнику, искал хозяйку, заискивал перед каждым встречным, даже забежал на кухню: может быть, повар что-нибудь знает, все-таки человек. А потом Самсон сел на задние лапы, задрал морду и завыл, как воют взрослые собаки.
— Списывать будут, — радовался Алиджан, — плакали государственные денежки.
Но повар ошибся. Прошли всего сутки — и Самсон перестал выть и вообще повел себя образцово. Доложили начальнику питомника, он вызвал самого опытного собаковода Илюшу Баратова.
— Начинай учить по всем правилам, но не спеши. При всем том, он еще щенок, понял?
— Так точно, понял, — ответил Илюша.
Две недели Самсон вел себя безупречно, а через две недели, когда Илюша пришел утром к Самсону, вольер был пуст. Пропала собака! Бросились на поиски — никаких следов…
И только к вечеру нашли потайной лаз. Бегство было хорошо подготовлено, подкоп замаскирован еловыми ветками, и отчаянный щенок ждал только случая, принюхиваясь к машине, которая продолжала курсировать между питомником и фронтом: именно в этом ядовитом дыму исчезла хозяйка…
Как удалось Самсону спрятаться в машине? Водитель, серьезный, почтенный человек, с медалью «За отвагу» на груди, утверждал, что понятия не имел ни о какой собаке, пока не прибыл на фронт. Но едва машина остановилась, как из кузова пулей выскочил большой щенок и помчался по расположению стрелкового полка. Щенка втащили в чью-то землянку и послали за девушками-связистками, которые работали здесь с собаками.
Вот так Самсон нашел Лиду.
Вокруг этого немало было разговоров. Говорили, что начальник питомника приказал вернуть дезертира, но что Самсон бежал из воинской части, и теперь уже неизвестно куда; говорили и о том, что наложено строгое взыскание на Илюшу Баратова, а Лиду вообще решено демобилизовать.
Но все эти слухи прекратились после того, как начальник питомника, посасывая свою «задумчивую трубочку» и ни к кому персонально не обращаясь, сказал: «Что же это за собака, которая своего хозяина разыскать не может?..»
Лида и обрадовалась Самсону, и испугалась: а как же Тулуп? Ведь Тулупу ничего не известно о решении начальнику питомника поставить щенка на все виды довольствия, Самсон для Тулупа как был личностью непрописанной, таким и остался.
Но Тулуп оказался благороднейшей собакой. И вместо того, чтобы украдкой задать щенку хорошую взбучку — такую взбучку, после которой нахальный щенок забудет сюда дорогу, — вместо этого Тулуп спокойно обнюхал беглеца, и Лиде даже не пришлось подтянуть поводок.
Самсон сидел чуть живой. Шерсть у него встала дыбом, от страха он не мог даже прорычать что-нибудь толковое. А вокруг стояли красноармейцы из роты связи, и никто не смеялся: ведь над собаками смеются только плохие люди. Самсон тихо-тихо вышел из этого живого круга, а на том месте, где его только что обнюхивал Тулуп, осталась довольно большая лужица.
— Ну что, Тулуп, — сказала Лида. — Неужели же мы дадим пропасть этой собаке?
И они пошли вслед за щенком.
Вопреки всем опасениям, Тулуп и Самсон подружились. И это была самая чистая дружба, какая только бывает у собак. И Лида за это еще больше полюбила обоих. Каждого по-своему, конечно…
Тулуп был взрослой военной собакой. С того момента, как ему поручили отнести пакет из одной роты в другую, ничто не могло его остановить: ни обстрел, ни бомбежки. Он весь был во власти службы.
Самсон только учился службе. Смешно было смотреть, как летит Тулуп, а за ним трусит Самсон, и на его щенячьей морде точно такое же выражение — сосредоточенное, независимое и волевое. Теперь уже никто не относился к Самсону как к несмышленышу. Но каждый раз, когда Самсон бегал с Тулупом, у Лиды замирало сердце: а вдруг что случится? И только тогда она успокаивалась, когда Самсон возвращался и тыкался хозяйке в ладони. Тулуп в эти минуты хмуро смотрел на них: Тулуп знал, что молодежь надо приучать не к теплым ладоням, а к суровой жизни.
Со многим Самсону пришлось встретиться впервые. Впервые в своей жизни он увидел большую многоводную реку и был так потрясен, что громко и неприлично залаял. А Лида смеялась и говорила:
— Это ж Нева, дурачок, слышишь, дурачок: Не-ва…
А спустя неделю они с Самсоном пошли в лес. Лес он тоже увидел впервые. Он даже и представить себе не мог, что столько деревьев может быть собрано вместе, И никаких дорог, тут самому надо тропить и запоминать, иначе отсюда не выйдешь.
Запоминающее устройство у Самсона было самое совершенное: каждая вещь пахнет по-своему, каждое дерево и каждый цветок и даже две лесные землянички на одном и том же кустике пахнут по-разному.
Он был потрясен великолепием лесных запахов, лесных звуков, лесных красок. Он шел не спеша, приподняв голову, раздувая ноздри, иногда делая стойку, которой его никогда не учили.
— Кто у него в роду был лайкой — мать или отец? — спросил Лиду снайпер-сибиряк.
К осени Самсон так вырос, что казался вполне взрослой собакой. «Скоро год…» — думала Лида, глядя на него, и вспоминала прошлую жизнь. Но не время было вспоминать прошлое. Наши войска на правом берегу Невы готовили боевую операцию, бросок через реку, чтобы прорвать блокаду. Ждали крепкого льда, а по реке все еще шло сало.
В конце ноября было приказано готовить собачьи упряжки для вывоза раненых с переднего края. И этот приказ все изменил. Та самая машина, на которой пять месяцев назад бежал Самсон, увезла его и других собак назад в питомник. И тот же пожилой водитель с медалью «За отвагу» крутил баранку. К счастью, водитель не узнал Самсона, — ведь до сих пор над ним подтрунивали товарищи: дезертира вез…

2

— Вымахал-то как! — сказал начальник питомника и взглянул на повара Алиджана, колдовавшего над кастрюлей.
Никто не спросил, какую собаку имеет в виду начальник питомника, и Алиджан тоже промолчал.
Тулупа поставили вожаком в Лидину упряжку, а Самсон занял место позади, в первой паре собак. Теперь его все признали взрослой собакой, к тому же такой, которая сама заставила себя уважать. Приезжал корреспондент из газеты и фотографировал Самсона. Забавно видеть, когда человек, да еще с какой-то блестящей штучкой на груди, ползает перед тобой на четвереньках.
Самсон не понимал, что за подвиг он совершил, но после фотокорреспондента научился по-особому держать голову, отчего вид у него становился необычайно важный.
К упряжке он привык очень быстро, но теперь нашел способ не переутомляться: надо тяжесть груза переложить на других собак, четыре собаки тянут, а пятая только ногами перебирает. Такое случается у собак, и обычно вожак быстро наводит порядок: так куснет нарушителя, что тот сразу же начнет работать на совесть. Но Тулуп, кажется, ничего не заметил, и на обратном пути Самсон повторил свой номер. И когда собак распрягли, он, резвясь и играя, побежал обедать.
Но обедать Самсону в тот день не пришлось: Тулуп не подпустил его к миске. Самсон, еще не зная, что его ожидает, решил, что лаской легко можно все уладить. Он завилял хвостом и, приглашая поиграть, весело подпрыгнул, небольно задев лапой своего старшего друга.
Бац! Он получил такую затрещину, что едва удержался на ногах. Бац, бац!.. В ярости Тулуп укусил Самсона в бок, а потом опрокинул миску и разбросал обед. На, получай за хитрость, за лень, за всякие там позы и фото. (Единственное, в чем Самсон не был виноват.) Но тут прибежала Лида. Драка? Значит, она что-то недосмотрела, это ее вина, если завтра Самсон не сможет работать в упряжке.
Но начальник питомника лучше Лиды разбирался в собаках.
— Ничего, ничего, — сказал он, узнав о ЧП. — Собаки знают, что вожак никогда зря не наказывает. Да еще такой справедливый вожак, как Тулуп. А если сильно покусал, дай денек отлежаться…
Но Самсон не стал отлеживаться. Лида смазала ему бок йодом, он терпеливо перенес боль, но на следующее утро долго не подходил к миске, поглядывая на вожака. Но Тулуп больше не обращал на него внимания, и Самсон быстро вылакал похлебку.
В упряжке тоже было спокойно; бок болел ужасно, и царапины на морде саднило, но Самсон тащил упряжку в полную силу. Да и другие собаки старались как никогда: уж ежели признанному своему любимцу Тулуп задал такую трепку, то что же их ожидает, если они будут лениться…
Прошло три дня, бок у Самсона перестал болеть, в знак прощения Тулуп даже повозился с ним на морозном солнышке. Через неделю в питомник снова приехал корреспондент из газеты, но Самсон, едва увидев блестящую штучку на груди, спрятался, да так, что даже Лида не могла его найти.
С каждым днем упряжка становилась все тяжелей. Теперь с собаками работала еще одна девушка, Лидина помощница, веселая краснощекая Катя. Иногда. Лида ложилась в нарты на носилки, а Катя бежала рядом с упряжкой, подгоняя собак, а потом они менялись — и на носилки ложилась Катя, а рядом бежала Лида.
Однажды нарты перевернулись. Вообще-то ничего страшного: в нартах в это время лежала Катя, а не Лида, но начальник питомника стал сердито кричать, и Лида стояла перед ним руки по швам. Впервые Самсон видел этого человека таким рассерженным. И это всего-навсего из-за краснощекой Кати!
В питомнике они прожили до сильных морозов, а потом снова вернулись на берег Невы. Самсон всегда спал крепко, а после переезда тем более. Но тут ему приснилось, что Лида не спит, и он проснулся посреди ночи. В самом деле, хозяйка не спала. Краснощекая Катя спала и даже тихонько храпела, а хозяйка не спала. Ничего ей не угрожало, а она все-таки не спала, и Самсон, стряхнув с себя ночь, подошел к хозяйке и, как бывало когда-то, сунулся ей в ладони.
И вот, наконец, пришло утро, которое так ждали. Еще было темно, когда вокруг загремело. Все вскочили и выбежали из землянок. И Лида тоже выбежала и молча смотрела на противоположный берег. Там, в морозном тумане, уже рвались снаряды и с каждой минутой зимний гром становился все сильней и сильней. Это Красная Армия рвала кольцо блокады. Рассвело. Нева почернела. Сражение началось.
Лида потрепала Самсона по мускулистому загривку:
— Держись веселей!
А Самсон отлично знал, что после этих слов ему надлежит держаться весело и бодро.
Как ни странно, но весь день и Самсон и другие собаки болтались без дела. И только поздно вечером их запрягли.
На этот раз упряжка спустилась к самой Неве и помчалась по льду на левый берег, да так быстро, что сыпались искры с полозьев. Было куда тише, чем утром и днем, гремело не близко, луна светила не ярко, а потом совсем зарылась в тучи. В полной темноте они поднялись вверх по крутому берегу. И это было самое трудное из всего, что пришлось пережить за эту ночь.
Они поднимались медленно, но не только потому, что было скользко, а потому, что здесь повсюду лежали люди. Лежали молча и неподвижно, по-видимому, спали, хотя никогда раньше Самсон не видел, чтобы люди спали прямо на льду и в таких неудобных позах.
Еще менее понятным было поведение Лиды и Кати. Они остановили собак и стали с фонариком обходить спящих, словно пытаясь их разбудить. Иногда, когда спящий спал лицом вниз, они поворачивали его на спину. Но если человек все-таки не просыпался, они оставляли этого спящего и спешили к другому.
Но один из спящих все-таки проснулся и застонал. Лида и Катя взяли его на носилки и положили на нарты. Вот это уже дело другое, это напоминает питомник. Сейчас Тулуп двинет вперед — и поехали, а это радость — бежать в упряжке вместе с другими собаками.
Но еще один человек проснулся, и ему тоже помогли сесть в нарты. Странно — в питомнике упряжка брала только одного человека.
Теперь они бежали через реку домой. Гремело близко, и на льду то там, то здесь возникали столбы черного дыма. Самсон не обращал на них внимания. Точно так же рвались на учениях взрывпакеты, и бывало, что Самсона или другую собаку выпрягали, а на ее место ставили другую… У людей каждая игра имеет свои законы.
На своем берегу они задержались недолго: Лида и Катя вынесли носилки с людьми — и упряжка снова двинулась в тот же путь.
Все было бы ничего, если бы не крутой подъем. Но и крутой подъем не страшен, а страшно, когда приходится пробираться среди спящих людей и вдруг выходит луна, и у спящих начинают блестеть глаза…
Только утром их распрягли, и только тогда Самсон понял, как он устал. Ноги стали совсем не свои. И даже есть не хотелось. Другие собаки сразу накинулись на еду, вылавливали мясо из супа, а потом уже лакали суп и догрызали кости.
Самсон ел нехотя. Суп показался ему не то слишком горячим, не то пересоленным. Он поворчал, поворчал, сделал неловкое движение и опрокинул миску. Немедленно он получил (Слово удалено системой) от Тулупа, опомнился и стал подбирать обед.
Днем собаки спали. Когда Самсон проснулся, почти зашло солнце. Он чувствовал себя освеженным, с аппетитом поел и даже поиграл в сторонке. Вчера он нашел старый, почти пустой детский мячик и закопал в снегу, а теперь выкопал и поиграл с ним.
А вечером снова началась та же работа. Но рейсы стали длиннее. Стонущих людей они подбирали не на кромке берега, а куда дальше. И с каждой ночью они пробивались все дальше и дальше. И Самсон стал уже привыкать к этой странной ночной жизни и к спящим людям и только старался не смотреть им в глаза, на которых так странно стынет лунный свет.
На пятую ночь, как всегда, они выехали поздно вечером. В это время на фронте становится тише, меньше бомбят, реже бьют орудия и только слышно, как от края до края стучат пулеметы и автоматы.
Они взяли раненых и на большой скорости — рейс был первый, собаки еще не успели устать — помчались домой. Когда они были на середине реки, что-то грохнуло невдалеке, и неожиданно вслед за этим упал Тулуп. Самсон не сумел остановиться и налетел на упавшего вожака. В эту минуту Лида остановила упряжку — и Самсон быстро поднялся. Но почему не встает Тулуп? Это беспокоило Самсона, другие собаки тоже нервничали, рвались, пытались высмотреть, что же случилось с вожаком…
— Стоять! — прикрикнула Лида на собак и села возле Тулупа. — Тулуп, Тулуп, — слышал Самсон ее голос. — Тулуп! — Лида приподняла его морду, и глаза Тулупа заблестели, как у спящих людей на том берегу. И это было так ужасно, что Самсон подался назад.
— Стоять!
Но собаки не слушались Лиду, злобно рычали и пятились.
— Стоять, стоять!..
Впервые собаки вышли из повиновения. Чистокровная лайка, соседка Самсона, пыталась перегрызть постромки. Самсон видел ее налитые страхом глаза. А когда собака боится, она перестает слушаться хозяина — и только вожак может восстановить порядок. Но Тулуп по-прежнему лежал без движения.
— Стоять, стоять!..
Самсон услышал в Лидином голосе отчаяние. Ну что ж, если Тулуп почему-то не может осуществить свою власть, значит, надо действовать самому. Изо всех сил он укусил свою соседку, чистокровную лайку, а потом с такой яростью укусил собаку, стоявшую во второй паре, что та завизжала на всю реку. Только бы навести порядок, только бы не слышать отчаяния в голосе хозяйки.
А Лида думала лишь о том, чтобы воспользоваться моментом и укрепить новую власть. Она выпрягла Самсона и поставила его на место Тулупа. Что будет, то будет: вперед! Самсон медленно тронул нарты, медленно-медленно обошел неподвижное тело Тулупа. Вперед! Собаки испуганно косились на своего бывшего вожака, но теперь у них был новый вожак, которого необходимо слушаться, потому что власть не только наказание, но и защита тоже.
Самсон так и не понял, что случилось с Тулупом, почему тот не смог подняться и почему его оставили на льду. Так решила Лида, Лида поставила Самсона вожаком — значит, так надо. Но он помнил Тулупа и скучал без него и мечтал, что вот-вот Тулуп появится и даст Самсону хорошую затрещину. За что? Да ни за что, просто как аванс на будущее… Да, было бы хорошо, было бы просто отлично получить затрещину от Тулупа.
Но Тулупа не было, он остался на льду, и тело его давно замела пурга, а вожаком теперь был Самсон, и теперь он следил, чтобы собаки не ленились и не дрались из-за лишнего куска, а когда было надо, отвешивал нарушителю режима крепкую затрещину. И только изредка, убедившись, что упряжка крепко спит, Самсон подходил к Лиде и тыкался ей в ладони.
Всю зиму они работали на вывозке раненых, и Лидина упряжка считалась лучшей. Сначала на Неве, а после прорыва блокады под Красным Бором — и всюду, где громили фашистов. Но весной эта работа кончилась; последний раз вывезли раненых в апреле и еле дотащили нарты до дому. Собаки были по брюхо в воде, а Лида простудилась, и почти неделю у нее держалась высокая температура.
Потом собак распрягли и уже больше не запрягали, но они все равно спали днем, а вечером просыпались и ночью ждали, когда же их запрягут, и косились на своего вожака.
Самсон тоже не спал, он чувствовал себя без вины виноватым: собаки не работают, паек идет прежний, живут сытно, вокруг весенняя благодать, а делать нечего. Время от времени он грозно посматривал на свою упряжку, но в такую безработицу грозные взгляды никого не пугают.
Зимняя эпопея кончилась тем же, чем и началась. Пришла знакомая машина, вожатые погрузили собак, и к вечеру все были в питомнике.
Если вам случалось возвращаться на места, где прошло ваше детство, то вы знаете, как не просто заново узнавать то, что было когда-то хорошо знакомо. Забор, окружавший питомник, не казался больше Самсону крепостным валом, учебное поле сильно уменьшилось за этот год, через спортивный снаряд, который у людей называется «конем», Самсон перелетал легко. А ведь когда-то он с завистью смотрел, как это проделывают взрослые собаки. Теперь Самсон сам был взрослой собакой, к тому же собакой, хорошо знающей, что такое война и что такое власть на войне.
Но Самсон нервничал: с того момента, как их привезли в питомник, он никого из своей упряжки больше не видел. Что же это такое и как ему собрать свое войско? И на следующий день, когда Лида вывела его из вольера, Самсон все осматривался по сторонам и искал свою старую упряжку…
Первый день новой игры не понравился Самсону. Для собаки, которая только что была вожаком санитарной упряжки, все это были какие-то щенячьи пустяки и перевод времени. Лида дала понюхать ему сильно пахнущий небольшой ящик — Самсон этот запах слышал сто тысяч раз, потом она спрятала ящик, а Самсон должен был его найти. Понимает ли хозяйка, что Самсон давным-давно вырос для таких пустяков? Тем не менее всякий раз, когда он приносил ящик, Лида давала ему что-нибудь вкусное. Самсон сразу присмотрелся к новому мешочку, который, по-видимому, был переполнен самой вкусной едой, и понял, что теперь каждая находка будет вознаграждаться.
С каждым днем Лида запрятывала ящик все сложнее. Известно, что только люди умеют так запрятывать вещи, известно и то, что находить эти вещи могут только собаки.
И на следующий день и еще через день была все та же игра. А потом ящик стали зарывать в землю. Сложно, но не для такой бывалой собаки! Самсон нашел место, где был зарыт ящик, но только стал рыть землю — как последовала команда: «Сидеть!» Он сел, хотя и был обижен, что ему не дали достать ящик, а за него это сделала Лида.
Но Самсон знал, что с людьми спорить бесполезно. Теперь, когда он слышал знакомый запах, он не ждал команды «сидеть!», а просто садился и ждал, пока Лида выкопает ящик. И тогда он немедленно получал вознаграждение.
И с каждым днем запах становился все отдаленнее, все глуше. Лида теперь закапывала ящик очень глубоко. Но Самсон отгадывал безошибочно, отгадывал и садился. И так было не раз и не два, а наверное, сотни раз.
Потом упражнение стало еще сложнее. Лида шла вместе с Самсоном, держа поводок в левой руке, а в правой руке у нее была какая-то палка, которой она прощупывала землю. Похоже было, что теперь не Лида, а кто-то другой зарывал ящик…
А потом этих ящиков становилось все больше и больше. Едва найдешь один, как рядом слышится все тот же запах, терпение — надо сесть, на мешочек с вкусной едой смотреть вовсе не обязательно, сейчас Лида будет осторожно рыть землю, слой за слоем, а потом вынет предмет, который весьма отдаленно напоминает учебный ящик, а потом очень осторожно она что-то вывинтит, а потом вздох облегчения — и вкусный мешочек открывается.
И так было изо дня в день. Самсон видел, как старается хозяйка, и тоже очень старался. Как-то раз они пошли в гости к начальнику питомника и едва пришли, как Самсон почувствовал знакомый запах. В первую минуту он не понял, откуда слышится запах, да и Лида, по-видимому, была искренне удивлена поведением Самсона. Но гости гостями, а Самсон давно понял, что он находится на ответственной работе. Он присел около печки и взглянул на Лиду. Лида взглянула на начальника, а начальник улыбнулся и сказал:
— Ну, Лидия, поздравляю.
Лида в это время вытащила из дымохода серо-зеленый сверток и даже не стала его развертывать, а просто вручила начальнику. Неужели Самсону придется напоминать о вознаграждении? Нет, люди в этом питомнике хорошо воспитаны и никогда не забывают о собаках.
А на следующий день приехала знакомая машина. Только теперь она была куда менее вонючей, а новому водителю решительно было все равно — удирал ли Самсон на этой машине или нет…
Еще было тепло, но скоро начались дожди, самое зябкое и самое неуютное время года. Работать в такое время неприятно и трудно. Но Самсон был не из тех собак, которые боятся промочить лапы и которым вяжут специальные тапочки. Он смело шлепал по холодным лужам и только иногда отряхивался, когда вместе с дождем падали холодные снежные хлопья.
Лида гордилась Самсоном. С того момента, как он нашел толовую шашку в дымоходе начальника питомника, все заговорили о его удивительном чутье. Он слышал запах тола на полуметровой глубине. «Замечательный нюх!» — восхищались начальники, которые проверяли, как работают на фронте разминеры с собаками. А Лиде хотелось сказать, что дело не только в замечательном нюхе. Главное совсем в другом. Но в чем? Ну, прежде всего Самсон трудолюбив, его не надо заставлять работать. Утром он нетерпеливо высматривает хозяйку: «Пора!» Он никогда не жалуется на усталость, вид у него бодрый и утром и вечером. Другие собаки тоже обладают прекрасным чутьем, но, случается, халтурят: «проскакивают» опасные места. Хорошо, если сапер быстро заметит такую нечистую работу, а если он доверится собаке и на том месте, где осталась фашистская мина, будет сделана надпись «Мин нет»?
И все-таки главное было в том, чего установить ни один инспектор не может: Самсон любил свою хозяйку так, как ни одна другая собака любить не может. Уж это-то они оба точно знали. И Лида и Самсон.
Но начинался новый день — и снова начиналась работа, и было не до нежностей. Они шли по освобожденной земле. Отступая, фашисты оставили тысячи мин-ловушек. Где только не находили их саперы: в колодцах и водокачках, в гаражах и в пекарнях, в дровяных складах и в кино, в клубах, библиотеках, прачечных, церквах, музеях, под садовыми скамейками, в купальнях под лодками, в лифтах, в подвалах, на чердаках… Гатчина, Сиверская, Луга. Где-то здесь три года назад работала Лида «на окопах»…
Заминированные фашистами завалы на улицах, и заминированные дворы, и заминированные вокзалы и пристани. «Мин нет», — писала Лида мелом. И тогда на эти места возвращались люди. Из лесных землянок, из каких-то неведомых нор выходили древние старики и старухи и женщины с детьми, а один маленький мальчик, увидев Самсона, стал с ним играть. Лида испугалась: Самсон почти не видел раньше детей, да и тех, кого он видел, он видел издали; к тому же у паренька какая-то скверная железяка в руках, а этого Самсон вообще не выносит.
Но, к счастью, Лидины опасения были напрасными. Самсону паренек понравился. Поначалу он, конечно, насторожился: это что еще за чудо такое в оборванных штанах, в куртке с драными локтями движется прямо на большую собаку? Но потом все обошлось. Самсон стал прыгать вокруг паренька и, не сердито ворча, хватал железяку и делал вид, что грызет ее, а когда паренек бросил железяку в кусты, Самсон вежливо принес ее и снова играл с пареньком, пока Лида не позвала.
Они двигались по берегу Луги. Было тепло, поднималась трава, не робкая, как в городских садах, а буйная, рослая. Такой рослой трава бывает только после войны…
Немцы и здесь оставили свои «сюрпризы». Вот ящик с рожью. Проволочка от чеки взрывателя выведена через малозаметное отверстие в задней стенке ящика и прикреплена к стене. Если сапер не обнаружит этого «сюрприза», произойдет катастрофа; едва начнут выбирать рожь из ящика, как заряд сползет в сторону и силой собственного веса выдернет чеку.
А вот ящик с печеньем, а вот крышка противогаза, соединенные со взрывателем. А пот знаменитые немецкие «шахматы». Самсон вполне овладел их кодом: клеточка с миной — значит, клеточка с миной и справа от тебя, и слева, и впереди, а позади уже ничего нет, потому что ты эту мину раньше обнаружил, а хозяйка ее обезвредила.
Уже был мир на этих местах, уже пахло жильем в полусожженных сараях, где они останавливались на ночлег. Самсон просыпался от пения петуха. Еще только вчера он впервые в жизни увидел эту птицу и не выдержал, залаял, хотя знал, что собака должна вести себя тихо. Петух нахохлился, его красный гребешок и красная борода еще больше покраснели, он не столько угрожал Самсону, сколько любовался собой, своим гневом, своим умением презирать всех, кроме самого себя.
По утрам петух кричал подъем, потом в сарай заглядывала босая девчонка и говорила: «Тетя Лида, выпейте с нами молочка», — Лида шла за девчонкой. Самсон смирно шел рядом, хотя ему хотелось поиграть с черными пятками девчонки, или погоняться за курами, или хотя бы поглазеть на утят, но он шел смирно, потому что был настоящей военной собакой. А война еще была не кончена. «Война, товарищи, не кончена, — так говорил командир взвода саперов Костя Крутилин, собирая девушек на росистой полянке, — война не кончена, зверь сопротивляется в своем логове, а наша задача разминировать населенный пункт Большие Кузьминки».
И вот они идут по населенному пункту Большие Кузьминки, где не осталось ни одного целого дома и где до сих пор тлеет каменное здание, в котором когда-то помещался райком. Можно подумать, что немцы создали в Больших Кузьминках специальный музей для своих мин: мины тарельчатые и дощатые, и мины из консервных банок, и мины из гранат, и шрапнельные мины, и противопехотные, и противотанковые, и противотранспортные…
«Мин нет, мин нет, мин нет!» Самсон отлично знал, что, как только Лида вынимает мелок, значит, все хорошо, значит, можно двигаться вперед.
А за Большими Кузьминками — Кузьминки Малые. Была большая деревня, стала заминированным полем. Снова знакомый запах, и снова Самсон садится возле едва заметного бугорка. А в стороне Лида осторожно удаляет взрыватель из другой мины. Она не замечает, что Самсон по-прежнему сидит на старом месте, а может быть, она просто не верит, что там еще что-то осталось…
— Самсон!
Конечно, не верит, думает, что он зря сидит здесь, просто выканючивает награду.
— Самсон!..
И в это время под ногами раскалывается земля, черный фонтан подбрасывает Самсона и снова бросает его на землю.
И это было последнее, что видела Лида, потому что той же миной ранило и ее, отшвырнуло в сторону, и она потеряла сознание. Потом говорили, что виноват был Самсон, что будто бы специальная комиссия установила, что он начал подкапывать мину, а ведь это строжайше запрещено собакам-разминерам. Но говорили и другое: кажется, один из членов этой авторитетной комиссии записал свое особое мнение: виновата Лида, которая далеко ушла от собаки, а этого делать ни в коем случае нельзя. Но теперь, спустя двадцать пять лет, когда я стал спрашивать, что же на самом деле произошло и кто же на самом деле был виноват, мне отвечали: война, фашисты. И никто не вспомнил ни о какой комиссии, так что возможно, что никакой комиссии и не было.
Лида долго лежала в госпитале. Она была ранена в ногу и контужена, и врачи полгода не позволяли вставать и просили всех, кто навещал Лиду, рассказывать ей только веселое.
От Лиды скрывали гибель Самсона. Ее подружки приходили в госпиталь и рассказывали всякие небылицы, о том, что Самсон жив и работает по-прежнему с саперами. А в День Победы в госпиталь пришел повар Алиджан и, подарив Лиде банку варенья собственной варки, сказал, что демобилизован и что будет работать в ресторане «Метрополь». Алиджан тоже подтвердил, что Самсон жив и что это такая умная собака, которую он готов взять в ресторан для охраны.
Лида отчетливо помнила, как все было, и все-таки иногда думала: «А вдруг я ошиблась, а вдруг Самсон действительно жив?»
Никогда не знаешь, как лучше с больными, говорить им правду или скрывать…
Когда Лида выздоровела, был уже мир на всей земле. Подружки в складчину взяли такси и отвезли ее домой. Комната стала совсем новой — потолок отмыли от блокадной копоти и пол натерли до блеска.
Лида поблагодарила подружек, и вскоре они ушли, потому что одним давно было пора на работу, а другие уже начали учиться.
Лида села у открытого окна и стала читать. Ей было все равно, что читать, просто приятно открыть книгу, которую читала до войны. И в это время она услышала громкий мужской голос:
— Самсон, Самсон!
Лида уронила книгу, вскочила, подбежала к окну и схватилась за косяк.
По улице мимо ее окон шел балетный артист и звал маленькую болонку, названную когда-то Самсоном, вероятно в шутку.

