Сказочный мир

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРОШЕДШЕМУ ПРАЗДНИКУ
А ещё, 20 марта — Навруз
Душенька
Персидская сказка

Было это или не было, жила на свете одна старуха, и было у нее семь дочерей, одна прекраснее другой. Седьмая дочь была самой красивой. Ее звали Душенька. Они жили на краю города в доме с семью дверями. Каждую ночь девушки перед сном по очереди проверяли и запирали двери. Однажды ночью, когда пришла очередь Душеньки, она заперла одну за другой все двери, а седьмую поленилась запереть.
«Кроме семи девушек на выданье, — подумала она, — в нашем доме ничего нет, что соблазнил бы вора или другого бродягу».
Она завернулась в одеяло и уснула.
Среди ночи мать проснулась от рева осла и рычания какого-то существа.
«Кто бы это в такое время ночи мог прийти к нам в дом и кричать, как злой дух?» — испугалась старуха.
Она встала и увидела, что через седьмую дверь в дом вошел страшный лохматый див.
— Видишь, — причитала старуха, — чтоб ты сгорела, Душенька! Ты не закрыла дверь! Из-за тебя этот незваный гость явился к нам в дом!
В то время как она. так причитала, закричал див:
— Эй, вы, — чтоб у вас башмаки изорвались, — что же это у вас нет места гостю?
— Чтоб у тебя обрезали коим, Душенька, чтоб пролили твою кровь, Душенька, чтоб ты не осталась на месте, Душенька, чтоб ты не была счастлива, Душенька! Ведь ты шесть дверей заперла, Душенька, а одну дверь забыла, Душенька! О господи, иди открой для дива комнату с пятью дверями.
Душенька встала, со страхом и дрожью открыла комнату с пятью дверями, ввела туда дива, а сама быстро вернулась и легла в постель.
Див снова заревел:
— Эй, вы, — чтоб у вас изорвались башмаки, — к вам пришел гость, неужели у вас нет угощения? Разве у вас нет лепешек?
— Чтоб у тебя обрезали косы, Душенька, чтоб ты не оставалась на месте, Душенька, чтоб ты не была счастлива, Душенька, шесть дверей ты заперла, Душенька, одну дверь забыла. Вставай скорей, иди и приготовь ужин диву.
Бедняжка Душенька встала и среди ночи приготовила диву яичницу, размочила лепешки в воде и отнесла ему. Див проглотил все это за один раз и снова завопил:
— Эй, вы, — чтоб у вас башмаки изорвались, — к вам пришел гость, что ж вы не уложите его спать?
— Чтоб тебе косы обрезали, Душенька, — бранилась старуха, — чтоб пролили твою кровь, Душенька! Шесть дверей ты заперла, Душенька, одну дверь позабыла. Поделом тебе!’ Вставай и приготовь постель гостю!
Душенька поднялась, расстелила для гостя кашмирские шали, бархатные одеяла и тюфяки, положила атласные подушки — приданое матери.
Див улегся на постель и опять заревел:
— Эй, вы, — чтоб у вас башмаки изорвались, — к вам пришел гость, а ему не с кем спать!
Мать опять принялась ругать Душеньку:
— Чтоб тебе обрезали косы, Душенька, пусть прольют твою кровь, Душенька, чтоб ты не оставалась на месте, Душенька, чтоб ты была несчастлива, Душенька, шесть дверей ты закрыла, Душенька, а одну дверь позабыла. Поделом тебе, Душенька! Иди ложись спать с дивом.
Бедняжка Душенька и спать легла с дивом.
Спустя два часа див поднялся, сунул Душеньку в мешок и вышел из дома.
Душенька поняла, что попала в беду и нет ей спасения. Однако надо было что-то придумать.
Когда див пришел к какому-то полю, Душенька попросила его:
— Поставь меня на землю, я пойду помоюсь.
Див положил мешок на землю и выпустил Душеньку, чтобы она пошла к воде и немного освежилась. Тем временем стало темным-темно. Душенька наложила в мешок камней, а сама спряталась на дереве. Див подумал, что Душенька сидит в мешке, взвалил его на спину и пошел дальше. Вдруг он почувствовал, что мешок стал тяжелей. Он спросил:
— Душенька, почему ты стала тяжелой? — Но никто ему не ответил. Он рассердился, положил мешок на землю, развязал его и увидел, что птичка улетела! Он рассердился, вернулся назад, начал повсюду нюхать до тех пор, пока не нашел Душеньку на дереве. Див опять положил ее в мешок, крепко завязал его и отправился в путь. Шел он, шел и пришел в большой замок на горе. Там он спустил мешок на землю и вытащил оттуда Душеньку.
Душенька посмотрела и увидела, что это такой замок — даже шаху во сне не приснится.
Див велел ей идти вместе с ним осматривать дворец. Он снял со своих рогов связку ключей и, открывая одну комнату за другой, показывал их Душеньке. У нее от удивления потемнело в глазах. Здесь были такие вещи, которых она даже в мечтах и во сне не видала: драгоценные камни, парчовые платья, золотые и серебряные монеты, женские украшения. Две комнаты были полны всяких угощений. Так див показал Душеньке все комнаты, кроме двух. Как ни просила Душенька, он их не открыл и не показал ей.
Потом див опять привязал связку ключей себе на рога и сказал Душеньке:
— Если ты будешь жить со мной в согласии и дружбе и станешь моей женой, все это будет принадлежать тебе. Если же нет, то я тебя убью и съем.
Душенька от страха или лукавя проговорила:
— Конечно же, я хочу быть твоей женой; кто же откажется от богатства и счастья!
Душенька притворилась, что согласна стать женой дива. Но сама думала о том, как бы ей убежать. Кроме того, ей очень хотелось узнать, что находится в тех двух комнатах.
Див очень обрадовался, когда услышал, что Душенька согласна стать его женой.
— Знай же, — сказал он, — что мы, дивы, один раз в семь дней сытно едим. Семь дней спим и семь дней бодрствуем. Сейчас как раз время мне спать. Подставь свои ко лени, я положу на них голову, а ты покачай меня. Я про сплю семь суток, а когда проснусь, мы решим, как будем жить. Если ты тоже захочешь спать, то положи свою голову на мою и спи. Не думай о голоде, потому что здесь такой воздух, что всякий может проголодаться не больше, чем один раз в неделю.
Душенька согласилась. Она подставила свои колени под голову дива, и тот уснул.
Душенька подумала, что за эти семь дней, покуда див спит, она может много успеть. «Лучше будет, — решила она, — если я сейчас положу голову дива на землю, встану и подумаю, как мне быть!»
Она осторожно положила голову дива на землю, сняла у него с рогов связку ключей и отперла двери комнат.
Некоторое время она спокойно любовалась драгоценностями. Одни надевала себе на шею и любовалась собой в зеркале, другие нанизывала на руки. Душенька складывала перед собой золотые монеты, брала их горстями, пересыпала и не знала, что с ними делать.
Вдруг она вспомнила о тех двух комнатах, которые див не хотел отпирать. Она вскочила с места, схватила ключи и направилась к ним. Открыв первую комнату, она застыла на месте. Это была тюрьма, и в ней сидели девушки, не имевшие себе равных по красоте. Все они были закованы в цепи и колодки. Увидев Душеньку, они закричали:
— Дорогая ханум, как вы сюда попали?
Душенька рассказала им все о себе, а потом спросила, кто они такие и что здесь делают. Девушки ответили:
— Посмотри на наши цепи и колодки. Отец каждой из нас правитель области. Все мы были захвачены этим дивом, и, когда мы отказались стать его женами, он обрек нас на страдания.
— Если так, — сказала Душенька девушкам, — то я сниму с вас цепи и колодки и освобожу вас. Постарайтесь к тому времени, когда див проснется, спрятаться в безопасное место.
— Нам надо очень далеко идти, — ответили девушки, — мы боимся, что опять попадем в лапы дива. На этот раз он не оставит нас в живых.
—  Посмотрим! — ответила Душенька.
В это время она увидела на цепи собаку и подумала: «Освобожу-ка я и это животное, может быть и оно мне пригодится».
Как только она сняла цепь с шеи собаки, раздался треск, и из собачьей шкуры появился молодой, сильный, красивый юноша. Душенька и девушки остолбенели от удивления — кто же это такой?
Юноша, наконец, заговорил:
— Я сын такого-то падишаха. Нас было семь братьев, для каждого из нас отец построил по дворцу и хотел нас женить, как вдруг я попал в лапы к этому диву.
— Как? Каким образом?
— Однажды, — продолжал юноша, — я спал во дворце. Мой дворец имел семь дверей, и у каждой двери стоял караульный с мечом наголо. Случилось так, что караульного у седьмой двери одолел сон, он подложил меч себе под голову и уснул. Тут вошел див, схватил меня, положил себе на рога и притащил сюда. По дороге он стал бить меня плетью. «Зачем ты бьешь меня?» — спросил я его. «Затем, — ответил он, — что мне предсказано умереть от твоих рук, и я должен, пока жив, следить за тобой. И чтобы ты не убил меня, я убью тебя».
Потом он заколдовал меня, привязал на эту цепь и превратил в собаку. Я думаю, что мне осталось жить не больше двух-трех дней.
— О горе! — воскликнула Душенька. — Что я буду делать, если этот див проснется?
— Я слышал, — добавил принц, — что рядом с нашей комнатой есть еще одна комната с широким хрустальным бассейном. В этом бассейне плавает красная рыбка, у нее в животе склянка с душой дива.
— Ключи от всех этих комнат у меня, — сказала Душенька.
Принц стал торопить ее.
— Открой же скорей дверь в ту комнату.
Душенька открыла дверь, и все увидели, что принц говорил правду: в комнате был широкий хрустальный бассейн, а в нем плавала красная рыбка. Принц опустил руку в бассейн и хотел схватить рыбку, но она увильнула и уплыла. Все же принц поймал рыбку.
А в это время проснулся див. Он вскочил на ноги и побежал к ним, но что пользы? Принц разрезал рыбке живот, достал склянку и зажал ее в руке.
Когда див увидел это, он пришел в ужас и подумал: «От судьбы не уйдешь!»
— Возьми все, что хочешь, — начал он умолять принца, — но отдай мне склянку с моей душой.
— Прежде всего отведи всех девушек туда, откуда ты их похитил, а потом я скажу тебе, что делать дальше.
Диву пришлось согласиться. Он отнес девушек по домам. (Понятно, как обрадовались родители и родственники девушек!) Возвратив родным последнюю девушку, див вернулся и спросил у принца:
— Что прикажешь еще?
— Пойди теперь в угол двора, — сказал принц, — и посмотри, как я разобью склянку с твоей душой.
Пока див приходил в себя, принц бросил на землю склянку с душой дива, и она разбилась. Див превратился в дым и улетел ввысь.
Принц так полюбил Душеньку, словно вместо одного сердца, у него была сотня сердец.
Он сразу признался ей:
— Я искал такую красавицу на небе, а нашел ее на земле. Будь моей женой! Мы поедем ко мне на родину, по видаем отца с матерью — пусть они порадуются и приготовят все к свадьбе.
Душенька тоже горячо полюбила принца, но поставила ему условие:
Я согласна всюду идти за тобой, но сначала я хочу повидать свою мать и сестер.
Принц согласился, и они поехали к матери Душеньки. Душенька все от корочки до корочки им рассказала: и о диве, и о его дворце, и о том, как они освободились. Мать и сестры очень обрадовались и решили поехать на родину принца. Они отдохнули несколько дней, и все вместе — Душенька, ее мать и шесть сестер — поехали с принцем.
Когда они вошли в ворота города, то увидели, что жители ходят в трауре.
— Почему у вас все ходят в трауре? — спросила Душенька у принца.
— Они, наверно, оделись в траур из-за меня, ведь я уже два года как исчез, и от меня не получали никаких вестей, — ответил принц.
Это и на самом деле было так.
Принц вошел во дворец и бросился целовать ноги отца. При виде исчезнувшего принца шах лишился чувств, мать тоже потеряла сознание, но вскоре их окропили водой, и они пришли в себя.
Если бы вы знали, какая радость обуяла всех на женской половине дворца! Женщины и мужчины, взрослые и дети — все обступили принца и ликовали. Шах велел бить в литавры и всем снять траурные одежды.
Принц рассказал отцу, матери и всем родственникам о своих приключениях.
Обрадованный шах посмотрел на жену — мать его сыновей — и сказал:
— Перед исчезновением принца мы решили женить его и остальных сыновей, но тогда у нас ничего не получилось. Теперь, когда принц вернулся жив и здоров — да пусть ослепнут наши враги! — нужно их женить. Пусть они выберут для себя девушек, и мы вложим руки девушек в их руки.
Жена шаха сообщила об этом принцу и его братьям. Принц ответил материи:
— Кроме Душеньки, я никого не хочу.
Не буду утруждать вас подробностями. Все обошлось хорошо. Каждый из братьев принца выбрал себе одну из сестер Душеньки. Сделали все необходимые приготовления к свадьбам. Семь дней и семь ночей украшали город и устраивали иллюминацию. На седьмую ночь шах взял руку
Душеньки и руки ее сестер, вложил их в руки принца и его братьев и сказал им:
— Это ваши жены. Доживите вместе до старости и не пресыщайтесь друг другом.
Каждая из девушек вошла в свой дворец, и долго они жили радостно и счастливо.
Сказка наша конца достигла — ворона своего гнезда не достигла.
 

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРОШЕДШЕМУ ПРАЗДНИКУ
21 марта -  Всемирный день поэзии
Натали Ястреб
Сказка про Поэта
https://www.proza.ru/2013/10/02/1435

Как-то давным давно на берегу теплого и ласкового моря родился прекрасный малыш, чудный милый ребенок. Только немного бледный и хрупкий с нежной чуткой душой поэта.  Как его ни кормили, крепким бутузом он не становился. И тогда старая престарая бабка, посоветовала родителям поить его пивом. Так лет с четырех стал он пивоманом. Сразу начал поправляться, да так, что уж и не остановить. И когда он был подростком отец, поджарый жилистый мужик, не раз ему говаривал, что он, мол, толстый, жирный, урод. Душа поэта, находившаяся в его большом теле, не могла выдержать такого и начала искать отдушину, которой оказалась любовь. Поэт влюбился. Стал чувствовать себя окрыленным, легким и... начал писать стихи. В них он изливал все свои чувства, все свои мечты и желания. Творчество приносило ему упокоение и счастье. Но та, которую он выбрал дамой своего сердца, не замечала за плотным слоем плоти ни его чувств, ни его прекрасной души. Да, она благосклонно принимала его ухаживания, но ответного чувства к Поэту не испытывала. Более того, вышла замуж за другого. Поэт расстроился и решил бежать далеко-далеко, куда глаза глядят, где нет ее. И он уехал в огромный город, где много людей, но никто никому не нужен, а значит каждый сам по себе. Это очень печально. Душа Поэта чуть не умерла от тоски по любимой и одиночества в этом ужасном городе. И когда ему встретилась другая дама, которая выказала Поэту благоволение, он решил обязательно взять ее в жены, чтобы не потерять. Они сразу стали строить семейную лодку, большую с расчетом на четверых, потому что у них родилось два замечательных сына. Но душа Поэта заткнувшись в уголок его большого тела тихо плакала, потому что не находила отклик в душе его избранницы. Ей по-прежнему было тоскливо и одиноко. Взаимное непонимание выросло во взаимное отчуждение. Они вроде и плыли в одной лодке, но как-то автоматически и отдельно друг от друга. Поэтому он заглядывался на дам, проплывающих в других лодках, и стоящих на берегу в ожидании своего принца.  Он призывал их своими стихами, столь прекрасными и чувственными, что все без исключения дамы непременно обращали на него внимание, но все они не могли разглядеть его нежную, тонкую душу, а потому проплывали мимо, или он проплывал мимо них. В один тоскливый пасмурный, хоть и весенний день, он окончательно рассердился на всех дам всего мира и решил, что больше не будет искать даму сердца никогда. И вообще, будет таким же плохим с дамами, как и они с ним. Все равно среди них нет его Мечты. Той, которая сквозь толщу плоти увидит его истосковавшуюся душу, которая сможет плыть с ним на одной волне счастья и взаимной любви по бурному морю жизни. Поэтому для начала он заткнул свою душу кляпом женоненавистничества и запер ее в клетке озлобленности. Потом нашел собутыльников-циников, которые считали за счастье навредить какой-нибудь даме. Как-то раз он увидел, как его дружки пытаются потопить какую-то разбитую лодку. Он пригляделся. В ней была дама. Он процитировал ей какие-то странные стихи из прошлого. Дама оказалась с достоинством. Оценила стихи верно, дав ему хорошую отповедь. Это его ошеломило и привлекло одновременно. Он увидел, что дама не такая как все другие. Через какое-то время он увидел за обломками ее лодки и израненного тела, кровоточащую от ударов судьбы, но смелую и интересную душу, которая при всех своих невзгодах успевала помогать другим людям в их рушащихся лодках, и вообще всем, кто просил о помощи. В общем, оказалась очень отзывчивой. Так она, первая из всех женщин, разглядела его душу. И более того, она ее коснулась и начала лечить раны, нанесенные душе Поэта и им самим, и его прежними дамами. Это было не всегда приятно, зачастую больно, от чего он неосторожно ранил ее. Но она терпеливо сносила удары, продолжая разливать бальзам любви. Он долго не верил, что она, именно она, эта маленькая, измотанная жизнью женщина, сможет помочь ему. Потому не слушался, ругался, обижал ее и мешал лечить свою же душу. Она терпеливо сносила все его выходки, как будто он - просто неразумное дитя, и любила его еще крепче. При этом она не очень ему доверяла. Он ведь приблизился к ней вместе с теми, кто желал ей смерти. Но верила в любовь. И в Бога.  А значит, делала как заповедано: делай, что должно, и будь, что будет. На все воля Божья. Так потихоньку помаленьку он расковал свою душу, вынул кляп и стихи полились рекой. Разные. Веселые и грустные, любящие и сердитые, страстные и горькие. Но все их она понимала, принимала. И любила его все равно. Потому что его оболочка не имела для нее никакого значения. Более того, она считала, что у столь прекрасной души очень даже замечательная оболочка. Ее только надо кое-где подлатать, где-то поправить, чтобы душе было комфортнее, и все будет великолепно. Главное, чтобы его душа расцветала и пела от счастья, потому что она искренне полагала, что самое важное в человеке - это его душа. А дух и тело уже потом. 
Он вновь поверил в любовь. Он опять был окрылен. Не ходил, летал. Но...
Он не мог отобрать лодку у своей семьи, ее же лодка была разрушена так, что обломки, на которых она еле удерживалась одна, под ними обоими пошли бы ко дну. Им надо было построить свою лодку. Но у нее не было сил, у него не было средств. Так они и дрейфовали рядом, но не вместе. Поэт и Мечта. Как, в общем-то и должно быть, потому что если достичь мечту, она уже перестанет быть мечтой. А это уже совсем другая сказка. 

 Послесловие.
Как ты помнишь, мой читатель, поэт находился в лодке не один, а с женой и детьми. Дети успели прицепить к ней шлюпки с девушками, с которыми хотели строить собственные лодки. Дружки поэта постоянно курсировали рядом. К тому же некоторые ранее призванные поэтом дамочки в своих утлых суденышках, увидев как он может относиться к женщине, захотели его переманить себе. И все они шикали на него и оговаривали несчастную дрейфующую женщину-мечту. И он сдался. Он перестал верить в мечту. Он вернулся к тому, с чего начал - решил убить свою мечту. Но Бог всё видит. И в последний момент он послал мечте крылья, и она упорхнула. Он же, не достигнув цели, посылал вслед за ней гончих псов, которые должны были её догнать и растерзать. А когда им это не удалось, то стал проклинать её, рассказывая всем и вся какой он разнесчастный брошенный коварной мечтой поэт, продолжая при этом зазывать проплывающих мимо женщин, приманивая их на жалость, и находясь при всём при том по-прежнему в лодке со своей женой. 
Тут и сказочке конец. Кто не глуп, тот молодец.

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРОШЕДШЕМУ ПРАЗДНИКУ
21 марта -   Международный день кукольника
Валентин Катаев
(Из повести «Белеет парус одинокий»)

...     Казалось, никакая сила в мире не  могла  спасти  Петю  от  неслыханного скандала. Однако недаром у него на  голове  была  не  одна  макушка,  как  у большинства  мальчиков,  а  две,  что,  как  известно,  является   вернейшим признаком счастливчика. Судьба посылала Пете неожиданное избавление.
     Можно было ожидать все, что угодно, но только не этого.
     Недалеко от Сенной площади, по Старопортофранковской улице, спотыкаясь, бежал Павлик. Он был совершенно один.
     По его замурзанному лицу, как из выжатой  тряпки,  струились  слезы.  В открытом квадратном ротике горестно дрожал крошечный  язык.  Из  носу  текли нежные сопли.
     Он непрерывно голосил на буквы "а", но так как при этом  не  переставал бежать, то вместо плавного: "а-а-а-а-а" - получалось  икающее  и  прыгающее: "а! а! а! а! а!"
     - Павлик!
     Ребенок увидел Петю, со всех ног  бросился  к  нему  и  обеими  ручками вцепился в матроску брата.
     - Петя, Петя! - кричал он, дрожа и захлебываясь. - Петечка!
     - Что ты здесь делаешь, скверный мальчишка? - сурово спросил Петя.
     Ребенок вместо ответа стал икать, не в силах выговорить ни слова.
     - Я тебя спрашиваю: что ты здесь делаешь? Ну? Негодяй, где  ты  шлялся? Ты, кажется, хочешь довести меня до могилы... Вот... набью тебе морду, тогда будешь знать!
     Петя схватил Павлика за плечи и стал его трясти до тех пор, пока тот не прорыдал сквозь икоту:
     - Меня... и!... Меня ук... украли.
     И опять залился слезами.
     Что же случилось?
     Оказывается, не одному Пете пришла в голову счастливая мысль на  другой день после приезда самостоятельно погулять.  Павлик  тоже  давно  мечтал  об этом.
     Он, конечно, не собирался заходить так далеко, как Петя.  В  его  планы входило лишь побывать на помойке да, в самом крайнем случае, сходить за угол посмотреть, как у подъезда штаба солдаты отдают ружьями честь. Но, на  беду, как раз в это время во двор пришел Ванька-Рутютю, иначе говоря  -  Петрушка. Вместе с другими детьми Павлик  посмотрел  все  представление,  показавшееся слишком коротким. Впрочем, распространился слух, что в  другом  дворе  будут показывать больше.
     Дети перекочевали  вслед  за  Ванькой-Рутютю  в  другой  двор.  Но  там представление оказалось еще короче. Оно закончилось тем, что Ванька-Рутютю - длинноносая кукла в колпаке, похожем на стручок красного перца, с деревянной шеей паралитика - убил дубинкой городового. Между тем решительно  всем  было известно, что потом должно еще обязательно  появиться  страшное  чудовище  - нечто среднее  между  желтой  мохнатой  уткой  и  крокодилом  -  и,  схватив Ваньку-Рутютю зубами за голову, утащить его в преисподнюю.
     Однако этого-то и не показали. Может быть,  потому,  что  слишком  мало падало из окон медяков. Не было сомнения, что в следующем дворе дело  пойдет лучше.
     Жадно поглядывая на плетеную  кошелку  с  таинственно  спрятанными  там куклами, дети как очарованные переходили таким образом  из  одного  двора  в другой вслед за пестрой женщиной, тащившей на спине шарманку, и мужчиной без шапки, с ширмой под мышкой.
     Пожираемый непобедимым любопытством, Павлик топал на  своих  крепеньких ножках в толпе других детей. Высунув язык и широко раскрыв светло-шоколадные глаза с большими черными зрачками, ребенок забыл все на  свете:  и  тетю,  и папу, и даже Кудлатку, которую не успел поставить на  конюшню  и  хорошенько накормить овсом и сеном.
     Мальчик потерял всякое представление о времени и пришел  в  себя,  лишь заметив с удивлением, что уже вечер и он идет  за  шарманкой  по  совершенно незнакомой улице. Все дети давно отстали и разошлись. Он был совсем один.
     Пестрая женщина и мужчина с ширмой шли быстро, очевидно торопясь домой. Павлик едва  поспевал  за  ними.  Город  становился  все  более  незнакомым, подозрительным. Павлику показалось, что мужчина и женщина о  чем-то  зловеще шепчутся.
     Поворачивая за угол, они вдруг оба обернулись, и Павлик с беспокойством увидел во рту у женщины  папироску.  Ребенка  охватил  ужас.  Ему  в  голову внезапно пришла мысль, заставившая его задрожать. Ведь было решительно  всем известно, что шарманщики заманивают маленьких детей, крадут  их,  выламывают руки и ноги, а потом продают в балаганы акробатам.
     О, как он мог забыть об этом! Это было так же общеизвестно, как то, что конфетами фабрики "Бр. Крахмальниковы" можно отравиться или что  мороженщики делают мороженое из молока, в котором купали больных.
     Сомненья нет. Только цыганки и другие  воровки  детей  курят  папиросы. Сейчас его схватят, заткнут тряпкой рот и  унесут  куда-нибудь  на  слободку Романовку, где будут  выворачивать  руки  и  ноги,  превращая  в  маленького акробата.
     С громким ревом Павлик  бросился  наутек  и  бежал  до  тех  пор,  пока неожиданно не наткнулся на Петю.
     Задав братику основательную трепку, Петя торжественно приволок  его  за руку домой, где уже  царила  полнейшая  паника.  Дуня,  свистя  коленкоровой юбкой, носилась по  соседним  дворам.  Тетя  натирала  виски  карандашом  от мигрени. Папа уже надевал летнее пальто, чтобы идти  в  участок  заявлять  о пропаже детей.
     Увидев Павлика целым и невредимым, тетя бросилась к нему, не зная,  что делать - плакать или смеяться.
     Она заплакала и засмеялась в одно и то же время. Потом под горячую руку хорошенько отшлепала беглеца. Потом обцеловала всю его зареванную  мордочку. Потом опять отшлепала. И только после этого обратила грозное лицо к Пете:
     - А ты, друг мой?
     - А ты где шлялся, разбойник?  -  закричал  отец,  хватая  мальчика  за плечи.
     - Искал Павлика, - скромно ответил Петя. - По всему городу бегал,  пока не нашел. Скажите спасибо. Если б не я, его бы уже давно украли.
     И Петя  тут  же  рассказал  великолепную  историю,  как  он  гнался  за шарманщиком, как шарманщик убегал от него через проходные дворы, но  как  он все-таких его схватил за шиворот и стал звать  городового.  Тогда  шарманщик испугался и отдал Павлика, а сам все-таки удрал.
     - А то б я его в участок посадил, истинный крест!
     Хотя Петин рассказ, против ожидания, не вызвал ни в  ком  ни  малейшего восторга, а папа даже с  отвращением  зажмурился,  сказав:  "Как  не  стыдно языком молоть... Ведь уши вянут!" -  однако  ничего  не  поделаешь:  не  кто другой, а именно Петя привел домой пропавшего Павлика. Благодаря этому  Петя и вышел сухим из воды, избавившись от неслыханного скандала.
     На то он, видно, и был счастливчиком с двумя макушками!...

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРОШЕДШЕМУ ПРАЗДНИКУ
22 марта - Сороки (Жаворонки)
Юрий Коваль
Весеннее небо: Как я съел жаворонка 

С утра в деревне пекли жаворонков из сдобного теста.
И по дороге в школу ребята размахивали печёными жаворонками, протягивали их в небо и кричали:

Жаворонки,
Прилетите,
Весну принесите!
Зима надоела,
Весь хлеб поела!

Кое-кто даже привязывал жаворонков к длинным палкам, чтоб повыше поднять их в небо. Но было ещё холодно, птицы не прилетали.
А я работал в школе учителем и удивлялся, как все ученики ели на переменках жаворонков. Коля Калинин из третьего класса подарил мне одного, но я его есть не стал, в карман сунул. А то неудобно: учитель вдруг жаворонка ест.
После уроков мы все пошли из школы, и тут Маня Клеткина из первого класса закричала:
— Смотрите, жаворонок! Это мы его наманили!
Чуть в стороне от дороги, высоко в небе пел первый наш жаворонок. Крылья его трепетали, и казалось, что он стоит в воздухе на одном месте.
— Махайте, махайте жаворонками! — закричала Маня. — Наманивайте всю стаю!
Но печёных жаворонков ни у кого не осталось — всё-таки три переменки. Тогда я достал своего из кармана и помахал немного, а ребята наманивали птиц голосами.
И вот появился второй жаворонок, потом третий — они пели, наполняли трелями весеннее небо.
Один из них опустился на поле неподалёку от нас.
Он был серый и рябенький, и трудно было его разглядеть в рыжей прошлогодней траве.
А у моего печёного жаворонка бока были подрумянены, глаза — изюмины. Я потом этого жаворонка не удержался и съел.
 

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРОШЕДШЕМУ ПРАЗДНИКУ
23 марта — Комоедица
М. Пришвин
Медведь 

Многие думают, будто пойти только в лес, где много медведей, и так они вот и набросятся, и съедят тебя, и останутся от козлика ножки да рожки. Такая это неправда! Медведи, как и всякий зверь, ходят по лесу с великой осторожностью а, зачуяв человека, так удирают от него, что не только всего зверя, а не увидишь даже и мелькнувшего хвостика. Однажды на севере мне указали место, где много медведей. Это место было в верховьях реки Коды, впадающей в Пинегу, Убивать медведя мне вовсе не хотелось, и охотиться за ним было не время: охотятся зимой, я же пришёл на Коду ранней весной, когда медведи уже вышли из берлог. Мне очень хотелось застать медведя за едой, где-нибудь на полянке, или на рыбной ловле на берегу реки, или на отдыхе. Имея на всякий случай оружие, я старался ходить по лесу так же осторожно, как звери, затаивался возле тёплых следов; не раз мне казалось, будто мне даже и пахло медведем… Но самого медведя, сколько я ни ходил, встретить мне и тот раз так и не удалось. Случилось, наконец, терпение моё кончилось, и время пришло мне уезжать. Я направился к тому месту, где была у меня спрятана лодка и продовольствие. Вдруг вижу: большая еловая лапка передо мной дрогнула и закачалась сама. “Зверушка какая-нибудь”, — подумал я. Забрав свои мешки, сел я в лодку и поплыл. А как раз против места, где я сел в лодку, на том берегу, очень крутом и высоком, в маленькой избушке жил один промысловый охотник. Через какой-нибудь час или два этот охотник поехал на своей лодке вниз по Коде, нагнал меня и застал в той избушке на полпути, где все останавливаются. Он-то вот и рассказал мне, что со своего берега видел медведя, как он вымахнул из тайги как раз против того места, откуда я вышел к своей лодке. Тут-то вот я и вспомнил, как при полном безветрии закачались впереди меня еловые лапки. Досадно мне стало на себя, что я подшумел медведя. Но охотник мне ещё рассказал, что медведь не только ускользнул от моего глаза, но ещё и надо мной посмеялся… Он, оказывается, очень недалеко от меня отбежал, спрятался за выворотень и оттуда, стоя на задних лапах, наблюдал меня: и как я вышел из леса, и как садился в лодку и поплыл. А после, когда я для него закрылся, влез на дерево и долго следил за мной, как я спускаюсь по Коде. — Так долго, — сказал охотник, — что мне надоело смотреть и я ушёл чай пить в избушку. Досадно мне было, что медведь надо мной посмеялся. Но ещё досадней бывает, когда болтуны разные пугают детей лесными зверями и так представляют их, что покажись будто бы только в лес без оружия — и они оставят от тебя только рожки да ножки. 

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРОШЕДШЕМУ ПРАЗДНИКУ
27 марта - Международный день театра 
Наталья Немировская
Неосторожное превращение. 

Жил однажды на свете актер. Был он необычайно талантлив. В театре, где он работал, его очень ценили, и в каждом спектакле у этого актера была важная роль.
Каждый раз, когда он играл какую-то роль, он так преображался, что буквально превращался в другого человека.
Некоторые люди считали его колдуном, другие – мошенником, а иные и вовсе не верили, что один и тот же человек может так сильно меняться.
И вот в один промозглый осенний вечер случилась с этим актером неприятность: во время спектакля он так сильно преобразился в сказочного злодея, что не смог снова стать собой. И ходил он так сказочным злодеем до тех пор, пока… Но давайте все по порядку.
В тот вечер зрителей было чрезвычайно много. Они заняли все возможные места в зале, а еще все проходы вдоль стен и места в буфете. Талантливый актер играл с увлечением, вкладывая в свою игру всю душу. Зрители хлопали ему даже больше, чем главной героине, а после спектакля дарили цветы, мягкие игрушки и шоколадные конфеты. Обычно актер с удовольствием принимал все подарки и нес их домой в семью. Жена и детишки радостно встречали его, и вся семья садилась ужинать.
Но то ли из-за того, что аплодисментов в тот вечер было слишком много, то ли из-за того, что в какой-то момент в театре вспыхнул и внезапно погас один прожектор, все пошло не так. Талантливый актер, успешно доиграв спектакль, не снял грим и не переоделся, как все остальные актеры. Он посмотрел на себя в зеркало и расхохотался так громко и нагло, что все стекла задрожали. Затем он со всей силы пнул ногой дверь и вышел на улицу.
Актер, который теперь превратился в сказочного злодея, не принес домой никаких конфет и подарков, а принес он большую деревянную дубинку и колоду карт. Когда жена открыла ему дверь, она увидела сгорбленное волосатое существо в рваной шляпе, сквозь густую бороду которого можно было разглядеть злобную ухмылку.
И конечно же, ни жена, ни дети, не узнали его и закрыли дверь у него перед носом. Сказочный злодей стучал в дверь своей дубинкой, плакал и говорил, что замерз и хочет кушать… Но ведь слезами горю не поможешь, поэтому он стал ходить вокруг дома, где сидели напуганные жена и детишки, и думать, как снова стать собой.
Обошел он свой дом раз, другой, третий… Вспомнил, как вот здесь, на лавочке, они со старшим сынишкой разучивали стихотворение про дружную семью… вон там, в яблоневом саду, они с дочкой играли в прятки… а вот на этом самом месте, под окном, талантливый актер пел песни под гитару для своей любимой жены, пока она готовила обед или поливала цветы на подоконнике… Сказочный злодей, который раньше был актером, встал под окном и хотел было запеть:

«Свет твоих глаз согревает мне душу,
и не страшны мне ни темень, ни стужа».

Но из горла вырвался лишь невнятный рык: «Ррр рр рр, ррр рр рр!..»
«О, судьба-злодейка! Что ты сделала со мной! Не видать мне больше любимых глаз жены и не слыхать веселого смеха моих детишек…», – подумал несчастный злодей.
Но вдруг!.. Окно, возле которого он стоял, распахнулось, и из этого окна выглянула та, для которой он пел. Она пристально посмотрела в глаза сказочному злодею и…
«Любимый! Неужели это ты?», – воскликнула эта прекрасная женщина, и во взгляде ее было столько нежности и любви, что произошло чудо: сказочный злодей тут же снова стал талантливым актером и запел песню уже своим голосом.
«Буду я вместе с тобою всегда,
не разлучит нас ничто никогда», – последнюю строчку они пропели вместе.
«А ну-ка снимай скорее эту накладную бороду и пошли ужинать», – сказала жена и позвала детишек к столу.
После того случая талантливый актер понял, что играть в спектакле какую-то роль и получать подарки – это невероятно увлекательно, но никогда не нужно забывать, какой ты на самом деле. Ведь только побывав в роли другого человека, можно действительно почувствовать, как это хорошо – быть собой.
 