1969

[Chanda 14]

 Кулакова Милана Анатольевна 
Брелок
   Сказка про дурака
  
   Зябким осенним вечером, ничем кроме пакета с макаронами и рулоном туалетной бумаги не обременённый, Гоша Коркин решительно шагнул из автобуса, поскользнулся на окаменевшей луже, раскатанной школьниками до зеркального блеска, и с грохотом, под одобрительные возгласы пассажиров, навернулся. Взметнулись неуместной викторией тощие коркинские ноги в убелённых сединами джинсах, кулёк с макаронами улетел на проезжую часть. Затылком Коркин хорошо приложился о ступеньку автобуса. Пока он вставал, пока отряхивался, пока вытаскивал из грязного пакета травмированные спагетти, автобус захлопнул двери и поехал. Под колёсами у автобуса нехорошо хрустнуло. "Ключи" - мрачно подумал Гоша. Так и было. Когда Коркин растянулся, треклятый закон сохранения импульса вытолкнул звенящую связку из широкого кармана куртки и унёс в бездну под днищем автобуса. Чертыхнувшись, Гоша выловил ключи из ледовитой грязи, тщательно вытер туалетной бумагой и понял, что серебристая подковка-брелок лопнула. "Нет счастья на земле" - догадался он, сунул осиротевшие ключи в карман и широким страусиным аллюром отправился домой, зажав спагетти подмышкой.
   Гоша Коркин не был хозяином жизни. И даже наоборот, жизнь всё время сама пыталась то парфорсной, то пряничной дрессировкой вырабатывать у него условные рефлексы и приставить к какому-нибудь важному делу. Дрессировался Коркин плохо, поэтому жил не очень сыто, но зато свободно и весело. В аспирантуру его не взяли, зато чуть было не взяли в армию. Армии Коркин не боялся. Представлялось ему в интимных грёзах, как он, уверенный, мускулистый и немногословный, возвращается в родную лабораторию после службы. А там откосивший Мальцев прячет глаза и уступает ему дорогу в узком коридоре. И Маша Пичугина, тушуясь и подбирая слова, аккуратно расспрашивает его о ранении и просит глянуть фотки с блокпоста. И он спокойно рассказывает ей про смерть, про растяжки и про служебную овчарку, отдавшую за него свою собачью жизнь. Но армии не случилось. В первый же месяц после призыва Коркин чуть сам не отдал богу душу из-за страшной аллергии на какой-то невычисляемый компонент армейской жрачки. Сначала он просто покашливал, потом задыхался, а к исходу третьей недели его раздуло, как дирижабль, и нервы командира части не выдержали. Коркина списали за полной армейской непригодностью, он провалялся в больнице ещё месяц, вышел оттуда осунувшийся и зелёный, а все кругом считали, что он так хитро откосил. Нынешняя жизнь устраивала Гошу даже больше, чем героическое служение в армии. Необременительное лаборантство и свободные вечера для фриланса оказались той уютной нишей, заселив которую, он смог, наконец, почувствовать себя счастливым.
   Коркин почти дошагал до самого дома, похлопал себя по карманам и решил с пользой потратить звенящую медь. Благо, не вся она высыпалась на остановке. Он нагнулся к окошечку тускло освещённого киоска, углядел внутри надменную рыжую тётку в красных бусах и попросил какой-нибудь брелок.
   - Какой вам надо? - ледяным тоном спросила тётка, не шелохнувшись.
   - Покажите все что есть, - строго сказал Коркин.
   Тётка с неодобрительным бормотанием полезла по коробкам, шарилась там не меньше минуты и, наконец, высыпала перед Коркиным штук шесть разнокалиберных брелков made in china. Самый приличный из них выглядел неброско. Это был чёрный металлический параллелепипед размером со спичечный коробок, холодный и глянцевый. Гоша со знанием дела повертел брелок, подёргал за кольцо-карабин так, словно это была деталь парашютного ранца и от неё зависела его, Гоши Коркина, жизнь, и, наконец, купил. Перед входом в парадную он долго навешивал ключи на тугое колечко брелка и выяснил, что тот по совместительству ещё и лазерная указка.
   На лестнице дрались коты. Два кота - один прикормленный, второй домашний, сошлись в бою между этажами. Волосатый-полосатый серый наседал на круглого рыжего. Орали коты артистично. Гоша прислонился к стене и заслушался. После низкого угрожающего гудения коты обменялись визгливыми оскорблениями, а затем, на последнем градусе презрения, исторгли простуженные вопли, от которых кровь застыла в жилах. Коты пафосно прокляли друг друга, отдышались и сцепились в клубок. Гоша крикнул соседке, что Басю обижают, не дождался отклика и решил вмешаться. И напрасно. Клубок распался. Оба кота, забыв о распре, кинулись на Коркина и вцепились с двух сторон ему в штанины. Теперь у них обнаружился общий враг, совместная победа над которым сгладила пограничный инцидент и прибавила им воинской доблести. Исполосованный Коркин позорно бежал.
   Дома он помянул добрым словом Шарикова, стащил с себя куртку и понял, что её нужно стирать. Стирать срочно, а потом сушить, иначе завтра не в чем будет идти на работу. Он вытряхнул ключи и деньги из карманов, мельком взглянул на брелок и увидел, что сбоку мерцает светодиод. Маленький, бесцветный, не замеченный ранее. Индикатор заряда батарейки? Возможно. Больше Коркин про брелок не вспоминал вплоть до следующего вечера. День у него выдался муторный. Всё валилось из рук, в довершение он кокнул охладитель и поругался с Мальцевым.
   Устало взобравшись на четвёртый этаж, Коркин встретил перед своими дверьми круглого Басю.
   - Ну что, свинья кошачья, - мрачно сказал Гоша, присев на корточки. - Не стыдно?
   Бася муркнул и полез обниматься.
   - Гляди-ка, чего у меня есть! - многообещающе сказал Коркин и вытянул из кармана связку. Брелок приятно холодил ладонь. Белый светодиод горел ровно, не мигая. Гоша нажал на кнопку, и яркая алая точка заплясала по бетонному полу. Бася потоптался толстыми лапами и грузно прыгнул. И ещё. И с пируэтом. А теперь кувырком.
   - А ещё? - весело предложил Коркин, выводя каллиграфичные кренделя на полу.
   Бася кувыркнулся ещё раз. И опять кувыркнулся, как дрессированный медведь в цирке.
   - Да ты, брат, фокусник, - удовлетворённо сказал Гоша, убрал ключи, но тут же достал их, чтобы открыть дверь. Странное дело, светодиод на брелке теперь не горел.
   Коркин жил в однокомнатной отцовской квартире, уютной и похожей на пенал для карандашей. Несмотря на компанейский коркинский нрав и общую радушность, друзья редко заходили к нему в гости именно по причине страшной тесноты. Мало того, что комнатка была крошечная, а кухня и вовсе лилипутская, на стенах висели отцовские трофеи - огромные зубастые щучьи головы и чучела каких-то неведомых зверьков. Чучела отец набивал сам, полагая, что дело это не хитрое, а потому распознать в них исходники удавалось не сразу. Всё это падало при взаимодействии с плечом или затылком, билось и рассыпалось. Коркин несколько раз просил отца ликвидировать зоомузей, отец клялся, что увезёт коллекцию в дачный домик, но тщетно.
   Решив, что в брелке где-то отходит контакт, Гоша машинально постучал им о вешалку. Светодиод даже не моргнул. Лазер, между тем, включался без проблем. У Коркина возникла смутная, ещё не оформившаяся до конца потребность расковырять вещицу и выяснить причину неполадки. Влекомый этой вивисекторской идеей, он пришёл на кухню, к шкафчику с инструментами, потоптался рядом, внимательно посмотрел на холодильник и принялся готовить ужин.
   Глазунья с колбасой скрасила дневные Гошины злоключения. Он, не спеша, изучил все новости "ВКонтакте", проверил ящик, обнаружил там две статьи с пометкой "Срочно!", и совсем уж было изготовился сесть за перевод, как вдруг вспомнил про чай. Чаю он не выпил. Пока закипал чайник, Коркин взялся мыть заскорузлую вчерашнюю посуду и ставил её, намыленную, аккуратной стопочкой на широкий край раковины. И, конечно, как бывало уже не раз, в момент неловкого па к истошно орущему чайнику, он эту стопку уронил.
   - С-с-зараза! - сказал Коркин.
   - First level, - мелодично чирикнул брелок. Огонёк у него в боку сиял зелёным.
   Ключи лежали на кухонном столе. Коркин выбросил осколки и хмуро брелок осмотрел. С досадой отметил он, что безделушка лишена каких-либо окон доступа вовнутрь, кроме как через дырки лазера и светодиода. Возможно, последний всё-таки был индикатором заряда. И заряжался девайс, к примеру, от громкого звука. Или, если сделавшие его китайцы превзошли самоё себя, от бранных слов. Коркин брякнул по столу крышкой кастрюли, щёлкнул пальцами и кудряво ругнулся погромче, но ничего не изменилось. "Надо тебя слегка разрядить" - назидательно сказал он брелку и подошёл к окну.
   Лазер был довольно мощный. Багровая нить дотянулась до стены детского сада на другом конце двора. Росчерк указки прошёлся по тёмным окнам, по чудовищному мухомору, нависшему над песочницей, потом огонёк юркнул в живую изгородь и заскользил по узкой аллее, обсаженной редкими фонарями. Гоша невольно представлял себя снайпером. Не обнаружив изменений в поведении светодиода, он поскрёб в затылке и отправился работать.
   Утра, как такового, Коркин не осознал. Он нашёл себя во дворе, уже умытым, одетым, в меру сытым, на полпути к автобусной остановке. Было непривычно темно и под ногами хрустело битое стекло. "Какая же, интересно, гадина расфигачила все фонари" - подумал он с раздражением, вспоминая вчерашние экзерсисы с лазерной указкой. Смутное и недоброе заворочалось в нём подозрение. Он забрался в автобус, машинально оплатил проезд, забыв про карточку, и всю дорогу до институтского корпуса размышлял о возможной связи между брелком и дворовым вандализмом. Светодиод в брелке не горел. И странность была в том, что слабо помаргивать он начал сразу после того, как в автобус ввалился испитой и смердящий бомж. Кряхтя и почёсываясь, бомж повлёкся через весь салон, вполне пустынный в это раннее время, чтобы сесть аккурат напротив Коркина и завести с ним душевную беседу на языке, все слова которого брали начало от матерных.
   На работе думать о брелке стало невозможно. Лаборанту вменялась в обязанность калибровка pH-метра, плановая порка двух нерадивых студентов за грязный и со вчерашнего дня включённый спектрофотометр (дай бог ему здоровья!), и традиционный спор с Мальцевым о роли младшего и вспомогательного персонала в развитии отечественной науки. О том, в частности, что лаборант имеет право на собственное виденье методов экстракции и электрофореза липофильных белков, особенно, если эти методы работают в его руках лучше, чем у некоторых мэнээсов. Про брелок Коркин вспомнил только вечером и опять в полупустом автобусе. "А может, ты волшебный? А?" - устало подумал он, вертя в руках тяжёлый, такой приятный на ощупь металлический кирпичик. Лампочка в брелке уверенно светила белым. Что, если брелок - аккумулятором неприятностей с встроенным конвертером и реализатором оных в пожелания. Выполнятор!
   "Хочу какую-нибудь радость" - тут же подумал Гоша и отправил огненную нить гулять вдоль салона. У перекрёстка, в среднюю дверь прямо напротив Коркина вошёл парень с шестимесячным сенбернаром на поводке. Гоша любил собак, и любовь всегда была взаимной. Чумазый и взлохмаченный, он проехал свою остановку.
   - First level, - жизнерадостно сказал брелок.
   Коркин улыбнулся. Аккуратно вышел он из автобуса и, не торопясь, отправился домой через тёмный пустырь.
   - Second level, - сообщил брелок. Лампочка горела синим.
   Коркин начал нервно озираться. Он миновал заброшенную стройку, компанию из нетрезвых местных гопников и вышел, наконец, на освещённый тротуар. Правый его ботинок был вымазан легко угадываемой субстанцией. К каблуку прилипла салфетка. Гоша выругался и принялся чистить обувь об асфальт. В тот момент, когда он почти управился, мимо пронеслась тонированная Audi. Бахая низкочастотным техно, машина подпрыгнула на колдобине, обрушилась в талое придорожное море, и Гошу с ног до головы окатило грязевым прибоем.
   - Third level, - учтиво сказал брелок. Светодиод горел угрюмым красным, как глаз терминатора.
   Дома Коркин снял с брелка ключи и положил его на стол. Создавалось нехорошее впечатление, что прибор не только аккумулятор, но ещё и аттрактор неприятностей.
   - Ты злая вещь, - озабоченно сказал Коркин брелку. - Или я, дурак, не умею тобой пользоваться.
   Брелок отмалчивался, тускло светил красным и ждал.
   Утром Гоша решительно проспал на работу, поднялся в десятом часу, быстро позавтракал и кинулся к киоску. За прилавком сидела интеллигентного вида бабушка, которая вежливо объяснила Коркину, что работает без сменщицы. Вот уже два года. До семи часов вечера. И никаких брелков она на этой неделе никому не продавала. А все брелки что есть - вот они, на витрине. И конечно, Коркин не нашёл среди них своей модели. Чёртова безделушка вынырнула из ниоткуда.
   На работу Гоша явился к полудню, приготовил среду для клеток, поболтал с Пичугиной о жизни и взялся спасать спектрофотометр (СФ), который по милости шпаны впал-таки в коматозное состояние и ноль не выставлял. За этим занятием он просидел до десяти вечера. Воинственно настроенная вахтёрша не поленилась подняться на третий этаж, чтобы самолично Коркина выгнать. Переругиваясь с вахтёршей, Гоша мрачно поднимал и опускал шторку. СФ с надменным упорством выставлял вместо нуля число "?" с точностью до четвёртого знака после запятой. Коркин озлился, плюнул, сказал, что уходит, услал негодующую вахтёршу вниз и принялся закрывать этаж. Тут-то он и вспомнил о брелке, который валялся отдельно от ключей, в кармане сумки. Ещё днём Гоша хотел сходить в подвал, в мастерскую, чтобы вскрыть его электрорезаком, но не успел. Вернее, забыл.
   Идея починить СФ с помощью "конвертера неудач" была заманчивой. И конечно, Коркин на провокацию поддался. Он вернулся, навёл указку на прибор и внятно сформулировал желаемое. А желал Коркин ни больше ни меньше - новый спектрофотометр. Брелок тоненько пискнул, и лампочка погасла. Вежливый женский голос сказал:
   - Lending is open. Interest rate is five percent.
   Одного взгляда на СФ было достаточно, чтобы понять - чудо состоялось. Вместо заезженной, два года назад снятой с производства модели, на тумбе стоял восхитительно-новый современный прибор, с матовой плёночкой на жидкокристаллическом дисплее, в ослепительно-белом, не зацапанном ещё корпусе. Коркин забыл как дышать. Потом он выдохнул и твёрдой походкой отправился искать папку с общелабораторной технической документацией. Всё оказалось на месте. Нашёлся и техпаспорт и счёт-фактура. СФ приехал неделю назад. Мальцев собственноручно расписался в накладной.
   Когда Гоша понял, что забыл брелок на работе, было уже поздно за ним возвращаться. Скорее всего, это случилось на выходе. Сдавая ключи, он положил брелок возле вахтенного журнала и не взял обратно. Утрата вызывала смутную тревогу и, вместе с тем, какое-то шкодливое удовлетворение.
   Спал Гоша плохо. Ему мерещились поезда, сошедшие с путей и взрывы на атомных станциях. Утром он первым делом вспомнил про брелок и заспешил на работу.
   При входе в институт надо было кутать нос - так ядовито воняло горелым полистиролом. Вахтёрша-сменщица всем входящим рассказывал с причитаниями, что у Веры Петровны ночью загорелся электрочайник. Судя по копчёной стене вахтенной, горело будь-здоров! Гоша попытался разузнать про брелок, но вахтёрша посмотрела на него, как на людоеда.
   В лаборатории уже кто-то был. Коркин взлетел на третий этаж и поздоровался с Мальцевым. Тот сидел перед ламинаром и что-то сеял. Увидев Гошу, Мальцев деловито кивнул и продолжил. Сеятель. Коркин быстро оббежал лабораторию в поисках брелка, но безуспешно. Девайс канул. Зато спектрофотометр сиял на самом видном месте. За ночь на нём появился фирменный прозрачный чехол с пижонским логотипом производителя. Коркин осмотрел прибор со всех сторон, будто свадебный торт. Сумасшедшая идея о том, как озолотить родную лабораторию по части оборудования, шевельнулась в коркинской голове. "Конвертация горелых чайников в первоклассный приборный парк - это ли ни задача всякого труженика науки?" - спрашивал Гоша и сам себе резонно отвечал - "Это наиглавнейшая задача и есть!". Оставалось найти брелок. В этот момент внимание его привлёк странный звук за стеной. Гоша отправился глянуть, что там приключилось, и остолбенел на пороге. По комнате молча прыгал Мальцев в безуспешных попытках скинуть с себя горящий халат. К чести Коркина, паралич приключился с ним лишь на мгновение. Он бросился к Мальцеву, содрал с того горящие лохмотья и они вместе затоптали пламя, бьющее из обрывков, словно из вороха сухих газет. Потом они отдышались и осмотрелись.
   - Дим, ты как? - испуганно спросил Коркин.
   - Живой, вроде, - Мальцев был странно заторможенным. Казалось, он чего-то не понимал или просто не успевал за текущей реальностью.
   - Представляешь, - вяло сказал он - впервые в жизни не закрыл бюкс со спиртом. Задел случайно, и прямо на спиртовку...
   На запястьях у Мальцева начинали вздуваться большущие розовые пузыри. Правое ухо и шея тоже пострадали. Хорошо, что он был в толстом свитере, а не в рубашке. Хорошо, что в институте ещё не включили отопление, и было холодно. Хорошо.
   Коркин поехал с Мальцевым в поликлинику. По дороге тот немного отошёл, начал шутить и удивляться. Он, оказывается, хотел и даже успевал перехватить падающий бюкс, но не смог. Как будто время остановилось. Как во сне. Вот же странность!
   Гоша вернулся в лабораторию уже под вечер, выпроводил студентов, отзвонился Николаю Егоровичу по поводу "как там Мальцев", глотнул чаю с Машей Пичугиной, выпроводил и её, и в панике кинулся искать брелок.
   - Ну где ты, сволочь!
   Брелок не откликался.
   Устав метаться по этажу Коркин сел и задумался. И почти сразу угадал. Брелок висел на связке лабораторных ключей. Сама связка лежала в урне, в кармане мальцевского халата. Тихо ужасаясь, Гоша вытянул из урны горелые ошмётки и произвёл обыск. Получалось, что вахтёрша знала, кто оставил брелок, и прицепила его не абы куда, а на сданную Коркиным связку. Но это не спасло её от неприятностей. Мальцев с утра взял ключи и чуть не сгорел, причём Коркин на момент происшествия явно был в пределах досягаемости брелка. Из всего этого следовало, что долг по кредиту выплачивает всякий, кто к брелку прикасается. Как в старинной сказке про золотого гуся. Гоша взял персональный кредит, и способ погашения (да, да, процесс "выплаты" оказался семантической калькой) целиком и полностью лёг на его, Гошину, совесть ровно так же, как случилось бы с деньгами настоящими. А деньги, как известно, не пахнут. Их замысловатая траектория в мутном потребительском русле безразлична банковской системе. Сумму, необходимую к выплате, можно добыть мошенничеством или грабёжом. Что, собственно, и произошло.
   Гоша закрыл этаж, положил брелок в сумку и отправился домой пешком. Такой тяжести на душе он не испытывал давно. Крошечный неопрятный бар на пути заманивал Коркина прекрасным "Burn" за авторством Iggy Pop & The Stooges. И Гоша всерьёз подумывал, а не выпить ли там "огненной" воды, а то, может, и схлопотать "горячего леща" в честной бессмысленной драке. К счастью, он вовремя сообразил, что при текущем уровне везения, отравиться "палёным" алкоголем для него куда как вероятней.
   Дома Коркин размашисто сел в кресло и включил комп. Хотелось забыться. Балду какую-нибудь попинать. Аннигилировать базу зергов. Но тут вышибло пробки.
   - You has pay off the loan, - празднично сообщил брелок из прихожей.
   Сгорел южный мост. Коркин вынул плату, нашёл к ней гарантийку и узнал, что срок сервисного ремонта и замены вышел в прошлом месяце. Почему-то он не удивился и совсем не огорчился. Для болвана, которому хватило ума ввязаться в ссудную афёру с неизвестным итоговым капиталом займа, он сравнительно легко отделался.
   Коркин положил брелок прямо перед собой - на чёрных глянцевых боках ни пылинки, ни царапинки, ни папиллярного отпечатка. И всё же, инородность брелка не могла замаскировать его утилитарную природу. Никакой это был не "выполнятор". В руки Коркину попал банковский терминал из большого мира, где имеет хождение универсальная валюта вероятностного баланса. И в самом деле, если где-то во вселенной научились управлять вероятностью, трудно представить более удобную разменную монету, чем контролируемая, дискретизированная удача. Несомненно, брелок имел огромную ценность, как предмет надчеловеческой культуры - той, до которой человечество рано или поздно дорастёт. В том, что оно дорастёт, вернее, имеет к тому хороший потенциал, убеждённый оптимист Коркин не сомневался. Но что с ним делать сейчас? Бесспорная ценность брелка уравновешивалась его же разрушительной властью над человеком сегодняшним. Что если вещица гуляет по миру уже давно? А вдруг эхо её странствий - непредсказуемые карьерные взлёты и такой же спонтанности бедствия в масштабах целых государств? Коркин представил, как беспринципный мерзавец берёт огромный кредит, а затем швыряет безделушку в беспечное людское море. И в ответ, в уплату процентного займа, приходит цунами.
   По зрелом размышлении, Гоша даже пытаться не стал ломать брелок физически. Ясно было, что это ему не под силу, а если и под силу, то непонятны последствия. За мелкое хулиганство и вандализм земное законодательство предусматривает штрафы. Досадно "получить на орехи" от неизвестной могущественной цивилизации. А вот дуракам закон не писан. И полноценной защиты от дурака никогда не было и не будет. Эту убеждённость Коркин заработал, когда ассистировал на лабораторных занятиях. Недолго думая, он вышел в коридор и затолкал брелок в щучью пасть, так, чтобы тот застрял. При этом хрупкий частокол бесчисленных щучьих зубов вдавил кнопку лазерной указки, и красный луч ударил в дверь платяного шкафа.
   - По щучьему веленью... - Одобрительно сказал Коркин и, полюбовавшись на инсталляцию, отправился спать.
   Всю ночь мело. К утру снег закрыл дырявой простынёй гнилую чёрную осень. Суббота выдалась тихая. Гоша поздно встал, потянулся, без интереса посмотрел на гуляющих под окнами собачников и пошёл завтракать. Лазер в щучьей пасти иссяк. Коркин на всякий случай потыкал в кнопку пальцем, но брелок не ожил. И то хорошо. Ближайший компьютерный магазин требовал дальнего путешествия. Уже в ботинках, в куртке, стоя на пороге квартиры, Гоша подумал вдруг, что без шапки непременно замёрзнет. Зима всё же. Он полез в шкаф и тихо охнул.
   За скрипучей дверью начинался галечный пляж огромной спокойной реки. Дымилось в утренних лучах ленивое зеркало, стрекозы грелись на круглых камнях, золотился сосновым редколесьем дальний берег. Коркин рассеянно слушал кукушку и думал, где же теперь взять шапку, и как вообще теперь жить с этой дверью в лето. И если случится обмен - как считать метраж? Эти мысли роились над ним, словно болотная мошкара, но в глубине души Гоша знал - ему по-настоящему сказочно повезло. Ведь с любым сказочным дураком это время от времени происходит.
   

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 
22 мая - Международный день биологического разнообразия

Мышонок 

Жил мышонок. Был он мал и всем, кто был посильнее его, завидовал. Вылез он однажды из своей норы и отправился к безобидному барсуку. Ел у него и пил, а вернувшись из гостей, заявил во всеуслышание, что барсук — вор и разбойник и замышляет на зверей великое зло. Он, мышонок, пролез в барсучьи глаза и там, в уголке, заметил тысячу спрятавшихся охотников с ружьями, которые вот-вот выскочат наружу и начнут убивать всех зверей.
Звери поверили мышонку и прогнали барсука жить в нору. А мышонок тем временем побывал у лягушки и о ней наговорил примерно то же самое. Пришлось лягушке убираться в болото.
Так мышонок стал ходить незваным гостем от одних к другим и говорить про них такое, что волосы дыбом вставали. В глазах умной лошади он нашёл тысячу дураков, у доброй пчелы — тысячу злодеев, у скромного кузнечика — тысячу грубиянов, у трудолюбивого муравья — тысячу лентяев, у первой опрятницы синицы — тысячу грязнуль!
Начался переполох. Тут было чего испугаться! Бедный крот, летучая мышь, сова и филин прибежали к пауку и попросили поскорей зашить им глаза. Но у паука хватило ниток на летучую мышь и крота, а обиженные сова и филин стали выходить только ночью.
Мышонок храбрился всё больше и больше. Он и впрямь поверил, что может пролезать в чужие глаза, и, встретив прекрасную кошку, сказал ей:
— Завтра я и с тобой разделаюсь. Посмотрим, каких негодяев ты припрятала.
Назавтра собрались на лужайке все любопытные. Кошка сидела на одном конце лужайки, мышонок — на другом.
— Ну-ка открой пошире свои глаза! — грозно прокричал кошке храбрый мышонок. Кошка раскрыла глаза, как только могла; тут мышонок разбежался и кинулся к кошке. Вмиг в кошкиных глазах блеснул такой яркий свет, что ослепил всех присутствующих. Все зажмурились. А когда открыли глаза, то увидели, что кошка преспокойно сидит на своём месте, а мышонка нет.
Ждали мышонка и, не дождавшись, заглянули в кошкины глаза: заглянула лошадь и увидела зелёную траву, заглянула пчела — увидела поле цветов, заглянул кузнечик — увидел синее небо, заглянул муравей — увидел зелёный лес, а синица, как ни старалась заглянуть поглубже, увидела только синичий нос.
Так и пропал мышонок бесследно. С тех пор и говорят, что мышонок гуляет в глазах у кошки.
 

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 
 27 мая - Сидоров день. По традиции - сказка про козла.

Феликс Кривин 
СКАЗКА ПРО КОЗЛИКА 

Жил-был у бабушки серенький козлик. Пошел он однажды в лес погулять зверей посмотреть, себя показать. А навстречу ему — волки.
 — Привет, старик! — говорят. — Куда топаешь? 
Козлик чуточку струхнул, но ему было приятно, что такие взрослые волки с ним, как с равным, разговаривают, и это придало ему смелости.
 — Здравствуйте, ребята! — сказал он, по примеру волков клацнув зубами. — Вот вышел немного проветриться.
 — Прошвырнемся? — спрашивают волки. Козлик не знал, что такое «прошвырнемся», но догадался, что волки приглашают его в компанию.
 — Это можно! — тряхнул он едва пробивающейся бородкой.
 — Тогда подожди здесь, — говорят волки. — Тут одно дело есть. Мы мигом.
 Отошли в сторонку и советуются, как с козликом быть: сейчас сожрать или на завтра оставить?
 — Вот что, мальчики, — говорит один. — Жрать его нет смысла. Каждому на зуб — и то не хватит. А в селе у него приличные связи, они нам всегда сгодятся. Отпустим его. Хорошо иметь своего козла отпущения. 
Вернулись волки к козлику.
 — Слушай, старик, нужна помощь. Мотнись в село, приведи кого-нибудь из приятелей. Пошел козлик, привел двух баранов.
 — Вот, знакомьтесь, — говорит, — это мои приятели.
 Стали волки с баранами знакомиться — только шерсть с баранов полетела. Козлик хотел было остановить волков, но побоялся, что они его засмеют, что скажут: «Эх ты, бабушкин козлик!», и не остановил, а только сердито боднул баранью тушу.
 — Ишь ты, какой кровожадный! — с уважением заметили волки и этим окончательно покорили козлика.
 — Подумаешь — два барана! — сказал он. — Я могу еще больше привести, если надо.
 — Молодец, старик! — похвалили его волки. — Давай, веди еще!
 Побежал козлик. Но едва прибежал в село, его схватили и бросили в сарай: кто-то видел, как он баранов в лес уводил. Услышала бабушка, что козлика ее посадили, и — в колхозное правление.
 — Отпустите его, — просит, — он еще маленький, несовершеннолетний.
 — Да он двух баранов загубил, твой козлик, — отвечают бабке в правлении.
 Плачет бабушка, просит, домой не идет. Что с ней делать — отдали ей козлика. 
А козлик, не успел еще на порог дома ступить — снова в лес. Волки его уже ждали.
 — Ну что, где твои бараны? — спрашивают. 
Стыдно было козлику рассказывать, как бабушка его выручала.
 — Я сейчас, — говорит он волкам. — Вы только подождите. Я их приведу, вот увидите. 
Опять привел, опять попался. И опять его бабушка выручила. А потом бараны умнее стали: не хотят водиться с козликом, не верят ему.
 Злятся волки, подтягивают животы. Смеются над козликом:
 — Тоже, герой нашелся! Сказано — бабушкин козлик!
 Обидно козлику, а что делать — не знает.
 — Ты нас к бабке своей сведи, — предлагают волки. — Может, она нас хоть капустой угостит. Да и неудобно, что мы с ней до сих пор не знакомы.
 — И верно! — обрадовался козлик. — Бабка у меня хорошая, она вам понравится.
 — Конечно, — соглашаются волки. — Еще как понравится!
 — И капуста понравится, — обещает козлик.
 — Ну, это тебе видней, — уклончиво отвечают волки.
 Привел их козлик домой.
 — Вы пока знакомьтесь с бабушкой, а я сбегаю в огород, капусты нарву.
 — Валяй, — говорят волки. — Мы здесь сами найдем дорогу. 
Побежал козлик. Долго не возвращался. Известное дело — пусти козла в огород! 
Когда принес капусту, волков уже не было. Не дождались они — ушли. Не было и бабушки. Бегал козлик по дому, искал ее, звал — да где там! Остались от бабушки рожки да ножки. 

 

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 
31 мая - Всемирный день блондинок

Светослав  Минков 
Сахарная девочка

В одном заколдованном царстве был чудесный сад. Всё в этом саду было из сахара: и цветы, и деревья, и бабочки, и птицы, и даже златокудрая девочка, что по целым дням сидела на сахарной скамеечке и вязала сахарные кружева сахарным крючком.
А на другом конце земли, далеко от заколдованного царства, жил бедный кузнец с женой и малолетним сыном. Сын помогал отцу в работе, раздувал мехами горн.
Когда юноша возмужал, он сказал отцу:
- Отец, надумал я пойти в заколдованное царство. Хочу жениться на девушке с золотыми волосами.
Кузнец отложил в сторону молот, отёр пот со лба и говорит:
- Что ж, сынок, хорошее дело ты задумал. Только девушка та тебе не пара. Ты такой, как все, а она сахарная. Женишься на ней, она станет такой, как мы все, и тебе разонравится. А где нету любви, там нету и счастья.
- Нет, отец, - сказал сын. - Попомни моё слово: для меня она останется до конца жизни сахарной.
- Дай-то бог! - промолвил отец, поднял с земли молот и опять принялся за дело.
А сын стал собираться в дорогу. Надел новую одежду, перекинул через плечо суму, простился с родителями. Мать проводила его до ворот, поцеловала в лоб и дала на счастье стебелёк дикой герани.
Много дней и ночей шёл юноша, пока не очутился в заколдованном царстве. Подойдя к сахарному саду, он сдвинул шапку набекрень и достал из-за пазухи стебелёк дикой герани.
Сахарная девушка сидела в саду и плела сахарное кружево. Подняла она свои ясные глаза, бросила взгляд за ограду - полюбопытствовать, кто там идёт.
- Добрый день! - молвил юноша, остановившись у ворот.
Красота девушки ошеломила его, он не знал, что сказать.
- Добро пожаловать, странник! - сказала в ответ сахарная девушка.
Скорёхонько встала, отворила калитку и пригласила пришельца в свой волшебный сад.
И в ту же секунду на ветках сахарных деревьев защебетали стаи розовых птичек и сотни бабочек уселись на плечи счастливого путника.
Сын кузнеца подошёл к девушке и протянул ей стебелёк дикой герани.
- Возьми этот цветок - дар моей далёкой земли, - сказал он, не сводя глаз с прекрасного лица сахарной красавицы. - Я пришёл, чтобы взять тебя в жёны и увести в нашу небольшую кузницу, вокруг которой цветут фиалки и щебечут птицы. Ты согласна пойти со мной?
Сахарная девушка улыбнулась и стала ещё красивее. Её губы алели, словно полураспустившийся бутон розы, а голубые глаза сияли ангельской добротой. Девушка взглянула на незнакомого юношу и сказала:
- Я согласна стать твоей женой, но сначала ты покажешь свою удаль - убьёшь крылатого змея, что стережёт живую воду.
- А где его логово? - спросил юноша, сжав кулаки.
- На самом краю нашего заколдованного царства, - сказала девушка, - в горах есть волшебная пещера. В ней струится серебряный ключ с живой водой. Стоит приблизиться к пещере, как из неё выползает страшный змей. Если ты по-настоящему любишь меня, то не дрогнешь перед чудовищем и одолеешь его.
- Иду! - воскликнул юноша, и взгляд его загорелся решимостью.
Он вышел на широкую дорогу, сахарная девушка бросила ему вослед белую сахарную розу и долго махала рукой - пока он не исчез вдали. Поздно ночью сын кузнеца дошёл до крутых гор. Издалека увидел волшебную пещеру, у входа в которую горел огромный костёр. Не успел юноша украдкой подползти к костру, как раздался грозный рёв. Его эхо прокатилось по горным ущельям громовыми раскатами. Сын кузнеца поднялся во весь рост и прямо перед собой увидел крылатого змея. Из пасти чудовища вырывалось зелёное пламя, огромные глазища горели дикой злобой. Но юноша не испугался. Он вспомнил красивую девушку, её чарующую улыбку, нежный взор голубых глаз и почувствовал небывалый прилив сил в своих крепких руках. Не теряя ни минуты, смелый юноша бросился на змея, ухватился руками за огромные челюсти и разорвал страшную пасть. Чудовище взревело от боли и полумёртвое грянулось о землю. Сын кузнеца выхватил из-за пояса нож, отрубил чудищу голову и бросил её в пылающий костёр. Храбрый юноша вошёл в пещеру. Серебряный ключ с живой водой журча струился, среди камней, излучая голубое сияние. Взяв кувшин, юноша наполнил его ключевой водой, вышел из пещеры и отправился в обратный путь.
Погожим солнечным утром он воротился в сад, где его ждала сахарная девушка, поставил кувшин у её ног и сказал:
- Я убил крылатого змея и принёс тебе живой воды.
Сахарная девушка проворно вскочила со скамьи, и сахарное кружево, тонкое, как хрустальная паутина, упало на землю.
- Веди меня куда хочешь. С нынешнего дня я твоя жена.
Она позвала птичек и бабочек и дала им напиться живой воды. Крылья бабочек и птичек тут же стали серебряными. Птицы завели волшебные трели, бабочки принялись порхать над сахарными цветами, их крылышки звенели, точно колокольчики.
Сахарная девушка побрызгала живой водой деревья и цветы. Сад засверкал под лучами солнца ослепительным сиянием, потому что все деревья, до самой крохотной веточки, и вся трава стали серебряными.
- А ты почему не хочешь выпить живой воды? Разве тебе не хочется стать бессмертной? - спросил юноша.
- Живая вода - это твоя любовь, она сделала меня бессмертной, - с улыбкой ответила ему сахарная девушка. - Ну, а теперь веди меня к себе!
Они взялись за руки и пошли. Юноша повёл суженую на свою далёкую родину. А серебряные птички и бабочки собрались в стаи и полетели следом. Они неслись в вышине серебряным облаком. Проводив девушку и её суженого до самой границы заколдованного царства, птицы и бабочки воротились в волшебный сад. Юноша и девушка благополучно добрались до далёкой земли, где жил старый кузнец. Никто не вышел им навстречу. Кузнец и его жена умерли, а их крохотный домик зарос бурьяном. В кустах щебетали синички, из травы выглядывали лиловые фиалки.
- Как здесь хорошо! - радостно воскликнула сахарная девушка, и глаза её засверкали счастьем.
Юноша вырубил бурьян, распахнул дверь отчего дома и ввёл в него молодую жену. Вскоре в очаге весело запылал огонь, тишину нарушили весёлые удары молота по наковальне.
Прошли годы. Сбылись слова старого кузнеца. Сахарная девушка стала такой, как все люди, её краса померкла, белое лицо потемнело и увяло от забот.
Но сын кузнеца по-прежнему любил её больше всего на свете. Он играючи взмахивал тяжёлым молотом, чувствуя в руках безмерную силу. Это она помогла ему одолеть крылатого змея.
Он был счастлив, потому что сердце его жены осталось таким же добрым и чистым, излучающим свет немеркнущей любви.