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ
1 апреля - День дурака (День смеха)
Умный Матько и дурни 
Словацкая народная сказка

Пошел как-то умный Матько невесту сватать. Встретили его радушно - лавку, где ему сесть, обтерли. Сидят, беседу ведут. Говорит хозяин:
- Ну-ка, мать, сбегай в чулан! Зачем - сама знаешь!
А мать только того и ждет - выскочила из горницы, за угощеньем побежала. Ждут её - прождут, запропастилась куда-то баба, нету ее и нету! Отец говорит:
- Ступай-ка ты, дочка, погляди, где там наша мать застряла ? Побежала дочка, и тоже пропала, как сквозь землю провалилась.
- Какого лешего они там канителятся? Ну, погодите, уж я вас! - разозлился отец и сам за ними отправился.
Сидит Матько хозяев дожидается. Долго сидел - никого нету. Он то зевнет, то дровец в очаг подкинет, то еще чем займется, чтоб не уснуть, а те все не идут и не идут.
- Ну, - решил Матько, - хорошо это или худо, а пойду-ка я сам и погляжу, что там с ними случилось. Может они в том чулане к полу прилипли.
Пошел, а в чулане уже и свеча, что мать с собой брала, чуть не начисто сгорела!
А все трое сидят, в голос ревут, аж за два дома соседям слыхать.
- Вы что кричите? - спрашивает Матько, а от них слова толком не добьешься, одни только стоны да вопли.
Мать криком кричит, кое-как ему объясняет:
- Погляди-ка, любезный наш Матько! Вот она лесенка, что из чулана на чердак ведет, а вот он топор висит. Вы с нашей Доркой поженитесь, у вас ребеночек будет, забежит он ненароком в чулан, стронет лесенку с места, топор ему на голову свалится и убьет! Вот горе-то! Ах, бедное наше дитятко, бедное дитятко! - снова заголосила мать, а за ней и отец с дочкой.
Не знает Матько - смеяться ему или плакать. Едва успокоил. А потом говорит:
- Коли отыщу на свете еще пятерых глупее вас, - тогда возьму вашу дочку в жены! А пока - прощайте!
Ходил-ходил, искал-искал, никто не попадается.
Но вот добрался он до какой-то деревни. Видит, сарай, амбары да хлевы стоят. Он туда.
- Погляжу, как здесь люди хозяйствуют, - решил он.
И тут углядел, что возле одного курятника баба курицу безжалостно колотит, так колотит, только пух и перья летят.
- Вы за что, хозяюшка, свою хохлатку наказываете? - спрашивает Матько.
- Да вишь, дрянь какая, у нее двенадцать цыплят, а она никак не хочет их молоком кормить.
Научил Матько бабу, что надо яичко сварить, облупить, порубить, да пшена напарить, перемешать и этой кашей цыплят накормить. Баба не.верит, что цыплята у курицы вымя не сосут. Увидала, как они клюют, обрадовалась, стала Матько благодарить, много денег дала.
Вот и нашел Матько первого дурня, может и не глупее, чем те его, но уж и не умнее.
- Ладно, - думает, - первый дурень есть.
Стал Матько ко второй деревне подходить - слышит, колокола звонят, а навстречу ему похоронная процессия движется. Мужики гроб несут, бабы следом плетутся, кричат, руки ломают, стар и млад на похороны сбежались, гроб открыт, а в гробу молодая красавица живехонька лежит.
- Скажите, люди добрые, что это вы делаете, - спрашивает Матько.
- А что? - отвечают ему. - Нашего старосты дочка по воду пошла, руку в кувшин засунула, а обратно вытащить не может! Вся деревня голову ломала, ничего не придумала, а девица совсем извелась! Что ж, ей всю жизнь кувшин на руке носить? Вот мы и хотим ее разом от всех печалей избавить!
- Экие вы дурни!
Могли ему, конечно, за такое оскорбление всыпать, да Матько не ленивый был, разбил кувшин и освободил девицу.
Всей деревней проводили его на богатый старостин двор, вместо поминок веселая гульба началась. А потом - блюдо по кругу пошло, насобирали умному Матько денег кучу.
Вот вам и еще дурни. Неплохо дела идут!
В третьей деревне хотели, чтоб церковь у них и снаружи и изнутри была белым-бела. Только из чего строить? Кто-то посоветовал из творога. Тут же начали молоко творожить, а из творога церковь ставить, поставили, да только без окон. Снаружи хороша, бела. Зато внутри хуже темницы. Стали в нее свет в мешках носить. Да все напрасно.
Но вскоре прилетели из леса птицы, проклевали в твороге дыры и стало в церкви светло.
- Не иначе, как птички свет приносят! Наловим их, запрем, станут они там днем и ночью светить.
Не долго думая, отправились всей деревней в лес, к высокому дереву, за птичьими гнездами. С собой длинную лестницу прихватили, на плечах несут. Да только лестница за каждое дерево цепляется, а где лес погуще, ни туда, ни сюда двинуться не дает. Пришлось им перекладины одну за другой выламывать. Наконец добрались до высокого дерева, а у лестницы всего три перекладины остались!
Но мужики-здоровяки - около дерева встали, влезли один другому на плечи и до самой макушки дотянулись. Самый первый до гнезда добрался и схватил его в кулак вместе с птицами. Кричит на радостях:
- Держу! - тут самый нижний голову задрал, посмотреть хочет, а нога у него подвернулась, он и шлепнулся на землю, а за ним и все остальные.
Птицы ждать не стали, тем временем и разлетелись. Ну и дела! У кого нога, у кого рука поломаны, а у кого и голова разбита.
А тут в их деревню наш Матько пришел. Научил он их церковь из камня построить, в ней окна прорубить и стены известью побелить. Стоит церковь белая, красивая! Дали мужики Матько денег больше, чем церковь стоила.
Так нашел Матько третьих дурней.
В четвертой деревне проживали не такие уж и дурни: у этих была церковь солидная, каменная. Только ведь у глупости конца края нету! Видит Матько - тащат здоровые мужики быка на дом! Матько глазам своим не верит, спрашивает :
- Люди добрые, что это вы делаете?
- А что такого? Помер у нас богатый мясник, а быка на дом завещал, вот мы и хотим его последнюю волю выполнить, быка на дом затащить.
Матько того быка продал, и объяснил, что не быка, а деньги надо на дом употребить.
Получил Матько за умный совет и от этих мужиков вознагражденье. Нашел, значит, наш Матько уже четверых дурней.
- Теперь, может, и пятых найду? - думает он. - Хотя, может, и пятые-то - не последние?
И верно, ходить далеко не пришлось. В пятой деревне, стали ему угощенье подавать, вдруг люди расступились, мыши на стол полезли - видимо-невидимо.
- Наелись мыши досыта, а люди за объедки принялись.
- Что у вас тут делается? - спрашивает Матько, - я бы скорей с голоду помер, чем после мышей подбирал!
- Раньше и мы так же думали, - отвечают ему люди, - так ведь нужда заставляет. А что делать с ними? Воюем, как можем, мышеловки ставим, но все никак не сладим. Видно со всего света мыши к нам сбежались!
- Еще больше набегут, коли за ум не возьметесь! - говорит им Матько.
- Помоги нам, добрый человек, - просят его деревенские.
Матько - за добрую плату - принес им диковинного зверя. Он только и делает, что мышей ловит - попросту говоря, кота здоровенного.
Обуял вдруг мужиков страх. Что станет этот невиданный зверь есть, когда всех мышей истребит? А Матько уже далеко ушел. Стали они ему вслед кричать. Матько из-за пригорка отвечает:
- Не ваша беда!
А мужики услыхали:
- Вас тогда!
Хотят мужики кота изловить - никак не изловят, решили деревню со всех сторон поджечь. Все сгорело, а кот как ни в чем не бывало сидит живехонек. А рядом с ним - откуда только взялась? - кошка! Вскоре кошки да котята всю деревню заполонили. Зато мышей не стало. Зажила деревня спокойно, и мыши не беспокоят, и кошки в одночасье пропали. А куда? - деревенские сами знают, на этот раз своим умом дошли, на своей глупости выучились.
Не стал Матько больше дурней искать. Зачем? Кто знает, сколько их еще на свете! Вернулся домой, денег принес и говорит:
- Дураков на свете много, пятерых я сразу нашел, шестой будет моя жена, а седьмыми всех родственников, да свойственников посчитаем.
Слыхали мы, что зажили Матько с женой - одна радость! Ведь всем известно, что умному мужу глупая жена, куда как подходяща! А еще говорят, что умный и у дурака научится, а при одном умном семь дураков прокормятся.

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ
1 апреля -  День птиц

Птичка-невеличка
Кетская сказка

Старик ломал в лесу гнилые пни на топливо. Ударил ногой по одному пеньку, вылетела из пенька птичка-невеличка, села на пеньке и говорит:
- Дедушка, что тебе надо? Зачем ты стучал в мой пень? Старик ответил:
- Я хотел его сломать и унести на дрова. У нас со старухой в чуме нет дров.
- Дедушка, ты пенек мой не ломай. Ты лучше иди к своей старухе и ложись спать. К утру у вас в чуме будут дрова.
Птичка-невеличка сказала и улетела. Старик вернулся в чум без дров.
- Старуха,-сказал он,-я дров не нашел. Давай ляжем спать. Когда выспимся, у нас будут дрова.
Старик со старухой легли спать. Утром старуха проснулась и видит: в чуме много нарубленных дров.
- Старик, вставай! У нас в чуме полно дров. Ночью ты не рубил дров. Откуда они?
Старик посмотрел на дрова и рассказал старухе, что дрова им дала птичка-невеличка. Старуха затопила чум и говорит старику:
- Дров у нас много, а еды нет. Иди в лес, найди тот пенек, стукни в него ногой, скажи птичке, что мы с тобой голодны, и попроси у ней мяса.
Старик ушел в лес, нашел пень, стукнул по нему ногой. Из пенька вылетела птичка-невеличка, села на него и говорит:
- Дедушка, зачем ты стучал в мой пенек? Чего тебе от меня надо?
Старик сказал:
- Дров у нас со старухой много, но нечего есть. Мы голодны. Старуха послала меня попросить у тебя мяса.
- Еды я вам дам. Иди к своей старухе и ложись спать. К утру в чуме у вас будет всего полно.
Сказала птичка-невеличка и улетела.
Старик со старухой легли спать. Утром встали-и глазам своим не верят. В чуме у них и жирное мясо, и рыба, и вино. Старики поели, попили вина, опьянели и уснули. Когда старуха проспалась, она опять погнала старика:
- Иди в лес, найди пенек, ударь хорошенько в него ногой и скажи птичке-невеличке, что мы с тобой хотим быть купцами.
Старик ушел. Ходил он по лесу, ходил. Нашел пенек, ударил в него ногой, вылетела из пенька птичка-невеличка, села на него и говорит:
- Дедушка, зачем ты стучал в мой пенек? Что тебе от меня надо?
- Старик сказал:
- Старуха меня послала сказать тебе, что неплохо бы было стать нам купцами.
- Иди в чум и ложись спать. Утром проснетесь купцами.
Сказала птичка-невеличка и улетела.
Старик со старухой выспались, смотрят-и себе не верят. Чум полон разными завидными товарами - платки, пуговицы, медные чайники, колечки, вино... Посмотрела старуха на товары и говорит старику:
- Иди скорее в лес, найди пень, ударь в него сильнее ногой и скажи птичке, что хочу я быть царицей, а ты - царем.
Старик ушел. Ходил-ходил по лесу. Насилу нашел пенек. Ударил в пенек два раза ногой, вылетела из него птичка-невеличка, села на пенек и говорит:
- Дедушка, зачем ты так сильно стучал в мой пенек? Чего тебе от меня надо?
-Старуха меня послала к тебе, птичка, - сказал старик.-Она хочет быть царицей, а мне велит быть царем.
- Ладно,-говорит птичка-невеличка,-иди в чум и спи. Утром вы будете царями.
Птичка-невеличка сказала и улетела.
Старик со старухой легли спать. Утром чуть свет проснулись, глядят - ни своего чума, ни друг друга не могут узнать. В чуме полно дров и еды, и товаров, и вина; а на них самих - серебряные и золотые перстни, кольца и серебряно-золотая одежда. Они встали и не знают, что делать. Стали пить вино и напились допьяна. Когда старуха опьянела, она опять погнала старика в лес:
- Иди, найди пень, стукни в него изо всей силы и скажи той птичке, что хочу я быть богиней, а тебе велю быть богом.
Старик ушел искать птичку-невеличку. Он долго ходил по лесу и едва-едва нашел пенек. Старик крепко ударил в пень ногой. Из пенька вылетела птичка-невеличка, села на пенек и спрашивает старика:
- Зачем ты стучишь в мой пень? Что тебе еще от меня надо? Старик сказал:
- Моя старуха захотела быть богиней, а мне велела стать самим богом.
- Богом?! Ну, ладно. Иди в чум к своей старухе и ложись спать.
Сказала птичка-невеличка, вспорхнула и улетела. В том лесу больше не стало ни самой птички-невелички, ни ee пенька. Старик из леса вернулся в чум и вместе со старухой лег спать. Только вечером они легли спать царями, а проснулись чертями.
Все.
 

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ
2 апреля -  Международный день детской книги
Людмила Поцепун 
Сказка про Сказку

Жила-была Сказка. Это была добрая и волшебная Сказка, которая умела творить настоящие чудеса. Когда-то она жила в доме одной маленькой девочки. Маленькую девочку звали Евой, и она мечтала научиться летать как птицы. Но, она не только не могла летать, она не умела ходить. Злой недуг сковал ее ножки. А Ева, тем не менее, оставалась доброй и отзывчивой девочкой. Каждый вечер ее любимая мама читала ей эту волшебную Сказку. И каждый вечер девочка по-новому смотрела на мир. Она улыбалась и мечтала, мечтала, мечтала…
  Однажды Сказка пришла к ней во сне. И они разговорились. Ева рассказала ей, как сильно она хочет научиться летать. Сказка удивилась: «Ты хочешь летать? А ты хочешь научиться ходить?»
  На глаза Евы набежала легкая тень, но она с улыбкой ответила:
— Конечно, я хочу ходить. Но врачи говорят, что это невозможно. А про невозможность летать они ничего не говорили…
  Сказка улыбнулась.
— Знаешь, Ева, а я могу научить тебя летать!
— Правда? — сердце девочки затрепетало от радости.
— Правда. — Ответила Сказка и отошла к окну. — Только для этого тебе придется совершить подвиг. Знаешь, как сказочные герои совершают невозможное ради достижения цели?
Девочка кивнула.
— Так вот, — продолжала Сказка. — Если ты хочешь летать, тебе надо встать с постели и подойти к окну. Открыть ставни и встать.
— И все?
— И все. — Сказка уже подошла к холодному стеклу и, вдруг все вокруг засверкало радужными красками, а через мгновенье Сказка обратилась в красивого розового Дракона, который махал крыльями за окном. Дракон смотрел на Еву и терпеливо ждал. Ева с горящими глазами смотрела за окно и не знала, верит она или не верит в то, что видит. Наконец она подумала: «Я же сплю… А во сне, как в сказке возможно все!» А вслух сказала:
— Подожди меня, я уже иду!
  Девочка уверенно откинула одеяло и спустила ноги с кровати. Впервые в жизни она почувствовала приятный холодок непокрытого пола. Она поджала пальчики…
— Да, я сплю… — вздохнула Ева, и с легкостью встала. Чуть-чуть покачалась, но быстро обрела равновесие и сделала шаг. В ее душе все затрепетало…. Она подняла ножку и сделала еще один шаг. Потом еще один, и еще один. Когда она подошла к окну, она уже смело передвигала ножки и улыбалась…
  Возле окна лежал коврик, и она почувствовала, как мягкие щетинки щекотят ее пяточки… Она засмеялась. Протянула ручки и открыла окно. Дракон смотрел на нее чудными большими глазами, кивая головой, подбадривая малышку. Он протянул свое крыло  и положил его на подоконник. Ева с усилием приподнялась на носочки, подогнула одну ножку и положила ее на подоконник, подтянула вторую. И вот, с замиранием дыхания, она дотянулась до протянутого крыла. Через пару минут она уверенно сидела сверху на Драконе.   Дракон не скрывал довольной ухмылки. Он взмахнул крыльями и полетел.… Ева замерла от удовольствия. Приятный ночной ветер ласково развевал ее длинные кучерявые волосы. Она с удовольствием вдыхала аромат ночи. Они взлетели вверх к звездам. Еве показалось, что сейчас она коснется рукой ясного месяца. А звездочки вот-вот начнут танцевать вальс ночных чудес. Вокруг них собралась стайка светлячков и освещала им путь.
  Дракон и Ева летали до утра. А потом вернулись домой. Девочка самостоятельно дошла до кровати, и уставшая, но безумно счастливая уснула. А Сказка вернулась на свое место на прикроватную тумбочку.
  А когда малышка проснулась, то подумала, что все это был просто сон. С мечтательным взглядом она посмотрела в окно. За занавесками ярко светило солнце. И что-то, отбрасывало зайчика на стену. Ева подняла голову и с удивлением увидела розовую чешую на подоконнике.
— Значит это был не сон! — закричала она.
  Она осторожно сползла с кровати, встала на ноги, взяла в руки книгу со Сказкой, и тихонько передвигая ножки, вышла из комнаты. Она дошла до кухни. На кухне мама пекла блинчики на завтрак. Она стояла спиной к двери и не слышала, как вошла девочка. Ева, тихо позвала:
— Мама.
  Сковорода на плите громко шипела, и женщина не услышала ее. Тогда малышка позвала громче:
— Мама!
  Мама повернулась на крик. Она смотрела и не верила своим глазам. Блин начал подгорать, но она не замечала. Она хотела что-то сказать, но язык не слушался ее. Тогда Ева подошла к ней, выключила газ и обняла ее. А мама заплакала…
— Мама, почитай мне эту Сказку. Она волшебная! Она научила меня ходить!
  Мама могла только кивнуть в ответ. Она кинулась целовать ноги дочери и плакала, плакала, плакала…
  Потом они еще много-много раз перечитывали волшебную Сказку, а потом многие другие добрые сказки. А когда девочка выросла, она подарила эту Сказку маме соседской девочке, которая очень не любила мыть руки и у нее часто болел животик. И каждый раз, когда ее мама читала Сказку, в жизни крохи происходили настоящие чудеса!
  Милые мамы и папы, бабушки и дедушки! Сказки творят чудеса: они лечат, они учат, они воспитывают. Они сближают сердца и души! Они нужны вашим детям, как когда-то были нужны вам! Читайте детям сказки!

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ
3 апреля – Водопол (День Водяного). 
Карел Чапек
Сказка про водяных

Если вы, ребята, думаете, что водяных не бывает, то я вам скажу, что бывают, и ещё какие!
Вот, например, хоть бы и у нас, когда мы ещё только на свет родились, жил уже один водяной в реке Упе, под плотиной, а другой в Гавловицах - знаете, там, возле деревянного мостка. А ещё один проживал в Радечском ручье. Он-то как раз однажды пришёл к моему папаше-доктору вырвать зуб и за это ему принёс корзинку серебристых и розовых форелей, переложенных крапивой, чтобы они были всё время свежими. Все сразу увидели, что это водяной: пока он сидел в зубоврачебном кресле, под ним натекла лужица. А ещё один был у дедушкиной мельницы, в Гронове; он под водой, у плотины, держал шестнадцать лошадей, потому-то инженеры и говорили, что в этом месте в реке шестнадцать лошадиных сил. Эти шестнадцать белых коней всё бежали и бежали без остановки, потому и мельничные жернова всё время вертелись. А когда однажды ночью дедушка наш умер, пришёл водяной, выпряг потихоньку все шестнадцать лошадей, и мельница три дня не работала. На больших реках есть водяные-велиководники, у которых ещё больше лошадей - скажем, пятьдесят или сто; но есть и такие бедные, что у них и деревянной лошадки нет.
Конечно, водяной-велиководник, скажем, в Праге, на Влтаве, живёт барином: у него есть, пожалуй, и моторная лодка, а на лето он едет к морю. Да ведь в Праге и у иного мошенника-греховодника порой денег куры не клюют, и раскатывает он в автомобиле - ту-ту! - только грязь летит из-под колёс! А есть и такие захудалые водяные, у которых всего добра - лужица с ладонь величиной, а в ней лягушка, три комара и два жука-плавунца. Иные прозябают в такой мизерной канавке, что в ней и мышь брюшка не замочит. У третьих за целый год только и доходу, что пара бумажных корабликов и детская пелёнка, которую мамаша упустит во время стирки... Да, это уж бедность! А вот, к примеру, уратиборжского водяного не меньше двухсот тысяч карпов да ещё вдобавок лини, сазаны, караси и, глядишь, здоровенная щука... Что говорить, нет на свете справедливости!
Водяные вообще-то живут одиноко, но так раз-два в году, во время паводка, собираются они со всего края и устраивают, как говорится, окружные конференции. В нашем краю всегда съезжались они в половодье на лугах возле Кралова Градца, потому что там такая красивая водная гладь, и прекрасные омуты, и излучины, и затоны, выстланные самым мягким илом высшего сорта. Обычно это жёлтый ил или немного коричневатый, если же он красный или серый, то он уже не будет таким нежным, словно вазелин... Так вот, найдя себе подходящее место, все они усаживаются и рассказывают друг другу новости: скажем, что в Суховершиче люди облицевали берег камнем, и тамошний водяной... как, бишь, его?.. старый Иречек, должен оттуда переселиться; что ленты и горшки подорожали - просто беда: водяному, чтобы кого-нибудь поймать, приходится покупать ленточек на тридцать крон, а горшок стоит минимум три кроны, да и то с браком, прямо хоть бросай ремесло и берись за что-нибудь другое! И тут кто-то из водяных рассказывает, что яромержский водяной Фалтыс... ну, тот, рыжий!..уже подался в торговлю: продаёт минеральные воды; а хромой Слепанек стал слесарем и чинит водопроводы; и многие другие тоже переменили профессию.
Понимаете, ребятишки, водяной может заниматься только тем ремеслом, в котором есть что-нибудь от воды: ну, например, может быть он подводником или проводником, или, скажем, может писать в книжках вводную главу; или быть заводилой или водителем трамвая, или выдавать себя за руководителя или за хозяина завода, - словом, какая-нибудь вода тут должна быть.
Как видите, профессий для водяных хватает, потому-то и водяных остаётся всё меньше и меньше, так что, когда они друг друга считают на ежегодных собраниях, слышны грустные речи:
"Опять нас на пять душ меньше стало, ребята! Так наша профессия понемногу совсем вымрет".
- Н-да - говорит старый Крейцманн, трутновский водяной, - уж нет того, что было! О-хо-хо-хо-хо, много тысяч лет прошло с тех пор, как вся Чехия была под водой, а человек - вернее, тьфу ты, водяной, ведь тогда людей ещё не было, время было не то... Ах, батюшки, на чём я остановился-то?
- На том, что вся Чехия была под водой, - помог ему гавловицкий водяной Зелинка.
- Ага, - сказал Крейцманн. - Тогда, стало быть, вся Чехия была под водой, и Жалтман, и Красная гора, и Кракорка, и все остальные горы, и наш брат мог, ног не засушив, пройти себе прекрасно под водой хоть из Брно до самой Праги! Даже над горой Снежкой воды было на локоть... Да, братцы, это было времечко!
- Было, было... - сказал задумчиво ратиборжский водяной Кулда. - Тогда и мы, водяные, не были такими отшельниками-пустынниками, как сейчас. И у нас были подводные города, построенные из водяных кирпичей, а мебель вся была выточена из жёсткой воды, перины - из мягкой дождевой воды, и отапливались тёплой водой, и не было ни дна, ни берегов, ни конца ни краю воде - только вода и мы.
- Да уж, - сказал Лишка, по прозвищу Леший, водяной из Жабоквакского болота.
- А какая вода тогда была! Ты мог её резать, как масло, и шары из неё лепить, и нитки прясть, и проволоку из неё тянуть. Была она, как сталь, и как лён, и как стекло, и как пёрышко, густая, как сметана, а прочная, как дуб, а грела, как шуба. Всё, всё было сделано из воды. Что толковать, теперь разве такая вода! - И старый Лишка так сплюнул, что образовался глубокий омут.
- Да, была, да сплыла, - в раздумье произнёс Крейцманн. - Хороша была вода, словно ещё и недавно, а вот была - да сплыла. И вдобавок была она совсем немая!
- Как же это? - удивился Зелинка, который был помоложе других водяных.
- Ну, немая, совсем не говорила, - начал рассказывать Лишка-Леший. - Голоса у неё никакого не было. Такая была тихая и немая, как теперь бывает, когда замёрзнет или когда выпадет снег... И вот полночь, ничто не шелохнётся, а кругом так тихо, такая тихая тишь, что прямо жутко: высунешь голову из воды и слушаешь, а сердце так и сжимается от этой страшной тишины. Так-то тихо было в ту пору, когда вода была ещё немая.
- А как же, - спросил Зелинка (ему ведь было всего семь тысяч лет), - как же она потом перестала быть немой?
- Это случилось так, - сказал Лишка.. - Мне это рассказывал мой прадедушка и говорил, что было это уже добрый миллион лет тому назад... Так вот, жил-был в ту пору один водяной... Как его, бишь, звали? Ракосник не Ракосник... Минаржик? Тоже нет... Гампл? Нет, не Гампл... Павлишек? Тоже нет... Господи ты боже, как же его звали?
- Арион, - подсказал Крейцманн.
- Арион! - подтвердил Лишка. - Вот, прямо уж на языке было, Арион его звали. И этот Арион имел, скажу я вам, такой дивный дар, такой талант ему был от бога даден, ну, такое дарование у него было, понятно? Он умел так красиво говорить и петь, что у тебя сердце то прыгало от радости, то плакало, когда он пел, - такой он был музыкант.
- Певец, - поправил Кулда.
- Музыкант или там певец, - продолжал Лишка, - но своё дело он знал, голубчики! Прадедушка говорил, что все ревмя ревели, когда он пел. Была у него, у того Ариона. в сердце великая боль. Никто не знает какая. Никто не знает, что с ним приключилось. Но, должно быть, большое горе, раз он пел так прекрасно и так грустно... И вот, когда он под водой так пел и жаловался, дрожала каждая капелька воды, словно она слезинка. И в каждой капельке осталось что-то от его песни, пока эта песня пробивалась сквозь воду. Потому вода уже больше не немая. Она звучит, поёт, шепчет и лепечет, журчит и булькает, мурлычет и рокочет, шумит, звенит, ропщет и жалуется, стонет и воет, бурлит и ревёт, плачет и гремит, вздыхает, стонет и смеётся; то звучит, как серебряная арфа, то тренькает, как балалайка, то поёт, как орган, то трубит, как охотничий рог, то говорит, как человек в радости или печали. С той поры разговаривает вода на всех языках на свете и рассказывает вещи, которые никто не понимает, - так они чудесны и прекрасны. А меньше всего понимают их люди. Но покуда не появился Арион и не научил воду петь, была она совсем немая, как немо сейчас небо.
- Но небо в воду опустил не Арион, - сказал старый Крейцманн. - Было то уже позднее, при моём батюшке - вечная ему память! - и сделал это водяной Кваквакоакс, и всё ради любви.
- Как это было? - спросил молодой Зелинка.
- Было это так. Кваквакоакс влюбился. Он увидел принцессу Куакуакунку и запылал к ней любовью, квак! Куакуакунка была прекрасна. Представляете: золотистое лягушечье брюшко, и лягушечьи лапки, и лягушечий рот от уха до уха, и вся она была мокрая и холодная. Вот какая была красавица! Теперь уж таких нет...
- А дальше что? - нетерпеливо спросил водяной Зелинка.
- Ну, что могло быть? Куакуакунка была прекрасна, но горда. Она только надувалась и говорила "квак". Кваквакоакс совсем обезумел от любви. "Если пойдёшь за меня замуж, - сказал он ей, - я подарю тебе всё, что только пожелаешь". И тут она ему сказала: "Тогда подари мне небесную синеву, квак!" - И что же сделал Кваквакоакс? - спросил Зелинка.
- Что ему было делать? Он сидел под водой и жаловался: "Ква-ква, ква-ква, ква, ква-ква, ква!" А потом решил лишить себя жизни и потому бросился из воды в воздух, чтобы в нём утопиться, квак! Никто до него ещё в воздух не бросался - Кваквакоакс был первым.
- И что же он сделал в воздухе?
- Ничего. Посмотрел вверх, а над ним было синее небо. Поглядел вниз, а под ним было тоже синее небо. Кваквакоакс ужасно удивился. Ведь тогда ещё никто не знал, что небо отражается в воде. И когда Кваквакоакс увидел, что небесная синева уже в воде, он от удивления воскликнул "квак" и опять бросился в воду. А потом посадил Куакуакунку себе на спину и вынырнул с ней на воздух. Куакуакунка увидела в воде синее небо и от радости воскликнула: "Ква-ква!" Потому что, выходит, Кваквакоакс подарил ей небесную синеву.
- А что было дальше?
- Ничего. Жили потом оба очень счастливо, и народилось у них множество лягушат. И с той поры вылезают водяные иногда из воды, чтобы видеть, что и у них дома тоже есть небо. А когда кто-нибудь покидает свой дом, кто бы он ни был, он оглядывается назад, как Кваквакоакс, и видит, что там, дома то есть, и есть настоящее небо. Самое настоящее, синее и прекрасное небо.
- А кто это доказал?
- Кваквакоакс.
- Да здравствует Кваквакоакс!
- И Куакуакунка!
В эту минуту шёл мимо один человек и подумал: "Что это тут лягушки не вовремя расквакались?" Поднял камень и кинул его в болото.
В воде что-то булькнуло, плюхнуло; полетели брызги высоко-высоко. И стало тихо: все водяные нырнули в воду и теперь только в будущем году соберутся на свою конференцию.
 

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ
7 апреля -  Всемирный день здоровья
Алан Маршалл 
Как друзья укрепляют мое здоровье
Перевод Н. Ветошкиной

     Десять часов утра. Я только что выпил чашку черного кофе, подслащенного глюкозой, - это мне посоветовал Альф, закончил втирать в голову средство для укрепления волос, которое мне дал Билл, и выпил рыбьего жира,  которым  меня снабжает моя бабушка.
     В течение следующих  двух  часов  я  приму  четыре  пилюли,  содержащие экстракт   сырой   печенки,   десертную   ложку   порошка,   способствующего пищеварению, и выпью глоток оливкового масла. Все это предписано  мне  моими друзьями. Затем я съем второй завтрак - немного орехов и изюма -  и  завершу его чайной ложкой порошка, предназначенного для приема после еды,  и  рюмкой тонизирующего средства.
     Потом я второй раз смажу голову средством Билла и  сделаю  ингаляцию  с эвкалиптовым маслом. К этому времени я уже достаточно плохо себя  почувствую и должен буду прилечь, чтобы повторить всю эту процедуру за обедом.
     В плачевном состоянии моего здоровья виноваты мои друзья.
     Всего несколько недель назад я спокойно ел свиные отбивные и  салат  из огурцов. А теперь даже изюм портит мне печень, а  от  одного  вида  сладкого пудинга у меня начинается нечто вроде морской болезни.
     И все это из-за моего стремления "укреплять свое здоровье".
     Начал все это Джордж. Он сказал:
     - Ты очень бледен. Тебе необходимо есть  побольше  сырой  печенки.  Она способствует кроветворению.
     - Ненавижу сырую печенку, - сказал я.
     - Будешь принимать ее в пилюлях, -  сказал  он.  -  В  виде  экстракта. Каждая пилюля соответствует полфунту  сырой  печенки,  так  ты  принимай  по четыре пилюли перед каждой едой.
     Я произвел подсчет.
     - Это составит шесть фунтов печенки в день, - сказал я. -  Таким  путем можно легко заработать гемофилию.
     - Должно быть, я ошибся, - сказал Джордж. - Возможно, в  каждой  пилюле всего лишь пол-унции сырой печенки, - добавил он, - так ты можешь  принимать по шесть пилюль.
     - Я думаю, мне лучше начать с четырех, - заметил я.
     - Я тоже так думаю, - сказал Джордж.
     На следующий день я встретил Билла. Я ему сказал, что  для  "укрепления своего здоровья" принимаю печеночный экстракт.
     - У меня как раз имеется средство специально для тебя, - сказал  он.  - Ты помнишь, я говорил тебе об укрепляющем средстве,  которое  принимает  моя жена?
     - Да, - сказал я.
     - Так вот, я его тоже принимал и никогда в  жизни  не  чувствовал  себя лучше. Это рецепт одного доктора с Коллинз-стрит. Я тебе его достану.
     И он достал.
     - В этом лекарстве много стрихнина, железа и мышьяка, - сказал он.
     - Чудесно, - сказал я.
     - Теперь о твоих волосах, - сказал он.
     - Да, - сказал я.
     - Ты скоро станешь лысым, как яйцо.
     - Факт, - печально подтвердил я.
     - Я этим займусь, - сказал он.
     Он ушел и вернулся с банкой из-под табака, наполненной какой-то  желтой мазью.
     - Я это сам сделал, - сказал Билл. - Это смесь из свиного жира и  серы. Унаследована от предков.
     - Что, эта банка?
     - Нет, рецепт.
     - Мазь пахнет так, словно  действительно  унаследована  от  предков,  - заметил я.
     - Добавь туда духов, - сказал Билл, - и втирай  в  голову  три  раза  в день.
     - До или после еды?
     - После.
     Как-то меня навестил  Альф.  Я  объяснил  ему,  как  я  "укрепляю  свое здоровье".
     - Нет ничего лучше кофе с глюкозой, - сказал он,  -  пей  его  утром  и после обеда. А оливковое масло ты пьешь? - спросил он.
     - Нет, - ответил я.
     - Пей его, - сказал он.
     - Ладно, - сказал я.
     Мне становилось все труднее и  труднее  "укреплять  свое  здоровье".  Я нажил себе несварение желудка.
     Джордж дал мне порошок, который я принимаю после еды, а Альф — порошок, который я принимаю перед едой.
     Бабушка порекомендовала мне пить рыбий жир и делать ингаляцию.
     Но несварение  стало  еще  хуже.  Мои  друзья,  собравшись  экспромтом, решили, что я должен соблюдать диету и за вторым завтраком есть только  изюм и орехи.
     - На одних орехах и изюме я не смогу свое здоровье, - сказал я.
     - Зато это натуральные продукты, - заявили  друзья.  -  Бери  пример  с животных. - Но животных, с которых можно было бы  брать  пример,  вокруг  не было.
     Мне  расхотелось  "укреплять  свое  здоровье".  Ко  сну  я  должен  был готовиться  за  час  раньше  обычного,  чтобы  успеть  справиться  со  всеми лекарствами, которые необходимо было проглотить. И спать я уже не мог.
     Я пожаловался Джорджу.
     - Я не сплю, - сказал я.
     Он отвел меня в сторону и дал мне какие-то  таблетки.  Таких  маленьких таблеток я еще никогда не видывал. Вы  тоже,  наверное,  никогда  не  видели таких маленьких таблеток.
     - Принимай одну перед сном, - сказал он. -  Это  тебе  поможет,  но  не вздумай кому-нибудь сказать, что это я их тебе дал. Они запрещены, -  сказал он. - Мне дал их один парень,  у  которого  есть  знакомый  врач.  Их  можно принимать, только если тебя мучит бессонница.
     В ночь на понедельник я принял сразу две таблетки. Когда  я  проснулся, комната была полна моих друзей, возле моей кровати стоял доктор, и  был  уже вечер вторника.
     (Слово удалено системой) возьми! Ну и спал же я!
     Друзья стояли с обнаженными головами, а это люди того сорта, которые ни при каких обстоятельствах шляп не снимают. И тут я понял, что еще немного  - и мне уже не пришлось бы "укреплять свое здоровье".
     Завтра я уезжаю в лес. Укреплять  свое  здоровье  в  городе  -  слишком опасное занятие, особенно если вокруг тебя такие друзья, как  Джордж  и  ему подобные.
 