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

15 июня - Всемирный день ветра

Римма Сафиуллина

Цветок и Ветер 
   
   Жил-был в горшке на окошке один цветок. Никто в доме не знал, как он называется, и все называли его просто Цветок. Его нежные розовые лепесточки походили на бабочку, случайно залетевшую в комнату тёплым летним вечером и присевшую на высокий тонкий зелёный стебелек отдохнуть. Круглые зелёные листочки цветка располагались совсем низко над землей и, казалось, что бабочка сидит очень высоко только для того, чтобы все могли полюбоваться её прекрасными крылышками. 
   И люди, заходившие в комнату, сразу же подходили к окну и восхищенно охая, говорили: "Какой замечательный цветок, какой красивый! И как чудесно, что цветёт он именно зимой, когда на улице лежит белый снег, и небо тоже белого цвета, а солнца совершенно не видно из-за серых туч. Да к тому же дует такой злой и холодный ветер, что просто - Бррр, и кажется, что этот Бррр воцарился уже навсегда. А тут зайдешь в дом, увидишь этакую живую бабочку и веришь, что лето обязательно настанет!". 
   И все вокруг восхищались цветком и любили его. А Цветок любил смотреть в окно. Он слушал разговоры, согласно кивал своей бабочкой и размышлял: "Почему люди любуются мной - понятно, но почему они не любят снег и ветер? Ведь снег такой белый, а Ветер - такой сильный! И мне... мне очень нравится Ветер! И я... я люблю Ветер! Вот бы с ним повстречаться и поговорить, и кто знает, быть может моя бабочка тоже понравилась бы Ветру... И может быть он бы полюбил меня, так же, как я люблю его...". Так думал Цветок и смотрел в окно. 
   А за окном гулял вольный Ветер. Он взвивал снежные вихри и смешивал небо с сугробами. И Цветок, любуясь его силой со своего тёплого подоконника, влюблялся все сильнее и сильнее, и от любви цветы его становились всё краше и краше, всё ярче и ярче, и нежных бабочек становилось всё больше и больше. И скоро Цветок стал таким пышным, что даже Ветер, которому ни до кого на всем белом свете не было дела, однажды заметил его и разглядел даже через замёрзшее стекло. 
   - Ты кто? - спросил Ветер, остановившись у окна. 
   - Я цветок-бабочка, - тихо ответил Цветок. 
   - Я не слышу тебя, говори громче! - приказал Ветер. 
   - Я не могу громче - все мои силы уходят на цветение, - прошептал Цветок. 
   - Я не слышу тебя! - взревел Ветер. И так как он не терпел никаких преград - начал биться об оконную раму. 
   - Ветер, ты хочешь разбить стекло? Ты хочешь быть со мной! - обрадовался Цветок, - Ты такой сильный и как здорово ты придумал! Наконец-то моя мечта исполнится, и мы будем вместе! 
   Наивный нежный комнатный цветок! Ветер, видя, что цветок что-то шепчет ему в ответ, и взбешённый тем, что не может слышать его, а значит не может достичь желаемого, ударил что есть силы! 
   Разыгралась жуткая непогода, снег поднятый бешеными порывами ледяного ветра так и кружился, так и метался из стороны в сторону, поднимаясь до низких туч. А тучи, казалось, уже совсем опустились на землю и смешались с сугробами. Чёрные голые стволы деревьев скрипели и стонали, ветки мотались в разные стороны и, обламываясь, улетали в темноту. Бездомные собаки и кошки попрятались в подвалы. Голуби и воробьи, постоянно враждовавшие из-за крошек хлеба, теперь отложили свои войны до лучших времен и попрятались на чердаках. Разыгралась настоящая буря! А ветер всё не унимался, он всё бил и бил, изо всей силы бил в окно, за которым стоял недоступный радостный Цветок. И вдруг... рама не выдержала напора, треснула. И ледяной Ветер проник через трещину в комнату. 
   - Кто ты? И что ты тут делаешь? - бесцеремонно спросил Ветер у Цветка. 
   - Я цветок бабочка, - прошептал Цветок, не смея дышать от счастья. - Я просто цвету. 
   - А я Зимний Ветер! Я приношу снег и уношу листья! Твои листья мне тоже нравятся! - загрохотал Ветер. 
   - Я подарю их тебе, - сказал Цветок. - Возьми, пожалуйста. 
   И Ветер забрал у Цветка листья, ведь он не привык себе ни в чем отказывать. Цветок ещё сильнее задрожал от холода, и бабочка на тонком стебелёчке вдруг захлопала крыльями, будто собираясь взлететь. 
   - Ты такой сильный, - шептал Цветок. - Я так хотел подружиться с тобой! 
   - Да, я очень сильный! Я Самый Сильный Ветер! Я сильнее всех на свете, и мне не нужны друзья! Но, ты можешь и дальше восхищаться моей мощью, - великодушно разрешил Ветер. 
   - Ты так добр, - еле слышно прошелестел Цветок, ему было очень холодно, но он не смел сказать об этом. Ведь влюблённый ни за что не согласится побеспокоить того, кого он любит. 
   - Да, я добрый! - согласился Северный Ветер - Я даже сделаю тебе подарок! - и Ветер дунул своим ледяным дыханием на нежную цветочную бабочку. - Полюбуйся на мою мощь, радуйся моей доброте, ты стал ещё прекраснее в этом ледяном одеянии! 
   Но Цветок уже ничего не мог сказать Ветру в ответ, он замёрз от холода. 
   
 

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 
На 16 июня в этом году выпал Троицын День. "Зелёные святки", "берёзкины именины" 

Школьникова Марина
Легенда племени северян (сказка о заколдованном князе)

Давным-давно, в незапамятные времена, пришло с востока на Дон мощное и сильное племя савиров-северян. Был у них князь по имени Глеб, которому нравилось носить всё чёрное: черные доспехи, черную папаху и коней любил чёрных. Потому была дана ему кличка – Глеб Чёрный.
Заложил он рядом с Северским Донцом на огромном холме свою столицу. Назвали люди этот город Черниговом, в честь Глеба Чёрного. Строили столичный град: обносили его оборонительными, крепкими стенами и подымали мощные башни, а на высоком холме решил князь поставить свой замок- терем.
Поднялся он на этот холм и увидел большую и красивую берёзу.
«Что делать? – подумал князь. – Не нужна мне здесь эта берёза, надо бы её убрать да построить свой дом».
Позвал он ведунов, чтобы попросить у них совета. Пришли волхвы на холм, посмотрели на дерево и ответили Глебу Чёрному:
– Князь, найди себе другое место, не обижай великую царицу берёз. Если эту красавицу тронешь, плохо тебе будет.
Подумал Глеб и решил всё-таки нарушить совет собравшихся.
– Что ж, сам будешь отвечать перед великой царицей, – покачали головами ведуны и ушли.
Приказал князь срубить берёзку, а на её месте терем поставить.
Отстроил Глеб Чёрный свои хоромы, воздвиг Чернигов, а вокруг него возвели северяне и другие города. Стали савиры одним из самых сильных русских племён. Все дрожали перед северянами: и византийцы, и далёкие арабы.
Шло время, а счастье к князю так и не приходило. Были у него жены любимые, но ни одна не могла родить ему ребёнка. Закручинился Глеб, не знал, что делать.
Пришёл он снова к ведунам и спросил:
– Подскажите мне, мудрые, как оставить после себя наследника своих трудов? У меня три жены и ни от одной нет детища. Может, это я во всём виноват, может женщины здесь не при чем? Дайте совет, что делать, как помочь моей беде?
Посмотрели жрецы на князя, вздохнули и ответили:
– Езжай к великой царице – берёзе, поклонись ей и попроси у неё прощения за убитую дочь. Если она простит тебя, то родится наследник.
Вздохнул Глеб, поблагодарил их, сел на вороного коня и поскакал в ту сторону, какую ему показали.
Долго ли ехал, коротко ли, приехал Глеб Чёрный к тому месту, которое ему указали. Стоит громадный холм, растёт на нём гигантская берёза – царица всех берёз, всех лесов, лугов и полей. Поднялся князь к берёзе, поклонился ей, встал на колени и сказал:
– Не послушался я своих ведунов, которые мне правду говорили, предупреждали. Обидел я тебя жестоко. Пр ости, что убил твою дочь, которая росла на том холме, где сейчас стоит Чернигов.
Зашелестела берёза, опустила свои ветви к Глебу и промолвила:
– Я прощаю тебя, князь, нет в моём сердце зла на тебя. Ты ведь хотел построить город. Поэтому не печалься и отправляйся домой, там ждёт тебя великая радость. Родит одна из твоих жён сына, и придёт к тебе счастье, но запомни то, что я тебе скажу. Как только ему исполнится три месяца, привези его ко мне сюда, чтобы получил он от меня благословение, и тогда княжича ни одна сила, ни одно зло не сможет сокрушить. Но если ты забудешь мой наказ, то можешь потерять его.
Обрадовался князь, поклонился берёзе, вскочил на своего коня и помчался домой.
Прискакал он к себе, зашёл в терем, подходит к нему одна из жён и говорит:
– Знаешь Глеб, а я дитя твоё ношу, и скоро оно родится.
Объявил тогда князь грандиозный праздник. Все обрадовались новости: и жёны, и слуги, и уже решать стали кто нянчить будет, кто обучать будет всяким премудростям. Стали гостей звать-созывать, пиры собирать.
Так закружился в веселье Глеб Чёрный, что забыл наказ берёзы: привезти ей сына на благословение.
Пришло время, родился сын у князя, как и обещала ему царица-берёза. Всем был хорош паренёк: красивый, здоровый, крепкий, лучше и не надо.
Глеб обрадовался пуще прежнего: закатил пир, снова пели песни и водили хороводы во всех северских деревнях и в Новгороде Северском, и в Путивле, и в других городах княжества. Все радовались наследнику, который стал любимей, чем сам князь.
Прошёл один месяц, за ним другой, наконец, третий, только тогда вспомнил Глеб Чёрный о наказе берёзы. Схватил он своё дитя, помчался на самом быстром коне к холму и упал перед царицей на колени:
– Прости великая и могучая, опоздал я, опоздал всего на три дня.
Но промолчала берёза, не опустились её ветви, не услышала она князя.
Развернул опечаленный Глеб коня да и возвратился без благословения в своё княжество.
Оставил он все дела, стал за сыном присматривать, беречь его, чтобы не потерять. А сын рос, быстро развиваясь и умом, и телом. Наконец, вырос, прошёл всю воинскую подготовку, постиг все княжеские науки управления. Разговаривал на всех языках, известных вокруг княжества. Любили его учителя, товарищи, друзья, каждая из жён Глеба родным сыном считала, но крепче всех отец был к нему привязан. И стал забывать князь о той беде, которая должна отнять у него счастье, отнять княжича, его единственное детище.
И вот стукнуло сыну 18 лет. Собрал князь на совет всех бояр, решил часть власти передать наследнику, чтобы научился сын управлять своим княжеством и стал полноправным правителем. Жрецы не протестовали и другого князя не предлагали. Не стали выбирать и из бояр, хотя там парни были не хуже и также могли стать стоящими князьями. Да и люди очень любили княжича, все знали, что так и должно быть, и не из-за того, что Глеб настаивал на своём выборе, а потому что такова была воля народа. На том и порешили.
Собралось население на пир, сидит Глеб Чёрный на своём троне, сидят бояре вокруг князя на своих креслах с ним вровень. Длинный ковёр простирается от трона через всю залу. И заходит на него молодой княжич, весь в белом. Он должен подойти к отцу, встать на колени перед ним, всеми князьями и боярами. Тогда Глеб Чёрный возложит на него венец власти, а собравшиеся поздравят его.
И только опустился на колени княжич, как вдруг упала с потолка огромная чёрная как смоль птица. Обернулась она в женщину, обняла парня своими большими крыльями и исчезла. Исчез с ней и княжич. Не выдержал Глеб Чёрный такого удара, упал без сознания. Не вынесли этого горя жены князя, одна за другой ушли к предкам. Оказался Глеб один- одинёшенек, старик, у которого никого не осталось рядом: ни любимой женщины, ни близкого друга, все его бросили, все отошли, поскольку знали, что он нарушил наказ царицы берёз.
Потеряв надежду, Глеб Чёрный созвал всех ведунов в княжестве и спросил их:
– Жрецы, вы же знаете всё, прошу у вас совета, что мне делать? Как мне спасти своего сына? Где его искать? Что будет со мной, что произойдёт с княжеством?
Думали волхвы, качали головами, не знали, что ответить. Наконец, встал самый мудрый из них, поклонился князю и сказал:
– Ты, Глеб, что ни говори, сам виноват в своей беде. С самого начала надо было нас слушаться. Теперь в одном тебе спасение – дорога к берёзе. Вымоли у неё правду о сыне, лишь царица знает, что с ним.
Сел князь на коня угрюмый, состарившийся. Уехал он, не торопясь, убитый горем, к берёзе. Наконец, подскакал к знакомому холму, взобрался на него, подошёл к священному дереву, упал перед ним на колени и стал просить:
– О, великая и могучая царица, скажи, как мне жить дальше? Все бояре, узнав, что я сделал великое горе княжеству, от меня отошли, все друзья и близкие отвернулись, все любящие отказались, все жёны одна за другой ушли к предкам, потому что из-за меня исчез тот, кого все любили. Посоветуй, как спасти сына? Жив ли княжич? Только он может вернуть счастье нашему народу, княжеству и мне.
Закачалась берёза, опустила ветви, стала ими гладить по голове князя и успокаивать:
– Выслушай меня внимательно, Глеб, – сказала она. – Я знаю, где твой сын, и нет большой беды в том, что он исчез. Княжич жив и ты можешь его вернуть, только ждать тебе придётся долго. Похитила его дочь самой богини смерти Мары. Унесла она княжича в дремучий лес, где растут только ели да сосны и стоит её дворец. Живёт он в тереме и общается со служанкой колдуньей и с дочерью Мары. Служит твой сын ей как муж, но ничего из своего прошлого не помнит, не знает он даже своего имени. Но есть одна надежда, которая может тебе помочь. Десять лет живёт дочь Мары с княжичем, а потом на десять лет улетает к своей матери на небеса. И вот, в этот период парень останется один. Если он найдёт за это время себе девушку, которая по-настоящему его полюбит, тогда вспомнит княжич, кем является, и возвратится к тебе твой сын. Проси Создателя, проси Ладу-Матушку, чтобы она помогла ему встретить девушку, которая сможет его спасти истинной любовью.
Шло время: год, второй, третий, прошли десять лет. Живёт несчастный княжич во дворце одиноко. Дочь Мары, чёрная красавица и ведьма, даёт ему приказы, а он безропотно их выполняет. Её старая служанка, как и госпожа, распоряжается им. Ходит парень на охоту, выполняет всю работу по дому, какую не скажут. Но ничего не помнит княжич: ни как его зовут, ни кто он и откуда. Как не силился, а пусто было в его памяти.
В один из дней вызвала к себе чёрная красавица мужа и говорит:
– Послушай меня, муж. Я сейчас улечу к своей матери на десять лет, твоей хозяйкой в это время будет моя служанка. Во всём её слушайся и повинуйся, не прекословя.
Собралась дочь Мары и унеслась под гром и молнии в синие небеса.
Остался парень один, чувствовал он, что могут быть какие-то перемены, смотрел в окно днём и ночью. Наступила весна, распахнул окошко княжич, чтобы встретить её. Посмотреть пробуждение жизни в лесу, услышать пение птиц, увидеть, как летают первые насекомые: бабочки, пчёлы, шмели.
Вдруг на подоконник сел голубь, а в клюве у него была веточка, веточка берёзы. Ни одной берёзки не росло вокруг, одни ели, ёлки и сосны. Взял княжич веточку у птицы. И дала ему эта веточка силу. Увидел он свет и своё детство: три женщины его обнимают, играют с ним, отец сажает его на коня, а сын целует родителя и обхватывает руками.
Заскочила в комнату ведьма, выхватила у него веточку, отхлестала его по щекам берёзкой и бросила её в огонь.
– Не смей, слышишь! Не имеешь права! Слушайся меня, как тебе госпожа приказала.
Рассмеялась ему в лицо и ушла восвояси.
«Что делать, пойду гулять», – вздохнул княжич.
Ходил парень по лесу, вспоминая всё, что показала ему веточка. Понял он, что берёза может дать ему свет и рассказать всю правду. Стал искать это дерево князь, но нигде не мог найти. Обошёл парень много чащоб, лесов и рощ, видел лосей, медведей, множество другого зверья, но нигде не мог найти берёзку.
Однажды вышел он на поляну и увидел девушек. Они водили хороводы и пели песни Ладе. И удивился княжич, что где-то здесь живут эти красавицы. Стоит парень, смотрит на них. Подошла к нему одна из девушек и спросила:
– Кто ты?
Ответил княжич:
– Я не знаю, кто я.
– Как не знаешь? А где ты живёшь?
– Я живу отсюда далеко, во дворце. А откуда вы появились на этой поляне?
– Мы собрались из разных деревень и пришли сюда на волшебное место силы.
Развернулся парень, решил уйти, а девушка спрашивает:
– Ты куда пойдёшь?
– Я пойду домой, больше мне некуда идти.
– Возьми меня с собой. Ты мне очень нравишься. Я хочу быть с тобой.
Взял княжич девушку за руку и повёл её к себе в терем.
Пришли они к дворцу, зашли в дом, увидела ведьма парня с девушкой и захохотала от злобы:
– Ну вот, не успела хозяйка из дома, как ты себе уже девку привёл!
Вздохнув, посмотрел княжич на старуху и стали они жить втроем. Полюбила девушка парня, старалась изо всех сил, чтобы разбудить в нём любовь. Она ухаживала за ним, стирала, готовила, даже хорошо относилась к лютой колдунье. Но ведьма в ответ на её старания только ухмылялась.
Шло время, но парень вел себя как ни в чём не бывало: улыбался, что-то пытался делать, выполнял все указания и просьбы девушки, а она всё ждала. Ждала, что в его глазах появится хоть какая-то искорка любви, но видела только дружеское отношение. Красавица была для него просто милым другом, добрым человеком, хорошим собеседником и ничего в его душе к ней не менялось. Так прошёл год.
Вот однажды, встав до рассвета, собрав потихоньку вещи, девушка подошла к спящему княжичу, поцеловала его в лоб и ушла. Проснувшись, парень увидел, что покинула его красавица, никогда к нему не вернётся. Понял князь тогда, что он странный, что не может он жить как все люди, что никому он не нужен, даже эта девушка от него ушла.
Так просидел княжич год, не открывая окон, не выходя из дворца, лишь наблюдая в окошко, как идёт лесная жизнь.
Наконец, наступила весна. Всё живое пробуждалось и тянулось к свету. Пошли первые тёплые весенние дожди, подул ласковый ветер, небо посветлело, а солнышко, набирая силу, прогревало землю.
И решил князь снова открыть оконце, посмотреть весну, впустить её в свою тёмную комнату. И когда стал он закрывать его, вдруг снова, как прошлой весной, сел на подоконник голубь и в клювике у него была веточка берёзы. Схватил княжич веточку и увидел свою юность.
Теперь он рассматривал: как седлает своего коня, стреляет из лука, бегает наперегонки с парнями, прыгает через костры, водит хороводы и поёт с девушками песни. Всё это он разглядел, но тут неслышно к нему подошла ведьма, отобрала берёзку, отхлестала ею парня по щекам и опять бросила в огонь и ушла злорадно хохоча.
Княжич снова бросился в лес, зная, что надо найти берёзу, во что бы это ни стало, но для этого надо приложить огромное усилие. Не понимал князь, что был заколдован и куда бы он ни ходил, где бы ни появлялся, не найти ему заветного дерева. Проходили дни, недели, парень совсем выбился из сил. И он стал терять надежду на то, что когда-нибудь найдётся берёза. Незаметно ноги его вновь привели на знакомую поляну.
Ещё раз увидел хоровод девушек и услышал их песни. Снова подошла к нему одна из красавиц и выбрала своим мужем. Так, как и тогда, привёл её во дворец князь. Долго смеялась над ним служанка, и ухали совы под потолком дворца.
Изо всех сил любила девица этого парня, старалась ему во всём угодить. Но как ни билась девушка, ничем помочь ему не могла. Видела она, что не оттаивает его душа, не просыпается. Так прошло два года. Собралась эта красавица тихо ночью, сложила свои пожитки и ушла так же, как и первая девушка, навсегда, искать свое счастье с другим парнем.
Остался юноша один-одинёшенек и решил уже никуда не ходить. Два года просидел он во дворце, в своей комнате, ожидая, когда прилетит его жена, которая им управляла. Всё ему стало безразлично, не знал княжич, как жить дальше.
Шли месяцы, прошла зима, наконец, снова наступила весна. И снова открыл княжич окно, и на подоконник сел голубь с веточкой берёзы. Подхватил княжич берёзку, крепко сжал в руке и увидел тронный зал, где на него должны надеть венец и как падает на него огромная чёрная птица. В этот момент ворвалась в комнату старуха, хотела отнять у парня берёзку. Но крепко сжимал её княжич, а ведьму своими сильными руками выставил за двери комнаты. Потом он спрятал веточку берёзы в своих вещах.
Крепко задумался парень и решил, что раз он всё- таки какой-то князь, раз ему хотели надеть венец власти, значит, ему надо найти отца и мать и всех, кого он видел. Но княжич так и не вспомнил, как его зовут. Он не знал, куда идти и где искать свой дом.
Снова отправился князь в дорогу. Теперь парень шёл разыскивать уже не берёзу, а свой родной Чернигов, но не ведал он, как выглядит город. Княжич искал те места, что показала ему веточка, но не встречал их, только тёмный лес его окружал. Он облазил все места в округе, заходил в самые страшные дебри, перебирался через болота и непролазные чащобы. Долго путешествовал князь, пока ноги сами не вывели его на знакомое место – волшебную поляну.
Снова увидел он девушек, которые пели песни и водили хороводы. Также подошла к нему красавица и выбрала, как две предыдущие. Пришла она за ним к дворцу Мары. Старая ведьма, встретив их на пороге, злобно захохотала над князем:
– Ну что, уже третью привёл?! Давай-давай, посмотрим, сколько эта девица с тобой будет. Сразу сбежит или тоже годик-другой подождёт?
Показал парень девушке хозяйство, а сам ушёл с тяжёлыми мыслями в свою комнату. Стала красавица княжичу помогать, все стирала, убирала, готовила, ни в чем ему не отказывала, в беседах отвлекала его от горьких размышлений. Так прошёл год, за ним другой. Начала девушка понимать, что с парнем что-то происходит не то, нет в нём любви к ней, хотя видно было, как он старается и делает всё возможное, чтобы девушке было хорошо. Полюбила девица княжича так сильно, что не могла она уйти куда-то, к тому, кто обожал бы её. Она была счастлива своей любовью и понимала, что любит его и такого, не знающего даже своего имени, он был добрый и близкий для неё и родной. Девушка знала, что никуда от него не денется, будет с ним всю жизнь и пойдёт за ним куда угодно. Только она осознала не сразу, что силы её любви недостаточно, чтобы его разбудить и поднять до уровня понимания того, кто он есть. Не хватает силы её сердца для воскрешения княжича заново. Стала понимать девушка, что не годится она ему в жёны, не потому что он ей не нужен, а оттого что она ему не подходит. И начала девушка разочаровываться в себе, в своей любви, в своих чувствах. Она стала ощущать себя негодной, которая не может помочь хорошему человеку. Девица понимала, что парень заколдован, что из него ушла жизнь, что он подчинён какой-то страшной силе, а эту силу своей любовью она преодолеть не может. Тогда решила девушка покинуть князя, но не для того, чтобы устроить свою жизнь, а для того, чтобы помочь парню. Может, придёт к нему та красавица, которая полюбит его во много раз сильнее, чем она. Даст ему силу, которая сможет разбудить его, и у княжича сложится полноценная жизнь. Сама она решила доживать свой век одна с отцом и матерью, помнить его и любить.
Когда девушка стала собирать вещи, то решила взять хоть что-то на память о нём и наткнулась на засохшую берёзку. Рассмотрела она веточку, удивилась и решила спросить о ней парня. Нашла красавица княжича во дворе. Он сидел и смотрел задумчиво в небо. Показала на веточку девушка и спросила:
– Скажи мне, почему ты хранишь её и для чего?
Рассказал ей княжич свою историю, ничего не утаивая, а потом спросил:
– Ты можешь мне подсказать, где найти берёзу? Я обошёл все места в округе, но нигде не видел её.
– Я знаю, где отыскать эти деревья. Там, откуда я родом, отсюда это много верст вниз по реке, стоит на холме целая роща берёз.
Встрепенулся княжич:
– Помоги мне найти березы, тогда я пойму, кто я и откуда, вспомню, где находится мой дом. Когда я увижу берёзу, я смогу заново родиться.
Задумалась девушка.
«А ведь я хотела уйти, может не делать этого? Лучше помочь парню. Отвести его в берёзовую рощу. Возможно это единственное, что я смогу для него сделать?»
Согласилась красавица помочь князю. Обрадовался княжич, обнял девушку и попросил её собирать вещи в дорогу.
Ночью взяли они по посоху и сбежали из дворца дочери Мары. Добрались до реки и отправились вниз по течению. Долго они держали свой путь: обходя буреломы, переходя речушки, пробираясь сквозь заросли. Наконец, кончились тёмные леса, расступились деревья и увидел княжич с девушкой рощу.
Огромные деревья стояли на холме. Окинул взглядом парень берёзы, бросился к ним, чтобы понять, в конце концов, кто он, как звать и где его дом.
Вдруг поднялся ураганный ветер, потемнело вокруг, загремел гром, раздался страшный крик и шум. Обернулся князь и увидел ту самую чёрную птицу, что унесла его когда-то из дома. И когда птица уже намеревалась схватить княжича, разлилась по всей округе песня берёз. Хор деревьев был настолько мощный и сильный, что заглушил рёв птицы и удары грома. Осмотрелся парень и увидел, что от волшебной песни деревьев рассыпалась птица на куски, которые тотчас загорелись и превратились в пыль. Понял князь, что гимн берёз спас его. Вспомнил он своё прошлое, кто он, откуда, вспомнил отца и трёх матерей, вспомнил город Чернигов и как добраться до него.
Обрадовался, кинулся княжич к девушке, но нигде не мог её найти.
Он нашёл её деревню, но она оказалась пустой и покинутой. Кого ни встречал по дороге князь, никто не мог ответить на его вопросы: где та красавица, что спасла ему жизнь, куда ушла вся деревня. Тогда решил он найти отца и свой город. Понял княжич, что чем скорее он это сделает, тем быстрее найдёт и поможет своей спасительнице.
Узнал у добрых людей князь, в какой стороне Чернигов, и отправился домой.
Шёл он днём, по ночам отдыхая в деревнях. Лишь рассветало, как снова собирался он в путь. Так добрался князь до дома, открыл ворота дворца своими могучими руками. Удивились стражники, что за богатырь пришёл. Стал народ спрашивать, кто он и откуда.
Услышал отец шум во дворе, вышел из терема. Увидел сына, бросился к нему навстречу и расплакался. Заключил в объятия княжич батюшку и говорит:
– Понимаешь, отец, я вернулся, я всё вспомнил, но мне нужно найти ту девушку-красавицу, что спасла меня и привела к роще берёз. Берёзы выручили меня, защитив волшебной песней, которая уничтожила чёрную птицу. Но как только превратилась ведьма в пыль, девушка исчезла. Я обошёл всю округу, но никто не знает, где её искать. С ней случилось горе, я это знаю, ей нужно помочь, пока она не погибла.
Посмотрел отец сквозь слёзы на своего сына и сказал:
– Знаешь, сынок, у тебя благородное сердце. Я бы никуда не стал тебя от себя отпускать. Ты заслужил быть правителем нашего города и народа, поэтому собирайся, мы поедем на совет.
Оседлав двух коней, богатыри поехали к берёзе. Прискакали к холму, подошли к великой и могущей царице и поклонились ей.
Улыбнулась берёза, опустила ветви:
– Вот и дождалась я вас. Отец с сыном снова вместе, как я и обещала тебе, Глеб. Но почему твой сын так опечален? Чем я могу ещё вам помочь?
Рассказал ей молодой князь всё, что с ним приключилось в роще. Как спасла его девушка от страшных чар дочери Мары. И теперь не знает он, где искать эту красавицу и как спасти от беды.
Вздохнула царица берёз, погладила по голове княжича веткой и ответила:
– Знаю я о том, что спасли тебя мои сестры своей волшебной песней – гимном света. Остановила наша магия силу Мары, её чары, но пока всё это происходило злобный Морок, брат Мары, похитил девушку. Теперь томится она в его глубоком подземелье. Ждёт тебя колдун, чтобы сразить своим страшным огненным мечом.
Испугался отец за княжича и взмолился:
– Сын мой, куда ты поедешь? Только мы встретились через столько лет, как снова ты меня покидаешь.
Послушала берёза плач расстроенного отца, покачала своими ветками и говорит:
– Глеб, твой сын благороден и добр, у него мужественное сердце, которое по-настоящему любит ту, что его спасла. Отпусти княжича и я помогу ему. Рядом с моими корнями спрятан меч-кладенец, он пострашнее огненного меча Морока. Пусть князь возьмёт его, когда он вернётся с победой, вы положите оружие на место.
Выкопали отец с сыном меч-кладенец. Взял воин оружие в руки, попробовал его и произнёс:
– Вот с этим мечом можно смело сражаться не только с Мороком, но и с самим Кощеем.
Поклонился князь берёзе, поблагодарил за подарок, и помчались домой отец с сыном. Через день собрался князь в дорогу. Оделся как истинный русский воин, облачился в кольчугу и панцирь, на голову надел шелом, на пояс повесил меч-кладенец, сел на самого быстрого и могучего коня и отправился в путь. Много препятствий преодолел богатырь: переплыл бурное море, прошёл знойную пустыню, перевалил высокие до небес горы, пока не увидел вдали замок Морока. Его страшный дворец высился среди огромной каменной пустыни. Благодаря коню богатырскому справился князь с преградами.
Подъехал он к замку, взял рог, протрубил вызов Мороку на поединок.
Выпорхнул навстречу богатырю колдун на чёрном страшном коне. Засмеялся жутким смехом:
– Вот ты и пришёл, чтобы погибнуть ужасной смертью здесь, перед моим дворцом.
Встретился княжич со своим врагом в смертном бою. Долго бились как люди, но ни один не мог одолеть другого. Как ни старался Морок, а сил ему не хватало, стал он уставать. Тогда превратился колдун в огромного коршуна. Видя это, обратился князь своим сердцем к Земле-Матушке да к мечу-кладенцу – стал он соколом небесным.
Снова дерутся богатыри на смерть, но уже в небесах. Сокол с коршуном налетают друг на друга, бьют, рвут до крови соперника. Долго они так сражались, уже день прошёл, ночь прошла, утро наступило, а ни один из них не сдаётся. Вся земля покрылась перьями и пухом.
В конце концов не выдержал коршун, рухнул на землю, превратился в огромного тигра. Следом за ним, обратившись всей своей душою к богине любви Ладе, упал на землю сокол и стал бурым гигантским медведем. Стал медведь драться с тигром, вся земля дрожала, шерсть и кровь летели во все стороны. До последнего держался Морок. Но всё равно не выстоял перед медведем. Бросился он к лесу, хотел спастись в чёрной чаще. Тогда догнал медведь тигра.
Но обратился злой колдун в огненный смерч, запылало всё вокруг. А медведя богиня любви превратила в воду, которая залила бушующее пламя. Погас огонь, погиб Морок.
Встал из воды русский богатырь, огляделся по сторонам: нет злых чар, нет ни огня, ни колдуна, исчезла каменная пустыня, и замок Морока развалился, остались лишь руины.
Вскочил воин на коня, понеся к остаткам дворца. Долго бродил среди них княжич, пока не увидел прикованную к цепям девушку. Сорвал с неё он цепи, и упала измождённая красавица на его руки. А когда пришла в себя, посмотрела на него ласковыми глазами, а княжич спрашивает:
– Скажи мне, спасительница, откуда у меня такая сила? Как мне удалось совершить невозможное?
Улыбнулась красавица, обняла его и прошептала:
– Твоя сила родилась из твоей любви ко мне, которую я смогла разбудить своим горячим сердцем и которую никто и ничто не может разрушить.
 