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ
8 апреля - Международный день цыган.
Спорницы
Цыганская сказка

Попала как-то раз бедная кочевая цыганка в небольшое село. Стала ходить по домам гадать да попрошайничать. Надо же детей кормить как-то, без мужа она осталась.
– И что ты все гадаешь, мучаешься, – посочувствовала ей одна деревенская баба, – сходила бы к бабке Дусе, к колдунье нашей, говорят, у нее спорницы есть, попроси у нее, она – женщина добрая. Она тебе поможет.
– Что за спорницы такие? – спросила цыганка.
– Иди, – ответила ей баба, – сама увидишь. Пошла цыганка к бабке Дусе. Заходит в избу и видит: нет бабки, а на скамейке сидят две крошечные девочки с косичками и с рожками на голове и веревку плетут из конопли. Взяла цыганка эту веревку в руки, а она у нее рассыпалась.
– Кто вы такие? – спрашивает цыганка у девочек.
– Спорницы мы! – отвечают те. – Мы бабушке помогаем!
А в эту минуту и бабка Дуся заходит. Как увидела цыганку, взмахнула рукой, и сразу спорницы пропали.
– Одолжи мне своих спорниц! – просит цыганка. – Отдай мне их, все равно ты одна живешь, а я езжу везде, бедная, без мужа, а детей-то полно. Помогут спорницы мне работу справлять. Уж я тебе заплачу за них. Ничего не пожалею.
– Нет, – не соглашается бабка Дуся, – они мне самой нужны, ведь я без них тоже пропаду. А твоему горю я помогу. Приезжай ко мне жить. Вот нам; обеим спорницы и помогут жизнь прожить.
С той поры осела кочевая цыганка и зажила богато.
 

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ
12 апреля — Всемирный день авиации и космонавтики
 Александр Варакин. 
Робинзон Клюев

   Когда дяди Митина мусоровозка показала Клюеву зад,  он  понял,  что сегодняшнее утро тоже будет громким.
   Утро взревело голосом жены:
   - Горе ты мое! Опять продрыхнул все на свете!..
   Из ведра воняло тиной: вчера Клюев купил живого карпа,  было  очень вкусно...
   Катя  врубила  "Эстонию",  и  бодрый  голос  диктора-физкультурника посоветовал Клюеву приготовить коврик, на который, Клюев  знал,  нужно будет ложиться животом. Ох уж этот противный голос!.. Но сегодня Клюев промолчал: как-никак первый день отпуска, да и...
   - Встретишь маму  на  остановке.  Купишь  масла  полкило.  На  ужин картошки начистишь. Пропылесось комнаты. За хлебом сходи, да  не  бери вчерашнего. Готовь не спеша, посолить не забудь...
   Наказы сыпались один  за  другим.  Клюев  собрал  волю  в  кулак  и приготовился было выслушать указания насчет  повышения  в  зарплате  и должности, нехождения на футбол и  непития  пива,  однако  таковых  не последовало: жена меняла тактику в честь отпуска.
   Она отбыла после кофе, мастерски приготовленного самим Клюевым, еще раз строго предупредив, чтобы ужин был вовремя.
   - Горе ты мое!.. - сказал он Вовке и отвел его куда следует.
   Клюев твердо решил провести отпуск так, как ему хотелось. Целый год вынашивал он эту мечту. Чтобы ни тещи,  ни  жены,  ни  Вовки,  который совсем его не слушался и был как две капли похож на тестя, только  что не пил. "Привет, Катюша, - злорадно подумал он.  -  Мамочка  остается, вот тебе и мишень. Стреляйте друг в дружку, а  я  навоевался,  хватит. Нашли дурака!"
   Он  выкатил  из  подвала  тайно  собранный  им  в  нерабочее  время космический корабль, проверил  двигатель,  зажигание,  бросил  в  ящик записку "Меня не ищи", нажал на стартер, и мощный рокот  пронесся  над городом:  Клюев  улетал  на  необитаемую  планету,  где  не  будет  ни начальников, ни тещи, ни зарплаты, ни жены
   Температура была выше комнатной,  небо  голубое,  песок  желтый,  а вокруг - ни души!.. Воздух тоже вполне приемлем для дыхания.  Речка  - для водных процедур.
   Клюев отбил крепкую чечетку,  огласил  окрестности  криком  "Гуляй, Вася!", разделся до трусов и  лег  загорать.  Потом  подумал,  снял  и трусы.
   День прошел замечательно: никто его не пилил, никто  не  стоял  над душой, никто не требовал ужина, и никому вокруг не было дела до  того, какая у Клюева зарплата... Однако в тот момент, когда  местное  солнце потянулось за бархан, под ложечкой вдруг засосало, и он вспомнил,  что как раз совершенно забыл о питании, даже сухарей не насушил. И вода  в речке вроде бы не совсем питьевая...
   Мыслями Клюева прочно завладел бифштекс.  Закрыв  глаза,  отпускник живехонько представил его на тарелочке - горячим, румяным и с  большим количеством гарнира. А запах!..
   Что такое? Клюев действительно услышал запах  жареного.  Он  открыл глаза... Прямо под носом, на песке стояла тарелка,  а  в  ней  дымился настоящий бифштекс!
   - Вилку! - потребовал Клюев - И хлеба!
   Появились вилка и хлеб.
   "Ну, теперь заживем!" - зажглось в предвечернем небе.
   Какое счастье! Эта волшебная планета выполняла его желания!.
   Вслед за бифштексом Клюев  заказал  себе  чешского  пива.  Потом  - топчан, поскольку на песке  становилось  прохладно  Его  приподняло  и нежно положило на его собственный, такой  знакомый  по  Земле,  диван. Оказавшись  на  диване,  Клюев  вдруг  вспомнил,  что  сегодня  играют "Локомотив" и "Пахтакор". Какая жалость!.. В  ногах  возник  телевизор "Горизонт"  -  цветной,  точь-в-точь  недавно  купленный  Клюевым   на трудовые доходы. Сама собой возникла стена с электрической розеткой, и где-то далеко,  за  барханами,  загудела  маленькая  электростанция... Поднялся ветер,  и  сами  собой,  как  и  вышеперечисленные  удобства, поднялись недостающие три стены, накрывшись потолком.
   Матч был скучным. Клюева, как  всегда  в  таких  случаях,  повлекло заглянуть в ЗИЛ последнего образца - ни за чем,  просто  так...  Сунул ноги в тапочки  и  проследовал  на  кухню,  которая,  конечно  же,  не заставила себя ждать и тотчас возникла за дверью.
   И тут в его ноющей душе мелькнуло беспокойство:  не,  хватало  еще, чтобы и дядя Митя со своей мусоровозкой...  Едва  так  подумав,  Клюев замер на середине мысли, но было уже поздно: кухня  теперь  висела  на уровне четвертого этажа, а подбежав к окну,  он  увидел,  что  вокруг,
куда ни глянь, простирается его  родной  город  -  с  домами,  окнами, мусоровозками и людьми.
   Его охватил ужас.
   - Катя-а-а!.. - жалобно прокричал Клюев, сразу же догадавшись,  что совершает непоправимое...
   - Чего тебе? - появилась из спальни  жена  Катя.  -  Долго  ты  тут вопить собираешься! Горе ты мое! Ма-а, ты только  полюбуйся  на  этого крикуна!..
   Из комнаты приковыляла теща, а  за  ней  Вовка,  очень  похожий  на тестя, только что непьющий.
   Клюев побледнел и, вскричав:
   - Вечер-то какой, а!  Подышать,  что  ли,  чуть-чуть,  -  опрометью бросился вон.
   Возле корабля было  темно.  Он  нащупал  люк  протиснулся  в  него, кое-как задраил дрожащими руками, боязливо оглянулся в иллюминатор — и нажал стартер.
   Хорошо еще, что перед отлетом не растерялся и успел заказать полный бак горючего  да  канистру  про  запас.  А  кроме  того  -   маленькую точечку-планетку в созвездии Гончих Псов:  необитаемую  и  без  всяких выкрутас.
 

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ
12 апреля — Католическая Пасха
Татьяна Беленко
Пасхальная сказка 

Кролик тяжело вздохнул… Ну вот… Пасха приближается, а в его закромах еще ни одного яичка нет. Опять надо бегать за этими шальными курами и умолять, чтобы яйцами своими делились, а не так, что снесут где-попало да тут же и забудут где… а чего им, этого добра у них каждый божий день нарождается.
А они сейчас нарасхват, не так просто найти надежную курочку, которая тебя не подведет.
Потому как куры народ взбаломошный и нервный, и в сезон перед Пасхой у них истерики и даже сбои в яйценесении приключаются. А все оттого, что большие надежды на них возлагают и все в них нуждаются.
Вот, в прошлом году, познакомился он с чистенькой,уравновешенной курочкой и договорился, что она за пару недель до Пасхи, будет отдавать ему по яичку каждодневно, так что до дюжины наберется к празднику. А с дюжиной-то яиц можно на широкую лапу отпраздновать, большой пир устроить, всех соседей пригласить да еще и пару знаменитостей.
Ладно, стал он приходить к курочке этой каждодневно, одаривал ее кучей комплиментов и получал свеженькое яичко.
А на шестой день приходит он за очередным яичком, а курочка эта хмурая, зареванная, говорит,что давеча петух ейный перышки ее потрепал,даже выпало несколько, от этого у нее нервный срыв и потому яйца пропали, в смысле не несутся больше.
Вот так не повезло ему в прошлом году.
Уж в этом году он точно насобирает дюжину яиц к Пасхе, главное с выбором курочки не ошибиться. Вот ведь незадача, в таком важном деле, а приходится полагаться на этих кур-дур.
Вот бы были деревья, скажем как яблони, которые бы плодоносили яйцами, подойдешь к такому и насобираешь сразу корзинку!
И видит себя Кролик, что в саду он красивом, розовом, а на деревьях яйца белые чистые растут и запах по саду праздничный, пасхальный, ванильными куличами пахнет. А тут и корзинка стоит, бери и собирай.
 

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ
13 апреля -  День рождения рок-н-ролла
Джон Леннон
Торжество Виктора и Посрамление Миссис Уэтэрби 

   В маленькой деревушке Замухрышке на речке Слизнючке разные сплетни и гнусные смухи быстро расползались среди забытателей-небокоптителей, что каратали там свой вяк. 
   В авангардле злоязычного сплетнения был некто Виктор Гардли, безобидный милый, отродясь никому не бредивший. Типичной злокозненной старой каргой, распространявшей гнусные смухи, была миссис Уэтэрби, овдовевшая за своим первым мужем. 
   "Черные делишки творятся у Викторишки" - так частенько оговаривали в деревеньке, правда, сам я не слышал. Все это, конечно, подавляло Виктора и едва ли совсем не раздавило. 
   "Почему, почему все они так плохо говорят обо мне, ведь я отродясь никому не бредил, и даже ни с кем не ругался," - так, бывало, жаловался Виктор, хотя сам я не слышал. 
   "Он древожит добрых христиан в могилах," - клеветала миссис Уэтэрби. Вся деревня была в взбздении. 
   "Этого мы не можем потерпеть," - заявил Викарий, добрый христианин. - "Мы должны устроить засаду и поймать этого гнусного беса, обхренившего нашу церковь." 
   Волка ли, коровку ли, все-таки придумали, как разузнать, кто это играет в прятки-чертепятки с церковью. В четверг, а может, и в понедельник, небольшая компания, числом в тридцать два душа, все чле-ны деревенской приправы, да присчетник с викарием, спрятались всеприметно на кластьбище, среди разного мертвого мусора. 
   "Теперь-то мы его поймаем, с Божьей полостью," - так подумал один тип с носом-как-с-подносом. 
   Просидев часиков этак восемь, все дружно заметили, что ничего, собственно, не произошло, и начали думать да гадать - к чему бы это? В конце концов, доверять - не доверять, о чем люди говорят? 

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ
На 19 апреля, в этом году выпадает Православная Пасха 
  Александр Иванович Куприн
Бонза

   Это было в ночь под светлое Христово воскресенье. Я и мой близкий приятель, доктор Субботин, долго ходили по улицам города, приглядываясь к его праздничному, так необычайному в ночное время, движению и изредка обмениваясь впечатлениями. Я очень любил общество доктора. Несколько лет тому назад у него умерло четверо детей, и в конце концов жена оставила доктора, после того, как обои убедились, что они не понимают друг друга со дня женитьбы. Да и вообще во всей своей жизни Субботин был неудачником, от школьной скамьи и до седых волос. Но несчастия не озлобили и не очерствили его сердца, а только придали его манерам, голосу, всему его существу отпечаток ленивой грусти. Он был прекрасным собеседником и очень внимательным слушателем.
   Наконец мы взобрались по длинной плитяной лестнице с широкими и низкими ступенями на самый верх Ярославовой горы, господствующей над всем городом, и уселись на одной из скамеек, устроенных для публики вдоль очень высокого и очень крутого обрыва. У наших ног расстилался город. По двойным цепям газовых фонарей мы могли отсюда видеть, как подымались по соседним горам и вились вокруг них улицы. Сияющие колокольни церквей казались необыкновенно легкими и точно прозрачными. В самом низу, прямо перед нами, белела еще не тронувшаяся река с черневшими на ней зловещими проталинами. Около реки, там, где летом приставали барки, уличные огни сбились в громадную запутанную кучу: точно большая процессия с зажженными фонарями внезапно остановилась на одном месте. Светила луна. В прозрачном воздухе, в глубоких, резких тенях от домов и деревьев, в дрожавших переливах колокольного звона чувствовалась весенняя нежность...
   Я сидел, растроганный воспоминаниями тех радостных и наивных ощущений, которые в детстве возбуждал в моей душе этот великий праздник. Мной постепенно овладела острая и сладкая грусть, всегда сопровождающая воспоминания детства,-- нечто вроде бессильного сожаления о невозможности еще раз испытать эти яркие и свежие впечатления.
   И, как будто бы отзываясь на мои мысли, Субботин вдруг заговорил своим тихим, протяжным и грустным голосом:
   - Каждый раз в эту ночь я никак не могу оторваться памятью от одного события из моей детской жизни. Странно: уж, кажется, меня жизнь так мыкала, что много есть чего вспоминать. Но все стерлось, выдохлось, поблекло, а эта незатейливая история стоит передо мной с такой удивительной живостью, будто она только вчера произошла. И когда я ее кому-нибудь рассказываю, то опять переживаю самые мелкие мелочи своих тогдашних ощущений.
   Я, более из вежливости, чем из любопытства, попросил доктора поделиться со мной этой историей (я видел, что ему очень хочется ее рассказать). Сначала я слушал рассеянно и принужденно, следя глазами за облаками, быстро набегавшими на месяц и внезапно проникавшимися оранжевым сиянием. Но потом безыскусственный рассказ доктора мало-помалу увлек меня и растрогал.
   - Мне шел тогда восьмой год. Говорят, что через каждые семь лет меняется у человека и наружность, и состав крови, и характер, и привычки. Может быть, в этом и есть доля правды. По-моему, семилетний возраст действительно влечет за собою перелом в ребяческой душе: в это время дети так жадно и беспорядочно набираются впечатлений, что даже худеют и делаются рассеянными...
   Мы жили в Москве. Отец был вечно занятый, серьезный человек. У меня мало о нем сохранилось воспоминаний: ясно представляю себе только его лысую голову, длинную черную бороду с приятным запахом табака и белые, большие руки. Мать - кроткая, болезненная женщина, очень худая и рано состарившаяся - побаивалась своего мужа, была с ним нежна, с оттенком грусти, и постоянно куталась в серый платок из "козьего пуха". Нас, детей, было трое: я и Зинаида - почти ровесники и старшая - Надежда, совершеннолетняя, уже невеста. В этом году, за неделю до Пасхи, возвратился из кругосветного плавания ее жених - морской офицер, и гостил в Москве в ожидании Фоминой недели, на которой назначен был день свадьбы. Пребывание Николая Николаевича в нашем доме делало приближающийся праздник особенно торжественным. Я и Зина прекрасно знали, что за приготовления ведутся на кухне, и понимали, почему они гораздо пышнее, чем в прошлом году, но молчали. Дети почти всегда отлично понимают то, что им считают лишним объяснять, но из привычного недоверия к взрослым они очень ловко таят свое понимание.
   Надежда важничала, чувствуя себя центром общего внимания и забот. Мы с Зиной отлично видели, что у нее в обыкновенное время не бывает ни той походки, ни того голоса, ни такой улыбки, как при женихе, и мы объяснили себе это тем, что Надька "ломается" и "что-то такое из себя строит, но у нее ничего не выходит". Часто, подсмотрев вечером в гостиной, как они целуются на диване, мы с невинным видом, взявшись за руки, проходили мимо них, заставляя их краснеть и отскакивать друг от друга. Ко мне Надежда относилась с тем презрительным, но сторожким невниманием, с каким всегда держат себя взрослые барышни по отношению к братьям-мальчишкам, всегда перепачканным, всегда готовым наступить на платье, угодить в лицо мячом или с разбегу подкатиться под ноги.
   Зато Николая Николаевича мы обожали, в особенности я. Я прямо был влюблен в него, влюблен слепо, страстно и бескорыстно. Он казался мне образцом ума, силы и смелости. Я не изменял ему года четыре, и одним из моих любимейших развлечений в гимназии было иллюстрировать на маленьких, однообразного формата бумажках все те рассказанные им приключения из его жизни, которые я слушал и сохранял в памяти, как нечто священное. Да и нельзя было не любить этого высокого, сильного, краснощекого красавца с оглушительным голосом и заразительным смехом, всегда готового возиться и школьничать. Он от чистого сердца играл иногда с нами, детьми, и сестра Надежда глядела тогда на него - о, как мы это хорошо видели! - с натянутой улыбкой на губах и с ревностью во взоре. Мы с Зиной показывали ей язык и исполняли за ее спиной "пляску людоедов", едва она отворачивалась от нас.
   Возвратившись из плаванья, он всем нам привез подарки: чесунчу, японские и китайские безделушки, зонтики, веера, кокосовые орехи... Особенно хороша была вещица, которую он подарил своей невесте. Она представляла миниатюрную японскую пагоду из старой бронзы, увешанную цепями, колокольчиками, медальонами и другими побрякушками. Дверцы пагоды были растворены настежь и позволяли видеть сидящего в ней на корточках фарфорового бонзу с качающейся головой. Эта игрушка казалась мне великолепнейшим созданием искусства. Верхом счастья для меня была бы возможность хоть немного подержать ее в руках и самому заставить бонзу покачать головой. Но я отлично знал, что Надежда никому не позволяла прикасаться к своим вещам.
   Наступила страстная суббота. Меня с сестрой то и дело высылали из комнаты в комнату, потому что мы всем мешали. "Хоть бы вы занялись чем-нибудь", - говорила мать, которой мы ежеминутно попадались под ноги. Но мы слишком были заинтересованы всем происходившим в доме, чтобы чем-нибудь заняться.
   Вечером в полутемной зале расставили столы, накрытые новыми скатертями. Заглядывая украдкой в двери, отворявшиеся лишь на мгновение, мы мельком видели покрывавшие эти столы куличи, пасхи, окорока, бутылки и еще какие-то предметы. До нас доносился даже запах сдобного теста и ванили.
   По мере того как приближалось время заутрени, наши нервы напрягались и волнение росло. В комнатах было темно, взрослые говорили мало и вполголоса, и все это, в связи с таинственными приготовлениями в зале, настраивало нас на ожидание чего-то чудесного, прекрасного и неожиданного.
   Однако мы так устали и переволновались за день, что часов в десять вечера уже не в силах были бороться со сном и прикорнули в углу широкого турецкого дивана в гостиной. Засыпая, я случайно слышал, как в зале разговаривали сдержанные голоса и звенела посуда.
   Потом нас разбудили. Еще не проснувшегося, дрожащего от холода и волнения, меня одели в лиловый бархатный костюмчик с белым кружевным воротником и повели в гостиную. Там уже все были в сборе: отец во фраке, надушенный и представительный, мать в палевом широком роброне, Надежда, казавшаяся чопорной, в белом платье, и Николай Николаевич в новом мундире, в широко открытой, ослепительно-белой, туго накрахмаленной рубашке. Все суетились, хотя и говорили вполголоса, а эти быстрые приготовления придавали нам такой вид, как будто бы мы составляли важный заговор.
   Все, что происходило дальше, слилось для меня в одно сплошное и сложное впечатление блеска и радости. Я помню в этом блаженном сне только некоторые моменты. Когда крестный ход, обойдя вокруг церкви, приблизился к распахнувшимся средним дверям входа, то ожидание чуда, которое сейчас, вот сию секунду должно произойти, наполнило меня трепетом радостного испуга. За дверями стройные голоса, как будто бы дрожащие от восторга, громко запели: "Христос воскресе из мертвых". Священник вошел в новой ризе и приветливым, звучным голосом, благословляя прихожан трехсвечником, принес нам ту радостную весть, которую мы так нетерпеливо ожидали: "Христос воскресе!" И я, замирая и холодея от восторга, сознавая, что и я участвую в общей великой радости, выкрикивал громко: "Воистину воскрес!"
   Николай Николаевич, похристосовавшись со мною, поднял меня на руках кверху, и я увидел целое море обнаженных голов и горящих свеч. Я обернулся назад и увидел множество светлых и добрых лиц и много глаз, которые блестели, отражая пламя свеч. Даже сестра Надежда показалась прекрасной в этот момент. Лицо ее, близко освещаемое свечой, сделалось белым и нежным, глаза потемнели и сверкали, от бровей падали на лоб длинные тени, и зубы красиво блестели, когда она улыбнулась, не поворачивая головы, Николаю Николаевичу.
   Домой мы шли, держа в руках зажженные свечи, стараясь, чтобы они не потухли. Но только одной маме удалось донести свечу, и она провела огнем от нее крест на косяке парадных дверей.
   В зале было так светло и весело, что я не узнал ее. Оживленно разговаривая и шумя стульями, мы усаживались за стол. В это время сестра Надежда, пожимая плечами, сказала, что ей холодно. Растроганный заутреней и ожиданием многих вкусных вещей, я взялся принести ей из комнаты платок. Она согласилась, и, когда я со свечой в руках побежал из залы, она крикнула мне вслед:
   - Только смотри ничего не трогай у меня на комоде!
   Я очень скоро нашел ее платок, который лежал на спинке кресла, и уже вышел из дверей комнаты, как вдруг за моей спиной раздался звон и треск бьющегося фарфора. Я обернулся и увидел японскую пагоду лежащей на полу и рядом с ней разбитого бонзу.
   Как это могло случиться, я не понимаю, но задеть игрушку я во всяком случае не мог, потому что проходил от нее шагах в пяти. Я поднял бонзу с полу и с чувством жалости к нему стал приставлять один к другому поломанные бока его туловища. Вдруг я услышал быстрые шаги Надежды, привлеченной, вероятно, шумом упавшей игрушки. Повинуясь мгновенному чувству страха, что меня могут заподозрить в нечаянной или умышленной порче сестриной вещи, я быстро бросил обломки на пол, но сделал это так неловко, что вбежавшая сестра заметила мое движение.
  - Что ты наделал, дрянной мальчишка? - закричала она, хватая меня за плечо. - Ведь я тебе говорила, чтобы ты не трогал моих вещей. Как ты смел?.. Как ты смел?
  - Она была ужасно рассержена и, крепко вцепившись в мое плечо, повлекла меня в залу.
  - Посмотри, папа, что он наделал, - жаловалась она со слезами в голосе, показывая при этом черепки разбитой игрушки. - Это он нарочно, нарочно сделал, скверный мальчишка.
   И она расплакалась.
   - Зачем ты это сделал? - спросил отец строгим голосом, вынимая из рук Надежды обломки и так же, как я за минуту перед этим, машинально составляя их вместе. - Сестра ведь предупреждала тебя!
   Я отвечал, заикаясь:
  - Папа, честное слово... это... не я... Я до нее... даже... не дотрагивался. Она сама упала, когда я выходил...
  - Он лжет! Он лжет! - взвизгнула Надежда, отрывая платок от мокрого и злого лица. - Я сама видела, как он бросил куски на пол.
   - Зачем же ты еще лжешь? - спросил отец, нахмуриваясь. - Если у тебя в руках были куски, значит, ты брал эту вещь.
   Но я краснел, чувствуя, что все подозревают меня во лжи, и только твердил:
   - Это не я... это не я... Я выходил, а она вдруг упала... Я взял ее с полу, чтобы посмотреть.
   Тогда вступилась мама:
   - Послушай, Дмитрий, зачем ты нам портишь такой великий праздник? Признайся и попроси у Нади извинения... И все будет кончено.
   Лицо у нее было доброе и испуганное; ей, по-видимому, хотелось поскорее прекратить эту неприятную историю. Николай Николаевич сидел, опустив глаза в тарелку, и я видел, что он мучится за меня. Зина, выпрямившись на стуле, глядела взрослым в глаза и всем своим видом благонравной девочки точно хотела сказать: вы видите, это только он такой дурной мальчик, а я всегда веду себя хорошо и стараюсь никогда не огорчать папу и маму.
   - Я прошу тебя не вмешиваться, - сурово перебил отец маму, - он сам должен знать, что ему делать.
   Я чувствовал в эту минуту, что исполни я требование матери, и все обошлось бы хорошо. Меня пожурили бы немного, но потом все бы смягчились, не желая портить хорошего настроения... Но во мне заговорила гордость, и я упрямо, с ужасом в сердце, повторял:
  - Это не я... это не я... Он сам упал и разбился.
   Тогда отец, раздраженный и покрасневший, схватил меня очень больно за шею и вытолкнул из комнаты.
  - Ты лгун, и тебе не место с честными людьми, - закричал он мне вслед. - Убирайся в свою комнату и не смей приходить сюда!
   Я убежал и бросился на свою кровать, лицом в подушки. Сначала мне казалось, что я задохнусь от избытка слез, кипевших у меня в груди и острым клубком распиравших мое горло. Я царапал подушку ногтями и грыз ее. Потом слезы прекратились, но мне уже нравились эти слезы несправедливо обиженного и страдающего мальчика, и я силился их вызвать воспоминаниями нанесенной мне обиды. Наконец глаза мои совсем высохли, и только легкое чувство насморка и жажда напомнили о слезах. Тогда я дал волю своему воображению. Я решил завтра же убежать из дому, захватив предварительно в кухне побольше хлеба, и поступить в монастырь. Я чрезвычайно живо представлял себе, как привратник ведет меня к настоятелю. "Что же вас привело в монастырь? - спрашивает меня настоятель, седой, высокий старик, с длинной бородой, в черной скуфье с нашитым на ней белым крестом. - Вы еще молоды, чтобы отречься от мира". Но я отвечаю ему: "Святой отец, меня изгнала из дома ненависть моих родителей. Меня преследовали, мучили и... и даже сказали, что я разбил японского бонзу..." Потом я представлял себе, как отец и мать, долго отыскивавшие меня, приезжают наконец в монастырь и узнают меня в черной монашеской одежде. Они со слезами просят меня воротиться к ним, раскаиваясь в своих подозрениях относительно бонзы. Я, конечно, прощаю их, но мне невозможно воротиться. Увы!.. Теперь уже слишком поздно. Я посвятил себя богу. И много других то мстительных, то великодушных картин рисовалось в моем воображении. Через полчаса дверь детской тихо скрипнула, и я услышал голос Николая Николаевича, спрашивающий тихо:
   - Где ты, Митя?
   Я молчал. Да мне, огорченному так жестоко и незаслуженно, как-то и неловко было бы отвечать.
   Но он сам в темноте отыскал меня, нагнулся надо мной и, щекоча мои щеки своими душистыми усами, стал меня целовать:
   - Иди, Митя, в залу, иди, голубчик, - говорил он ласково. - Сделай мне удовольствие, если меня любишь. Ну извинись, ну что тебе стоит? Пойдем вместе.
   Но я, хотя и расплакался, согретый этой неожиданной лаской, все-таки отказывался еще упорнее, чем раньше, выйти в залу. И Николай Николаевич вздохнул и, потрепав меня по спине, оставил меня в покое.
   Уж рассветало, когда пришла мама, чтобы раздеть младшую сестру. Она подошла к моей кровати и пристально посмотрела на меня. Но я притворился спящим. Она перекрестила меня и, придвинула к моей постели стол, поставила на него кусок пасхи, ломоть кулича и красное яичко. Доктор Субботин помолчал, поерошил под шляпой волосы и прибавил:
   - И вот, сколько со мной потом ни случалось огорчений и передряг, а эта неприятность с японским болванчиком одна только не изгладилась из моей памяти и стоит в ней, точно живая. И всегда это воспоминание о первой людской несправедливости, которую я испытал, вызывает во мне печальное и нежное воспоминание.
  
   <1896> 

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ
23 апреля - Всемирный день книг и авторского права
Мара Маруш
СКАЗКА О ВОЛШЕБНОЙ КНИГЕ
( взято отсюда: http://samlib.ru/m/mara_m/skazkaowolshebnojknige.shtml )
Принцам и Принцессам посвящается
  
  Я расскажу вам историю об одной книге. Вы, может быть, спросите: что же в этом интересного? Дело в том, что книга эта не простая, она - волшебная. Нередко в таких книгах дают готовый рецепт - как с помощью заклинаний изменить жизнь. Волшебная книга, о которой пойдет речь, тоже способна сделать жизнь счастливей. Да вот незадача - прочитать ее очень непросто. Впрочем, перейдем к самой истории.
  
   Глава 1
  О том, как к Букинисту попала удивительная книга
  
   В одном старинном городе - с разноцветными домами, с веселыми флюгерами и нарядными ставенками; с узкими улочками, мощенными булыжником; зелеными парками и зеркальными прудами - жил Букинист.
   Как его отец, и отец его отца, Букинист был страстным книголюбом. Его великолепная библиотека насчитывала тысячи томов, среди которых было немало редких изданий, папирусов и старинных фолиантов. Как и многие поколения его почтенных предков, Букинист, зная в этом толк, торговал книгами. Его скромная с виду лавочка была известна многим коллекционерам и книголюбам мира. Они зачастую преодолевали большие расстояния, чтобы спросить у Букиниста совета или получить ценную консультацию, приобрести интересную новинку, купить или продать раритетное издание. Да и сам Букинист много путешествовал по свету, разыскивая редкие книги и пополняя свою знаменитую коллекцию.
   И вот в один прекрасный день, который запомнился Букинисту на всю жизнь, в его лавку вошел ничем неприметный человек. Он предложил Букинисту купить у него старинную библиотеку. И пояснил, что приехал издалека, чтобы распродать полученное наследство. Букинист осмотрел его библиотеку и обнаружил, что книги в ней действительно заслуживают внимания. Он предложил наследнику хорошую цену и тот остался весьма доволен, избавившись, как он считал, от "книжного хлама" и, выручив неплохие деньги. Больше Букинист его никогда не видел. Да и не о нем речь.
   Привезя приобретенные книги домой, Букинист стал сортировать их. Одни - для продажи в лавке, другие, более ценные, откладывал, чтобы предложить знакомым книголюбам. Однако, как он решил поначалу, для его собственной коллекции не нашлось ничего интересного. И вдруг среди них он увидел необычный экземпляр. Фолиант был невелик, но сразу привлек внимание. И не только инкрустацией из редких драгоценных каменьев. На светлой кожаной обложке книги были вытеснены какие-то необычные символы и письмена. А когда Букинист открыл ее, от нее неожиданно начал исходить мягкий свет, воздух вокруг стал мерцать и вибрировать, а где-то вдали будто зазвучала нежная музыка и едва слышно запел чудесный голос, навевая мир и спокойствие. Букинист с волнением перелистал пожелтевшие страницы. Книга была написана на каком-то странном языке, а рисунки состояли из ярких пятен и непонятных символов. И хотя Букинист знал многие языки мира, - как существующие, так и древние, - этот был ему незнаком. Он решил, что в его руки попала весьма необычная книга! Но о чем она!? Этот вопрос лишил его покоя, но узнать ответ на него оказалось непросто.
   Букинист объездил полмира, возя с собой необычную книгу в специально оборудованном саквояже. Он повсюду искал знатоков редких и старинных языков, чтобы перевести эту книгу. Но все было тщетно! Никто не мог даже сказать из какой она страны.
   Букинист загрустил. Он понимал, что в его руки попало бесценное сокровище. Но что делать дальше, Букинист не знал. Однако он не привык отступать. И решил, что сам расшифрует и освоит загадочный язык и прочитает эту удивительную книгу! Долгими ночами он стал просиживать над ней, изучая букву за буквой, постигая значение вязи старинного алфавита. Часами рассматривал удивительные рисунки, пытаясь найти ключ к их смыслу, и разгадать странные древние символы.
   Так прошло несколько месяцев. И постепенно Букинист начал понимать некоторые слова, а затем и фразы из книги. Понемногу, наитием, стал проникать в смысл диковинных рисунков. В этом ему помогал и голос, поющий где-то вдали. И с каждым днем этот голос будто становился чуть слышнее, словно книга сама начинала говорить с ним.
   А еще Букинист с удивлением заметил: когда он открывает книгу в хорошем настроении, слова песни становятся различимее, а рисунки - четче и понятнее. Если же он раздражен или в расстроенных чувствах, то книгу даже не стоит брать в руки. Дивный голос замолкал и Букинист переставал понимать тайный язык. А поскольку ему не хотелось пропускать ни дня в изучении фолианта, он старался всегда быть довольным и радостным. И оказалось - это очень легко и просто, ведь по-настоящему в жизни не так уж много причин для уныния. Из хаоса бытия у него вдруг появилось здравое понимание законов Вселенной. Оно помогло ему найти согласие с миром и со своей душой. Букинист только чуть-чуть стал постигать, о чем говорила чудесная книга, но даже и это немногое полностью изменило его. Глядя в таинственную книгу, он ощущал себя таким, каким мог стать, если б жил по велению души и сердца. И теперь он старался поступать именно так. И его жизнь преобразилась.
   Букинист решил, что его книга - волшебная, хотя в мире уже давно не верили в волшебство. Он каждый вечер с волнением доставал удивительный фолиант с полки и, открывая его, думал, что в эти минуты все счастье и свет мира приходят в его дом. Так волшебная книга могла пробыть в его библиотеке еще не один десяток лет. Как, наверное, и у предыдущего владельца.
   Но, видно, пришло время вернуть волшебство в мир.
   Постепенно, несмотря на все усилия, перевод книги давался Букинисту все труднее. Он больше не мог узнать ничего нового. И его начали одолевать сомнения. "Возможно, - думал он, - я мало искал и где-то есть человек, которому известен этот язык. Он смог бы перевести книгу и передать людям те уникальные знания, что скрыты в ней". И Букинист решил продолжить поиски. Но у него постоянно возникали какие-то неотложные дела, и что-то мешало ему вновь отправиться в путь.
   И вот, проснувшись однажды утром, Букинист понял, что больше не имеет права скрывать от людей это чудо. Он открыл волшебную книгу и обратился к ней за советом, как не раз делал это в последнее время. И тут же в своих мыслях получил от нее ответ. Она сказала, что Букинист должен просто выставить ее среди обычных книг в книжном магазине. Новый читатель сам заметит ее и приобретет за ту цену, которую сам посчитает достойной. Его ни в коем случае нельзя предупреждать о том, что книга эта волшебная. Букинист очень удивился и опечалился, узнав условия. Но он верил, что эта книга не может ошибаться. И пообещал, что все выполнит.
   Вскоре Букинист открыл в городе новый книжный магазин, куда заходили уже не знатоки и эксперты, а обыкновенные люди - служащие и студенты, старые и молодые, дети и родители, люди самых различных характеров и профессий. Поначалу Букинист проводил в этом магазине много времени. Он с волнением ждал - кто же станет владельцем его сокровища? Он предусмотрительно поместил фолиант на самую дальнюю полку, чтобы быть уверенным - эту книгу покупатель найдет неспроста. И каждый раз, когда кто-нибудь доставал с полки волшебный фолиант, Букинист с замиранием сердца следил, как его вертят в руках, или открывают, пытаясь прочитать диковинные буквы. И с удивлением смотрел, когда том небрежно ставили на прежнее место.
   В магазине Букиниста работал паренек - добрый и трудолюбивый. Он вскоре узнал о редкой книге, запрятанной в углу - она почему-то очень занимала его хозяина. Иногда, когда в магазине не было покупателей, паренек брал книгу в руки, листал ее, гладил мягкую кожу переплета. Он даже не осмеливался узнать стоимость столь удивительной книги. Ведь хозяин держал это в секрете. И однажды, будучи не в силах расстаться с ней, выкрал ее.
   Букинист очень опечалился, узнав, что волшебная книга пропала. Всю ночь он не спал, думая об этом и жалея, что не сберег чудесную книгу. Но уже на следующий день паренек пришел к нему с повинной и вернул фолиант. Он слезно просил у него прощения за свой низкий поступок и сказал, что эта книга изменила его - за одну ночь он понял, какой теперь должна стать его жизнь. Букинист поверил ему и не стал наказывать, лишь уволив. И даже, в ответ на его настойчивую просьбу, разрешил ему иногда приходить в магазин и изучать удивительную книгу.
   После случая с кражей Букинист уже не волновался о судьбе волшебной книги. Он знал - кто бы ни приобрел ее, книга будет учить волшебству, то есть - познанию света в себе. С этого времени Букинист гораздо реже бывал в книжном магазине, вернувшись в свою лавку. Лишь наказал Управляющему привести к нему человека, который захочет купить эту книгу, чтобы сговориться о цене.
  