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРОШЕДШЕМУ ПРАЗДНИКУ

17 июня - Всемирный день борьбы с опустыниванием и засухой

ВАЛУН 
Китайская сказка

Много-много лет назад случилась в одной горной долине беда: полноводная река, дававшая жизнь полям, пересохла. Завяли и засохли травы и деревья, и на крестьянских полях ничего не вырастало. Только ветер перегонял с места на место тучи пыли и
песка. Лишь в редкие годы выпадали дожди, и крестьянам долины удавалось собирать небольшой урожай. Крестьяне еле сводили концы с концами. Многие семьи собрали свой скарб и покинули долину. Только старый Хань не мог расстаться с родимым краем, не мог покинуть землю своих предков, свою родину. Он остался в долине и от зари до зари работал на поле.
И вот однажды наступила особенно жестокая засуха. Проходили недели, а дождя все не было. Пошел как-то старый Хань на гору за хворостом. Тропинка была крутой, а солнце палило нещадно. Притомился старик и решил передохнуть. Сел на большой гладкий валун и вдруг заметил, что из-под валуна тянется рисовый стебелек — крепкий, с зелеными листочками, а на стебельке уже колосок с созревшими зернышками. Залюбовался старик!
— Почему он так хорошо растет? — раздумывал он.
Не один десяток лет прожил старик на свете, а такого большого стебелька риса никогда не видел.
Передохнул старый Хань, нарубил хвороста, связал вязанки, повесил на коромысло и вернулся домой. Никому ни слова не сказал о своей находке. А наутро взял он молоток, зубило, поднялся снова на гору и начал скалывать с валуна кусок за куском. Искры вылетали из-под зубила, но дело двигалось медленно, руки ныли, зубило затупилось.
Вернулся старик домой, собрал старый ненужный железный хлам, переплавил его, наделал много зубил и молотков. Но не пришлось ему подняться на гору, свалила его хворь. Позвал Хань трех своих сыновей и показал слабеющей рукой на зубила и молотки:
— Вы должны пойти на гору. Найдете там большой гладкий валун. Скалывайте его до тех пор, пока можно будет сдвинуть с места.
Пообещали, сыновья исполнить завещание отца. Когда старый Хань умер, взяли сыновья зубила, молотки и пошли на гору. Шел-шел старший брат, пот выступил на лбу:
— Устал я. Дальше не пойду! Если хотите, идите вдвоем!
Долго взбирались два брата по горной тропинке. Нашли валун и принялись за работу. Но скоро поняли: много дней и сил нужно потратить, чтобы раздробить весь камень.
— Нам это не под силу. Хочешь — скалывай, а я не буду, — сказал средний брат и ушел домой.
Много лет скалывал младший брат валун. Уже седина посеребрила голову, уже силы покидали его, а сколол он лишь половину валуна.
Позвал он тогда трех сыновей и сказал им:
— Всю жизнь трудился я, чтобы разбить валун. Ваш дед сказал, что под ним лежит клад. Половину камня я сколол, остальное должны доделать вы.
Вскоре он умер. Взяли сыновья зубила и молотки и пошли на гору. Но так же, как братья отца, старший и средний сыновья ушли. Они не хотели тратить на эту работу всю свою жизнь. Остался младший сын. Как и отец, он ежедневно поднимался на гору и скалывал валун. Не мешали ему ни ветер, ни холод, ни дождь.
Прошли годы. Валун уменьшился настолько, что его мог сдвинуть один человек. И вот поднатужился младший брат и сдвинул валун с места.
Вдруг из-под камня вылетели два феникса неописуемой красоты. Где они пролетали, возникали каналы и арыки, вырастали леса и сады.
Заглянул младший сын в яму и увидел там каменную плиту. Поднял ее — хлынула вода, побежала по каналам, напоила истомленную жаждой землю. Зацвело все кругом, отступила засуха. Благодарили люди младшего сына за отрытый им клад.

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

19 июня – Русалии

Якоб и Вильгельм Гримм
Русалка

Сестрица с братцем играли у колодца. Играли, играли, да и свалились в него. А на дне его жила русалка. И сказала она: «Вот вы ко мне попали, должны хорошенько поработать», — и увела их с собою. Девочке дала она прясть спутанный, плохой лен, да сверх того приказала ей носить воду в бездонную бочку, а мальчику велела рубить дерево тупым топором; пища же их состояла из одних клецок, крепких, как камень. Деткам все это наконец так надоело, что они, выждав воскресенье, когда русалка отлучилась в кирху, бежали из ее дома. Когда русалка увидела, что птички улетели, и погналась за ними, дети заметили ее еще издали, и девочка бросила позади себя щетку; из той щетки выросла щетинистая гора с тысячами тысяч игл, и русалка с великим трудом перебралась через ту гору. Тогда мальчик бросил позади себя гребешок, и из того гребешка выросла гребнистая гора с тысячами тысяч острых зубцов; однако же русалка и через ту гору перебралась. Тогда девочка бросила на дорогу зеркальце, оно превратилось в зеркальную гору, такую гладкую, что русалка через нее не могла перелезть. «Дай-ка я домой схожу за своим топором, — подумала она, — да ту гору пополам рассеку». Но пока она домой ходила да гору зеркальную рассекала, дети далеко от нее убежали, и русалке опять пришлось одной сидеть в колодце.

[Chanda 14]

Наталья Маркелова
Цветок папоротника
(Взято отсюда: http://lukoshko.net/story/cvetok-paporotnika.htm )