   Глава 2
   О Купце, который увез книгу в дальние страны и нашел себя
  
   Прошел месяц. Управляющий, докладывая о делах, сообщал, что кое-кто проявлял интерес к "той самой книге", но это были просто любопытствующие. Находились и такие, кто интересовался ею всерьез. Но они считали, что книга эта наверняка стоит очень дорого, им не по карману.
   И вот, наконец, Управляющий привел к Букинисту покупателя - высокого солидного мужчину, который горел желанием приобрести фолиант. Букинист в первую очередь спросил у него - понимает ли тот, что издание это очень редкое.
   - О да, это настоящая диковинка! - горячо воскликнул он. - Я - Купец, и хорошо знаю цену таким вещам! А главное - мне очень любопытно прочитать эту книгу! Скажите, сколько она стоит?
   Букинист с облегчением вздохнул. Он решил, что Купец по достоинству оценил раритет. Впрочем, даже если это не так, он не имел права отказать ему, согласно взятым на себя обязательствам.
   - Хорошо, я продам вам книгу, господин Купец, - согласился Букинист. - А цену за нее назначайте сами. Не удивляйтесь, пожалуйста, это мое условие. Ведь книга бесценна, и я все равно не могу назвать ее истинную стоимость.
   Купец несказанно удивился этому и, пообещав подумать, ушел.
   Несколько дней он размышлял - сколько же ему заплатить за понравившуюся книгу? Купец был хоть и богат, но очень скуп, однако, как деловой человек, хорошо знал цену редким вещам. Он понимал - такой раритет стоит очень дорого. К тому же, Купец боялся, что Букинист откажет ему, если он предложит слишком мало. И Купец решил продать свое дело, лишь бы заполучить желанную вещь. Он недолго подержал в руках удивительную книгу, но уже готов был ради нее изменить всю свою жизнь. Ему казалось - какой-то голос шепчет ему, что он будет счастлив, если оставит свою торговлю и уедет в далекую страну. Там в уединении и тишине он будет изучать таинственные письмена и узнает, наконец, о чем эта чудесная книга...
   Купец занимался торговлей лесом. Дело у него было поставлено очень хорошо. И едва он объявил о продаже, как тут же нашелся покупатель. Выручив немалую сумму, Купец пришел в лавку Букиниста и, ни слова не говоря, выложил за древний фолиант целое состояние. Не спрашивая разрешения, он поспешно схватил книгу с прилавка.
   - Если передумаете, я верну вам деньги! - сказал Букинист, поскольку уплаченная сумма была очень велика. Увидев, что Купец уже направился к выходу, он воскликнул. - Постойте, господин Купец! Я расскажу вам, как заботиться о ней! Книга требует крайне осторожного обращения...
   Но тот, рассеянно кивнув в ответ, вышел.
   И вот Букинист остался один. Но и без книги его жизнь была хороша. Чудеса и везение продолжали сопровождать его, и, пожалуй, он даже привык к ним. Конечно, Букинист с ностальгией вспоминал время, когда волшебство жило в его в доме. И сожалел, что теперь уже не может обратиться к книге за советом. Однако оказалось - тот, кто живет в ладу со своим сердцем, всегда знает правильный ответ и никогда не ощущает одиночества.
   Букинист надеялся, что Купец освоит знания, скрытые в волшебной книге. И жизнь его поменяется к лучшему - в этом он не сомневался.
   А что же Купец?
   Когда, наконец, книга стала принадлежать ему, Купец поначалу просто обезумел от радости. Несколько дней, забыв о еде и сне, он листал ее, наслаждался сиянием и дивной музыкой, любовался игрой света в драгоценных каменьях на обложке. Мечтал о новой жизни. И почему-то вспоминал свое детство, такое светлое и беззаботное.
   Никому Купец не рассказал о своем удивительном приобретении, а уж, тем более - что вовсе отошел от торговли. Ведь происходил Купец из очень знатной купеческой семьи, для которой смыслом жизни многие века было обогащение. Что бы они сказали, узнав о столь непрактичной сделке, в которой Купец пожертвовал всем своим имуществом?...
   Теперь Купец уже не был купцом, поскольку из-за чудесной книги решил стать простым странником (но, с вашего позволения, мы пока будем называть его по-прежнему). Купец, как мог, позаботился о древнем фолианте. Чтобы книга не так бросалась в глаза посторонним, он обернул ее старой выцветшей тканью, а, отправляясь в путь, спрятал свое сокровище получше - себе за пазуху. Забив окна своего особняка, он закинул котомку за плечи и исчез из города.
   И вот, как и мечтал, он поселился в далекой стране, в городе, где его никто не знал. Купец снял скромную комнатку на чердаке и там часами просиживал над старинным фолиантом, пытаясь разгадать смысл написанного. Поначалу он взялся за дело с большим рвением, но вскоре его пыл поутих. Купец с досадой понял, что книга эта непростая, вряд ли ему быстро удастся разобрать ее тайные письмена. Да и нрав у Купца оказался весьма суровый и гневливый, а душа слишком темная, чтобы понять чудесную книгу. И вышло что все, на что был способен Купец, приобретя ее, он уже сделал. Он совершил смелый и решительный поступок ради своей мечты - распрощался со своей старой жизнью, в которой не был счастлив. Тогда, прислушавшись к книге, Купец впервые услышал зов своего сердца и поступил так, как велела его душа.
   Теперь он начал об этом жалеть.
   И хотя Волшебная книга продолжала петь Купцу о свете и истине, о добре и любви, он не понимал этого. Читая книгу, он истолковывал буквы и слова по-своему, по-купечески. Пожалел Купец, что поторопился, лишившись всего, и стал думать, что книга его обманула. Чем больше он злился и отчаивался, тем больше совершал ошибок. И часто слышал такое, чего книга ему вовсе не говорила. Как-то в сердцах Купец даже вырвал из бесценного фолианта несколько страниц, а в другой раз с гневом зашвырнул его в угол. Он не хотел больше слушать книгу и не знал, что делать с нею дальше.
   Однако жизнь шла своим чередом. Купцу вскоре наскучило сидеть одному дома. Он стал бывать повсюду, заводить приятные знакомства. Но, не желая расстаться со столь дорогой вещью, всегда носил книгу с собой. Иной раз люди замечали у Купца любопытную книжку, всю в каменьях, и просили показать им ее, чтобы рассмотреть поближе. И тогда он начинал злиться, тревожась, как бы не выкрали у него фолиант, за который он отдал все свое состояние.
   Он потерял покой. Каждого, кого встречал Купец на своем пути, подозревал в самом худшем, и всё время ждал и боялся, что его книгу похитят. Воры чудились ему повсюду. когда Купец раскрывал свою книгу, то крепко затворял двери и окна, опасаясь, что кто-нибудь увидит ее таинственный свет и услышит чудесную музыку. Не раз Купец просыпался ночью в холодном поту - ему казалось, что книгу у него украли. В панике он заглядывал под подушку, куда прятал ее на ночь, убеждался, что древний фолиант на месте, и с трудом тревожно засыпал.
   Так минул год. Однако это время не прошло даром для Купца. Постепенно он стал все больше разбираться в странных знаках и отчасти догадываться о значении некоторых рисунков в книге. Но этого было слишком мало, чтобы улучшить его жизнь и вернуть в нее свет. Ведь волшебная книга не могла лгать, да и сам Купец уже видел, как черна его душа. Вспомнил он, сколько сделал в жизни ошибок и плохих поступков, окупить которые крайне сложно. Обида все больше разъедала его душу. Он понял, что никогда не сможет постичь того, о чем поет эта книга. Да уже и не хотел, поскольку душа его была слишком мала, и свет не помещался в ней.
   И вот как-то Купец вспомнил, что сказал ему Букинист - "о древней книге нужно заботиться и обращения она требует осторожного!" Посмотрел Купец на старинный фолиант новыми глазами и увидел, какой он стал истрепанный. Пожалел Купец редкостную вещь и понял, что вовсе не имел права покупать ее. Но по-прежнему считал, что слишком дорого заплатил за пожелтевшие страницы на неведомом языке. Из-за них он потерял все, что имел!
   И решил Купец отправиться в обратный путь - чтобы вернуть свои деньги. А вдруг Букинист, как и обещал, вправду заберет свою книжку и отдаст то, что взял у него? Хотя и не очень в это верил, считая, что тот обхитрил его при сделке.
   Прибыв в родной город, Купец явился в лавку Букиниста и стал сердито требовать, чтобы тот вернул его состояние. Да еще и с прикупом - за то, что он намучался с этой никчемной книжонкой на чужбине. К его несказанной радости, Букинист сразу же отдал ему сумму, которую Купец запросил. Схватив деньги, Купец швырнул на прилавок книгу и поспешно вышел прочь.
   Открыв фолиант, - сокровище, которое он уж и не надеялся вновь увидеть, - Букинист был потрясен плачевным состоянием книги. Но он знал, как восстанавливать старинные раритеты. Бережно почистил пятна, подклеил поврежденные страницы, привел в порядок потрепанный переплет, и она стала такой, как прежде. С волнением Букинист вновь стал читать фолиант и изумился, что после своих дальних странствий волшебная книга засияла еще ярче, а ее музыка зазвучала гораздо слышнее...
   А что же стало с Купцом?
   Он остался жить в этом городе и никогда больше не приходил в лавку Букиниста.
   К торговле лесом Купец не вернулся. Вспомнил он, что в юности мечтал стать ювелиром и даже учился у одного хорошего мастера. Ему очень нравилось ювелирное ремесло, но родители посчитали это баловством, а он не осмелился возражать. Теперь Купец вдруг понял, что от мечты нельзя отказываться никогда, ее обязательно нужно исполнить. Он открыл свою ювелирную мастерскую и впервые в жизни ощутил себя счастливым. Целыми днями Купец с огромным удовольствием работал, вспоминая уроки мастера и даря ювелирным украшениям красоту. Дела у Купца быстро пошли в гору. Вскоре он открыл при своей мастерской богатый ювелирный магазин. Горожане охотно заходили туда - цены подходящие, качество отличное, а обслуживание - очень приятное.
   К удивлению знакомых, став Ювелиром, Купец очень изменился. Да и сам он заметил, что стал относиться ко многому по-другому, хотя и не знал почему. Он так и не понял, что книга, которая увела его в дальние странствия, была волшебная. Именно она помогла ему найти себя и сделала другим. Теперь нрав у Купца был добродушный и весьма сдержанный. Он никого не обманывал, не обкрадывал, не решал споры с помощью кулаков, как это бывало прежде. Купца всегда окружали люди честные и порядочные, плохие на его пути больше не встречались. Да и неудивительно - ведь подобное притягивает подобное.
   Однако Купец все же не забыл о волшебной книге. Блеск и сияние драгоценных камней нередко напоминали ему удивительные рисунки из волшебной книги. А в моменты особого счастья, работая над очередным прекрасным украшением, он вдруг слышал нежное пение на том самом диковинном языке. И тогда вспоминал чудесную книгу, скучая по тому времени, которое провел с нею в далеких странах и в том городе...
   Но что же было дальше с волшебной книгой?
  
   Глава 3
  О Художнике, который не услышал голос судьбы
  
   Букинист, расставшись с Купцом, был очень рад, что любимая книга снова с ним. Но он понимал, что это ненадолго
   "Ты пришла к нам из неведомой страны, о которой я пока ничего не знаю, - думал он, обращаясь к книге. - Но где она? И как мне найти человека, который знал бы твой язык?!"
   Большие надежды возлагал Букинист на ежегодную книжную ярмарку, куда всегда собираются знатоки из разных стран и куда съезжается множество людей. Отправляясь туда, он взял с собой свой бесценный фолиант, бережно уложив его в саквояж. Там он положил его среди самых обычных книг. И стал ждать - кому же улыбнется счастье? С волнением наблюдал Букинист, как руки любопытствующих трогают древний раритет. Многие интересовались необычным, богато украшенным фолиантом, но, узнав, что язык, на котором он написан, неизвестен, разочарованно отходили, ища что-нибудь привычное. Так шел день за днем.
   И вот однажды рядом с прилавком Букиниста остановился юноша, судя по мольберту за плечами - Художник. Он бережно взял в руки фолиант и восхищенно воскликнул:
   - Вот это да! Какая странная книга! И что за диковинный язык! Мне он откуда-то знаком... Кажется, будто я давно ищу именно эту книгу...
   Букинист обрадовался:
   - Так покупайте! Чтобы немного расшифровать этот язык, я потратил много месяцев, а вы его знаете! Какая удача! Я даже разрешаю вам самому назначить цену за эту книгу ...
   Художник смутился. Обаятельно улыбнувшись, он объяснил, что у него нет достаточной суммы, чтобы приобрести столь дорогой раритет. К тому же, он - Художник, и любит много путешествовать. А такая книга требует бережного обращения. Ну, какой ему от нее толк, если она будет пылиться на полке и годами ждать его возвращения? И потом, он чувствует - если купит ее, ему уже вряд ли будет интересно все остальное. А он многого хочет - успеха, признания, богатства, поездить по миру, прочитать много других увлекательных книг, приобрести интересный опыт... И вообще - мало ли в жизни замечательного? Кроме этой - да, не спорю - очень интересной книжки...
   Букинист слушал его в полной растерянности. Художник был ему очень симпатичен, а главное - тот знал древний язык. Букинист впервые встретил человека, который мог прочитать волшебную книгу, способную сделать его счастливым, а тому это было неинтересно...
   И, хотя это, наверное, нарушало правила, Букинист стал его уговаривать:
   - Господин Художник, умоляю вас, подумайте! Не упускайте свой шанс! Это же уникальная книга! Неужели вы не хотите, чтобы она принадлежала вам? А завтра, возможно, ее купят, и вы так и не узнаете, о чем она.
   - Ну и что ж! - пожал плечами Художник и, спросив позволения иногда приходить, чтобы читать книгу, ушел.
   И действительно, он не раз бывал у Букиниста. Подолгу стоял с книгой у прилавка. С восхищением листал, в основном рассматривая рисунки и иногда переводя вслух целые фразы - о гармонии, красоте, о законах Вселенной. На удивленные вопросы Букиниста Художник отвечал, что с трудом вспоминает этот язык и до сих пор не понимает, откуда знает его.
   Однажды Букинист предложил Художнику взять книгу с собой, чтобы дома в спокойной обстановке почитать ее. Но тот отказался, сказав, что опасается - вдруг потом не сможет расстаться с книгой. А ведь Букинист именно на это и рассчитывал. Он уже и не знал, как еще уговаривать Художника, не нарушая данное обещание. И тут однажды Букинист случайно увидел, как тот ходит от прилавка к прилавку, с интересом листает и покупает книги. Самые обыкновенные, заурядные, но довольно дорогие и пользующиеся большим спросом на этой ярмарке.
   "Что же он ищет в них? Да, некоторые книги довольно занятны. Но ведь они не идут ни в какое сравнение с волшебной!" - недоумевал Букинист. И с тех пор уже не уговаривал Художника.
   А тем временем книжная ярмарка завершилась, и пред закрытием Художник заглянул к нему. Букинист ждал, что тот изменит решение, но он лишь еще раз напоследок перелистал фолиант и, попрощавшись, ушел.
   "Даже не попросил придержать книгу на какое-то время, - глядя ему вслед, с грустью подумал Букинист. - Хотя я все равно бы этого не сделал, ведь это не по правилам. Впрочем, даже если б я нарушил их, это не имело бы смысла. Ведь волшебная книга нужна Художнику именно сейчас. Она помогла бы ему выбрать верный путь и найти истинные ценности. А так он зря потратит годы жизни на пустую суету". Букинист понимал - Художник не увидел волшебства, скрытого в книге.
   И вновь Букинист вернулся в родной город. Он не прятал волшебную книгу на дальней полке, а показывал ее и всем знакомым библиоманам и коллекционерам. Букинист решил - коль обычный Художник знает этот язык, вдруг они подскажут, где найти переводчика. Но вот незадача! Никто из них в своей жизни не встречал ничего подобного. Специалисты лишь восхищенно качали головами, с благоговением листая раритет. Некоторые, даже не спросив о цене, сетовали:
   - Продаешь? Жаль, мне такое чудо не по карману. Никакого состояния не хватит, чтобы купить ее. К тому же, книга требует особого ухода и хранения! Куда уж мне!
   - Хотелось бы купить, - говорили другие. - Но какой мне толк от этой странной книги?! На свете есть немало замечательных книг и папирусов, где понятен алфавит, известен автор или дата создания. Вот чем стоит гордиться, если уж включать в свою коллекцию! А в этой книге одни странные закорючки и символы. Ее даже прочитать нельзя!
   Правда, позже эти скептики говорили Букинисту, будто извиняясь:
   - А ведь книга-то твоя не простая! Теперь, когда беру другие, в них чего-то вроде не хватает - то ли музыки, то ли света. А та все в глазах стоит! Но приобрести ее я все же не могу. Она не для меня слишком уж чудесна, да и наверняка дорого стоит.
   Букинист понимающе кивал, а сам продолжал надеяться, что найдется читатель, достойный этой книги.
  
   Глава 4
  О Шуте,  для которого обложка важнее содержания
  
   И вот в яркий солнечный день в магазин Букиниста зашел человек. Он был шумный и веселый. Посетитель сказал Букинисту, что прибыл из далекой-далекой страны, где все ходят на голове и всегда смеются. Язык в той стране очень смешной, да и кожа у людей совсем другого цвета - ярко-красная, а глаза - бирюзовые. Много интересного рассказывал он, и оказалось, что этот весельчак очень разносторонний, да к тому же занимает высокий пост среди людей, ходящих на голове. Это вызывало уважение у Букиниста. Однако имя у этого человека было немного странное - Шут.
   Гость заметно притих, увидев волшебную книгу, которая в почете лежала среди других раритетов на прилавке. Он взял ее, повертел в руках, и пришел в восторг от драгоценных каменьев и затейливой вязи на обложке. Букинист стал объяснять Шуту, что это уникальное издание, что книга очень необычна. В этом можно убедиться, если открыть ее. Но Шут продолжал восхищаться красотой книги и ее сиянием, однако так и не взглянул в нее. А ведь Букинист сказал ему, что книга написана на редчайшем языке! Шут восхищенно захохотал в ответ и удалился восвояси, пообещав прийти еще.
   Зайдя на следующий день, Шут пригласил Букиниста на обед. Выпив вина и набравшись смелости, он упомянул о той замечательной книге, которую видел вчера. Волнуясь, Шут предложил забрать красивую книжку в свою страну, где ходят все на голове. Он пояснил, что знает толк в книгах и много лет ищет именно такую.
   - Хорошо. Что вы можете предложить мне за нее, господин Шут? - волнуясь, спросил Букинист.
   Шут, глупо улыбаясь, порылся в карманах и достал небольшой кусок кожи диковинного животного - бриколаса. Букинист много слышал о нем, но ни разу не видел этих чудесных существ. И знал, что эта кожа весьма редкая. Шут протянул ему свой трофей и попросил отдать за него фолиант. Букинист не мог поверить, что книга уходит от него таким странным образом, и обещал подумать над его предложением. Он еще надеялся, что Шут, как полагается, все же заплатит хоть немного денег. Иначе сделка была бы какая-то неправильная!
   Но Шут оказался очень упорным человеком. Он приходил к Букинисту каждый день и уговаривал отдать ему удивительную книгу за подаренную шкурку. Он преподносил разные гостинцы, рассказывал, как чудесно будет ему житься с такой любопытной книжкой, и что уж он-то со своим вкусом и высоким положением сможет обеспечить достойные условия столь редкому изданию. Букинист же отмалчивался.
   И вот Шут собрался уезжать в свою далекую страну. Зайдя к Букинисту, он снова стал умолять его:
   - Отдайте мне эту книгу, господин Букинист! Ведь жизнь моя давно потеряла смысл, она пуста и темна. Долгие годы я искал себе настоящую книгу, которой мог бы гордиться. И вот наконец-то нашел ее! Ради нее я буду жить дальше.
   Букинист все никак не мог решиться отдать волшебную книгу такому необычному претенденту. И даже не странная плата Шута смущала Букиниста, а то, что он ни разу не заглянул в бесценное издание. Но все же по правилам Букинист обязан был отдать книгу, как только его об этом попросят. Поэтому ему пришлось уступить фолиант Шуту.
   Что же было дальше?
   К сожалению, Шут оказался самым настоящим шутом. По возвращении в свою страну, где люди ходили на голове, он всем показал свое приобретение и в честь этого закатил пышный пир для своих друзей и приятелей. Вместо того, чтобы прочитать книгу, Шут с почетом носил ее повсюду с собой и, демонстрируя всем, приговаривал:
   - Взгляните, какую диковинку я привез из далекой страны. Книжица просто редчайшая! Говорят, очень занимательная. Объехала много стран, возраста очень древнего. Свойства у нее наверняка чудесные, потому как от нее исходит сияние нешуточное.
   Все ахали и восхищались чудесной покупкой Шута, ходили на головах и смеялись вместе с ним. Правда, народ в этой стране тоже был непростой. Они понимали язык птиц и зверей, деревьев и ветров, земли и неба. Так что догадались жители, что книга его волшебная. И стали почитать Шута за то, что у него есть такое чудо.
   - Не прост наш Шут, ох как не прост! - поговаривали они между собой. И с удивлением обсуждали, что, после приобретения волшебной книги, Шут стал каким-то другим - более серьезным и ответственным человеком.
   А Шут и, правда, поменялся. Конечно, мы не можем знать то, каким он был раньше. Но слухи о нем были самые разные и весьма не лестные. Теперь он, по крайней мере, перестал вместе со всеми ходить на голове, и казался таким же важным, как Император этой страны.
   Поначалу свое приобретение Шут очень ценил. Как мог, оказывал волшебной книге свое почтение - переехал в более красивый дом, нарядно обставив его, не хуже, чем у самого Императора. И часто приглашал к себе знатных гостей, чтобы познакомить их с чудесной книгой. По несколько раз в день он протирал бархаткой книгу, оберегая от пыли, отвел ей отдельную комнату, где она отдыхала от яркого солнечного света или от непогоды. В общем - делал все возможное, чтобы уважить. Правда, что на самом деле необходимо такой книге, он не знал. Поскольку перед отъездом так и не потрудился спросить у Букиниста - как же надо ухаживать за старинными фолиантами?
   Шут был вовсе не плох и не хорош. Просто он не задумывался, что делать с приобретенным волшебством. Да и не подозревал он вовсе ни о каком волшебстве. Однако Шуту чрезвычайно нравилось, что где бы он не появился, кому бы не показал свое сокровище, везде книге оказывают почет, а заодно и ее обладателю. И Шут уже стал воображать себя равным Императору. Он не слышал или не хотел слышать постоянных перешептываний за своей спиной:
   - Как могла угодить волшебная книга к такому Шуту?! Чем он заслужил эту честь?
   - Не понимает он даже, как ему повезло!
   - А ведь такое впечатление, что он вовсе ее не читает!
   - Ну что ж, зато он бросил свои плохие привычки.
   - И каким Императором теперь себя держит!
   - Уж лучше быть настоящим Шутом, чем казаться Императором.
   - Кажется, недолго пробудет волшебная книга у Шута.
   - Да, не таков этот человек, чтобы она осталась у него навсегда.
   Шут считал, что это просто завистники. И в ответ хохотал еще заразительней и еще больше гордился своим приобретением.
   Прошло немало времени, а он так и не собрался почитать книгу. Долгими часами смотрел на нее, любовался мерцанием, исходящим от обложки, вздыхал, радуясь своему счастью. И, сдувая с нее невидимые пылинки, говорил:
   - Как мне повезло, что ты у меня есть! Ты лучик света в моем царстве теней. И я для тебя сделаю все что угодно!
   Правда, Шут и не спрашивал книгу, что же он должен для нее сделать, а фантазировал сам - о том, как хорошо они заживут вместе. Давал ей множество обещаний, которые, кто знает, может, и не собирался исполнять.
   - Ты всегда будешь со мной, и мы будем счастливы. Я стану работать еще больше, куплю еще один дворец. А тебя мы тоже пристроим в какое-нибудь общественное место, чтобы ты своим светом освещала помещение, а все приходили тобою любоваться. Ведь от такой светящейся книги должна же быть какая-то польза и выгода?! И что за толк просто лежать на полке? А на вырученные средства я с тобой буду жить, как Император. Я давно об этом мечтал, но, лишь встретив тебя, почувствовал, что у меня есть на это силы.
   Книга, мерцая, молчала, а Шут продолжал свои монологи. Он считал, что дело у них уже решенное. А читать книгу ему было вовсе не интересно. Ведь Букинист сказал ему, что написана она на каком-то странном и непонятном языке. Зачем же ему в нее заглядывать? Никакого резона, скучно это.

(окончание следует)

Мара Маруш
СКАЗКА О ВОЛШЕБНОЙ КНИГЕ

   И вот через короткое время книга уже сияла гораздо меньше, а Шут все больше стал походить на того, прежнего Шута - фанфарона и хвастуна, каким его знали окружающие.

   Волшебную книгу он все так же таскал повсюду с собой, а, попадая в место, где были еще какие-нибудь незнакомые книги, откладывал ее в сторону, поручая присмотреть кому-нибудь, и бежал к ним. Шуту все время хотелось сравнивать все книги со своей, чтобы убедиться, что он не прогадал. И те, другие, все больше поражали его воображение - они были такие яркие, простые и понятные. Нередко Шут громко восхищался их кричащими обложками и хохотал от восторга. А его знакомые и приятели, видя это, удивлялись:

   - Как Шуту приходит в голову восторгаться дешевыми бестселлерами?

   - Не понимает он, что такой чудесной книги, как у него, в целом мире нет!

   Нашутившись вдоволь, Шут возвращался, с удовольствием вспоминая о том, как ему было весело сегодня, и как много отличных книжек он повидал. А волшебная книга? Что ж, он привык, что она всегда рядом. И уже перестал замечать свет, идущий от нее.

   На самом деле, Шут вовсе не был так глуп, как казался. Он замечал, что в любой компании гораздо больше внимания достается его книге, а вовсе не ему. Все восхищаются ею, интересуются - хорошие ли условия он для книги создал, не планирует ли повезти ее в соседние страны, чтобы показать там книгу важным персонам? И это начало его сердить. Конечно, Шуту льстило, что его повсюду приглашают, уважают за новое приобретение, но в то же время он никак не мог понять: что же такого удивительного в этой книжице?

   Однажды волшебная книга случайно раскрылась. И Шут невольно увидел, как выглядит тот загадочный алфавит, о котором говорил Букинист. Рассеянно полистав книгу, Шут оставил на ее страницах грязные пятна, стал фальшиво подпевать мелодии, которая зазвучала из открытой книги, а потом захлопнул ее, так и не поняв ни слова и не проявив особого интереса. А вскоре Шут настолько привык к своей книге, что совсем перестал обращать на нее внимание и беспокоиться о сохранности бесценного издания.

   Спустя год Шут снова приехал в город, где жил Букинист. Он зашел к нему в гости, по-дружески подшучивая, что тот все так же чахнет в книжной пыли. Тогда как у него, Шута, в далекой стране, где ходят на головах, жизнь гораздо веселее и занятнее. Шут радостно рассказал Букинисту о своих дальнейших планах. Что он скоро намерен задействовать книгу в общественно-полезных делах на выгодных для себя условиях, а потом на эти деньги жить-поживать, да добра наживать. И Букинист понял, что Шут даже не пытался читать волшебную книгу. Он попросил у него фолиант, чтобы взглянуть на него. И очень рассердился, увидев, что обложка книги потемнела, а на ее бесценных страницах появились пятна от еды и вина.

   - Как вы смеете так обращаться с редким раритетом, господин Шут! - воскликнул он. - Если бы вы прочитали эту книгу, знали бы, какая это ценность! Верните мне ее!

   Шут очень расстроился. Он не стал отпираться и оправдываться. А лишь слезно пообещал, во что бы то ни стало исправиться. А когда Букинист потребовал дать клятвенное обещание обращаться с книгой подобающе, уверил, что уж теперь-то будет ценить красивую книжицу по-достоинству. И тот, вздохнув, отдал Шуту фолиант. Тревожно было Букинисту за судьбу книги, но что он мог поделать? Ведь книга сама поставила условия, которые он обязан соблюдать. Может, не зря волшебная книга попала к такому Шуту? Возможно, свет в его душе не совсем погас и для него еще не все потеряно?

   Засидевшись в этот день в лавке допоздна, Букинист решил прогуляться. Он любил иногда бродить по ночному городу, когда шум стихал, и становился слышен голос звезд, деревьев и ветров, которые нашептывали ему свои истории...

   И вдруг, проходя мимо ресторана, из ярко сияющих окон которого доносились музыка и смех, он увидел, как из дверей ресторана, громко хохоча, вышел Шут с веселой компанией. Вслед за ними выбежал официант и почтительно подал Шуту забытую им на столе волшебную книгу. Тот, пошатываясь от выпитого вина, стал хвастливо ею размахивать и бахвалиться перед друзьями. Приятели шумно восторгались:

   - Ценная диковинка!

   - Ну и повезло же тебе, Шут!

   - Цени ее! А потеряешь - не горюй! Ты уже счастливчик, Шут, потому что она принадлежала тебе, хоть и недолго!

   Шут радостно хохотал. Ослепленный величием, он воскликнул:

   - Я - почти Император! Ведь у меня есть такая книжица! И она всегда будет моей! Так давайте ж веселиться!

   Он так распалился, что уронил бесценный фолиант на тротуар и, хохоча, пустился в пляс. Букинист, который поодаль с гневом наблюдал за этим, поднял книгу с земли и с укоризной сказал:

   - А ведь вы обещали исправиться, господин Шут! Вы не имеете права на такое сокровище! К тому же, вы так и не расплатились со мной за книгу, и я считаю нашу сделку расторгнутой.

   Шут, обиженно заплакав, стал упрашивать его:

   - Верните! Это же моя книга, господин Букинист! Поймите, я не могу так быстро измениться. Дайте мне время! Постепенно я научусь заботиться о ней как следует. Разве я такой уж плохой? И потом, я как-то не подумал, что эта книга стоит денег. Сейчас у меня с собой нет, но я попрошу у друзей. Сколько вы за нее хотите?

   Когда приятели Шута услышали это, их и след простыл. Букинист же, благодаря судьбу за эту встречу, отправился домой, унося бесценный фолиант. А Шут, оставшись один, горевал: "Как я теперь буду жить? Кому я нужен без книжки? И что же я скажу в стране, где все ходят на голове? "

   После Шут еще много раз приходил к Букинисту, умоляя вернуть ему книгу. Он смотрел на фолиант, снова лежащий на прилавке, и никак не мог взять в толк, что он уже не его, да и никогда не принадлежала ему. Но вот однажды Шут, наконец, сам решил заглянуть в волшебную книгу. Открыв ее, он вслушался в чудесное пение, и вдруг ему стало понятно, что именно хотела донести до него эта необыкновенная книга. Горько заплакал Шут, сожалея, что раньше даже не попытался прочитать ее.

   - На что потратил я время?! - воскликнул он, схватившись за голову. - Я все понял! И я не хочу больше быть Шутом! Я постараюсь стать Императором, а не казаться им!

   И, уже, наверное, зная ответ, сказал:

   - Господин Букинист, может, поверите мне еще раз и вернете мне это бесценное сокровище? Я исправлюсь! Теперь у меня все будет по-другому!

   Но Букинист отрицательно покачал головой. Это было невозможно. Судьба дает шанс лишь один раз.

   - Тогда пообещайте, что никому не продадите книгу. Я скоро вернусь, обновленный и изменившийся, и мы с вами поговорим об этом еще раз, - попросил Шут.

   И тут Букинист увидел, что пальцы Шута оставляют повсюду золотую пыль - наверное, так подействовало волшебство. Ему было жаль неразумного Шута, но теперь ему казалось, что и без книги у него все будет хорошо - она уже изменила его. Поэтому, пожелав Шуту удачи в той стране, где все ходят на голове, Букинист проводил его до дверей.

   А, позже, когда Букинист решил заняться реставрацией книги - почистить, убрать пятна со страниц и обложки, он с удивлением обнаружил, что они сами по себе исчезли. Волшебная книга засияла еще ярче, а ее музыка зазвучала гораздо слышнее...

   Спустя год, Букинист получил от Шута письмо. В нем он писал, что с тех пор, как узнал свет любви и добра, жизнь его пошла совсем по-другому. Он много работал и сам теперь дарит свет людям. А недавно жители страны, где все ходят на голове, избрали его своим Императором. Он в письме пообещал, что как только у него появится время, обязательно приедет в их город с визитом. И навестит Букиниста, чтобы поблагодарить его и волшебную книгу за помощь.

   Спустя несколько лет он побывал у Букиниста, - важный и мудрый, - настоящий Император. Но за это время с волшебной книгой, да и с самим Букинистом произошли весьма любопытные события.

   А дело было так...

  

   Глава 5

  В которой волшебная книга прославилась

  

   Еще какое-то время волшебная книга оставалась в доме Букиниста. И он, как и раньше, часами сидел над сияющими страницами, переводя и пытаясь постичь ее мудрость. А потом пришлось Букинисту опять отнести чудесный фолиант в книжный магазин, поскольку сам он отправился в другой город по делам. И там неожиданно встретил на улице Художника, рисующего этюды. Они обрадовались встрече, как старые товарищи.

   Букинист рассказал Художнику о Шуте, который не стал настоящим читателем. Художник лишь сочувствующе покивал, похоже, мало интересуясь этим. Он похвалился, что успел побывать в нескольких странах и уже провел свою персональную выставку. Успех окрылил его и у него теперь были грандиозные планы. Прощаясь, Букинист на всякий случай напомнил, что скоро в городе, где живет Художник, открывается книжная ярмарка и что он собирается привезти туда волшебную книгу.

   - Да? Возможно, я забегу к вам, - равнодушно ответил Художник. - Если у меня не будет более важных дел.

   И снова Букинист понял, что Художник совсем не нуждается в волшебной книге. А ведь поначалу он воспринял эту встречу, как милость судьбы.

   Впрочем, вскоре судьба действительно преподнесла Букинисту удивительный сюрприз.

   Вернувшись в родной город и подходя к книжному магазину, он с недоумением увидел, что площадь возле него заполнена толпой. Ему с трудом удалось попасть в свой магазин, а Управляющий, едва увидев его, бросился к Букинисту со словами:

   - Вы видели, господин Букинист? И такое творится уже третий день! Все эти люди пришли сюда, чтобы посмотреть на вашу книгу!

   Управляющему пришлось перенести книгу в отдельное помещение, имеющее отдельный вход, и приставить к ней двух служащих. Один впускал посетителя, а другой засекал минуту, в течение которой тот мог смотреть на диковинку. Некоторые любопытствующие еще раз занимали очередь, лишь бы снова подержать в руках чудо-книгу, - так ее называли горожане, - получше рассмотреть рисунки, провести пальцем по витиеватой вязи строчек.

   Невероятные слухи о загадочной книге распространялись по городу. И каждый рассказывал о ней что-то свое. Кто-то узнал от нее, что с ним скоро что-то произойдет, и это сбылось. Другой, вдруг, избавился от боли в колене. Третий получил совет, как примириться с близкими. Некоторые продвинулись по службе, вняв подсказке чудо-книги. А кое в кого - влюблена девушка, которая ждет признания, и теперь играют свадьбу. В общем - сколько людей, столько удивительных и необычайных историй.

   Букинист понял, что волшебная книга приняла теперь решение помогать не одному человеку, а всем тем людям, которые к ней прикоснутся. Поэтому, полностью одобрив действия Управляющего, он оставил все, как есть.

   И вот, шла неделя за неделей, а к чудо-книге по-прежнему стремился народ.

   Букинист поначалу опасался за сохранность волшебной книги, с беспокойством наблюдая, как множество людей трогают и переворачивают бесценные страницы. Но затем он заметил, что все стараются обращаться с книгой очень бережно. "Однако, - вздыхал Букинист, - к древнему фолианту следует прикасаться как можно меньше и хранить его надо в особых условиях". Но вскоре выяснилось, что чем чаще люди открывают и трогают книгу, тем лучше она выглядит: сияет еще ярче, а музыка звучит гораздо слышнее. И Букинист понял, что люди, которые приходят к чудо-книге за помощью, сами дарят ей новую силу.

   Еще Букинист отметил, что люди добрые и бесхитростные получали от книги гораздо больше, чем ученые, но угрюмые. А счастливые и влюбленные иной раз могли с легкостью прочитать из нее целые фразы и растолковать их смысл. Букинист в разговоре случайно рассказал о своих наблюдениях знакомым. И вскоре эта весть разнеслась повсюду, дав неожиданный результат. Постепенно жители города стали меняться. Теперь на его улицах редко можно было увидеть хмурое лицо - все улыбались друг другу, говорили добрые слова, а обиды и ссоры были забыты. Кстати, все с удивлением отметили, что люди в городе почти перестали болеть. Так что, увидев печального человека, или жалующегося на здоровье, можно было с уверенностью сказать - он приезжий, и пока еще не слышал о чудесной книге. Однако таким он оставался недолго - очень сложно быть унылым, когда все вокруг довольны и радостны.

   Вскоре молва о чудесной книге разнеслась повсюду. О ней узнали даже в других странах.

   И тогда Бургомистр этого города и его главный Судья тоже решили посмотреть на диковинку. Правда, лишь издали. Ведь высокопоставленные персоны не любят смешиваться с толпой, веря только собственной мудрости. Однако Бургомистру и Судье весьма понравилось сияние, исходившее от чудо-книги. К тому же им очень захотелось быть причастными к ее славе. Посовещавшись, они предложили Букинисту поместить чудо-книгу в городской музей и, спрятав под толстое стекло, организовать усиленную охрану от надоедливой толпы. А за этот дар обещали присвоить Бургомистру важный титул, выдать грамоту в рамочке, а также дать целый мешок золота в придачу. Букинист, поблагодарив их за оказанную честь, отказался. Он объяснил Бургомистру и Судье, что книга эта очень непростая - она сама выбирает место, где должна находиться. Те ушли разгневанные. И решили, что накажут несговорчивого Букиниста, а книжку его все равно заполучат.

   - В этом городе только мы указываем каждому место, - говорили они, - нравится ему это или нет. Укажем и этому зазнайке, а уж тем более - его книжонке.

   Однако вскоре Бургомистр и Судья убедились, что книге этой указать место действительно не так-то просто. А произошло это так.

   Был в этом городе один человек, живший воровством. Звали его Фарт. Что бы он не делал плохого, куда б не пробрался за наживой, ему всегда везло и все сходило с рук. То улик против него нет, то пропажу вовсе не замечали, а то вместо него хватали другого. Бургомистр и Судья, знали о его проделках, но ничего с ним поделать не могли. И вот они договорились с Фартом, чтобы он выкрал для них чудо-книгу. В затем собирались с позором выгнать Букиниста из города. Якобы за то, что тот плохо берег общественное достояние - а ведь мог бы сдать книгу в музей. За эту услугу Бургомистр и Судья обещали Фарту дать хорошее доходное место, где бы пригодился его талант. Как Бургомистр и Судья поступили бы с книгой дальше, - "случайно" найдя ее, поместили бы в музей, или выгодно продали бы, - неизвестно. Да и теперь уже неважно.

   Но вот какой с Фартом произошел казус. Выбрав самую темную ночь, он бесшумно взломал замки и тихо пробрался в книжный магазин. Вот она - книга! Хватай ее, Фарт!

   На утро, придя в магазин, Букинист и Управляющий обнаружили там... вора Фарта в слезах раскаянья.

   Такого с Фартом еще никогда не случалось!...

   Мало того, что его поймали с поличным - он еще сам умолял простить его! Оказалось, прикоснувшись к чудо-книге, Фарт уже не смог, не захотел ее красть. И даже - скрываться с места преступления. Фарт просил Букиниста наказать его по заслугам, взять под стражу и отправить в темницу. Однако, - как рассказывали потом подоспевшие на место событий полицейские, - Букинист отпустил незадачливого похитителя. Лишь велел ему сменить в дверях сломанные замки.

   Полицейские, давно мечтавшие поймать Фарта на месте преступления, возмутились его мягкосердечием к такому злостному негодяю, как Фарт. Но Букинист ответил, что тот больше никогда и никому не сделает зла - такое влияние оказал на него чудодейственный фолиант. А однажды послушав голос сердца, - сказал он, - уже не захочешь жить по-прежнему. Научившись летать, не станешь больше ползать.

   После этого Бургомистр и Судья оставили Букиниста с его странной книгой в покое. Они решили больше никакого дела не иметь с этой ужасной книгой - вдруг и им захочется рассказать горожанам о своих делишках и попроситься в местную тюрьму? Лишь когда город посещали важные делегации, Бургомистр и Судья присылали к магазину полицейских - оцепить площадь и убрать с нее людей. Чтобы важные персоны могли без помех взглянуть с порога на местное сияющее чудо.

   А Фарт с тех пор бросил воровство и устроился работать в полицию. Уж он-то хорошо знал все уловки тех, кто не ладил с законом. И вскоре в городе совсем не стало краж, чем жители были весьма довольны. С тех пор у Фарта, не в пример прежнему, появилось очень много друзей. И Фарт любит говорить, что он стал теперь очень счастливым человеком.

   А что же книга? С того дня все заметили, что она засияла ярче, а музыка зазвучала еще слышнее...

   К слову сказать, как только волшебная книга прославилась, многие стали предлагать Букинисту за нее огромные деньги, умоляя продать. В том числе и все до единого коллекционеры и библиоманы. Но он отказывался даже от самых заманчивых предложений. Ведь с тех пор, как о волшебных свойствах книги узнали все, она изменила свои требования к своему новому покупателю. Побывав у Шута, она больше не хотела быть бесполезным украшением. Пришло время, сказала она, когда книгу должны читать многие. И благодаря этим людям, ее волшебные свойства настолько усилились, что теперь книга сама выберет своего читателя. Он обязательно должен быть родом из той страны, где написана книга.

   Букинисту оставалось только ждать. И хотя за время поисков он не нашел ни одного упоминания о такой стране, он надеялся, что она есть. "Пусть не скоро найдется житель той страны, - думал Букинист. - Но волшебная книга, открытая для всех - это великое благо. Очень многим людям она поможет стать лучше и счастливее".

  

   Глава 6

   В которой открываются многие тайны волшебной книги

  

   Так прошел год. К чудо-книге все шли и шли люди. Многие приезжали издалека, чтобы через нее прикоснуться к волшебству, таящемуся в их собственных сердцах. Некоторые даже стали почитать эту книгу, дарящую невероятные чудеса, как святыню. Не догадываясь, что она лишь раскрывает то лучшее, что в них уже есть.

   Букинист по вечерам иногда приносил волшебную книгу домой, чтобы продолжать изучать ее. Помня то, что читал ему когда-то Художник, он был уверен - книга эта таит в себе величайшую мудрость. И хотя Букинист знал уже немало, чтобы постигнуть смысл таинственного фолианта, его знаний все же не хватало. В основном это были лишь догадки и озарения.

   "Где же тот, кто поможет прочитать эту книгу? - вздыхал Букинист. - Хватит ли моей жизни, чтобы увидеть его?" И, все же, он верил - такой человек найдется. Ведь волшебная книга ждет его, а она никогда не ошибается.

   И вот однажды уже с утра Букинист стал ощущать странное волнение и беспокойство. Будто радуясь, ждал чего-то. Но день прошел как обычно. Необычное произошло вечером, когда Букинист, придя домой, достал из саквояжа волшебную книгу. Она засияла как никогда. Зазвучала музыка, какой Букинист еще ни разу не слышал, а песня была наполнена такой безграничной любовью, что на глазах у него выступили слезы. Букинист не знал, чем объяснить такое чудо?

   И тут раздался стук в дверь. Открыв, он увидел юношу. В нем было столько достоинства и благородства, что Букинист, ни о чем не спрашивая, пригласил его войти. Едва тот ступил на порог, как свет от волшебной книги, распространяя дивный аромат и сверкание тысяч крошечных звездочек, заполнил весь дом. Незнакомец воскликнул:

   - Это она, книга Света! Я нашел ее! И она приветствует меня! Букинист, поняв, что именно его он ждал, с волнением сказал:

   - Пойдемте к ней, прошу вас! Книга ждет вас!

   Юноша взял фолиант, и все вокруг озарило яркое сияние. Нежно проведя рукой по переплету, он заговорил с книгой на том таинственном языке, звучание которого Букинисту уже было знакомо, а она ответила ему ликующей песней. Вновь поразившись гармонии древнего языка, Букинист неожиданно понял, что теперь знает все, что написано в этой книге до последнего слова. Это была мудрость мира...

   - Кто вы? - спросил он.

   - Я - Принц! - просто ответил юноша и рассказал ему вот что:

   Оказалось, что родом Принц из далекой таинственной страны, куда можно попасть, лишь найдя дорогу к самому себе. Жители его Королевства всегда знали, что добро и зло едины, и потому не пытались бороться со злом, а использовали его для добра. Да и, к тому же, когда добра становится очень много, зло уменьшается и теряет силу. Потому в той стране никогда не знают ни горестей, ни обид, ни уныния.

   В замке Короля и Королевы, где рос Принц со своими братьями и сестрами, была огромная библиотека. Называлась она - Библиотека Света. Книги в ней были особенные, их смысл открывался только тем, в чьем сердце жили Добро и Любовь. Королевские дети воспитывались на книгах из Библиотеки Света. А когда выросли, узнали, что претендовать на трон, - то есть стать настоящими Королями и Королевами, - они смогут, лишь выдержав особое испытание. То, каким оно будет, было решено Высшим Правителем мира на Совете, куда пригласили Короля с Королевой. Правитель сказал им, что мир уже готов к новым знаниям, которые до того времени хранились и оберегались в Библиотеке Света. Теперь из нее будут отобраны книги Света и рассеяны по всей земле. Эти книги содержат свет Любви и мудрые Знания, и они чрезвычайно важны для дальнейшего гармоничного развития мира именно сейчас.

   Каждому Принцу и Принцессе предстояло найти одну из книг Света и передать людям Знания, скрытые в ней. И всякий раз, как кто-то из королевских детей найдет свою книгу, Правитель будет видеть, что мир готов к новым знаниям из Библиотеки Света. И что люди продвинулись еще на один шаг к пониманию Добра и Любви.

   - Много лет я и мои братья и сестры тщетно искали книги из Библиотеки Света, рассеянные по миру. И вот, наконец, я узнал о необыкновенном фолианте на неведомом языке, привлекающем в ваш город много людей, - сказал Принц. - Не медля ни минуты, я прибыл сюда. А здесь книга сама указала мне путь в ваш дом.

   Букинист, сияя от счастья, ответил:

   - И я ищу вас уже несколько лет, господин Принц! И сегодня - самый радостный день в моей жизни!- Нежно погладив бесценный фолиант, он протянул его Принцу. - Прошу! Книга теперь ваша!

   Но Принц возразил ему, что передача волшебной книги пока не состоялась. Ведь он еще не заплатил за нее. По условиям, каждый покупатель должен сам назвать цену книги.

   - Я знаю, нет таких денег, которые бы явились мерой волшебства. А ваша услуга, господин Букинист, просто неоценима! - сказал Принц. - Но не деньги я вам предлагаю, а уникальные знания - о том, как поступать, чтобы достичь в жизни счастья, успеха, и мудрости. Эти знания способен усвоить лишь тот, кто может применить их во благо.

   И Принц, наклонившись к нему, что-то проговорил.

   - Это же так просто! - удивился Букинист.

   - Истина всегда находится на поверхности, - улыбнулся Принц.

   "А что же дальше? - задумался Букинист. - О, как мне будет не хватать волшебной книги! И чем же я теперь буду заниматься? Ведь другие книги меня уже больше не интересуют и я уже не смогу быть букинистом".

   - Вы правы, господин Букинист. Теперь вы вряд ли сможете жить, как прежде, - вдруг ответил на его мысли Принц. - Как и те, кто в своей жизни повстречал книгу Света. Назад дороги нет. Благодаря этой книге, каждый открыл в себе источник любви и добра. И теперь, господин Букинист, вы можете делиться этим светом с другими. А еще - я приглашаю вас в наше Королевство! Вы ведь уже знаете туда дорогу.

   Букинист поблагодарил Принца. Но он был в полном смятении. Требовалось время, чтобы осмыслить все и придти в себя. Кроме того, его чрезвычайно волновало то, как примут горожане ту новость, что у них заберут чудо-книгу. И как же Принц донесет до людей те знания, что скрыты в ней?

   - Не волнуйтесь, господин Букинист, - снова ответил на его мысли Принц. - Я сам завтра поговорю с горожанами. И познакомлю их с книгой Света уже по-настоящему.

   Букинист с облегчением вздохнул и решил во всем положиться на Принца. Тот, похоже, всегда знал, как поступать. Да это и неудивительно - ведь он вырос, впитывая мудрость Библиотеки Света. А пока он почтительно предложил Принцу быть его гостем.

   Утром Букинист вместе со своим гостем пришел на площадь, где уже собралось немало людей. Узнав от него, что чудесной книги в магазине уже нет и что она продана, народ забеспокоился. Ведь многие приехали сюда издалека, чтобы решить очень важные для себя вопросы.

   Но тут Принц, выйдя вперед, сказал:

   - Дорогие мои! Прошу вас, не волнуйтесь! Книга у меня! Сейчас она ответит вам!

   Он открыл волшебный фолиант и произнес лишь несколько слов на неведомом языке и вдруг, притихнув, все молча разошлись. Теперь они знали все, что было скрыто в этой книге. Однако как это было и раньше, каждый из них понял ровно столько, сколько смог вместить. Но и этого было достаточно, чтобы изменить их жизнь, сделав мудрыми и счастливыми.

   Вскоре, привлеченные необычайным светом, на площади собралось полгорода. А люди все шли и шли. Снова и снова Принц открывал для них книгу, делясь ее Мудростью и Любовью. И, слушая его, каждый удивлялся: почему же он жил так плохо, не замечая, что в жизни так много прекрасного?

   Не обошлось и без небольшого инцидента.

   Бургомистр, которому доложили о том, что чудо-книгу забирают из города, лично прибыл на площадь с нарядом полиции. И приказал арестовать Принца, а заодно и Букиниста. Книгу же - отобрать. Люди удивленно зашумели. Но Принц, успокоив их, подошел к Бургомистру и тихо заговорил с ним. О чем у них шла речь, никому не известно. Но, поговаривают, что, полистав чудесную книгу, Принц нашел в ней ответ на какой-то сложный вопрос, мучавший Бургомистра всю жизнь. И каким-то образом разрешил его. Но это лишь слухи. После их разговора Бургомистр заметно повеселел и немедленно вызвал городского Казначея, приказав ему устроить в городе празднество в честь торжественных проводов чудо-книги.

   Некоторые из городского Совета во главе с Судьей поначалу взбунтовались, узнав, что их уникальную достопримечательность увозит какой-то неизвестный иностранец. Но тут Принц стал читать книгу и неожиданно все недовольные из Совета, сияя от счастья , расцеловали горожан и ушли помогать Казначею в организации праздника. Судья, славящийся своей скупостью, велел выдать премию всем полицейским и судьям. А нарушителей, под честное слово, отпустить погулять с народом.

   И вот начался праздник. Угощение было на славу. И хотя к винам почему-то никто не прикоснулся, всем было очень весело. Особенно всех порадовал праздничный фейерверк. Люди не хотели расходиться, пели и танцевали до утра.

   А потом на прощание Принц еще раз открыл книгу Света и прочитал самую лучшую главу. Кто-то плакал, кто-то смеялся, иные спешно ушли, вспомнив что-то чрезвычайно важное. После, когда люди делились впечатлениями, снова нельзя было услышать двух одинаковых историй. Одно было совершенно ясно - те, кто был на празднике, вдруг совершенно в новом свете увидели себя и оценили свою жизнь. А самые смелые поменяли ее, как мечтали когда-то, но у них не хватало на это решимости. В общем, все остались довольны и долго потом вспоминали этот праздник.

   А когда Принц покидал город, Бургомистр, Судья и еще множество людей пришли провожать его. Кстати, с Принцем также отправился и Букинист. Уж очень привык он к волшебной книге. И хотел сам прочитать от начала до конца. Теперь, когда уже хорошо знал и понимал этот странный и удивительный язык - язык Света, Любви и Добра..

   Несколько лет они вместе с Принцем странствовали по свету, даря миру волшебные знания и меняя действительность. А потом Букинист вернулся в родной город. И люди с трудом его узнали. Теперь это был самый светлый и мудрый человек в городе. К нему все шли за советом и поддержкой. Букинист по-прежнему держал книжный магазин и лавку. Но у него было много помощников, и появлялся он там очень редко. Теперь Букинист сам писал книги, в каждой из которых была капелька волшебства и частица света, почерпнутых из волшебной книги.

   Иногда Букинист получает от Принца весточки. В них он сообщил, что, странствуя, встретил уже некоторых из своих братьев и сестер. Они тоже нашли свои книги Света. И теперь они помогают друг другу собрать все книги Света вместе, чтобы с их помощью рассказать всем людям о вечном Добре и бессмертной Любви. Принц с радостью рассказывал, что в этом им очень помогают люди. Книги Света меняют людей, а люди меняют мир. А дело, которым они все вместе заняты, дарит им невероятное счастье.

   Принц поделился новыми планами - теперь в каждом городе, куда они будут приходить с уже собранными книгами Света, решено строить Дворец Счастья. Люди, которые останутся там, станут делиться своими знаниями с теми, кто задержался в пути и опоздал на встречу с Принцами и Принцессами. А потом, когда они приедут еще раз, они уже смогут вместить в себя гораздо больше Света и Любви.

   "Уверен, - даже если вы не встретите на своем пути этих странников из далекого Королевства, даже если вам не посчастливится полистать волшебную книгу Света, - вы непременно увидите, услышите и почувствуете те мудрые Знания из Библиотеки Света, которые распространяют сегодня в мире будущие Королевичи и Королевны неведомых Королевств, - писал Букинист в одной из своих книг. - А когда все Принцы и Принцессы обретут свои Королевства и станут настоящими Королями и Королевами, все мы, и я в том числе, станем их почетными гостями. Или, может быть, поселимся там навсегда.

   Если только не решим сами стать Принцами и Принцессами, дарящими людям свет".

  

   Глава 7

   О том, как Художник вспомнил себя

  

   Однажды в дом Букиниста кто-то постучал.

   На пороге стоял Художник.

   - Господин Букинист, скажите, вы еще не продали вашу чудесную книгу? - волнуясь, спросил он.

   - О, это долгая история! - улыбнулся Букинист и, пригласил его войти.

   Оказалось, за это время Художник многого добился. Его талант высоко оценен знатоками, а картины хорошо раскупаются, Теперь он богат и знаменит. Шли годы, а слава все больше утомляла Художника. Книги, которых он прочитал множество, становились все скучней. Их яркие обложки и пустые слова только раздражали его. Мысль об удивительной книге на странном языке, который почему-то был ему знаком, не давала Художнику покоя. Он постоянно вспоминал забытые отрывки, фразы, образы, почерпнутые из той книги. Они манили его, говорили о чем-то светлом, радостном, волнующем, о чем он так и не смог вспомнить. И он жалел, что упустил тогда свой шанс.

   - Я знал, господин Букинист, как вас найти, но все не решался приехать. Я все еще надеялся, что найдется другая книга, которая придется мне по душе и будет не хуже той. Но это было еще одной моей ошибкой. Ответьте мне, книга еще у вас?

   - О нет, она теперь далеко, - улыбнулся Букинист.- Но я вернулся сюда, потому что ждал вас. Я знал, что придет время, и вы обязательно захотите вернуться к волшебной книге.

   И рассказал Художнику о том, как волшебная книга нашла своего Принца. А когда он закончил свой рассказ о далеком Королевстве, о Библиотеке, рассеянной по всему миру, о книгах Света и королевском испытании, Художник горестно воскликнул:

   - Я все вспомнил! Ведь и я - Принц из этого Королевства! Но этот мир так прекрасен! Он заколдовал, закружил, усыпил меня своими волшебными красками и отнял память! Даже книга Света не смогла разбудить меня! - Он опустил голову. - Я забыл о своем предназначении и не прошел испытание!

   - А твои картины? - напомнил Букинист. - Разве с их помощью ты не приносил свет и мудрость в мир? И потом, знаешь, твое испытание только начинается! Ведь еще не все книги Света собраны вместе. Ты еще найдешь свою! И обязательно встретишь на этом пути своих братьев и сестер. Делать Добро и дарить Любовь и Счастье людям никогда не поздно!

   Художник, улыбнувшись, согласился с ним и, крепко обняв его на прощание, собрался уходить. И тут Букинист задал ему вопрос, который давно интересовал его:

   - Постой! Объясни мне, пожалуйста! Ведь каждый из Принцев должен был найти определенную книгу из Библиотеки Света. Почему же ту, что была у меня, нашел другой?

   - Произошло то, что должно было произойти, господин Букинист, - развел руками Художник. - Да, я не узнал свою книгу Света. Поэтому ее нашел мой брат. И все же, главное - чтобы Мудрость и Знания пришли в мир. Конечно, я мог бы узнать свою волшебную книгу с самого начала. Но ведь тогда это была бы совсем другая история. Моя - впереди.

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ
27 апреля - Вороний праздник и Мартын-Лисогон.
Ворон, карась, медведь и лиса 
Нанайская сказка 

На одном заливном лугу издавна жили Ворон и Карась. Однажды Ворон и говорит Карасю:
— Сосед, пойдём косить траву?
Подумал Карась и согласился. Вот взяли они косы, пузырь с жиром, несколько черёмуховых лепёшек и пошли.
Ворон важно шагает. Шаг сделает — два раза каркнет. И Карась не отстаёт. Хвост подогнёт, как пружина выпрямится — и с Вороном рядом.
Начали они косить. Косили, косили, устали, даже пот по перьям и чешуе потёк. Ворон и говорит:
— Сосед, а сосед, давай поспорим, кто быстрее свой кусок луга скосит? Кто первый скосит, у того отставший работать будет.
Карась согласился.
Ещё быстрее замелькали косы. Вот уже и солнышко стало клониться к закату. Ворон бросил свою косу и спрашивает:
— Карась, сколько ты успел накосить?
Карась устало плюхнулся на мокрую траву и ответил:
— У меня шестьдесят снопов!
— А у меня. — торжествующе произнёс Ворон. — сто. Ну, Карась, иди ко мне в работники.
Не хочется Карасю терять волю, он и говорит:
— Подожди, Ворон, прежде чем я стану твоим работником, в последний раз схожу за чистой водой, обмоюсь, чтобы чище стать. Тогда тебе приятнее будет меня брать в работники.
Согласился Ворон.
Пошли они вместе на озеро. Карась с берега в воду плюхнулся, только круги по воде пошли. Ждал Ворон, ждал, сел на кочку и заплакал.
В это время шёл на рыбалку Медведь. Увидел он Ворона и спрашивает:
— Ты. Ворон, почему плачешь?
Рассказал Ворон, как его обманул Карась.
— Не плачь. Ворон. — говорит Медведь. — я выпью всё озеро, ты только (Слово удалено системой) отверстие у меня на брюхе.
Ворон взлетел, отломил веточку с дерева бархата и сделал так, как просил Медведь. И начал Медведь пить воду из озера. Воды всё меньше и меньше. Мечется Карась, вот уже трепещется на дне. Взлетел Ворон, камнем на него упал, бьёт крылом, клюёт, да только никак в глаз попасть не может.
В это время мимо Медведя бежала Лисичка. Она царапнула затычку — и полилась вода, словно горная речка после ливня. Вскоре озеро опять было до краёв полно воды, а Карась ушёл на дно. С того времени все караси живут только в воде.
Разозлился Ворон, что ушёл от него Карась. Стал рвать на себе перья, поэтому-то у всех ворон всегда такой взъерошенный вид.
А Медведь рассердился и побежал искать Лисичку.
Её же и следа не осталось: хвостом замела.
Бежит Медведь по тайге, только треск вокруг раздаётся, а позади дорога образовалась, на нартах можно проехать. И вдруг увидел он проказницу Лису. Она варила клей из рыбьих пузырей.
Налетел Медведь и рычит:
— Ты зачем. Лиса, выпустила из меня озеро?
— Что ты, Мафа (уважаемый, нан. ), меня и близко там не было, — медовым голоском пропела Лиса. — Я весь день клей варю. Новый халат кроить собралась.
Удивился Медведь и спрашивает:
— А на что тебе клей?
Лиса отвечает:
— Хочу заклеить себе глаза.
Ещё больше удивился Медведь, но виду не подал и спрашивает:
— А зачем ты будешь заклеивать себе глаза? — И ближе подошёл к костру.
Лиса ещё слаще ему отвечает:
— А ты. Мафа, разве не знаешь, что после того как заклеишь глаза, они ещё лучше и дальше видеть будут? Ни один охотник не сможет подкрасться к тебе.
Поверил этому Медведь и просит:
— Помажь. Лиса, мои глаза, они что-то плохо стали видеть.
Лисе только этого и надо было. Густо намазала она Медведю глаза, а заодно и пасть заклеила. Потом и говорит:
— Теперь, Мафа, иди спать. Утром проснёшься, откроешь глаза — сам увидишь, каким ты зрячим стал.
А сама бросилась бежать.
На следующее утро проснулся Медведь. Хочет открыть глаза — не может, хочет разинуть пасть — не может. Понял он тут, что Лиса его обманула.
Стал он когтями царапать себе морду. Кое-как проделал щёлки на месте глаз, а пасть очистил от клея только к вечеру. Заревел Медведь, застонал Медведь и побежал искать обманщицу Лису.
Бежит, деревья с корнем выворачивает. День проискал, второй и только на третий увидел Лису. Она на реке лёд долбила.
Подскочил к ней Медведь, зарычал:
— Лиса, ты почему меня обманула и вымазала мои глаза клеем? Я от этого ещё хуже теперь вижу.
А Лиса отвечает:
— Что ты, Мафа, это не я была. Да у меня и клея нет: посмотри лучше.
Как ни присматривался Медведь, но уверен не был — та это Лиса или нет. Делать нечего, повернулся и медленно побрёл прочь, к берлоге.
Лиса ещё старательнее стала долбить лёд, только голубые, холодные осколки кругом летят.
Не вытерпел Медведь, подошёл к Лисице и спрашивает:
— Лиса, зачем ты долбишь лёд?
— Да вот хочу сделать себе берлогу, в ней будет тепло спать. Никакой мороз и вьюга не страшны будут. — ответила Лисица.
Вспомнил тут Медведь о своей неуютной берлоге и стал упрашивать:
— Лисичка, выдолби мне тоже берлогу, я тебе помогу. За это дам тебе всё, что ты захочешь.
Согласилась Лиса. Стали они долбить лёд вместе. Вот уже показалась вода. Лисица говорит:
— Медведь, ты садись в эту берлогу и спи до завтрашнего дня. Сразу почувствуешь, как в ней тепло. А я сбегаю в лес.
Сел Медведь в прорубь, опустил в воду хвост. Вроде и действительно теплее стало. Пыхтит от удовольствия. Так и уснул.
Настало утро. Проснулся Медведь, хотел встать, да не тут-то было. Хвост не пускает, за ночь прочно вмёрз в лёд. Тащил его Медведь из проруби, тащил да и оборвал. С того времени все медведи без хвостов стали.
Ещё больше рассвирепел Медведь.
Со всех сил бросился по следам Лисы.
А Лиса бежит, оглядывается. Услыхала она треск деревьев и решила Медведя опять обмануть, совсем от него избавиться. Настрогала острых кольев, натыкала их по склону горы. Сама отодрала кусок бересты, села на него и с другого склона горы съехала, как на нартах.
В это время подбежал Медведь. Только разинул пасть, чтобы схватить Лису, а она мимо него скатилась, снегом пасть забила. Медведь от неожиданности только жалобно заскулил. А потом и спрашивает:
— Лиса, ты зачем меня опять обманула? Я теперь остался без хвоста. Все звери надо мной будут смеяться.
Не удержалась Лиса, рассмеялась и отвечает:
— Да это разве я сделала? Лисиц в тайге много.
А сама подхватила берёсту, полезла в гору. Пока Медведь думал, что ему делать с Лисой, она ещё раз скатилась с горы, да так, что теперь глаза ему снегом запорошила.
Подскочил он к Лисе и ревёт:
— Лиса, зачем ты так катаешься с горы?
— Я катаюсь потому, что это приятно мне. У нас, лисиц, такая игра есть: оторвём кусок берёсты и давай на нём с горы съезжать. Кто дальше и быстрее скатится, тот победителем делается, и остальные лисицы его весь день кормят. — пропела хитрая Лиса.
— Можно и мне прокатиться с горы? — стал упрашивать Лисичку Медведь.
А Лиса ему отвечает:
— Боюсь с тобой и говорить, а то и меня ругать будешь, как моих сестричек-лисичек.
Долго упрашивал её Медведь. Наконец Лиса согласилась. Подвела его к другому склону и сказала:
— Садись, Мафа, на сани и катись с горы. А я сверху посмотрю, умеешь ли ты кататься с горы?
Сел Медведь на берёсту, как на нарты. Засмеялся от удовольствия и покатился вниз по склону. Докатился до первого кола, а тот ему прямо в брюхо вошёл, за ним второй, третий… А на последнем Медведь повис бездыханным.
Спустилась вниз Лисичка и закричала:
— Горные лисицы! Идите быстрее ко мне! Я Медведя убила, всех угощаю!
Сразу же со всех сторон набежало множество горных лисиц.
И задумалась Лиса:
— Что же теперь делать? Как и в чём варить Медведя? Ножа нет, котла нет, ничего нет.
Одна горная лисичка говорит:
— Там, в сопках, живёт старушка. У неё есть и котёл, и нож, и доска, на которой мясо режут.
И все вместе побежали к старушке.
Разыскали они домик и старушку. Рассказали ей обо всём и пообещали принести кусок медвежатины. Всё, что просили лисички, дала добрая старушка. Села она у очага и стала ожидать подарок.
Лисицы наварили мяса, наелись — остались одни только кости — и легли спать. Наутро проснулись и вспомнили, что обещали принести старушке медвежатины. А мяса нет. Что делать?
Почистили они зубы, собрали остатки мяса, а его так мало, что и нести нечего.
Наша Лисичка и здесь нашла выход:
— Сестрички, горные лисички, давайте положим в котёл кости и покроем их шкурой Медведя. Всё это отнесём старушке. Она не заметит, а тем временем мы убежим.
Так и сделали. Подошли они к дому старушки, постучались. Никто не отзывается. Тогда Лисичка и говорит:
— Старушка, старушка, открой скорее двери! Мы тебе подарки принесли.
Обрадовалась старушка, открыла им двери. Внесли лисицы нож, а он весь ржавый, даже почистить его не захотели ленивые лисицы. Котёл был весь закопчённый, с одними только костями. Доску подали, а она грязная, расколотая. Лисицы издеваются ещё:
— Ешь, старушка, наши подарочки, мы ещё раз придём к тебе в гости.
Проговорили и побежали в разные стороны.
Рассердилась старушка, подняла нож да как швырнёт вслед. Так одну лисичку и убила. Подняла она грязный котёл и пустила вниз со склона вслед за лисицами. Ещё несколько лисиц придавило котлом. А последней попала старушка доской по спине. От боли та еле-еле на четвереньках уползла. С тех пор все лисицы стали ходить на четырёх лапах.
Старушка из шкуры одной лисицы сшила себе шапку, из остальных — рукавички.
С тех пор лисицы никогда больше не обманывали людей. Как только завидят вдали нанайца, подожмут хвост и в лес что есть духу пустятся.
А старушка эта и сейчас живёт. Посмотрите внимательнее вокруг, и увидите её работу — шапки, рукавички…