Вечер опустился на лесную поляну, задев плащом цветы-колокольчики, бесцветный плащ его тут же стал тёмно-синим, а цветы рассыпали по округе чуть слышные перезвоны. Вдалеке, на этот тихий звон, отозвалась гармоника, и колокол на старой церквушке прогремел басом приветствие для своих маленьких братьев. В его голосе была скрытая печаль, что не может он так же, как они, впитать в себя росу грядущей Ночи, также поклониться Ветру и поприветствовать Вечер.
В небе, послушные прозвучавшему сигналу, стали одна за другой вспыхивать звезды. Вечер собрал их в пригоршню и бросил в реку на радость русалкам, которые высунулись из воды, провожая красавца ярко-синими, полными обожания, взглядами. Взгляды эти превращались в светлячков и спешили вслед за Вечером, и уже непонятно было, где река, небо и поляна, всё вспыхивало, играя и кружась. А Вечер шёл дальше, уступая место матери своей Ночи.
У реки загорелись костры, всколыхнула темноту и поплыла сквозь неё песня - это парни и девушки вышли встречать Купальскую ночь. Ветер уселся на берегу, закутавшись в плащ, и стал слушать глубокий, точно омут, женский голос. Здесь парня никто не смог бы заметить и потревожить, Ночь скрыла своего любимого сына от любопытных взглядов. Только в этот праздник Вечер мог свободно посидеть у реки, или побродить среди людей, приняв человеческий облик. Но Ночь понимала, что сейчас, более всего, её сын нуждается в одиночестве, и не тревожила его.
Вечер грустил, раньше бы он непременно вышел к людям, пел песни, прыгал бы через костёр, целовал в алые губы красивых девушек. Раньше он был волен поступать так, как ему заблагорассудится, всякий раз, как уходил с земли его братец День. Теперь же получая свободу, на столь короткий срок, он вовсе не спешил ею воспользоваться.
- Грустишь? - рядом присел Ветер, от которого нигде нельзя было укрыться, и в лесу тут же стало тихо, не клонились верхушки деревьев, не шепталась трава.
- Нет.
- Тогда, айда за реку!
- Ты иди, без тебя девушкам скучно будет.
- Конечно, будет, не зря меня народ в пословицы, да в поговорки вплетает, - Ветер рассмеялся и улетел.
А Вечер вновь прислушался, на мгновение ему показалось, что он слышит знакомый голос, он даже вскочил на ноги, но это было только эхо, разлетелось оно по реке и замерло.
Сегодняшний праздник был для Вечера особенным, минуло пять лет с того момента, как он рассердил Духов Леса и пошёл им наперекор.
Парень вновь вздохнул, мельком взглянул на искорку светлячка, опустившегося на папоротник. Казалось, что папоротник зацвел, Вечер улыбнулся, настолько это было не похоже на настоящее чудо, яркое, безудержное и губительное в своей красоте. Возможно, если бы он не видел, как на самом деле цветёт папоротник, то принял бы светлячка за настоящий цветок.
- Как легко ошибиться, - сказал Вечер сам себе, - возможно ли, что пять лет назад я ошибся, приняв незнакомую девушку за ту единственную, за самый настоящий цветок?
Он закрыл глаза, отдаваясь воспоминанием, которые закачали его на своих волнах, как река качает кувшинки, и так же, как кувшинкам в воде, ему не дано было утонуть в памяти, только погружаться всё глубже и глубже...
...Вечер играл с русалками в салочки, визг и хохот наполняли поляну, когда вдруг всё разом смолкло, водяные девы замерли, и Вечер увидел на поляне человека - девушку, она бежала сквозь высокие травы к лесу, косынка её сползла с головы, светлые волосы разметались по плечам. Рядом с призрачными русалками она, казалось, была переполнена жизнью.
- Человек, - воскликнули русалки, - живой человек в лесу в Купальскою ночь! Защекочем, в реку уведём, подружкою нашей станет! - и бросились, хохоча, к девушке.
Самая старшая из утопленниц запела, голос её переплёлся с дурманящими травами и окутал человеческое дитя, та замерла, так и не достигнув леса. Водяные девы взяли её за руки, и повели к реке, одна из утопленниц возложила ей на голову свой венок из полевых цветов. Русалки окружали девушку, словно подружки невесту, и песня их была из тех, что поют на свадьбах - не понятно, то ли плачь, то ли радость.
Вечер засмотрелся на медленно идущую к воде незнакомку. Ему казалось, что не с рекою будут венчать её, а с ним. Очнулся парень, только когда нога девушки коснулась воды, и сердце его переполнилось горечью оттого, что совсем молодая жизнь, самый драгоценный дар, что есть на земле, на его глазах должна обернуться в холодное ничто.
- Стойте! - воскликнул он, сам испугавшись собственной смелости.
Русалки замолчали, а из реки высунулся водяной дед, почесал зелёную бороду, выудил из неё лягушку, которую тут же забросил в камыши, и пророкотал:
- Не продолжай, хлопец, если ты поможешь человеку, тебя накажут. Ох, не хотел бы я тогда оказаться на твоём месте.
Но Вечер не слушал его, он подошёл к русалкам и взял за руку девушку, та очнулась и попыталась вырваться.
- Не бойся, я помогу тебе, - сказал Вечер твёрдо, и она поверила, доверчиво сжав пальчиками его ладонь, - Как зовут тебя, девица?
- Ксения.
- Расскажи мне, что привело тебя в лес? - говорил Вечер, уводя девушку от реки.
- Глупец! - крикнул ему в след водяной и погрузился в реку, лишь пузыри по водной глади пошли, да большая рыба плеснулась на глубине.
- Я цветок папоротника ищу, - объясняла сбивчиво, тем временем, Ксения, - братец меньшой болен. Нас с ним бабушка растит, более никого нету. Что я делать буду, если братца не станет?
Вечер не ответил, он смотрел на россыпь веснушек на лице девушки, на зелёные глаза, точно солнышко заблудилось в молодой листве, и думал, что ничего ещё прекраснее не видел.
Лес встретил их неприветливо - не место в такую ночь человеку под кронами его, другие силы здесь правят, строго стерегут они свои тайны от людей. Из человеческого племени, только ведунам да ведьмам позволено приходить сюда за травами, да колдовать, ведь именно в такую ночь корешки и травы силой наливаются, вода в ручьях живую и мёртвую силу набирает, а слово колдовское в сотню раз крепче становится. Но и колдуны в самую чащу не ходят, знают, что если с Духами Леса встретятся, назад уже не выйдут. А именно в чаще, скрытый, как самое дорогое сокровище, цветёт папоротник.
Вздрогнул ствол сосны, зашевелил ветвями и обернулся старичком в полушубке навыверт, каждый, кто такого повстречает, знает, Леший это.
- Куда? - встал он на тропинке, и та тут же свернулась, как половичок, и исчезла.
- Да вот, - рассмеялся Вечер, - решили посмотреть, зацвёл ли папоротник.
- Ах, папоротник, - подбоченился Леший и сверкнул глазами-уголёчками на Ксению, - ты смотри, а ей не положено. Человеку сегодня в лес ходу нет!
- Сам же знаешь, цветок исполнит желание лишь того, кто сам сорвёт его. А какие желания могут быть у меня? Я же Вечер.
- Звёздочек побольше, да покрупнее, - буркнул Леший, - ничего, что-нибудь придумаешь. А не хочешь, так иди отселе.
- Пропусти, - взмолилась девушка, - братец болен. Я ли, дедушка Леший, гостинцев тебе в лесу не оставляла, я ли не почитала лес как дом родной. Разве не дома помощи просят, когда худо становится? Помоги, дедушка!
- Ну а коли Самих повстречаете? - Леший вздрогнул, он был не злой, с людьми в мире жил, коли в лесу себя вели хорошо, ветви попусту не ломали, животных почем зря не обижали. Старик не только что следы не путал, но и детишек, заплутавших в лесу, к дому выводил. И к слезам Ксении отнёсся так же, как если бы плакала его родная внучка.
- Сам тогда ответ держать буду, - Вечер сжал в своей руке тёплую девичью ладонь.
- Как знаешь, - Леший отошёл, и тропинка вмиг размоталась, уходя в даль, плутая между стволов.
Чем дальше Вечер с девушкой заходили в лес, тем сердитей шептались деревья, норовя ухватить ветвями незваную гостью. Выходили на тропу невиданные звери, оскалив клыки, травы путались в ногах, но Вечер накрыл Ксению своим плащом, волшебством отводил глаза чудовищам, задабривал лесных призраков и всё это у него выходило необычайно легко, может быть, потому что сам он не боялся, страх его был за девушку, идущую рядом.
И вот на лесной поляне, где полная луна серебрила своим светом листья и травы, увидели они огонь, яркий и живой, как будто сердце билось над кустом папоротника.
- Сорви его, этот цветок горит недолго, - сказал Ксении Вечер, - и когда сорвёшь, не оглядываясь, беги вон из леса, что бы ты не услышала - беги, иначе потухнет, а когда домой вернёшься, коснись им братца и пожелай, чтобы всю жизнь здоровым был.
Девушка вышла на поляну и сорвала цвет папоротника, загрохотало вокруг, закричали совы, заскрипели стволы деревьев.
Ксения, как и говорил ей Вечер, побежала прочь.
- Как ты мог? - загремел чей-то рассерженный голос, - Будешь ты наказан!
Девушка замерла. Но Вечер крикнул ей:
- Беги.
И она послушалась его, слыша, как кто-то сильный и властный, чьим словам никто не в силах противоречить, да и бесполезно это, вещает:
- За то, что ты нарушил порядок вещей, Вечер, ты не будешь больше показываться людям. Только раз в году на Купальскую ночь сможешь ты принять человеческое обличие, и то только следующие пять лет. На шестом году растаешь навечно, если эта девушка не вернётся в лес ровно через пять лет и не разделит наказания с тобой. До того момента запрещено ей будет показываться здесь.
- Я вернусь! - крикнула Ксения и скрылась в темноте.
А Вечеру осталось только ждать...
...По реке поплыли венки со свечами, чьи-то уверенно держались середины, другие относило к берегу, забивало в камыши, иные же тонули, их вылавливали русалки и надевали себе на голову. Затянув грустные песни, водяные девы вспоминали в них свою земную жизнь, размышляя, что, возможно, руки, что сплели венки на их головах, скоро встретятся с их руками в полуночном хороводе.
Вылез на берег Водяной, выловил в бороде ту же лягушку, ругнувшись, кинул её в воду:
- Ждёшь? - спросил участливо у Вечера. - Зря, не придёт, я этих людишек знаю. А ведь предупреждал...
Вечер лишь вздохнул. Их обступили русалки, запели ещё жалостливей. Коснулась плеча Вечера мать Ночь, всплакнула росой и пошла далее, скоро должен был сменить её Рассвет, предстояло ещё много дел на земле.
А он ждал.
Выстрелила ветка под чьей-то неосторожной ногой, обернулся Вечер, но это лишь старая колдунья искала травы, глянула на него и смущённо отвела взор от такого красавца, припомнив свою буйную молодость. Возможно, когда-то давно они встречались в такую же Купальскую ночь и прыгали, держась за руки, через костёр. Вечер попытался припомнить и не смог, только лицо Ксении было перед его мысленным взором. Закручинившись, он поднялся и пошёл к лесу, пора было признать свою судьбу.
Тонкие пальчики схватили его за рукав.
- Бабка заперла, так еле выбралась, - на парня смотрели зелёные заплаканные глаза с искорками света, точно листва после дождя.
- Уходи, - сказал он ей, борясь с переполнившей душу радостью, - всё, что хотел - это увидеть тебя сейчас, а теперь иди, один наказание приму.
- Куда же я уйду, любый мой? - Ксения прижалась к нему, ещё сильнее вцепившись в рукав. - Хочешь - русалкою стану, призраком лесным, ведьмой, только бы ты не гнал, только бы видеть тебя. Пять лет не могла в лес зайти. Пять лет каждую Купальскую ночь пыталась тебя разглядеть среди людей, а ты теперь гонишь?
- Да не простят они нас!
- Пусть, - девушка гордо вскинула голову, и платок вновь, как в их первую встречу, сполз на плечи.
Вечер поцеловал её в волосы и, улыбнувшись, взял за руку, может и правильней так - вместе.
Вновь цвёл папоротник, вновь луна серебрила травы.
Как только вышли на поляну Вечер с Ксенией, вздрогнул лес:
- Не думал я, человек, что вернёшься ты сюда. Не многие бы и из моих братьев и сестёр сдержали такое обещание. Поэтому смилуюсь и прощу одного из вас. Пойди, девица, сорви цветок и загадай желание, чтобы жить тебе счастливо и долго, а затем уходи.
Ксения взяла цветок в руки:
- Раз его не прощаешь, то и меня не прощай, - она сорвала цветок, - пусть всё на двоих нам будет.
И смолк лес, улыбнулась луна, осыпав поляну серебристым дождём.
И кто-то сказал:
- Разное бывает счастье, пусть для вас такое будет.
С тех пор Вечер больше не оборачивается человеком, да и Ксении уже никто не видел. Вместе они каждые сутки сходят на землю и идут рука об руку, глядя друг дружке в глаза и вместе уходят, едва Ночь берёт свои права. И нету никого счастливее этих двоих. Может поэтому так спокойны вечерние часы и так хорошо бывает влюблённым в это время, особенно тем, кто держит слово и счастье не делит на части, отдавая всё ради другого.
И когда вдруг скажут тебе, что нет настоящей любви в мире, посиди вечером в саду, у зажженной свечи или просто прогуляйся вдоль реки, и ты почувствуешь, что не одинок, что рядом идут Вечер и Ксения, всё также неразлучные. Для кого-то, может, любовь такое же неуловимое чудо, как и цветок папоротника, но если ты будешь смел и верен, честен и благороден, то увидишь этот цветок. И если хватит у тогда смелости сорвать его, желая не личного счастья, а счастья тех, кто дорог тебе, станешь счастлив и сам.
 

[Chanda 14]

Пять задач императора 
Тибетское предание

У одного из императоров Танской династии была дочь Вэнь-чэн. Она отличалась красотой, изяществом и умом. Многие принцы, князья и даже императоры добивались ее руки. Отец ее, конечно, радовался послам, которые приезжали как сваты из разных государств. Он приказал построить в своей столице Чанъань специальный дом для таких послов. И каждый посол изо всех сил старался получить у императора согласие выдать принцессу замуж за своего государя.
В то время разрозненные племена Тибета объединились в царство Туфань. Правитель Туфаня Сронцзангамбо , прослышав о прекрасной танской принцессе, послал в Чанъань свата — своего мудрого министра Гэара. С Гэаром поехала свита из ста человек и караван в сто лошадей, нагруженных подарками. Тибетское посольство встретили в столице гостеприимно и поместили в доме для послов. На следующий день император принял Гэара, и тот сообщил ему о цели своего приезда.
Но слишком многие хотели получить принцессу в жены. Император решил обсудить со своими министрами, как быть? Министры рассудили так:
— Принцесса может выйти замуж лишь за самого умного государя самой богатой и сильной страны! 
— Но как узнать, кто самый умный? 
— Надо придумать какую-нибудь трудную задачу для послов. Уж если посол сможет решить такую задачу, то его господин, конечно, мудр, так как сумел выбрать умного посла.
Согласился император с министрами, пригласил на следующий день всех послов и сказал им:
— Вы прибыли сватать мою дочь. К вашим повелителям и к вашим государствам я отношусь совершенно одинаково. Кому же отдать мою дочь в жены? Я предложу вам задачу — кто выполнит ее, тот и получит для своего господина принцессу. — Император достал из ларца шар. — Вот шар из белой яшмы, его пронизывает отверстие, и делает оно внутри шара девять зигзагов. Так вот, я отдам свою дочь государю, чей посол сумеет продеть через это отверстие шелковый платок.
Император положил на стол шар и шелковый платок — тонкий, как крылья цикады. Подошли послы к столу и увидели: в отверстие на шаре едва пройдет кунжутное семя. Как же продеть платок через такое узкое отверстие? Да и как преодолеть зигзаги? Качали послы головами и один за другим отказывались выполнить задачу. А посол Туфаня — Гэар стоял в толпе и наблюдал за ними. Вдруг он заметил муравья, ползущего по столу.
— Ваше величество! — сказал он. — Я знаю, как продеть платок через шар. Разрешите попробовать?
Вырвал Гэар волосок со своей головы, привязал к муравью, а другой конец соединил с шелковой ниткой. Шелковую нитку привязал к платку и растянул его узкой полоской. Потом Гэар подтолкнул к отверстию муравья и подул на него. Муравей полез в отверстие, Гэар продолжал дуть. Муравей бежал все дальше и дальше и тянул за собой волосок. Когда муравей выполз из другого конца отверстия, Гэар осторожно отвязал его, потянул за волосок, потом — за нитку, и вот показался уголок шелкового платка. Задача была выполнена. Но тут заговорили другие послы;
— Какой пустяк! Нет, мы не можем признать его победителем! Ваше величество, дайте другую задачу. Мы еще посмотрим, кто сообразительней!
Император согласился. Через день он снова пригласил послов во дворец и предложил им задачу:
— Вот сто одинаковых палок из сандалового дерева. Кто определит у всех ста палок, какой конец был обращен к корню | дерева и какой — к. его вершине, тот и получит для своего господина мою дочь!
Император указал на стол, где лежали сто сандаловых палок одинаковой длины и толщины. Послы вертели в руках палки, внимательно разглядывали их. Как же узнать, с какой стороны была на дереве вершина и с какой — корень? Никто не знал, как это сделать. И тут мудрый Гэар вышел вперед и обратился к императору:
— Ваше величество, разрешить мне попытаться!Он взял палки и бросил их в чан с водой, палки встали в воде торчком. Гэар объяснил императору:
— Тот конец, который был ближе к корню, тяжелее, а другой — легче. Тяжелый конец тонет, а легкий — всплывает.
Все послы признали Гэара победителем и начали его хвалить. Но император захотел еще раз испытать Гэара и сказал ему:
— Завтра я дам тебе еще одну задачу. Если решишь — отдам принцессу в жены твоему государю.
На следующий день послы опять собрались во дворце. У них уже не было надежды сосватать принцессу, но они пришли посмотреть, как император будет на этот раз испытывать Гэара. Император предложил такую задачу:
— Смотри! Вон там сто гусей. Из них пятьдесят гусынь и пятьдесят гусаков. Сможешь ли ты их различить?
Гэар подошел к стаду. Гусыни и гусаки были совершенно одинаковы и величиной и цветом. Как же их различить? После некоторого раздумья он сказал:
— Разрешите, ваше величество, попробовать? Гэар попросил принести гусиный корм и рассыпал его перед стадом.
— Ваше величество, — сказал он. — Смотрите:некоторые гуси, изогнув шеи, стараются отнять корм у других — это гусаки. Другие же спокойно уступают им корм — это гусыни.
— Хорошо! — согласился император. — Ты прав. Но мне хочется еще раз испытать тебя. Завтра утром я дам тебе пятьдесят овец. Сделай так, чтобы до полудня все они были зарезаны, съедены и шкуры с них были бы выделаны. Сделаешь — хорошо, а нет — пеняй на себя!
На следующее утро Гэар пришел во дворец со всей своей свитой. А там уже собралась большая толпа любопытных.
— Давайте овец! — приказал император своим слугам.
А Гэар обратился к своей свите:
— Братья! Император пригласил нас, тибетцев,на баранину. Так не уроним же честь Тибета! Нас — сто человек. Мы сами возьмемся за дело: будем и есть, и петь, и шкуры выделывать!
Тибетцы любят баранину. Спутники Гэара уже много дней не ели ее вдоволь, как они привыкли у себя на родине. «Приглашение» императора они встретили ликованием. И тут же принялись за дело. Одни резали овец, другие свежевали их, третьи варили мясо. И работали они дружно и ели быстро. А выделывая шкуры, пели веселые песни. К полудню они покончили с овцами и по знаку Гэара преподнесли императору шкуры пятидесяти овец.
— Ваше величество! — сказал Гэар. — По вашему приказу мы зарезали всех овец, мясо съели, а шкуры выделали. Благодарим за угощение!
Жалко было императору отдавать дочь, и задал он Гэару пятую задачу:
— Завтра сюда придут пятьсот девушек, живущих в моем дворце. Среди них будет и принцесса. Если узнаешь ее, отдам принцессу в жены твоему государю.
Хмурым вернулся Гэар в дом для послов: ведь никогда не видел он принцессу, как же узнать ее?! А если не узнает, то и свадьбе не бывать — позор падет на его голову. Сидел Гэар и думал. В комнату вошла старушка — служанка дома. Заметила печальный вид посла и участливо спросила:
— Дорогой гость всегда возвращался домой веселым, почему же сегодня грустный?
— Беда случилась! — ответил Гэар. — Получил я сегодня такую задачу, что и мне не под силу решить.
— Какая же задача?
— Завтра должен я узнать принцессу среди пятисот девушек. А я ее никогда и не видел Как же мне ее узнать?
— Эта задача не так уж трудна. Я прислуживала принцессе и все ее приметы знаю.
Гэар обрадовался и начал уговаривать старушку:
— На свете нет героя храбрее нашего государя и нет страны богаче нашей. Ваша принцесса и наш государь — пара! Они предназначены друг другу небом! Если они поженятся, то будут бесконечно счастливы. Расскажи же мне хоть об одной ее примете!
Старушка согласилась:
— Так уж и быть — расскажу. Наш народ хочет жить с тибетцами в дружбе. Мы ждем не дождемся свадьбы нашей принцессы и вашего государя. Породнимся — будет у нас кровная связь на вечные времена и не будет больше между нами войн… Так вот, слушай. Между бровями у принцессы есть родинка. Гадатели называют ее жемчужиной, из-за которой ссорятся два дракона.
— Спасибо тебе! — сказал Гэар. — Никогда не забуду твоей доброты.
На другой день во дворце император приказал пятистам девушкам пройти мимо Гэара. Все они были одеты в одинаковые платья и украшения на них были одинаковые. Но Гэар смотрел не на платья и не на украшения — он искал родинку. Наконец он увидел девушку, у которой между длинными бровями красовалась родинка. Гэар воскликнул:
— Ваше величество! Эта девушка — уважаемая принцесса Вэнь-чэн.
Император был удивлен: «Как же он мог догадаться?! Видимо, дочери моей суждено стать женой государя страны Туфань».
Император объявил, что выдает принцессу Вэнь-чэнь замуж в Тибет. Вся столица приветствовала это известие. И вскоре принцесса уехала с богатыми подарками в Лхассу .
Принцесса Вэнь-чэнь привезла в Тибет статую Шакья-Муни , которой до сих пор поклоняются тибетцы в храме Дашаосы . Она привезла в Тибет семена пшеницы, голосемянного ячменя и гороха. С тех пор тибетцы стали не только скотоводами, но и земледельцами. С тех пор между ханьцами и тибетцами установилась близкая дружба.
 

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

6 июля – Всемирный день поцелуев 

Автора не знаю. Взято отсюда: https://kiss.romanticcollection.ru/rassk3.htm 
Поцелуй солнца

Жили-были юноша и девушка. Они любили друг друга и были счастливы, а может, так лишь казалось. Девушка очень любила солнце. Зимой она смотрела на сверкающие снега в его лучах, а летом на ясное небо, а блики мерцали в ее волосах.
Однажды летним утром, было всего четыре часа утра, юноша и девушка пошли гулять. Погода была чудная, тихая, солнце низко поднялось над горизонтом. Вдруг юноша воскликнул:
— Смотри! Солнце сейчас упадет! Держи его скорей, а я побегу за помощью, — конечно, это была ложь, но девушка очень испугалась. Она встала на носочки, потянулась к солнцу, вытянула руки так сильно, как только смогла, и уперлась в солнце ладонями. Все мышцы ее были напряжены, было трудно стоять вот так вытянувшись и держать раскаленное солнце, но она стояла. Юноша быстро побежал вниз с холма к дороге в город. Никто не знает, зачем он так поступил.
Шло время, девушка смотрела вдаль, а он все не возвращался. Тело ее изнывало от напряжения и нестерпимого жара, но девушка верила, что спасает солнце, слишком любила она его, чтобы допустить хоть мысль, что оно может упасть. Она упиралась в пылающий шар, и, с такой же силой, с какой он обжигал ее руки, в сердце ее росла любовь и вера, она не отпустит солнца, если надо, всю жизнь так простоит.
Дни и ночи мелькали в суете. А девушка все верила и ждала, что юноша не обманул ее, что он вернется. Отшумели дожди и грозы, раскинула ковры белая зима, а его все не было. Десять долгих раз бушевали метели, десять раз приходила весна, а она все стояла и держала солнце.
И однажды очередным летом, раним утром, что-то вдруг изменилось.
— Даже мое сердце не камень, — сказал Солнце девушке, — Мое сердце — пылкий огонь. Ты так верила, так любила, что и я полюбил тебя.
И Солнце наклонился и поцеловал девушку в губы. Это был самый волшебный поцелуй на свете. Конечно, Солнца нельзя касаться не обжигаясь, но девушка уже привыкла и не ощущала боли, а может ее плоть перешла в какое-то газообразное состояние, для которого нет невозможного. Поцелуй Солнца, как кусочек огня, распространился по всему существу девушки и засветился в ее сердце золотым теплым пламенем. На душе ее стало чисто и хорошо.
— Я не упаду, — сказал Солнце, — Теперь иди куда хочешь.
Девушка высвободила пальцы из спутанных солнечных волос, опустила, наконец, руки, вновь встала всей стопой на землю. Она пошла домой. Но, заглянув в окно своего старого дома, она увидела юношу. Он был с другой.
Ничего не сказала девушка, ничего не сделала, а повернулась на восток и пошла прочь.
Но юноша увидел ее, он выбежал из дома, окликнул ее, но она уходила по сырой росистой траве. Одежда ее за долгие годы превратилась в лохмотья, кожа и волосы выцвели от яркого света и холодных дождей, казалось, она состоит из предрассветного тумана. Глаза ее, выплаканные, смотревшие с надеждой вдаль, горели нежно, были голубее утреннего неба. Губы ее казались последним закатным бликом на догорающих облаках. Так долго она стояла вытянувшись, что фигура ее стала стройной и возвышенной, словно лебедь, взлетающий в высь. Из сердца ее сиял золотой огонь.
Юноша упал на колени и заплакал, а девушка уходила. Вот уже казалось, что это просто ветром гонимый к восходу клочок тумана, или легкая тучка. И на самом краю горизонта тучка легко поднялась в небо, прямо к самому Солнцу.
 

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

11 июля - Всемирный день шоколада

Алексей Горшков
Мексиканская легенда о какао шоколаде
Взято отсюда: https://www.proza.ru/2018/08/31/770

Большинство людей любят шоколад и всяческие шоколадные вкусняшки. А знаете, кому люди обязаны тем, что у них есть Какао и Шоколад? Мы должны быть благодарны древнему мексиканскому богу  Quetzalcoatl (Кетцалькоатль), которого, для удобства произношения, давайте называть  Кетца (не сочтите за фамильярность).  
 Кетца, вместе с другими богами, жил, разумеется, в Раю, а точнее, - в шоколадном Раю. В отличие от библейского Рая, в Мексиканском Раю росли не запретные яблони, а шоколадные деревья (или какао деревья).  Вы уже поняли, что Мексиканские боги были большими сластёнами и наслаждались всяческими шоколадными изысками: Маффини, Шоколадным брауни, Шоколадными тортами, Пирожным “Картошка”, Шоколадным фондю, Шоколадным фаджум, напитком какао со сливками..... В общем, боги вели сладкую, шоколадную райскую жизнь!
 А на земле, в те времена, шоколада ещё не знали, а потому, мексиканцы наслаждались не шоколадом, а перцем чили, текилой и стрельбой «по живым мишеням». Мы, конечно, можем понять мексиканских мужиков: после литра текилы, закусанного стручком перца чили, так и тянет пострелять по «живым мишеням». Так что вся Мексика, с утра и до утра, была наполнена текилой и грохотом винтовок и пистолетов....
 Небесным богам надоел этот оружейный грохот, который мешал им крепко спать и портил их сладкую жизнь. В конце-концов, простые смертные так достали небесных богов, что те прибежали к Кетце и стали его умолять:
 «Братан! Ну сделай же что-нибудь! Ну прекрати же эту стрельбу! Ну ниспошли ты на Мексику гиену огненную!»
 Но Кетца, старый, милый, добрый Кетца, проявил воистину божественную толерантность к столь шумливым и кровожадным мексиканцам, - даже к откровенным бандитам проявил божественную снисходительность, и так ответил богам:
 «Братья! Надо быть толерантными к смертным тварям. Ведь я же их создал по образу и подобию своему..... А вы требуете, чтобы я на них гиену огненную  наслал! Нет, нет, нет! Так нельзя! Я поступлю мудро и дам людям пряник! Шоколадный пряник! Уверен, стоит им вкусить райского шоколадного пряника, как они забудут про текилу и стрельбу, и станут образцово-показательными мексиканцами!»
 «Брат! Да ты что, с ума сошел?! Ты что, мексиканцев не знаешь?  Им что не давай — всё мало! Даже литра текилы мало! А ты им вместо текилы напиток какао хочешь предложить?!»  - заголосили боги.
 Но Кетца не стал слушать других богов. Он распорядился, чтобы из Райского Сада выкопали плодоносящее дерево какао и послал на землю двух ангелов, чтобы они посадили это дерево, где-нибудь в буше, неподалёку от Мехико. Ангелы исполнили волю Верховного Бога. Посадили на земле шоколадное дерево и прикрепили к нему «Руководство по обработке плодов кака дерева» и «Книгу шоколадных рецептов». А бог дождей Тлалок, время от времени, поливал дерево, чтобы оно прижилось, - и оно успешно прижилось и дало потомство.
 Вот так мексиканцы получили шоколадное дерево. На радостях, они стали ещё больше пить текилы и ещё отчаяние стрелять по живым мишеням, и эту милую традицию свято блюдят и поныне..... Ну а чего тут скажешь?.... Народные традиции надо беречь и соблюдать.....

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

14 июля - День взятия Бастилии

Из книги Жана Ренуара «Огюст Ренуар»

...В лесу Фонтенбло встречались животные. «Эти олени и лани так же любопытны, как и люди!» Они привыкли к молчаливому посетителю, который почти неподвижно стоял против мольберта. Ренуар долго не догадывался об их присутствии. Когда он отходил от мольберта, чтобы судить на расстоянии об эффекте, вокруг начиналось бегство: шелест травы под копытами открыл Ренуару присутствие четвероногих зрителей. Он неосмотрительно принёс им хлеба. «Они стали толпиться за моей спиной, толкать меня мордой, дышать в шею. Приходилось порой поступать круто... Дадите вы мне наконец писать или нет?»
Однажды утром Ренуара, занятого установкой мольберта на полянке и озабоченного тем, что тучка «изменила мои краски», удивило отсутствие его постоянных спутников. Их, возможно, распугала парфорсная охота. «Мне хотелось бы перестрелять этих олухов в красных фраках!.. Если ад существует, то я знаю, как их станут наказывать: за ними будут гнаться олени, пока они не задохнуться от усталости!» Когда речь заходила о физических страданиях, безразлично — людей или животных, воображение делало для него этот разговор непереносимым.
Ренуар вскоре понял причину отсутствия животных: шелест в кустах указывал на то, что там посторонний. Поняв, что его обнаружили, из-за деревьев вышел человек, чей вид не внушал доверия. Одежда на нём была помята и грязна, глаза смотрели растерянно, руки дёргались. Отец решил, что перед ним сбежавший из дома умалишённых больной. Вооружившись тростью, он решил защищаться. Незнакомец остановился в нескольких шагах от отца и произнёс дрожащим голосом: «Умоляю вас, дайте кусок хлеба, я умираю с голоду!» Это был журналист-республиканец, разыскиваемый полицией Наполеона. Он убежал от агентов, которые пришли за ним, выскочив через балкон смежной квартиры и спустившись по лестнице соседнего дома. Сев на первый поезд, отходивший с Лионского вокзала, он слез в Море-сюр-Лоэн. Беглец уже двое суток бродил без пищи по лесу. Обессилев, он предпочитал сдаться полиции, чем продолжать скрываться. Ренуар сбегал в деревню и принёс оттуда куртку и ящик художника. «Вас примут за одного из наших. Здесь никому не придёт в голову вас расспрашивать. Крестьяне привыкли видеть, как мы разгуливаем». Рауль Риго провёл несколько недель в Марлотт вместе с художниками. Писсаро предупредил друзей беглеца в Париже, который переправили его в Англию, где он оставался до падения Второй империи.
Такова первая часть приключения. Вот его окончание: прошло несколько лет. Произошли война, разгром, бегство Наполеона III. Ренуар возвратился в Париж незадолго до конца Коммуны. Триумф Курбе, ставшего великим политическим деятелем, и разрушение Вандомской колонны, почитаемое художником венцом его назначения, не вскружили голову юному собрату. Ни коммуна, ни император, ни республика не рассеют тумана, который простирается между природой и глазами человека. Поэтому Ренуар работал над единственной задачей, которая его занимала: над рассеиванием этого тумана. Он писал. Как-то он расположился со своим мольбертом на берегу Сены. К нему подошли несколько национальных гвардейцев. Он не обратил на них внимания. Погода была чудесной: неяркое зимнее солнце заливало всё золотисто-жёлтым светом, открывая в воде краски, до того им не подмеченные. Отдалённый гул снарядов версальцев, обстреливавших форт Мюэтт, едва заглушал тихий плеск воды у набережной. У одного из гвардейцев внезапно возникло подозрение. Этот человек, покрывавший полотно таинственными мазками, не мог быть настоящим художником. Это был версальский шпион! И его картина была планом набережных Сены, необходимым для подготовки высадки отрядов противника. Он поделился своими подозрениями с другими гвардейцами:новость мгновенно распространилась. Ренуара окружила толпа. Кто-то настаивал на том, чтобы сбросить художника в воду. «Холодная ванна мне ничуть не улыбалась, но мои объяснения были бесполезны. У толпы нет мозгов». Национальный гвардеец предложил свести шпиона в мэрию VI округа, чтобы его там расстреляли. «Он, может быть, даст показания!» Старая женщина требовала, чтобы шпиона утопили: «Топят же котят, а уж они наверняка не натворили того, что он». По счастью, гвардеец настоял на своём, и отца потащили в мэрию VI округа. Там круглые сутки дежурил взвод для расстрела шпионов. Ренуара уже вели к месту казни, когда он вдруг увидел беглеца из Марлотт. Тот был великолепен — опоясан трёхцветным шарфом, со свитой в блестящих мундирах. Ренуару удалось привлечь его внимание. Рауль Риго бросился к нему и сжал в своих объятиях. Поведение толпы тотчас изменилось. Отец проследовал вдоль строя отдающих честь гвардейцев за своим спасителем на балкон, откуда открывался вид на площадь, где толпились зеваки, сбежавшиеся посмотреть на расстрел шпиона. Риго представил отца толпе. «Марсельезу» в честь гражданина Ренуара!» - скомандовал он. Я представляю себе смущение моего отца, неловко кланяющегося и неумело отвечающего на приветствия и крики толпы.

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

20 июля - Международный день шахмат

Р. Жуков

Шахматное сражение

По соседству располагались два шахматных королевства со своими шахматными законами, которые издавали черный и белый короли, а разглашали законы их помощники ферзи. И вот были изданы указы о взаимном нападении. Ведь у белых и черных было всего по 16 квадратов земли, а остальные 32 квадрата пустовали. Вот на этих пустующих землях и развернулось сражение. Грозно стуча, вперед шли шеренги солдат, по диагонали двигались слоны, из-за шеренг неожиданно выскакивали игривые кони, ладьи двигались по вертикали и горизонтали. И даже первые помощники королей покидали их и вступали в бой. Короли наблюдали из укрытий. В конце концов, остались в живых короли и несколько стражников.
И тогда война прекратилась. А короли подружились и стали ходить друг к другу в гости, но из-за своей гордости не могли приблизиться вплотную. А стражники, прошагав на противоположную горизонталь, превратились в важные фигуры. Нейтральные поля отдали под строительство дач и офисов. Короли стали бизнесменами и лишь изредка на компьютерах играли в шахматы.
 

[Chanda 14]

Н. СЛАДКОВ. 
Грибной хоровод

Грибник не берёт мухоморы, но мухоморам рад: пошли мухоморы — пойдут и белые! Да и глаз мухоморы радуют, хоть несъедобные и ядовитые. Стоит иной, подбоченясь, на белой ножке в кружевных панталончиках, в красном клоунском колпаке, — не хочешь, а залюбуешься. Ну а набредёшь на хоровод мухоморный — впору остолбенеть! Дюжина молодцев встали в круг и приготовились к танцу.
Было поверье: мухоморным кольцом отмечен круг, в котором по ночам пляшут ведьмы. Так и называли кольцо грибов — «ведьмин круг». И хоть теперь никто в ведьм не верит, нет в лесу никаких ведьм, но посмотреть на «ведьмин круг» всё равно интересно... Ведьмин круг и без ведьм хорош: грибы приготовились к танцу! Дюжина молодцов в красных шапках встали в круг, раз-два! — разомкнулись, три-четыре! — приготовились. Сейчас — пять-шесть! — кто-то хлопнет в ладоши и закружится хоровод. Всё быстрей и быстрей, пёстрой праздничной каруселью. Замелькают белые ножки, зашуршат лежалые листья.
Стоишь и ждёшь.
И мухоморы стоят и ждут. Ждут, когда ты наконец догадаешься и уйдёшь. Чтобы без помех и чужого глаза начать водить хоровод, притопывая белыми ножками, размахивая красными шапками. Как в старину...
 

[Chanda 14]

Фёдор Сологуб

Лампа и спички 

На столе стояла лампа.
С неё сняли стекло; лампа увидала спичку, и сказала:
— Ты, малютка, подальше, я опасна, я сейчас загорюсь. Я зажигаюсь каждый вечер, — ведь без меня нельзя работать по вечерам.
— Каждый вечер! — сказала спичка, — зажигаться каждый вечер, — это ужасно!
— Почему же? — спросила лампа.
— Но ведь любить можно только однажды! — сказала спичка, вспыхнула, — и умерла.
 

[Chanda 14]

 Артем Попов
                     Открытие профессора Иванова

I

   -  У-уф-ф,  еле  успел, - промолвил профессор Петр Иванович Иванов, чудом вспрыгнув на подножку набиравшего скорость вагона.
   В  полуночной  электричке  было  пусто,  и  никто  не  мешал  Петру Ивановичу  трезво  оценить  этакую  экстравагантность:  "Хотя  в  моем возрасте  и  рискованно  проделывать  подобные  трюки, но все же это - лучше, чем ночевать под лопухом... э-э... да, "пятидесятым", он  самый большой. Интересно, что из него получится?"
   В прошлом году профессору удалось генетически  скрестить,  казалось бы,  совсем  несовместимые  растения:  дуб,  секвойю, эвкалипт, сосну, бамбук на основе самого обыкновенного лопуха.
   Сейчас  он  высадил  два  новых  гибрида  на  опытной  станции  под городом... скажем, Энском, и еще одно, для контроля, у себя в комнате, в горшке.
   На вокзале  профессор  спустился  в  метро  и  через  десять  минут подходил к подъезду своего дома. Но что это? Почти все жильцы высыпали на улицу, почему-то бегали, шумели, суетились.  Но  хуже  всего  -  во главе с управдомом.
   - А-а! Во-от он, голубчик! - угрожающе произнес тот. - Что вы  себе позволяете? Знаете, чем это пахнет?
   - Что пахнет? - удивился профессор.
   - Он еще спрашивает!
   И тут Петра Ивановича поразила страшная догадка: "Это  дерево-смесь сломало потолок!"
   Побледневший профессор открыл дверь в квартиру, и тут ему на голову упал обломок кирпича...

II

   Очнулся  профессор  в ближайшей больнице. Рядом участливо сидел его сердечный друг, Виктор Сергеевич Нудов.
   -  Браво,  Петя.  Ну, ты прямо-таки гений. Надо же, наделал столько переполоха. Ваш дом хрустнул, как  спичка.  Я  уж  молчу  о  том,  что репортеры  осаждают  опытную  станцию  на  берегу Таири, там ведь тоже выросли эти "деревца". Ты только представь красочную картину:  голубое озеро, за ним вознеслась красновато-коричневая башня ствола, а сверху, между белыми облачками, посверкивает изумрудная крона...
   Профессор с мучительным стоном закрыл глаза.

III

   Вскоре  в  Свердловске  был созван внеочередной съезд биологов всех средних широт.
   -  Уважаемые  коллеги,  наш съезд собрался, чтобы обсудить важную и
актуальную проблему дерева-гиганта. Мы должны тщательно  взвесить  все факты  "за"  и "против" и со всей определенностью решить, быть ему или не быть. Слово предоставляется...
   -  Здравствуйте,  друзья!  Я  хочу  зачитать  вам некоторые цифры в пользу дерева. В Энске воздух за одни сутки роста двух  объектов  стал чище  на  43.2  процента  -  подумайте, это в городе металлургов! Одно дерево может дать столько древесины,  сколько  можно  снять  с  500(!) гектаров  обычного леса. Да еще какой древесины: прекрасный "лопушный" рисунок, коры нет, большая прочность - она не гнется, не  трухлявится,
 вредители на ней ломают зубы.
   К тому же хочу добавить,  что  такие  деревья  являются  прекрасным
украшением  ландшафта.  Так, в Энске на ветке дерева выстроен ресторан "Скворечник" со смотровой  площадкой.  Он  расположен  на  добрых  два километра   выше  знаменитого  "Седьмого  неба".  А  если  на  саженец "взвалить" обсерваторию, то астрономы со временем  получат  прекрасную станцию для своих наблюдений...
   - Слово предоставляется...
   -  Нет,  "Гигантэю"  (к  этому названию мы пришли после длительного обсуждения) надо вырубить с корнем! Наши расчеты показывают, что  одно такое  дерево,  как вакуум-насос, высосет всю воду из почвы на десятки километров кругом. Плодородные земли превратятся в пустыню...
   - Слово предоставляется...
   - О какой пустыне вы говорите? В  тени  гигантских  деревьев  будет конденсироваться  атмосферная  влага!  Пар  сгустится  в облака, землю оросят проливные дожди... Вы были когда-нибудь в тропиках?
   Идет  научная  дискуссия.  Споры,  которым  не  видно конца: "Слово предоставляется... Слово предоставляется...", и вдруг в  зал,  в  ряды почтенных  биологов,  врывается  сторонний  человек,  по специальности
физик.
   -  Из  смолы "Гигантэи" получена антирадиациоиная пластмасса! - вне регламента кричит он. - Отражаются  все  виды  излучения!  Открывается столбовая дорога к постройке фотонного двигателя!..
   Это и решило судьбу "Гигантэи", а в родном селе профессора Иванова
был воздвигнут его бюст.

[Chanda 14]