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ
29 апреля - Международный день танца. 
Танцующий скелет
Японская сказка

Жили в старину два неразлучных друга. Одного звали Ками-Ситибэй, а другого Симо-Ситибэй. Как-то раз отправились они вдвоем в дальние края на заработки. Усердно трудился Симо-Ситибэй и скопил немало денег. А Ками-Ситибэй связался с компанией кутежников»
Так прошло три года. Собрался Симо-Ситибэй в обратный путь на родину и зовет с собой друга. Тот ему в ответ:
— Я бы и рад идти домой, но надеть мне в дорогу нечего. Весь-то я обносился…
Подумал Симо-Ситибэй: «Вместе мы ушли, вместе надо и возвращаться в родную деревню. Не годится оставлять друга одного на чужбине». Подарил он Ками-Ситибэю и новое платье и денег дал в придачу. Отправились они вдвоем в обратный путь. Но на безлюдном горном перевале убил Ками-Ситибэй своего друга, взял его деньги и вернулся в деревню один.
А в деревне стал он рассказывать:
— Как попали мы в чужие края, Симо-Ситибэя словно подменили. Пустился он во все тяжкие. За все это время не скопил он денег даже на обратную дорогу, потому и не вернулся со мной вместе.
Не на пользу пошло Ками-Ситибэю награбленное добро. Стал он играть в кости
и спустил мало-помалу все краденые деньги — до последнего гроша.
Пришлось снова идти на заработки. Поднялся он на тот самый перевал, где убил когда-то своего друга, и вдруг слышит чей-то голос: «Ситибэй! Ками-Ситибэй! «
«Кто это «меня зовет?» — подумал он. Оглянулся — никого. «Наверно, мне почудилось»,- решил Ками-Ситибэй и пошел дальше. Но вот опять раздался зов, громче прежнего: «Ситибэй! Ками-Ситибэй!»
— Странные дела бывают на свете! — удивился он и стал прислушиваться. Голос шел из бамбуковых зарослей, что густели возле самой дороги. Заглянул Ками-Ситибэй в глубь бамбуковой чащи. Белеет там скелет, а череп зубы оскалил, словно смеется.
Вдруг череп заговорил:
— Здравствуй, старый приятель, давненько мы с тобой не виделись. Ведь я тот самый Симо-Ситибэй, кого убил ты три года назад, чьи кровные, трудом нажитые деньги ты украл и унес с собой. Каждый день с тех пор я поджидал тебя. Наконец сегодня исполнилось мое заветное желание: увиделись мы снова. Нет на свете большей радости!
Хотел было убежать испуганный Ками-Ситибэй, но скелет крепко схватил его костлявой рукой за полу.
— Ты куда идешь? — спрашивает.
— Вышли у меня все деньги, и я снова иду в чужие края на заработки. Отпусти же меня, я тороплюсь.
— Вот оно что! И я при жизни, случалось, в деньгах нуждался. Этому горю можно помочь! Хочешь, я буду плясать, а ты меня будешь за деньги показывать? Много заработаешь, ничего не делая. Положи меня в дорожный ящик и возьми с собой. Я не пью, не ем,- не надо меня ни кормить,.ни одевать. Где ты найдешь такого товарища? Но, может, ты сомневаешься, умею ли я плясать? Погляди сам, я покажу тебе свое искусство.
И тут скелет вскочил и, гремя костями, пустился в пляс, руки и ноги так и замелькали. Он то подпрыгивал, то кружился волчком.
— Ну, Ситибэй, видел? Я и еще лучше могу. Ты — только хлопай в ладоши да подпевай. Мы с тобой вместе много денег наживем. Ради этого стоило и умереть,- уговаривал скелет своего прежнего друга.
«В самом деле,- подумал тот.- Пожалуй, это не худо!» — и согласился.
Стал Ками-Ситибэй повсюду показывать пляски скелета. Люди стекались толпами и дивились чуду< пошла слава о танцующем скелете по городам и селеньям и наконец дошла до ушей владетельного князя.
Позвали Ками-Ситибэя в княжеский дворец.
Сидит князь в парадной зале своего замка и ждет представления, а Ками-Ситибэй достал скелет из ящика и велел ему: «Пляши!» Но тот не шелохнулся.
Ками-Ситибэй то бледнеет, то краснеет. Уж он и в ладоши хлопал, и песни пел — ничего не помогает. Наконец пришел он в ярость и хлестнул скелет бичом.
Тут поднялся мертвый остов на ноги, подошел к князю и сел перед ним.
— Милостивый князь,- заговорил он,- я столько времени плясал лишь для того, чтобы попасть пред твои очи. Знай, что этот человек убил меня и ограбил на горном перевале.
Изумился князь:
— Каких только чудес на свете не бывает! Вяжите убийцу и сделайте розыск.
Связали княжеские воины Ками-Ситибэя. Сознался он во всем и был распят на кресте. Вот что случилось в давнишние времена.

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 
С 30 апреля на 1 мая - Вальпургиева ночь 
Александр Афанасьев
Сказка про ведьму

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь, у этого царя был сын. Когда царевич стал на возрасте, отец его женил; но жена его не любила: начинал ли он к своей жене ласкаться, она сейчас его отталкивала. Царевич часто жаловался на нее своему отцу и, наконец, стал с горя проситься по чужим землям странствовать. Отец позволил. Вот он оседлал своего доброго коня и отправился в путь-дорогу; долго ли, коротко ли — приезжает в одно отдаленное государство. Тамошний царь увидал Ивана-царевича, обласкал его и стал говорить: «Послушай, Иван-царевич, будь мне брат, сослужи мне службу: вызывает меня соседний король на войну, так помоги своей силою!» Иван-царевич не отказался, и, как утро настало, оба они отправились на войну. Иван-царевич побил все неприятельское войско и самого короля в плен взял. После бою, воротившись домой, царь его угостил-употчевал и положил спать на свою постель.
Только царевич улегся и стал засыпать, вдруг прилетела колпица, сняла перья — сделалась девица; будит его, сама приговаривает: «Возлюбленный мой царь! Аль не хочешь для меня проснуться да поговорить со мной? Мой муж Ванька в чистое поле уехал, уж его давно собаки разорвали!» Не успела она речь скончать, как Иван-царевич узнал в ней свою жену, вскочил с постели, махнул мечом и отрубил ей правую руку. Вскрикнула она, обратилась колпицею и улетела домой. Долго ли, коротко ли — воротился Иван-царевич в свое государство и спрашивает: «Где моя жена?» Отец говорит: «Дома». — «А коли дома, пусть ко мне выйдет». Вышла она об одной руке. Иван-царевич рассказал отцу, отчего у ней рука отрублена; тотчас же велел ее на воротах расстрелять, а сам после на другой женился.

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ
Первомай — праздник весны и труда
Ленивая Арина
Русская народная сказка

Жил-был мужик Иван да жена Арина. Послал он ее в поле рожь жать.
Вот Арина пришла на полосу, выжала такое местечко, чтоб можно было одной улечься; улеглась, выспалась хорошохонько и отправилась домой, будто и впрямь потрудилась-поработала.
— Что, жена, — спрашивает муж, — много ли сегодня выжала?
— Слава тебе господи, одно местечко выжала.
«Ну, это хорошо! — думает мужик. — Одна полоса, значит, покончена».
На другой день опять пошла Арина в поле, выжала местечко и проспала до вечера; и на третий день — то же самое, и на четвертый — то же самое; так всю неделю и проволочила.
Пора, думает мужик, за снопами в поле ехать.
Приезжает — а рожь стоит вся нежатая; кое-где, кое-где выжато местечками, да и то такими, что только человеку улечься. Стал жену искать и видит: лежит она на одном местечке да так-то храпит!
Мужик сейчас домой, захватил ножницы, воротился на жниву, остриг свою бабу наголо; сделал все это и воротился на деревню.
Вот Арина спала, спала, да, наконец, и проснулась; хватилась рукой за голову и говорит сама себе:
— Чтой-то попритчилось! Кажись, я — Арина, а голова не моя! Пойду домой: коли собака залает, так я, значит, — не Арина.
Пришла на деревню прямо к своей избе и спрашивает под окошком:
— Что, ваша Арина дома?
Муж смекнул и говорит ей:
— Дома!
Тут вылезла из-под ворот собака, не признала хозяйки и бросилась на нее словно на чужую; так за полы и хватает. Арина бегом да бегом, как бы только живой от своего дома уйти!
И пошла она бродить по полю. Мужик сжалился, простил ее, и с той поры стала Арина жать бесхитростно.
 

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ
А ещё, 1 мая — Бельтайн
Фея и котёл 
Шотландская сказка

Островок Сандрей, один из Внешних Гебридских островов, расположен к югу от острова Барры, и его омывает безбрежный Атлантический океан. Вокруг островка кипят волны с белыми гребешками, а на берегу всегда дует соленый резкий ветер. Над островком, пронзительно крича, проносятся морские птицы: чайки с жалобными голосами и устрице еды, что, выпятив грудь и распластав крылья белым крестом, летают с криком: «Би-глик! Би-глик! Би-глик!» (Осторожней! Осторожней! Осторожней!)
На этом островке когда-то жил один пастух. Жену его звали Мэриред. Она дружила с одной «мирной женщиной», как в старину называли фей. (А еще племя фей называли: «добрые соседи» и «маленький народец».)
Эта фея была крошечная женщина с остреньким личиком, блестящими глазками и смуглой кожей орехового цвета. Жила она в зеленом, поросшем травой холмике, что возвышался неподалеку от дома пастуха. Каждый день фея семенила по тропинке к его дому, сразу же входила в комнату и, подойдя к очагу, где горел торф, снимала с огня и уносила с собой большой черный котел. Все это она проделывала молча, а перед самым ее уходом Мэриред ей говорила:

В горн кузнец насыплет углей
И чугун раскалит докрасна.
Надо котел, полный костей,
Ко мне принести дотемна.

Вечером фея возвращалась и оставляла на пороге дома котел, полный вкусных мозговых косточек.
И вот как-то раз пришлось Мэриред отправиться на остров Барру, в его главный город – Каслбей. Утром перед отъездом она сказала мужу:
– Когда придет «мирная женщина», скажи ей, что я уехала в Каслбей. А она пусть возьмет котел, как всегда берет.
Потом Мэриред уехала, а муж ее, оставшись один в доме, принялся крутить жгут из стеблей вереска. Немного погодя он услышал чьи-то легкие шаги, поднял голову и увидел, что к дому подходит «мирная женщина». И тут ему почему-то стало жутко. Он вспомнил вдруг все рассказы о том, как феи заколдовывают людей, вскочил с места и, как только «мирная женщина» подошла к порогу, захлопнул дверь.
Надо сказать, что «маленький народец» очень вспыльчив и легко обижается.
Блестящие глазки феи засверкали гневом – так ее рассердила грубость пастуха. Она ступила ножкой на выступ под окном, а оттуда вскарабкалась на крышу. Потом наклонилась над дымовым отверстием и что-то крикнула. Это был зловещий, пронзительный крик.
Пастух в ужасе прижался к двери и вдруг увидел, как большой черный котел подпрыгнул раз, потом еще раз и… вылетел в дымоход. Но там его сейчас же ухватила чья-то сухонькая смуглая ручонка.
Не скоро осмелился пастух открыть дверь своего дома, а когда открыл, феи уже не было.
В тот же вечер Мэриред вернулась с корзинкой, полной свежей сельди, и первым долгом спросила мужа, почему котел не вернулся на свое место в очаге.
– Ведь «мирная женщина» всегда возвращала его засветло, – добавила она. – Неужто позабыла? Не похоже это на нее.
Тут муж рассказал ей про все, что с ним приключилось, пока она была в отъезде, а когда досказал, Мэриред крепко выругала его за глупость.
Потом она встала, взяла фонарь и побежала к зеленому холму, где жила фея.
Светила луна, и при ее свете Мэриред отыскала свой котел. Он стоял у подножия холмика и, как всегда, был полон вкусных мозговых костей. Мэриред подняла котел и уже повернулась, чтобы идти домой, как вдруг чей-то нечеловеческий голос крикнул:

Молчунья-жена, молчунья-жена,
Что к нам пришла из дремучих лесов,
И ты, что стоишь на вершине холма,
Пустите по следу злых, яростных псов!

И тут с вершины холмика донесся дикий визг. Кто-то темный, что там стоял, спустил со своры двух лежащих у его ног заколдованных псов. С громким протяжным лаем псы сбежали с холмика. Хвосты их были закручены над зелеными спинами, языки вывалились и болтались между острыми клыками.
Мэриред услышала, что кто-то за нею гонится, оглянулась и пустилась бежать, не помня себя от страха. Она знала, что псы фей могут догнать и растерзать все живое, что встретят на своем пути. Но как ни быстро она бежала, зеленые псы стали ее нагонять – она уже чувствовала, как их дыхание обжигает ей пятки, и подумала: «Еще миг, и они схватят меня зубами за щиколотки!» И тут Мэриред вспомнила про кости в котле и догадалась, как ей спастись.
Она сунула руку в котел и на бегу стала бросать на землю кости, перекидывая их через плечо.
Псы фей жадно хватали кости, и Мэриред обрадовалась, когда они немного отстали. Наконец она увидела свой дом и вскоре подбежала к двери. Но вдруг услышала, что псы опять ее догоняют, и в отчаянии крикнула мужу из последних сил:
– Впусти меня!
А как только ворвалась в дом, рухнула на пол за порогом. Муж тотчас захлопнул за нею дверь. И тут они услышали, как псы фей свирепо царапают когтями дверь и яростно воют.
Всю ночь Мэриред с мужем просидели, дрожа от страха, – спать и не ложились. Когда же утром, наконец, отважились выглянуть за дверь, увидели, что она с наружной стороны вся исцарапана когтями зеленых псов и обожжена их огненным дыханием.
С тех пор «мирная женщина» больше не приходила за котлом, а Мэриред и ее муж всю свою жизнь боялись попасться на глаза своим «добрым соседям» – феям.

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ
Ну, и наконец, 1 мая — День гитариста
Арина Башарова
Сашина гитара  

Женщина провела по струнам. Те зазвучали точно так, как и должны были – никак. 
Она стала играть. Вернее, глухой, глядя на неё, сказал бы, что она играет; а слепой уверил бы вас, что в этой комнате нет не только гитары, но и женщины. 
В комнату вошёл опрятный светловолосый мужчина. Женщина остановилась и улыбнулась ему. 
– Можешь не прекращать, дорогая, – сказал мужчина по-немецки. Пошутил: – Тебе не грозит перебудить этим весь дом. 
Женщина усмехнулась. Спросила: 
– Ты не сердишься? 
– Что ты вспоминаешь предыдущего мужа? Нет, конечно. 
Мужчина сел рядом с ней. 
– Хотя мне хотелось бы знать, что это значит. Зачем ты играешь на этой гитаре, если она не поёт? Это какая-то русская забава? 
– Не то чтобы… 
Женщина отложила гитару. 
– Прости, мне было слишком грустно, чтобы рассказать сразу. И я немного боюсь, что ты не поверишь мне… Но ты ведь знаешь, что гитара звучит в руках любого, кроме меня. И ещё есть письмо. 
Мужчина ждал продолжения. Но женщина замолчала. Её взгляд потерялся где-то в небе в проёме белого окна. 
– Так что там в письме? 
Женщина глубоко вздохнула и начала: 
– Эта гитара принадлежала моему первому мужу, ты помнишь, Саше. А потом его отцу, моему свёкру. После Сашиной смерти Гаврил Иваныч переехал в его квартиру… 

*** 

Он нашёл гитару на антресолях. Старая, совсем простая, с деревянно-жёлтым корпусом и гладкими тёмными боками. На ней играли ещё Саша и Валерия в походах и на студенческих посиделках. Муж и жена оба любили играть и петь, вместе учились, вместе ходили в походы – только утонул Саша в одиночку. 
Гаврил Иваныч стёр с гитары пыль и положил её на диван. Скоро должна прийти Валерия. Они повспоминают вместе, отец и вдова, и старый камень на душе немного подтает, вытечет тонким светлым ручейком. Чуть меньше станет давить на грудь. 
Гаврил Иваныч со снохой плоховато ладили. У обоих непокорные, твёрдые характеры – они, как в песне, вроде бы не хотят чужой земли, но ни вершка своей не уступают. Валерия уходит с головой в работу, забывается с друзьями, знакомыми; а Гаврилу Иванычу поздно делаться карьеристом, и нет таких, с кем он был бы очень близок. С возрастом и после внезапной гибели сына он стал мрачен, ворчлив. Горе сблизило их с Валерией, но без ссор не обходится. 
Гаврил Иваныч продолжает доставать старьё с антресолей. Скоро приходит Валерия. Она как-то скованна, почти сразу переходит к делу – как всегда. 
Ухоженная, хотя не молодящаяся, подтянутая женщина со спокойным макияжем, в одежде хороших тканей и модного покроя. Рядом с ней лысеющий, располневший, никогда не разбиравшийся в «тряпках» Гаврил Иваныч всегда чувствовал себя медведем. 
– Лучше скажу сразу: Гаврил Иваныч, я выхожу замуж. 
Свёкор приоткрыл рот. 
– Да, знаю, что вы чувствуете, но прошло уже пять лет, я люблю Фабиана, и Саша бы хотел, чтобы я была счастлива. 
– Ты? Знаешь, что я чувствую? – Свёкор заговорил полушёпотом, но голос медленно повышался. – Да ты, видно, не больно скорбишь по нему, коли уже выскакиваешь… 
– Гаврил Иваныч! – предостерегающе воскликнула Валерия. 
– «УЖЕ пять лет»!.. Ну конечно! 
– Я не забуду Сашу, но он хотел бы… 
– Не смей говорить, чего он хотел бы, а чего не хотел! 
– А вы думаете, что знаете это лучше меня? Что то, что вы возненавидели весь род человеческий, даёт вам право одному по-настоящему любить его? Чёрта с два! Я буду делать то, что я хочу! 
– Девчонка… 
– Стойте! 
Валерия сделала резкое движение рукой. В её голосе прозвучало столько металла, что свёкор замолк. 
– Вы что, не поняли – а, я не сказала? – я с вами прощаюсь. Я уезжаю в Швейцарию, выхожу за швейцарца. Мы не увидимся много лет, а может быть, никогда. 
Свёкор молчал минуту. Он не знал, что чувствует – море внутри него потемнело, и на поверхность то выходило сожаление о расставании, то накрывала злость на сноху, променявшую сына… 
– На какого-то швейцара! 
– Не говорите неуважительно о моём избраннике, – с нажимом ответила Валерия. – Я никому не позволю этого. И не буду оправдываться за то, что люблю и хочу счастья. 
– Любишь!.. 
– Но я лю… – Она не смогла этого выговорить. – …Я жалею и вас, и мне жаль, что я оставляю вас одного. 
Из голоса её вдруг пропала вся злость, как это могло внезапно случаться только у Валерии, он зазвучал почти ласково. 
– Давайте расстанемся без ругани. 
Гаврил Иваныч молчал. Он никак не мог решить, какому чувству отдаться. 
Валерия окинула комнату взглядом и заметила гитару. 
– Давайте я вам сыграю на прощанье. 
Она потянулась к инструменту, но свёкор вдруг прыгнул к дивану и дёрнул за гриф. Гитара выскользнула из-под рук Валерии, не успевших коснуться её… 
Но раздался звон. 
Свёкор застыл. Гитара прозвенела так, словно по струнам провели рукой, и это не от движения Гаврила Иваныча. 
Он тряхнул головой. 
– Убирайся! 
– Как скажете. 
Лёд и сталь вернулись к Валерии. Поджав накрашенные губы, она удалилась. 

*** 

Валерия сформулировала верно, сказав, что оставляет свёкра одного. Она улетела, и квартира Гаврила Иваныча как будто опустела, притихла, даже потемнела… Редко-редко звонили телефон и домофон, так что Гаврил Иваныч подолгу не замечал, что один разряжается, а второй отключают за неуплату. 
Тишина. Траурный марш одиноких. Можно включить телевизор, допотопный радиоприёмник, магнитофон с кассетами, можно даже всё сразу. Но так писк комара и жужжанье мухи не заглушают марша. 
Гаврил Иваныч сидел в кресле-качалке с газетой, когда гитара заиграла. 
Он встал и осторожно подошёл к ней. Никто не трогал струны, но они подрагивали, невидимая рука зажимала их. Брала аккорды… 
Гаврил Иваныч опустился на колени. Смотрел и слушал, пока гитара не замолчала. 
– Саша? – прошептал он тогда. – Ты здесь? 
Гитара отозвалась грустным перебором. 
– Ты вернёшься? 
Дрогнула одна-единственная тонкая нотка, но Гаврил Иваныч понял её: нет, не вернётся. 

*** 

Гаврил Иваныч не умел играть. И уже не научился. Он говорил себе иногда, что узнаёт игру сына, но на самом деле и на это не хватало его слуха и памяти на музыку. 
Однако не было сомнений, что играет друг. Кто ещё станет утешать вредного, неприятного, никому не нужного старика, когда накатывает на него невыносимая хандра – целыми часами петь, звенеть, уводить в страны счастья и молодости чарующей музыкой? Гитара как инструмент незатейлива, ей часто нужен голос. Но Гаврил Иваныч наслаждался ей мучительно остро, и через время осмелился подпеть. Гитара, казалось, приняла это дружески, хотя хриплый, слабый голос старика без слуха никуда не годился. Гаврил Иваныч желал большего только по одной причине: он мечтал бы услышать голос сына… 
Шли годы. На большие праздники Валерия и Гаврил Иваныч посылали друг другу открытки; но конверты, которые несли почтальоны по новогоднему морозу, едва ли были холоднее содержимого. Ни сноха, ни свёкор не умели писать задушевных писем. 
Но последнее вышло лучше. Гаврил Иваныч написал его уже в больничной палате, куда врач после пустых угроз, чёрной ругани и стариковских слёз разрешил взять гитару. 

*** 

Валерии в Швейцарию, где она жила с Фабианом и двумя дочерями, пришли сразу два письма и ящик. В ящике была гитара. В одном письме – извещение о смерти Гаврила Ивановича Санина, завещавшего Валерии часть своего имущества и распорядившегося отослать ей старую гитару после его смерти. 
Вот второе письмо, написанное немного дрожавшей рукой: 

«Здравствуй, Валерия! Я умираю. Я слышал твой голос, когда гитара играла в последний раз, и понял, что это была ты…» 

Валерия, непонимающе хмурясь, перечитала эти слова, но они ничего не открывали. 

«Должно быть, это всегда была ты. А значит, Саша простил тебя. Я знаю, это он сделал… Прости меня, и я тебя прощаю. Знаю, что ты простила: ты ведь играла и пела мне. Спасибо, Лера! Гитара будет со мной, когда я буду умирать. 
Будь счастлива. Привет семье. 
Гаврил Иваныч» 

Лера вытерла слёзы. Подошла к гитаре, лежавшей тут же, рядом с ящиком, в котором была прислана, и осторожно взяла её. Желтоватое дерево показалось немного теплее обычного. 
Лера провела по струнам. Они молчали. 
Женщина заиграла. Гитара пела тишину, тишь пустого дома, залитого солнцем. Звуки словно впитывал, как капли воды, мягкий слой многолетней пыли. 
Кто-то изнутри подсказывал ей любимые Сашины слова. Женщина закрыла влажные глаза – она словно погружалась в шёлково-тёплую глухую глубь временной реки. 
Лера запела прошедшему.  

Источник: https://vk.com/wall-74962618_17566

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ
3 мая - День солнца
Сказка о солнце
Саамская сказка

Давным - давно была на севере страна, где не светило солнце. И луна не светила. Совсем темная была страна. Только звезды виднелись в черном небе. Но от звезд какой свет? Почти никакого. Одно мерцание...
Черное небо висело над страной, и так было темно, что люди различали друг друга по голосам. И огня не знали люди Темной страны. Жили они в вежах из дерна и прутьев, утепляли эти жилища как могли - землю насыпали, мхом утыкали... Но все равно дрожали от холода, потому что в Темной стране всегда дул лютый ветер с холодного моря, глухо закрытого льдом. Худо было людям в Темной стране. Совсем худо. И была в Темной стране высокая круглая гора.
Полнеба закрывала круглая гора, никто никогда не видел, какие звезды светят по ту сторону круглой горы...
А у подножия горы стоял длинный и высокий черный забор.
Такой длинный и такой высокий, что никто не мог его обойти. И никто не мог перелезть через этот забор, чтобы увидеть, что там.
Знали вежники только: стоит за забором большой дом из черных бревен, обитый для тепла оленьими шкурами.
И живут в том доме семьдесят черных братьев.
И пасутся за высоким забором сто тысяч оленей. И теплы шкуры оленей, и горяча их кровь, и вкусно их мясо...
Но вежники только слыхали про все это - не было у них самих ни оленей, ни домов, и ели они только рыбу, которую вытаскивали из-под черного льда. Так жили люди в Темной стране тысячу лет. И еще тысячу. И еще тысячу лет, и еще...
И не думал никто из вежников, что можно жить как-то иначе.
Но однажды случилось: увидели вежники - едет вдоль высокого черного забора старик на олене. На белом олене, на чудесном олене.
Олень был такой красивый и такой белый, что от него исходило тихое сияние. И в этом сиянии увидели вежники лицо старика, простое и мудрое лицо старого человека, который много жил, много видел, никому не завидует и хочет оставить людям добрую память о себе.
- Здравствуйте, люди! - сказал старик и остановил оленя.
- Какая глухая тьма в вашей стране, - сказал старик, и люди увидели его длинную седую бороду, почти до колен.
- Неужели вы, вежники, никогда не видели солнца? - спросил старик.
Но никто ему не ответил, никто не понял, о чем он спрашивает.
Вежники не знали солнца. И луны не знали.
Знали только звезды - тусклые светлячки в черном небе.
- Да, - сказал старик, - я вижу, вы не знаете солнца... А солнце-это большая радость и большое тепло. И живет солнце по ту сторону круглой горы, за высоким забором. На самом быстром олене долго ехать, чтобы увидеть солнце. А пешком вдоль высокого забора до солнца никогда не дойти, для этого мало жизни человеческой...
Слушали вежники старика и молча дивились: что же это за штука такая - солнце, которое сразу и большая радость, и большое тепло?..
Услышали старика и черные братья. Услышали - и вдруг закричали:
- Глупые вы, вежники! Глупые и темные! Разве может быть что-то такое, что сразу и радость и тепло? Разве может быть что-нибудь такое, чего бы мы не знали? Приехал на белом олене старый обманщик и рассказывает вам сказки, словно маленьким детям! Побьем его и прогоним! Нет на земле цвета лучше черного!.. Побьем старика и прогоним! Побьем! И прогоним! Побьем! И прогоним!
Задумались вежники. Разве за сказку бьют? А семьдесят черных братьев уже пошли на старика, уже окружили его вместе с оленем.
Покачал головой мудрый старик, и погасли его глаза, и лицо его потемнело, и потухло сияние от белого оленя.
Сказал старик:
- Трудно поверить в то, чего не видел. Но если есть забор - есть что-то и за забором. Если есть гора - есть земля и за горой. Если есть светлячки-звезды - может быть и такая большая звезда, яркая как сто тысяч звезд сразу, теплая и радостная... И есть на земле много разных красок, не одна черная. А черный цвет - это цвет большой неправды, цвет обмана и злой силы. Я ухожу. И покажусь теперь только тому, кто поверит в солнце.
Черные братья протянули руки, чтобы схватить старика, но белый олень ударил копытом, расступилась земля - и исчез олень, и старик исчез.
Разошлись люди по своим вежам, по своим делам. А черные братья ушли в свой большой дом, за высокий забор. И все стали жить, как жили.
И только один юноша не мог больше жить по-старому. Запомнил он слова старого человека о неведомом солнце, которое дает сразу и тепло и радость.
Пошел юноша к темным озерам, туда, где растет ягель - олений мох. Посмотрел он на черное небо, посмотрел он на черную воду, посмотрел он на черную землю и сказал:
- Как бы хорошо, если бы не все черное! Так хочется поверить в солнце! Так хочется увидеть солнце! Но пропал старик, обидели старика. И белый его олень пропал. Как теперь я найду их, в такой тьме?..
Только юноша сказал эти слова - раскрылся ягель и явился перед юношей чудесный олень. Был он такой белый, что от шкуры его исходило сияние...
- Я здесь, - сказал олень. - Я жду тебя. Садись верхом.
Юноша очень удивился и сел верхом на оленя. И помчались они по мхам и болотам, через черные озера, над черными лесами, над угрюмыми сопками...
Долго ли мчались, коротко ли - остановился чудесный олень.
И видит юноша: перед ним на гранитном камне сидит тот самый старик, седая борода до колен, лицо простое, мудрое, независтливое.
- Здравствуй, - сказал старик. - Спасибо тебе, что поверил ты в солнце. Среди самого темного народа всегда найдется герой. Не может быть народа без героев...
- Спасибо тебе за доброе слово, - сказал юноша. - Но скажи, как мне достать солнце для вежников? Хоть кусочек солнца, которое сразу и тепло и радость...
- Достанешь ты солнце, - сказал старик. - Но чтобы солнце всех согрело и всех обрадовало, нужно, чтобы все люди твоего племени поверили в солнце. Хоть на волосок, но поверили бы. Только тогда солнце дастся тебе в руки. Только тогда согреет всех.
- Хорошо, - сказал юноша, сел на оленя и вернулся обратно в свою Темную страну.
Приехал, рассказал, как было. И попросил у каждого по волоску.
Задумались вежники, но дали юноше по волоску, каждый дал по волоску, целый ворох набрался. Только черные братья не дали ни волоса. Но у черных братьев юноша и не просил ничего.
Начал юноша плести из волосков шкатулку. Трудная это была работа. Семьдесят дней и семьдесят ночей плел он шкатулку. Но это только так говорится - семьдесят дней. Потому что в Темной стране дни были похожи на ночи, а ночи - на дни. Не было разницы между днем и ночью - одинаково темно. А в темноте, на ощупь, сплести прочную шкатулку - непростое дело.
Но юноша крепче всех поверил в солнце - и он сплел шкатулку.
И вышел он снова к озеру, на берегу которого рос высокий ягель, олений мох. Посмотрел на черное небо и сказал:
- Готова моя шкатулка. Семьдесят дней и семьдесят ночей в глубокой тьме плел я ее. И вера многих людей вошла в меня через эти волоски, через глаза мои и через пальцы. Теперь я готов достать солнце для вежников.
Только он это сказал - раскрылся ягель, олений мох, и явился перед юношей белый олень.
- Садись, - сказал олень. - Садись на меня верхом.
И снова помчались они по черным мхам, над черными озерами, над черными лесами и черными болотами.
Долго мчались, так долго, что юноша счет времени потерял.
И вдруг вспыхнул вдали густой красный свет.
Видит юноша: на самом краю земли стоит огромное красное солнце. Стоит, переливается, жаром пышет, глаза слепит.
- Стой, - сказал юноша белому оленю. - Стой, погоди, глазам больно, дай привыкнуть.
Остановился олень и говорит юноше:
- Посмотри, какое солнце огромное, какое яркое, какое горячее! Такое солнце одному никак не унести. Мы с тобой отколем кусочек, покажем людям в Темной стране. Понравится им кусочек солнца-пусть сами приедут и возьмут остальное. А не понравится - придется вернуть на место и кусочек.
- Понравится! - сказал юноша. - Не может солнце вежникам не понравиться, не может такого быть! Едем скорей, глаза привыкли, рукам пора дело делать - скорей!
- Раскрой свою шкатулку, - говорит олень, - и держись покрепче за меня.
Раскрыл юноша шкатулку - и понеслись они прямо на солнце. На полном скаку ударил олень своими рогами по солнцу, отскочил от солнца кусочек и упал прямо в шкатулку. Юноша сразу крышку шкатулки захлопнул, а чудесный олень помчался обратно.
Достигли они Темной страны, слез юноша с оленя и низко поклонился ему. А олень ударил копытом - и пропал.
Стоит юноша среди своих людей, среди вежников, и говорит:
- Все вы дали мне по волоску. Сплел я шкатулку и привез вам кусочек солнца. Совсем маленький кусочек. Давайте выпустим его, пусть он осветит наше небо и нашу землю. И если частица солнца придется вам по душе - я знаю, как достать остальное солнце. Оно много больше, мне одному не под силу, нужно всем взяться.
Только он сказал эти слова, прибежали с круглой горы из-за высокого забора семьдесят черных братьев. Бегут, руками машут, кричат во все горло:
- Не смей выпускать! Высохнут наши озера! Железо в земле расплавится и зальет наши дома! Сам ты ослепнешь, и все мы сгорим!
Отвечает им юноша:
- Не высохнут озера, и не расплавится железо. Видел я солнце, видел я землю вокруг настоящего солнца. Прекрасна та земля, нет ничего красивее! Потому что солнце не терпит черного цвета!
Обступили черные братья юношу со всех сторон, хотят вырвать шкатулку. Но тут вежники заступились за своего.
- Нет, - сказали они, - не дадим вам шкатулку. Она из нашей веры сплетена, она из нашей надежды. И если он привез частицу солнца, пусть покажет всем!
Но черные братья схватили юношу и потащили его к черному болоту, чтобы утопить вместе со шкатулкой. Видят вежники - плохо дело, не помогают слова. Подняли они с земли камни и кинулись на черных братьев. Началась битва, и поднялся черный ветер, настоящая черная буря.
И вдруг раскрылась шкатулка. И кусочек солнца вылетел из нее. Ветер подхватил и поднял маленькое солнце над черной землей.
Сначала тусклой звездочкой замерцало солнышко над людьми. Потом ветер начал раздувать его, как раздувает угли в костре.
И солнышко засветилось, все ярче, все ярче, и красным светом вспыхнуло небо. Озарились болота, озарились озера, и ягель на берегу, олений мох, засветился...
Смотрят вежники: вода в озерах стала голубой, мхи окрасились в желтый цвет, в розовый, в зеленый... И даже камни стали разноцветными. Никогда не думали вежники, что так красива их Темная страна.
А черные братья стали еще чернее, совсем как мокрые уголья. Потом вспыхнули жарким пламенем и сгорели без остатка. И ветер развеял пепел. Потому что тот, кто не верит в солнце, не сможет выдержать света его и тепла. Кому солнце не в радость - тому оно на беду.
- Спасибо тебе! - закричали вежники юноше. - Спасибо тебе! Научи нас, как добыть все солнце! Научи!
- Идите туда, где жили черные братья, - сказал юноша. - Идите и сломайте высокий забор. И возьмите сто тысяч оленей. И тогда мы все вместе поедем и добудем солнце. Вежники так и сделали.
Сломали высокий забор, взяли оленей и поехали туда, куда указывал юноша.
Долго ехали, и показалось вдали огромное красное солнце. Слезли вежники с оленей и низко поклонились солнцу.
Юноша сказал:
- А теперь поставьте оленей большим кругом, головами в одну сторону.
Вежники так и сделали.
И вдруг расступилась земля, и появился чудесный белый олень, тот самый, на котором когда-то приезжал в Темную страну мудрый старик.
Чудесный олень тронул солнце рогом, оно качнулось, приподнялось и плавно легло на рога всех оленей. И сто тысяч оленей бережно понесли солнце в Темную страну.
И они донесли солнце в целости и сохранности, и Темная страна перестала быть темной: поднялись навстречу солнцу цветы и травы, потянулись в небо деревья.
И люди в тундре научились улыбаться друг другу, детям и солнцу.
С тех пор и светит над тундрой солнце.
И тысяча лет прошла с тех пор, а потом еще тысяча и еще...
Другие люди живут в тундре, и они совсем не знают, как это может быть сплошная тьма, когда день не отличить от ночи. Но память о смелом юноше, который поверил в солнце, - память до сих пор живет и никогда не умрет, она вечна. Как вечно само солнце - Большая Радость и Большое Тепло.
 

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ
9 мая — ДЕНЬ ПОБЕДЫ
Булат Окуджава
Война

   Я познакомился с тобой, война. У меня на ладонях большие ссадины. В голове моей — шум. Спать хочется. Ты желаешь отучить меня от всего, к чему я привык? Ты хочешь научить меня подчиняться тебе беспрекословно? Крик командира — беги, исполняй, оглушительно рявкай «Есть!», падай, ползи, засыпай на ходу. Шуршание мины — зарывайся в землю, рой ее носом, руками, ногами, всем телом, не испытывая при этом страха, не задумываясь. Котелок с перловым супом — выделяй желудочный сок, готовься, урчи, насыщайся, вытирай ложку о траву. Гибнут друзья — рой могилу, сыпь землю, машинально стреляй в небо, три раза…
   Я многому уже научился. Как будто я не голоден. Как будто мне не холодно. Как будто мне никого не жалко. Только спать, спать, спать…
   Потерял я ложку как дурак. Обыкновенная такая ложка. Алюминиевая. Почерневшая. С зазубринами. И все-таки это ложка. Очень важный инструмент. Есть нечем. Суп пью прямо из котелка. А если каша… Я даже дощечку приспособил. Щепочку. Ем кашу щепочкой. У кого попросить? Каждый ложку бережет. Дураков нет. А у меня — дощечка.
   А Сашка Золотарев делает на палочке зарубки. Это память о погибших.
   А Коля Гринченко кривит губы в усмешке:
   — Не жалей, Сашка. На наш век баб хватит.
   Золотарев молчит. Я молчу. Немцы молчат. Сегодня.
   Лейтенант Бураков ходит небритый. Это для форсу. Я уверен. Огонь открывать не приказано. Идут какие-то там переговоры. Вот и ходит наш командир от расчета к расчету. А минометы стоят в траншеях, в ложбинке. А траншеи вырыты по всем правилам устава. А уставы мы не учим.
   Ко мне подходит наводчик Гаврилов. Подсаживается. Смотрит на мою самокрутку:
   — Ты что это раскурился?
   — А что?
   — Искры по ветру летят. Темно уже. Заметят, — говорит он и оглядывается.
   Я гашу самокрутку о подметку. Ярким фейерверком сыплются искры. И тут же на немецкой стороне отзывается шестиствольный миномет. И где-то позади нас шлепаются мины. И Гаврилов ползет по снежку.
   — Говорил… твою мать! — кричит он.
   Разрыв за разрывом. Разрыв за разрывом. Ближе, ближе… А мимо меня бегут мои товарищи. А я сижу на снегу… Я виноват… Как я буду смотреть в глаза ребятам! Вот бежит лейтенант Бураков. Он что-то кричит. А мины падают, мины падают.
   И тогда я встаю и тоже бегу и кричу:
   — Товарищ лейтенант!.. Товарищ лейтенант!
   Охает первый миномет. Сразу становится уютнее. Словно у нас объявились сильные спокойные друзья. И смолкают крики. И уже все четыре миномета бьют куда-то вверх из ложбинки. И только телефонист, худенький юный Гургенидзе, восторженно вскрикивает:
   — Попадалься!.. Эвоэ!.. Попадалься!
   Я делаю то, что мне положено. Я подтаскиваю ящики с минами из укрытия. Какой я все-таки сильный. И ничего не боюсь. Таскаю себе ящики. Грохот, крики, едкий запах выстрелов. Все смешалось. Ну и сражение! Побоище! Дым коромыслом… Впрочем, я все выдумываю… По нам ни разу не выстрелили. Это мы сами шутим. Но я виноват. И все знают об этом. И все ждут, когда я сам приду и скажу, как я виноват.
   А уже становится темнее. Болит моя спина. Я еле успеваю хватать снег и глотать его.
   — Отбой! — кричит Гургенидзе.
   Я все расскажу командиру батареи. Пусть не думает, что я таюсь.
   — Товарищ лейтенант…
   Он сидит на краю окопчика и водит пальцем по карте. Он смотрит на меня, и я понимаю: ждет, когда я признаюсь.
   — Я виноват. Я совсем не подумал об этом… Делайте со мной что хотите…
   — А что я должен с тобой делать? — задумчиво спрашивает он. — Ты что, натворил что-нибудь?
   Смеется? Или забыл? Я рассказываю ему все. Начистоту. Он смотрит с удивлением. Потом машет рукой:
   — Послушай, иди отдыхай. При чем тут твоя самокрутка! Просто мы перешли в наступление. Просто нужно было стрелять. Иди, иди.
   Я иду.
   — Смотри не засни. Замерзнешь, — говорит вслед лейтенант.
   Через час мы снова на ногах. Мы снова палим в немцев. Наступление. Я не вижу его. Какое наступление, если мы сидим на месте? Неужели так будет всегда? Грохот, запах пороха, крик Гургенидзе «Попадалься! Не попадалься!..» и эта проклятая ложбинка, из которой ничего не видно. А где-то наступление. Идут танки, пехота, кавалерия, поют «Интернационал», падают, знамен не выпуская из рук.
   И когда небольшое затишье, я бегу на наблюдательный пункт. Я посмотрю хоть краешком глаза: а какое оно, наступление? Я подышу им. А НП — это не что-нибудь, а просто верхушка холма, и там на склоне лежат, едва высунув головы, наблюдатели, а комбат Бураков смотрит в стереотрубу. Я ползу по крутому склону и высовываюсь до пояса. И слышу, как запевают птицы. Птицы!
   Кто-то стягивает меня за ногу вниз.
   — Жить надоело? — шипит комбат. — Ты что здесь околачиваешься?
   — Посмотреть хотел, — говорю я.
   Наблюдатели смеются.
   — Птицы откуда-то, — говорю я.
   — Птицы? — переспрашивает комбат.
   — Птицы…
   — Какие птицы? — спрашивает из окопчика телефонист Кузин.
   — Птицы, — говорю я и уже сам ничего не понимаю.
   — Разве это птицы? — устало смотрит на меня комбат.
   — Птицы… — смеется Кузин.
   Я уже начинаю понимать, что это такое. Один из наблюдателей напяливает на палку свою шапку и поднимает над собой. И тотчас запевают птицы.
   — Понял? — спрашивает комбат.
   Он хороший человек. Другой бы начал топать ногами и материться. Он хороший человек, наш комбат. Сейчас бы меня убили, если бы не он. Это он, наверно, за ноги меня подтянул.
   Становится темнее, темнее. Серые сумерки окутывают холмы. И я слышу, как далеко-далеко бьет пулемет.
   — Пулемет! — кричу я.
   Никто не обращает на меня внимания.
   — Пошли наши, — говорит комбат Бураков, — сейчас начнем. — И потом говорит мне: — На-ка, погляди.
   Я припадаю к стереотрубе. Я вижу степь. На краю ее, на дальнем, на фоне серого неба вытянулся полоской населенный пункт. И там из конца в конец, как фейерверк, протянулись разноцветные линии трассирующих пуль. И я слышу тарахтение пулеметов, дробь автоматов. Но я не вижу наступления. Я не вижу людей.
   — Пошли, пошли! — кричат за моей спиной.
   — Где, где?
   И вдруг я вижу: по степи кое-где перебегают, согнувшись в три погибели, одиночные фигурки. Редко-редко.
   — Хватит, — говорит комбат, — иди на батарею.
   Я скатываюсь с холма. Я бегу. А навстречу мне плывет, покачиваясь на холмах, «виллис». А в нем сидит генерал. Я не знаю, что мне делать: пробежать или пройти строевым, приложив ладонь к козырьку…
   Генерал Багров. Он меня не видит. Он размахивает руками. А «виллис» приближается к наблюдательному пункту. И там уже вытянулся в ожидании комбат. И ребята стоят. И стереотруба стоит на своих трех ногах неподвижно.
   И генерал выскакивает из машины, подбегает к комбату:
   — По своим бьешь! По своим?!
   Комбат молчит. Только голова мотается из стороны в сторону.
   А потом генерал смотрит в стереотрубу, а комбат что-то объясняет ему. И генерал жмет ему руку.
   «Чудеса!» — думаю я.
   — Отбой! — кричит в телефон Кузин.
   На батарее тишина. Все словно прислушиваются. А минометы, как собаки, присели на задние лапы и тоже молчат.
   — Что у тебя с ладонями? — спрашивает старшина.
   Ладони мои в крови. Я не понимаю, откуда может быть кровь. Я пожимаю плечами.
   — Это от минных ящиков, — говорит Шонгин.
   Сейчас мне будут делать перевязку.
   Старшина поворачивается и уходит. Это он, наверно, пошел санинструктора звать. Я стою с вытянутыми руками. Сколько, наверно, крови вытекло! Сейчас меня перевяжут, и я напишу домой письмо…
   — Иди вымой руки, — говорит, обернувшись, старшина, — сейчас позицию менять будем.
 

[Chanda 14]

Александр Иванович Куприн
  Механическое правосудие

   Ложи, партер и хоры большой, в два света, залы губернского дворянского собрания были битком набиты, и, несмотря на это, публика сохраняла такую тишину, что, когда оратор остановился, чтобы сделать глоток воды, всем было слышно, как в окне бьется одинокая, поздняя муха.
   Среди белых, розовых и голубых платьев дам, среди их роскошных обнаженных плечей и нежных головок сияло шитье мундиров, чернели фраки и золотились густые эполеты.
   Оратор, в форме министерства народного просвещения, - высокий, худой человек, желтое лицо которого, казалось, состояло только из черной бороды и черных сверкающих очков, - стоял на эстраде, опираясь рукою на стол.
   Но внимательные глаза публики были обращены не на него, а на какой-то странный, массивный, гораздо выше человеческого роста предмет в парусиновом чехле, широкий снизу и узкий вверху, возвышавшийся серой пирамидой тут же, на эстраде, возле самой рампы.
   Утолив жажду, оратор откашлялся и продолжал:
  - Резюмирую кратко все сказанное. Итак, что мы видим, господа? Мы видим, что поощрительная система отметок, наград и отличий ведет к развитию зависти и недоброжелательства в одних и нежелательного озлобления в других. Педагогические внушения теряют свою силу благодаря частой повторяемости. Ставить на колени, в угол носом, у часов, под лампу и тому подобное - это часто служит не примером для прочих учеников, а чем-то вроде общей потехи, смехотворного балагана. Заключение в карцере положительно вредно, не говоря уже, о том, что оно бесплодно отнимает время от учебных занятий. Принудительная работа лишает самую работу ее высокого святого смысла. Наказание голодом вредно отзывается на мозговой восприимчивости. Лишение отпуска в закрытых учебных заведениях только озлобляет учеников и вызывает неудовольствие родителей. Что же остается? Исключить неспособного или шаловливого юношу из школы, памятуя святое писание, советующее лучше отсечь, болящий член, нежели всему телу быть зараженным? Да, увы! - подобная мера бывает подчас так же неизбежна, как неизбежна, к сожалению, смертная казнь в любом из благоустроенных государств. Но прежде, чем прибегнуть к этому последнему, безвозвратному средству, поищем...
   - А драть? - густым басом сказал из первого ряда местный комендант, седой, тучный, глухой старец, и тотчас же под его креслом сердито и хрипло тявкнул мопс.
   Генерал повсюду являлся с палкой, слуховым рожком и старым, задыхающимся мопсом.
   Оратор поклонился, приятно осклабившись.
    - Я не имел в виду выразиться так коротко и определенно, но в основе его превосходительство угадали мою мысль. Да, милостивые государи и милостивые государыни, мы еще не говорили об одной доброй, старой, исконно русской мере - о наказании на теле. Однако она лежит в самом духе истории великого русского народа, мощного своей национальностью, патриотизмом и глубокой верой в провидение! Еще апостол сказал: ему же урок - урок, ему же лоза - лоза. Незабвенный исторический памятник средневековой письменности - "Домострой" - с отеческой твердостью советует то же самое. Вспомним нашего гениального царя-преобразователя - Петра Великого с его знаменитой дубинкой. Вспомните изречение бессмертного Пушкина, воскликнувшего:
  
   ...Наши предки чем древнее,
   Тем больше съели батогов...
  
   Вспомним, наконец, нашего удивительного Гоголя, сказавшего устами простого, немудрящего крепостного слуги: мужика надо драть, потому что мужик балуется... Да, господа, я смело утверждаю, что наказание розгами по телу проходит красной нитью через все громадное течение русской истории и коренится в самых глубоких недрах русской самобытности.
   Но, погружаясь мыслью в прошедшее и являясь таким образом консерватором, я, милостивые государи и милостивые государыни, тем не менее с распростертыми руками иду навстречу самым либеральнейшим из гуманистов. Я открыто, громогласно признаю, что в телесном наказании, в том виде, как оно до сих пор практиковалось, заключается много оскорбительного для наказуемого и унизительного для наказующего. Непосредственное насилие человека над человеком возбуждает неизбежно с обеих сторон ненависть, страх, раздражение, мстительность, презрение и, наконец, зловредное взаимное упорство в преступлении и в наказании, доходящее до какого-то зверского сладострастия. Итак, вы скажете, господа, что я отвергаю телесное наказание? Да, я отвергаю его, но только для того, чтобы снова утвердить, заменив человека машиной. После многолетних трудов, размышлений и опытов я выработал, наконец, идею механического правосудия и осуществил ее, - хорошо или дурно - это я сейчас же предоставлю судить почтеннейшему собранию.
   Оратор сделал знак головой в сторону, туда, где в дни любительских спектаклей помещались кулисы. Тотчас же на эстраду выскочил бравый усатый вахтер и быстро снял брезент со странного предмета, стоявшего у рампы. Глазам присутствующих предстала, блестя новыми металлическими частями, машина, несколько похожая на те самовесы, которые ставятся в увеселительных садах для взвешивания публики за пять копеек, только сложнее и значительно больше размерами.
   По залу дворянского собрания пронесся вздох удивления, головы заходили влево и вправо.
   Оратор широко простер руку, указывая на аппарат.
   - Вот мое детище! - сказал он взволнованным голосом. - Вот аппарат, который по чести может быть назван орудием механического правосудия. Устройство его необыкновенно просто и по цене доступно бюджету даже скромного сельского училища. Прошу обратить внимание на его устройство. Во-первых, вы замечаете горизонтальную площадку на пружинах и ведущую к ней металлическую подножку. На площадке помещается узкая скамейка, спинка которой состоит также из весьма эластических пружин, обвитых мягкой кожей. Под скамейкой, как вы видите, свободно вращается на шарнирах система серповидных рычагов. От действия тяжести на пружины-скамейки и платформы рычаги эти, выходя из состояния равновесия, описывают полукруг и смыкаются попарно на высоте от пяти до восемнадцати вершков над поверхностью скамейки, в зависимости от силы давления. Сзади скамейки возвышается вертикальный чугунный столб, полый внутри, с квадратным поперечным сечением. В его пустоте заключается мощный механизм, наподобие часового, приводящийся в движение четырехпудовой гирей и спиральной пружиной. Сбоку столба устроена небольшая дверца для чистки и выверивания механизма, но ключи от нее, числом два, - прошу это особенно отметить, господа, - хранятся только у главного инспектора механических самосекателей известного района и у начальника данного учебного заведения России. Таким образом, этот аппарат, однажды приведенный в действие, уже никак не может остановиться, не закончив своего назначения; если только не будет насильственно поврежден, что, однако, представляется маловероятным в виду исключительной простоты, прочности и массивности всех частей машины.
   Часовой механизм, пущенный в ход, сообщает посредством зубчатых колес движение небольшому, находящемуся внутри столба, горизонтальному валу, на поверхности которого, по спиральной линии, составляющей неполный оборот, вставлены в стальные зажимы, перпендикулярно к оси, восемь длинных гибких камышовых или стальных прутьев. В случае изнашивания их можно заменять новыми. Необходимо также пояснить, что вал имеет еще некоторое последовательное движение влево и вправо по винтовому ходу, чем достигается разнообразие точек удара.
   Итак, вал приведен в движение, и вместе с ним движутся, описывая спиральные круги, прутья. Каждый прут совершенно свободно проходит внизу, но, поднявшись вертикально наверх, он встречает препятствие - перекладину, в которую он сначала упирается своим верхним концом, затем, задержанный ею, выгибается полукругом наружу и затем, сорвавшись с нее, наносит удар. А так как эта перекладина может быть передвигаема по желанию, вверх и вниз, на двух зубчатых рейках и закрепляется на любой высоте специальными защелками, то вполне понятно, что чем мы ниже опустим перекладину, тем более выгибается прут и тем энергичнее наносится удар. Этим мы регулируем силу наказания, для каковой надобности на рейках имеются соответствующие деления от ноля до двадцати четырех. Цифра ноль - самая верхняя, она употребляется только в тех случаях, когда наказание носит лишь условный, так сказать, символический характер, при шести чувствуется уже значительная боль. Пределом для низших учебных заведений мы считаем силу удара, означенную делением десять, для средних - пятнадцать, для войск, волостных правлений и студентов - двадцать и, наконец, для исправительных арестантских отделений и бастующих рабочих полную меру, то есть двадцать четыре.
   Вот в сущности схема моего изобретения. Остаются детали. Эта рукоятка сбоку, совершенно такого же вида, как ручка у шарманки, служит для завода внутренней спиральной пружины. Эта движущаяся в полукруглой щели стрелка регулирует малую, среднюю или большую скорость вращения вала. На самом верху столба, под стеклом - механический счетчик. Выскакивающие в нем цифры, во-первых, позволяют контролировать правильность действия аппарата, а во-вторых, служат для статистических и ревизионных целей. Ввиду второго назначения счетчик устроен таким образом, что может показывать до шестидесяти тысяч. Наконец у подножия столба вы, господа, видите некоторое подобие урны, внутри коей на дне находится круглое отверстие величиной в чайное блюдечко. В нее бросают один из этих вот жетонов, после чего весь механизм мгновенно приходит в действие. Все жетоны разной величины и различного веса, от самого маленького, величиною с серебряный пятачок и соответствующего минимальному наказанию в пять ударов, до этого, размером с серебряный рубль, который, будучи опущен в урну, заставляет машину отсчитать ровно двести ударов. Различными комбинациями изо всех жетонов мы можем получить любое, кратное пяти, количество ударов от пяти до трехсот пятидесяти. Но... - и тут оратор скромно, улыбнулся, - но мы сочли бы нашу задачу невыполненной до конца, если бы остановились на этой предельной цифре.
   С вашего изволения, господа, я прошу вас отметить и запомнить ту цифру, которую показывает в настоящую минуту счетчик. Кстати, почтеннейшая публика может убедиться, что до момента опускания жетонов в урну можно совершенно безопасно стоять на подножке.
   Итак... счетчик показывает две тысячи девятьсот. Следовательно, по окончании экзекуции стрелка должна будет отметить... три тысячи двести пятьдесят... Кажется, я не ошибаюсь?..
   Достаточно бросить в урну любой предмет с кругообразным сечением, все равно, продольным или поперечным, и вы можете увеличить количество ударов если не до бесконечности, то во всяком случае до тех пор, пока хватит пружинного завода, то есть приблизительно до семисот восьмидесяти - восьмисот. Конечно, я имел также в виду и то, что в общежитии жетоны, весьма вероятно, будут заменяться обыкновенной разменной монетой. На этот случай к каждому механическому самосекателю прилагается сравнительная табличка веса медной, серебряной и золотой монеты с количеством ударов. Вы ее видите здесь, сбоку главного столба.
   Кажется, я уже кончил... Остаются некоторые подробности относительно устройства вращающейся подножки, качающейся скамейки и серповидных рычагов. Но так как оно несколько сложно, то я предоставляю почтеннейшей публике увидеть его действие во время демонстрации, которую я буду иметь честь немедленно же произвести.
   Вся процедура наказания состоит в следующем. Сначала мы, тщательно разобравшись в мотивах и свойствах преступления, определяем меру наказания, то есть количество ударов, их скорость и энергию, а иногда и материал прутьев. Затем человеку, заведующему аппаратом, посылается в машинное отделение краткая рапортичка или сообщается по телефону. Машинист приготовляет все, что нужно, и немедленно удаляется. Заметьте, господа, человека нет, остается только машина. Одна беспристрастная, непоколебимая, спокойная, справедливая машина.
   Сейчас я перехожу к опыту. Преступника нам заменит кожаный манекен. Для того чтобы показать машину в самом блестящем виде, мы условимся, что перед нами находится наитягчайший преступник.
   - Сторож! - крикнул оратор за кулисы. - Приготовьте: сила двадцать четыре, скорость малая.
   При общем напряженном молчании усатый вахтер завел рукояткой машину, опустил вниз перекладину, передвинул стрелку указателя и скрылся за кулисами.
   - Теперь все готово,- сказал оратор, - и комната, где стоит самосекатель, совершенно пуста. Нам остается только призвать наказуемого, объяснить ему степень его виновности и размер наказания, и он сам - заметьте, господа, сам! - сам берет из ящичка соответствующие марки. Конечно, можно устроить так, что он тут же опускает их в отверстие, устроенное в столе, а они по особому желобу падают вниз, прямо в урну... Но это уж деталь - очень легко выполнимая и несущественная.
   С этого момента виновный весь находится во власти машины. Он идет в уборную, где и раздевается. Отворяет дверь, становится на подножку, опускает жетоны в урну и... кончено. Дверь за ним герметически запирается. Он может простоять на подножке хоть до второго пришествия, но непременно кончит тем, что бросит жетоны в урну. Ибо, милостивые государи и милостивые государыни, - воскликнул педагог с торжествующим смехом, - ибо подножка и платформа строены таким образом, что каждая минута промедления на них увеличивает число ударов на количество от пяти до тридцати, в зависимости от веса наказуемого... Но едва только он опустит свои марки, как подножка делает вращательное движение снизу вверх и вперед, скамейка в то же время подымается головным концом вертикально вверх, и брошенный на ее спину преступник охватывается в трех местах - за шею, вокруг поясницы и за ноги - серповидными рычагами, скамейка принимает прежнее горизонтальное положение. Все это совершается буквально в одно мгновение. В следующий миг наносится первый удар, и теперь никакая сила не может ни остановить действия машины, ни ослабить ударов, ни увеличить или уменьшить скорость вращения вала до тех пор, пока не совершится полное правосудие. Это физически невозможно сделать, не имея ключа.
   - Сторож, принесите манекен. Прошу уважаемую аудиторию назначить число ударов... Просто какую-нибудь цифру... желательно трехзначную, но не более трехсот пятидесяти. Прошу вас...
   - Пятьсот! - крикнул комендант.
   - Бэфф! - брехнул мопс под его стулом.
   - Пятьсот слишком много,- мягко возразил оратор. - Но, во внимание к желанию, высказанному его превосходительством, остановимся на максимальном числе. Пусть будет триста пятьдесят. Мы опустим в урну все имеющиеся у нас жетоны.
   В это время сторож внес под мышкой уродливый кожаный манекен и поставил его на пол, поддерживая сзади. В искривленных ногах манекена, в растопыренных руках и в закинутой назад голове было что-то вызывающее и насмешливое.
   Стоя на подножке, оратор продолжал:
   - Милостивые государи и милостивые государыни! Еще одно последнее слово. Я не сомневаюсь в том, что мой механический самосекатель должен в ближайшем будущем получить самое широкое распространение. Мало-помалу его примут во всех школах, училищах, корпусах, гимназиях и семинариях. Мало того - его введут в армию и флот, в деревенский обиход, в военные и гражданские тюрьмы, в участки и пожарные команды, во все истинно русские семьи.
   Жетоны постепенно и неизбежно вытеснятся деньгами, и таким образом не только окупается стоимость машин, но получатся сбережения, которые могут быть употребляемы на благотворительные и просветительные цели. Исчезнет сам собой бич наших финансов - вечные недоимки, потому что при взыскании их с помощью этого аппарата крестьянин неизбежно должен будет опустить в урну причитающуюся с него сумму. Исчезнут пороки, преступления, лень и халатность; процветут трудолюбие, умеренность, трезвость и бережливость...
   Трудно предугадать более глубокую будущность этой машины. Разве мог предвидеть великий Гуттенберг, устраивая свой наивный деревянный станок, тот неизмеримо громадный переворот, который книгопечатание внесло в историю человеческого прогресса? Однако я далек от мысли, господа, кичиться перед вами в своем авторском самолюбии, тем более что мне принадлежит лишь голая идея. В практической разработке моего изобретения мне оказали самую существенную помощь учитель физики в здешней четвертой гимназии господин N и инженер X. Пользуюсь лишним случаем, чтобы выразить им мою глубокую признательность.
   Зала загремела от аплодисментов. Два человека из первого ряда встали и застенчиво, неловко поклонились публике.
   - Для меня- же лично, - продолжал оратор, - величайшим удовлетворением служит бескорыстное сознание пользы, принесенной мною возлюбленному отечеству, и - вот эти вот - знаки милостивого внимания, которые я на днях имел счастье получить: именные часы с портретом его высокопревосходительства и медаль от курского дворянства с надписью: Similia similibus (Подобное подобным - лат.)
  Он отцепил и поднял высоко над головой огромный старинный хронометр, приблизительно в полфунта весом; на особой коротенькой цепочке болталась массивная золотая медаль.
   - Я кончил, господа, - прибавил тихо и торжественно оратор, кланяясь.
   Но еще не успели разразиться аплодисменты, как произошло нечто невероятное, потрясающее. Часы вдруг выскользнули из поднятой руки педагога и с металлическим грохотом провалились в урну.
   В тот же момент машина зашипела и защелкала. Подножка вывернулась кверху, скамейка быстро качнулась вверх и вниз, блеснула сталь сомкнувшихся рычагов, мелькнули в воздухе фалды форменного фрака, и вслед за отчетливым, резким ударом по зале пронесся дикий вопль изобретателя,
   - 2901! - стукнул механический счетчик.
   Трудно описать в быстрых и отчетливых чертах то, что произошло в собрании. Сначала все опешили на несколько секунд. Среди общей тишины раздавались лишь крики невольной жертвы, свист прутьев и щелканье счетчика. Потом все ринулись на эстраду...
   - Ради бога! - кричал несчастный. - Ради бога! Ради бога!
   Но помочь ему было невозможно. Мужественный учитель физики протянул было руку, чтобы схватить прут, но тотчас же отдернул ее назад, и все увидели на ее наружной поверхности длинный кровавый рубец. Передвинутая перекладина не поддавалась никаким усилиям.
   - Ключ! Скорее ключ! - кричал педагог. - Он у меня в панталонах! Скорее!
   Преданный вахтер кинулся обыскивать карманы, едва уклоняясь от ударов. Но ключа не оказалось.
   - 2950-2951-2952-2953, - продолжал отщелкивать счетчик.
   - Ваше высокоблагородие! - сказал со слезами на глазах вахтер. - Дозвольте снять панталоны. Жалко, если пропадут... Совсем новые... Которые дамы, так они отвернутся.
   - Убирайся к черту, идиот! Ой, ой, ой!.. Господа, ради бога!.. Ой, ой... Я забыл... Ключи у меня в пальто... Ой, поскорее!
   Побежали в переднюю за пальто. Но и там ключа не оказалось. Очевидно, изобретатель забыл его дома. Кто-то вызвался съездить за ним. Предводитель дворянства предложил своих лошадей.
   Отрывистые удары сыпались через каждую секунду математической правильностью; педагог кричал, а счетчик равнодушно отсчитывал:
   - 3180-3181-3182...
   Какой-то гарнизонный подпоручик вдруг выхватил шашку и принялся с ожесточением рубить по машине, но после пятого же удара в руках у него остался один эфес, а отскочивший клинок ударил по ногам председателя земской управы. Панталоны изобретателя уже превратились сверху в лохмотья. Ужаснее всего было то, что нельзя было предугадать, когда остановится действие машины. Часы оказались чересчур тяжелыми. Человек, уехавший за ключом, все не возвращался, а счетчик, уже давно переваливший за назначенное изобретателем число, спокойно отсчитывал:
   - 3999-4000-4001.
   Педагог не прыгал больше. Он лежал с разинутым ртом и выпученными глазами и лишь судорожно дергал конечностями.
   Но комендант вдруг затрясся от негодования, налился кровью и заревел под лай своего мопса:
   - Безобразие! Разврат! Немысленно! Подать сюда пожарную команду!
   Эта мысль была самой мудрой. Местный губернатор был большим любителем пожарных выездов и щеголял их быстротой. Меньше чем через пять минут, и именно в тот момент, когда счетчик отстукивал 4550-ый удар, молодцеватые пожарные с топорами, ломами и крючьями ворвались на эстраду.
   Великолепный механический самосекатель погиб на веки вечные, а вместе с ним умерла и великая идея. Что же касается до изобретателя, то, проболев довольно долго от телесных повреждений и нервного потрясения, он возвратился к своим обязанностям. Но роковой случай совершенно преобразил его. Он стал на всю жизнь тихим, кротким, меланхолическим человеком и, хотя преподавал латынь и греческий, тем не менее вскоре сделался общим любимцем своих учеников.
   К своему изобретению он не возвращался.
  
   <1907> 

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ 

22 мая - Международный день биологического разнообразия

Из книги Л. Семаго "Гнездо над крыльцом"

Еще бедны у большинства горожан знания о жизни окружающих их птиц, зверей, насекомых. Часто не замечают они ее совсем, даже если голоса природы раздаются рядом: воспринимать, чувствовать их обаяние в суетной повседневности мешает стереотип городской жизни. На берегу тихой речушки можно ночь напролет наслаждаться пением какого-нибудь посредственного певца. Но сколько раз в неуютном уголке городского сквера останавливались пролетом на один-единственный денек настоящие чародеи, могущие пленить самых взыскательных знатоков птичьего пения, но никто из тысяч прохожих даже не замедлил шага, проходя мимо. Будто не птица пела, а гремел из магнитофона заигранный шлягер.
Первые мухи на стенах, первые песни синиц, грибы на остатках тополевых и кленовых пней, вороньи игры над куполами и башнями, голоса улетающих щурок и журавлей, осенняя паутина, листопад… Да нет в городе ни одного дня даже среди унылого, затяжного предзимья, который не преподнес хотя бы небольшой подарок.
Живые создания природы переходят городские границы без разрешения и самовольно становятся постоянными или временными обитателями скверов, улиц и даже наших жилищ. Не хотят они покидать города даже тогда, когда поначалу их все-таки удалось вытеснить. Можно представить, что где-нибудь, когда-нибудь будет построен город, в котором не останется свободной земли даже с детскую ладошку, все уйдет под асфальт и бетон, а жителям того города будет строго-настрого запрещено сажать у домов деревья, разводить на балконах цветы и вывешивать кормушки для синиц. Но рано или поздно в какой-нибудь щели запиликает летней ночью сверчок, паук сплетет на проводах ловчую сеть и поймает в нее первую муху, в трещине тротуара прорастет летучее семечко одуванчика.
Городов таких, конечно, не было и не будет, но улицы, заасфальтированные до последнего сантиметра так, что и спичку воткнуть некуда, есть. И много лет растет на одной из них кустик одуванчика. Когда-то у самой стены каменного дома коротконогий богатырь-шампиньон, насидевшись под землей, выломал в двойном слое асфальта небольшую, в пятак, дырку, в которую занесло ветром травяное семечко. Растет, цветет. Весной прилетает на его цветы пестрая бабочка, дети срывают пушистые шарики. Иногда ради порядка и чистоты его срубают под корень лопатой, но он, как ни в чем не бывало, отрастает снова и радует своей простенькой красотой.
Основы экологии можно изучать на любой городской, а тем более сельской улице в любое время года. Из окна городского дома можно подсмотреть интересные и забавные сценки из птичьей жизни, не опасаясь помешать своим любопытством даже самым осторожным воронам. Наблюдая за животными в городе, можно сделать настоящее открытие, узнать о таких их способностях и повадках, которые не проявляются среди дикой природы. Именно на одной из городских улиц удалось установить, что красивая, звучная флейта иволги вовсе не песня семейного самца: с еще большим чувством свистят и самки, и тем же свистом прощается с родиной новое поколение.