Л. Семаго

Властелины воздуха 

Могут ли птицы столь же уверенно чувствовать себя в воздухе, как рыбы в воде? Динамика полета и плавания во многом сходны, но у рыб есть одно преимущество перед птицами: они живут в состоянии, близком к невесомости, и не нуждаются в твердой опоре. Однако движение вперед даже при наличии идеально обтекаемого корпуса требует усилий, так как вода быстро гасит скорость. Птицам несравненно легче преодолевать пространство, но они тяжелее воздуха, и у них больше сил уходит на то, чтобы создать в полете временную невесомость. Силы эти не беспредельны, и рано или поздно птица опускается для отдыха на землю, воду, дерево.
Так что ответ должен был бы быть отрицательным, если бы природа разделила власть над воздухом между всеми птицами поровну. Однако среди них немало таких, которые пользуются своими крыльями лишь в крайних случаях. Есть скитальцы, которые могут не складывать крылья сколько угодно долго, но их возможности тоже не беспредельны. Бродяги океана, альбатросы, облетая вокруг планеты, опускаются на воду не из-за усталости, а потому, что иссякают силы у ветра, без которого их длинные крылья не способны к полету. По-настоящему неподвластны стихии только стрижи, которым земная твердь требуется лишь для того, чтобы дать жизнь новому поколению.
И без всякой натяжки можно сказать, что если бы в стрижином племени нашлась птица, которая не пожелала связывать себя семейными узами, она могла бы летать, ни разу не присев для отдыха, всю жизнь, которая у стрижей не так уж коротка. Один черный стриж был помечен в Англии и через 18 лет пойман там же повторно. За эти годы птица могла налетать не менее 6 500 000 километров, то есть восемь раз с лишним пролететь расстояние до Луны и обратно. Но стриж был окольцован уже взрослой птицей и потом пойман, значит он налетал еще больше.
Стриж может замедлить свой полет до такой скорости, что его без особой ловкости, стоя на месте, можно взять рукой (догадливые кошки успешно ловят их на крышах во время вечерних полетов-гонок). Но медленный полет утомителен для этого скоростного летуна, потому что площадь крыльев в разных режимах работы изменяется незначительно, и чтобы сохранить достаточную подъемную силу и не упасть при снижении скорости, стриж должен участить взмахи. Зато скорость за сто километров в час для него прогулочная. Несколько секунд он может лететь вровень с самолетом АН-2. Стриж способен долго без единого взмаха крыльями висеть на месте или, сложив скорость ветра с собственной, пронестись мимо наблюдателя, как стрела, полет которой трудно уловить взглядом. Изменение скорости полета в возможных пределах совершается в какие-то мгновения: несколькими неуловимыми взмахами крыльев птица доводит ее до стапятидесятикилометровой и тут же гасит до нуля.
Стриж всепогоден, то есть для него не существует нелетной погоды, и он одинаково уверенно чувствует себя и в абсолютный штиль, и при штормовом ветре. Ни дождь, ни густой туман не заставят его отсиживаться в ожидании ясного неба под крышей. Он знает, что выше тучи — чистое небо, и смело проходит ее насквозь, если нельзя облететь стороной. Теплому летнему дождю радуется, с такой лихостью носясь под его струями, что его воздушное купание, кажется, вызывает зависть у спрятавшегося под навес воробья: вот бы и мне так полетать!
Кого на лугу или в чистом поле не возьмет оторопь перед надвигающейся грозой: ни убежать от нее, ни спрятаться. Шквальный ветер, как злой гонец громыхающей тучи, силой гнет к земле травы, которые только что стояли прямо. А сама она, серо-сизая, еле держась в небе и нагоняя страх на все живое, катит следом как неизбежная кара за то, что пели, цвели, веселили взор и слух, радовались солнцу. Но в бесстрашии реют перед клубящейся и сверкающей громадой черные стрижи, сами как молнии. Не за это ли презрение к страшным силам стихии англичане назвали стрижей птицами дьявола?
Следя в такие минуты за стрижами, осознаешь, что слова «совершенство», «искусство», «мастерство» слабы для выражения степени их нептичьей удали. И какой бы силы ни был грозовой ливень, после него не найти сбитых водяными струями стрижей. Они все там же — в небе. Только иной теперь их полет. Туча уже ушла, но, роняя последние капли, еще тянутся за ней, как шлейф, редеющие облака. А внизу уже не шевельнется ни листок, снова распрямляются травы, держа на кончиках стебельков, как подарки, большие, чистые капли, и пар от мокрой, теплой земли поднимается прямо вверх. И уже другой ветер выметает остатки туч с неба, под которыми барражируют сотни стрижей.
Их черные, четкие силуэты неподвижно висят под уплывающим хвостом грозы. На самом же деле птицы, едва заметно теряя высоту, стремительно несутся на развернутых крыльях навстречу ветру и облачному слою, перехватывая на той высоте мелких насекомых. Наблюдая за высотным полетом стрижей, можно и без шара-зонда с достаточной точностью определить, куда и с какой силой дует там ветер, который чаще помогает птицам, нежели бывает им помехой.
С особым изяществом льют стрижи воду. Ласточек с ними не сравнить в этом. Когда стриж зачерпывает единственный глоток, он, держа поднятые крылья красивой, острой лодочкой, на миг касается клювом поверхности, оставляя на ней короткий ножевой след. При этом явственно слышится звук, который получается, если резко провести по воде тонким, упругим прутом: этакое приглушенное вжиканье. Но иногда случается при этом досадная оплошность: стриж может «споткнуться» о незамеченное препятствие, о мелкую волну и очутиться в воде. А вода не земля, с нее стрижу не подняться. Считают, что стриж, упавший на землю, обречен. Вовсе нет! На земле у него достаточно шансов, чтобы спастись: может доползти до какого-нибудь камня, кочки, стены и с них взлететь. Может, ударив с силой обоими крыльями о землю, подбросить себя на десяток сантиметров, а следующим взмахом уже уйти в полет. А с воды, если никто не спасет, самому не подняться.
Стриж не только сильный, неутомимый летун. Он еще и не по-птичьи крепок на удар. Многие из тех столкновений, которые стоили бы жизни дрозду или пеночке, для стрижа завершаются благополучно. Были бы целы крылья, потому что даже пустяковый перелом одной косточки — смерть: не может стриж жить без полета. Но после сокрушительного лобового удара о жесткую преграду ему, как боксеру после хорошего нокаута, удается прийти в себя и снова подняться в небо. Я трижды подбирал упавших стрижей, которые после удара о провод или оконное стекло едва подавали признаки жизни. И каждый из них без оказания ему первой помощи, немного отлежавшись, снова улетал к своим.
«Гибель» одной птицы я увидел из окна троллейбуса: стриж камнем упал на тротуар, ударившись, наверное, о провод. Пока я дошел от остановки до места падения, на асфальте ничего не было: ни самого погибшего, ни единого его перышка. Собрав остатки сил, стриж смог доползти, не замеченный прохожими, до ствола липы и вскарабкался сантиметров на двадцать; прижавшись к шершавой коре, закрыв глаза, он повис, словно неживой. В руках не трепыхался, не царапался, даже глаза не открыл, и пролежал, не меняя позы, на подоконнике до утра следующего дня, то есть часов десять. Возможности выжить я у него не видел: удар на хорошей скорости о туго натянутый многожильный провод, удар об асфальт с двенадцатиметровой высоты. Невесомый, однодневный утенок-одуванчик выдержал бы в своей пуховой защите и три подобных удара, но тонкое оперение стрижа не могло смягчить ни первого, ни второго.
Не было смысла кормить птицу насильно, да и не хотелось добавлять страданий умиравшему. Винить тоже было некого: птица погибала из-за собственной оплошности. Но пока она была жива, ее можно было показать студентам: как-никак — стриж, а не какой-то воробей или голубь, которых можно разглядеть до перышка на любой остановке. Положил я бедолагу в футляр от большого бинокля, а он лишь глаза приоткрыл немного.
Экскурсия в тот день была на песчаный пустырь, начинавшийся у последней автобусной остановки и еще не занятый строительством, — этакий заповедничек под боком у большого города. Солнце еще не обсушило траву, и над пустырем висел цветочно-медовый дух: цвел качим перекати-поле. И словно крылатые косари (кое-где на верхней Волге стрижей и называют косарями), носились над зарослями качима на бреющем полете десятки черных птиц.
Интересная эта трава: метровый куст-шар лежит на голом песке, словно сгусток сизоватого дыма. Неисчислимое количество крошечных беловатых цветочков днем и ночью источают медовый аромат. И весь день носятся в их аромате стрижи, словно не могут надышаться им. Но они тут по другой причине: за душистым нектаром летит на качим множество мелких насекомых, а на этих сладкоежек и охотятся стрижи, зная, где и когда зацветает эта трава.
Стриж как-то не оценивает, да и не знает ту опасность, которая может подстерегать его с земли. Мимо неподвижно стоящего или сидящего человека он может летать так близко, что вжиканье его острых крыльев и отчетливое пощелкивание клювом слышатся очень отчетливо. Каждый щелчок — пойманное насекомое. Верткая и еле различимая добыча столь мелка, что кажется в отблеске солнечных лучей сверкающей пылинкой, которая мечется в маленьких вихрях, закрученных стрижиными крыльями. А скорость и маневренность охотящихся птиц таковы, что даже у лица не удается разглядеть ни деталей наряда, ни взгляда, только черное мелькание. И никто не столкнется друг с другом, крылом о крыло не заденет, на одну жертву вдвоем не бросятся.
Добыча — мелкие мухи, крошечные жучки, маленькие наездники, крылатые тли, моли и прочая мошкара. Набрав ее полный рот, стриж улетает к гнезду, неся птенцам сразу три-четыре сотни насекомых. Отдавая корм, он не потеряет ни единой козявки, потому что все склеено в единый комочек, как в пакет, клейкой слюной. Не то, что у грачей, птенцы которых из-за торопливости и жадности роняют иногда на землю до трети принесенного родителями корма.
Насмотревшись на стрижиную охоту, мы пошли дальше. Мне было неловко доставать из футляра в присутствии стольких здоровых птиц их может быть уже мертвого соплеменника. Но когда я открыл коробку, из нее, словно очнувшись от глубокого сна, с удивлением выглянул живой стриж. На ладони пленник покрутил головой, увидел своих, поднял оба крыла и, как-то скособочившись и вихляя, слетел с руки. На третьем или четвертом взмахе его полет приобрел уверенность, а через несколько секунд он исчез в утренней дымке.
Был и такой случай, когда лихая стрижиная пара, намереваясь пролететь из окна в окно через актовый зал университета, где шел ремонт, влетела в распахнутый оконный проем и на полной скорости врезалась в стекло противоположного проема. Стекла после побелки были хорошо протерты, и поэтому птицы, обманувшись прозрачностью преграды, ударились о нее вдвоем, не успев ни притормозить, ни свернуть. С пола их подобрали как мертвых и отнесли зоологам. Они и впрямь бездыханные лежали на столе так, как их положили: один на боку, другой на спине. Их уже собрались перенести в холодильник, чтобы в свободное время сделать чучела, как вдруг тот, который лежал на боку, словно в агонии задергал лапкой, перевернулся и пополз в сторону окна. Второй очнулся немного позднее. А вот как они улетели, я не видел: куда-то позвали. А когда пришел, птиц на подоконнике раскрытого окна уже не было.
Весом взрослый стриж всего в полскворца, но столкновения с ним бывают опасны. Эта небольшая птица может пробить даже дюралевую обшивку самолета.
У многих длиннокрылых, превосходных и неутомимых летунов, очень маленькие и слабые ноги, не пригодные ни для ходьбы, ни для плавания, ни для того, чтобы лазать. Стриж тоже коротконог и не умеет ходить, но в его коротеньких лапках невероятная сила, а когти четырех пальцев — опасное оружие, которое применяется отнюдь не для защиты. Клювом стриж не может даже ущипнуть как следует, а когтями убивает птиц, сильнее и крупнее самого себя. Он держит в страхе даже таких разорителей чужих гнезд, как ворона и сорока.
В животном мире убийство на охоте не осуждаемо. Хищник убивает жертву, чтобы сытым быть или накормить детей. Гадюка убивает мышь, лиса — зайчонка, ласточка — муху, стрекоза — комара, лещ — мотыля. Убийства по другим мотивам или случайные крайне редки. Стриж, однако, убивает птиц своего роста или даже крупнее затем, чтобы завладеть их гнездовьем и вывести в нем своих птенцов. Он не изгоняет владельцев дупел и домиков, как поступают с мирными хозяевами скворец и воробей, а лишает жизни наседку прямо на гнезде, чтобы исключить дальнейшее выяснение отношений и попытки бывших владельцев возвратить недвижимость. Та же участь постигает и чужих птенцов. Оставшиеся в гнезде яйца стриж тоже прокалывает когтями, чтобы погасить жизнь под скорлупой. Ни убитую хозяйку, ни ее птенцов или яйца наружу стриж выбросить не может и просто распихивает их по углам гнездовья, растаптывая уютное гнездышко на свой лад.
При избытке пригодных для гнездования мест у стрижа нет необходимости проявлять дурные наклонности. Но так бывает редко. Он прилетает позднее всех, когда почти все подходящее для него уже занято. Скворцы в это время птенцов уже выкармливают. Чаще к насильственному захвату чужого жилья стрижи прибегают в лесной зоне, где они издавна гнездятся в дуплах. У городских стрижей мест под крышами и в щелях стен новых и старых зданий хватает, но и там, пусть редко, они тоже становятся захватчиками.
Не со всеми, конечно, удается одинаково. Если мухоловка или горихвостка совершенно беспомощны перед агрессором, то гнездом домового воробья можно завладеть лишь в отсутствие хозяев. Иначе приходится спасаться постыдным бегством самому: стриж удирает от воробья! Сунувшись с ходу в воробьиное гнездо, он, видимо, успевает получить тычок от хозяина и не вылетает, а прямо-таки выбрасывается из-под крыши, камнем падая к земле, чтобы, имея преимущество в скорости, оторваться от разъяренного воробья и не получить удар в спину на глазах у всех. Лишь у самой земли черная птица разворачивает крылья и, полого набирая высоту и скорость, уносится прочь.
Но уж если удалось ему воспользоваться минутным отсутствием воробьев и забраться в их гнездо, хозяином становится он. При возвращении силы, конечно, не покидают изумленных владельцев, но засевшего в гнезде стрижа они уже не смогут выдворить и вдвоем и будут лишь чимкать у входа под истошный визг захватчика, словно угрожающего: не подходи! Его и голод не выгонит из захваченного дома: будет сидеть безвылазно и визжать и сутки, и двое, пока воробьи не поймут безнадежности своего протеста и улетят восвояси подыскивать новое место и строить спешно другое гнездо. А стриж посидит еще немного, повизгивая и для их острастки и для самоуспокоения.
Не раз я видел, как стриж бросался на летящих голубей. Но эти нападения походили на обыкновенное озорство: бросится стриж сверху на летящего по своим делам голубя, замечется тот, как в панике, над крышами туда-сюда, туда-сюда, и увернется от стремительного, но неманевренного броска черного соседа. А тот, пролетев мимо, уже далеко: пугнул и был таков. Зла у него на голубя и не было.
Но вот нападение на сороку днем 25 мая 1980 года было явным сведением личных счетов. Тишину садовой окраины внезапно нарушили раздраженный визг стрижа и такое же недовольное, но с оттенком растерянности стрекотание сороки. Круто снижаясь, почти падая, она опустилась в сад и, не переставая стрекотать, как-то странно скакала под яблонями, стараясь клюнуть сама себя в спину. На ее спине, не сразу различимый на черном пере, сидел, вцепившись в крестец, стриж. Сидел задом наперед, развернув крылья и беспрестанно визжа, подставляя сороке жесткие перья хвоста. Сильного удара своему седоку сорока нанести не могла и только неловко дергала его за хвост. Стриж взвизгивал, но больнее от этих рывков становилось самой сороке, потому что острые, круто загнутые стрижиные когти еще сильнее впивались в ее тело.
Сорока, может быть, и смогла бы поднять в воздух еще четверть от собственного веса, но стриж вряд ли оставил бы ее на лету, коль не хотел отпускать на земле. От приближающегося человека сорока вместе с мстительным наездником поскакала к дальнему забору, около которого громоздилась куча хвороста. Смекалистая птица почти в отчаянии нырнула в гущу сухих веток и содрала с их помощью с себя стрижа, который через несколько секунд выкарабкался на ворох и без труда взлетел с него. Сорока же, освободившись от злого седока, взлетела на густой вяз и чуть ли не полчаса пряталась в его листве, забыв о собственной семье и не обращая внимания на верещание скворчиной ватаги. Было похоже, что она переживает не только боль, но и позор обиды, а скворцы как бы злорадствуют по поводу вполне заслуженной взбучки. Может быть, так оно и было?
Те стрижи, которые три летних месяца визгливыми стайками носятся по утрам и вечерам над площадями, улицами и дворами, это местные гнездящиеся птицы, ежегодно возвращающиеся в свои родные колонии. Но кроме них в течение четырех месяцев в небе над Русской равниной без определенной цели скитается множество холостяцких стай. Нам неизвестны ни число их, ни их пути, ни откуда они родом. Дом этих стай — небо. Они лишь случайно попадаются на глаза, когда опускаются ниже. В стае может быть и три десятка, и три тысячи птиц. Воздушный океан прокормит и больше. Но следить за такими стаями, наблюдать за их поведением можно лишь став таким же стрижом.
С гнездящимися птицами проще: каждую можно подержать в руках, пометить надежной меткой. Легко узнать, когда прилетают первые и улетают последние: трудновато, но все-таки возможно пересчитать их, проследить, где и на кого они охотятся. Каждый вечер можно наблюдать, как стайки поднимаются ночевать в небо, каждое утро — как птицы возвращаются к гнездам. Нетрудно найти их постоянные водопои, подсмотреть, как растут и выкармливаются птенцы, как вылетают они в первый полет и с первыми взмахами крыльев становятся асами. При длительном знакомстве со стрижами делаются понятными их интонации и значение разных визгов.
Для меня самыми впечатляющими моментами стрижиной жизни вот уже два десятилетия остаются их вечерние подъемы на ночевку. На их характер оказывает Влияние состояние неба: ясное оно или с облаками, и ветер. Вариантов, пожалуй, более десяти, но общая картина подъема одинакова в разных местах и при разной погоде. Поразительна синхронность этого явления на огромном пространстве, что свидетельствует о тонком восприятии птицами освещения, а значит и продолжительности светового дня. Происходит подъем очень быстро, и поэтому желание полюбоваться, как стая исчезает в лиловом небе, где уже зажигаются звезды, никогда не бывает удовлетворено.
Немного гнетущее впечатление производит стрижиный отлет. Голоса стрижей приятными не назовешь, и не одному горожанину не дали они доспать на утренней заре. Но без этих птиц сразу становится пустым городское небо. Впереди еще немало жарких летних дней, а их исчезновение воспринимается как предупреждение, что осень не так уж далека.
 

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ

31 августа - день Фрола и Лавра, лошадиный праздник

 

Автор под ником Ga_li_na 
 Конь в пальто. 

 Я не сказочник, не умею плести волшебную канву чудесных повествований, которые бы захотели услышать люди. Однако, то, что случилось со мной одним дождливым майским утром я бы назвал сказкой. 
 Это было обычное серое утро. Не успел я усесться в своем любимом кресле с чашечкой утреннего кофе, как в дверь постучали. 
 - Кто там?- спросил я. 
 - Кто, кто! - недовольно пробурчал Конь, входя в дом. - Я! 
 Он аккуратно повесил свое пальто в красно-коричневую клетку и мягко коснулся моей челюсти, возвращая ее на обычное место. 
 - Я не помешал? - Он так же мягко взял меня под руку и провел на кухню. - Между прочим, я бы не отказался бы от чашечки кофе! 
 - Здравствуйте! - У меня, наконец, нашелся дар речи. 
 - Здравствуйте, здравствуйте! - поддержал мое начинание Конь. - Ну так вы заварите для меня кофе? И не забудьте положить туда две ложечки сахара! 
 Я автоматически двигался по своей маленькой кухне, доставая кофеварку, кладя туда из кругленьких стеклянных баночек то ароматный кофе, то рассыпчатый сахар: сахар норовил рассыпаться, не доезжая на ложечке до кофеварки. 
 Когда зажженный от десятой спички огонек укусил мои пальцы, я опомнился: ко мне в гости пришел самый настоящий Конь. Пришел в пальто. И сейчас мы будем вместе с ним пить кофе. И что тут удивительного? 
 Конь расположился на диване, как раз напротив моего кресла. Мы стали пить кофе. 
 - Недурственно, -заметил Конь. - Совсем недурственно! Но, как вы заметили, я пришел к вам не только для того, чтобы иметь такое удовольствие покофейничать с вами.- Он вытащил откуда-то потрепанный журнальный лист с неровными краями.- Узнаете? 
 С черно-белой картинки на меня бодро смотрели усы, которые не спутать ни с чьими-либо другими: 
 - А какое вам дело до моего известного прадедушки? - задал я вопрос Коню. 
 - У меня вообще-то дело к вам, - кашлянул мой гость. - Но сначала хотелось бы уточнить: не был ли ваш прадедушка механиком у известного авиатора всех времен и народов Сикорского? 
 Конечно, мой знаменитый предок и был тем знаменит, что сто лет назад приводил в летательный вид аэропланы. 
 Я встал и подошел к старому комоду, вытащил из нижнего ящика прадедушкин старый летный шлем и надел себе на голову. 
 - Очень похож! - одобрил Конь, взял мою сигарету и закурил. - Не стойте и не смотрите на меня, как на покойника! Вы продолжаете верить антиникотиновым байкам о том, что для моего отхода в райские сады нужна лишь никотиновая капля? - Конь пустил еще пару колечек. - Перейдем к делу! 
 Научить коня летать!- я долго не мог успокоиться: еще целых пятнадцать минут после буйного смеха, я старался подавить остатки оного - у меня получалось нечто среднее между фырканьем и хрюканьем. 
 - Помилуйте, дорогой Конь, зачем вам летать? 
 Конь помог зажечь мне сигарету и укоризненно посмотрел на меня долгим взглядом. 
 - Ну если вам так хочется знать...- он вздохнул.- Моя единственная и неповторимая, моя любовь всей моей жизни... Она любит небо, она постоянно летает. И я решил быть на ее уровне, чтобы она наконец меня заметила. 
 - Ваша избранница не из породы крылатых коней? - спросил непринужденно я, будто летающие пегасы были обыденным явлением в небе нашего городка. 
 - Ах, она в сто раз лучше них! - Конь снова вздохнул. - Вы моя единственная надежда: если вы не научите меня летать на аэроплане до субботы, то моя жизнь кончена! 
 - А почему именно я? 
 - Не ваш ли знаменитый предок.. 
 - А причем здесь он? 
 - Тогда я пропал!- Конь направился к вешалке и стал натягивать свое пальто. 
 - Но я понятия не умею, как управлять летательными аппаратами! - мое оправдание казалось таким жалким перед горем Коня. 
 - У меня есть самоучитель 1905 года, - сообщил он, застегивая нелепые желтые пуговицы. 
 - А на чем... Позвольте, а откуда я возьму аэроплан? - последний довод казался мне очень убедительным, особенно для моей совести, которая уже полчаса тыкала в меня пальцем и твердила «Помоги! Помоги!» 
 - Аэроплан? Так он у меня есть!- встрепенулся Конь и стал расстегивать пальто.- Стоит у нас на заднем дворе. Я заодно хотел у вас попросить еще об одном одолжении: перетащить его в ваш сарай! У вас свободно, а у нас кроме братьев и сестер, еще проживают тетя с кузинами и троюродная бабушка моего дяди: они вечно спотыкаются о шасси, племянники совсем зажевали правое крыло. 
 - Приносите, ставьте!- сдался я перед своей совестью. Она чмокнула меня в нос и погладила по голове: «Я знала, что ты особенный!». 
 На следующий день мы стали тренироваться. Вернее, я читал старый самоучитель, пытаясь не обращать внимания на многочисленные «яти» и «феты», а Конь ремонтировал пожеванное крыло маленькой «этажерки». Залив в бак керосин, я проверил прочность восстановленного крыла. Что делать дальше, я понятия не имел. 
 Конь смотрел на меня с таким видом, будто хотел сказать «А еще лётный шлем одел!» 
 Я вспомнил, что в моем распоряжении имеется интернет: быстренько залез в сеть и после шестичасового копания в тысяче ссылок, нашел примитивное руководство для начинающих летчиков. Вместе с конем мы прочитали его от корки до корки. Потом применили на практике. Сначала от земли оторвался я и сделал свой первый круг над домом. Потом пришла очередь Коня. Оказалось, что он ужасно боялся высоты, а поэтому закрывал оба глаза, как только оказывался за рулем. 
 - А завтра — суббота! - коварно сказал я, когда уже исчерпал весь свой запас терпения и слов убеждения.- Она прилетит, а ты будешь сидеть тут с закрытыми глазами! 
 Конь сделал глубокий вдох, потом выдох и попросил у меня прадедушкин шлем - на субботу. 
 Наступила суббота, час икс. Небо было в скучных тучах, накрапывал мелкий дождик. 
 - Она прилетит!- Конь еще раз полюбовался на себя в прадедушкином шлеме, покрутился перед зеркалом. Нелепей вида я не встречал: желтые большие пуговицы его пальто и кожаный блинчик(именно так смотрелся на коне шлем известного предка) между ушами. Однако, почему-то мне не хотелось смеяться: я искренне переживал вместе с моим учеником. 
 - Она прилетит! Обязательно прилетит!- мы закурили. 
 - Все!- сказал Конь.- Я готов. 
 Он залез в аэроплан, я крутанул винт, а потом еще некоторое время бежал рядом, пока он не оторвался от земли. 
 Подул ветер. «Какая чушь! – подумал я- научить коня летать!» 
 Дождик припустил сильнее. Я взглянул вверх: там, делая небольшие виражи, чертил дорожку между тучами нелепый аэропланчик. 
 - Какая чушь!- подумал я- Никто не прилетит!- и пошел домой. 
 И внезапно яркий солнечный свет прорвал лохматые серые тучи, осветил все вокруг. Одновременно я услышал какой-то рев. 
 Мои глаза отказывались верить: в небе рядом с жужжащим самолетиком парил в свободном полете ослепительно белый дракон, вернее, драконица. На ее длинном хвосте, поблескивающим серебристыми шипами, красовался огромный бант ядовито розового цвета. Дракониха сделал небольшой вираж, а маленький аэропланчик, ведомый влюбленным Конем, старательно повторил маневр. 
 «Не пойти ли мне в учителя?»- гордо подумал я, любуясь воздушными узорами, которые вытворяла в небе эта чУдная парочка. Неожиданно огромная тень закрыла меня: Белоснежка осторожно передала мне в руки прадедушкин шлем. 
 - Спасибо!- пророкотала красавица. - На вас это будет лучше смотреться! 
 И они улетели за горизонт: сделали еще один прощальный вираж вокруг моего дома и улетели. 
 А я надел старый шлем и пошел в дом. Немного постояв посреди комнаты, я все-таки набрал заветный номер телефона. 
 - Это ты? - знакомый до слез голос спрашивал, волновался, выговаривал мне за долгое молчание. 
 - Я тебя люблю!- сказал я.. И все стало на свои места. 
 И тут мой взгляд упал на нечто сверкающее в солнечных лучах. То была нелепая желтая пуговица с торчащими коричневыми нитками, похожими на усы моего прадедушки.