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРАЗДНИКУ
31 мая -  Всемирный день блондинок
Златокудрая девочка
Армянская сказка

Жила-была одна женщина. Жили с ней родная дочь и падчерица. И была у них одна-единственная корова.
Каждый день мачеха выгоняла корову, давала падчерице кусок хлеба и говорила ей:
- Пропади ты пропадом, ступай паси корову. Вот тебе хлеб, не ешь его, по лугу поноси да назад принеси. Да возьми веретено: пока будешь ходить, ниток насучишь.
Голодная девочка целые дни пасла корову да сучила нитки. Однажды оборвалась нитка, веретено покатилось, покатилось; в земле была дыра, в эту дыру оно и упало. Поглядела падчерица, а через дыру видно, как сидит под землёй мать вишапа - дракона, жуёт вместо хлеба кусок железа и нитки прядёт.
Девочка крикнула ей:
- Нани-джан, нани, дай мне моё веретено! Отвечает ей мать вишапа:
- Кто ты, такая смелая, что решаешься заговорить со мной? Ко мне и птица-то не залетает, и змея не заползает, Может, ты спустишься?
Сошла падчерица вниз, а старуха и говорит ей:
- Поди-ка голову мне помой.
Стала девочка ей голову мыть и волосы чесать, а волосы у старухи как свиная щетина, и насекомых в них всяких видимо-невидимо.
- Что, - спрашивает старуха, - хороши ли мои волосы?
- Хороши, - отвечает девочка, - мягкие да шелковистые, какие у моей родной матери были.
- Ты, наверно, есть хочешь, - говорит старуха, - пойди возьми хлеба.
Пошла девочка, взяла, а это не хлеб, а кизяк. Держит она его, не знает, куда деть. Старуха спрашивает:
- Что, вкусный ли мой хлеб? А девочка отвечает:
- Вкусный, нани-джан, вкусный, точно его моя родная мать испекла.
- Ну, поешь теперь квашеной капустки.
Глянула девочка в кувшин, а там жаба да змея заквашены.
- Что, вкусно ли? - спрашивает старуха.
А девочка кувшин подальше отставила, а сама говорит:
- Вкусно, нани-джан, вкусно, как будто моя родная мать заквасила!
Так ничего неприятного она старухе и не сказала. Та говорит девочке:
- Поди сюда. Вон видишь из-под земли два родника бьют, в одном вода чёрная, в другом - белая. Ты чёрной воды не касайся, а в белую голову окуни.
Девочка так и сделала, и стали её волосы из чистого золота. Испугалась падчерица, говорит старухе:
- Ах, нани-джан, если это моя мачеха увидит, она мне все волосы вырвет!
- Ничего, - говорит старуха, - я тебе голову платком повяжу.
- Всё равно боюсь идти, - говорит девочка, - наверно, моя корова пропала.
- Не пропала, - говорит мать вишапа. - Ты пока будешь её пасти, один рог подави - из него масло потечёт, а другой подави - из него польётся мёд.
Кушай да поправляйся, становись красавицей.
Прошло несколько дней. Девочка поправилась, сделалась красивой, как гури-пери.
- Пропади ты пропадом, - говорит ей мачеха. - С чего это ты так хорошеешь, ведь ничего не ешь, только корову пасёшь? Пусть завтра моя дочь пойдёт корову пасти, может, и она красавицей сделается.
Наутро пошла мачехина дочь корову пасти. Мать ей с собой дала каймах, масло, сыр, белый хлеб.
- Кушай, - говорит, - и становись красавицей, как гури-пери.
Пошла мачехина дочь на луг. Раза два веретено крутанула, нитка и оборвалась, а веретено попало в дыру. Подошла она к дыре и видит: сидит под землёй мать вишапа, железо жуёт и прядёт.
- Эй,- кричит она, - старая карга, отдавай-ка моё веретено!
Отвечает ей мать дракона:
- Сойди-ка вниз.
Сошла она, а старуха велит ей голову помыть.
- Тьфу, - говорит мачехина дочка, - да чтобы я к твоим мерзким волосам прикасалась!
Старуха ей говорит:
- Тогда пойди кусок хлеба съешь, вон он лежит.
- Тьфу, - говорит мачехина дочка. - Да чтобы я такую дрянь в рот взяла!
- Тогда квашеной капустки поешь, вон она, в кувшине.
- Тьфу,- Опять плюётся мачехина дочка, - ты что, одурела: это же змея да жаба в кувшине заквашены!
- Иди сюда, - говорит старуха. - Видишь, из-под земли два родника бьют? В одном вода белая, в другом - чёрная. Окуни голову в чёрную воду.
Мачехина дочка окунула голову в чёрную воду, и повис у неё с затылка ослиный хвост. Пришла она домой, а мать в отчаянии закричала:
- Зарежьте эту корову, из-за неё моя дочка ослиный хвост заработала!
Побежала падчерица к матери вишапа и говорит:
- Нани-джан, корову хотят зарезать! Что мне делать?
А старуха ей говорит:
- Не плачь, дочка, пусть зарежут. Только потом, когда мясо съедят, ты все косточки собери да в землю закопай. Увидишь, как всё хорошо получится.
Когда корову зарезали, падчерица горько плакала. Мяса она не ела, а только косточки собирала.
- Пропади ты пропадом, - говорит ей мачеха. - Зачем тебе эти кости?
- Похоронить хочу, - отвечает падчерица.
Стали над ней мачеха с дочкой насмехаться да издеваться, а она всё равно кости собирает. Собрала все косточки и закопала у самого порога.
Много ли времени прошло, мало ли, им лучше знать, собирается мать с дочерью на богомолье. Мачеха рассыпала просо по полу и говорит:
- Всё по зёрнышку соберёшь да вот этот тазик слёз наплачешь.
Ушли они, а падчерица просо по зёрнышку собирает и плачет. Входит в это время в дом незнакомая старушка и говорит:
- Отчего это ты, девочка, плачешь и зачем просо по зёрнышку собираешь? Что случилось с тобой?
- Ничего, нани-джан. Просто так грустно стало, А просо я собираю, чтоб без дела не сидеть.
Старушка возражает ей:
- Не правда это.
Видит девочка, что старушку не обманешь, и рассказала всё, как есть.
Старушка говорит:
- Да падёт горе на голову тех, кто так мучает бедную сироту. Возьми веник и смети просо, а в таз воды налей, брось туда щепотку соли, и всё.
Сказала старушка и ушла, а падчерица её послушалась как та велела, так и сделала.
Вышла она к порожку, где были закопаны коровьи кости. Думает: посмотрю, что из этого вышло. И вдруг видит и глазам своим не верит - стоит у порога огненный конь-красавец. А к седлу коня прикручен сверток с удивительными узорами. Развернула его падчерица, - а там платье, какое свет не видывал, да пара туфелек блестящих. Одела падчерица платье, обула туфельки и стала точно как красавица гури-пери. Вскочила она на коня и поскакала вслед за мачехой и её дочкой на богомолье. Народ глядит - не налюбуется. Сошла красавица с коня, помолилась да назад поскакала. Скакала она быстро и не заметила, как с ноги туфелька упала и полетела в реку.
Дома разнуздала она коня, отпустила на луг, одежду под порог убрала, надела своё изодранное платье и села у стенки.
Вернулись мачеха и сестра с богомолья.
- Пропади ты пропадом, - говорит она падчерице. - И ты, такая оборванка, себя девочкой называешь? Видала бы ты, какая красавица приезжала на богомолье: золотые кудри распущены по плечам, одежда сверкает и огненный конь под ней так и танцует.
Отвечает падчерица:
- Что же делать, вы же меня с собой не взяли, чтоб и мне на такое поглядеть?
- Пропади ты пропадом, - отвечают они ей, - надо было тебя с собой взять, чтоб огненный конь тебя растоптал.
К вечеру царских коней повели на водопой. А кони в реку не идут, видят, что-то сверкает, в реке, и шарахаются. Пошли слуги к царю, говорят: кони не пьют, там что-то сверкает в реке. Царь говорит:
- Закиньте невод, вытащите из реки то, что сверкает. Слуги закинули невод, видят - туфелька, маленькая и блестящая. Отнесли царю. Царь говорит:
- Уж если туфля так хороша, то как же хороша его хозяйка! Найдите её, я на ней своего сына женю.
Стали слуги всем девушкам туфельку примерять, а она никому на ногу не лезет. Семь деревень обошли, дошли до мачехиного дома. Очень старалась мачехина дочка блестящую туфельку надеть, да где уж ей было!
Слуги говорят:
- Пусть и эта замарашка наденет, царь приказал, чтобы все мерили.
Надела падчерица туфельку, а она ей в самый раз!
- Теперь, - говорят слуги, - ждите, царь приедет эту девушку за своего сына сватать.
Через два дня подъезжает царь со свитой к их дому, а мачеха скорей падчерицу в тонир запихала, накрыла да сверху камнем привалила, а свою дочку разрядила в пух и прах и на тахту усадила. Приезжает царь, начинают они пировать. Вдруг влетает в дом петух, садится на тонир и кукарекает:
- Ку-ка-ре-ку, ослиный хвост на тахте, а золотые кудри в тонире!
Мачеха бьёт его, гонит, а он перелетел на тахту и опять:
- Ку-ка-ре-ку, ослиный хвост на тахте, а золотые кудри в тонире!
Царь приказывает:
- Откройте тонир!
Открывают и видят: златокудрая девочка сидит, съёжившись, в углу. Вытащили её оттуда. Захотели переодеть. А она говорит:
- Не надо.
Достала она свою одежду из-под порожка и превратилась в красавицу гури-пери. Мачеху с дочкой опозорили и выгнали, а потом устроили свадьбу златокудрой девочки с царским сыном.
Как сбылись их заветные желания, так и ваши пусть сбудутся.
 

[Chanda 14]

СКАЗКА К ПРОШЕДШЕМУ ПРАЗДНИКУ
1 июня — Международный день защиты детей
К. Причард.
Побег

Констебль Джон О’Ши был очень зол. Он ехал верхом из Мувигунды с тремя девочками-полукровками, привязанными сзади к седлу.
Он вспомнил, как трое мужчин - единственные белые на ферме - смотрели, как он седлал лошадь, пока отъезжал, а потом со смехом разгоняли туземок и лающих ему вслед собак. Почти все туземцы были на пастбище. "И слава богу, - думал О’Ши, - а то беды не оберешься".
Женщины и собаки долго бежали следом за ним с криком и воем; дети тоже выли и кричали. Наконец женщины отстали; девочки все еще всхлипывали.
Констебль О’Ши облегченно вздохнул, когда добрался до зарослей и выехал на ухабистую, твердую, как камень, дорогу, ведущую в Лорганс.
День стоял ясный, холодный и солнечный. Вдали расстилалась степь, серо-голубая, как зимнее море; на далеком горизонте синели гребни холмов. Акации кругом казались мертвыми, хотя после недавних дождей возле дороги еще оставались лужи и вокруг них на бурой земле, усеянной черными камнями, виднелись яркие пятна свежей зелени.
Констеблю О’Ши было очень неприятно, что ему приходится подбирать девочек-полукровок для приютов, созданных правительством по настоянию Управления по делам туземцев. Он считал, что человеку, призванному поддерживать престиж власти и охранять закон и порядок в отдаленных районах, такое занятие не к лицу.
Но ему было приказано прислать из Мувигунды трех девочек-полукровок. Их нужно было отправить поездом, который шел через Лорганс восьмого числа, и ему ничего не оставалось, как забрать детей и передать их чиновнику, ехавшему в этом поезде.
Скверное дело - отбирать детишек у матерей. Как эти женщины кричали, выли, галдели, умоляли, пытались спрятать детей и убежать с ними в лес! Одна из них вместе с перепуганным насмерть ребенком взобралась на дерево возле ручья. Ему удалось схватить девочку только поздно вечером, когда мать с ребенком тихонько спустились на землю и улеглись у костра.
О’Ши выругался. Он даже вспотел, когда вспомнил обо всем этом. А как смеялись над ним эти трое белых в Мувигунде, и ни один не вызвался помочь! Да от них и не дождешься помощи. Мерфи больше всех издевался, а ведь он отец одной из этих девочек, хотя признаться в этом у него не хватило духу. Правда, его нельзя винить: сейчас сожительство с цветной женщиной преследуется законом. Но тем не менее все знали, что Фитц Мерфи живет с туземкой уже много лет и у них есть дети.
Один Мак-Ичарн не побоялся сказать прямо:
- Твое счастье, что это не мои дети, О’Ши, а то не видать бы тебе их, как своих ушей!
Предстояли еще всякие формальности: надо было назвать девочек как-то по-новому, чтобы можно было их различать, но не давать фамилий родителей - ни белых, ни черных. "И к чему все это, - думал О’Ши, - раз все равно их завезут далеко от родителей и от родных мест".
Констебль О’Ши ломал голову, придумывая имена этим паршивым девчонкам. Сколько раз уже ему приходилось заниматься таким делом! Имя, под которым девочка была известна в лагере или на ферме, разрешалось оставить, но фамилию надо было обязательно переменить. О’Ши проклинал все эти правила.
На этот раз он узнал туземные имена детей - Мини, Наньджа и Курин. Молли, Полли и Долли было легче запомнить, он их так и записал - Молли, Полли и Долли. Но фамилии… О’Ши никак не мог придумать фамилии этим девчонкам. Отца и упоминать нельзя. Пожалуй, можно взять название фермы или местечка.
- А что по-туземному значит Мувигунда? - спросил он Мак-Ичарна.
- Энтхилл .
- Сойдет, - засмеялся О’Ши и рядом с "Молли" поставил "Энтхилл". - Ну, а вы, ребята, может быть, кто-нибудь одолжит ребенку имя?
- Еще чего! - рявкнул Мерфи.
- Что, Мерфи, вспомнил, что каждое твое слово может быть уликой против тебя, а? - сухо заметил О’Ши.
Мужчины расхохотались.
- А под моей фамилией можешь хоть всех записать! - крикнул Мак-Ичарн. - Видит бог, я от туземок держусь подальше.
- Ладно!
О’Ши нацарапал рядом с именем другой девочки "Мак-Ичарн".
- А для младшей?
- Это та, за которой тебе пришлось изрядно побегать, а, сержант? - ухмыльнулся Мак-Донован, пожилой старатель, приехавший на ферму за продуктами.
- Назови ее Смолл , да и все тут, - предложил Мак-Ичарн.
О’Ши был ему очень благодарен за совет.
- Ну вот, - проговорил он, складывая свой отчет и засовывая вместе с пачкой бумаг в боковой карман кителя, - теперь они настоящие молодые леди, и фамилии у них что надо.
Беда только, что он не помнил, которая из них каким названа именем, а девочки не знали, кто из них Молли, Полли или Долли. Они отзывались только на свои старые имена. Ну, (Слово удалено системой) с ними, стоит ли беспокоиться об этом! В управлении как-нибудь разберутся!
Настроение О’Ши не улучшалось. Конь его, сильный и норовистый, которому и в спокойном состоянии нужна была хорошая узда, сейчас злился оттого, что на спине у него сидели эти три вонючие девчонки. И хоть весили они не больше, чем связка битых голубей, их костлявые тельца и болтающиеся ноги раздражали Чифа. Он то и дело кидался в сторону и бил задом, пытаясь сбросить их. Но девчонки прилипли к нему, как пиявки, хоть и были связаны. Старшую О’Ши привязал к своему поясу, а остальных - к ней.
К полудню стало очень жарко, над головой синело небо, солнце слепило глаза. Когда О’Ши захотелось пить, он и девочкам дал по глотку воды из фляги, а заодно и по кусочку мяса и хлеба, которые захватил с фермы.
Дети были так напуганы, что, если О’Ши заговаривал с ними, они только молча таращили на него глазенки. Он знал, что ему придется еще раз кормить их, и поэтому старался расходовать припасы поэкономней.
Да, не ждал он такого развлечения. Он был уверен, что Мак-Ичарн отвезет девочек в Лорганс на своей машине. Но тот отказался под благовидным предлогом, заявив, что у него важное дело в Этель-Крик, за сто миль, совсем в другой стороне, а машина с фермы ушла на пастбище.
Констебль О’Ши понимал, что раз ему приказано доставить девочек в трехдневный срок к поезду, значит, он за это отвечает. Ничего не оставалось, как только посадить их позади себя и привязать к седлу. И еще придется где-то заночевать.
Правда, он мог бы заехать на ферму Сэнди-Гэп и попросить управляющего устроить их на ночь. Но еще раз терпеть эти насмешки и грубые шутки! Нет уж, черта с два! Конечно, не большое это удовольствие - ночевать на дороге и сторожить девчонок. И одеял у него нет. Придется им спать у костра. На землю можно постелить плащ и укрыться им, а под голову подложить седло.
Вечером, когда он снял детей с гнедого, ему хотелось развязать ремни, стянутые у них вокруг пояса, но он знал очень хорошо, что произойдет, если они почувствуют свободу. Они исчезнут с быстротой молнии. И хотя они еще маленькие, они знают здешние места лучше, чем он. Они живо доберутся до Мувигунды. И придется ему как дураку ехать за ними обратно, снова ловить их и снова везти!
Будь здесь Чарли Тэн, его помощник, туземец, он и за детьми бы присмотрел и костер бы разложил. Но Чарли сейчас в Микатаре - дает показания на процессе по делу туземцев. Придется детей не развязывать, а костер разложить самому.
Проклиная судьбу, О’Ши приволок охапку сучьев и развел костер. Он проклинал себя за то, что заехал в такую глушь, погнавшись за повышением, проклинал Мерфи и вообще всех на Северо-Западе, кто производит на свет полукровок; проклинал Мак-Ичарна за то, что тот явно не хотел помочь перевезти девчонок с фермы; проклинал уполномоченного по защите прав цветных и чиновников управления за их подлую повадку сваливать свою работу в отдаленных районах на полицию; проклинал всех доброжелателей, веривших, что правительство должно "как-то помочь" девочкам-полукровкам, хотя никто не знал, как именно.
Три маленькие девчушки сидели на земле, наблюдая за ним. Три пары красивых темных глаз зорко и настороженно следили за каждым его движением. Он считал, что старшей девочке лет девять, двум остальным - восемь и семь.
И оттого, что дети с таким испугом смотрели на него, настроение О’Ши стало еще хуже, хотя он сам в этом бы не признался. Как будто он людоед, который вот-вот сожрет их. Ведь он молод, красив и может гордиться, что добросовестно, но не грубо исполняет свои обязанности.
Нужно обладать добрым именем, чтобы разъезжать по такому району, где он единственный полицейский почти на сотню миль вокруг и где в крайних случаях приходится рассчитывать лишь на помощь владельцев ферм и управляющих шахтами. А эту работу он ненавидел, потому что она создавала ему дурную славу на фермах. Он скорее бросился бы разнимать толпу пьяных драчунов, чем собирать девочек-полукровок для управления. И почему они сами не занимаются этими грязными делами?
Да, самое неприятное, что его заставили приложить руку к такому грязному делу. Спроси любую женщину, как она посмотрит на то, что у нее отнимут детей, да еще если она знает, что больше никогда не увидит их? Например, его жену…
Констебль О’Ши даже улыбнулся, представив, как кто-то пытается отнять у Нэнси трех ее белоголовых девчушек и сынишку.
Накормив и напоив детей, он из предосторожности связал им руки ремнями из сыромятной кожи, чтобы девочки не развязались и не убежали. Они сбились в кучку, немного поплакали и заснули, видимо, потеряв всякую надежду на побег. Констебль О’Ши растянулся по другую сторону костра и беспокойно задремал.
На второй день к вечеру О’Ши перевалил через горы и обходной дорогой подъехал к Лоргансу. Он нарочно приехал туда в сумерки, чтобы никто его не видел.
Несколько лет назад Лорганс был заброшенным горняцким городком; от старой шахты там оставались лишь стропила над кучей мусора, а от города - пивная да развалины магазинов, напоминавшие о былом благополучии. Но железная дорога в миле от города продолжала действовать, и, как только снова открылся рудник, в городе опять закипела жизнь. Добыча золота - прибыльное дело.
Констебль О’Ши получил назначение вскоре после того, как на равнину у подножия гор хлынули потоки людей. Закладывались новые шахты, снова открывались магазины. За несколько месяцев население Лорганса достигло 300–400 душ, и О’Ши перевез жену и детей в новый, хороший дом у въезда в город, где помещался и полицейский участок.
У ворот своего двора, за домом, О’Ши спешился и снял с лошади Мини, Наньджу и Курин. Ему не хотелось, чтобы жена увидела его в седле с этими ребятишками, привязанными сзади, и подняла насмех. Вечно она подтрунивает над ним!
Конечно, если бы не ее веселый характер, разве она была бы такая спокойная и толстая в этой проклятой дыре? И все-таки О’Ши не допустит, чтобы она над ним смеялась.
Залаяла собака, увидев его. На лай из дома поспешно вышла миссис О’Ши, окруженная детьми. Она была крупная, светловолосая, моложавая, с полной грудью, всегда веселая и жизнерадостная. И дети были похожи на нее: такие же светловолосые и розовые. Возбужденные, радостные, они кинулись навстречу отцу. Он подхватил сына на руки, а девочки повисли на нем.
Миссис О’Ши первая заметила трех девочек-полукровок. Они прижались друг к другу и смотрели на нее широко раскрытыми печальными глазами.
- Джек! - воскликнула она. - Бедняжки! Что ты с ними будешь делать?
- А что, по-твоему? - раздраженно ответил О’Ши. - Держать их для собственного удовольствия?
Дочки догадались, что О’Ши привез этих девочек на своем коне, и засыпали отца вопросами:
- Папа, ты катал их на своей лошади?
- Почему ты нас не катаешь, папа?
- Я тоже хочу покататься с тобой на Чифе, папа.
- И я хочу покататься…
- Можно мне покататься, папа?
Туземки удивленно уставились на белых детей. Как это они могут так спокойно и смело разговаривать с полицейским?
- Неужели ты не можешь их развязать? - запротестовала миссис О’Ши, которой было очень жаль этих несчастных детишек.
- Но ведь они как дикие птицы, - раздраженно сказал констебль О’Ши. - Им только дай волю, так они пулей долетят до Мувигунды. А потом снова ловить их, да с каким трудом! Нет уж, ни за что, хоть озолоти меня!
Он опустил сына на землю и направился к сараю из рифленого железа, с маленьким квадратным окошком, затянутым колючей проволокой. Отпер дверь и распахнул ее.
- Эй, вы, сюда! - позвал он. - Ничего вам не будет. Хозяйка сейчас даст поесть.
Мини, Наньджа и Курин медленно, неохотно направились к двери, с отчаянием озираясь по сторонам, словно ища спасения от темного сарая.
Сарай этот служил карцером, но туда редко кого-нибудь сажали, разве какого-нибудь пьяного или туземца.
- Не запирай их туда, Джек, - просила жена. - Они умрут от страха. Да и ночи сейчас страшно холодные.
- Но не в дом же их брать! - возразил О’Ши.
- А что если в комнату в конце веранды? Они там ничего не сделают, - упрашивала миссис О’Ши. - Я их проведу туда, пока ты покормишь Чифа.
- Ладно, как хочешь. А завтра их надо отмыть и продезинфицировать.
О’Ши сбросил свой синий китель, повесил его на столб и стал снимать с лошади сбрую.
- За мной, девочки! - весело позвала миссис О’Ши.
Они потянулись за ней по двору.
Ее собственные дети с любопытством пошли за ними.
- Идите допивайте чай, - сказала мать. - А ты, Фил, последи, чтобы Бобби не пролил какао на скатерть.
Констебль О’Ши расстегнул подпругу, снял седло и понес в конюшню, а гнедой пошел за ним. О’Ши задал коню корму, почистил его, налил воды в поилку возле конюшни и только потом уже вошел в дом.
Сынишка сидел на своем высоком стульчике, а три девочки такого же возраста, что и полукровки, оживленно болтали, заканчивая ужин. Какие они свеженькие и красивые, с аккуратно заплетенными косичками и ситцевыми передничками поверх платьев! Нэнси - чудесная мать: дети у нее к ужину всегда чистые и нарядные, а к возвращению мужа из долгих поездок все вокруг так и сверкает.
Но сегодня, поджаривая ему мясо, Нэнси казалась немного расстроенной. Ее спокойное, терпимое отношение к жизни в Лоргансе было поколеблено.
- Я буду рада, когда мы уедем отсюда, - проговорила она, ставя перед мужем большую тарелку с мясом, яйцами и жареным картофелем. - Мне так неприятно, что тебе приходится увозить детей!
- А мне-то, думаешь, каково? - раздраженно сказал О’Ши. - Если управление хочет, чтобы я занимался такими делами, пусть дадут мне машину или хотя бы повозку.
- Просто стыд! У матери отбирают ребенка! - воскликнула миссис О’Ши. - Женщины теперь месяцами будут ходить ко мне из Мувигунды и спрашивать, что сделали с их детьми. А что я могу им сказать?
- Скажи, как говорила раньше, что их увезли на Юг и сделают из них молодых леди.
- Они не верят мне. Нельзя же без конца обманывать! Одно я знаю: больше они никогда не увидят своих детей. И дети и матери забудут друг друга.
- Самое главное, - напомнил ей О’Ши, - что мы спасаем детей от распутной жизни в туземных поселках.
- Очень хорошо! - возмутилась жена. - Но что из этого выходит? Научатся они читать и писать, станут служанками, но все равно многие из них будут распутничать в городах. Только там им еще хуже, потому что они среди чужих. Если девушка-полукровка родит ребенка, то здесь никто не видит в этом ничего позорного, а там, на Юге, это позор. А почему бы не отпустить их домой? Пусть работают на ферме, выходят замуж. Ведь женщин здесь так мало, что даже полукровки нарасхват.
- А я виноват, что ли? - О’Ши резко отвернулся. Потом уселся в кресло поближе к огню, сбросил сапоги и вытянул свои длинные ноги в вязаных носках.
- Помнишь Эмелину с фермы Кулиджи? - продолжала миссис О’Ши. - Она просто уселась под нашим забором и выла несколько дней, когда у нее забрали девочку. Вот уж действительно, Джек, разбили ей сердце, и она умерла от горя.
- Господи, Нэнси, - возмутился О’Ши, - отстань ты с этими детьми, хватит с меня и того, что я как дурак тащился с ними из такой дали.
Мини, Наньджа и Курин, сидя в задней комнате на полу, слышали весь разговор, впервые они узнали что-то об ожидавшей их участи. Они слушали внимательно, уставившись на квадрат окна, затянутый колючей проволокой.
Чутко прислушиваясь к каждому звуку или шуму, девочки живо представляли себе все, что происходит сейчас в освещенной кухне: они разглядели ее, когда проходили через веранду. Сейчас констебль О’Ши ужинает, а его жена стоит рядом и разговаривает с ним.
Они слышали, как мать отрезала хлеб, когда одна из девочек попросила еще хлеба с вареньем, и как мальчик получил (Слово удалено системой) за то, что влез руками в варенье. Он заревел, и отец, сняв его с высокого стула, посадил к себе на колени, поближе к огню. Девочкам тоже захотелось посидеть на коленях у отца, но он пригрозил, что отправит их спать, если они не успокоятся и не будут вести себя как следует.
Накормив семью, миссис О’Ши стала собирать что-нибудь поесть "этим бедняжкам". Вот она повернула ключ в двери комнаты в конце веранды и появилась с тарелкой хлеба, намазанного вареньем, и кружками чаю на подносе. Она поставила перед каждой из девочек эмалированную кружку с чаем, а посередине тарелку хлеба с вареньем. Делить она ничего не стала. Миссис О’Ши знала, что они точнейшим образом сделают это сами.
Девочки были привязаны одна к другой ремнями. Руки их тоже были связаны вместе. Миссис О’Ши, улыбаясь, наклонилась к ним, по-матерински стараясь их ободрить. Ей было тяжело видеть, что они так напуганы и молчаливы. Такие маленькие, худенькие, темноволосые, такие у них большие карие глаза, опушенные загнутыми ресницами. От платьев на их тощих фигурках остались лишь какие-то лохмотья линялого голубого цвета.
Комната была самой настоящей камерой, только что не называлась так. Она, видимо, предназначалась для более важных преступников. Там стояли стол, стул и кровать, покрытая голубовато-серым одеялом. Окно было без стекла, но затянуто двойными рядами колючей проволоки. "Дверь будет заперта, - подумала миссис О’Ши, - полукровкам никак не убежать". И она решила распорядиться по-своему: стала на колени и крепкими белыми зубами развязала ремень, связывавший девочек; потом сняла сыромятные ремни, впившиеся в их худенькие смуглые ручонки.
Она понимала, что Джек разозлится, если узнает, что она сделала. Утром она собиралась связать их снова. На девочек можно положиться, они не скажут. "Вот и хорошо, что я так сделала, - думала миссис О’Ши, - а то ни на минутку на заснешь, зная, что эти бедняжки сидят там несчастные, связанные, в холоде". Она стянула с кровати одеяло и бросила им на пол.
- Ну, вот, - весело сказала она, - будьте умницами, хорошо? Вы ведь не вздумаете убежать? Хозяин убьет меня, если вы убежите.
Миссис О’Ши ушла, заперев за собой дверь. Мини, Наньджа и Курин с жадностью набросились на толстые ломти хлеба с вареньем и сладкий теплый чай со сгущенным молоком.
В комнате было темно, виднелся только квадратик звездного неба в рамке окна, пересеченного колючей проволокой. Съев хлеб с вареньем и выпив чай, Мини подкралась к окну.
Девочка осторожно выглянула. За домом полицейского, позади конюшни и загона, поднималась темная стена гор. Мини была видна дорога, по которой они ехали с констеблем О’Ши; она огибала шахту, старый участок и исчезла в темной гуще деревьев. Мини потянула носом воздух, по телу ее пробежала дрожь, и для Наньджи и Курин этого было достаточно. Решение пришло само собой. Взгляды их встретились, умные, настороженные.
Прижавшись к стене, Мини начала ощупывать колючую проволоку. Она трогала каждый ряд в том месте, где он прикреплялся гвоздями к деревянной раме. Ее темные пальчики сжимались, переплетались и продвигались все дальше и дальше. Она перебрала несколько рядов проволоки и, наконец, сияющими глазами взглянула на Наньджу и Курин. Они подкрались к ней и увидели несколько гвоздей, которые шатались. Рама настолько ссохлась, что легко было вынуть гвозди и отогнуть проволоку. Тогда через отверстие детское тельце вполне пролезет. Девочки вернулись на свое место и стали настороженно ждать. Курин заснула. Ее головка упала Наньдже на плечо; Наньджа и Мини напряженно и внимательно прислушивались к тому, что делается в кухне.
Миссис О’Ши уложила мальчика спать. Разула девочек, вымыла им ноги и расчесала волосы. Им не хотелось спать. Полицейский рассказал им сказку о трех поросятах. Потом девочки стали целовать его, приговаривая "спокойной ночи, папа", и, наконец, убежали, смеясь и болтая.
- Не забудьте помолиться! - крикнула им миссис О’Ши.
Словно вспоминая слова праздничной песни, девочки одна за другой стали повторять:

О Боженька кроткий,
Открой мне врата.
Невинного крошки
Молитва чиста.

Миссис О’Ши прошла к девочкам в комнату, поцеловала их и потушила свет. Потом надо было вымыть посуду. Она хлопотала в кухне, убирая со стола, и оживленно болтала с мужем. Наконец, он зевнул и потянулся.
- Устал я до смерти. Не пора ли на боковую? - сказал он.
Они пошли в свою спальню. Мини и Наньджа слышали, как они ходили там, как раздевались. Потом заскрипела кровать. Некоторое время полицейский и его жена тихонько переговаривались. Слышался легкий смех миссис О’Ши. Потом все затихло.
Через тонкие перегородки доносилось лишь мерное дыхание двух людей. Они спали глубоким спокойным сном, время от времени вздыхая или всхрапывая.
Мини и Наньджа поняли друг друга без слов. Они разбудили Курин. Она сейчас же сообразила зачем. У всех была лишь одна мысль, и им некогда было раздумывать, правда или нет, что полицейский может убить свою жену, если узнает, что она развязала им руки.
Одно желание было сильнее всего: убежать, пробраться через горы, равнины назад, в поселок своего родного племени. Придется идти по незнакомым местам. Их завезли далеко, по ту сторону гор, которыми для них раньше кончался мир. Там, среди этих таинственных голубых гор, жил страшный нэрлу , говорила Вонкена, нэрлу, который выскакивает из темноты, словно лягушка, когда в Мувигунде праздник.
Девочки слышали, как пели женщины, чтобы отогнать его, и видели, как сама старая Нардада вставала и швыряла в него горящим поленом, если он слишком близко подходил к костру. Они дрожали от страха при одной мысли, что им придется ночью проходить по местам, где живет нэрлу.
Но ведь они такие маленькие, незаметные, думала Мини, они сумеют добраться до Мувигунды так, что он их и не увидит. Как бы там ни было, но страх придется пересилить, иначе они навек будут разлучены с матерями и родиной.
Мини подкралась к окну и стала расшатывать гвозди. Вытащила их. Оглядела двор. Все спокойно. Она отогнула проволоку в том месте, где она была раскручена. Отверстие получилось как раз такое, что Мини смогла пролезть. Наньджа подняла Курин. Мини протащила ее через окно и опустила на землю. Наньджа застряла и с трудом перелезла к ним.
На мгновение они притаились в тени дома, боясь, что собака может наброситься на них и тогда ее лай разбудит констебля О’Ши и его жену. Потом под верандой пробрались дальше. Осторожно ступая, они пересекли усыпанный галькой двор и вышли на дорогу, не задев ни камушка.
Босые загрубелые ножонки быстро и бесшумно несли их по дороге к горам. Через несколько минут город остался позади. Они стали взбираться на гору, их обступили темные деревья. Скрипела и шептала странными голосами акация, боярышник отбрасывал черные тени - тени, которые расползались, хватали их и с хихиканьем ускользали. Наньджа и Курин прижались к Мини. Девочки отпрянули, когда длинные ветки сухого дерева, словно руки, протянулись к ним навстречу. Они бросились бежать через кустарник. Заросли стали гуще. Из каждого куста на них смотрели, следили за ними какие-то извивающиеся существа. Тонкие, костлявые пальцы царапали ноги, рвали на них платья. А они все бежали, пока наконец не добрались до ущелья между двумя большими холмами.
У подножия холмов открылся пруд. Но Мини свернула в сторону. Она знала, что в темной воде таятся самые страшные чудовища. В пруду раздались зловещие звуки: "Уок, уок". Девочки бросились на холм. Большие выветренные скалы казались им не такими страшными, как деревья. Но и тут, пробираясь в тени от камня к камню, они то и дело останавливались, сердце бешено колотилось в груди, они прислушивались и оглядывались по сторонам, прежде чем двинуться дальше.
Показалась луна. Словно потертая серебряная тарелка, высунулась она из-за гор. Только она поднялась немного, вдруг по ней скользнула какая-то тень. Толстое, неуклюжее существо прыгало по земле в их сторону. Это нэрлу. Мини, Наньджа и Курин были уверены в этом. Тот самый страшный злой дух, который вот так же, как сейчас, прыгал у костра во время ночного празднества. Девочки только не заметили, такие ли на этом нэрлу белые отметины. Здесь не было Нардады, чтобы отогнать его горящим поленом. Мини повернулась и побежала назад, Наньджа и Курин кинулись за ней, тем же путем - снова через ущелье, через темный кустарник на дорогу, которая вела к шахтам, к городу, к полицейскому участку.
Заря едва занималась, когда они добрались до дома полицейского, пролезли под забором, перебежали через усыпанный галькой двор и пробрались под верандой к задней стене дома. Над окном по-прежнему висела колючая проволока. Мини протиснулась через окно. Наньджа подняла Курин, потом влезла сама.
Скорчившись, они снова уселись на полу, взгляды их встретились, как бы совещаясь. Молча они согласились, что страх перед будущим ничто по сравнению с ужасами, которые они пережили. Им даже приятно было слушать, как спокойно дышат полицейский и его жена, время от времени всхрапывая.
Мини подкралась к окну, нашла гвозди, которые она оставила на выступе, всунула их обратно и закрутила проволоку. Потом подошла к Наньдже и Курин, растянувшимся на полу, и накрыла их одеялом.
Через несколько часов, когда миссис О’Ши принесла девочкам кашу с молоком, они все еще спали, завернувшись, словно гусеничные куколки в кокон, в грязное одеяло.
- Вот хорошие девочки! - весело проговорила миссис О’Ши. - Я знала, что вам можно поверить. Вы только немножко черные, а немножко все-таки белые.
- Угу, - вздохнула Мини, подумав, не поэтому ли они и вернулись в дом белого.
Миссис О’Ши, слегка смущаясь, снова связала девочек и стянула им руки сыромятными ремнями.